Полчаса провели они вместе в «минусе». Леший даже что-то успел показать – «Подвал Сивого», например, где они с Хорем серебряный клад нашли, и «Делирий», весь выстланный какими-то непонятными светящимися грибами, и «Комнату Видений», где он едва концы не отдал в 2002-м и откуда впервые проложил путь в тот самый «тайный город».
   А потом началось. В какой-то момент он почувствовал, как наверху, на поверхности, громыхнуло. Даже не услышал, а именно почувствовал. Здорово громыхнуло, как авиабомба. И еще раз. Пуля ничего не слышала, она любовалась этими светящимися поганками, там ведь в самом деле чувствуешь себя как под кайфом, особенно когда от грибных спор или еще от чего начинают руки светиться, и лицо, и натурально кажется, что ты на другой планете или просто спишь.
   – Нам пора, – сказал он.
   – А город? – удивилась она.
   – В другой раз.
   Они еще не успели сдвинуться с места, когда послышался нарастающий гул, как будто поезд несся к ним по тоннелю на всех парах. Хуже этого звука здесь, под городом, ничего быть не может. Даже смерть во время взрыва «метановой ловушки» не так мучительна, как во время потопа, когда, прежде чем ты утонешь, тебе переломает все кости в кипящей мясорубке… А это был именно потоп – первая весенняя гроза 13 мая 2011-го. Разбушевавшаяся стихия обрывала в Москве провода, валила деревья и рекламные щиты, «ливняки» не справлялись со стремительно прибывающей водой, и по улицам несся мутный поток.
   Он старался поменьше объяснять, чтобы не тратить время попусту. Просто схватил ее за руку и волок за собой. Через три-четыре минуты вода доходила уже до колена. У них оставалось еще столько же времени. Три минуты. Или четыре. Пуля как заведенная повторяла: «Что это такое? Я не понимаю! Что это?» Благополучно прошли один опасный коридор с сужающимся сечением, вышли во второй. И тут по ногам побежали крысы, целые полчища… Вот чего он не учел. У Пули началась истерика. Она остановилась, прыгала, кричала, царапала ему руки и лицо. Он ударил ее и поволок дальше…
   На поверхность вышли на Знаменке. Их вынесло, скорее. Грязные, окоченевшие. Таксист постелил им какой-то целлофан на сиденье, а еще Леший купил у него водку, заставил Пулю сделать несколько глотков. А на нее сразу напала дикая икота. Она даже плакать перестала. Со стороны, наверное, смотрелось смешно, только смеяться не хотелось.
   Потом, ночью, она сказала, что ей никогда еще не было так страшно. Что у нее, наверное, как это… Клаустрофобия. Или крысофобия. Какое-то заболевание, наверное. Она все понимает, конечно. Им просто не повезло с этой закидкой, роковое стечение обстоятельств. Но с тех пор она ни разу не вспоминала про «тайный город», он просто перестал существовать. Раз и навсегда.
   Вот она, эта точка, с которой начался разлом в их с Пулей отношениях. Как микроскопический скол от камешка на лобовом стекле автомобиля. Со временем от него расползаются трещины, а потом стекло просто раскалывается на части.
   Но это пока еще только скол. И маленькая трещина.
   …Зато Пуля полюбила рестораны. Их яркий свет и шум, блеск столовых приборов, ароматы Тосканы и Прованса, праздную болтовню ни о чем, вышколенных официантов, роскошь, уверенность, защищенность, в конце концов. Что может быть менее похожим на тесные коллекторы «минуса», чем кафе «Рюс» или «Турандот» на Тверском?
   Там, среди этой публики, она нашла своих новых друзей. Светки какие-то, Стеллы, Алевтины, Стефании. Две психологини, одна бизнесвумен, остальные – домохозяйки при богатеньких мужьях. Клуб Ухоженных Дам, Бюро Духовных Приключений, Пункт Утилизации Денежных Купюр. Леший называл их просто – «бирки магазинные».
   Сперва все это казалось забавным. Леший на самом деле понимал, что ей хочется жизни яркой, светлой. Не такой, как у мамы. Что, возможно, тот поход в «минус» только лишний раз убедил ее в этом. Ну и ладно. И на здоровье. Сам-то он ощущал себя в то время человеком очень небедным. Как-никак кусок золота в полмиллиона долларов – можно и гульнуть!
   Только сбыть этот кусок оказалось непросто. Просто пойти в скупку с целым слитком – это все равно что сразу в тюрьму. Отпиливать по кусочку и сдавать как золотой лом – тоже опасно. Надо было искать надежный канал. Леший вышел на одного ювелира, который занимался такими делами, но рожа его уже при знакомстве сразу не понравилась. Потом подвернулся Саксофон, дело кое-как наладилось, хватало и на рестораны, и на шмотки… А потом в городе начался шмон – стали шерстить золотоскупки, искать сбытчиков… И – все. Две недели Леший на подсосе. Как в какой-то древней притче: стоит по горло в воде и умирает от жажды… Нет, как в другой притче: все, до чего дотрагиваешься, превращается в золото, и «счастливец» умирает от голода.
   А Пуля – не понимает. Духовные приключения. Соревнования на самый модный аксессуар сезона. Конкурс на самого щедрого мужчину. «Лёш, там всего-то посидеть один вечер в “Снобе”, а потом показать счет, мы будем счетами меряться, понимаешь?..»
   Наверное, она думает, что у него чемодан денег. Или он рисует их ночами. Или грабит банки. Про золотой слиток и свои проблемы он ей, конечно, ничего не говорит, но дело не в этом… Просто они становятся чужими, вот и все.
   Вот и все.
* * *
   – Ну, вот что, молодые люди. Это мое последнее китайское предупреждение. Можете больше на меня не рассчитывать. Хоть помирайте тут с голоду. Хоть ешьте друг друга. В конце концов, мне пятьдесят пять. Двое здоровых лбов не могут приготовить себе обед, а я, пожилая женщина…
   – Да ладно тебе, маман! – проговорила Пуля с полным ртом.
   – …Я должна лететь через весь город с сумками! В конце концов, – Лидия Станиславовна посмотрела на Лешего, – у вас есть машина, могли бы по такому случаю хоть личный транспорт организовать.
   – Я вас сюда не звал, – сказал Леший.
   Лидия Станиславовна сделала паузу, прищурила глаза и достала из сумки любимый коричневый мундштук.
   – Очень органично. Брависсимо, – сказала она.
   – Не за что.
   – Вообще-то Полина сказала мне по телефону, что вы тут корчитесь в последних судорогах от голода.
   – Наврала. Ей просто лень было стоять у плиты.
   Она взяла из пачки сигарету, оторвала фильтр, положила его на блюдечко. Сигарету заправила в мундштук. Закурила, не дожидаясь, когда Леший поднесет ей зажигалку. Пуля все это время увлеченно лопала пельмени, словно разговор ее не касался.
   – Мне кажется, вы оба просто маетесь дурью, – сказала Лидия Станиславовна. – Подчеркиваю: оба. Без работы, без определенных занятий, без жизненных перспектив. Причем вы, Алексей, вдвое старше Поли. Вас это не напрягает?
   – Что именно? Что старше или что без перспектив?
   Леший не притронулся ни к пельменям, ни к винегрету. Пиво у него, к счастью, было свое. Он взял из холодильника банку, сделал хороший глоток. Лидии Станиславовне предлагать не стал. Хамство, конечно. Рядом с ней он очень органично чувствовал себя в роли хама.
   – Не понимаю, – сказала она, оставив его вопрос без внимания. – Я до сих пор не могу взять в толк, на какие средства вы живете. То вы покупаете машину, одеваетесь в дорогих бутиках, обедаете в ресторанах… Квартиру эту сняли на проспекте Мира, хотя можно было в три раза дешевле в каких-нибудь Мневниках.
   Она с внимательным ленинским прищуром смотрела на Лешего.
   – А потом у вас наступает полный, простите, голяк. Или я ошибаюсь? Может, вам и в самом деле просто лень, скажем, дойти до… Ну, до банкомата, что ли? Или до вашей сказочной пещеры, где свалены в кучу сокровища? Странно как-то. Загадочно даже. Вы не могли бы мне прояснить этот момент, Алексей? Чисто как будущей теще?
   В последнее время Леший начал сомневаться, что это будущее вообще когда-нибудь наступит. Но вслух говорить об этом не стал.
   – По-разному бывает, – буркнул он. – Зависит от обстоятельств. Вообще-то это наше сугубо личное дело.
   – Вот как, – сказала она.
   Посмотрела на Пулю. Та рассеянно клевала винегрет и только пожала плечами.
   – Очень странно, – повторила «будущая теща». – Но ведь я правильно поняла: вы нигде не работаете, Алексей, ведь так?
   – И не собираюсь, – заверил ее Леший.
   Она вздохнула.
   – Что ж, прекрасный пример для моей дочери. Вы в курсе, что она бросила институт?
   – Ну, хватит, маман! – встряла Пуля. – К тому же не бросила, а ушла в академ!
   – Я в курсе, – сказал Леший. – Ей, бедной, просто некогда учиться. Она участвует в международном конкурсе на самый эффектный бюстгальтер, а еще на самого крутого любовника, ну и в тысяче других конкурсов.
   – Любовник – это вы? – поинтересовалась Лидия Станиславовна.
   – Надеюсь.
   – Как-то засиделись вы в этой должности, Алексей. Пора бы уж переходить на более продвинутый уровень, вам не кажется? Может, тогда вы могли бы строить отношения на более прочной основе… Там, глядишь, и обед был бы на столе, и бардака в квартире поменьше. И, собственно…
   Она окинула кухню долгим печальным взглядом, словно корень зла находился где-то здесь, в районе вытяжки или за одним из шкафчиков.
   – …Собственно, и о своей квартире пора подумать.
   Леший чуть не поперхнулся пивом.
   – То есть?
   – А что? Не век же вам по чужим углам мыкаться!.. Уж дойдите как-нибудь до вашей сказочной пещеры, наберите сокровищ побольше да купите квартиру!..
   – Ну, что ты несешь, маман! – перебила ее Пуля. – Еще чего не хватало! Никаких квартир! Я не хочу жить в квартире! У нас будет свой дом на Новорижском шоссе! Три уровня! В стиле Корбюзье! Я сама его спроектирую! И сад! И пруд!
   Это было что-то новое. Леший и Лидия Станиславовна переглянулись. На какое-то мгновение в глазах ее мелькнуло сомнение или даже испуг. А может, Лешему только показалось. Потому что тут же «будущая теща» невозмутимо заявила:
   – Хорошо. Пусть будет дом на Новорижском! Как по мне, так у Корбюзье слишком много бетона и мало фантазии… Но – так и быть – я согласна! – Она посмотрела на вытянувшееся лицо Лешего и рассмеялась. – Нет, молодой человек, а что вы хотели? Помните, я ведь вам говорила: для моей дочери золото бывает только одной пробы – высшей! Девятьсот девяносто девять и девять десятых процента! Уж такие мы с ней люди! Так что крепитесь, молодой человек!
   Странно, Лидия Станиславовна никогда не производила впечатление человека глупого и легкомысленного. Все что угодно, только не это. Но сейчас она несла полную дичь. Леший едва сдержался, чтобы не запустить в нее банкой из-под пива или учинить еще чего-нибудь похуже.
   – И что? – мрачно усмехнулся он. – Вы думаете, достаточно просто обладать этим золотом, и всё? А что с ним потом делать, вы хоть представляете? Куда его, блин, девать? – И в конце концов все-таки заорал: – Вы вообще когда-нибудь имели с ним дело?! С золотом-то?! А?!
   Лидия Станиславовна прикусила губу и выразительно посмотрела на дочь: ого, а твой-то совсем свихнулся!

Линия криминала

   На Тверской Заставе метут тротуар широкими цветастыми юбками три цыганки – Зора, Лала и Рада. Лала беременна, из-под облегающей курточки с надписью «Adidas» выпирает большой живот. Двигаются цыганки плавно, расслабленно, кто-то семечки грызет, кто-то курит, смотрят внимательно, все примечают.
   – Все, все про тебя знаю, послушай, что скажу…
   – Вэй, ждет дорога дальняя, вижу-вижу, не проходи мимо…
   – Золото-серебро-камни покупаем, честную цену даем…
   – Человек ты хороший, добрый, а счастья нет! Подойди на одну минуту, не бойся, говорю же!.. Э-э, вэй!
   Рядом Белорусский вокзал, рядом метро, рядом Тверская-Ямская. Много прохожих, человеческие потоки закручиваются в огромный водоворот. Все спешат по своим делам, бегут, время поджимает, встреча срывается, поезд уйдет, сбежит любимый, закроется магазин, ждать никто не станет. Вэй! Так вся жизнь пробегает…
   И только цыганки никуда не спешат. Прошли до Грузинского Вала, повернули – пошли обратно юбками мести.
   – Лачо дывес, Сережа! Бахт лачи! Доброго дня и доброй удачи!
   Светлокудрый полицейский сержант Сережа сдержанно кивает и идет дальше по своим делам. Патрульный немного понимает по-цыгански, научился. Чуть дальше через дорогу стоит сержант Алеша, молодой и красивый, в синей новенькой форме. Он тоже понимает и тоже в деле. Здесь царит нехитрая система взаимных интересов и ответственности: свои работают, чужих прокатываем со свистом.
   Вот подбежала к Зоре помятая-пожеваная деваха на свалившихся каблуках, прошептала скороговоркой:
   – Сивый в голяк просрался… В долг просит! Горит!
   – К Манушу ходи, глупая! Как он скажет, так и будет! – надменно роняет Зора.
   Мануш сидит в припаркованном неподалеку свежеумытом «Мерседесе» с тонированными стеклами. Деваха на полусогнутых спешит туда, осторожно стучится в окошко. Зора подает знак – дверца сразу открывается, деваха исчезает внутри, а через минуту выскакивает обратно, радостная, окрыленная, осчастливленная. Зора оглядывается на сержанта Алешу, касается пальцем правой щеки: все чисто, свои. Алеша, похоже, это и так знает. Деваха убегает с дозой в кармане, никто не чинит ей препятствий.
   Идут, метут. Сигареты пых-пых. Семечки щелк-щелк.
   Только в стороне, в микроавтобусе со шторками, тоже что-то пощелкивает. Щелк-щелк. Фотоаппарат с мощным объективом. И рация, переключаясь с приема на передачу: «Ведите Лахудру подальше и пакуйте, она с товаром…»
   – Вэй, беда будет, красавица, вижу-вижу, нехороший человек думает о тебе, зло замышляет! Расскажу, что делать, подойди, не бойся!..
   – Золото-серебро-камни покупаем, хорошую цену даем!..
   – Парень, счастье тебе будет! Дай погадаю! Мне денег не надо, я так тебе все скажу, постой!
   Останавливается кто-то пожилой, седой, приличный с виду, перекидывается с Зорой парой слов и идет дальше. Это местный барыга, сбытчик краденого. У него есть товар, но «перетереть» на месте нельзя – возможен «хвост».
   – Золото-серебро-камни… Погадаю, всю правду скажу…
   Смотрят в шесть глаз, семечками щелкают, все примечают. Живот Лалы торчит, словно носовой бульб корабля, в уголке рта дымит сигарета, цыганки уверенно рассекают поток прохожих, так пиратские барки рассекают мирный строй торговых бригантин.
   – Золото… погадаю… серебро-камни… погадаю…
   – Сглазили тебя, девушка, ой, вижу, поди, скажу, что делать! Уйдешь, сама потом пожалеешь, вспомнишь меня! Вэ-эй!
   – Сигаретки не найдется, молодой человек? Не пожалей для бедной женщины!.. А я тебе погадаю, расскажу про тебя все.
   Через несколько минут барыга снова подходит, Рада подмигивает: все чисто, делай свое дело, дорогой, смело! А Зара расшифровывает прямым текстом:
   – Мануш у себя, в машине, иди, толкуйте с ним.
   Знак сидящим в «Мерседесе», знак сержантам. Барыга свой, он в доле, можно расслабиться.
   Пока в машине идут переговоры, из толпы неожиданно выныривает неприметный, помятый в прямом и переносном смысле мужчинка без определенных возрастных признаков и примет. Единственное, что обращает на себя внимание, это его неуместные летом и, вдобавок, нечищенные ботинки.
   – А золото без паспорта принимаете? – напряженно шутит он.
   – Зачем мне твой паспорт, вэй! Я и так тебя насквозь вижу! – говорит Зора. – Сколько у тебя?
   – А я думал, ты так увидишь! – мужчинка оглядывается.
   Зора хмыкает и что-то говорит своим товаркам по-цыгански. Те смеются, сверкая золотыми коронками.
   – По тебе сказать, красавчик, так и обручального колечка будет много! Не похоже, чтобы жена за тобой смотрела!
   – Это правда. Жены у меня нет, – соглашается мужчинка. – Ну, и фиг с ней, так даже лучше. А вот у нее, например, муж есть? – Он показывает на беременную Лалу. – На его месте я бы всыпал ей по первое число! Ребенка носит, а дымит, как паровоз! Разве так можно?
   – Это не твое дело, вэй! Со тукэ трэби? Иди куда шел! Сам худой, бедный, будешь еще учить нас!
   – Какой же я бедный, девушки! – он не обижается, смеется. – Золотишка у меня много, чистого, вы такого и не видели!
   – Ничего, сейчас увидим…
   Зора еще раз меряет его взглядом и вразвалку направляется к телефону-автомату. Не оглядываясь, вскидывает руку: иди за мной. Мужчинка послушно следует в кильватере пиратского корабля. Когда они ныряют под синий колпак, как под крышу, Лала и Рада становятся вокруг, отгораживают их от посторонних взглядов. Как при детской игре в домик.
   – Показывай.
   – Прямо здесь?
   – Я тебя не прошу штаны снять, вэй! Да и тогда на тебя бы никто не посмотрел! Не будь глупым!
   Он запускает руку во внутренний карман куртки и извлекает увесистый кусок ярко-желтого металла. Зрачки Зоры сразу суживаются, как у кошки, выскочившей из подвала на солнечный свет.
   – Давай… – Она осторожно берет золотую пирамидку за самый уголок, рассматривает со всех сторон, скребет длинным ногтем, беззвучно шевелит губами. Потом дзынькает тем же ногтем по металлу, подносит к уху, слушает. Экспертиза закончена. Зора возвращает металл владельцу. – Хорошее золото, – говорит она уже другим голосом. – Высшая проба, «три толстяка»! Вес знаешь?
   – Сто пятьдесят граммов с небольшим.
   – Сколько хочешь за него?
   – За двести тысяч уступлю. Купишь?
   – Я – нет, – Зора покачала головой. – Нанэ лавэ! У меня нет таких денег! Манушу показывай, Мануш за хорошее золото платит щедро!
   – Кто такой этот Мануш? Где он?
   – Да вон, в машине сидит! Он здесь все решает, он главный, к нему иди!
   Мужчина оглядывается, видит «Мерседес», из которого выходит солидный седой человек. Он не слышит, как в зашторенном микроавтобусе кто-то говорит в рацию: «Ведите Бобра, в стороне хлопайте!»
   Судя по лицу седого, он полностью удовлетворен переговорами. Подмигнул цыганкам и растворился в толпе, очищая переговорное поле для следующего посетителя. Продавец золота направляется к «Мерседесу», останавливается у машины, вопросительно смотрит на цыганок.
   – Постучи в стекло, вэй!
   Тук-тук-тук.
   – Э-э… Мужики, мне нужен Мануш!
   Открывается дверца. Приемная Мануша впускает в себя очередного посетителя.
   – Вот башкир, вот дурень, в самом деле! – бросает Зора.
   Она смотрит через дорогу на сержанта Алешу, касается рукой левой щеки. «Чужой пришел, не наш!» Алеша по привычке одергивает форменную куртку и направляется к ним.
   – Рыжье в самом деле хорошее? – спрашивает Лала, выпуская в сторону дым сигареты.
   – Лучше не бывает! Один жир! – Зора усмехается. – Хватит тебе, чтобы на крестины богатый стол накрыть! И на ожерелье из монет твоему малышу останется!
   – Это хорошо, – Лала оглаживает живот.
   – А как ты его назовешь? – спрашивает Рада.
   – Бруно назову. Так Иван велел.
   Раз муж приказал – дело святое. Но Раду гложет сомнение.
   – В честь того карлика? Он, конечно, духовитый, при всей стране этого напыщенного дурака проучил… Но разве Бруно – цыганское имя? И разве среди рома есть карлики?
   – Никакой он не карлик, просто невысокий… И потом, Иван знает, кто рома, а кто гаджо!
   Рада и Зора согласно кивнули. С этим не поспоришь. Иван три раза сидел, он в авторитете – как сказал, так и правильно!
   На какое-то время цыганки замолчали, наблюдая за действиями сержанта Алеши. Полицейский пересек дорогу, обошел «Мерседес» сзади, чтобы сбытчик, находящийся внутри, ничего не заподозрил и не смылся. Сейчас Алеша откроет дверцу, грозно рыкнет: «Ваши документы, граждане! А это что такое? Золото? Откуда оно у вас? Сбываете краденое?!» Сбытчик наверняка запаникует, попробует убежать. Ему никто препятствовать не станет. Рыжье же, конечно, останется у Мануша. И не надо никаких двухсот тысяч. Все правильно.
   В зашторенном микроавтобусе прозвучала резкая команда: «Работаем!»
   Лала сплюнула на асфальт и выбросила окурок:
   – Иван многих знает. А те, кого он знает, говорят, что Бруно правильный, отчаянный и ничего не боится! Значит, настоящий рома! – закончила она свою мысль.
   И тут же из потока машин, движущихся в сторону Тверской, резко выскочил зеленый УАЗ-«буханка». Едва не врезавшись в дверцу «Мерседеса», он остановился в каком-то сантиметре от машины, заблокировав двери с левой стороны.
   – «Башкиры»! – пронзительно завопила Зора. – «Башкиры» налетели! Вэ-эй! О-ой! Что делает, смотри!
   Из «буханки» выскочили несколько вооруженных автоматами парней в темных комбинезонах с надписью на спинах «УФСКН». Они в мгновение ока окружили «Мерседес», резко распахнули дверцы, сунули в салон автоматы:
   – Выходить всем! Руки за голову! Ну!
   Первым вытащили сбытчика в нечищеных ботинках, за ним следом показались два статных парня с напомаженными черными волосами. Последним кое-как выкарабкался очень полный надменный цыган в очках-«хамелеонах», с пальцами, унизанными золотыми перстнями. Всех их быстро затолкали в «буханку»; двое в комбинезонах скрылись в салоне «Мерседеса» – искали наркотики.
   Сержант Алеша озадаченно застыл, не успев дойти несколько метров до машины. Покрутил головой и прошел мимо, как ни в чем не бывало. Сегодня из него плохой помощник. Значит…
   – Мануша взяли! – пискнула потрясенная Рада. – Что делать?
   – «Башкиры» проклятые! – скрипнула зубами Зора. – Пошли отсюда скорее!
   Взметнулись цветастые юбки, сверкнули в оскале золотые зубы. Цыганки развернулись и быстро пошагали вверх по Грузинскому Валу.

Линия удачи

   Чердак был просторный, высокий, с крепкой, непротекающей крышей. Сквозь слуховое окно проникало достаточно света, но для ночевок Бруно выбрал самый дальний темный угол. Наломал веток, вымел весь мусор: голубиный помет, смятые газеты, пустые банки из-под консервов, бутылки, какие-то флакончики, шприцы… Потом повозил мокрой тряпкой, принес с мусорки чистую картонную коробку из-под телевизора, разобрал, расстелил на полу, сверху разложил шинель, в которой внук Самсоновны пришел из армии. И одеяло она дала. Из дальней части чердака притащил малярные козлы, завесил тряпками и таким образом отгородил угол. Получилось довольно уютно, не хуже, чем в биндежке череповецкой ИК-10/6 строгого режима. Только там кругом заборы, колючая проволока и вертухаи, а тут – вольная воля! Хочешь – заходи, хочешь – выходи, хочешь – делай что хочешь! Он жил здесь уже неделю и был очень доволен. Ну, положим, не очень, а просто доволен… Конечно, у Эльзы с Ингой комфортней, но эти маленькие сучки уже высосали бы из него все деньги. А так восемьсот долларов, оставшиеся от гонорара за «В спорах рождается…», целехонькие лежат в противоположном углу чердака, спрятанные в щель между балками, надежно, как в банке, только процентов не приносят… Ну, и на фиг ему проценты? Главное, свобода и чтобы пожрать было…
   Бруно достал из вещмешка буханку хлеба и банку шпрот, вылез на крышу, сел на краю, возле ограждения, и принялся жадно есть. Под ним открывался квадратный двор старого Замоскворечья, на лавочках сидели старушки, под окнами стояли машины, в песочнице ковырялись дети. Словом, шла обычная жизнь.
   Вчера приходили три бомжа, пытались качать права за якобы «свой» чердак, но он объяснился с ними на языке зоны и для убедительности распорол одному руку от кисти до локтя, после чего они все поняли и унесли ноги. Это тоже обычная жизнь. Вот только что делать, когда придет зима? В ту квартиру, где он жил по рекомендации Поляка, идти не хотелось: там настоящий воровской притон, если в нем обретаться, то долго на свободе не удержишься… И носить нечего – осталось только цирковое трико, в морозы оно не согреет.
   Бруно тяжело вздохнул. На квартиру Эльзе и в воровской притон можно было звонить, журналисты находили его, звали в телепередачи, приглашали на интервью и платили деньги. А кто позвонит на чердак? Он вздохнул еще раз. Хорошо бы выпить водки или занюхать кокса, сразу станет веселей. Но нельзя – если придется драться, то кайф не помощник, а драться, может, придется в любой момент. Может, вернуться в цирк? Но там за номер платят тридцать долларов, а когда он потребовал триста, то его просто выставили на улицу! Хотя тридцать – тоже деньги… Если выступление каждый день, то почти тысяча…
   Честно говоря, не в деньгах дело. Просто он уже давно не тренировался, набрал лишний вес, утратил навыки. Да и не хочется лезть в эту долбаную пушку… Там каждый выстрел так взбалтывает организм, что потом надо весь вечер отлеживаться. Нет, ну его на фиг, этот цирк! Надо пока здесь кантоваться, а там видно будет.
   За размышлениями он доел шпроты и хотел запустить банку вниз, но передумал: Самсоновна наверняка сидит внизу, а она специально просила его не свинячить – не гадить на чердаке, не разводить костер, не бросать мусор с крыши.
   Во двор въехала длиннющая черная машина, оттуда вышел амбал в черном костюме и стал что-то выспрашивать у старушек. Потом поднял голову. Бруно отпрянул. Похоже, старухи его сдали!
   Через слуховое окно он нырнул на чердак, поднял крышку люка и по вертикальной лестнице спустился на площадку пятого этажа. Но снизу уже раздавались тяжелые шаги, и он понял, что выскочить из подъезда уже не успеет. Снова залез на чердак, поискал – чем бы тяжелым привалить люк, но не нашел. Ладно… Он достал из тайника деньги, выщелкнул клинок ножа и притаился в темном углу. Кто это такой? Может, полицейский? Из-за того напомаженного идиота, которому он вывихнул челюсть? Или это по старым делам? Может, за Амира? А может, за тот карточный проигрыш? Но уже много времени прошло.