Только это и ничего другого. И в тот же вечер, после того как мы ушли из подвала, один из нас, My Цзяньго, вдруг как безумный бросился под колеса грузовика, проходившего по улице Наньхулу. Водитель не успел затормозить и задавил My Цзяньго насмерть.
Той же ночью покончили с собой У Инсюн и Чжан Наньцзюй, а на следующий день – Синь Сюн и Фэн Канмэй. Всего за два дня умерли пять человек из тех, кто видел эту женщину. Нас осталось всего шестеро, и все мы очень испугались. До нас постепенно дошло, что все эти самоубийства связаны с женщиной в подвале.
Кто-то даже сказал, что эта женщина – оборотень и наложила на нас заклятье. Хотя тогда мы – хунвэйбины – боролись с пережитками прошлого, мы сразу в это поверили. Поэтому решили, что раз она оборотень, ей надо отрубить голову. Согласно всем поверьям только так можно уничтожить оборотня.
Мы снова спустились в подвал и дровяной пилой отпилили этой женщине голову. Сейчас мне даже вспоминать об этом страшно, такой это был кошмар. Самое жуткое – что из тела мертвой женщины вылилось очень много крови, мы все были забрызганы, буквально пропитаны кровью.
С тех пор в наших сердцах навсегда поселился страх. А когда голова прекрасной жен-шины покатилась по полу, нас начало тошнить. Тело и голову женщины мы оставили в подвале, и все разбежались по домам. Прошло три дня и две ночи – с нами больше ничего не случилось. Мы решили, что кошмар наконец прекратился. Однако утром четвертого дня я узнал, что Фань Дэ, Чэн Сюйань, Ло Канмин и Чэнь Силун ночью покончили с собой, все четверо. Нас осталось только двое: я и Хуан Дунхай.
Я понял, что пришла наша очередь и мы тоже умрем. Поэтому мы снова спустились в подвал. Тело лежало в разбитом нами гробу, а голова по-прежнему валялась на земле. Смотреть на это было невыносимо. Мы решили, что один из нас возьмет тело, а другой – голову, и мы унесем их отсюда куда-нибудь подальше. Хуан Дунхай взял голову, а я тело. Она была совсем не тяжелая. Я поместил ее в большую плетеную корзину, сел на пароход и уехал из Шанхая сюда – в Северную Цзянсу. Хуан Дунхай забрал голову этой женщины. Куда он пошел, я не знаю. С той поры мы с ним больше не видались.
Ли Хунци судорожно вздохнул и низко опустил голову.
Мы с Е Сяо изумленно слушали его. Когда он замолчал, я продолжил расспросы:
– А дальше? Ведь еще была Сянсян?
– Я остался в живых и несколько лет скитался по Северной Цзянсу. Я таскал с собой корзину с туловищем этой женщины, не смея избавиться от нее. Наконец я попал сюда, назвался другим именем и стал работать в крематории. Вернуться домой я боялся. Так я и жил в полном одиночестве, а здесь – в этом доме – много лет под кроватью стояла корзина с телом обезглавленной женщины. Еще во время моих скитаний я со страхом и изумлением обнаружил, что тело ее не разлагается, а по-прежнему остается точно таким, каким я впервые увидел его. Много лет оно так и лежало в целости и сохранности. Это настоящее чудо! Постепенно я осознал, что покойница – не обыкновенная женщина и что ее влияние на мою жизнь продолжается.
Когда мне было уже лет тридцать, со мной начали случаться странные происшествия. Мне постоянно снились подземелья, бесконечно длинные туннели, которые приводили в громадный темный дворец. Посреди дворца стояли два огромных гроба. В одном был скелет, во втором – эта женщина.
Каждый раз, когда я засыпал вот на этой самой кровати, я слышал во сне, что кто-то говорит со мной. Женский голос без конца повторял: «Верни мою голову». Я понял: это она. И у нее только одно страстное желание – обрести свою утраченную голову.
Несколько лет назад в крематорий привезли труп утонувшей девушки. Она была очень красивой, и тело у нее было такое ароматное, такое необыкновенно прекрасное. Вдруг мне в голову пришла одна мысль, наверное, очень жестокая. Однако что-то подсказывало мне, что у меня все получится. Я пошел к родителям этой девушки, чтобы морально их подготовить. А потом, в день кремации, тайком отпилил этой девушке голову. Тело ее я потом кремировал. Затем я тайно отнес домой голову девушки и осторожно приложил к телу той женщины. По-моему, голова девушки отлично подходила к этому телу, во всяком случае, обе они были одного возраста.
Пробудившись наутро, я увидел, что посреди комнаты стоит пустая корзина, а женщины нигде нет. Нет ни тела женщины, лишившейся головы, ни головы утонувшей девушки. Все исчезло. Без следа. Я подумал, что нам обоим повезло: я отдал ей прекрасную человеческую голову, а она теперь наконец оставит меня в покое…
Честно скажу, от рассказа Ли Хунци меня замутило. Мысленно я представил, как он отпиливает у Сянсян голову. Если бы Е Сяо не успел схватить меня за руки, я бы избил этого типа.
Между тем Ли Хунци продолжал свой рассказ:
– Однако я ошибся – ничего еще не закончилось. В прошлом году она вдруг пришла ко мне. Вечером кто-то постучал, и на пороге своего дома я увидел девушку с лицом той самой утопленницы. Все тот же удивительный аромат исходил от нее, но тело, осанка были от той таинственной женщины из подвала. Оказывается, она воскресла. По-настоящему воскресла!
Я очень испугался. А она стояла и молча смотрела мне в глаза. Постояла так несколько секунд и скрылась в темноте. В ту ночь мои глаза утратили зрение. С тех пор я ничего не вижу. Врачи не нашли причину слепоты. Вот так я пожинаю плоды своих злодеяний. Теперь я часто вспоминаю своих погибших одноклассников-хунвэйбинов. Мы ведь тогда еще были детьми! Итак, она вернулась. Что еще может теперь случиться? Какое зло я помог ей принести в наш мир? Представить себе не могу – Ли Хунци замолчал и только грустно качал головой.
– Это все?
– Да, теперь я рассказал вам все. Я сам знаю, что очень виноват.
– Да, это ты во всем виноват!!! Ты, ты… Моя Сянсян!.. – Я вновь замахнулся, чтобы ударить его.
Е Сяо опять с трудом удержал меня.
– Не смей! – воскликнул он. – Этот человек уже получил по заслугам. Пошли.
Я разжал кулаки и вышел из лачуги. В дверях я оглянулся и посмотрел на кровать, под которой много лет обитала та, которая лишилась головы. Да, эта женщина – несомненно, госпожа Алутэ, императрица Тунчжи. Ли Хунци горько плакал, уткнувшись головой в колени.
Приближалась ночь. По счастью, мы успели на автобус до Шанхая.
Вечерняя заря в устье Янцзы – ни с чем не сравнимое зрелище, но мне было не до красот природы – мою душу переполняло другое.
Страх и ужас.
ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ ФЕВРАЛЯ
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ ФЕВРАЛЯ
Той же ночью покончили с собой У Инсюн и Чжан Наньцзюй, а на следующий день – Синь Сюн и Фэн Канмэй. Всего за два дня умерли пять человек из тех, кто видел эту женщину. Нас осталось всего шестеро, и все мы очень испугались. До нас постепенно дошло, что все эти самоубийства связаны с женщиной в подвале.
Кто-то даже сказал, что эта женщина – оборотень и наложила на нас заклятье. Хотя тогда мы – хунвэйбины – боролись с пережитками прошлого, мы сразу в это поверили. Поэтому решили, что раз она оборотень, ей надо отрубить голову. Согласно всем поверьям только так можно уничтожить оборотня.
Мы снова спустились в подвал и дровяной пилой отпилили этой женщине голову. Сейчас мне даже вспоминать об этом страшно, такой это был кошмар. Самое жуткое – что из тела мертвой женщины вылилось очень много крови, мы все были забрызганы, буквально пропитаны кровью.
С тех пор в наших сердцах навсегда поселился страх. А когда голова прекрасной жен-шины покатилась по полу, нас начало тошнить. Тело и голову женщины мы оставили в подвале, и все разбежались по домам. Прошло три дня и две ночи – с нами больше ничего не случилось. Мы решили, что кошмар наконец прекратился. Однако утром четвертого дня я узнал, что Фань Дэ, Чэн Сюйань, Ло Канмин и Чэнь Силун ночью покончили с собой, все четверо. Нас осталось только двое: я и Хуан Дунхай.
Я понял, что пришла наша очередь и мы тоже умрем. Поэтому мы снова спустились в подвал. Тело лежало в разбитом нами гробу, а голова по-прежнему валялась на земле. Смотреть на это было невыносимо. Мы решили, что один из нас возьмет тело, а другой – голову, и мы унесем их отсюда куда-нибудь подальше. Хуан Дунхай взял голову, а я тело. Она была совсем не тяжелая. Я поместил ее в большую плетеную корзину, сел на пароход и уехал из Шанхая сюда – в Северную Цзянсу. Хуан Дунхай забрал голову этой женщины. Куда он пошел, я не знаю. С той поры мы с ним больше не видались.
Ли Хунци судорожно вздохнул и низко опустил голову.
Мы с Е Сяо изумленно слушали его. Когда он замолчал, я продолжил расспросы:
– А дальше? Ведь еще была Сянсян?
– Я остался в живых и несколько лет скитался по Северной Цзянсу. Я таскал с собой корзину с туловищем этой женщины, не смея избавиться от нее. Наконец я попал сюда, назвался другим именем и стал работать в крематории. Вернуться домой я боялся. Так я и жил в полном одиночестве, а здесь – в этом доме – много лет под кроватью стояла корзина с телом обезглавленной женщины. Еще во время моих скитаний я со страхом и изумлением обнаружил, что тело ее не разлагается, а по-прежнему остается точно таким, каким я впервые увидел его. Много лет оно так и лежало в целости и сохранности. Это настоящее чудо! Постепенно я осознал, что покойница – не обыкновенная женщина и что ее влияние на мою жизнь продолжается.
Когда мне было уже лет тридцать, со мной начали случаться странные происшествия. Мне постоянно снились подземелья, бесконечно длинные туннели, которые приводили в громадный темный дворец. Посреди дворца стояли два огромных гроба. В одном был скелет, во втором – эта женщина.
Каждый раз, когда я засыпал вот на этой самой кровати, я слышал во сне, что кто-то говорит со мной. Женский голос без конца повторял: «Верни мою голову». Я понял: это она. И у нее только одно страстное желание – обрести свою утраченную голову.
Несколько лет назад в крематорий привезли труп утонувшей девушки. Она была очень красивой, и тело у нее было такое ароматное, такое необыкновенно прекрасное. Вдруг мне в голову пришла одна мысль, наверное, очень жестокая. Однако что-то подсказывало мне, что у меня все получится. Я пошел к родителям этой девушки, чтобы морально их подготовить. А потом, в день кремации, тайком отпилил этой девушке голову. Тело ее я потом кремировал. Затем я тайно отнес домой голову девушки и осторожно приложил к телу той женщины. По-моему, голова девушки отлично подходила к этому телу, во всяком случае, обе они были одного возраста.
Пробудившись наутро, я увидел, что посреди комнаты стоит пустая корзина, а женщины нигде нет. Нет ни тела женщины, лишившейся головы, ни головы утонувшей девушки. Все исчезло. Без следа. Я подумал, что нам обоим повезло: я отдал ей прекрасную человеческую голову, а она теперь наконец оставит меня в покое…
Честно скажу, от рассказа Ли Хунци меня замутило. Мысленно я представил, как он отпиливает у Сянсян голову. Если бы Е Сяо не успел схватить меня за руки, я бы избил этого типа.
Между тем Ли Хунци продолжал свой рассказ:
– Однако я ошибся – ничего еще не закончилось. В прошлом году она вдруг пришла ко мне. Вечером кто-то постучал, и на пороге своего дома я увидел девушку с лицом той самой утопленницы. Все тот же удивительный аромат исходил от нее, но тело, осанка были от той таинственной женщины из подвала. Оказывается, она воскресла. По-настоящему воскресла!
Я очень испугался. А она стояла и молча смотрела мне в глаза. Постояла так несколько секунд и скрылась в темноте. В ту ночь мои глаза утратили зрение. С тех пор я ничего не вижу. Врачи не нашли причину слепоты. Вот так я пожинаю плоды своих злодеяний. Теперь я часто вспоминаю своих погибших одноклассников-хунвэйбинов. Мы ведь тогда еще были детьми! Итак, она вернулась. Что еще может теперь случиться? Какое зло я помог ей принести в наш мир? Представить себе не могу – Ли Хунци замолчал и только грустно качал головой.
– Это все?
– Да, теперь я рассказал вам все. Я сам знаю, что очень виноват.
– Да, это ты во всем виноват!!! Ты, ты… Моя Сянсян!.. – Я вновь замахнулся, чтобы ударить его.
Е Сяо опять с трудом удержал меня.
– Не смей! – воскликнул он. – Этот человек уже получил по заслугам. Пошли.
Я разжал кулаки и вышел из лачуги. В дверях я оглянулся и посмотрел на кровать, под которой много лет обитала та, которая лишилась головы. Да, эта женщина – несомненно, госпожа Алутэ, императрица Тунчжи. Ли Хунци горько плакал, уткнувшись головой в колени.
Приближалась ночь. По счастью, мы успели на автобус до Шанхая.
Вечерняя заря в устье Янцзы – ни с чем не сравнимое зрелище, но мне было не до красот природы – мою душу переполняло другое.
Страх и ужас.
ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ ФЕВРАЛЯ
Последние несколько дней меня преследуют кошмарные видения: стоит только заснуть, как мне чудятся те самые глаза. Раньше я спокойно засыпал в темноте, а теперь я ложусь спать только при свете. Мне страшно. Мне постоянно кажется, что эти глаза глядят на меня. Я чувствую, что она где-то здесь, рядом.
Теперь я знаю наверняка, что та, которую я сначала называл Розой, а потом узнал в ней свою Сянсян, на самом деле императрица. Это результат злодейства, совершенного Ли Хунци. Голова моей Сянсян и тело императрицы живут своей собственной загадочной жизнью.
Я знаю, что, кроме Е Сяо, ни один человек в мире не поверит мне. Порой при свете дня во мне просыпается надежда, что все это – только страшный сон. Однако глаза, которые каждую ночь глядят на меня, убивают эту надежду.
Я столько времени искал «Ее» и не догадывался, что Она с самого начала была рядом. Это Она улыбалась мне в консультации доктора Мо, Она гуляла со мной по парку, Она подарила мне счастье любви в тот вечер в квартирке на третьем этаже.
О Небо, что я натворил! Я же был уверен, что это Сянсян! Я ласкал ее тело, я овладел ею. А на самом деле тело Сянсян давным-давно обратилось в прах. Фактически я овладел самой императрицей! Давно следовало догадаться: в тот вечер, когда ее тело предстало передо мной бесконечно прекрасным в своей наготе, я заметил у нее на животе шрам. У Сянсян никогда не было никакого шрама. Этот шрам остался после раны, нанесенной бандитом, который искал в ее животе золото. Тогда по своей глупости я не придал этому странному шраму никакого значения.
Что же я наделал? Ведь она умерла больше ста лет назад, и люди, с которыми она была близка, тоже умерли. А теперь я овладел ею. Кто же, получается, я? Любовник императрицы? Некрофил?
Такой невообразимый эпизод, пожалуй, способен украсить любой роман. Но что делать мне? Как мне уберечь самого себя от падения в глубочайшую пучину страха и ужаса?
Страх и ужас.
Смерть вплотную подступила ко мне. Я очень боюсь.
Днем я позвонил Е Сяо и предложил встретиться.
Он сказал мне:
– Сегодня я заново проверил паспортные данные Хуан Дунхая. Теперь он для нас – решающее звено. После событий в Черном доме выжили только два человека: он и Ли Хунци. Один из них унес тело императрицы, а другой – голову. Слова: «Верни мне голову», вне всякого сомнения, указывают на то, что ей нужна голова, которую унес Хуан Дунхай.
– Правильно. Может быть, это единственный шанс найти утраченную императрицей голову. – Я почувствовал себя утопающим, который увидел крохотную соломинку. – Давай прямо сейчас пойдем и навестим Хуан Дунхая. Он наверняка живет здесь. В полиции считают, что многие без вести пропавшие люди числятся пропавшими только на бумаге, а на самом деле они сохраняют связи с семьей и родными. Просто скрываются по разным причинам. Может быть, нам повезет.
Мы приехали в жилой квартал индустриального района Чжабэй. Воздух здесь был каким-то серым, отчего и настроение у людей было подавленное. Мы вошли в старый дом и по грязной лестнице поднялись на четвертый этаж. Постучали.
Здесь жили муж и жена – старики лет семидесяти. Похоже, старики прозябали в полной нищете. Квартиры в этом доме были неблагоустроенные.
– Позвольте спросить, вы родители Хуан Дунхая?
– А вы сами откуда?
– Из управления общественной безопасности, – заявил Е Сяо.
– Общественная безопасность? Неужели есть новости о нашем Хуан Дунхае? Товарищ, это правда? – старик крепко ухватил Е Сяо за руку.
– Нет, мы пришли выяснить кое-какие обстоятельства, связанные с его исчезновением.
– Он что, совершил преступление? – Старик резко вскинул голову, и толстые стекла его очков в тяжелой оправе ярко блеснули, будто негодовали вместе с хозяином. Мне показалась, что его волнение было искренним – старик явно ничего не знал о своем сыне.
– Нет, дедуля, я только провожу расследование.
– В первый год великой культурной революции Дунхай пропал бесследно. В тот год он вступил в хунвэйбины, ежедневно ходил делать революцию, а потом мы заметили, что у него пропал всякий энтузиазм, он все твердил какие-то странные слова. Казалось, он чего-то страшно боится, озабочен и всегда настороже. Однажды вечером он принес домой чемодан, обитый железными полосками. Мы хотели посмотреть, что там лежит, но Дунхай запретил нам даже подходить к чемодану, да еще потребовал от нас свои продовольственные карточки и денег, сколько сможем. На следующее утро он ушел из дома, и с тех пор мы его не видели. Прошло уже больше тридцати лет, но мы живем только одной надеждой, что Дунхай вернется домой. Он наш единственный сын.
Рассказывая об этом, старик со старухой обливались слезами, ничуть не стесняясь присутствия незнакомых людей.
– Не могли бы вы показать нам его фотографии? – неожиданно для самого себя попросил я.
Старик дрожащими руками извлек из комода старый фотоальбом.
– Дунхай был хорошим мальчиком, он никогда не делал ничего дурного. Товарищ, если о нем будут хоть какие-то известия, пожалуйста, сообщите нам.
Старик вытащил одну фотографию и протянул ее мне.
– Вот, смотрите, эта фотография сделана за несколько месяцев до его исчезновения. Видите, какой он красивый!
На фотографии был молодой человек лет шестнадцати-семнадцати. Худощавое лицо, блестящие глаза – действительно, очень красивый. Фотография сделана на шанхайской набережной.
Я очень внимательно и подробно рассмотрел снимок. Мне это кажется, или лицо на фотографии и впрямь мне знакомо? Где же я его видел? Нахмурившись, я тщетно рылся в памяти.
– Товарищ, что-то не так? – тревожно спросил старик.
– Нет-нет, ничего. – Я еще раз посмотрел на снимок, чтобы запомнить лицо Дунхая.
Возвратив старику фотографию, мы распрощались со старыми людьми.
– Ты веришь тому, что он рассказал? – спросил меня на улице Е Сяо.
– Верю.
– Я тоже. Если Хуан Дунхай действительно пропал, это значит, что у нас оборвалась последняя ниточка. – Е Сяо хлопнул меня по плечу. – Слушай, давай ты поживешь пока у меня. Я за тебя очень боюсь.
– Боишься, что я тоже покончу с собой? Нет, я хочу испытать силу воли, за это не страшно заплатить жизнью.
Е Сяо грустно посмотрел на меня.
– Ну-ну, поступай как знаешь. Я – домой. Если что – звони.
И он ушел.
А я опять в одиночестве побрел по ночным шанхайским улицам. Здесь, в этом районе, воздух был скверный, но я все равно шел медленно, в задумчивости крепко обхватив себя руками за плечи. Перед глазами стояла фотография Хуан Дунхая. Вспоминались то характерный изгиб бровей, то ясные глаза, пристально смотрящие в объектив. Передо мной поплыл какой-то туман, холодный ветер пронизывал меня до костей, я начал дрожать всем телом.
Вдруг мне вспомнилась Хуан Юнь, ее волосы, ясный взгляд, худощавое лицо… Хуан Юнь! Почему я сейчас опять вспомнил о тебе? Последние дни я думал только о Сянсян, о Розе, об императрице, а о Хуан Юнь, которая чуть не стала моей женой, забыл. Я почувствовал угрызения совести.
И вот в печальном свете луны мне привиделось ее лицо – ясный взгляд, характерный изгиб бровей… Ее лицо было лицом Хуан Дунхая! Наконец-то я вспомнил все! Когда я пришел к ней домой и узнал, что она умерла, я увидел небольшой снимок в рамочке. Это была фотография молодого человека. Я почему-то сразу запомнил его глаза, его брови с характерным изгибом, а главное – странную печаль на лице.
Сейчас я знаю наверняка, что отец Хуан Юнь – молодой мужчина на фотографии – и был тем самым парнем, фотографию которого я сегодня держал в руках. Отец Хуан Юнь – это Хуан Дунхай. Ошибки быть не могло! Он мало изменился – та же осанка, тот же овал лица, тот же неповторимый изгиб бровей.
Я был один на безлюдной улице. Ускорив шаг, я слился с ночной тьмой.
Теперь я знаю наверняка, что та, которую я сначала называл Розой, а потом узнал в ней свою Сянсян, на самом деле императрица. Это результат злодейства, совершенного Ли Хунци. Голова моей Сянсян и тело императрицы живут своей собственной загадочной жизнью.
Я знаю, что, кроме Е Сяо, ни один человек в мире не поверит мне. Порой при свете дня во мне просыпается надежда, что все это – только страшный сон. Однако глаза, которые каждую ночь глядят на меня, убивают эту надежду.
Я столько времени искал «Ее» и не догадывался, что Она с самого начала была рядом. Это Она улыбалась мне в консультации доктора Мо, Она гуляла со мной по парку, Она подарила мне счастье любви в тот вечер в квартирке на третьем этаже.
О Небо, что я натворил! Я же был уверен, что это Сянсян! Я ласкал ее тело, я овладел ею. А на самом деле тело Сянсян давным-давно обратилось в прах. Фактически я овладел самой императрицей! Давно следовало догадаться: в тот вечер, когда ее тело предстало передо мной бесконечно прекрасным в своей наготе, я заметил у нее на животе шрам. У Сянсян никогда не было никакого шрама. Этот шрам остался после раны, нанесенной бандитом, который искал в ее животе золото. Тогда по своей глупости я не придал этому странному шраму никакого значения.
Что же я наделал? Ведь она умерла больше ста лет назад, и люди, с которыми она была близка, тоже умерли. А теперь я овладел ею. Кто же, получается, я? Любовник императрицы? Некрофил?
Такой невообразимый эпизод, пожалуй, способен украсить любой роман. Но что делать мне? Как мне уберечь самого себя от падения в глубочайшую пучину страха и ужаса?
Страх и ужас.
Смерть вплотную подступила ко мне. Я очень боюсь.
Днем я позвонил Е Сяо и предложил встретиться.
Он сказал мне:
– Сегодня я заново проверил паспортные данные Хуан Дунхая. Теперь он для нас – решающее звено. После событий в Черном доме выжили только два человека: он и Ли Хунци. Один из них унес тело императрицы, а другой – голову. Слова: «Верни мне голову», вне всякого сомнения, указывают на то, что ей нужна голова, которую унес Хуан Дунхай.
– Правильно. Может быть, это единственный шанс найти утраченную императрицей голову. – Я почувствовал себя утопающим, который увидел крохотную соломинку. – Давай прямо сейчас пойдем и навестим Хуан Дунхая. Он наверняка живет здесь. В полиции считают, что многие без вести пропавшие люди числятся пропавшими только на бумаге, а на самом деле они сохраняют связи с семьей и родными. Просто скрываются по разным причинам. Может быть, нам повезет.
Мы приехали в жилой квартал индустриального района Чжабэй. Воздух здесь был каким-то серым, отчего и настроение у людей было подавленное. Мы вошли в старый дом и по грязной лестнице поднялись на четвертый этаж. Постучали.
Здесь жили муж и жена – старики лет семидесяти. Похоже, старики прозябали в полной нищете. Квартиры в этом доме были неблагоустроенные.
– Позвольте спросить, вы родители Хуан Дунхая?
– А вы сами откуда?
– Из управления общественной безопасности, – заявил Е Сяо.
– Общественная безопасность? Неужели есть новости о нашем Хуан Дунхае? Товарищ, это правда? – старик крепко ухватил Е Сяо за руку.
– Нет, мы пришли выяснить кое-какие обстоятельства, связанные с его исчезновением.
– Он что, совершил преступление? – Старик резко вскинул голову, и толстые стекла его очков в тяжелой оправе ярко блеснули, будто негодовали вместе с хозяином. Мне показалась, что его волнение было искренним – старик явно ничего не знал о своем сыне.
– Нет, дедуля, я только провожу расследование.
– В первый год великой культурной революции Дунхай пропал бесследно. В тот год он вступил в хунвэйбины, ежедневно ходил делать революцию, а потом мы заметили, что у него пропал всякий энтузиазм, он все твердил какие-то странные слова. Казалось, он чего-то страшно боится, озабочен и всегда настороже. Однажды вечером он принес домой чемодан, обитый железными полосками. Мы хотели посмотреть, что там лежит, но Дунхай запретил нам даже подходить к чемодану, да еще потребовал от нас свои продовольственные карточки и денег, сколько сможем. На следующее утро он ушел из дома, и с тех пор мы его не видели. Прошло уже больше тридцати лет, но мы живем только одной надеждой, что Дунхай вернется домой. Он наш единственный сын.
Рассказывая об этом, старик со старухой обливались слезами, ничуть не стесняясь присутствия незнакомых людей.
– Не могли бы вы показать нам его фотографии? – неожиданно для самого себя попросил я.
Старик дрожащими руками извлек из комода старый фотоальбом.
– Дунхай был хорошим мальчиком, он никогда не делал ничего дурного. Товарищ, если о нем будут хоть какие-то известия, пожалуйста, сообщите нам.
Старик вытащил одну фотографию и протянул ее мне.
– Вот, смотрите, эта фотография сделана за несколько месяцев до его исчезновения. Видите, какой он красивый!
На фотографии был молодой человек лет шестнадцати-семнадцати. Худощавое лицо, блестящие глаза – действительно, очень красивый. Фотография сделана на шанхайской набережной.
Я очень внимательно и подробно рассмотрел снимок. Мне это кажется, или лицо на фотографии и впрямь мне знакомо? Где же я его видел? Нахмурившись, я тщетно рылся в памяти.
– Товарищ, что-то не так? – тревожно спросил старик.
– Нет-нет, ничего. – Я еще раз посмотрел на снимок, чтобы запомнить лицо Дунхая.
Возвратив старику фотографию, мы распрощались со старыми людьми.
– Ты веришь тому, что он рассказал? – спросил меня на улице Е Сяо.
– Верю.
– Я тоже. Если Хуан Дунхай действительно пропал, это значит, что у нас оборвалась последняя ниточка. – Е Сяо хлопнул меня по плечу. – Слушай, давай ты поживешь пока у меня. Я за тебя очень боюсь.
– Боишься, что я тоже покончу с собой? Нет, я хочу испытать силу воли, за это не страшно заплатить жизнью.
Е Сяо грустно посмотрел на меня.
– Ну-ну, поступай как знаешь. Я – домой. Если что – звони.
И он ушел.
А я опять в одиночестве побрел по ночным шанхайским улицам. Здесь, в этом районе, воздух был скверный, но я все равно шел медленно, в задумчивости крепко обхватив себя руками за плечи. Перед глазами стояла фотография Хуан Дунхая. Вспоминались то характерный изгиб бровей, то ясные глаза, пристально смотрящие в объектив. Передо мной поплыл какой-то туман, холодный ветер пронизывал меня до костей, я начал дрожать всем телом.
Вдруг мне вспомнилась Хуан Юнь, ее волосы, ясный взгляд, худощавое лицо… Хуан Юнь! Почему я сейчас опять вспомнил о тебе? Последние дни я думал только о Сянсян, о Розе, об императрице, а о Хуан Юнь, которая чуть не стала моей женой, забыл. Я почувствовал угрызения совести.
И вот в печальном свете луны мне привиделось ее лицо – ясный взгляд, характерный изгиб бровей… Ее лицо было лицом Хуан Дунхая! Наконец-то я вспомнил все! Когда я пришел к ней домой и узнал, что она умерла, я увидел небольшой снимок в рамочке. Это была фотография молодого человека. Я почему-то сразу запомнил его глаза, его брови с характерным изгибом, а главное – странную печаль на лице.
Сейчас я знаю наверняка, что отец Хуан Юнь – молодой мужчина на фотографии – и был тем самым парнем, фотографию которого я сегодня держал в руках. Отец Хуан Юнь – это Хуан Дунхай. Ошибки быть не могло! Он мало изменился – та же осанка, тот же овал лица, тот же неповторимый изгиб бровей.
Я был один на безлюдной улице. Ускорив шаг, я слился с ночной тьмой.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ ФЕВРАЛЯ
Небо хмурилось, было пасмурно и очень холодно, но я все же вышел из дома. Я понимал, что бегу наперегонки со временем и не мог терять ни минуты. Ежась от ветра, я пробежал по безлюдной улице мимо товарных складов, вошел в большие ворота старого складского дома и поднялся по крутой лестнице.
Когда я постучал в дверь, мне открыла мама Хуан Юнь.
– Вы? Какими судьбами?
– Извините, тетушка. Я должен кое о чем расспросить вас.
– Заходите, пожалуйста.
Я вошел в комнату. По-прежнему на столе стояла большая черно-белая фотография Хуан Юнь, и она по-прежнему улыбалась мне. Потом я увидел на туалетном столике фотографию молодого мужчины – печальное худощавое мужественное лицо. Это он, абсолютно точно, – Хуан Дунхай. Обознаться я не мог.
– Скоро месяц, как Хуан Юнь ушла от нас. Вы пришли воскурить ароматные свечи? – спросила женщина.
Правильно, целый месяц. Хуан Юнь умерла в новогоднюю ночь. Всего месяц, как она покинула этот мир, а я почти позабыл о ней. Не смея от стыда взглянуть на фотографию Хуан Юнь, я склонил голову и воскурил для нее ароматную свечу. После этого я внимательнее посмотрел на маму Хуан Юнь и понял, что в молодости она, вероятно, была такой же красивой, как и ее дочь. Теперь, конечно, она сильно постарела.
– Тетушка, на самом деле я пришел по другой причине. Я знаю, что мои вопросы могут огорчить вас, однако это очень важно. Скажите, как звали отца Хуан Юнь? Его имя Хуан Дунхай?
– Да. А откуда вы знаете? – Женщина была потрясена.
Я подумал, что мне наконец-то повезло: была большая доля вероятности, что Хуан Дунхай сменил имя и фамилию, но он не сделал этого.
– Тетушка, я не собираюсь копаться в чужих секретах. Могу только сказать вам, что смерть Хуан Юнь, вероятно, связана с ним.
– Что? Он погубил собственную дочь?
– Нет, просто его судьба могла повлиять на нее. Прошу вас, поверьте мне. Сейчас мне трудно все объяснить. Может быть, когда эта история окончательно выяснится, я поведаю вам ее. Сейчас мне необходимо побольше узнать о Хуан Дунхае. Прошу вас, расскажите мне все, что вам известно.
– Да что ж рассказать-то?
Понятно, что я не собирался расспрашивать эту женщину о ее романтических отношениях в молодости, это было бы просто неприлично. Я пояснил:
– Тетушка, я понимаю, что вам тяжело вспоминать обо всем этом. Я не хочу знать ничего личного. Меня интересует только Хуан Дунхай. Расскажите мне о нем. Умоляю вас.
Женщина помолчала, собираясь с мыслями, и сказала:
– Эти дела давно уже в прошлом, так что я расскажу вам все.
Она посмотрела на фотографию дочери и улыбнулась ей, а потом так же приветливо улыбнулась мне. Она смотрела на фотографию и на меня, как будто в комнате нас было трое и Хуан Юнь была сейчас вместе с нами. Все же мать Хуан Юнь была необыкновенной женщиной.
Она говорила медленно, не спеша:
– Это было в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, когда моих родителей объявили правыми элементами и выслали внутрь страны на перевоспитание. Я осталась одна. Тогда я не поехала в горы или в деревню на поселение и не пошла работать на фабрику. Окончив первую ступень средней школы, я поступила в уличную производственную бригаду. Тебя тогда, наверно, еще и на свете не было. Тебе не понять, что такое производственная бригада. Это тяжелая работа: клеить спичечные коробки, паковать пачки бумаги, – утомительная и однообразная.
И вот однажды к нам в бригаду пришел молодой парень, тот самый Хуан Дунхай. Никто не знал, откуда он взялся, потому что в таком месте, как производственная бригада, никто никого ни о чем не спрашивал. Он очень мало общался с людьми, соглашался на любую работу. В производственной бригаде были в основном женщины, поэтому ему доставалась самая тяжелая и грязная работа. По вечерам Хуан Дунхай не уходил домой, а ночевал в маленькой кладовке производственной бригады. Эта хибарка продувалась всеми ветрами, была сырой и холодной. Если заночевать там зимой, можно было замерзнуть до смерти.
Мне стало жалко Хуан Дунхая, и я предложила ему перебраться ко мне. В те дни во всем этом складском доме я обитала одна. Он с радостью согласился и прожил здесь несколько дней. Из вешей у него был только обитый железом кожаный чемодан, закрытый на большой замок.
Хуан Дунхай нянчился с ним, как с какой-нибудь драгоценностью. При мне он ни разу не открывал его. И вот однажды поздно вечером, когда я уже легла спать, он тихонько вышел из дома с чемоданом в руках. Я легла, но еще не заснула и слышала, как он вышел. Мне стало интересно, куда это Хуан Дунхай пошел ночью, и я подбежала к окну. Вот, посмотрите, к этому самому окошку. Если отсюда выглянуть вниз, виден весь наш двор.
Я подошел к окну и действительно увидел двор – пешеходную дорожку, цветущий газон.
Мама Хуан Юнь продолжила рассказ:
– Я увидела, что он вышел во двор, поставил свой чемодан, взял лопату и начал копать яму. Меня разбирало любопытство. В тот вечер луна светила особенно ярко, и я ясно видела, что это Хуан Дунхай. Я продолжала наблюдать. Меня он не замечал и продолжал изо всех сил рыть землю. Копал он несколько часов и вырыл глубокую-преглубокую яму, наверное, в рост человека. В конце концов он опустил в яму свой чемодан, засыпал его землей и очень тщательно утрамбовал, чтобы было незаметно, что здесь недавно копали.
А потом он вышел за ворота. Я решила, что Хуан Дунхай пошел прогуляться перед сном, и уж никак не думала, что он больше никогда не вернется. Через девять месяцев родилась Хуан Юнь. С тех пор я его не видела. Прошло вот уже больше двадцати лет, но никаких известий от него нет.
Я понял, что мать Хуан Юнь о многом умолчала – например, об отношениях, которые связывали ее с Хуан Дунхаем. Ведь не просто из жалости она привела его сюда? Я еще раз посмотрел на фотографию Хуан Дунхая. Он действительно был способен увлечь женщину своей красотой, своей таинственной печалью. Обычно такая загадочная грусть очень привлекает женщин. Впрочем, мне незачем знать об этом. Я выяснил самое главное для себя, остальное – это ее жизнь, и посторонним нет в ней места.
Прижавшись лицом к оконному стеклу, я смотрел на окружающие старый двор здания современных торговых центров, их огромные окна сияли яркими огнями. Внизу был темный двор. Я вдруг спросил:
– Тетушка, а вы так и не поинтересовались, что же было в этом чемодане?
– Нет, я все ждала его…
– А кто-нибудь другой не копал здесь с тех пор?
– Я так и живу здесь, в этой самой квартире. И точно знаю, что у нас во дворе никто ничего не копал. В восьмидесятые годы жильцы с нижнего этажа посадили тут цветы. Видите? Летом наш двор весь в зелени. А то место, где Хуан Дунхай зарыл свой чемодан, если мне не изменяет память, оно под самым большим и высоким чайным деревом. Вон, посмотрите, это дерево как раз сейчас в цвету.
Действительно, я увидел во дворе высокое дерево. Прежде мой папа тоже сажал в своем дворе чайные деревья, теперь они такие же большие. Они цветут ранней весной, сейчас как раз пора цветения. Чайное дерево под окном было сплошь усыпано прелестными фиолетово-красными цветами. Как раз в этот момент какой-то пожилой человек вышел во двор и стал поливать цветы.
В детстве моя семья жила на нижнем этаже, и мы посадили во дворе виноград. Помню, я помогал копать ямки для посадки. Но эти ямки были небольшие – на глубину штыка лопаты. А мама Хуан Юнь рассказала, что Хуан Дунхай в тот вечер вырыл яму в человеческий рост. Я уверен, что нижним жильцам для посадки цветов не требовались такие глубокие ямы.
Я задумался, бесцельно глядя во двор.
– Что с вами? – окликнула меня мама Хуан Юнь.
– Нет, ничего. Простите.
– Все, что я могла рассказать, я рассказала. Что-нибудь еще?
Я понял, что и так засиделся, и начал прощаться. В последний раз я посмотрел на портрет Хуан Юнь и уже подошел к двери, когда мама Хуан Юнь тихо сказала, вроде бы про себя:
– Ворота у нас во дворе никогда не запираются на ночь… А жильцы, которые посадили цветы, ложатся спать не позже половины одиннадцатого.
Я обернулся и улыбнулся ей на прощание. Потом начал спускаться по крутой лестнице. Действительно разумная женщина, она сразу разгадала мои намерения. Семья, ухаживающая за садиком, засыпает рано. Ворота не запираются – значит, поздно ночью я спокойно смогу войти в них. За все это я сказал ей про себя спасибо.
Сейчас три часа пополудни, я брожу по улицам, поглощенный мыслями о закопанном во дворе кожаном чемодане, обитом железом. Одному небу известно, что в нем лежит. Быть может, большая сумма денег? Но тогдашние деньги сегодня уже ничего не стоят. Возможно, там золото или секретные документы…
А вдруг там утерянная голова императрицы?
Только, скорее всего, там уже давно ничего нет.
Если мама Хуан Юнь сказала правду (а зачем ей меня обманывать?), то этот чемодан пролежал в земле больше двадцати лет. Кто может гарантировать, что за двадцать с лишним лет здесь никто не копался в земле? Честно говоря, это просто чудо, что старый складской двор, стиснутый высокими домами, сохранился до сих пор, что на этом крохотном кусочке земли до сих пор не построили небоскреб. Поэтому, если чемодан все еще там, если в нем действительно лежит голова императрицы, это вообще удивительное везение.
В ближайшей лавчонке я купил себе несколько пирожков и съел их прямо на улице. На ближайшей стройке купил у деревенского паренька за двадцать юаней лопату, а потом тихонько просидел несколько часов в укромном уголке двора, выжидая, когда любители цветов с нижнего этажа наконец-то заснут.
С лопатой в руках я прошел по темному двору. Наверное, вид у меня был тот еще. Что-то вроде рабочего-строителя или подмастерья-ремонтника. В половине одиннадцатого двор выглядел совсем заброшенным: кругом тишина, нигде – ни души. Ворота так никто и не закрыл. В окнах нижних этажей давно погас свет. Наконец окна потемнели во всем доме. Интересно, наблюдает ли за мной мама Хуан Юнь? Возможно, сейчас, как и двадцать лет назад, она стоит в темноте и пристально смотрит в окно. Я подошел к цветущему чайному дереву. Хотя сегодня день был пасмурный, ветер к вечеру разогнал тучи, и сейчас весь двор ярко освещала луна. Я полюбовался этим бурно цветущим деревом и почему-то вдруг вспомнил, что оно растет в горах, его еще называют «цветком мантры». Цветы этого дерева, в старом дворе складского дома, были какие-то особенно ароматные. Возможно, мне это только показалось, а может, все дело в том, что под ним была захоронена та самая голова.
Прости меня, горное чайное дерево, простите меня, дивные цветы! Я поднял лопату и вонзил ее в землю. Я старался копать очень тихо, чтобы никого не разбудить. Но кто знает, спят они или нет. А вдруг они все сейчас следят за мной? Несколько ударов лопатой, и я быстро выкорчевал корни цветущего чайного дерева. Затрепетали прелестные цветы, посыпались на землю красные лепестки, затрещали, ломаясь, ветки, и наконец все дерево рухнуло на землю, как труп красавицы-женщины. Невольно вздохнув, я продолжал копать, топча лепестки. Таким делом я не занимался никогда в жизни, поэтому действовал неумело, к тому же еще старался не шуметь; естественно, что я весь обливался потом.
Когда я постучал в дверь, мне открыла мама Хуан Юнь.
– Вы? Какими судьбами?
– Извините, тетушка. Я должен кое о чем расспросить вас.
– Заходите, пожалуйста.
Я вошел в комнату. По-прежнему на столе стояла большая черно-белая фотография Хуан Юнь, и она по-прежнему улыбалась мне. Потом я увидел на туалетном столике фотографию молодого мужчины – печальное худощавое мужественное лицо. Это он, абсолютно точно, – Хуан Дунхай. Обознаться я не мог.
– Скоро месяц, как Хуан Юнь ушла от нас. Вы пришли воскурить ароматные свечи? – спросила женщина.
Правильно, целый месяц. Хуан Юнь умерла в новогоднюю ночь. Всего месяц, как она покинула этот мир, а я почти позабыл о ней. Не смея от стыда взглянуть на фотографию Хуан Юнь, я склонил голову и воскурил для нее ароматную свечу. После этого я внимательнее посмотрел на маму Хуан Юнь и понял, что в молодости она, вероятно, была такой же красивой, как и ее дочь. Теперь, конечно, она сильно постарела.
– Тетушка, на самом деле я пришел по другой причине. Я знаю, что мои вопросы могут огорчить вас, однако это очень важно. Скажите, как звали отца Хуан Юнь? Его имя Хуан Дунхай?
– Да. А откуда вы знаете? – Женщина была потрясена.
Я подумал, что мне наконец-то повезло: была большая доля вероятности, что Хуан Дунхай сменил имя и фамилию, но он не сделал этого.
– Тетушка, я не собираюсь копаться в чужих секретах. Могу только сказать вам, что смерть Хуан Юнь, вероятно, связана с ним.
– Что? Он погубил собственную дочь?
– Нет, просто его судьба могла повлиять на нее. Прошу вас, поверьте мне. Сейчас мне трудно все объяснить. Может быть, когда эта история окончательно выяснится, я поведаю вам ее. Сейчас мне необходимо побольше узнать о Хуан Дунхае. Прошу вас, расскажите мне все, что вам известно.
– Да что ж рассказать-то?
Понятно, что я не собирался расспрашивать эту женщину о ее романтических отношениях в молодости, это было бы просто неприлично. Я пояснил:
– Тетушка, я понимаю, что вам тяжело вспоминать обо всем этом. Я не хочу знать ничего личного. Меня интересует только Хуан Дунхай. Расскажите мне о нем. Умоляю вас.
Женщина помолчала, собираясь с мыслями, и сказала:
– Эти дела давно уже в прошлом, так что я расскажу вам все.
Она посмотрела на фотографию дочери и улыбнулась ей, а потом так же приветливо улыбнулась мне. Она смотрела на фотографию и на меня, как будто в комнате нас было трое и Хуан Юнь была сейчас вместе с нами. Все же мать Хуан Юнь была необыкновенной женщиной.
Она говорила медленно, не спеша:
– Это было в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, когда моих родителей объявили правыми элементами и выслали внутрь страны на перевоспитание. Я осталась одна. Тогда я не поехала в горы или в деревню на поселение и не пошла работать на фабрику. Окончив первую ступень средней школы, я поступила в уличную производственную бригаду. Тебя тогда, наверно, еще и на свете не было. Тебе не понять, что такое производственная бригада. Это тяжелая работа: клеить спичечные коробки, паковать пачки бумаги, – утомительная и однообразная.
И вот однажды к нам в бригаду пришел молодой парень, тот самый Хуан Дунхай. Никто не знал, откуда он взялся, потому что в таком месте, как производственная бригада, никто никого ни о чем не спрашивал. Он очень мало общался с людьми, соглашался на любую работу. В производственной бригаде были в основном женщины, поэтому ему доставалась самая тяжелая и грязная работа. По вечерам Хуан Дунхай не уходил домой, а ночевал в маленькой кладовке производственной бригады. Эта хибарка продувалась всеми ветрами, была сырой и холодной. Если заночевать там зимой, можно было замерзнуть до смерти.
Мне стало жалко Хуан Дунхая, и я предложила ему перебраться ко мне. В те дни во всем этом складском доме я обитала одна. Он с радостью согласился и прожил здесь несколько дней. Из вешей у него был только обитый железом кожаный чемодан, закрытый на большой замок.
Хуан Дунхай нянчился с ним, как с какой-нибудь драгоценностью. При мне он ни разу не открывал его. И вот однажды поздно вечером, когда я уже легла спать, он тихонько вышел из дома с чемоданом в руках. Я легла, но еще не заснула и слышала, как он вышел. Мне стало интересно, куда это Хуан Дунхай пошел ночью, и я подбежала к окну. Вот, посмотрите, к этому самому окошку. Если отсюда выглянуть вниз, виден весь наш двор.
Я подошел к окну и действительно увидел двор – пешеходную дорожку, цветущий газон.
Мама Хуан Юнь продолжила рассказ:
– Я увидела, что он вышел во двор, поставил свой чемодан, взял лопату и начал копать яму. Меня разбирало любопытство. В тот вечер луна светила особенно ярко, и я ясно видела, что это Хуан Дунхай. Я продолжала наблюдать. Меня он не замечал и продолжал изо всех сил рыть землю. Копал он несколько часов и вырыл глубокую-преглубокую яму, наверное, в рост человека. В конце концов он опустил в яму свой чемодан, засыпал его землей и очень тщательно утрамбовал, чтобы было незаметно, что здесь недавно копали.
А потом он вышел за ворота. Я решила, что Хуан Дунхай пошел прогуляться перед сном, и уж никак не думала, что он больше никогда не вернется. Через девять месяцев родилась Хуан Юнь. С тех пор я его не видела. Прошло вот уже больше двадцати лет, но никаких известий от него нет.
Я понял, что мать Хуан Юнь о многом умолчала – например, об отношениях, которые связывали ее с Хуан Дунхаем. Ведь не просто из жалости она привела его сюда? Я еще раз посмотрел на фотографию Хуан Дунхая. Он действительно был способен увлечь женщину своей красотой, своей таинственной печалью. Обычно такая загадочная грусть очень привлекает женщин. Впрочем, мне незачем знать об этом. Я выяснил самое главное для себя, остальное – это ее жизнь, и посторонним нет в ней места.
Прижавшись лицом к оконному стеклу, я смотрел на окружающие старый двор здания современных торговых центров, их огромные окна сияли яркими огнями. Внизу был темный двор. Я вдруг спросил:
– Тетушка, а вы так и не поинтересовались, что же было в этом чемодане?
– Нет, я все ждала его…
– А кто-нибудь другой не копал здесь с тех пор?
– Я так и живу здесь, в этой самой квартире. И точно знаю, что у нас во дворе никто ничего не копал. В восьмидесятые годы жильцы с нижнего этажа посадили тут цветы. Видите? Летом наш двор весь в зелени. А то место, где Хуан Дунхай зарыл свой чемодан, если мне не изменяет память, оно под самым большим и высоким чайным деревом. Вон, посмотрите, это дерево как раз сейчас в цвету.
Действительно, я увидел во дворе высокое дерево. Прежде мой папа тоже сажал в своем дворе чайные деревья, теперь они такие же большие. Они цветут ранней весной, сейчас как раз пора цветения. Чайное дерево под окном было сплошь усыпано прелестными фиолетово-красными цветами. Как раз в этот момент какой-то пожилой человек вышел во двор и стал поливать цветы.
В детстве моя семья жила на нижнем этаже, и мы посадили во дворе виноград. Помню, я помогал копать ямки для посадки. Но эти ямки были небольшие – на глубину штыка лопаты. А мама Хуан Юнь рассказала, что Хуан Дунхай в тот вечер вырыл яму в человеческий рост. Я уверен, что нижним жильцам для посадки цветов не требовались такие глубокие ямы.
Я задумался, бесцельно глядя во двор.
– Что с вами? – окликнула меня мама Хуан Юнь.
– Нет, ничего. Простите.
– Все, что я могла рассказать, я рассказала. Что-нибудь еще?
Я понял, что и так засиделся, и начал прощаться. В последний раз я посмотрел на портрет Хуан Юнь и уже подошел к двери, когда мама Хуан Юнь тихо сказала, вроде бы про себя:
– Ворота у нас во дворе никогда не запираются на ночь… А жильцы, которые посадили цветы, ложатся спать не позже половины одиннадцатого.
Я обернулся и улыбнулся ей на прощание. Потом начал спускаться по крутой лестнице. Действительно разумная женщина, она сразу разгадала мои намерения. Семья, ухаживающая за садиком, засыпает рано. Ворота не запираются – значит, поздно ночью я спокойно смогу войти в них. За все это я сказал ей про себя спасибо.
Сейчас три часа пополудни, я брожу по улицам, поглощенный мыслями о закопанном во дворе кожаном чемодане, обитом железом. Одному небу известно, что в нем лежит. Быть может, большая сумма денег? Но тогдашние деньги сегодня уже ничего не стоят. Возможно, там золото или секретные документы…
А вдруг там утерянная голова императрицы?
Только, скорее всего, там уже давно ничего нет.
Если мама Хуан Юнь сказала правду (а зачем ей меня обманывать?), то этот чемодан пролежал в земле больше двадцати лет. Кто может гарантировать, что за двадцать с лишним лет здесь никто не копался в земле? Честно говоря, это просто чудо, что старый складской двор, стиснутый высокими домами, сохранился до сих пор, что на этом крохотном кусочке земли до сих пор не построили небоскреб. Поэтому, если чемодан все еще там, если в нем действительно лежит голова императрицы, это вообще удивительное везение.
В ближайшей лавчонке я купил себе несколько пирожков и съел их прямо на улице. На ближайшей стройке купил у деревенского паренька за двадцать юаней лопату, а потом тихонько просидел несколько часов в укромном уголке двора, выжидая, когда любители цветов с нижнего этажа наконец-то заснут.
С лопатой в руках я прошел по темному двору. Наверное, вид у меня был тот еще. Что-то вроде рабочего-строителя или подмастерья-ремонтника. В половине одиннадцатого двор выглядел совсем заброшенным: кругом тишина, нигде – ни души. Ворота так никто и не закрыл. В окнах нижних этажей давно погас свет. Наконец окна потемнели во всем доме. Интересно, наблюдает ли за мной мама Хуан Юнь? Возможно, сейчас, как и двадцать лет назад, она стоит в темноте и пристально смотрит в окно. Я подошел к цветущему чайному дереву. Хотя сегодня день был пасмурный, ветер к вечеру разогнал тучи, и сейчас весь двор ярко освещала луна. Я полюбовался этим бурно цветущим деревом и почему-то вдруг вспомнил, что оно растет в горах, его еще называют «цветком мантры». Цветы этого дерева, в старом дворе складского дома, были какие-то особенно ароматные. Возможно, мне это только показалось, а может, все дело в том, что под ним была захоронена та самая голова.
Прости меня, горное чайное дерево, простите меня, дивные цветы! Я поднял лопату и вонзил ее в землю. Я старался копать очень тихо, чтобы никого не разбудить. Но кто знает, спят они или нет. А вдруг они все сейчас следят за мной? Несколько ударов лопатой, и я быстро выкорчевал корни цветущего чайного дерева. Затрепетали прелестные цветы, посыпались на землю красные лепестки, затрещали, ломаясь, ветки, и наконец все дерево рухнуло на землю, как труп красавицы-женщины. Невольно вздохнув, я продолжал копать, топча лепестки. Таким делом я не занимался никогда в жизни, поэтому действовал неумело, к тому же еще старался не шуметь; естественно, что я весь обливался потом.