Одно место за столом было свободно.
Эдвард ждал, пока к нему обратится кто-нибудь из тех, кто, сидя неподвижно, словно изваяния, смотрел на него.
Когда отгремел мощный раскат грома, заговорила синьора Джаннелли:
— Добро пожаловать, профессор. Мы заждались. Кое-кто хочет поговорить с вами.
Эдвард занял предназначенное для него пустующее место. Как раз напротив сидела женщина, укутанная покрывалом, — несомненно, медиум. Ее лицо едва угадывалось под плотной тканью, а на руках были тонкие белые перчатки.
Все склонили головы и опустили руки на колени, и только Эдвард положил ладони на стол и пристально посмотрел на медиума. В полумраке ему показалось, будто за ее спиной маячат еще какие-то фигуры в странных одеяниях, люди из другой эпохи — старик с потухшим взором недвижно сидел в кресле, какой-то мужчина стоял, опустив голову и скрестив руки на груди, две молодые женщины, причесанные по моде прошлого века, замерли, склонившись друг к другу.
Эдвард старался не поддаваться гипнозу, однако все сильнее чувствовал его действие. Пламя свечей мигало от порывов ветра, превращая все окружающее в некую фантасмагорию. Вдруг присутствующие одновременно подняли головы. Глаза у всех были закрыты.
Обтянутые перчатками руки медиума легли на стол и протянулись к рукам Эдварда.
— Спрашивай.
Голос медиума звучал из-под покрывала сдавленно, прерывисто. Казалось, женщина говорила, не разжимая губ.
— Где картина, которую я ищу? — спросил Эдвард, стараясь произносить слова ясно и громко.
Медиум еще ближе протянула к нему руки, дрожавшие от невероятного напряжения.
— На корабле. — Она говорила с трудом. — На корабле с веслами.
Эдвард растерянно, с недоумением обвел взглядом всех участников спиритического сеанса, и те, как по команде, опустили головы.
— А площадь? Она действительно существует?
— Существует. Ты должен найти ее.
В этот момент от сильного порыва ветра звякнули фрамуги и посыпались стекла. Миг спустя помещение осветила вспышка молнии, а следом прогремел оглушительный раскат грома.
Эдвард сглотнул слюну.
— Кто ты?
Медиум отвечала сдавленным голосом:
— Я — Марко Тальяферри.
— Как ты умер?
Струя ветра прошелестела по каменному полу сухими прошлогодними листьями. Эдвард повторил вопрос:
— Я спрашиваю, как ты умер?
Медиум опустила голову на грудь, потом подняла ее с величайшим усилием.
— Пусть удалятся остальные.
Участники сеанса — в том числе и те, что держались поодаль, — бесшумно поднялись и скрылись во внутренних помещениях. Звуки шагов быстро затихли.
Эдвард остался наедине с медиумом.
— Я хочу знать, как ты умер? Тебя убили?
Этот вопрос, казалось, причинял медиуму сильные страдания.
При очередной вспышке молнии две летучие мыши сорвались из-под высокого потолка и с писком закружились у них над головами. Женщина-медиум выглядела совсем обессиленной.
— Я, Тальяферри, мертв уже целый век. — Голос ее звучал потусторонне. — И ты тоже мертв.
Новый сильный порыв ветра распахнул окно. От неожиданности Эдвард вскочил, опрокинув стол. Канделябры покатились по полу. Женщина поднялась и, закрыв лицо руками, испустила громкий крик.
Эдвард бросился поднимать канделябры и увидел, что женщина протягивает к нему руки. Потом она зашаталась и тяжело рухнула на пол.
Взяв один канделябр, Эдвард приблизился к женщине и, осторожно откинув покрывало, взглянул на ее лицо. Это было бледное, обрамленное длинными золотистыми волосами лицо Лючии.
Ее огромные глаза смотрели мимо Эдварда. Они были недвижны и ничего не выражали. Эдвард поставил канделябр на пол и поднял девушку на руки.
— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он. — Куда все подевались?
Его голос гулким эхом отозвался в пустом помещении.
Лючия казалась безжизненной. Эдвард опустил ее на широкий диван — единственный, кроме стола и стульев, предмет мебели в помещении. Потом снова взял канделябр и прошел в коридор, который вел к выходу. Дверь, через которую он вошел в дом, была заперта снаружи. Он нашел еще две двери, но и они тоже были наглухо закрыты.
Он обнаружил выключатель, щелкнул им, и повсюду сразу же вспыхнули десятки светильников. Эдвард поспешил обратно в зал, где теперь ярко горела большая люстра.
Диван был пуст — Лючия исчезла.
Эдвард бросился в другой конец зала, где заметил невысокую деревянную дверь. Она была заперта с другой стороны на защелку. Эдвард не раздумывая плечом выбил створку и оказался на небольшой лестничной площадке. Это была совсем крохотная площадка на деревянной винтовой лестнице. Несколько ступенек вели вниз. Эдвард перескочил их и оказался перед плотной шторой. Отдернув ее, он попал в темное помещение. Сердце у него оборвалось, когда он увидел перед собой силуэты нескольких застывших фигур.
В полумраке они выглядели особенно жутко.
Выключатель находился возле двери. При ярком электрическом свете фигуры оказались манекенами, облаченными в костюмы разных эпох. Эдвард понял, что попал в театральную мастерскую — манекены стояли тут повсюду, даже висели на крюках под низким потолком. И на всех были надеты костюмы ушедших столетий.
Осматривая костюмерную, Эдвард с ужасом заметил, что параллельно ему движется еще кто-то. И вдруг понял, что это его собственное отражение в огромном зеркале. Облегченно вздохнув, он отер со лба пот. Театральная пошивочная мастерская была идеальным местом для мистификаций.
Внезапно прозвучал громкий мелодичный звон колокольчика. Эдвард подошел к двери и услышал по ту сторону ее легкий стон или приглушенный плач. Он распахнул дверь — на небольшом крыльце, ведущем на улицу, никого не оказалось.
На стене у двери висела вывеска — «ТЕАТРАЛЬНОЕ АТЕЛЬЕ ПАЗЕЛЛИ». В двух десятках метров от этого места, дальше по переулку, он увидел ту калитку в ограде, через которую входил. Возвращаться в страшное здание ему больше не хотелось.
Растерянный, ошеломленный, Эдвард стоял в пустынном переулке Понтоначчо. Гроза кончилась, безоблачное, умытое небо сияло звездами, которые трудно было чем-то удивить. Пройдя несколько шагов по слабо мерцавшей от влаги мостовой, Эдвард обернулся на дом. И в ту же секунду там погас свет.
Он вздрогнул, услышав голос портье:
— Синьора Оливия и синьор Салливан просили передать вам, что вынуждены были неожиданно уехать.
Эдвард резко повернулся к нему:
— Когда?
— Незадолго до вашего появления. Синьора плохо чувствовала себя, но синьор Салливан настоял на том, чтобы немедленно ехать.
— И не оставили мне записки?
— Нет, профессор.
Портье вернулся к себе за стойку. Эдвард допил виски и направился по коридору к лифту. Тут его внимание привлек женский голос. Кто-то довольно громко напевал мелодию песенки про колокола — той самой, которая звучала в столь памятную для него ночь в таверне «У Ангела». Эдвард осторожно заглянул в приоткрытую дверь.
Синьора Джаннелли в длинном бархатном халате, накинутом поверх ночной сорочки, сидела перед зеркалом и, казалось, не замечала, что за ней наблюдают. Продолжая напевать, она расчесывала свои длинные черные волосы.
Комната была освещена только большим торшером у кровати. На стене висел гобелен со сценой королевской охоты.
Вдруг синьора Джаннелли прервала пение и, не оборачиваясь, произнесла:
— Входите же, профессор. Кажется, вы хотите что-то спросить у меня. — Она повернулась к Эдварду с загадочной улыбкой. — А приоткрытая дверь намекает на ответы, не так ли?
Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Медиум, — решительно заговорил Эдвард. — Этим медиумом была Лючия, девушка, которую, если вам верить, вы не знаете.
Черные глаза женщины сверкнули.
— Но я и в самом деле не знаю, кто был медиумом. И никогда не посмела бы выяснять это. Я ни разу не видела ее без покрывала на лице. — Синьора Джаннелли тряхнула головой, и черные волосы взлетели у нее за спиной.
В этот момент зазвонил телефон. Джаннелли посмотрела на аппарат, но не двинулась с места. Видно было, что она испугалась. Телефон продолжал звонить. Эдвард не сдержался:
— В чем дело? Почему вы не отвечаете? Чего боитесь?
Джаннелли подошла к аппарату и сняла трубку:
— Алло…
Неожиданно Эдвард зажал ей рот рукой, вырвал трубку и стал слушать, что говорят на том конце провода.
Потом отпустил Джаннелли, и та рухнула на кровать. Не извиняясь, он бросил уже от двери:
— Кто-то искал синьора Салливана. И сообщил, что полковник Тальяферри скончался.
— Уверяю вас, профессор, абсолютно ничего таинственного в его смерти нет. Это ужасный удар для меня, но, признаюсь, его следовало ожидать. Уже много лет жизнь дяди висела на волоске и могла оборваться в любую минуту.
Эдвард избегал ее взгляда.
— Это вы обнаружили его?
— Консьержка. У нее есть ключ от квартиры, она приходила сюда убирать. Дядя лежал на полу возле книжного шкафа. Она сразу же вызвала врача, и его отвезли в больницу. Сначала казалось, что еще есть надежда, а потом вдруг…
Девушка замолчала, и еще громче стало слышно тиканье старинных часов. Словно стучали десятки маленьких сердечек.
— Я не знаю, чем вам помочь, — снова заговорила Джулиана. — А тот ключ… Я даже понятия не имела, что он существует. Дядя хранил его при себе. Он сказал незадолго перед смертью, что этот ключ предназначен для вас, что вы непременно вернетесь сюда, и он будет рад вас видеть. Поэтому я и позвонила вам в гостиницу.
— В котором часу он скончался?
— Около полуночи.
«Во время спиритического сеанса», — подумал Эдвард и, подойдя к небольшому столику, принялся рассматривать часы.
— Его часы… Я обещал ему, что вернусь полюбоваться ими. Тогда он обиделся на мое невнимание и был прав. Часы действительно редкой красоты. И все старинные…
— Для дяди его часы были чем-то гораздо большим, чем просто увлечением. Это было фатальным наваждением. — Эдвард вздрогнул. Джулиана продолжала: — Он верил: если хотя бы одни из этих часов остановятся, то перестанет биться и его сердце, а теперь… Часы идут, словно какая-то частица его все еще продолжает жить… пока не кончится завод.
Эдвард подошел к книжному шкафу. На полках возле книг тоже повсюду лежали часы. Но его внимание привлекли самые старые, в массивной золотой оправе. Он осторожно взял их в руки.
— Это самые ценные часы в его коллекции, — заметила Джулиана. — Восемнадцатый век. Исключительная редкость.
Эдвард нажал на кнопку. Верхняя крышка поднялась. Эмалевый циферблат украшали римские цифры. Золотые резные стрелки стояли на одном месте. Тиканья слышно не было.
— Я понял, почему умер ваш дядя, — сказал Эдвард, протягивая Джулиане часы. — Они остановились.
— Верно, но тогда…
Эдвард улыбнулся:
— Нет-нет, мистика, я думаю, здесь ни при чем. Скорее — самовнушение. Он верил, что его жизнь каким-то мистическим образом связана с этими часами. И вдруг обнаружил, что они остановились. Тогда у него случился сердечный приступ. Можно сказать, что он умер от испуга.
И тут вдруг Эдварда словно осенило. Он взял часы из рук Джулианы и перевернул их. На внешней стороне нижней крышки он увидел то, что и ожидал увидеть, — вензель «И. Б.».
Две сплетенные буквы, точно такие же, как на медальоне Лючии.
— Это инициалы Иларио Брандани, — пояснила Джулиана, — лучшего ювелира восемнадцатого века.
Эдвард еще раз нажал кнопку. Теперь поднялась нижняя крышка. На ее внутренней стороне была выгравирована сова, и под нею стояло: «Сант Онорио».
12
13
Эдвард ждал, пока к нему обратится кто-нибудь из тех, кто, сидя неподвижно, словно изваяния, смотрел на него.
Когда отгремел мощный раскат грома, заговорила синьора Джаннелли:
— Добро пожаловать, профессор. Мы заждались. Кое-кто хочет поговорить с вами.
Эдвард занял предназначенное для него пустующее место. Как раз напротив сидела женщина, укутанная покрывалом, — несомненно, медиум. Ее лицо едва угадывалось под плотной тканью, а на руках были тонкие белые перчатки.
Все склонили головы и опустили руки на колени, и только Эдвард положил ладони на стол и пристально посмотрел на медиума. В полумраке ему показалось, будто за ее спиной маячат еще какие-то фигуры в странных одеяниях, люди из другой эпохи — старик с потухшим взором недвижно сидел в кресле, какой-то мужчина стоял, опустив голову и скрестив руки на груди, две молодые женщины, причесанные по моде прошлого века, замерли, склонившись друг к другу.
Эдвард старался не поддаваться гипнозу, однако все сильнее чувствовал его действие. Пламя свечей мигало от порывов ветра, превращая все окружающее в некую фантасмагорию. Вдруг присутствующие одновременно подняли головы. Глаза у всех были закрыты.
Обтянутые перчатками руки медиума легли на стол и протянулись к рукам Эдварда.
— Спрашивай.
Голос медиума звучал из-под покрывала сдавленно, прерывисто. Казалось, женщина говорила, не разжимая губ.
— Где картина, которую я ищу? — спросил Эдвард, стараясь произносить слова ясно и громко.
Медиум еще ближе протянула к нему руки, дрожавшие от невероятного напряжения.
— На корабле. — Она говорила с трудом. — На корабле с веслами.
Эдвард растерянно, с недоумением обвел взглядом всех участников спиритического сеанса, и те, как по команде, опустили головы.
— А площадь? Она действительно существует?
— Существует. Ты должен найти ее.
В этот момент от сильного порыва ветра звякнули фрамуги и посыпались стекла. Миг спустя помещение осветила вспышка молнии, а следом прогремел оглушительный раскат грома.
Эдвард сглотнул слюну.
— Кто ты?
Медиум отвечала сдавленным голосом:
— Я — Марко Тальяферри.
— Как ты умер?
Струя ветра прошелестела по каменному полу сухими прошлогодними листьями. Эдвард повторил вопрос:
— Я спрашиваю, как ты умер?
Медиум опустила голову на грудь, потом подняла ее с величайшим усилием.
— Пусть удалятся остальные.
Участники сеанса — в том числе и те, что держались поодаль, — бесшумно поднялись и скрылись во внутренних помещениях. Звуки шагов быстро затихли.
Эдвард остался наедине с медиумом.
— Я хочу знать, как ты умер? Тебя убили?
Этот вопрос, казалось, причинял медиуму сильные страдания.
При очередной вспышке молнии две летучие мыши сорвались из-под высокого потолка и с писком закружились у них над головами. Женщина-медиум выглядела совсем обессиленной.
— Я, Тальяферри, мертв уже целый век. — Голос ее звучал потусторонне. — И ты тоже мертв.
Новый сильный порыв ветра распахнул окно. От неожиданности Эдвард вскочил, опрокинув стол. Канделябры покатились по полу. Женщина поднялась и, закрыв лицо руками, испустила громкий крик.
Эдвард бросился поднимать канделябры и увидел, что женщина протягивает к нему руки. Потом она зашаталась и тяжело рухнула на пол.
Взяв один канделябр, Эдвард приблизился к женщине и, осторожно откинув покрывало, взглянул на ее лицо. Это было бледное, обрамленное длинными золотистыми волосами лицо Лючии.
Ее огромные глаза смотрели мимо Эдварда. Они были недвижны и ничего не выражали. Эдвард поставил канделябр на пол и поднял девушку на руки.
— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он. — Куда все подевались?
Его голос гулким эхом отозвался в пустом помещении.
Лючия казалась безжизненной. Эдвард опустил ее на широкий диван — единственный, кроме стола и стульев, предмет мебели в помещении. Потом снова взял канделябр и прошел в коридор, который вел к выходу. Дверь, через которую он вошел в дом, была заперта снаружи. Он нашел еще две двери, но и они тоже были наглухо закрыты.
Он обнаружил выключатель, щелкнул им, и повсюду сразу же вспыхнули десятки светильников. Эдвард поспешил обратно в зал, где теперь ярко горела большая люстра.
Диван был пуст — Лючия исчезла.
Эдвард бросился в другой конец зала, где заметил невысокую деревянную дверь. Она была заперта с другой стороны на защелку. Эдвард не раздумывая плечом выбил створку и оказался на небольшой лестничной площадке. Это была совсем крохотная площадка на деревянной винтовой лестнице. Несколько ступенек вели вниз. Эдвард перескочил их и оказался перед плотной шторой. Отдернув ее, он попал в темное помещение. Сердце у него оборвалось, когда он увидел перед собой силуэты нескольких застывших фигур.
В полумраке они выглядели особенно жутко.
Выключатель находился возле двери. При ярком электрическом свете фигуры оказались манекенами, облаченными в костюмы разных эпох. Эдвард понял, что попал в театральную мастерскую — манекены стояли тут повсюду, даже висели на крюках под низким потолком. И на всех были надеты костюмы ушедших столетий.
Осматривая костюмерную, Эдвард с ужасом заметил, что параллельно ему движется еще кто-то. И вдруг понял, что это его собственное отражение в огромном зеркале. Облегченно вздохнув, он отер со лба пот. Театральная пошивочная мастерская была идеальным местом для мистификаций.
Внезапно прозвучал громкий мелодичный звон колокольчика. Эдвард подошел к двери и услышал по ту сторону ее легкий стон или приглушенный плач. Он распахнул дверь — на небольшом крыльце, ведущем на улицу, никого не оказалось.
На стене у двери висела вывеска — «ТЕАТРАЛЬНОЕ АТЕЛЬЕ ПАЗЕЛЛИ». В двух десятках метров от этого места, дальше по переулку, он увидел ту калитку в ограде, через которую входил. Возвращаться в страшное здание ему больше не хотелось.
Растерянный, ошеломленный, Эдвард стоял в пустынном переулке Понтоначчо. Гроза кончилась, безоблачное, умытое небо сияло звездами, которые трудно было чем-то удивить. Пройдя несколько шагов по слабо мерцавшей от влаги мостовой, Эдвард обернулся на дом. И в ту же секунду там погас свет.
* * *
Далеко за полночь Эдвард допивал в баре третью порцию виски. Он был обескуражен и разбит. Он пытался понять подоплеку происходящего и не находил ответов на мучившие его вопросы. Но какой-то смысл во всей этой неразберихе должен ведь быть. И кто же из окружавших его людей был вовлечен… во что?Он вздрогнул, услышав голос портье:
— Синьора Оливия и синьор Салливан просили передать вам, что вынуждены были неожиданно уехать.
Эдвард резко повернулся к нему:
— Когда?
— Незадолго до вашего появления. Синьора плохо чувствовала себя, но синьор Салливан настоял на том, чтобы немедленно ехать.
— И не оставили мне записки?
— Нет, профессор.
Портье вернулся к себе за стойку. Эдвард допил виски и направился по коридору к лифту. Тут его внимание привлек женский голос. Кто-то довольно громко напевал мелодию песенки про колокола — той самой, которая звучала в столь памятную для него ночь в таверне «У Ангела». Эдвард осторожно заглянул в приоткрытую дверь.
Синьора Джаннелли в длинном бархатном халате, накинутом поверх ночной сорочки, сидела перед зеркалом и, казалось, не замечала, что за ней наблюдают. Продолжая напевать, она расчесывала свои длинные черные волосы.
Комната была освещена только большим торшером у кровати. На стене висел гобелен со сценой королевской охоты.
Вдруг синьора Джаннелли прервала пение и, не оборачиваясь, произнесла:
— Входите же, профессор. Кажется, вы хотите что-то спросить у меня. — Она повернулась к Эдварду с загадочной улыбкой. — А приоткрытая дверь намекает на ответы, не так ли?
Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Медиум, — решительно заговорил Эдвард. — Этим медиумом была Лючия, девушка, которую, если вам верить, вы не знаете.
Черные глаза женщины сверкнули.
— Но я и в самом деле не знаю, кто был медиумом. И никогда не посмела бы выяснять это. Я ни разу не видела ее без покрывала на лице. — Синьора Джаннелли тряхнула головой, и черные волосы взлетели у нее за спиной.
В этот момент зазвонил телефон. Джаннелли посмотрела на аппарат, но не двинулась с места. Видно было, что она испугалась. Телефон продолжал звонить. Эдвард не сдержался:
— В чем дело? Почему вы не отвечаете? Чего боитесь?
Джаннелли подошла к аппарату и сняла трубку:
— Алло…
Неожиданно Эдвард зажал ей рот рукой, вырвал трубку и стал слушать, что говорят на том конце провода.
Потом отпустил Джаннелли, и та рухнула на кровать. Не извиняясь, он бросил уже от двери:
— Кто-то искал синьора Салливана. И сообщил, что полковник Тальяферри скончался.
* * *
Сквозь светлые шторы в комнату проникал рассеянный солнечный свет. Воскресный благовест, плывущий над Римом, вплетался в разговор. Джулиана, племянница полковника, сидела за столом перед Эдвардом. В траурной одежде она казалась еще бледнее. Наконец последние звуки перезвона погасли за окнами.— Уверяю вас, профессор, абсолютно ничего таинственного в его смерти нет. Это ужасный удар для меня, но, признаюсь, его следовало ожидать. Уже много лет жизнь дяди висела на волоске и могла оборваться в любую минуту.
Эдвард избегал ее взгляда.
— Это вы обнаружили его?
— Консьержка. У нее есть ключ от квартиры, она приходила сюда убирать. Дядя лежал на полу возле книжного шкафа. Она сразу же вызвала врача, и его отвезли в больницу. Сначала казалось, что еще есть надежда, а потом вдруг…
Девушка замолчала, и еще громче стало слышно тиканье старинных часов. Словно стучали десятки маленьких сердечек.
— Я не знаю, чем вам помочь, — снова заговорила Джулиана. — А тот ключ… Я даже понятия не имела, что он существует. Дядя хранил его при себе. Он сказал незадолго перед смертью, что этот ключ предназначен для вас, что вы непременно вернетесь сюда, и он будет рад вас видеть. Поэтому я и позвонила вам в гостиницу.
— В котором часу он скончался?
— Около полуночи.
«Во время спиритического сеанса», — подумал Эдвард и, подойдя к небольшому столику, принялся рассматривать часы.
— Его часы… Я обещал ему, что вернусь полюбоваться ими. Тогда он обиделся на мое невнимание и был прав. Часы действительно редкой красоты. И все старинные…
— Для дяди его часы были чем-то гораздо большим, чем просто увлечением. Это было фатальным наваждением. — Эдвард вздрогнул. Джулиана продолжала: — Он верил: если хотя бы одни из этих часов остановятся, то перестанет биться и его сердце, а теперь… Часы идут, словно какая-то частица его все еще продолжает жить… пока не кончится завод.
Эдвард подошел к книжному шкафу. На полках возле книг тоже повсюду лежали часы. Но его внимание привлекли самые старые, в массивной золотой оправе. Он осторожно взял их в руки.
— Это самые ценные часы в его коллекции, — заметила Джулиана. — Восемнадцатый век. Исключительная редкость.
Эдвард нажал на кнопку. Верхняя крышка поднялась. Эмалевый циферблат украшали римские цифры. Золотые резные стрелки стояли на одном месте. Тиканья слышно не было.
— Я понял, почему умер ваш дядя, — сказал Эдвард, протягивая Джулиане часы. — Они остановились.
— Верно, но тогда…
Эдвард улыбнулся:
— Нет-нет, мистика, я думаю, здесь ни при чем. Скорее — самовнушение. Он верил, что его жизнь каким-то мистическим образом связана с этими часами. И вдруг обнаружил, что они остановились. Тогда у него случился сердечный приступ. Можно сказать, что он умер от испуга.
И тут вдруг Эдварда словно осенило. Он взял часы из рук Джулианы и перевернул их. На внешней стороне нижней крышки он увидел то, что и ожидал увидеть, — вензель «И. Б.».
Две сплетенные буквы, точно такие же, как на медальоне Лючии.
— Это инициалы Иларио Брандани, — пояснила Джулиана, — лучшего ювелира восемнадцатого века.
Эдвард еще раз нажал кнопку. Теперь поднялась нижняя крышка. На ее внутренней стороне была выгравирована сова, и под нею стояло: «Сант Онорио».
12
Машина Эдварда выехала на маленькую уютную площадь, укрытую в глубине старого квартала. О существовании таких уголков знают обычно только старожилы. Эдвард притормозил у стены, поросшей плющом до самого верха. По другую сторону площади, почти скрытая от глаз старой разросшейся смоковницей, стояла скромная средневековая церковь с невысокой колокольней в позднеготическом стиле.
К железной ограде была прикреплена табличка: «Сант Онорио аль Монте». Потянув на себя тяжелое кольцо, Эдвард вошел в тишину и сумрак церкви.
Немногочисленные прихожане уже разошлись после службы. Только молодой священник, круглолицый, с румянцем во всю щеку, быстро преклонил колени у алтаря. Затем он поднялся и заметил вошедшего.
— Приветствую вас, святой отец, — негромко поздоровался Эдвард и, достав из кармана блокнот, огляделся по сторонам.
— Рад видеть вас. — Судя по манере выговаривать слова, падре был венецианцем. Проследив за взглядом Эдварда, он продолжил с воодушевлением: — К сожалению, сюда не часто заглядывают туристы. Верите ли, я без конца повторяю его святейшеству, что нужно что-то предпринять. Столько Божьей благодати у нас, и никто не видит ее! Только редкие знатоки приходят сюда, ученые вроде вас… Вы, похоже, изучаете историю искусств? — Падре с уважением посмотрел на блокнот Эдварда.
— Нет… Историю английской литературы. — Заметив удивление на лице своего восторженного гида, Эдвард поспешил добавить: — Но в Рим я приехал, чтобы провести исследование, касающееся именно итальянского искусства. Скажите, святой отец, нет ли в этой церкви какого-нибудь изделия Иларио Брандани?
— Иларио Брандани? — Священник покачал головой. — Никогда не слышал. А кто это?
— Ювелир середины восемнадцатого века.
— Середины восемнадцатого века…
— Я подумал, может быть, здесь есть что-то связанное с ним. В одном доме я видел часы, на крышке которых выгравировано название вашей церкви.
— Любопытно… Подождите… Дайте вспомнить… Нет-нет, что касается гравировки… У нас есть только дохристианская чаша, но она украшена росписью, и есть миниатюрная Библия четырнадцатого века. Они хранятся в ризнице. — Священник перевел дыхание и продолжал: — В ризнице у нас есть истинные сокровища. Подлинные болгарские иконы… Один бронзовый канделябр — просто чудо… Рукописи всех сочинений композитора Бальдассаре Витали… Была статуя одного святого с серебряными накладками… но ее, видите ли, увез Наполеон, да так и не вернул… — Он посмотрел на Эдварда, быстро записывающего за ним. — Что вы делаете? Эх, да тут до ночи можно писать, потому что церковь наша — настоящее чудо… А это вы видели?
Они остановились возле холста с изображением какой-то великомученицы.
— Святая великомученица Улива, работа голландского художника, — объяснил священник. — Это копия, но, уверяю вас, она гораздо лучше оригинала. А вы как считаете?
Эдвард улыбнулся наивности молодого падре:
— Не знаю. Я не видел оригинала.
— Эта лучше, уверяю вас, гораздо лучше. Пойдемте, пойдемте в ризницу, посмотрите…
— Охотно… А не скажете ли вы мне… Я ищу сведения об одном римском художнике прошлого века — Марко Тальяферри…
Возведя глаза к сводам церкви и секунду посоображав, священник ответил с прежним воодушевлением:
— Нет, у нас ничего нет из работ Тальяферри.
— Он пейзажист. Писал виды Рима…
— Виды Рима… У нас есть панорама Венеции. Работа одного из учеников Тициана. Жаль, что не закончена, а то это была бы прекрасная картина. Вот сюда… Я проведу вас.
Они вошли в узкий коридор, ведущий к ризнице.
— Боюсь, что злоупотребляю вашим временем, — извинился Эдвард.
— Нет, что вы, нисколько… Я рад, что могу показать вам ризницу. Жаль, что нет ничего из работ тех двух мастеров, о которых вы говорили. Но не важно, тут у нас хранятся подлинные сокровища! Пойдемте, пойдемте…
Эдвард сидел за столом и просматривал в небольшой диаскоп один из своих микрофильмов.
За тонкой перегородкой, на кухне, Барбара готовила кофе.
— Ну как? — громко спросила она. — Удается рассмотреть что-нибудь?
— Да-да, очень хорошо.
— Диаскоп старый, но единственный, какой удалось найти. Вот и кофе готов. Ваша история, профессор, потрясла меня. Даже при том, что вы рассказали только половину. Я уверена, что самое главное вы почему-то скрываете. — Барбара внесла в гостиную поднос с кофе. — Отчего? Это слишком личное?
Эдвард помедлил с ответом.
— Не знаю, как и сказать вам. Боюсь выглядеть смешным. Взрослый, серьезный человек, и вдруг такая мистическая чепуха.
Он достал из диаскопа микропленку, вложил ее в небольшой футляр и повернулся к Барбаре:
— Странно, я думал, они заберут хотя бы одну пленку. Но все на месте. И — никаких посланий.
Он принял из рук Барбары чашечку с кофе.
— Честно говоря, я совсем не собирался столько времени посвящать здесь работе. Я думал, это будут… римские каникулы… — Он улыбнулся и покачал головой. — А получилось совсем наоборот — ни минуты покоя. Не верится, что я всего пять дней в этом городе. Столько всего произошло.
Барбара указала на коробочку с микрофильмом:
— Думаю, вы единственный человек в мире, способный расшифровать эти страницы.
— Вы мне льстите, Барбара. На самом деле есть немало других ученых, которые в состоянии это сделать. Просто им понадобится больше времени — месяцы исследований в библиотеках и архивах. А у меня жесткие сроки. Надо понять все до тридцатого марта. Значит, остается всего несколько дней.
— В таком случае нужно не мешкая приниматься за работу. Я готова помогать вам. — Барбара взяла со стола блокнот и карандаш.
Эдвард поднялся и, расхаживая по комнате, принялся рассуждать:
— Я уже сделал заметки о некоторых фразах, требующих критической оценки. Байрон называет в дневнике места, где бывал, и людей, с которыми встречался в Риме. Многое из этого мне еще не удалось найти. — Каждый раз, проходя мимо окна, Эдвард видел Замок и парящего над ним Божьего посланца. — Главная проблема сейчас — понять, был ли я действительно прав, утверждая, что площадь, упоминаемая Байроном, — плод воображения, поэтический вымысел.
— Похоже, не вымысел, раз художник написал ее. Ах, если бы найти эту картину!
— Я нашел ее. — Барбара удивленно вскинула голову. — Но ее увели у меня прямо из-под носа.
— И где она теперь находится? — Глаза Барбары потемнели от волнения.
— Картина находится на корабле с веслами… если верить информации с того света. Я не шучу. И нахожусь в здравом уме. А может быть, и не в здравом. Но тогда безумие мое состоит именно в том, что я не хочу с ним согласиться. Барбара, вчера я присутствовал на спиритическом сеансе…
Барбара приготовилась услышать что-то необычное. Громкий телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Девушка сняла трубку.
— Алло! — Выслушав невидимого собеседника, она взглянула на Эдварда: — Да, сейчас позову его.
Она передала трубку Эдварду и прислонилась плечом к косяку двери, ведущей на террасу.
— Алло! — произнес Эдвард.
В трубке зазвучал мужской голос, несколько искаженный аппаратом.
— Добрый вечер, профессор! Извините, что я позволил себе позвонить вам по этому номеру. Надеюсь, не оторвал вас ни от чего важного? — В голосе звучала ирония.
— Кто это говорит?
— Я ваш друг, профессор. У вас много сочувствующих в этом городе, но думаю, я — тот единственный, кому вы действительно можете полностью доверять.
— Ах, это вы, Салливан? Что вам нужно?
— Хочу извиниться за скоропалительный отъезд, но уверяю, у меня были на то свои серьезные причины.
— А где Оливия?
— Оливии здесь нет. Она, что называется, покинула корабль. Думаю, это была ошибка… Очень грубая ошибка…
Раскрытое окно за спиной Салливана выходило в сумрачный сад. Спрятавшись в зарослях кустарника, в нескольких метрах от окна стоял британский атташе по культуре и прислушивался к разговору. Потом Пауэл медленно опустил руку в карман пиджака.
— Послушайте меня, профессор, — решительно продолжал барон Россо. — Механизм заработал. Один покойник уже есть. Думаю, вы поняли, о ком я говорю. Даже если им удастся заставить всех поверить, что все произошло естественным образом. И для вас тоже уже заготовлено свидетельство о смерти. И дата уже проставлена. Тридцать первое марта 1971 года.
— Послушайте, Лестер, если вы хотите сообщить мне что-то важное, очень хорошо, но не лучше ли это сделать при встрече? Где вы сейчас находитесь?
— В одном укромном месте, куда буду рад пригласить и вас. — Салливан поднес трубку ближе к губам и понизил голос: — Я знаю, профессор, нечто такое, чего не знают другие. И это может оказаться весьма полезным для вас. Могу только сказать, что у меня в руках одна половина банкноты, а другая ее половина — в дневнике Байрона. Нужно только соединить эти две половины… — Эдвард почувствовал, как у Салливана перехватило дыхание. — И с помощью этой банкноты вы сможете купить себе жизнь, профессор. Это ваш единственный шанс на спасение, и думаю…
Последние слова были прерваны двумя пистолетными выстрелами. Вскрикнув, Эдвард отдернул телефонную трубку от уха.
Барбара вздрогнула. Со своего места она тоже отчетливо услышала выстрелы. А повернувшись, увидела и побелевшее лицо Эдварда.
— Алло!… Алло!… Салливан!
— Это ведь были выстрелы, да?
Эдвард старался говорить как можно спокойнее:
— Так мне показалось. — Он нервно усмехнулся. — Довольно грубый способ прерывать разговор.
— Но кто это был?
Эдвард не ответил. Они вышли на террасу и, прижавшись друг к другу, словно испуганные дети, смотрели на темные воды Тибра и на бронзового ангела, кроваво алевшего в лучах заката.
— Простите… Эдвард, но почему вы не доверяете мне? Как я могу помочь вам, ничего толком не зная?
Эдвард взял ее руку в свою.
— Нет, Барбара, вовсе нет. Я доверяю вам. Просто не хочу вас впутывать в эту темную историю. А сейчас я должен думать только о дневнике Байрона. Только это сейчас имеет значение. До лекции осталось пять дней.
Через пару минут он уже подходил к своей машине. На сиденье рядом с водительским лениво потянулась, не открывая глаз, красивая девушка:
— Уф… Как долго… Я успела задремать.
Пауэл поцеловал ее в теплую щеку:
— Не сердись, дорогая. Уже едем.
Он завел мотор и переключил передачу. Потом взглянул на приборную доску, к которой была прикреплена его собственная фотография с надписью: «Не спеши! Думай обо мне!»
Пауэл улыбнулся сам себе и тронул машину.
К железной ограде была прикреплена табличка: «Сант Онорио аль Монте». Потянув на себя тяжелое кольцо, Эдвард вошел в тишину и сумрак церкви.
Немногочисленные прихожане уже разошлись после службы. Только молодой священник, круглолицый, с румянцем во всю щеку, быстро преклонил колени у алтаря. Затем он поднялся и заметил вошедшего.
— Приветствую вас, святой отец, — негромко поздоровался Эдвард и, достав из кармана блокнот, огляделся по сторонам.
— Рад видеть вас. — Судя по манере выговаривать слова, падре был венецианцем. Проследив за взглядом Эдварда, он продолжил с воодушевлением: — К сожалению, сюда не часто заглядывают туристы. Верите ли, я без конца повторяю его святейшеству, что нужно что-то предпринять. Столько Божьей благодати у нас, и никто не видит ее! Только редкие знатоки приходят сюда, ученые вроде вас… Вы, похоже, изучаете историю искусств? — Падре с уважением посмотрел на блокнот Эдварда.
— Нет… Историю английской литературы. — Заметив удивление на лице своего восторженного гида, Эдвард поспешил добавить: — Но в Рим я приехал, чтобы провести исследование, касающееся именно итальянского искусства. Скажите, святой отец, нет ли в этой церкви какого-нибудь изделия Иларио Брандани?
— Иларио Брандани? — Священник покачал головой. — Никогда не слышал. А кто это?
— Ювелир середины восемнадцатого века.
— Середины восемнадцатого века…
— Я подумал, может быть, здесь есть что-то связанное с ним. В одном доме я видел часы, на крышке которых выгравировано название вашей церкви.
— Любопытно… Подождите… Дайте вспомнить… Нет-нет, что касается гравировки… У нас есть только дохристианская чаша, но она украшена росписью, и есть миниатюрная Библия четырнадцатого века. Они хранятся в ризнице. — Священник перевел дыхание и продолжал: — В ризнице у нас есть истинные сокровища. Подлинные болгарские иконы… Один бронзовый канделябр — просто чудо… Рукописи всех сочинений композитора Бальдассаре Витали… Была статуя одного святого с серебряными накладками… но ее, видите ли, увез Наполеон, да так и не вернул… — Он посмотрел на Эдварда, быстро записывающего за ним. — Что вы делаете? Эх, да тут до ночи можно писать, потому что церковь наша — настоящее чудо… А это вы видели?
Они остановились возле холста с изображением какой-то великомученицы.
— Святая великомученица Улива, работа голландского художника, — объяснил священник. — Это копия, но, уверяю вас, она гораздо лучше оригинала. А вы как считаете?
Эдвард улыбнулся наивности молодого падре:
— Не знаю. Я не видел оригинала.
— Эта лучше, уверяю вас, гораздо лучше. Пойдемте, пойдемте в ризницу, посмотрите…
— Охотно… А не скажете ли вы мне… Я ищу сведения об одном римском художнике прошлого века — Марко Тальяферри…
Возведя глаза к сводам церкви и секунду посоображав, священник ответил с прежним воодушевлением:
— Нет, у нас ничего нет из работ Тальяферри.
— Он пейзажист. Писал виды Рима…
— Виды Рима… У нас есть панорама Венеции. Работа одного из учеников Тициана. Жаль, что не закончена, а то это была бы прекрасная картина. Вот сюда… Я проведу вас.
Они вошли в узкий коридор, ведущий к ризнице.
— Боюсь, что злоупотребляю вашим временем, — извинился Эдвард.
— Нет, что вы, нисколько… Я рад, что могу показать вам ризницу. Жаль, что нет ничего из работ тех двух мастеров, о которых вы говорили. Но не важно, тут у нас хранятся подлинные сокровища! Пойдемте, пойдемте…
* * *
Барбара снимала квартиру в самом центре старого Рима, неподалеку от Замка Святого Ангела. Каждое утро, просыпаясь, Барбара прежде всего здоровалась с бронзовым легкокрылым ангелом, уже несколько веков парящим в римском небе. Она любила и этот вид из окна, и свою уютную, не загроможденную лишней мебелью гостиную, и главное очарование — маленькую террасу над Тибром, всю уставленную цветами.Эдвард сидел за столом и просматривал в небольшой диаскоп один из своих микрофильмов.
За тонкой перегородкой, на кухне, Барбара готовила кофе.
— Ну как? — громко спросила она. — Удается рассмотреть что-нибудь?
— Да-да, очень хорошо.
— Диаскоп старый, но единственный, какой удалось найти. Вот и кофе готов. Ваша история, профессор, потрясла меня. Даже при том, что вы рассказали только половину. Я уверена, что самое главное вы почему-то скрываете. — Барбара внесла в гостиную поднос с кофе. — Отчего? Это слишком личное?
Эдвард помедлил с ответом.
— Не знаю, как и сказать вам. Боюсь выглядеть смешным. Взрослый, серьезный человек, и вдруг такая мистическая чепуха.
Он достал из диаскопа микропленку, вложил ее в небольшой футляр и повернулся к Барбаре:
— Странно, я думал, они заберут хотя бы одну пленку. Но все на месте. И — никаких посланий.
Он принял из рук Барбары чашечку с кофе.
— Честно говоря, я совсем не собирался столько времени посвящать здесь работе. Я думал, это будут… римские каникулы… — Он улыбнулся и покачал головой. — А получилось совсем наоборот — ни минуты покоя. Не верится, что я всего пять дней в этом городе. Столько всего произошло.
Барбара указала на коробочку с микрофильмом:
— Думаю, вы единственный человек в мире, способный расшифровать эти страницы.
— Вы мне льстите, Барбара. На самом деле есть немало других ученых, которые в состоянии это сделать. Просто им понадобится больше времени — месяцы исследований в библиотеках и архивах. А у меня жесткие сроки. Надо понять все до тридцатого марта. Значит, остается всего несколько дней.
— В таком случае нужно не мешкая приниматься за работу. Я готова помогать вам. — Барбара взяла со стола блокнот и карандаш.
Эдвард поднялся и, расхаживая по комнате, принялся рассуждать:
— Я уже сделал заметки о некоторых фразах, требующих критической оценки. Байрон называет в дневнике места, где бывал, и людей, с которыми встречался в Риме. Многое из этого мне еще не удалось найти. — Каждый раз, проходя мимо окна, Эдвард видел Замок и парящего над ним Божьего посланца. — Главная проблема сейчас — понять, был ли я действительно прав, утверждая, что площадь, упоминаемая Байроном, — плод воображения, поэтический вымысел.
— Похоже, не вымысел, раз художник написал ее. Ах, если бы найти эту картину!
— Я нашел ее. — Барбара удивленно вскинула голову. — Но ее увели у меня прямо из-под носа.
— И где она теперь находится? — Глаза Барбары потемнели от волнения.
— Картина находится на корабле с веслами… если верить информации с того света. Я не шучу. И нахожусь в здравом уме. А может быть, и не в здравом. Но тогда безумие мое состоит именно в том, что я не хочу с ним согласиться. Барбара, вчера я присутствовал на спиритическом сеансе…
Барбара приготовилась услышать что-то необычное. Громкий телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Девушка сняла трубку.
— Алло! — Выслушав невидимого собеседника, она взглянула на Эдварда: — Да, сейчас позову его.
Она передала трубку Эдварду и прислонилась плечом к косяку двери, ведущей на террасу.
— Алло! — произнес Эдвард.
В трубке зазвучал мужской голос, несколько искаженный аппаратом.
— Добрый вечер, профессор! Извините, что я позволил себе позвонить вам по этому номеру. Надеюсь, не оторвал вас ни от чего важного? — В голосе звучала ирония.
— Кто это говорит?
* * *
Человек, звонивший Эдварду, находился в гостиной первого этажа некой виллы, расположенной на окраине Рима. Держа трубку возле уха, он скосил глаза на часы, которые имел привычку носить на внутренней стороне запястья.— Я ваш друг, профессор. У вас много сочувствующих в этом городе, но думаю, я — тот единственный, кому вы действительно можете полностью доверять.
— Ах, это вы, Салливан? Что вам нужно?
— Хочу извиниться за скоропалительный отъезд, но уверяю, у меня были на то свои серьезные причины.
— А где Оливия?
— Оливии здесь нет. Она, что называется, покинула корабль. Думаю, это была ошибка… Очень грубая ошибка…
Раскрытое окно за спиной Салливана выходило в сумрачный сад. Спрятавшись в зарослях кустарника, в нескольких метрах от окна стоял британский атташе по культуре и прислушивался к разговору. Потом Пауэл медленно опустил руку в карман пиджака.
— Послушайте меня, профессор, — решительно продолжал барон Россо. — Механизм заработал. Один покойник уже есть. Думаю, вы поняли, о ком я говорю. Даже если им удастся заставить всех поверить, что все произошло естественным образом. И для вас тоже уже заготовлено свидетельство о смерти. И дата уже проставлена. Тридцать первое марта 1971 года.
* * *
Стоя спиной к Эдварду, Барбара внимательно следила за ходом телефонного разговора.— Послушайте, Лестер, если вы хотите сообщить мне что-то важное, очень хорошо, но не лучше ли это сделать при встрече? Где вы сейчас находитесь?
— В одном укромном месте, куда буду рад пригласить и вас. — Салливан поднес трубку ближе к губам и понизил голос: — Я знаю, профессор, нечто такое, чего не знают другие. И это может оказаться весьма полезным для вас. Могу только сказать, что у меня в руках одна половина банкноты, а другая ее половина — в дневнике Байрона. Нужно только соединить эти две половины… — Эдвард почувствовал, как у Салливана перехватило дыхание. — И с помощью этой банкноты вы сможете купить себе жизнь, профессор. Это ваш единственный шанс на спасение, и думаю…
Последние слова были прерваны двумя пистолетными выстрелами. Вскрикнув, Эдвард отдернул телефонную трубку от уха.
Барбара вздрогнула. Со своего места она тоже отчетливо услышала выстрелы. А повернувшись, увидела и побелевшее лицо Эдварда.
— Алло!… Алло!… Салливан!
* * *
Телефонная трубка, которую только что держал Салливан, теперь валялась на ковре в гостиной. Чья-то рука подняла ее и опустила на аппарат, рядом с которым лежал внушительных размеров пистолет.* * *
Эдвард стоял посреди комнаты, обхватив голову руками. Барбара, перепуганная до смерти, трясла его за плечи:— Это ведь были выстрелы, да?
Эдвард старался говорить как можно спокойнее:
— Так мне показалось. — Он нервно усмехнулся. — Довольно грубый способ прерывать разговор.
— Но кто это был?
Эдвард не ответил. Они вышли на террасу и, прижавшись друг к другу, словно испуганные дети, смотрели на темные воды Тибра и на бронзового ангела, кроваво алевшего в лучах заката.
— Простите… Эдвард, но почему вы не доверяете мне? Как я могу помочь вам, ничего толком не зная?
Эдвард взял ее руку в свою.
— Нет, Барбара, вовсе нет. Я доверяю вам. Просто не хочу вас впутывать в эту темную историю. А сейчас я должен думать только о дневнике Байрона. Только это сейчас имеет значение. До лекции осталось пять дней.
* * *
Пауэл, стоя все в том же саду, защелкнул золотой портсигар и положил его в карман пиджака. Потом закурил, бросил последний взгляд на раскрытое окно и бесшумно удалился.Через пару минут он уже подходил к своей машине. На сиденье рядом с водительским лениво потянулась, не открывая глаз, красивая девушка:
— Уф… Как долго… Я успела задремать.
Пауэл поцеловал ее в теплую щеку:
— Не сердись, дорогая. Уже едем.
Он завел мотор и переключил передачу. Потом взглянул на приборную доску, к которой была прикреплена его собственная фотография с надписью: «Не спеши! Думай обо мне!»
Пауэл улыбнулся сам себе и тронул машину.
13
На письменном столе Пауэла царил, как всегда, идеальный порядок. Хозяин кабинета говорил по телефону. Разговор оказался долгим, и Пауэл машинально поглаживал гвоздику в петличке своего пиджака.
— Вы тоже полагаете, что обстоятельства довольно необычные?.. Конечно… И я подумал так же… Конечно… Вы, однако, делайте все, как считаете нужным. Нет, мы не опасаемся дипломатических осложнений… — Время от времени он поглядывал на Эдварда, сидящего в кресле напротив. — Да, это верно… Лестер Салливан… Нет-нет… Ирландец… Думаю, если поинтересуетесь, найдете что-нибудь за ним… Да… Человек, который всегда жил на грани закона… Да, уверен, что были уголовные дела… Особые приметы?.. — Он глазами попросил помощи у Эдварда. Тот сразу же указал ему на запястье. — Ах да! У него есть вульгарная манера — носить часы циферблатом на внутренней стороне запястья. Последнее время жил с одной англичанкой… Оливия Эндрюс… А, вы ее знаете?.. Да, это верно. Весьма пафосная личность. Я тоже надеюсь… Во всяком случае… если проведете расследование по поводу и ее грешков… Да… Они вместе внезапно покинули гостиницу… Согласен… Благодарю вас… Когда хотите, с большим удовольствием… Очень хорошо… До скорой встречи, в таком случае… До свидания.
— Вы тоже полагаете, что обстоятельства довольно необычные?.. Конечно… И я подумал так же… Конечно… Вы, однако, делайте все, как считаете нужным. Нет, мы не опасаемся дипломатических осложнений… — Время от времени он поглядывал на Эдварда, сидящего в кресле напротив. — Да, это верно… Лестер Салливан… Нет-нет… Ирландец… Думаю, если поинтересуетесь, найдете что-нибудь за ним… Да… Человек, который всегда жил на грани закона… Да, уверен, что были уголовные дела… Особые приметы?.. — Он глазами попросил помощи у Эдварда. Тот сразу же указал ему на запястье. — Ах да! У него есть вульгарная манера — носить часы циферблатом на внутренней стороне запястья. Последнее время жил с одной англичанкой… Оливия Эндрюс… А, вы ее знаете?.. Да, это верно. Весьма пафосная личность. Я тоже надеюсь… Во всяком случае… если проведете расследование по поводу и ее грешков… Да… Они вместе внезапно покинули гостиницу… Согласен… Благодарю вас… Когда хотите, с большим удовольствием… Очень хорошо… До скорой встречи, в таком случае… До свидания.