Страница:
Фредерик Дар
Хлеб могильщиков
Все персонажи этой книги, а также имена, которые они носят, вымышлены. Всякое сходство с реальными лицами случайно.
Ф.Д.
Ф.Д.
1
Надо вдоволь натерпеться перед телефонной будкой, занятой женщиной, чтобы по-настоящему понять, до какой степени болтлив прекрасный пол.
Вот уже добрых десять минут я ждал своей очереди в этом провинциальном почтовом отделении под сочувствующим взглядом телефонистки, когда, наконец, дама окончила свою болтовню.
Поскольку телефонная кабина была с непрозрачными стеклами, я мог составить представление о ней только по ее голосу. И, не знаю почему, я ожидал, что оттуда выйдет маленькая нескладная толстушка. Но, когда она появилась, я понял, насколько нелепо представлять себе человека по его голосу.
В действительности это была женщина лет тридцати, стройная блондинка с голубыми, чуть навыкате глазами.
Живи она в Париже, она обладала бы тем, чего ей так не хватало, – чувством элегантности. Надетая на ней белая блузка, а особенно черный, английского покроя костюм, сшитый какой-нибудь старой портнихой, скрадывали в ее фигуре восемь десятых ее эффектности. Надо любить женщин так, как я, чтобы видеть, что эта под плохо сшитой одеждой имела талию с кольцо от салфетки и великолепные формы.
Я смотрел, как она удалялась, когда раздался ликующий голос телефонистки: – "Ваш Париж"...
"Мой Париж" в данном случае – это надтреснутый голос моего друга Фаржо, сопровождаемый непереносимым шорохом и треском. От телефонистки он уже знал, что это я.
– Привет, Блэз! Я ждал твоего звонка. Ну, что?
Я ответил не сразу. В кабине витал необычный запах духов, странно взволновавший меня. Я вдыхал его, прикрыв глаза. Он напоминал мне что-то неопределенно-хрупкое... Что-то туманное, из прошлого, которое не повторится никогда, что-то, от чего хотелось плакать...
Голос Фаржо трещал, как пончик в кипящем масле.
– Ну, что, отвечай! Алло! Я тебя спрашиваю...
– Нет, старина, дело не выгорело. Место уже занято.
Его удрученное молчание свидетельствовало об участии в моей судьбе. Фаржо был молодчина... Он мне ссудил денег на дорогу, сообщив об этой вакансии.
– Что ты хочешь, – утешил я его, – я же из тех парней, которые всегда опаздывают к раздаче...
Он обругал меня:
– С такими рассуждениями ты никогда ничего не добьешься, Блэз! У тебя психология побежденного. Чем больше пинков получаешь ты от жизни, тем ты довольнее. Мазохист, вот ты кто...
Я подождал, пока этот импульсивный тип выскажет все накипевшее.
– Ты считаешь, что это самый подходящий момент для психоанализа, старина?
Это заставило его сменить тон:
– Ты когда возвращаешься?
– Как можно раньше. Эта местность похожа на болото...
– У тебя еда-то есть?
– Не беспокойся, у моего желудка появились скрытые резервы.
– Ладно, я жду тебя сегодня вечером, к ужину. Не вешай нос, Блэз! Ты слышал о законе Азаиса?
– Да, это когда пополам наслаждений и неприятностей. Если это верно, так же как то, что мне тридцать лет, это значит, что я имею шанс дожить до шестидесяти.
После этого я повесил трубку, так как в ней раздался зуммер, извещавший об окончании заказанных трех минут.
Повернувшись, чтобы выйти из кабины, я почувствовал что-то под ногами. Это был бумажник из крокодиловой кожи. Я поднял его, говоря себе, что в нем может быть все, кроме денег. Судьба уже подбрасывала мне под ноги бумажники в те минуты жизни, когда найти их составляло особое удовольствие, но до сих пор все они содержали только какую-нибудь религиозную дребедень, пуговицы от штанов или ничего не стоящие иностранные марки.
Тем не менее прежде чем выйти, я сунул его в карман и пошел к телефонистке оплачивать заказ, прикидывая в уме содержимое моей находки.
Я быстро вышел с почты. Вокзал был недалеко. Поскольку он мне и был нужен, я направился прямо туда быстрым шагом. Я умышленно оттягивал удовольствие от того момента, когда обследую свою находку, давая себе несколько минут надежды. На вокзале, вместо того, чтобы купить билет, я поспешил к туалетам.
Я лихорадочно открыл бумажник и первое, что там увидел, была пачка из восьми банкнот по тысяче франков, сложенная вчетверо.
"Ну, малыш Блэз, – подумал я, – вот тебе маленькое утешение".
Я продолжил исследование. Из других отделений я вытащил удостоверение личности на имя Жермены Кастэн, куда была вклеена фотография той блондинки. На ней она была более молодой и менее красивой, чем нынче. Я смотрел на нее, плененный печальным взглядом женщины.
Кроме того, я нашел в кармашке для билетов крошечную фотографию мужчины моего возраста с крупными чертами лица. Вот и все, что было в бумажнике. Я уже хотел выбросить его в унитаз, взяв, конечно же, деньги, но вспомнил большие грустные глаза женщины...
В своей жизни я не всегда был честен, и угрызения совести никогда не мешали мне спать, однако я всегда считал себя галантным.
Я вышел, уборщик подметал пол в туалете. Я обратился к нему:
– Скажите-ка, вы знаете даму по имени Жермена Кастэн?
– На Верхней улице?
Действительно, этот адрес был на удостоверении. Я легко кивнул.
Опершись на свою метлу, уборщик ждал продолжения. Он явно скучал.
– Она... она живет одна? – спросил я после краткого колебания.
Этот вопрос его, казалось, удивил.
– Да нет, – обронил он таким тоном, будто в чем-то меня упрекал. – Она замужем за похоронным бюро.
– За кем? – спросил я оторопело.
– За похоронным... Ну, за Кастэном, его директором. Вы не знаете Кастэна? Грязный тип, тот еще...
Он уронил это "еще", явно намекая на что-то. Я понял, что для этого работяги мир был полон "грязных типов".
– А как пройти на Верхнюю улицу?
– Перейдите привокзальную площадь, дальше направо по главной улице. И по ней до тех пор, пока она не пойдет в гору. Там она уже называется Верхней.
Я поблагодарил его и пошел, чувствуя за спиной подозрительный взгляд.
Шагая по улочкам города, я чувствовал, будто опускаюсь в туннель, и мысль о том, что придется жить здесь, приводила меня в ужас. И только потом, оставшись без средств, без будущего, я по-настоящему пожалел о том, что появился здесь слишком поздно.
Я смаковал свою горечь, идя неспешным шагом к Верхней улице. Какой черт подтолкнул меня возвратить этот бумажник? Восемь тысяч франков были для меня удачной находкой, и в то же время они не должны подорвать бюджет этой скверно одетой дамочки. Но напрасно я рассуждал, я и сам не мог понять свое поведение. Счастливый случай соблаговолил дать мне возможность продержаться несколько дней, а я отбрасываю эту счастливую находку. И все это только для того, чтобы удивить ту женщину в скверном черном костюме? Или же...
Через некоторое время главная улица круто полезла вверх, и эмалированные дощечки на стенах известили меня, что я уже на Верхней улице.
Я увидел маленький магазинчик, дверь которого украшал, если можно так выразиться, погребальный венок, выкрашенный тусклой зеленью. Белые буквы гласили: "Похоронное бюро".
Я в нерешительности остановился... Было еще время развернуться и спокойно уйти к своему поезду.
В это время я заметил сквозь стекло выглядывающего, как из засады, невысокого мужчину, какого-то грязного и желтого, который смотрел на прохожих, как на оживших покойников, что, наверное, так и было.
"Муж", – подумал я.
Он походил на старую больную крысу. С таким сожителем той блондинке навряд ли было очень уж весело...
В мужчине было что-то злое. Это, как я сейчас понимаю, все и решило. Возможность щелкнуть по этому утиному носу, проникнуть в это логово и увидеть там милую, покорившуюся судьбе женщину стоила восьми тысяч франков.
Переходя улицу, я вспомнил о фотографии из бумажника и сказал себе, что блондинке навряд ли захочется, чтобы муж ее оттуда выудил. Я вытащил фотографию и сунул себе в карман. Потом я направился к двери, оттеснив желтого человечка внутрь магазина. Там было еще более тягостно, чем снаружи: тесно, темно, мрачно и веяло смертью. На стенах висели ленты с надписями, стояло несколько гробов, распятия из металла с бисером, мраморные надгробия и искусственные цветы. Все это странно напоминало ярмарочный тир. Я остановился, разглядывая желтого человечка. У него были седые, гладко зачесанные волосы, утиный нос с красным кончиком и быстрые глазки. Его тонкие губы сложились в гримасу, наподобие доброжелательной улыбки.
– Месье?
– Я могу поговорить с мадам Жерменой Кастэн?
Это его ошеломило. По всей вероятности, никто никогда не приходил к его жене. Я подумал, что он потребует у меня объяснений, но он спохватился и пошел к маленькой двери.
Когда он ее открыл, запах жареного мяса защекотал мне нос.
– Жермена! На секунду!
По его голосу я почувствовал, что он не очень-то нежен со своей женой. С бьющимся сердцем – Бог знает почему! – я уставился на дверь...
Она сменила свой черный костюм на набивную юбку, которая ей шла гораздо больше. Поверх был повязан маленький голубой передник размером с два носовых платка. В таком виде я находил ее в сто раз красивее.
– Этот господин хотел бы поговорить с тобой! – проворчал Кастэн.
Женщина покраснела и пугливо взглянула на меня. Я догадался, что моя персона чем-то смущала ее, и ей не удавалось определить, кто я.
– Я нашел ваш бумажник, – пробормотал я, вытаскивая его из кармана.
Она слегка побледнела.
– Боже мой! Так, значит, я его потеряла...
Торговец гробами злобно вмешался:
– Решительно, ты никогда не изменишься, бедная моя Жермена!
Он становился красноречивым...
– Как отблагодарить вас, месье? Там были деньги?
– Да.
Он буквально вырвал бумажник из рук своей жены. Та побледнела еще больше. Я подумал, что я верно поступил, вытащив оттуда фото толстомордого парня. Пока что ему было лучше находиться в моем кармане, чем в бумажнике мадам Кастэн. И действительно, могильщик обыскал весь бумажник из крокодиловой кожи.
– Восемь тысяч франков, – вздохнул он. – Ну, что же, можно сказать, что вы честный человек, месье.
Этот крик, идущий из самого сердца, рассмешил меня.
– Ты могла бы поблагодарить месье! – воскликнул Кастэн.
– Спасибо, – пробормотала женщина.
Похоже, она была близка к обмороку.
– Право же, не за что, это так естественно...
– Где вы его нашли? – поинтересовался муж. Голос его был полон подозрения. Жена бросила на меня отчаянный взгляд.
"Ясно, – подумал я, – ты не хочешь, чтобы я рассказывал о телефонной кабинке, милашка".
Тотчас же я мысленно связал маленькую фотографию и телефонный звонок.
– Я не смогу вам объяснить, – ответил я, – я не знаю города. И дополнил эти слова неопределенным жестом: – Там, на улице...
Я никогда не забуду полный признательности взгляд, которым она меня наградила. Я возродил в ней вкус к жизни...
Кастэн стал настойчиво предлагать мне аперитив. Я не заставил себя долго уговаривать. Давненько я не совал свой нос в стакан со спиртным и здорово нуждался в этом.
Из магазина мы прошли узким, освещенным тусклой лампочкой коридором в столовую, такую убогую, хоть вой!
– Садитесь, прошу вас!
Вначале мне захотелось убраться отсюда. Эта столовая походила на могилу. Она была длинная, узкая. И свет проникал только через форточку, выходящую во двор. Мебель была не лучше и не хуже той, что обычно встречается в домах мелких провинциальных лавочников. Но в этих стенах, оклеенных желтоватой, цвета неизлечимой болезни бумагой, каждый предмет казался каким-то элементом похоронных украшений. Как, черт подери, женщина могла жить здесь!
Кастэн усадил меня и налил стаканчик какой-то желтушной жидкости, которую он мне представил под претенциозным названием "домашний аперитив". Это было горько и сладко одновременно, я никогда не глотал такой ужасной микстуры.
В душе я ругал себя за свою честность, а эта кладбищенская крыса славила меня за этот поступок.
– Так вы не здешний?
– Нет. Из Парижа...
– Вы работаете?
– Я хотел бы. Поэтому я и приехал в ваш город. Друг сообщил мне, что каучуковая фабрика искала коммивояжера. Я раньше уже работал в химической промышленности.
В его голосе слышался интерес, когда он спросил меня:
– Одним словом, вы сейчас без работы?
– Одним словом, да. Два года назад я оставил работу в Париже и связался с одним мошенником, который собирался организовать предприятие в Марокко. Туда ушли и те небольшие сбережения, что были у меня. Два года я томился в маленьком бюро в Касабланке. Там была жуткая жара, и я никогда не видел у нас никого, даже своего компаньона. Я вернулся в прошлом месяце. Хотел найти работу там, но в ту пору французу в Марокко устроиться было непросто. Короче, я снова во Франции, без единого сантима, без работы. Это совсем не смешно.
– Вы женаты?
– По счастью, нет.
Это я сказал от чистого сердца, при этом живо повернулся к молодой женщине, неподвижно стоявшей у косяка двери.
– Я хочу сказать, по счастью для женщины, которая могла бы за меня выйти.
Она улыбнулась мне. Это было первый раз, и мне показалось, что луч света осветил комнату.
– Здесь у вас с работой не вышло? – спросил могильщик.
– Меня опередили.
– А вам хотелось бы работать в наших местах?
– Все равно где. Ну а здесь... Местность мне нравится. Я и сам из провинции.
Это, конечно же, было "липой", я это сказал только затем, чтобы понравиться им.
Он схватил свою проклятую бутылку с домашним аперитивом.
– Еще слезинку?
Поистине у него был профессиональный жаргон.
– Нет, право, вообще-то я не пью.
Он одобрительно поморгал.
– Вы правы. Мой папаша был алкоголиком, а за разбитые горшки платит Ашилл Кастэн. – И добавил с гордостью: – Ашилл – это я.
Наступило время прощания. Жена вернулась к плите.
– Ну, что ж, месье Кастэн, рад был познакомиться...
– Еще раз спасибо.
Мы пожали руки перед тем, как выйти за порог магазина. Его рука была сухой и холодной. Он не отпустил меня. Его пальцы были, как когти хищной птицы.
– Скажите-ка, месье...
Я вспомнил, что еще не представился.
– Блэз Деланж.
Я ожидал продолжения, но он, казалось, колебался. В его быстрых маленьких глазках читалось раздумье, что для него было непривычным.
– Вы хотите что-то сказать?
Он внимательно оглядел меня с ног до головы без всякого стеснения. Я едва сдержался, чтобы не послать его.
– А если я сделаю вам одно предложение?
– Мне?
– Вас это удивляет?
– Господи, это зависит от того, о чем пойдет речь.
Блондинка вернулась из кухни, где она добавляла воду в телячье жаркое.
– Вы уходите? – спросила она.
В ее голосе был немой укор, а большие голубые глаза казались еще более встревоженными.
– Мне надо на поезд и...
Но муж прервал меня:
– Ты знаешь, о чем я подумал, Жермена?
На самом деле он обращался ко мне, просто разговаривать с женой было для него проще. Гробовщик прочистил горло.
– Мне нужен помощник, чтобы заменять меня, так как мое здоровье оставляет желать лучшего. Поскольку месье ищет работу... Мне кажется, что...
Клянусь, я чуть не расхохотался. Это было самое необычное предложение, какое мне когда-либо делали. Я – могильщик... Я представил себя в треуголке, в туфлях с пряжками, с черной накидкой на плечах, идущим впереди похоронной процессии. Нет, это уж слишком похоже на фарс. Однако я удержался от смеха.
– Заменять вас в чем? – спросил я. – Я совершенно не знаю вашу профессию, месье Кастэн, кроме того, это не слишком веселое занятие.
– Вы ошибаетесь, оно не хуже других.
Ну вот, я его завел. Как и все люди, страдающие желудком, он был крайне чувствителен.
– Я этого не отрицаю, однако считаю, что оно требует некоторых... э-э-э... качеств, которыми я не обладаю.
– Но которые вы сможете приобрести. Конечно, речь не идет о том, чтобы вы организовывали похороны, но наше ремесло включает в себя и другие стороны, которые меня утомляют. Наша работа, видите ли, начинается с каталога... А вы, месье Деланж, боитесь мертвых?
Я прокрутил в голове всех своих умерших знакомых.
– Страх – это не то слово. Я... Они у меня вызывают робость.
– От этой робости легко избавиться, поверьте мне. Вначале и я был, как вы... А потом привык.
Кастэн пожал плечами.
– Я знаю, профаны городят всякое о нашей профессии. Им трудно представить, что это нормальная работа. Однако я могу вас уверить, что хлеб могильщиков имеет тот же вкус, что и хлеб людей других профессий.
В это время в магазине зазвонил телефон, и он вышел. Оставшись наедине с женщиной, я вытащил из кармана фотографию и незаметно протянул ей.
– Возьмите.
Она сунула ее за вырез блузки и прошептала:
– Спасибо.
Некоторое время мы смотрели друг на друга, Жермена была из тех женщин, которых хочется видеть немного несчастными, чтобы иметь возможность их утешить.
Раздался щелчок, извещавший о конце телефонного разговора.
– Оставайтесь, – выдохнула она.
Произнесла ли она на самом деле это слово, я не знаю. Теперь я спрашиваю себя, а не почудилось ли мне?
Кастэн вернулся с удовлетворенным видом.
– Звонили по поводу клиента, – ликующе сказал он. – Безработица нам не угрожает. Конечно, пенициллин и сульфамиды у нас кое-что отнимают, но... Что вы решили?
Я чувствовал на себе взгляд его жены, не осмеливаясь посмотреть на нее.
– Можно попробовать, – вздохнул я.
Вот уже добрых десять минут я ждал своей очереди в этом провинциальном почтовом отделении под сочувствующим взглядом телефонистки, когда, наконец, дама окончила свою болтовню.
Поскольку телефонная кабина была с непрозрачными стеклами, я мог составить представление о ней только по ее голосу. И, не знаю почему, я ожидал, что оттуда выйдет маленькая нескладная толстушка. Но, когда она появилась, я понял, насколько нелепо представлять себе человека по его голосу.
В действительности это была женщина лет тридцати, стройная блондинка с голубыми, чуть навыкате глазами.
Живи она в Париже, она обладала бы тем, чего ей так не хватало, – чувством элегантности. Надетая на ней белая блузка, а особенно черный, английского покроя костюм, сшитый какой-нибудь старой портнихой, скрадывали в ее фигуре восемь десятых ее эффектности. Надо любить женщин так, как я, чтобы видеть, что эта под плохо сшитой одеждой имела талию с кольцо от салфетки и великолепные формы.
Я смотрел, как она удалялась, когда раздался ликующий голос телефонистки: – "Ваш Париж"...
"Мой Париж" в данном случае – это надтреснутый голос моего друга Фаржо, сопровождаемый непереносимым шорохом и треском. От телефонистки он уже знал, что это я.
– Привет, Блэз! Я ждал твоего звонка. Ну, что?
Я ответил не сразу. В кабине витал необычный запах духов, странно взволновавший меня. Я вдыхал его, прикрыв глаза. Он напоминал мне что-то неопределенно-хрупкое... Что-то туманное, из прошлого, которое не повторится никогда, что-то, от чего хотелось плакать...
Голос Фаржо трещал, как пончик в кипящем масле.
– Ну, что, отвечай! Алло! Я тебя спрашиваю...
– Нет, старина, дело не выгорело. Место уже занято.
Его удрученное молчание свидетельствовало об участии в моей судьбе. Фаржо был молодчина... Он мне ссудил денег на дорогу, сообщив об этой вакансии.
– Что ты хочешь, – утешил я его, – я же из тех парней, которые всегда опаздывают к раздаче...
Он обругал меня:
– С такими рассуждениями ты никогда ничего не добьешься, Блэз! У тебя психология побежденного. Чем больше пинков получаешь ты от жизни, тем ты довольнее. Мазохист, вот ты кто...
Я подождал, пока этот импульсивный тип выскажет все накипевшее.
– Ты считаешь, что это самый подходящий момент для психоанализа, старина?
Это заставило его сменить тон:
– Ты когда возвращаешься?
– Как можно раньше. Эта местность похожа на болото...
– У тебя еда-то есть?
– Не беспокойся, у моего желудка появились скрытые резервы.
– Ладно, я жду тебя сегодня вечером, к ужину. Не вешай нос, Блэз! Ты слышал о законе Азаиса?
– Да, это когда пополам наслаждений и неприятностей. Если это верно, так же как то, что мне тридцать лет, это значит, что я имею шанс дожить до шестидесяти.
После этого я повесил трубку, так как в ней раздался зуммер, извещавший об окончании заказанных трех минут.
Повернувшись, чтобы выйти из кабины, я почувствовал что-то под ногами. Это был бумажник из крокодиловой кожи. Я поднял его, говоря себе, что в нем может быть все, кроме денег. Судьба уже подбрасывала мне под ноги бумажники в те минуты жизни, когда найти их составляло особое удовольствие, но до сих пор все они содержали только какую-нибудь религиозную дребедень, пуговицы от штанов или ничего не стоящие иностранные марки.
Тем не менее прежде чем выйти, я сунул его в карман и пошел к телефонистке оплачивать заказ, прикидывая в уме содержимое моей находки.
Я быстро вышел с почты. Вокзал был недалеко. Поскольку он мне и был нужен, я направился прямо туда быстрым шагом. Я умышленно оттягивал удовольствие от того момента, когда обследую свою находку, давая себе несколько минут надежды. На вокзале, вместо того, чтобы купить билет, я поспешил к туалетам.
Я лихорадочно открыл бумажник и первое, что там увидел, была пачка из восьми банкнот по тысяче франков, сложенная вчетверо.
"Ну, малыш Блэз, – подумал я, – вот тебе маленькое утешение".
Я продолжил исследование. Из других отделений я вытащил удостоверение личности на имя Жермены Кастэн, куда была вклеена фотография той блондинки. На ней она была более молодой и менее красивой, чем нынче. Я смотрел на нее, плененный печальным взглядом женщины.
Кроме того, я нашел в кармашке для билетов крошечную фотографию мужчины моего возраста с крупными чертами лица. Вот и все, что было в бумажнике. Я уже хотел выбросить его в унитаз, взяв, конечно же, деньги, но вспомнил большие грустные глаза женщины...
В своей жизни я не всегда был честен, и угрызения совести никогда не мешали мне спать, однако я всегда считал себя галантным.
Я вышел, уборщик подметал пол в туалете. Я обратился к нему:
– Скажите-ка, вы знаете даму по имени Жермена Кастэн?
– На Верхней улице?
Действительно, этот адрес был на удостоверении. Я легко кивнул.
Опершись на свою метлу, уборщик ждал продолжения. Он явно скучал.
– Она... она живет одна? – спросил я после краткого колебания.
Этот вопрос его, казалось, удивил.
– Да нет, – обронил он таким тоном, будто в чем-то меня упрекал. – Она замужем за похоронным бюро.
– За кем? – спросил я оторопело.
– За похоронным... Ну, за Кастэном, его директором. Вы не знаете Кастэна? Грязный тип, тот еще...
Он уронил это "еще", явно намекая на что-то. Я понял, что для этого работяги мир был полон "грязных типов".
– А как пройти на Верхнюю улицу?
– Перейдите привокзальную площадь, дальше направо по главной улице. И по ней до тех пор, пока она не пойдет в гору. Там она уже называется Верхней.
Я поблагодарил его и пошел, чувствуя за спиной подозрительный взгляд.
* * *
Когда на каучуковой фабрике мне ответили, что место, на которое я рассчитывал, уже занято, моей первой реакцией было чувство огромного облегчения. Провинция меня не манит, а угнетает.Шагая по улочкам города, я чувствовал, будто опускаюсь в туннель, и мысль о том, что придется жить здесь, приводила меня в ужас. И только потом, оставшись без средств, без будущего, я по-настоящему пожалел о том, что появился здесь слишком поздно.
Я смаковал свою горечь, идя неспешным шагом к Верхней улице. Какой черт подтолкнул меня возвратить этот бумажник? Восемь тысяч франков были для меня удачной находкой, и в то же время они не должны подорвать бюджет этой скверно одетой дамочки. Но напрасно я рассуждал, я и сам не мог понять свое поведение. Счастливый случай соблаговолил дать мне возможность продержаться несколько дней, а я отбрасываю эту счастливую находку. И все это только для того, чтобы удивить ту женщину в скверном черном костюме? Или же...
Через некоторое время главная улица круто полезла вверх, и эмалированные дощечки на стенах известили меня, что я уже на Верхней улице.
Я увидел маленький магазинчик, дверь которого украшал, если можно так выразиться, погребальный венок, выкрашенный тусклой зеленью. Белые буквы гласили: "Похоронное бюро".
Я в нерешительности остановился... Было еще время развернуться и спокойно уйти к своему поезду.
В это время я заметил сквозь стекло выглядывающего, как из засады, невысокого мужчину, какого-то грязного и желтого, который смотрел на прохожих, как на оживших покойников, что, наверное, так и было.
"Муж", – подумал я.
Он походил на старую больную крысу. С таким сожителем той блондинке навряд ли было очень уж весело...
В мужчине было что-то злое. Это, как я сейчас понимаю, все и решило. Возможность щелкнуть по этому утиному носу, проникнуть в это логово и увидеть там милую, покорившуюся судьбе женщину стоила восьми тысяч франков.
Переходя улицу, я вспомнил о фотографии из бумажника и сказал себе, что блондинке навряд ли захочется, чтобы муж ее оттуда выудил. Я вытащил фотографию и сунул себе в карман. Потом я направился к двери, оттеснив желтого человечка внутрь магазина. Там было еще более тягостно, чем снаружи: тесно, темно, мрачно и веяло смертью. На стенах висели ленты с надписями, стояло несколько гробов, распятия из металла с бисером, мраморные надгробия и искусственные цветы. Все это странно напоминало ярмарочный тир. Я остановился, разглядывая желтого человечка. У него были седые, гладко зачесанные волосы, утиный нос с красным кончиком и быстрые глазки. Его тонкие губы сложились в гримасу, наподобие доброжелательной улыбки.
– Месье?
– Я могу поговорить с мадам Жерменой Кастэн?
Это его ошеломило. По всей вероятности, никто никогда не приходил к его жене. Я подумал, что он потребует у меня объяснений, но он спохватился и пошел к маленькой двери.
Когда он ее открыл, запах жареного мяса защекотал мне нос.
– Жермена! На секунду!
По его голосу я почувствовал, что он не очень-то нежен со своей женой. С бьющимся сердцем – Бог знает почему! – я уставился на дверь...
Она сменила свой черный костюм на набивную юбку, которая ей шла гораздо больше. Поверх был повязан маленький голубой передник размером с два носовых платка. В таком виде я находил ее в сто раз красивее.
– Этот господин хотел бы поговорить с тобой! – проворчал Кастэн.
Женщина покраснела и пугливо взглянула на меня. Я догадался, что моя персона чем-то смущала ее, и ей не удавалось определить, кто я.
– Я нашел ваш бумажник, – пробормотал я, вытаскивая его из кармана.
Она слегка побледнела.
– Боже мой! Так, значит, я его потеряла...
Торговец гробами злобно вмешался:
– Решительно, ты никогда не изменишься, бедная моя Жермена!
Он становился красноречивым...
– Как отблагодарить вас, месье? Там были деньги?
– Да.
Он буквально вырвал бумажник из рук своей жены. Та побледнела еще больше. Я подумал, что я верно поступил, вытащив оттуда фото толстомордого парня. Пока что ему было лучше находиться в моем кармане, чем в бумажнике мадам Кастэн. И действительно, могильщик обыскал весь бумажник из крокодиловой кожи.
– Восемь тысяч франков, – вздохнул он. – Ну, что же, можно сказать, что вы честный человек, месье.
Этот крик, идущий из самого сердца, рассмешил меня.
– Ты могла бы поблагодарить месье! – воскликнул Кастэн.
– Спасибо, – пробормотала женщина.
Похоже, она была близка к обмороку.
– Право же, не за что, это так естественно...
– Где вы его нашли? – поинтересовался муж. Голос его был полон подозрения. Жена бросила на меня отчаянный взгляд.
"Ясно, – подумал я, – ты не хочешь, чтобы я рассказывал о телефонной кабинке, милашка".
Тотчас же я мысленно связал маленькую фотографию и телефонный звонок.
– Я не смогу вам объяснить, – ответил я, – я не знаю города. И дополнил эти слова неопределенным жестом: – Там, на улице...
Я никогда не забуду полный признательности взгляд, которым она меня наградила. Я возродил в ней вкус к жизни...
Кастэн стал настойчиво предлагать мне аперитив. Я не заставил себя долго уговаривать. Давненько я не совал свой нос в стакан со спиртным и здорово нуждался в этом.
Из магазина мы прошли узким, освещенным тусклой лампочкой коридором в столовую, такую убогую, хоть вой!
– Садитесь, прошу вас!
Вначале мне захотелось убраться отсюда. Эта столовая походила на могилу. Она была длинная, узкая. И свет проникал только через форточку, выходящую во двор. Мебель была не лучше и не хуже той, что обычно встречается в домах мелких провинциальных лавочников. Но в этих стенах, оклеенных желтоватой, цвета неизлечимой болезни бумагой, каждый предмет казался каким-то элементом похоронных украшений. Как, черт подери, женщина могла жить здесь!
Кастэн усадил меня и налил стаканчик какой-то желтушной жидкости, которую он мне представил под претенциозным названием "домашний аперитив". Это было горько и сладко одновременно, я никогда не глотал такой ужасной микстуры.
В душе я ругал себя за свою честность, а эта кладбищенская крыса славила меня за этот поступок.
– Так вы не здешний?
– Нет. Из Парижа...
– Вы работаете?
– Я хотел бы. Поэтому я и приехал в ваш город. Друг сообщил мне, что каучуковая фабрика искала коммивояжера. Я раньше уже работал в химической промышленности.
В его голосе слышался интерес, когда он спросил меня:
– Одним словом, вы сейчас без работы?
– Одним словом, да. Два года назад я оставил работу в Париже и связался с одним мошенником, который собирался организовать предприятие в Марокко. Туда ушли и те небольшие сбережения, что были у меня. Два года я томился в маленьком бюро в Касабланке. Там была жуткая жара, и я никогда не видел у нас никого, даже своего компаньона. Я вернулся в прошлом месяце. Хотел найти работу там, но в ту пору французу в Марокко устроиться было непросто. Короче, я снова во Франции, без единого сантима, без работы. Это совсем не смешно.
– Вы женаты?
– По счастью, нет.
Это я сказал от чистого сердца, при этом живо повернулся к молодой женщине, неподвижно стоявшей у косяка двери.
– Я хочу сказать, по счастью для женщины, которая могла бы за меня выйти.
Она улыбнулась мне. Это было первый раз, и мне показалось, что луч света осветил комнату.
– Здесь у вас с работой не вышло? – спросил могильщик.
– Меня опередили.
– А вам хотелось бы работать в наших местах?
– Все равно где. Ну а здесь... Местность мне нравится. Я и сам из провинции.
Это, конечно же, было "липой", я это сказал только затем, чтобы понравиться им.
Он схватил свою проклятую бутылку с домашним аперитивом.
– Еще слезинку?
Поистине у него был профессиональный жаргон.
– Нет, право, вообще-то я не пью.
Он одобрительно поморгал.
– Вы правы. Мой папаша был алкоголиком, а за разбитые горшки платит Ашилл Кастэн. – И добавил с гордостью: – Ашилл – это я.
Наступило время прощания. Жена вернулась к плите.
– Ну, что ж, месье Кастэн, рад был познакомиться...
– Еще раз спасибо.
Мы пожали руки перед тем, как выйти за порог магазина. Его рука была сухой и холодной. Он не отпустил меня. Его пальцы были, как когти хищной птицы.
– Скажите-ка, месье...
Я вспомнил, что еще не представился.
– Блэз Деланж.
Я ожидал продолжения, но он, казалось, колебался. В его быстрых маленьких глазках читалось раздумье, что для него было непривычным.
– Вы хотите что-то сказать?
Он внимательно оглядел меня с ног до головы без всякого стеснения. Я едва сдержался, чтобы не послать его.
– А если я сделаю вам одно предложение?
– Мне?
– Вас это удивляет?
– Господи, это зависит от того, о чем пойдет речь.
Блондинка вернулась из кухни, где она добавляла воду в телячье жаркое.
– Вы уходите? – спросила она.
В ее голосе был немой укор, а большие голубые глаза казались еще более встревоженными.
– Мне надо на поезд и...
Но муж прервал меня:
– Ты знаешь, о чем я подумал, Жермена?
На самом деле он обращался ко мне, просто разговаривать с женой было для него проще. Гробовщик прочистил горло.
– Мне нужен помощник, чтобы заменять меня, так как мое здоровье оставляет желать лучшего. Поскольку месье ищет работу... Мне кажется, что...
Клянусь, я чуть не расхохотался. Это было самое необычное предложение, какое мне когда-либо делали. Я – могильщик... Я представил себя в треуголке, в туфлях с пряжками, с черной накидкой на плечах, идущим впереди похоронной процессии. Нет, это уж слишком похоже на фарс. Однако я удержался от смеха.
– Заменять вас в чем? – спросил я. – Я совершенно не знаю вашу профессию, месье Кастэн, кроме того, это не слишком веселое занятие.
– Вы ошибаетесь, оно не хуже других.
Ну вот, я его завел. Как и все люди, страдающие желудком, он был крайне чувствителен.
– Я этого не отрицаю, однако считаю, что оно требует некоторых... э-э-э... качеств, которыми я не обладаю.
– Но которые вы сможете приобрести. Конечно, речь не идет о том, чтобы вы организовывали похороны, но наше ремесло включает в себя и другие стороны, которые меня утомляют. Наша работа, видите ли, начинается с каталога... А вы, месье Деланж, боитесь мертвых?
Я прокрутил в голове всех своих умерших знакомых.
– Страх – это не то слово. Я... Они у меня вызывают робость.
– От этой робости легко избавиться, поверьте мне. Вначале и я был, как вы... А потом привык.
Кастэн пожал плечами.
– Я знаю, профаны городят всякое о нашей профессии. Им трудно представить, что это нормальная работа. Однако я могу вас уверить, что хлеб могильщиков имеет тот же вкус, что и хлеб людей других профессий.
В это время в магазине зазвонил телефон, и он вышел. Оставшись наедине с женщиной, я вытащил из кармана фотографию и незаметно протянул ей.
– Возьмите.
Она сунула ее за вырез блузки и прошептала:
– Спасибо.
Некоторое время мы смотрели друг на друга, Жермена была из тех женщин, которых хочется видеть немного несчастными, чтобы иметь возможность их утешить.
Раздался щелчок, извещавший о конце телефонного разговора.
– Оставайтесь, – выдохнула она.
Произнесла ли она на самом деле это слово, я не знаю. Теперь я спрашиваю себя, а не почудилось ли мне?
Кастэн вернулся с удовлетворенным видом.
– Звонили по поводу клиента, – ликующе сказал он. – Безработица нам не угрожает. Конечно, пенициллин и сульфамиды у нас кое-что отнимают, но... Что вы решили?
Я чувствовал на себе взгляд его жены, не осмеливаясь посмотреть на нее.
– Можно попробовать, – вздохнул я.
2
Конечно, златые горы он не предлагал: двадцать тысяч франков в месяц, обед в полдень и небольшой процент с дел.
Кастэн уверял меня, что таким образом я смогу улучшить свое положение. С учетом обедов это давало заработок около пятидесяти тысяч франков.
Могильщик сказал, что с таким доходом в их городке я буду жить как принц. Он знает небольшой отель, где я смогу устроиться за сносную плату. Короче, он нахваливал мою новую жизнь тем больше, чем больше я сомневался.
– И потом, – заключил он, – в конце концов, если дело не пойдет, мы всегда сможем расстаться, не так ли?
Я согласился.
– Хорошо, вы едете в Париж за вашим чемоданом и возвращаетесь?
Я подумал, что если опять окажусь в столице, то никогда больше не выберусь оттуда, чтобы схоронить себя в этой дыре, точнее, чтобы хоронить других.
– Не беда, у меня есть товарищ, который сможет выслать мои вещи. Если вы позволите, я ему позвоню.
– Звоните сейчас же.
Кастэн был мил. Его жена поставила еще один прибор, пока мы ждали звонка. От вкусного запаха мяса меня аж мутило: я ел от случая к случаю, и настоящая еда искушала меня.
Меня соединили с Фаржо, и в двух словах я объяснил ему, что нашел подходящее дельце.
– В какой области? – встревожился он.
– Похоронное дело.
– Нет, серьезно...
– Серьезно. Я буду продавать гробы, старина. Ты даже не знаешь, как это здорово.
Разговаривая, я разглядывал "образцы", развешанные по стенам этого зловещего магазина. Он мне пообещал, что перешлет в этот же день мой чемодан.
Застолье было сердечным. Кастэн явно разволновался из-за моего присутствия.
– Кстати, вы умеете водить машину?
– Да, а что?
– Я подумываю о фургоне. Конечно, для самих похорон у меня кое-что есть, но не постоянно. Кроме того, возможны и другие перевозки: забрать из морга, перевезти...
Жермена Кастэн взглядом подбадривала меня. Она понимала, насколько этот разговор мне кажется варварским, и старалась смягчить его, как могла. А могла она многое... Я думаю, женщина поняла, что я согласился только из-за нее. В определенном смысле это и облегчало наши отношения, и чертовски усложняло их!
Я стремился остаться наедине с ней, чтобы поговорить. Эта странная пара скрывала какую-то тайну...
Но желанный разговор в этот день не состоялся. После обеда Кастэн потащил меня в привокзальную гостиницу, где, ссылаясь на свою дружбу с управляющим, он добился комнаты с видом на улицу за непомерную, на мой взгляд, цену.
Затем мы пошли к клиентам, звонившим утром. Это были по здешним меркам богатые люди, у них была лесопилка. Утром скончался их дед. Прежде чем переступить порог, мой "патрон" преподал мне курс практической психологии.
– Видите, Деланж, – сказал он мне, – здесь не на что рассчитывать. Увидите, это будет предпоследний класс и нищенский гроб.
– Почему вы так думаете?
– Потому что речь идет о дедушке. Вот уже десять лет, как они кормили его с ложечки и трижды в день меняли постельное белье. Если бы они могли, то выбросили бы покойника на помойку.
Он крутанул древнюю бронзовую вертушку звонка, и старая сморщенная служанка открыла нам дверь, фальшиво хныча. Она отвела нас в комнату умершего, где семья показывала покойника соседям и в двадцатый раз рассказывала о его смерти.
Сын усопшего, здоровый краснорожий детина с белыми волосами, увлек нас в столовую, он выставил три стакана на стол и вытащил старую бутылку бургундского. Пока хозяин дома искал штопор, Кастэн шепнул мне:
– Эти мерзавцы меня убивают своей выпивкой. И отказаться невозможно, это их раздражает.
– Перейдем к жестокой необходимости, – протяжно завел он.
Его постная мина вызывала у меня смех. Он заметил это и бросил яростный взгляд, затем извлек из портфеля папочку с рисунком, в которой были фотографии гробов, распятий, катафалков и других похоронных безделушек.
– Что вы выберете, месье Ришар?
Краснорожий толстяк покачал головой.
– Самое необходимое, – заявил он без обиняков. – Вы знали моего отца? Вкусы у него были простые.
Снова красноречивый взгляд Кастэна... В его глазах читалось: "Я же вам говорил..."
Я разозлился:
– Месье Ришар, – бросился я в атаку, – это как раз по вашей части... У вас есть доски, и будет достаточно сбить из них гроб. Мы же хотим помочь вам воздать последние почести вашему отцу и доказать вашим близким, что для вас он не просто надоевший старикашка!
У Кастэна перехватило дыхание. Его глазенки увеличились так, что я смог в них увидеть себя, как в дьявольском зеркале. Его правый ботинок безуспешно шаркал по полу, нащупывая мой левый, который я благоразумно сунул под ножку стула. Наш клиент выглядел как побитая собака.
– Конечно, – пробормотал он, – конечно, и я тоже говорю...
Я был в ударе, почувствовав своеобразный юмор в этом необычном ремесле.
– Ну, конечно, месье Ришар, вы говорите "самое необходимое"! Надеюсь, я вас не оскорблю, посчитав, что в этой ситуации вы исходите из соображений экономии и вы, надеюсь, не думаете, что кто-то намерен воспользоваться вашим горем. Однако посмотрим правде в глаза. Вы потеряли того, кому обязаны всем. Что подумают люди, если они увидят, что вы его хороните как попало? Вы же знаете их! Всегда готовы посплетничать, оплевать любого. Они скажут, что вы неблагодарны, или, что еще хуже для вашего дела, что у вас нет денег, чтобы выглядеть прилично.
Была задета его гордость.
– Вы правы, – заявил он. Затем обратился к Кастэну: – Он верно говорит. Мне нравятся красноречивые люди. Это ваш служащий?
– Да, – кивнул Кастэн, – он из Парижа.
Ему оставалось лишь вытащить свой каталог и сообщить цены. Торговец досками созрел. Я думаю, имей мы в нашем каталоге гроб из чистого золота, мы бы продали и его.
Выйдя на улицу, Кастэн долго не мог вымолвить ни слова. Раздраженный молчанием, я сам вызвал его на разговор:
– Ну, патрон, что вы скажете о таком начале?
Он остановился, пожал плечами и пробормотал:
– Ваши методы несколько резковаты. Но результат сногсшибательный!
– А разве это не самое главное?
– Действительно. Но другие могли бы возмутиться.
– Ну и что? Экая важность, если вы не боитесь конкуренции. Нет, месье Кастэн, клиенты любят, когда их подталкивают. Большинство людей не могут сами решиться, вот они и признательны вам, что вы делаете это за них.
Но я его не убедил до конца. Он угрюмо молчал до самого дома.
Жермена оставалась в магазине, что-то подсчитывая за стойкой. Когда она меня увидела, ее глаза просияли.
– Он великолепен! – заявил Кастэн, вешая свою шляпу с краями, загнутыми наподобие ручек гроба. – Ты знаешь толстого Ришара с лесопилки? Скуповат, не правда ли? Так вот, он его обработал в мгновение ока.
Я не ожидал такого взрыва энтузиазма.
– Оставайтесь обедать, – предложил мой хозяин.
Я старался не смотреть на его жену.
– Нет. Как договорились – только в полдень. Кроме того, я очень устал и собираюсь пораньше лечь.
Он не настаивал.
– Как хотите. Не желаете ли аванс в счет вашей зарплаты?
– Не сейчас, мы еще поговорим об этом.
– Согласен.
Я откланялся со смутным чувством вины перед женщиной. Мне казалось, что я оставляю ее среди заброшенного кладбища.
Мне захотелось посидеть в одиночестве где-нибудь в тенистом уголке. Идти спать было еще рано. Я решил сходить на вокзал, чтобы купить сигарет и какие-нибудь журналы.
Стояла прекрасная весенняя ночь, с незнакомыми звездами и запахами, доносимыми слабым ветерком. С порога гостиницы я жадно вдыхал этот воздух. Ночь вливала в меня силы.
Кастэн уверял меня, что таким образом я смогу улучшить свое положение. С учетом обедов это давало заработок около пятидесяти тысяч франков.
Могильщик сказал, что с таким доходом в их городке я буду жить как принц. Он знает небольшой отель, где я смогу устроиться за сносную плату. Короче, он нахваливал мою новую жизнь тем больше, чем больше я сомневался.
– И потом, – заключил он, – в конце концов, если дело не пойдет, мы всегда сможем расстаться, не так ли?
Я согласился.
– Хорошо, вы едете в Париж за вашим чемоданом и возвращаетесь?
Я подумал, что если опять окажусь в столице, то никогда больше не выберусь оттуда, чтобы схоронить себя в этой дыре, точнее, чтобы хоронить других.
– Не беда, у меня есть товарищ, который сможет выслать мои вещи. Если вы позволите, я ему позвоню.
– Звоните сейчас же.
Кастэн был мил. Его жена поставила еще один прибор, пока мы ждали звонка. От вкусного запаха мяса меня аж мутило: я ел от случая к случаю, и настоящая еда искушала меня.
Меня соединили с Фаржо, и в двух словах я объяснил ему, что нашел подходящее дельце.
– В какой области? – встревожился он.
– Похоронное дело.
– Нет, серьезно...
– Серьезно. Я буду продавать гробы, старина. Ты даже не знаешь, как это здорово.
Разговаривая, я разглядывал "образцы", развешанные по стенам этого зловещего магазина. Он мне пообещал, что перешлет в этот же день мой чемодан.
Застолье было сердечным. Кастэн явно разволновался из-за моего присутствия.
– Кстати, вы умеете водить машину?
– Да, а что?
– Я подумываю о фургоне. Конечно, для самих похорон у меня кое-что есть, но не постоянно. Кроме того, возможны и другие перевозки: забрать из морга, перевезти...
Жермена Кастэн взглядом подбадривала меня. Она понимала, насколько этот разговор мне кажется варварским, и старалась смягчить его, как могла. А могла она многое... Я думаю, женщина поняла, что я согласился только из-за нее. В определенном смысле это и облегчало наши отношения, и чертовски усложняло их!
Я стремился остаться наедине с ней, чтобы поговорить. Эта странная пара скрывала какую-то тайну...
Но желанный разговор в этот день не состоялся. После обеда Кастэн потащил меня в привокзальную гостиницу, где, ссылаясь на свою дружбу с управляющим, он добился комнаты с видом на улицу за непомерную, на мой взгляд, цену.
Затем мы пошли к клиентам, звонившим утром. Это были по здешним меркам богатые люди, у них была лесопилка. Утром скончался их дед. Прежде чем переступить порог, мой "патрон" преподал мне курс практической психологии.
– Видите, Деланж, – сказал он мне, – здесь не на что рассчитывать. Увидите, это будет предпоследний класс и нищенский гроб.
– Почему вы так думаете?
– Потому что речь идет о дедушке. Вот уже десять лет, как они кормили его с ложечки и трижды в день меняли постельное белье. Если бы они могли, то выбросили бы покойника на помойку.
Он крутанул древнюю бронзовую вертушку звонка, и старая сморщенная служанка открыла нам дверь, фальшиво хныча. Она отвела нас в комнату умершего, где семья показывала покойника соседям и в двадцатый раз рассказывала о его смерти.
Сын усопшего, здоровый краснорожий детина с белыми волосами, увлек нас в столовую, он выставил три стакана на стол и вытащил старую бутылку бургундского. Пока хозяин дома искал штопор, Кастэн шепнул мне:
– Эти мерзавцы меня убивают своей выпивкой. И отказаться невозможно, это их раздражает.
– Перейдем к жестокой необходимости, – протяжно завел он.
Его постная мина вызывала у меня смех. Он заметил это и бросил яростный взгляд, затем извлек из портфеля папочку с рисунком, в которой были фотографии гробов, распятий, катафалков и других похоронных безделушек.
– Что вы выберете, месье Ришар?
Краснорожий толстяк покачал головой.
– Самое необходимое, – заявил он без обиняков. – Вы знали моего отца? Вкусы у него были простые.
Снова красноречивый взгляд Кастэна... В его глазах читалось: "Я же вам говорил..."
Я разозлился:
– Месье Ришар, – бросился я в атаку, – это как раз по вашей части... У вас есть доски, и будет достаточно сбить из них гроб. Мы же хотим помочь вам воздать последние почести вашему отцу и доказать вашим близким, что для вас он не просто надоевший старикашка!
У Кастэна перехватило дыхание. Его глазенки увеличились так, что я смог в них увидеть себя, как в дьявольском зеркале. Его правый ботинок безуспешно шаркал по полу, нащупывая мой левый, который я благоразумно сунул под ножку стула. Наш клиент выглядел как побитая собака.
– Конечно, – пробормотал он, – конечно, и я тоже говорю...
Я был в ударе, почувствовав своеобразный юмор в этом необычном ремесле.
– Ну, конечно, месье Ришар, вы говорите "самое необходимое"! Надеюсь, я вас не оскорблю, посчитав, что в этой ситуации вы исходите из соображений экономии и вы, надеюсь, не думаете, что кто-то намерен воспользоваться вашим горем. Однако посмотрим правде в глаза. Вы потеряли того, кому обязаны всем. Что подумают люди, если они увидят, что вы его хороните как попало? Вы же знаете их! Всегда готовы посплетничать, оплевать любого. Они скажут, что вы неблагодарны, или, что еще хуже для вашего дела, что у вас нет денег, чтобы выглядеть прилично.
Была задета его гордость.
– Вы правы, – заявил он. Затем обратился к Кастэну: – Он верно говорит. Мне нравятся красноречивые люди. Это ваш служащий?
– Да, – кивнул Кастэн, – он из Парижа.
Ему оставалось лишь вытащить свой каталог и сообщить цены. Торговец досками созрел. Я думаю, имей мы в нашем каталоге гроб из чистого золота, мы бы продали и его.
Выйдя на улицу, Кастэн долго не мог вымолвить ни слова. Раздраженный молчанием, я сам вызвал его на разговор:
– Ну, патрон, что вы скажете о таком начале?
Он остановился, пожал плечами и пробормотал:
– Ваши методы несколько резковаты. Но результат сногсшибательный!
– А разве это не самое главное?
– Действительно. Но другие могли бы возмутиться.
– Ну и что? Экая важность, если вы не боитесь конкуренции. Нет, месье Кастэн, клиенты любят, когда их подталкивают. Большинство людей не могут сами решиться, вот они и признательны вам, что вы делаете это за них.
Но я его не убедил до конца. Он угрюмо молчал до самого дома.
Жермена оставалась в магазине, что-то подсчитывая за стойкой. Когда она меня увидела, ее глаза просияли.
– Он великолепен! – заявил Кастэн, вешая свою шляпу с краями, загнутыми наподобие ручек гроба. – Ты знаешь толстого Ришара с лесопилки? Скуповат, не правда ли? Так вот, он его обработал в мгновение ока.
Я не ожидал такого взрыва энтузиазма.
– Оставайтесь обедать, – предложил мой хозяин.
Я старался не смотреть на его жену.
– Нет. Как договорились – только в полдень. Кроме того, я очень устал и собираюсь пораньше лечь.
Он не настаивал.
– Как хотите. Не желаете ли аванс в счет вашей зарплаты?
– Не сейчас, мы еще поговорим об этом.
– Согласен.
Я откланялся со смутным чувством вины перед женщиной. Мне казалось, что я оставляю ее среди заброшенного кладбища.
* * *
Столовая привокзальной гостиницы была неплохой, в ней витал дух детства. Это приятно контрастировало с атмосферой в магазине Кастэна. Я заказал себе домашний ужин, оказавшись за столом в компании с каким-то клерком и учителем.Мне захотелось посидеть в одиночестве где-нибудь в тенистом уголке. Идти спать было еще рано. Я решил сходить на вокзал, чтобы купить сигарет и какие-нибудь журналы.
Стояла прекрасная весенняя ночь, с незнакомыми звездами и запахами, доносимыми слабым ветерком. С порога гостиницы я жадно вдыхал этот воздух. Ночь вливала в меня силы.