Чурбанова Лариса. Пурпурное Древо Порфирия

   - Каркай, старый ворон, - расхохотался хевдинг. Недавний испуг его прошел, и к нему быстро возвращалось его обычное лихое зазнайство.
    ***
   Ольгерду оставалось еще одно, последнее дело- принять клятву Шкирняка. Что не учинит боярин измены и будет честно блюсти вверенные ему земли. Всеобъемлющий и вездесущий Род-Святовит должен был быть свидетелем принесенных обетов. Четырехликий бог, всемогущий податель жизни на земле особенно почитался русичами. Он вдувал жизнь во все живое на земле и метал с неба дождевые струи и молнии. Именно в его святилище и вошли супруги. Князь и княгиня были одеты в праздничные одежды. За ними служанки вели принаряженных детей.
   Капище окружал неглубокий ров с восьмью расширениями-лепестками по сторонам света. В каждом из них горел все очищающий огонь-защитник. Святилище находилось под открытым небом. День выдался ненастным, налетавшие порывы ветра рвали серые полотнища туч. В центре круглой площадки высился покрытый красной краской огромный идол. Все его головы на четырех шеях были покрыты одной общей шапкой. В правой руке Святовит держал рог, сделанный из разных металлов. Левая рука была согнута и упиралась в бок. Одежда идола достигала голеней. Ноги же были сделаны из другого дерева и так искусно присоединены, что только при тщательном осмотре это можно было обнаружить. Босые ступни бога стояли прямо на земле. Около можно было видеть узду, седло и меч необычайной величины; украшенный резным серебром.
   Шкирняк с семейством был на месте уже давно. Да и другие словене набились во множестве, не только язычники, поклонявшиеся прадедовским богам, но и крещеные христиане. Всем было куда как интересно, что за слова будут произнесены боярином перед горящей крадой- божьим алтарем. Люди знали, что Род строго взыскивает с клятвопреступников; не было еще случая, чтобы услышанные им обещания остались невыполненными.
   Из людской толпы к Ольгерду величавым шагом вышел жрец, длинные одежды которого со свистом рассекали воздух. Поприветствовав князя почтительным кивком, он протянул ему грамотку.
   - Что это? - с удивлением спросил Ольгерд, щурясь на разбегающиеся мелкие буквицы. - Чернила, поди, из орешков дубовых, не разобрать ничего!
   - Писание сие есть клятва твоего боярина, пресветлый князь, - с достоинством ответствовал жрец. - По ней он и читать будет, так что допрежь не взглянешь ли?
   - Что там смотреть, - отмахнулся князь. Весь день он чувствовал себя не в своей тарелке. Уж скорее бы закончить все, да поплыть с Гардрадой куда глаза глядят. Бессонница почти совсем доконала его, и плохо скрываемое недовольство Домогары радости его существованию отнюдь не добавляло. Вот и сейчас, она яростно сопела под локтем, и пинала его острым каблуком в лодыжку, не одобряя легкомысленного отношения к церемонии. Пришлось пробежать глазами представленную цидулку.
   - Ну, что, тут, все по форме: "...беречь и защищать земли твои и людей на них...". Да уж будь любезен, и про семью не забудьте. Ага, вот тут про них: "...чада и домочадцы с преданной и любимою супругою Домогарой..." Видишь, душенька, тут и про тебя есть, так что не переживай.
   Под горящим взглядом жены, Ольгерд неспешно свернул пергамент и протянул назад терпеливо ожидающему жрецу.
   - Все путем, отче, пусть так и читает Шкирняк. Давайте начинать, холод нынче собачий, да и время уже не раннее.
   Священник склонился и отошел к алтарю. Церемония началась. Невысокий боярин, полный осознанием важности момента чуть запинаясь, произносил слова клятвы. Долго читал, с перечислением всех вверенных его попечению мест и волостей. Красный Святовит недовольно взирал на собравшихся всеми своими четырьмя ликами, и холеные усы его надменно топорщились.
   - А также возвернуть по первому требованию господина моего князя из перечисленного все, что пожелаю. Клятве сей призываю в свидетели, тебя, Род всемогущий, ибо ведомо тебе все на земле творящееся, - голос Шкирняка звучал громко, как из пивной бочки, а мощные порывы ветра рвали фразы и относили их далеко, к берегам Почайны.
   "Слава богу, вот уже и конец, " - подумал утомленный Ольгерд. Однако, он ошибался.
   - Теперь слова изреченные кровью скрепить надобно, - громогласно прозвучал голос жреца. У него в руках тускло блеснуло стальное лезвие. Боярин приблизился к идолу и неловко начал освобождать правую руку из жесткого парчового рукава. Молочно-белая длань, густо покрытая рыжим волосом и веснушками, казалась какой-то неприличной и совершенно неуместной перед застывшими ликами бога. Одно движение, и кровь темными каплями стала стекать в подставленный жрецом рог. Толпа дружно ахнула, а Домогара слегка пошатнулась. Князь поддержал жену, и шепнул ей на ухо:
   - Такую клятву вряд ли кто нарушит!
   - Да ты слышал ли, что он, мерзавец, говорил! Мол, верну, что пожелаю! Где были твои глаза, когда цидулку ту читал? Теперь-то уж ничего не поделаешь!
   Княгиня выпрямилась и одарила мужа гневным взглядом.
   Это не помешало ей иступлено рыдать на следующий день, провожая Ольгерда в дальний путь:
   - На кого же ты нас, сокол ясный, покидаешь! Ненаглядный мой, сердце мое, куда ж ты от деток своих уезжаешь! В какие края заморские, страны неведомые!
   Ничего подобного князь от своей грозной супруги раньше отродясь не слыхивал. Нет, все-таки, не зря он собрался в путь-дорогу, совсем даже не напрасно. И, пришедши в хорошее расположение духа, Ольгерд крикнул во все горло:
   - Куда глаза глядят, куда волны погонят и ветер подует! Плыву туда, не знаю куда!
 
    То, не знаю что.
   Серого неудержимо тошнило. Оказалось, что он совершенно не переносит качку. Даже небольшое волнение, легкие барашки волн вызывали у бедняги такой приступ дурноты, что сердце останавливалось, а желудок норовил вывернуться наружу. Вот и теперь он опять не успел добежать до борта. На чистом свежевыскобленном дереве образовалась безобразная лужа наполовину переваренной еды.
   - Опять этот щенок заблевал все вокруг! - на палубу слегка раскачиваясь вышел Гардрада. Он брезгливо обошел изгаженное место и направился к Ольгерду. - Давно пора ссадить его на берег. Если уж ты не хочешь просто кинуть сопляка за борт, то изволь- пришвартуемся у Любеча. Тамошний князь даст за него хорошую цену. Заодно и продовольствием запасемся. Лично меня уже мутит от каши и квашеной капусты. Только свиньи могут ее лопать в таком количестве!
   Серый испуганно попятился. А ну, как и впрямь князь оставит его у любечского Малха. Небось, надоел он уже всем со своей медвежьей болезнью. Тут спина мальчишки уткнулась во что-то твердое. Сзади стоял Шиш.
   - Не трусь, хлопчик! - руки дядьки успокоительно легли на худенькие плечи. - Энто мы еще поглядим, кто кого за борт погонит. По мне, так поганцу Гарольду там самое место.
   Ольгерд только что пробудился и теперь стоял, опираясь могучей спиной о мачту и изо всех сил потягиваясь. Он провожал сонным взором проплывающие за кормой лесистые берега и блаженно улыбался чему-то своему.
   - Брось, Гарольд, собачится с утра пораньше. Хочешь, так станем в Любече, да накупим солонины сколь твоей душе угодно, хоть лопни. А парнишку не трогай! Я и сам попервоначалу к качке не сильно привычный был. Ничего, притерпится.
   Серый оживился. Раз князь на его стороне, так ему ничего и не страшно. Пусть нурманин подавится! На радостях парень дерзко показал Гардраде язык и мышью юркнул в трюм.
   Там умиротворяюще пахло ядреным капустным духом, чесноком и еще чем-то родным и знакомым, как у маменьки в кладовке. Да и сама лодья была Серому куда как знакома. Такие однодеревки готовили аккурат неподалеку от их деревушки. Промысел это был доходный- за одну набойную лодью знающие люди платили по две гривны червонного золота. Хоть и было за что- работа долгая, кропотливая. Сначала в выбранной осине на корню делали вбитыми клиньями трещину. Потом распорками расширяли ее, а когда трещина принимала нужную форму, дерево срубали. Лишнее выжигали, а внутрь колоды наливали воду. После распаривали сырое дерево огнем, чтобы сделать его достаточно мягким и податливым. К корпусу пришивали плотно пригнанные одна к другой доски. Готовые насады брали на борт по полсотни дружинных с грузом припасов и продовольствия.
   Сейчас народу на каждом из суденышек было не так много: всего по три десятка. Половина русичей, а половина нурман. Всего в походе шло три лодьи и один струг. Викинги отчаянно скучали, не привычные к речным гладям. Им, лихим, подавай соленые морские брызги, да простор бескрайний. А тут двигаться тихонечко надо. В опасных местах на сушу высаживаться, а однодеревки с поклажей осторожно вести у берега, ощупывая ногами илистое дно.
   Вот и маялись воинственные северяне, тоскливо пялясь на осеннюю серую воду. Не блеснет ли играя, рыба, не покажется ли рыбачий челн- все будет чем себя потешить. Драный нурманин с горбатым усталым носом почти свесился за борт, надзирая, не случится ли там что интересное. Оно и не заставило себя долго ждать.
   - Гляди, хевдинг, там лодчонка по правому борту!- радостно вскричал горбоносый, оборачиваясь к Гардраде. Все разом высыпали смотреть.
   В самом деле, среди хмурых волн качался маленький челночок. Подплыв поближе, они ясно смогли рассмотреть и сидящего в нем рыбака.
   - Ты, глянь, девка, лопни глаза, настоящая девка - весело загомонили гридни.
   Женщина в лодчонке встала и приветственно взмахнула рукой. На дне посудины у нее лежала не только рыба, но и спеленутый в звериные шкуры младенец.
   - Рыбки не купите, господа хорошие? - молодайка кричала против ветра, и ее голос только чуть долетал до насады. - Улов хороший- линями дедушка-водянник подфартил. Не побрезгуйте!
   - А что? - Гардрада подмигнул Ольгерду. - Возьмем, пожалуй, твою добычу. Все лучше, чем кашу с пустом жрать!
   Охапка серебристых рыбин быстро перекочевала на корму головной лодьи. Гарольд тут же махнул кормчему двигать вперед.
   - Постой, Гарольд, а платить? - схватил его за локоть князь.
   - Да перебьется, девка, - отмахнулся синеокий Гардрада. - Пусть рада будет, что цела и на свободе осталась. А рыбы она себе новой наловит.
   - Не дело говоришь, - нахмурился Ольгерд. - Совсем ожаднел ты в Царьграде своем, уж и на человека не похож. - И он кинул в лодчонку горсть мелкого серебра. Женщина, от которой не укрылись долгие переговоры на корме, благодарно улыбнулась князю.
   - Спасибо, мил человек, удачи тебе в пути!
   - А ты одна, что ли, хозяйствуешь? И не страшно тебе с дитем рыбачить?
   - Да обвыклась я, а раньше пужалась, конечно. Хозяин мой в это лето сгинул, вот и приходится...
   - Не слыхала ли, в Любече что деется? Туда плывем, вот думаем, приставать ли?
   Казалось, такой простой вопрос подействовал на молодую мать совершенно непонятным образом. Она наклонилась, схватила дитя на руки и принялась тревожно озираться. Но кругом была одна вода, и никакой опасности в ней не просматривалось.
   - Не ладно там, ой, неладно, - испуганно зашептала рыбачка, продолжая оглядываться. - Плыли бы вы стороною, сердешные, судьбу свою не искушали.
   - Да ты толком говори, не блажи, - сердито приказал Ольгерд. Бабьи причитания всегда приводили его в состояние легкого озверения.
   - Беда в Любече, как есть несчастье, - женщина чересчур крепко стиснула ребенка, и он начал попискивать, вторя испуганному голосу своей матери. - Люди там пропадать начали. Как ночь- так одного-двух и не досчитываются. Карауль-не карауль- мрут и все тут.
   - Дружинные на борту взволнованно загомонили. Многие из них знали любечского князя Малха. Не больно расторопный, зато справедливый и добродушный середович пользовался заслуженным уважением не только своей дворни. Хотели расспросить рыбачку подробнее, но она уже разворачивала лодчонку, словно сам разговор с плывущими в злое место людьми мог принести ей несчастье.
   - Одно вам скажу, не езжайте туда, не то худо будет, - крикнула женщина уже совсем издалека.
   - Вот ворона, - досадливо сплюнул Гардрада. Его багряный плащ словно языки пламени трепыхался под порывами речного ветра. - Такую зловестницу камнями побить надобно, а ты ей серебра отсыпал. Но в одном эта баба права. Ни к чему нам в Любече швартоваться. Что нам своих бед мало, еще в чужие ввязываться?
   Ольгерд ухмыльнулся в усы.
   - А кто-то тут жаловался, что больше квашенную капусту есть не может? Где ж солонину покупать станем?
   - Я викинг, а не баба на сносях, - гордо ответствовал Гарольд. - Неужели я пару дней без мяса не проживу? К тому же и рыбы купили, перебьемся.
   - Какой ты, к болотной кикиморе, викинг, когда уползаешь в кусты при одном упоминании об опасности? - ощерился Ольгерд. - Ты меня как уговаривал? Мол, боги не посылают удачи трусам? Так что ли?
   - Боги не посылают удачи дуракам! - рявкнул нурманский хевдинг. - А ты, брат, похоже совсем умом тронулся после старичка-сноедца.
   Оба князя как два волка-одинца ходили друг возле друга кругами. Вот-вот сцепятся и пойдет драка не на жизнь, а на смерть. Первым опомнился Гардрада. Когда не на своем корабле плывешь, да чужой команды раза в два поболе будет, приходиться быть осмотрительным.
   - Прости, Ольгерд, право, прости, - смиренно склонил он светлокудрую голову. - Сам не знаю, что это на меня нашло.
   Ольгерд остановился и тяжело повертел могучей шеей. Гнев с трудом покидал его.
   - Ладно, будет. Плывем к Любечу, ребята! - крикнул он столпившимся на корме воинам. Русичи радостно зашумели. Их князь куда как покрепче нурманского будет! В беде соседа не бросит, это дорогого стоит. Варяги попоглядывали на своего слегка понурого предводителя, и тоже принялись славословить Ольгерда.
   Караван судов Ольгерда мирно прошлепав по пойме Днепра тихонько пристал к левому берегу. Стены любечского детинца сработанные из глины и дубовых срубов сбегали стройными рядами с Замковой Горы и кольцом охватывали весь город.
   - Ты гляди, укреп-то сколько понастроили! - вырвалось у пегого с побитой мордой варяга, того самого Хельги, на котором опробовал свое искусство волхв Оканя. - Такой город штурмовать и думать нечего!
   В самом деле, миновавши прочные дубовые ворота, ведущие в город, путешественники прошли только первую линию обороны. Здесь шумел базар, гомонили торговые люди. Белое, со сливочной желтизной масло в глиняных крынках приковало голодный глаз Серого. Продававшая его пухлая старушка уловила его и инстинктивно прикрыла фартуком свой товар. Мальчишка хищно шмыгнул носом и отвел взгляд. Но кругом было столько манящего съестного, что рот сам собою наполнялся предательской слюной. Хрустящее пышное печево с разнообразными начинками от пахучей свинины до сладкой ягоды малины, бережно запасенной еще с лета в заветных туесах. Замечтался Серый, глядючи на такое съестное великолепие. К действительности его вернула черная щетинистая хавронья, свирепо атаковавшая мальчишку сзади. Бывший оборотень не устоял на ногах. Стараясь удержаться, он инстинктивно ухватился за горбатую холку. Свинья дико взвизгнула и понесла с удвоенной энергией. Гридни хохотали, парень проявлял чудеса ловкости, пытаясь удержаться на своенравной скотине, а хозяин хрюшки расталкивал толпу, пытаясь настигнуть беглянку. Наконец, общими усилиями строптивую тварь утихомирили и скрутили. Благодарный мужик сунул мальчишке в руку грошик и Серый тут же стал прикидывать, как его потратить.
   - Ну, вот тебе, брат, и поросятина! - довольно усмехнулся Ольгерд, указывая нурманскому хевдингу на визжащую тушу. - Что далеко ходить, покупай- и на корабль.
   Гардрада молча махнул длинным подбородком мигом подбежавшему эконому. Тот со знанием дела принялся торговать свинью у мужика.
   - Управляйтесь тут пока, а мы, пожалуй, пойдем, навестим Любечанина, узнаем, что у него за беда приключилась.
   Гарольда такой расклад более чем устраивал. Он даже готов был пойти на некоторые расходы, оплачивая продовольствие, лишь бы не идти в город, пораженный несчастьем.
   - Так я, пожалуй, закуплюсь, и на лодью все доставим. Ты до ночи вернешься ли, брат?
   - Не ведаю, как принимать Малх будет. Да ты не тушуйся, жарьте мясо, закусывайте. Нас не ждите, ежели что, ложитесь спать, а уж поутру обязательно свидимся.
   Нурмане недовольно ворчали. Конечно, мало кому хотелось за просто так распроститься с жизнью неведомым образом, да только и княжий пир вещь куда как привлекательная для оголодалых в дороге воинов. Не зря ли сторожиться хевдинг? Что-то больно боязлив стал, не то, что раньше.
   Гардрада такие разговорчики в своем воинстве не прощал. Резко обернулся и сощерил неприятно-хищную гримасу. Одной такой его поганой ухмылочки было достаточно, чтобы призвать викингов к порядку.
   Княжий замок-детинец от города отделялся сухим рвом, через который был перекинут подъемный мост. После моста и мостовой башни Ольгерд с дружиной оказались в узком проезде между двумя рублеными стенами. Дорога, мощенная бревнами, вела вверх, к главным воротам крепости. Пройдя ворота, они попали во дворик, где размещалась стража.
   Видно, меж ратников сегодняшнего дозора случились люди бывалые- они сразу, без дальнейших расспросов опознали князя и его ватагу и с большим почетом проводили к хоромам. А может статься, что молва о приставших к берегу челнах летела далеко впереди самого Ольгерда.
   За башней-вежей открывался парадный двор перед большим княжеским замком. Косолапо влезая на высокое крытое крыльцо, Ольгерд неуклюже споткнулся и, если бы его не сдержал идущий чуть позади Серый, неминуемо бы сверзился с крутых деревянных ступеней. Дружинные переглянулись. Неспроста случаются такие вещи, это знак людям, предупреждение. Эх, не зря, видать, баба-рыбачка упреждала-уговаривала в Любеч не соваться.
   - Чтой-то у вас тут не ладно в городе, земеля? - тихонько полушепотом поинтересовался Шиш у шествующего за ним любечского стражника-провожатого. - Али зверюга какая зловредная завелась?
   Тот опустил голову так, что шишак шлема опасно наставился на идущих впереди гридней.
   - Пусть вам сам князюшка сказывает, коли охота придет, - невнятно прошипел он сквозь зубы. - А мы люди маленькие, наше дело сторона!
   Пройдя через нижний "хозяйственный" этаж, где находились мелкие помещения для челяди и хранения запасов, путники очутились в большой княжеской палате, украшенной майоликовыми щитами и рогами туров и оленей.
   - Помнится, в былые времена тут Малх такие пиры давал- закачаешься, - мечтательно промычал дядька Шиш оробевшему Серому. - Столы аж на сто человек накрывали, уж ты мне поверь! Одних осетров боле десятка выставляли, не говоря уж про курятину-лосятину.
   Мальчишка сглотнул, и у него предательски забурчало в желудке. Сейчас бы хоть черствую корочку- вцепиться зубами, так бы и замер от блаженства. Но, похоже, любечский князь не утратил прежних традиций гостеприимства. Накрытые столы так и ломились от всевозможных явств и заедок.
   - Неужели, это и есть князь? - удивился паренек, неожиданно разглядев за румяным жаренным кабаном небольшого пузатого человечка в роскошном кафтане, щедро отороченным нежным куньим мехом. Маленькая шапочка-ермолка почти не скрывала рано прорезавшуюся лысину. Но землистое лицо неожиданно осветила хорошая добрая улыбка.
   Пока князья лобызались, а дружинные чинно стояли в стороне, Серый по-волчьи внимательно осматривал место, куда судьбе было угодно их забросить. И красиво, и роскошно, а было в этом зале что-то, что заставляло бывшего оборотня коситься по углам. Широкие дубовые скамьи, уставленные вдоль столов, были устланы бархатными мягкими коврами, пестро-красными и блестящими. На стенах и под ногами располагались многочисленные шкуры зверей, особенно много было серо-карих матерых медведей.
   - Чай, охотничает Малх? - почти неслышно обратился Серый к соседу-дружинному.
   - Ага, постреливает князюшка зверя, добрый добытчик, говорят, - охотно откликнулся тот и кивнул на украшавшие стены развесистые рога. - Когда другорядь тут были, так еще не так много трофеев понавешивал, а сейчас, посмотри- прям места не осталось!
   Пока гости под присмотром радушного хозяина с наслаждением пировали, откуда-то из боковой дверки выглянул здоровый, черный как уголь котяра. Пристально оглядев собравшихся, он неспешно прошелся по зале, аккуратно обходя столы и издали принюхиваясь к яловым и телячьим сапогам. Около Серого зверь недоуменно замер, а потом отпрянул, зашипел и выгнул спину. Мальчишка отвлекся от недоглоданной кости. Домашние животные обычно пугались, чувствуя его спящую звериную суть, в этом не было ничего сверхъестественного. Но котяра не боялся- не убегал, а словно ругался на своем котовьем языке. Серый попробовал улестить его увесистым шматом судака, утащенного с ближайшего блюда. Животное отвернулось, презрительно сморщив белые брови. Но шипеть и ругаться кот перестал.
   За столом воины исправно поднимали турьи рога с пенным ячменным пивом. Серому не наливали- и он довольствовался кислым ядреным квасом. В перерывах между здравицами рога валялись по столу- тонкой костяной вязью по ним бежали смешные человечки-охотники с луками и стрелами. И впереди и сзади у них была разнообразная дичина- от самодовольных надутых тетеревов, больше похожих на обыкновенных петухов до сказочных переплетенных двуглавых грифонов.
   - Что-то сдал ты, Малх, - буянил не в меру разгулявшийся Ольгерд, стараясь поддеть своего старого товарища. - И чуб поседел, и сам уже не таким орлом как раньше смотришь.
   Малх Любечанин посмурнел еще больше. Вообще с самого начала застолья он не произнес и двух десятков слов, все больше отмалчиваясь. Теперь же не ответить гостю он не мог:
   - Жизнь у нас такая, не больно веселая, - хмуро буркнул он.
   - Да уж, прослышали мы о вашей житухе, аж в соседних землях говорили. Может, поделишься?
   - Даже не знаю, что и сказать тебе, Ольгерд, - тяжело вздохнул хозяин. - Людишки пропадают ночами. Жрет их ровно кто-то, а что за зверь- не ясно. Утром только находят кости глоданные да одежи клок- и все. Стражу усилили так, что и муха снаружи в детинец не пролетит, а толку никакого.
   - Быть такого не может, - встрял в княжью беседу вездесущий Шиш. - Неуж никто ничего и не слыхивал, шуму или рыка там какого?
   - Слышать ничего не слыхали, а вот поговаривать начали, - горько ответил Малх. - Начал народишко шептаться, что, мол, князь негодный, проклятый. Сам зверья, охотясь, губил без счета, теперь расплата пришла. Что дух звериный не успокоится, пока меня самого не порешит. - Тут Любечанин поднял гордую голову и пристально окинул взглядом свою притихшую дворню. - Знаю я, что некоторые заподумывали, а не сгубить ли самим князя, чтобы несчастьям конец положить.
   В зале повисла тяжелая тишина. Ольгерд поспешил разрядить обстановку.
   - А где ж брат твой Илтарь? Что ж не видать его за столом? Или поехал куда?
   Малх опять тягостно вздохнул:
   - Да тут он, никуда не девался. Только дичиться стал, к столу не выходит- все больше у себя сидит. Обиделся на меня. Летом взялся приставать: давай да давай ему власти, дела воротить. А какая власть? Еще в пору не вошел, да и силой-здоровьем его бог обидел. Раз намеком ему сказал, а другорядь- всю правду выложил, так вот он и осерчал.
   - Не дело это, когда между родней черная кошка перебежала, - посетовал Ольгерд и надолго замолчал. Вспомнил о кузене Гарольде, дожидающемся на берегу. Не задалось у них с самого начала. Уж на что своя кровь и все такое, а иной раз тошно ему от красавчика Гардрады, просто сил нет. И что это за слова он выкрикивал, как последний раз схлестнулись? Про старичка-сноедца? Ольгерд давно уже стал хорошо спать, а тут воспоминания о прошлых бессоницах вернулись к нему с новой силой. Гарольд-то тут с какого боку? Ему он о своих мучительных снах и словом не обмолвился. Задумываясь и мрачнея, князь все чаще подставлял рог черпальщику и скоро напился до полного изумления и изнеможения.
   Шиш и Серый вдвоем еле дотащили его до отведенного места ночлега. Ольгерд был куда как тяжел, поэтому, свалив его на устланную рысьими шкурами лежанку, дядька с мальчишкой облегченно рухнули рядом на пол и через минуту уже спали сном праведников.
   Серый проснулся оттого, что что-то пушистое мягко трогало его за щеку. Рывком сев, бывший оборотень увидел уставившиеся на него из темноты два здоровых горящих глаза.
   - Ой, чур меня, чур, - больше по привычке, чем по действительной надобности зачурался парнишка.
   В темноте предупреждающе зашипело, но бросаться не стало и вообще никакого вреда не творило. Серый кинулся будить дядьку. Но тот нализался на пиру не хуже самого Ольгерда и теперь только выводил носом-картошкой храповые рулады. Только пара чувствительных тычков под ребра вернула старого Шиша к действительности.
   - Ась? - недоуменно вытаращился он на мальчишку.
   В это самое время дубовая дверь начала тихонечко отворяться. Старый да малый замерли и испуганно уставились в серую тьму. Огромное мохнатое нечто ввалилось и, шумно сапнув носом, безошибочно направилось к спящему Ольгерду.
   - Ой, дяденька, беда, вставай скорее! - опомнившись от сжавшего горло древнего ужаса, заверещал Серый. Шиш дернулся на подмогу князю, но нападавший вдруг сделался необычайно проворным. Массивное тело плавно прыгнуло аккурат на то место, где находилась русая голова князя. Но многолетний инстинкт воина выручил Ольгерда и на этот раз. Пьяный ли, трезвый ли, но от тревожного вопля он моментально проснулся. Тренированное тело без размышлений проделало все само: полный кувырок махом снес князя с лежанки. Хищные зубы лязгнули мимо. Но зверь, нимало не обескураженный, набросился вновь. В отличие от своей жертвы он превосходно видел во тьме и был невероятно ловок. На этот раз чудовище не ошиблось и два громоздких тела сцепившись, покатились по полу.