Данил Корецкий. Шпионы и все остальные

   – …Кстати, шампанское. Я думала, будут наливать еще у входа. Или я просто не заметила? Вот нажрусь, как свиноматка, че-есслово!
   – …Ой, Маша, а кто это с такой няшной бородкой? Это тот самый Бруно? Который по телику дрался?
   – Ага. Милый, правда? Имидж ему я сама выбирала по каталогу, у него раньше такая страшная пиратская бородища была, ты не представляешь! А он еще целый день от меня прятался, говорит: под пидора обрить меня хочешь, сбегу на фиг!
   – Ха-ха-ха! Маленький, а злой! Как он этому пижону заехал! А правда говорят, что у него… Ну, это… По колено?
   – Ну, не совсем так, конечно… Но очень необычно…
   – Ой, я так тебе завидую, Маш! Я себе такого же хочу-хочу!
   При этих словах Бруно не выдержал. Глянув снизу вверх на Машину собеседницу – кудрявую даму (или девушку, или старуху, хрен их поймет!) в чем-то серебристом и обтекающем, как рыбья чешуя, он рявкнул:
   – Меня все хотят! Становись в очередь, дура, будешь восемнадцатой с краю!
   Дама приоткрыла маленький детский рот и покраснела. Маша закатила глаза.
   – Бру-уно, ну как тебе не стыдно? Ты грубишь заслуженной артистке России!
   – И лауреату премии «Овация»! – напомнила заслуженная артистка.
   – Блин, и лауреату к тому же! – Маша рассеянно посмотрела на свои ногти и полезла в сумочку за пилкой. – Ну ты, блин, вообще!
   – А пусть не пристает! – огрызнулся Бруно. – Я при исполнении, между прочим! Нечего всякое фуфло толкать под руку! Арестую, и все дела!
   Для пущей важности он подул в спрятанный на лацкане пиджака микрофон и сказал:
   – Пятый, как слышишь? Следить за обстановкой в оба глаза! Вот так!
   В этот момент был, наверное, подан некий невидимый знак, и вся публика потянулась в фойе. Там стояли роскошные черно-белые диваны, пиликали скрипки, а прямо по центру высилась огромная многоэтажная пирамида из бокалов. Бокалы, как тут же убедился Бруно, были пусты. Зато рядом с пирамидой он заметил грустного лохматого ребенка во фрачной паре.
   – Пушистик, это ты весь шампань выпил? – строго спросил Бруно. – Что ты здесь вообще делаешь?
   – То же, что и ты, – промямлил лилипут. – Охраняю, типа того…
   Бруно расхохотался. Пушистик (он же Пушкин) в свое время был эскорт-боем для богатых московских клиентов обоего пола. В свои тридцать с лишним он был еще ниже Бруно, имел хрупкую фигуру подростка, тонкое одухотворенное лицо без малейшего признака растительности и с первого взгляда походил на учащегося детской музыкальной школы. Юного скрипача, к примеру.
   – Пушистик, мать твою! Охранник! Да на тебя любая болонка гавкнет – ты в обморок ляжешь!
   – Возможно. Но ты просто не владеешь ситуацией, – томно молвил Пушистик. – Сейчас маленькие люди – модный тренд сезона. Как плетеные сумки от Дольче и Габбана, как сапоги со стразами, крупные воланы, принты с природными мотивами…
   – Короче! – перебил его Бруно.
   – Ну, после той передачи, где ты кулаками махал, вообще такое началось! Ужас!
   Пушистик округлил глаза.
   – Меня пригласил один крупный банкир, спросил, какими видами единоборств я владею. Они теперь считают, понимаешь, что все маленькие люди очень хорошо дерутся… Я тогда в шутку сказал, что у меня черный пояс по кама-сутре. Он говорит: хорошо. Главное, говорит, чтобы боялись… Но сейчас они этой игрой увлеклись… «Белоснежка и семь гномов»… Вот я там и отрабатываю.
   Пушистик неожиданно схватил Бруно за полу пиджака, помял между тонкими пальцами.
   – Хороший смокинг. Английское сукно. Ральф Лоран?
   – Чего? А х. й его знает! Машка в Лондоне купила!
   – А мне перешивали хозяйский, – с разочарованием признался Пушистик. – Точнее, его сына. И все равно в паху великоват, топорщится. Как, сильно заметно?
   – Огурец туда положи, все будет нормал! – посоветовал Бруно. – Ладно, я пошел, вон, Романыч без меня скучает.
   Он сделал хозяину знак: все под контролем, не беспокойтесь! Тот, похоже, не обратил внимания. Трепетов разговаривал со своими дружками-партнерами из «Недр», продолжал обсуждать последние новости. Машка в окружении подруг развалилась на черно-белом диване, изнемогала от мигрени, приходящей в упадок Ямайки и уныло-говенной Москвы.
   А банкетный зал, как оказалось, еще не открывали! И пирамиду из бокалов никто не спешил наполнять! Охренеть просто. Раньше Бруно и предположить не мог, что на мероприятиях такого масштаба почтенной публике приходится томиться в ожидании. И, главное, никто не возбухнет даже. Странно. На зоне за такой беспредел виновных давно бы офаршмачили и посадили в ШИЗО…
   Как оказалось, все ждали главную гостью вечера – какую-то известную американскую актрису, она сейчас пиарит «Моэт и Шандо», ездит по разным тусовкам и пиарит, а еще в роликах разных снимается. Бруно не запомнил ее фамилию, у него плохая память на американские фамилии. Блондинка такая с припухлыми губами. Ну, в фильме этом еще играла, где все в белых трениках, типа на зоне или там под землей где-то… Неважно. Так вот, она застряла в пробке на Можайском шоссе, эта бледная курица, и весь банкет по этому случаю встал раком. Обосраться и не жить!
   Бруно от нечего делать стал прохаживаться по фойе.
   Вот вице-премьер, или, как его называет Романыч, «Витек!» – производное от приставки «вице». Надо сказать, что среди представителей российской политической элиты это прозвище употребляется давно и не носит никакого панибратского или уничижительного оттенка. «Витек» – это переходящий титул, причем весьма высокий. Нынешний «Витек» – кудрявый фраер с нахальными глазами и негаснущей кривой улыбочкой. Говорят, он что-то вроде политрука, заведует всякими идеологическими делами, ну и по ходу разруливает ситуации между чинарями и олигархами… Хитрюга, по роже видно. Он что-то рассказывал ослепительной красавице в открытом сиреневом платье, и та просто заливалась от смеха. Бруно как бы невзначай прошелся рядом с ними, чтобы она увидела, как выглядят настоящие мужчины, и перестала ржать, как дура. Даже подумал, не сделать ли ему двойное сальто с прихлопом. Потом передумал. Он на работе как-никак.
   Кинорежиссеры и артисты тусуются отдельной шоблой. Их можно узнать по трубкам и облаку табачного дыма, потому что никто больше здесь не курит. Тем более трубки. Здесь вообще нельзя курить, вон, и таблички висят. Но режиссерам всегда на всех насрать. Вот этот толстый, похожий на седую гориллу, когда-то предлагал Бруно сняться в одном сериале. Сыграть главного героя, у которого после крутой разборки отняли обе ноги и посадили на такую инвалидскую таратайку, типа тележки, и ему пришлось просить милостыню на Казанском вокзале, а потом он плюнул на все и поехал в буддийский монастырь, где научился рубиться без ног и без всего прочего, и потом ездил на своей таратайке по Москве и рубил всех подряд, как дурной… В общем, хня какая-то. И ладно, если бы предлагали сыграть дылду – через это унижение Бруно бы как-нибудь прошел ради хорошего гонорара. Так нет, ему предложили сыграть полдылды! Ну, натурально, хотели замотать в какое-то тряпье, будто он и в самом деле дылдарь, только без ног! Бруно всех послал. Ага. Еще чего не хватало…
   – Бро, дорогой! Ну как, еще не надумал? – окликнул его толстый режиссер. Он всегда почему-то называл его «Бро» и при этом скалился, как будто сказал что-то очень остроумное.
   – Я тебе такую партнершу подыскал – пальчики оближешь!
   – У меня с Голливудом контракт, ага! – невпопад ответил Бруно и отвалил от них подальше.
   Тусовка Романыча выглядела куда приятнее. Люди дела, бизнесмены, конкретные мужики. Никто не ржет, порожняк не гонят, пепел на паркет не стряхивают. Перетирают себе по-тихому, не мешают никому. А дела у них серьезные, не чета этим вашим сраным сериалам! Слияние компаний, акционерские соглашения, откаты всякие, наезды, разборки и тэдэ. Мужская работа. Как у Филина или Магомеда, только классом повыше. Они если не договорятся, то тогда наступает время Филина и ему подобных… Это Бруно понимал. Уважал. Да и Трепетов к нему нормально относится, если уж на то пошло. Точно нормально, без балды. Ведь для бизнесмена главное что? Главное – человека чувствовать, видеть его как облупленного. Понимать, говно безмозглое перед тобой стоит или цельная личность, превосходящая среднего дылду по всем параметрам раз в четырнадцать, а то и больше. Трепетов видел, потому и отношение соответствующее. Вон, на банкет с собой взял, опять-таки в «пристяжные» определил. Начальник охраны сейчас где-то в машине сопровождения сидит, как пес на привязи, чай из термоса дует, радио слушает – а Бруно в смокинге с иголочки среди гламурной публики по Екатерининскому дворцу рассекает, «Моэт и Шандо» квасит… Впрочем, нет, еще не квасит. Б…дь, заколебали уже, сколько можно ждать?!
   Бруно подошел к пирамиде из бокалов. Там в окружении любопытствующих орудовали двое официантов на стремянках, разливали шампанское. А еще двое стояли снизу, откупоривали и подавали бутылки. Ловко у них получалось, ничего не скажешь. Просто Ниагарский водопад какой-то! Пенные пузырящиеся каскады спускались вниз, постепенно заполняя воронкообразные шампанницы.
   – Бруно! Прихвати и нам парочку, будь добр! – крикнул ему Трепетов.
   Он покинул свою тусовку и присоединился к вице-премьеру с той красавицей в сиреневом платье.
   Бруно подождал, когда пирамида наполнится, дернул за штанину официанта на стремянке:
   – Эй, шеф! Мне четыре бокала, самых полных!
   Шампанницы были широкие и низкие, и – да, полные до самых краев. Удержать четыре в маленьких короткопалых ручках невозможно. Тогда находчивый Бруно поставил их на стол, залпом осушил одну, а потом продолжил путь.
   – Спасибо, Бруно! – поблагодарил Трепетов и повернулся к вице-премьеру.
   – Это мой личный охранник, легендарный Бруно Аллегро, прошу любить и жаловать! Человек-ядро, между прочим!
   – Наслышаны, как же! – проговорил вице-премьер, вонзая в карлика свои нахальные очи.
   – Харизму не спрячешь! – добавил он и рассмеялся.
   Бруно насупился, молча вручил по бокалу ему и сиреневой даме. Точнее сказать, не даме, а – девушке, девчонке, поскольку при ближайшем рассмотрении она оказалась еще моложе, чем думал Бруно. И еще красивее. Какая-то невозможная, жгучая красота, как ядерный реактор. Даже стоять рядом жарко. А она еще, как нарочно, посмотрела ему в глаза, широко улыбнулась и присела в легком реверансе. И сказала:
   – Очень приятно!
   А потом отпила из бокала и еще сказала:
   – Очень вкусно!
   Бруно вспотел. И покраснел. Ноги его приросли к полу, время как бы остановилось. Романыч и вице-премьер уже не обращали на него внимания, вполголоса перетирали про упрямого Цыбина и все чаще хмурились… Видно, доиграется, мудило, со своими двадцатью пятью процентами: вышибут мозги – и все дела! Или, в лучшем случае, посадят лет на десять. Хотя можно ли десять лет тюрьмы считать «лучшим случаем», Бруно не знал.
   Пока он размышлял над столь непростой диллемой, девушка куда-то смылась, а Бруно стоял как вкопанный, и в голове у него шумело. Он повидал за последнее время немало красивых женщин, причем в разных позах, этим его как бы не удивишь. Но здесь было что-то совершенно особенное. Он сам не понимал, что именно. Может, волосы – светлые, будто выгоревшие, какие бывают у подростков после лета. Или стройные ноги. Или грудь. Или, наоборот – лицо и глаза, из которых как будто искорки вылетают и прожигают насквозь. Короче, непонятно…
   И даже когда появилась наконец эта американская актриса и все вокруг сперва зашептались, а потом стали восторженно аплодировать, и какой-то замминистра приволок ей огромную корзину с розами, и подкатили журналисты, и кто-то стал совать ей то ли книжку, то ли диск для автографа… даже тогда Бруно как-то не врубился, а в чем тут, собственно, дело и что тут такого особенного.
   Актриса шла по ковровой дорожке к банкетному залу (уже открытому), улыбалась во весь рот, что-то успевала говорить в микрофоны, которые ей подсовывали со всех сторон, и махала ручкой. Официанты катили за ней тележку с огромной бутылкой шампанского… Ну, нормальная тёлка, не страшная, как какая-нибудь Леди Гага. На твердую троечку. Без обид…
   – А я бы и троечку не поставила, – услышал он знакомый голос.
   Это была Печерская. Стояла рядом, презрительно щурила глаза и покачивалась, как тростинка на ветру.
   – А где твой председатель? – спросил Бруно.
   – Там! – она махнула рукой в сторону толпы, окружившей актрису. – Там все наше парламентское большинство!
   – Ясно. А ты почему не с ними?
   Печерская посмотрела на Бруно. Судя по виду, она успела осушить где-то половину из той пирамиды.
   – Мой эфир завтра. Эта коза придет на мое ток-шоу, представляешь? – хихикнула Печерская. – Ну, вот скажи, чем я хуже? Почему, блин, она будет дрыхнуть этой ночью в люксе какого-нибудь «Ритц-Карлтона», а я как проклятая буду дописывать сценарий, сушить мозги и все такое? Посмотри – разве я чем-то хуже?
   Бруно посмотрел.
   – Если по чесноку, ты тоже ничего, – сказал он. – Только много п…шь.
   Печерская как-то странно дернула головой.
   – По чесноку? – переспросила она.
   – Да. По чесноку, – подтвердил Бруно.
   – По чесноку, по чесноку, – Печерская смотрела куда-то в сторону. – По чесноку… Слушай, неплохое название для ток-шоу! «По чесноку»… с Софией Печерской!.. Очень даже неплохо! Отлично! Блин! «По чесноку»! Логотип – головка чеснока и… Ха-ха-ха! Надо срочно переговорить с Костиком, будем готовить «пилот». Мать их за ногу, это будет бомба! Хватит сюсюканий! Головку им в одно место!
   Она поймала за плечо Бруно, собиравшегося тихо отвалить в сторонку.
   – Слушай, а если я тебя приглашу? Ты же такой брендовый, ты мне такой рейтинг забабахаешь!
   – Приглашай, рассмотрим, – важно кивнул карлик.
   – Какая прелесть! А ты не хочешь слетать на Проксиму Центавра, Брунчик? – Печерская подмигнула и похлопала себя по бедру. Похоже, кокс она хранила в прежнем месте. – У меня и билет есть – на двоих… По чесноку!
   Но у Бруно не было никакого настроения лететь на Проксиму Центавра в компании пьяной Соньки Печерской.
   – Отвали! – сказал он твердо. И пошел искать своего Романыча.

Подозреваемый Синцов

   Комаров занес данные в протокол и еще раз перевел взгляд с фотографии в паспорте на сидящего перед ним человека.
   Вот Синцов Алексей Иванович, так сказать, во плоти: мужчина в районе сорока, без особых примет, жесткое малоподвижное лицо. Наверное, был бы похож на Терминатора, если б не рязанский нос картошкой… А вот его фото девять на двенадцать: то же самое лицо – нос, скулы, лоб, надбровные дуги и так далее. Только более выразительное, возможно (если слово «выразительный» здесь вообще подходит), более молодое и гладкое, и прическа погуще… Лет восемь, а то и десять назад фотографировался. И странное чувство возникло у капитана Комарова: если Синцов во плоти никаких ассоциаций у него не вызывал, то Синцов на фотографии был ему определенно знаком. Да и фамилия. Определенно. Они встречались раньше, профессиональная память осечек не дает. Только где и когда, Комаров никак не мог вспомнить.
   – Боксом не увлекались? – Он закрыл паспорт и пододвинул его на край стола. – Первенство Москвы и области, год так восемьдесят девятый – девяносто первый?
   – Нет, – сказал Синцов.
   Голос, кстати… Голос тоже знакомый.
   – Может, в угрозыске служили?
   – Нет.
   – И… не привлекались?
   – Не привлекался. Не увлекался. Не служил. А что?
   – Ничего. Показалось, наверное. Лицо мне ваше вроде бы знакомо.
   Синцов пожал плечами, пошевелился.
   – Июль две тысячи второго. Проспект Вернадского. Канализация, – проговорил он медленно, словно нехотя. – Пропавшие студенты. Четверо. Вы тогда в сержантах еще ходили.
   И Комаров сразу вспомнил.
   – Погоди… Леший? Как это… Диггер, да?
   – Он самый, – прогудел Синцов.
   – Вот это да! – Комаров прихлопнул себя по лбу. – Точно! Леший! Ракоходы! Библиотека Ивана Грозного! Как это… Замуровка!
   Он с видимым удовольствием вспоминал диггерские словечки.
   – То-то я смотрю, он – не он… Вроде моложе должен быть! А ведь сколько лет прошло уже… Две тысячи второй, вот оно как!
   – Ну да, – согласился Синцов-Леший. Железобетонное лицо его немного оттаяло. – Десять лет. Давненько.
   Посмотрели друг на друга, поулыбались.
   – И как ты?
   – Да нормально.
   – Все ползаешь еще там?
   – Годы не те, чтобы ползать…
   – Работаешь где-то?
   – Нет, – коротко сказал Синцов. – А ты уже капитанишь вовсю, смотрю? Помню, был совсем молодым ментом…
   – Был мент, стал полицейский! – Комаров хохотнул. – А помнишь, как там каменюки летали в темноте? Вот дела-а! Я вот до сих пор все думаю, кто это мог быть?
   – Бомж какой-нибудь, наверное, – сказал Синцов.
   – Бомж! – повторил Комаров, покачал головой. – А мне паук тогда померещился! Громадный такой!
   – Человек-паук. Спайдермен, – Синцов усмехнулся.
   – Ага!
   Еще поулыбались.
   – По какому делу вызывал-то? – спросил Синцов.
   Комаров вспомнил, зашелестел бумагами.
   – В общем, дело такое. Мы по золотым скупкам сейчас работаем, отрабатываем некоторые точки, ну и людей тоже, которые там крутятся… Короче, у скупа одного в телефоне нашли твой домашний номер. А скуп этот по делу у нас проходит. Такой вот был повод.
   – Ясно, – Синцов уже не улыбался. – И теперь что?
   – В разработку теперь пойдешь! – нахмурился капитан Комаров. – Всю подноготную, так сказать, связи, явки и так далее! Колись, Леший, пока не поздно!
   Он посмотрел на каменное лицо Синцова, вздохнул.
   – Ладно. Шутка. Не парься. Обычная отработка. Ты золото сдавал? Или, может, покупал?
   Синцов пожал плечами.
   – А что за скуп? Кто он такой?
   – Веренеев Степан. На Юго-Западе работает.
   – Постой… Это который в универсаме сидит на втором этаже, в стеклянной будочке?
   – Точно. Знаешь?
   – Я ему как-то пару серебряных монет предлагал.
   Комаров кивнул, что-то заполнил в протоколе.
   – Или нет, монеты я на Кузнецкий Мост носил. А на Юго-Запад – колечко золотое, – подумав, добавил Синцов. – От родительницы осталось. А может, и наоборот. Не помню точно. Давно это было.
   – А колечко что? – не отрываясь от письма, спросил Комаров.
   – Продал, наверное, – Синцов посмотрел в окно. – А может, подарил. Или сперли. Не знаю. Сколько лет прошло…
   – Да, немало…
   Комаров перечитал протокол, положил перед Синцовым.
   – Вот здесь, – он ткнул пальцем.
   Синцов пробежал глазами текст, взял ручку, подписал.
   – Так, а что там со скупками этими? – спросил он. – Что-то украли? Или вы просто так их рейдите время от времени, для профилактики?
   – И для профилактики тоже! – туманно объяснил Комаров, пряча протокол в папку. – Хотя факты тоже имеются.
   – Что за факты?
   – Много золота появилось в Москве. Вдруг, ни с того ни с сего. То ли приисковое, то ли гохрановское, то ли черт знает какое… Это мы и выясняем.
   – Ясно, – кивнул Леший.
   – Ты, кстати, из диггерских «закидок» золотишко не выносил? – неожиданно спросил Комаров и бросил на старого знакомца острый, цепкий, совсем не дружеский взгляд.
   – Попадалась как-то пара монет… Но они давным-давно проданы…
   – А Рудина, случайно, не знаешь?
   – Какого Рудина?
   – Любого.
   Леший покачал головой.
   – Я никакого не знаю.
   – Ну, ладно…
   Капитан поднялся и положил папку в сейф. Синцов слегка вытянул шею, чтобы рассмотреть, что там внутри, но ничего не увидел.
   – И что теперь? – спросил он.
   – Все! – объявил Комаров, усаживаясь на место. – Скупщиков будем дальше шерстить и в хвост и в гриву. А ты можешь жить-поживать себе дальше, так сказать, «ад арбитриум»! То есть, в переводе с латинского, по полному своему усмотрению!
   – Ого, – сказал Синцов, – латынь.
   – Остатки высшего юридического. По верхам прошелся, только чтобы диплом получить. Был молодой – времени не было, а сейчас жалею…
   Комаров махнул рукой, посмотрел на Лешего.
   – Пацаны те тоже с юрфака были, помнишь, – которых мы искали тогда с тобой?
   – Крюгер с теми говнюками? Ну, да. Сейчас кто-то из них, возможно, даже в прокуратуре работает или в суде заседает! – Синцов хмыкнул. – Забавно, конечно.
   – Забавно, – согласился Комаров. И добавил: – Пока дело не возбудили… Мы же как на минном поле. С одной стороны ножи да пули, с другой законники с наручниками…
   – Да уж. Под землей тоже так…
   Поулыбались.
   – Ну что, тогда я пошел, наверное.
   Синцов встал. Комаров тоже поднялся, протянул руку. Синцов ее пожал.
   – Будете у нас на Колыме, как говорится…
   – Лучше уж вы к нам! – отвечал, как положено, Синцов. – О! Чуть не забыл! – Он взял со стола паспорт, положил в карман.
   – А ведь это не бомж был, Леший! – неожиданно окликнул его Комаров, когда он был у самой двери. – Тогда, в коллекторе этом! Ну, скажи честно! Не бомж, не человек вообще! Ведь правильно?
   Синцов остановился, оглянулся.
   – Я до сих пор иногда закрою глаза и вижу, как оно враскорячку несется, летит, лохматое, темное! Летит, Леший! Человек так не может!
   – Ну, а кто это был тогда? – вопросил Синцов.
   – Не знаю! Вот ты – знаешь! Только говорить не хочешь!
   По лицу Лешего ничего определить нельзя. Чугун. Железобетон.
   – Ладно! – махнул рукой Комаров. – Не хочешь, и фиг с ним!
   – Это марл, – сказал Синцов.
   Капитан собирался включить чайник и застыл, не донеся руку до выключателя на корпусе.
   – Кто?
   – Марл. Марлы. Что-то вроде карликов, – сказал Синцов. – Они гораздо глубже живут, туда обычно никто из нас не спускается. А некоторые поднимаются выше, по коллекторам шастают. Жратву ищут и все такое.
   Комаров оторопело смотрел на него. Он забыл про чайник.
   – Это как у Герберта Уэллса, что ли? Морлоки?
   – Не знаю, как у Уэллса. Марлы и марлы. – Синцов развел руками. – Уроды. Мутанты. Хрен их знает…
   – Блин. Ты серьезно? – Капитан нахмурился. Тут же улыбнулся неуверенно. – Или прикалываешься?
   – Не прикалываюсь. Серьезно, – сказал Синцов. – Ладно, я пошел.
   – Подожди. Это же… Да постой ты, Леший! – Комаров почесал в затылке, вышел из-за стола. – И ты их видел? Сам?
   – А чего бы я говорил?
   – Я тоже хочу увидеть! Давай организуем это дело! В выходные как-нибудь! Возьми меня туда! Ну!
   – Я же сказал, что «в минус» не хожу.
   – Куда? А-а… Да что ты мне байки рассказываешь! – Комаров рассмеялся. – Как будто я молодая юристка на фирме! Я ж по глазам вижу! Ты не бомбила, не строитель и не этот, которые по квартирам ходят, всякую хрень впаривают!
   Он подошел к Синцову, опять протянул ему могучую квадратную ладонь:
   – Давай, не пропадай, Леший! Позвони мне как-нибудь. Или я сам тебя наберу. Сходим, посмотрим на это чудо. Я и не слышал никогда про марлов! Про чудовище лох-несское слышал, но оно далеко… А эти, выходит, прямо у нас под ногами! С меня, кстати… – Он выставил перед собой руки и развел ладони далеко в стороны. – С меня вот такая бутылка будет!
   – Да я и не пью.
   Капитан вздохнул:
   – Какой ты весь правильный! Даже подозрительно.
   Когда Леший ушел, Комаров еще какое-то время вышагивал по кабинету. Вспомнил про чайник, включил. «Марлы, – подумал он. – Почему марлы? Они сами себя так зовут, что ли? Какие-то мутанты, уроды… Значит, у них есть свой язык? И даже письменность, быть может?»
   Впрочем, это значения не имело. Он знал, что Леший вряд ли позвонит. Это он тоже увидел по глазам. Упертый парень! Судя по одежде и речи, социальный статус невысокий, но в себе абсолютно уверен.
   «Я тоже упертый, – подумал Комаров. – И статус у меня тоже невысокий. И вообще, у нас много общего…»
   Скоро уже должен был прийти следующий вызванный. А он все думал об ушедшем. Непонятно, всерьез Леший об этих марлах говорил? Точнее, когда говорил, вроде ясно, что всерьез. А сейчас, когда сидишь один в своем кабинете и хлебаешь чай из пакетика за обшарпанным столом, кажется: да как такое возможно? Вот в бомжей, которые живут в коллекторах, возле труб греются, поверить легче. Потому что их много раз видел и задерживал, для них закон имеется: убил, украл – «кам ту ми», как говорится, получи, что полагается. А вот если это какой-то неизвестный науке марл? Кто он вообще – человек или зверь? Каков его, так сказать, правовой статус?.. Сплошной туман!
   Но тогда, десять лет назад, Комаров и в самом деле видел что-то нечеловеческое. В этом-то все и дело.
   Капитан вздохнул. Хороший парень этот Леший. Скупщика Веренеева сразу вспомнил. Только объяснил плохо: пара серебряных монет, колечко, то ли там, то ли в другом месте, да давно было… А почему тогда запомнил? И почему скупщик записал его телефон? Непонятно! Так же, как с марлами… Только марлы по уголовному делу не проходят, а неизвестные сбытчики золота проходят. И марлов проверить нельзя, а людей – можно.
   Он придвинул клавиатуру компьютера и напечатал задание:
   «Прошу произвести установку на Синцова Алексея Ивановича…»
   В дверь постучали. Вошел худой, высокий человек лет пятидесяти. Он был заметно испуган.
   – Здравствуйте… Колбасин моя фамилия. Мне вот повестку прислали…
   – Проходите, господин Колбасин. Вы золото в скупку сдавали? – привычно начал очередной опрос капитан Комаров.
 
   Через неделю поступили установки на Синцова и Рудина. Практически одинаковые, будто написанные под копирку.
   «Синцов Алексей – офицер российской армии, участник боевых действий, после демобилизации постоянной работы не имел, на общественных началах сотрудничал с городской службой спасения, потом поступил на завод п/я 403, где несколько лет проработал в должности старшего смены ВОХР, уволен по собственному желанию, в настоящее время не работает, проживает в гражданском браке с Полиной Герасимовой в съемной квартире по адресу… Прописан в ранее занимаемой квартире по адресу… Выраженного круга общения не имеет. Связей, представляющих оперативный интерес, не имеет. Компрматериалами на него органы внутренних дел, наркоконтроля, ФСБ и таможни не располагают…»