Джеральд Даррелл.

Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой


   Всем любителям литературы о живой природе.




В.Флинт. Немного об авторе


   По установившимся канонам, предисловие должно посвящаться анализу литературных и иных достоинств предлагаемой читателю книги. Однако применительно к книге, которую вы сейчас держите в руках, мне хотелось бы отступить от этой традиции. В самом деле, книга эта говорит сама за себя, в ней нет каких-то темных мест, нуждающихся в специальном толковании. Она открыта каждому, кому посчастливится ее приобрести. Иное дело — личность автора, внутреннюю сущность которого мы постигаем только через его произведение. А личность эта — Джеральд Даррелл, незаурядный человек и писатель-натуралист, известный, без преувеличения, во всем мире.
   Так уж случилось, что вот уже более четверти века я оказался в известной степени связанным с жизнью и работой Джеральда Даррелла. Знакомство с ним состоялось в одностороннем порядке, без прямого участия самого Даррелла, но оно оказалось настолько ярким, что я помню нашу первую «встречу» так, будто это было вчера: кто-то из коллег-аспирантов помахал передо мной тоненькой скромной книжечкой в бумажной обложке и сказал: «Взгляни, занятная вещь. Фамилия автора ничего мне не говорит, какой-то Даррелл, но написано здорово!» Называлась книга «Перегруженный ковчег». В тот же вечер, проходя мимо киоска около одной из станций метро, я поинтересовался, без особой надежды и, по правде говоря, — желания, нет ли в киоске этой книги. Она была, и продавец вытащил ее из большой стопки. Как странно это звучит сегодня — новая книга Даррелла свободно продается в обычном газетном киоске! Дома я раскрыл книжку — и пропал! До тех пор, пока не прочел последнюю страницу, не мог оторваться. Все привлекало в этой книге: и совершенно особый угол зрения, под которым автор смотрел на мир природы, и необычный, удивительный стиль письма, и тонкий юмор, и своеобразная, доверительная манера общения с читателем. Скажу без преувеличения: я был очарован. Шел 1958-й год. Именно тогда началось триумфальное вступление английского писателя-натуралиста Джеральда Даррелла в нашу литературу о природе.
   Вскоре была переведена вторая книга Даррелла, «Земля шорохов», которую я прочел с неменьшим восторгом. Где-то в подсознании мелькала мысль о том, что неплохо было бы познакомиться с автором покороче, но путей к этому я не видел.
   «Сближение» произошло неожиданно — мне предложили написать предисловие к новой книге Даррелла «Зоопарк в моем багаже». Это заставило меня ближе и внимательнее ознакомиться с жизнью автора, с его деятельностью и литературным творчеством. Передо мной открылся поистине удивительный человек, щедро и многосторонне одаренный от природы, необыкновенно притягательный и симпатичный, неординарный во всех отношениях, с собственным, каким-то особенно теплым мироощущением. Любовь к природе, ко всем ее творениям неотъемлема от натуры Даррелла, она составляет важнейшую сторону его жизни, определяющую линию его собственной житейской философии.
   Надо ли удивляться, что со времени работы над этим предисловием я безоговорочно подпал под обаяние Даррелла, стал его верным и постоянным пропагандистом в нашей стране. Практически все книги Даррелла, переведенные и изданные с тех пор в СССР, выходили с моими комментариями и предисловиями.
   А книг вышло много: «Гончие Бафута», «Под пологом пьяного леса», «Три билета до Эдвенчер», «Поместье-зверинец», «Путь кенгуренка», три автобиографические повести о детстве Даррелла, «Поймайте мне колобуса» и многие другие. В сущности, неизвестными советскому читателю остались всего несколько произведений Даррелла, и не потому, что там было что-то «такое», а по причине их некоторой художественной и информационной бледности. Не поставим это ему в упрек — ведь даже у самых известных писателей бывают слабые вещи.
   Популярность Даррелла в нашей стране поистине необыкновенная. Я бы даже сказал, что советские читатели знают и ценят его гораздо больше, чем соотечественники. Сегодня купить перевод книги Даррелла не только в газетном киоске, но и в книжных магазинах практически невозможно — и это несмотря на довольно значительные тиражи и многочисленные переиздания, несмотря даже на то, что Даррелла начали переводить на языки народов СССР. Более того, за прошедшие десятилетия «мода» на него не только не потускнела, но возросла и укрепилась. Из всех натуралистов, пишущих о природе, Даррелл, несомненно, пользуется у нас самой большой известностью.
   Истоки такой популярности в его книгах. Именно они создали, определили, высветили образ их автора в представлении советских читателей. Самого же Даррелла мы, так сказать, лично не знали. Поэтому легко понять тот интерес, который возбудила во всех поклонниках Даррелла весть о его возможном приезде в Советский Союз для участия в съемках многосерийного телефильма о природе СССР и ее охране. Больше других, пожалуй, волновался я, ожидая встречи с человеком, ставшим мне дорогим и близким за многие годы работы над его книгами. Ведь до тех пор мы обменялись лишь несколькими довольно официальными письмами. Каким-то он окажется на самом деле?
   Переговоры о съемках телефильма затянулись почти на три года, но, к счастью, завершились успешно. Осенью 1984 года Даррелл побывал в Москве, но я был в экспедиции, и мы разминулись. А весной следующего года я и мои коллеги-зоологи узнали: Даррелл снова в Москве! На этот раз встреча наша состоялась. Она произошла в холле гостиницы «Будапешт». Я хорошо представлял себе внешность Даррелла по нескольким портретам, которые были опубликованы в его книгах (сравнительно молодой красивый мужчина с темной бородой и грустными глазами), но не учел, что пролетели годы, и годы непростой жизни, поэтому оказался не совсем готов к встрече. Тем не менее, когда в дверях холла появился грузный мужчина с загорелым обветренным лицом, на котором особенно контрастно выделялись совершенно белая борода и светло-голубые, лучистые глаза, я сразу узнал его. Во всей осанке вошедшего чувствовалось спокойствие, ощущение собственного достоинства и даже какая-то властность. Я заметил, как глаза всех, сидящих в холле, устремились на Даррелла, как люди начали перешептываться и переглядываться, безошибочно угадывая неординарность вошедшего человека. (Такое же почтительное любопытство мне пришлось наблюдать в Кении по отношению к Бернгардту Гржимеку, когда он появлялся в общественных местах.) Как ни странно, но Даррелл тоже сразу «узнал» меня (вероятно, по описанию Джона Хартли — своего неизменного помощника и героя многих книг, с которыми я познакомился раньше. А может, существуют какие-то флюиды?) Мы дружески обнялись, и с той минуты между нами возникла настоящая личная дружба. Вместе мы побывали в Астраханском заповеднике, в погоне за сайгаками проехали Калмыкию, много гуляли по Москве и говорили, говорили, говорили… Нам было о чем говорить. И теперь без ложной скромности и с полной ответственностью я могу утверждать, что знаю Даррелла лучше, чем кто-либо другой в нашей стране.
   Программа пребывания Даррелла и его жены Ли в Советском Союзе была не только насыщенной, но и утомительной. Помимо посещения ряда труднодоступных заповедников (Дарвинского, Баргузинского, Таймырского и многих других), где велись съемки телефильма, помимо осмотра различных архитектурных и исторических памятников в Москве, Самарканде, Бухаре, Рязани и других городах, помимо внимательного знакомства с Московским зоопарком и Птичьим рынком Дарреллу пришлось участвовать в бесчисленных официальных и неофициальных встречах с советскими читателями — любителями его книг. Для каждого у него находилось теплое слово, каждому он оставил автограф на книге (иногда сопровождаемый шутливым рисунком), так что к концу поездки от бесконечных надписей, по выражению самого Даррелла, правая рука у него стала значительно сильнее левой. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что он оставил автографы не менее чем на тысяче книг!
   Организация поездки Даррелла по нашей стране заслуживает всяческих похвал. В каждом из посещаемых им заповедников его с нетерпением ждали. Самые редкие звери и птицы, самые красивые уголки природы — все это демонстрировалось сотрудниками заповедников с любовью и гордостью, с желанием как можно больше рассказать долгожданному гостю о природе нашей страны. И Даррелл понял и по достоинству оценил это стремление — в своей недавно вышедшей, великолепно иллюстрированной книге «Даррелл в России» он с восторгом отзывается и о самой природе Советского Союза, и о людях, которые заняты ее изучением и охраной. Да и в других выступлениях в печати и по радио он неоднократно возвращался к профессиональному и объективному анализу состояния охраны природы в СССР, особо выделяя в качестве достижений создание сети питомников по разведению редких и исчезающих видов и, разумеется, развитую и научно обоснованную систему охраняемых территорий.
   Но далось Дарреллу это путешествие нелегко. Тысячи и тысячи километров в самолете, на автомобиле, вертолете, катере, моторных лодках, а иногда и верхом, в жару и в холод, часто в непроглядной пыли степных и пустынных дорог. А Джеральду Дарреллу сейчас за шестьдесят, и здоровьем особым он отнюдь похвастаться не может — болезнь почек все настойчивее дает о себе знать. И все же он ни на минуту не терял живого интереса к окружающему, чувство юмора не покидало его ни при каких ситуациях. Как-то после мучительного переезда из Астрахани в самую сердцевину степей Калмыкии, когда на лицах всех участников лежал сантиметровый слой тончайшей пыли, на вопрос о самочувствии Даррелл слабым голосом ответил: «Жив еще. Пока жив!». И тут же пришел в восторг от белой парадной юрты, которую поставили для него среди безлюдной степи.
   Я столь подробно останавливаюсь на совместном путешествии с Дарреллом и вспоминаю дни и часы общения с ним потому, что это дало мне редкую возможность проверить те представления о нем, которые сложились у советского читателя (не без моего участия как автора предисловий) на основании его книг. И надо сказать, оценка наша оказалась в целом правильной, хотя некоторые акценты, пожалуй, пришлось сместить. Единственное, что необходимо полностью исключить, это представление о Даррелле как об ученом-зоологе. Он не зоолог в строгом понимании этого слова и вообще не ученый, а просто превосходный знаток и любитель животных. Ни склонности к систематическому изучению их, ни соответствующего образования у Даррелла нет, да, может, это и к лучшему. Научный профессионализм, как правило, убивает непосредственность восприятия. А вот то, что он искренне любит животных, любит природу, болеет за ее будущее, — это оказалось совершенной правдой. В искренности его восторгов при виде стада овцебыков на Таймыре, колоний бакланов и цапель в дельте Волги, токующего глухаря в Дарвинском заповеднике или стерхов в Окском питомнике редких журавлей сомневаться не приходится — они неподдельны. Полное доверие вызывает и его высокая оценка мер по охране природы в СССР, и это понятно — Дарреллу показали самые выигрышные из них, оставив вне поля зрения все конфликтные ситуации. Но самое главное, что подтвердило недолгое общение с Дарреллом, это его личные качества. Он действительно оказался замечательным, поистине незаурядным человеком, мягким, добрым, доброжелательным и в каком-то смысле восторженным, каким и рисовался в нашем воображении. Буквально у каждого, кто с ним беседовал или просто задавал ему вопрос, оставалось чувство соприкосновения с другом, понимающим самые интимные движения души, чутко отвечающим на них. Это счастливый и крайне редкий дар.
   Джеральд Даррелл многое делает для пропаганды охраны природы во всем мире. Понимая, что основа охраны животных — это знание и любовь, порождаемая знанием, Даррелл в соавторстве со своей женой, Ли Даррелл, выпустил книгу «Натуралист-любитель», своего рода энциклопедию для начинающего естествоиспытателя, продуманно составленную и превосходно иллюстрированную (жаль, что у нас нет таких книг!).
   Особое внимание Даррелл уделяет телевидению. На первых порах это были лекции, сопровождавшиеся показом наиболее интересных животных. Затем последовал полнометражный, но еще в известной мере любительский телефильм о зоопарке в Джерси, где Даррелл выступал в роли ведущего. Успешный дебют послужил причиной приглашения Даррелла участвовать в съемках уже профессионального 13-серийного телефильма о природе и животных различных уголков нашей планеты. История создания этого телефильма легла в основу книги «Натуралист на мушке». Таким образом были убиты как бы два зайца. Съемки фильма всегда сопряжены с весьма обременительными обязанностями, и Дарреллу вместе с его верной спутницей, Ли, пришлось в короткие сроки побывать в ряде сильно удаленных друг от друга мест — на севере Европы, на Шетландских островах, и на юге ее, в Камарге, в Африке и Северной Америке. Такой разброс «мест действия» не мог не сказаться на целостности восприятия, и книга «Натуралист на мушке», в отличие от телефильма, получилась, на мой взгляд, несколько более поверхностная, нежели другие уже известные нам произведения Даррелла. Комичностью ситуаций автор нередко пытается компенсировать глубину и духовность общения с животными, что так характерно для его более ранних книг. Однако зарисовки природы по-прежнему блещут удивительной точностью, выразительностью и умением выделить главное. Написанная, по-видимому, не без коммерческих мотивов, книга тем не менее в художественном плане не выпадает из общего ряда работ Даррелла и ничем не выдает ни его возраста, ни известной жизненной усталости, даже при описании свидания с местами его детства на острове Корфу. А главное — она, как и ранее, славит красоту и непреходящую ценность природы, зовет людей к ее охране. Читатель почувствует это сам. Многосерийная телепередача «Даррелл в России», посвященная природе нашей страны, — тоже прежде всего вклад в общее дело сохранения природы нашей планеты. Миллионы советских телезрителей могли недавно в этом убедиться. Но мне видится здесь и нечто большее: работа над этой телепередачей служит упрочению контакта и взаимопонимания между народами, а в конечном итоге — делу укрепления мира на Земле. Это в духе Даррелла.
   В.Флинт


Предварение



   Пауле, Джонатану и Аластеру с любовью и уважением



   Прежде всего мне хотелось бы пояснить читателю, как возникло несколько необычное название этой книги.
   Если вы заглянете в словарь, то среди многих значений английского глагола «to shoot», включающих такие, как «стрелять», «забивать гол» и «давать побеги», есть еще одно, относящееся к области кинематографии и означающее «снимать картину». Отсюда родилось название моей книги, ставшей хроникой длившихся целый год съемок, предпринятых мной совместно с моей женой Ли для создания 13 получасовых телевизионных фильмов для популярной передачи «Натуралист-любитель».
   Не так давно мне предложили составить «Полный справочник натуралиста-любителя». Я сразу же восстал против определения «полный». Претензии на полноту и завершенность при составлении справочника в любой области знаний по меньшей мере неразумны; употребление же такого определения при описании живой природы, где открытия происходят с такой быстротой, что мы едва успеваем их записывать, мягко говоря, и вовсе опасно. Вот почему было решено назвать справочник просто «Натуралист-любитель».
   Первоначально он был задуман как небольшой путеводитель по Британским островам; потом кто-то, шутки ради, предложил включить туда всю остальную Европу; затем показалось, что было бы неплохо присовокупить и Америку; дальше — больше: заговорили о крайней необходимости такого справочника по Австралии и Новой Зеландии, Южной Африке, а заодно и всем другим частям света. Тут началась полная неразбериха.
   Я прекрасно понимал, что мне одному не справиться с написанием книги и одновременным проведением громадного объема подготовительной работы, и поэтому предложил Ли, чтобы она перестала быть просто моим украшением (роль, с которой она успешно справлялась со дня нашей свадьбы), извлекла на свет божий свой диплом доктора философии и, основательно его проветрив, взяла на себя всю исследовательскую часть, грозившую превысить по глубине и широте охвата саму Британскую энциклопедию. Ли послушно согласилась и, помогая мне в выборе формы будущего сочинения (мы решили разбить его на главы по экосистемам вместо громоздкого и лишенного всякого биологического смысла административно-территориального деления), приступила к титаническому труду по просмотру сотен книг, проверяя и перепроверяя данные (вы даже отдаленно не представляете, насколько деятели науки противоречат один другому), обращаясь за советом к целой армии ученых мужей.
   Как только на мой письменный стол хлынул поток информации, я начал постепенно превращать его в то, что Ли довольно непочтительно называет моей «развесистой прозой».
   Работа над книгой заняла немногим более двух лет, и то, что вся эпопея не завершилась разводом, говорит о долготерпении и выдержке моей жены. Сразу по выходе из печати книга завоевала успех, и гордые авторы, излучая самодовольство, с полным правом рассчитывали на заслуженный отдых. Но не тут-то было. Видя огромную популярность книги, нам предложили снять по ней многосерийный телевизионный фильм, и мы, не вполне отдавая себе отчет в том, что делаем, согласились. Через полтора года после выхода книги в свет фильм был завершен.
   Продюсером нашего сериала была назначена Паула Куигли, или, как мы ее называли, Куиггерс, которую мы хорошо знали и любили еще со времени совместной работы на Маврикии и Мадагаскаре, где проходили съемки многосерийного фильма под названием «Странствующий ковчег». Паула — миниатюрная, изящная женщина с копной темных курчавых волос, курносым, как у пекинеса, носом и эдакими загадочными русалочьими глазами, которые в зависимости от цвета одежды могут становиться то синими, то зелеными. Она является также обладательницей неправдоподобно длинных ресниц, с которыми могут соперничать разве что жирафьи. Завершая портрет Паулы, следует сказать еще об одной ее особенности. Будучи от природы наделена на редкость приятным сопрано, она способна иногда издать такой вопль, что непременно стала бы чемпионкой на городском конкурсе крикунов, и этот ее дар оказался для нас в полном смысле слова бесценным, так как наш куцый бюджет не был рассчитан на «уоки-токи» и мегафон. (Принимая во внимание присутствие Паулы, эти дополнительные средства коммуникации и впрямь оказались бы лишними.) Съемки велись под руководством двух режиссеров: Джонатана Харриса и Аластера Брауна. Аластер командовал семью сериями, остальные шесть находились в ведении Джонатана. Чело Аластера благодаря украсившим его залысинам казалось очень высоким, что придавало нашему режиссеру чопорно-аристократический вид. Загадочно, словно у Белого Рыцаря, поблескивали за стеклами очков светло-голубые глаза, с лица не сходила кривая улыбка. У Аластера была привычка медленно поворачиваться на месте, держа при этом голову слегка набок, что вызывало в памяти образ Повешенного с гадальных карт. Его манера говорить незаконченными фразами сильно затрудняла общение, но, к счастью, с нами была Паула, с готовностью выступавшая в роли переводчика, особенно в тех случаях, когда от перевозбуждения Аластер начинал нести совершеннейшую околесицу. Джонатан разительно отличался от Аластера как внешне, так и внутренне. Он был темноволос, довольно угрюм и красив демонической красотой (несколько в духе мистера Хитклифа). Говорил он хриплым голосом, тщательно выбирая слова; по этой манере вы могли принять его за педанта, пока до вас не доходил скрытый сарказм его слов.
   Хорошо это или плохо иметь сразу двух режиссеров — так и осталось невыясненным. Очевидно лишь то, что подобная ситуация пробуждает здоровый дух соперничества, выразившийся в нашем конкретном случае в стремлении перещеголять друг друга придумыванием трюков один головокружительнее другого, и не будь рядом Паулы с ее нежной заботой, мы бы уже давно отошли в лучший мир. Ведь коль скоро режиссер «заклинится» на каком-нибудь эпизоде, он уже не в состоянии переключиться ни на что иное, вследствие чего вы рискуете оказаться в графе неизбежных потерь. Подобное отношение к артистам красноречиво высказал Альфред Хичкок: «Я не утверждаю, что актеры и актрисы
   — скот, я только говорю, что с ними следует обращаться как со скотом». Наконец пришел мой черед взять реванш.
   То обстоятельство, что ни Паула, ни Джонатан, ни Аластер не были натуралистами, ставило под сомнение благополучный исход всей нашей авантюры. Их знания о природе могли уместиться в наперстке. После некоторого размышления они, пожалуй, смогли бы отличить мышь от жирафа, краба от акулы, лягушку от удава и бабочку от орла, но это далось бы им не без усилий. Как бы там ни было, в процессе съемок, исподволь, у них начал пробуждаться неподдельный интерес к природе. Это вселило в нас надежду на будущий успех нашего сериала, основной задачей которого было помочь любому человеку, независимо от возраста, взглянуть на мир глазами натуралиста-любителя.
   Мы рады, что, несмотря на огромные трудности, нам все-таки удалось завершить съемки. Я не могу сейчас с уверенностью сказать, что мы взялись бы за эту работу, знай заранее, с чем предстоит столкнуться. И все же путешествие по свету за казенный счет — ни с чем не сравнимое удовольствие; а зная, что Ли в отличие от меня видит многие места впервые, я радовался вдвойне.
   На съемки 13 серий у нас ушел год. За это время мы преодолели расстояние в 49 тысяч миль от Скалистых гор в Канаде до Панамы, и от Южной Африки до северной оконечности Британских островов. В заключение несколько слов для тех, кто думает, будто жизнь наша была полна экзотики. Кругосветное путешествие — на редкость приятное занятие, покуда оно не сопровождается одновременными съемками 13 получасовых телефильмов — делом чертовски трудным и изнурительным. И если в конце пути, несмотря ни на что, вы сможете остаться друзьями — это и будет одним из самых удивительных чудес в жизни.


Глоссарий


   Книга пестрит «киношной» терминологией. Дабы не утомлять читателя и не перегружать текст, я постараюсь здесь объяснить наиболее часто встречающиеся понятия.
   1. Герой фильма. Ли, я или любой другой, рискнувший стать ведущим сериала.
   2. Крупный план. Лицо во весь экран со следами разгульного образа жизни. Ли выглядит красоткой.
   3. Средний план. Ваш поколенный портрет, на котором безошибочно (по очертаниям фигуры) узнается истинный гурман. Ли стройна, как самодовольный пескарь.
   4. Дальний план. К счастью, нас почти не видно. Группы деревьев, горы и другие красоты природы удачно скрывают наши недостатки.
   5. Панорамный кадр. Пока вы, то и дело спотыкаясь, бредете на фоне пейзажа, стараясь удержать в голове текст и не дать запутаться в траве проводу от микрофона, камера, не отставая ни на шаг, неумолимо следует за вами.
   6. Съемка скрытой камерой. Камера возникает перед вами в тот момент, когда вы меньше всего ее ожидаете и потому не успели привести свою бороду в порядок. Объектив с переменным фокусом, безусловно, изменил вашу внешность, но почему-то не в лучшую сторону. А Ли (нет, это просто бесит!) выглядит лучше, чем Джеки Онассис после длительного отдыха, паровой ванны и роскошного массажа.
   7. Озвучивание эпизода. Вы смотрите в камеру преданными глазами и говорите доверительным тоном, стараясь при этом не забыть текст.
   8. Оговорка. Когда вы озвучиваете роль, то вместо фразы: «Я хочу обратить ваше внимание на то, как эта сова…» вы произносите что-нибудь вроде: «Я хочу обратить вашу сову на то…» К несчастью, оговорки имеют тенденцию катастрофически плодиться, и вскоре вы обнаруживаете, что несете совершенную абракадабру, вызывая праведный гнев вашего режиссера. В этом случае следует немного отключиться и пойти поискать сочувствия у жены.
   9. Бюджет. Сумма денег, подсчитанная до того точно, что ее с трудом хватает до конца съемок.
   10. Случайное попадание в кадр. Когда с пятнадцатой попытки вам удалось успешно провести очень трудную сцену, ваш оператор вдруг сообщает, что на пленку, непонятно как, попала не имеющая к данному эпизоду никакого отношения часть сельского пейзажа, испортив таким образом весь отснятый материал, что требует пересъемки, во время которой вы опять сбиваетесь и забываете текст. Говорят, были случаи, когда вконец разъяренные герой с режиссером набрасывались на оператора и избивали его до полусмерти.


ФИЛЬМ ПЕРВЫЙ


   Ним, в Провансе, задыхался от нестерпимой жары. Люди изнемогали — горячий воздух, наполняющий легкие, казалось, был не в состоянии поддерживать в них жизнь. Город, с его широкими, обсаженными деревьями бульварами и переплетением узеньких улочек, наполненных запахами свежеиспеченного хлеба, фруктов, овощей, сточных канав и кошек, плавился под лучами солнца, словно поджариваясь на медленном огне.
   В центре города, напоминая очертаниями пролежавшую не одно столетие на дне морском, заросшую кораллами средневековую корону, высилась огромная римская арена. Она сверкала в ослепительных лучах солнца, а во всех ее углублениях и трещинах прятались еле живые от жары голуби. С высунутыми языками, с которых беспрерывно бежала слюна, слонялись от дерева к дереву в поисках прохлады собаки. С росших на бульварах огромных пятнистых платанов доносился неумолчный стрекот цикад. Кусочки брошенного в стаканы льда таяли на глазах. Вероятно, вы хотите знать, какая была температура? О, вполне достаточная, чтобы запечь быка в песке прямо на арене, сварить всмятку яйцо в прудах сада Фонтен или поджарить тост на любой черепичной крыше города — во всяком случае, нам так казалось. Температура в тени превышала 38 o C, а ваше тело было настолько липким от пота, что вы были противны самому себе. Однажды приблизительно по такому же поводу Сидней Смит сказал, что он с удовольствием разделся бы до костей. Теперь вы прекрасно понимаете, что он имел в виду.