- Неужели все это необходимо? - взмолилась я.
- Может быть, и не все, - он покачал головой, - но у меня с вами и так
достаточно хлопот, не хватало, чтобы вы приползли оттуда с какой-нибудь
скверной тропической заразой. Вам необходимы прививки от оспы, столбняка,
холеры, дифтерии, желтой лихорадки, тифа, брюшного тифа - всего и не
припомню, так что давайте-ка лучше позвоните моей секретарше, она назначит
вам время.
По правде сказать, большинство уколов я перенесла легко, но прививку от
тифа явно изобрели какие-нибудь садисты, чтобы принудить ни в чем не
повинных, несчастных кандидатов в путешественники сидеть дома и не
высовываться. В жизни не чувствовала себя так отвратительно... Даррелл,
который, естественно, проходил через все это раньше, утешал меня тем, что
мои муки окупятся; дескать, только представь себе, какова сама болезнь, если
так тяжело переносится прививка. Невелико утешение, когда ваша голова
раскалывается, а бедная левая рука отчаянно болит и совсем не двигается. К
счастью, всем этим прелестям пришел конец, причем я уверена, что наш врач
очень страдал от того, что его возможности мучить нас были ограничены.
Непременно следует ввести золотое правило - ни в коем случае не заводить
дружбу с врачом, ибо он способен повести себя самым коварным образом.
Основную часть багажа мы отправили вперед, что помогло отчасти
расчистить площадь нашей комнаты, освободить место для укладки личного
имущества. Помогло также навести относительный порядок - не нам, конечно, а
Софи, потому что стоило нам на минутку отвернуться, как она начинала рыскать
по комнате, сжимая в руках метлу и совок, чтобы, выражаясь ее словами,
"расчистить тропу в мой уголок".
- Слава Богу, что у меня хоть есть теперь в заделе одна книга, -
вздыхал Джерри.
Мне представлялось разумным, прежде чем заканчивать упаковку личного
багажа, осведомиться в транспортном агентстве, придется ли нам переодеваться
к обеду на борту пассажирского парохода, ибо мне не улыбалось забираться в
трюм за нужными вещами. Сотрудник агентства заверил нас, что мы вполне
обойдемся без вечерних туалетов.
- И слава Богу, - заметил Даррелл, - ненавижу эти плавучие отели.
Ровно за двадцать четыре часа до отплытия мы получили письмо от
пароходства, которое напоминало нам, что мы плывем в обществе испанских и
португальских иммигрантов, а потому будем вместе с ними пользоваться местами
общего пользования - такими, как уборные, столовые и пассажирские салоны. Во
избежание каких-либо нежелательных последствий нам предполагалось подписать
соответствующую бумагу, снимающую с пароходства всякую ответственность.
Даррелл в ярости кинулся к телефону. Учтивый голос в трубке сообщил ему, что
так у них заведено, они уже доставили в Аргентину множество пассажиров, и не
было ни одной жалобы. Выслушав все уверения, Даррелл подписал бумагу и
вернул ее в контору пароходства, однако мы не без содрогания думали о том,
что нам предстоит.
- Сами виноваты, - произнес со стоном Даррелл. - Надо было обратиться к
фирме, чьими услугами я всегда пользовался, а не полагаться на незнакомую
компанию. Ладно, теперь уже поздно, постараемся как-нибудь выжить.
С великой грустью мы прощались с Софи, которая успела стать
неотъемлемой частью нашей маленькой семьи. Она тоже жалела, что приходится
расставаться, предпочла бы поехать вместе с нами. И заверила, что если будет
свободна, когда мы вернемся, непременно продолжит работу у нас.
Вся семья провожала нас на Центральном вокзале в Борнмуте, и я не без
печали покидала город, который больше трех лет был моим домом. В Лондоне мы
пересели на поезд, идущий в порт, с огорчением отметили, что от наших
попутчиков веет холодом, но утешились мыслью, что они, несомненно, еще
оттают на солнышке.
В Тилбери нас без промедления провели от поезда через туннель к
пароходу, где пассажиров встречал симпатичный молодой вахтенный помощник
капитана. Даррелл предъявил наши билеты, и нас позабавила реакция помощника,
когда он увидел, что мы путешествуем туристским классом.
- Простите, сэр, боюсь, вам не к этому трапу, а вон туда, - сказал он,
показывая куда-то в самый конец железной громадины, где с палубы на пристань
спускались простые деревянные сходни.
Поблагодарив его, мы стали пробираться между тросами и кнехтами, а
когда дошли до сходней, не обнаружили никого, кто мог бы объяснить нам, куда
следовать дальше. На палубе увидели укрывшегося в дверях от дождя стюарда и
с тревогой убедились, что он ни бумбум по-английски. Тем не менее Даррелл
помахал у него перед носом нашими билетами, и они, очевидно, что-то сказали
этому бездельнику, потому что он жестом предложил следовать за ним. Мы вошли
в унылый темный салон с второй дверью в дальнем конце и беспорядочно
расставленными, как в пивной, столами и стульями. За одним столом сидел
небольшого роста чернявый деятель, который, изучив наши билеты, велел
стюарду проводить нас вниз по трапу справа. Мы не увидели на лице деятеля ни
тени улыбки, никаких признаков интереса, только выражение смертельной
усталости. В конце концов, одолев лабиринт коридоров, мы достигли нашей
каюты и с ужасом обнаружили, что она больше всего походит на вместительный
гроб. Никаких иллюминаторов, двухэтажная койка, крохотный стол и минимум
свободной площади.
- Черт знает что! - разбушевался Даррелл. - Сейчас же пойду к помощнику
капитана и потребую, чтобы нас перевели отсюда, сколько бы это ни стоило. А
когда вернусь в Англию, сниму шкуру с того типа в транспортном агентстве.
Я осталась ждать в "каюте", а Даррелл ринулся разыскивать помощника.
Тем временем дверь каюты напротив отворилась, и оттуда вышла пожилая
седовласая дама с термосом в руках. Я вкрадчиво улыбнулась и поздоровалась.
Она тоже поздоровалась и представилась:
- Миссис Пирс. Мы с мужем возвращаемся в Буэнос-Айрес.
Я поспешила в свою очередь представиться и сказала, как мы потрясены
видом своей обители.
- Не говорите, дорогая. Когда плывешь сюда, еще куда ни шло, потому что
в эту сторону не везут иммигрантов, но обратный путь ужасен. Поверьте, мы ни
за что не согласились бы путешествовать вот так, но мой бедный супруг -
пенсионер, бывший железнодорожник, и билет на хороший пароход стоит куда
дороже. Но вы-то почему едете этим классом? Вас не предупредили в
транспортном агентстве?
Я рассказала ей, как любезный сотрудник, с которым мы имели дело,
расхваливал этот пароход и его удобства, уверил нас, что еще не получал ни
одной жалобы от своих клиентов. Миссис Пирс широко улыбнулась.
- Милая девочка, жалоб хватает каждый раз, не столько из-за несчастных
иммигрантов, которым все равно, сколько из-за тараканов, из-за обстановки в
салоне, где, кстати, подают только пиво, и отвратительной пищи, но хоть бы
кто обратил внимание. Вы еще не видели, где приходится спать этим беднягам
иммигрантам. Животных так не перевозят, можно подумать, что вернулись
времена работорговцев*.
______________
* Чистая правда. Нет слов, чтобы описать, как обращались с
иммигрантами. Сходство с работорговлей бросалось в глаза, только кандалов не
хватало. Полагаю - всей душой надеюсь! - что ныне такая практика прекращена.
Дж.Д.
В эту минуту возвратился Даррелл, и лицо его выражало крайнее уныние.
- Извини, Джеки, но все билеты на этот чертов пароход проданы, так что
нам придется остаться здесь. Но мне обещали дать знать, если кто-то вернет
билет. Надо же мне было свалять дурака и поверить тому типу в агентстве.
Миссис Пирс еще не ушла, я извинилась перед ней и представила Джерри.
- Я понимаю, как вы разочарованы, - сказала она, - но на борту есть
несколько англо-аргентинцев, и мы постараемся скрасить вам плавание. К тому
же нам предстоят интересные заходы, кое-где будем стоять по два дня, это
внесет какое-то разнообразие. Жаль, конечно, что в отличие от нас вам
досталась каюта без иллюминатора, так что у вас порой будет очень жарко, но,
может быть, в пути кто-нибудь сойдет и вы сможете поменять каюту.
С этими словами она извинилась и ушла, предоставив нам ломать голову
над тем, как разместить наши личные вещи.
- Придется отнести все в багажное отделение, - заключил Даррелл.
- Но как же мы сможем, когда понадобится, доставать одежду?
- Тогда и придумаем что-нибудь, а сейчас давай решим, какие чемоданы
нам нужны в первую очередь.
С великим трудом, преодолевая сопротивление нашего стюарда, мы
переместили большую часть вещей, после чего попытались как-то разместиться в
каюте.
Несколько лет спустя мне довелось встретиться с бывшими
военнослужащими, на чью долю выпало сомнительное удовольствие в годы войны
плавать именно на этом пароходе, и все они дружно выражали свое сочувствие,
когда я описывала прелести нашего путешествия. Их удивляло только одно: как
это "чертово судно" все еще держится на плаву.
- Не иначе тараканы не дают ему утонуть, - заметил один из них.
По чести, у меня от всего нашего плавания до Буэнос-Айреса остались в
памяти только приятные вещи. Все пассажиры, с кем мы общались, были
совершенно очаровательные люди, даже те, чьего языка мы не понимали;
особенно запомнился веселый эпизод в столовой, когда могучего сложения
стюард-испанец с гомосексуальными наклонностями решил поухаживать за Джерри.
Давясь от смеха, один наш говорящий по-испански попутчик попытался объяснить
любвеобильному господину, что Джерри к нему равнодушен, больше того,
англичанин женат, и вот его жена рядом. Однако стюард отказывался этому
верить, дескать, у сеньора нет обручального кольца, стало быть, его никак
нельзя считать женатым. После долгих уговоров стюард решил, что Джерри
просто упрямится. Были потешные сцены и в уборных, особенно в женских, куда
постоянно наведывались неграмотные иммигранты мужского пола, которые
норовили утащить все сиденья с унитазов, очевидно полагая, что они годятся
на красивые рамки для фотографий. В итоге до конца плавания сиденья так и не
появлялись.
Еще одной дивной привычкой наших испанских и португальских друзей было
разбрасывание на палубе апельсиновых корок и прочего мусора, коему по
правилам надлежало отправляться за борт. Пользоваться ванными было
невозможно - они вечно выглядели так, точно в них только что искупался
линяющий медведь-гризли.
Несмотря на эти мелкие изъяны, нам было очень весело в компании с
нашими попутчиками. Каждый вечер они пели под гитару и танцевали, и мы
отлично ладили, хотя не понимали друг друга. Теперь я понимаю, что мне
представился отличный случай познать испанский и португальский темперамент;
заодно я выучила несколько обиходных испанских фраз, что нам очень
пригодилось, когда мы покинули пределы Буэнос-Айреса. Словом, я чувствовала
себя великолепно, но бедный Даррелл не уставал жаловаться на скверную каюту
и отвратительное питание.
Мы побывали в чудесных местах - рыбный порт Виго в Испании; красавец
Лиссабон с его старинными зданиями и небесно-синей черепицей; Канарские
острова с их коробейниками и дешевым испанским бренди; Ресифе в Северной
Бразилии, с потрескавшимися небоскребами в окружении буйной ползучей флоры и
с множеством красивейших женщин; Рио с его мозаичными мостовыми, настырным
визгом автомобильных гудков и диковинной горой, напоминающей сахарную
голову; кофейный порт Сантос - ворота величественного Сан-Паулу, самого
большого (тогда) города Бразилии; убогий и приветливый Монтевидео с могилой
"Графа Шпее"; оттуда - вверх по грязной Рио-де-ла-Плата к возвышающимся над
утренней дымкой очертаниям зданий Буэнос-Айреса, где наступил конец
терзаниям Даррелла.
В разгар прощания с Пирсами в коридоре перед нашими каютами нас грубо
прервал раскрасневшийся молодой член команды, за которым следовал по пятам
элегантно одетый мужчина, похожий на американскую кинозвезду Адольфа Менжу.
- Джордж Гиббс из британского посольства, - представился "Менжу". - Мне
поручено помочь вам пройти через таможню и отвезти вас на квартиру миссис
Гринслет. Не так-то просто было найти вас, - продолжал он, смеясь. -
Наверху, в первом классе, никто даже не знал, что вы находитесь на борту.
- Охотно верю, - кисло ответил Джерри. - Все, что происходит ниже
первого класса, ничуть не интересует команду. И все-таки я предпочитаю наших
здешних попутчиков паскудным обитателям первого класса, с которыми мы
сталкивались во время заходов.
Гиббс понимающе улыбнулся:
- Хорошо, рассказывайте, какой у вас багаж, кроме того, что в трюме?
Наше уважение мистером Гиббсом чрезвычайно возросло, когда мы увидели,
с какой легкостью он провел нас с нашим имуществом через таможню, меж тем
как остальные пассажиры были заняты горячими дискуссиями с таможенниками в
белой форме. Из порта нас быстро провезли по обсаженным деревьями красивым
улицам Буэнос-Айреса и поселили в чудесной квартире миссис Гринслет с видом
на гавань. Добрейшая хозяйка состояла в дружбе с Ларри Дарреллом и весьма
неразумно вызвалась принять нас у себя, когда мы прибудем, о чем у нее было
предостаточно поводов жалеть впоследствии. А еще Ларри снабдил нас целым
списком людей, с которыми нам следовало связаться, и главное место среди них
занимала некая сеньора Бебита Феррейра.
- Вы просто обязаны познакомиться с этой милейшей женщиной и передать,
что я буду любить ее до гроба, - сказал он. - Она спасла мой рассудок в
Аргентине.
После таких слов нам оставалось только подчиниться. Когда Джерри
позвонил Бебите Феррейре, она пригласила нас к себе на ленч. В ту пору, в
1954 году, такси относилось к числу наиболее неуловимых предметов, и мы
скоро усвоили, что надо либо ждать свободную машину полчаса, либо следовать
пешком к месту назначения. Правда, на этот раз нам повезло, мы прождали
всего четверть часа и на весьма ломаном испанском языке попросили отвезти
нас в Калль-Посадос. Квартира Феррейры стала для нас спасительным прибежищем
на те восемь месяцев, что мы провели в Южной Америке, а сама Бебита - нашим
ангелом-хранителем, буквально творившим чудеса. Ей ничего не стоило найти
пристанище для коллекции зверей или уговорить сердитого таксиста подвезти
шестерку черношеих лебедей. Для нее не существовало невыполнимых задач, и к
кому бы она ни обращалась, все это были прелестные, кроткие, милые люди - во
всяком случае, в общении с ней.
Квартира сеньоры Феррейры была восхитительна - тихая и прохладная, и
хозяйка явно заботилась о том, чтобы все вкусы гостей были удовлетворены -
кругом лежали журналы и книги о современном искусстве, литературе, музыке,
балете, а в маленькой гостиной стоял рояль, на котором были разложены ноты.
Но больше всего наше внимание привлек висящий на одной стене большой портрет
удивительно красивой женщины в роскошной шляпе с перьями, сидящей перед
роялем.
- Уверена - это не она, - сказала я.
- Почему же, - возразил Джерри. - Была такой когда-то, только не
теперь.
В эту минуту появилась сеньора Феррейра - еще краше своего изображения.
- Я Б-б-бебита Феррейра, счастлива видеть вас. Ларри мне столько
рассказывал про вас, Джерри, когда служил здесь в представительстве
Британского совета.
- Извините, что мы к вам вторгаемся, - ответил Джерри, - но Ларри
настаивал на том, чтобы мы зашли.
- Ну-н-ну конечно. Я была бы очень обижена, если бы вы не появились у
меня. Как поживает душка Ларри?
- Просил передать, что будет любить вас до гроба и надеется скоро
увидеть вас в Европе.
- Пошли, дети, идем к столу, и вообще приходите сюда в любое время, я
охотно помогу вам всем, чем смогу.
Наши планы включали посещение Чили, чтобы добыть там кое-каких птиц для
коллекции Питера Скотта в Слимбридже, но все тот же услужливый деятель из
транспортного агентства не удосужился предупредить, что мы окажемся в Южной
Америке в разгар отпусков, когда невозможно купить билеты на самолет.
Негодующий Даррелл излил свою душу Бебите.
- А куда еще вы хотели бы попасть, Джерри?
- Ну, при нынешнем положении дел это может быть непросто, но хотелось
бы выбраться в Парагвай и попытаться поймать гигантского броненосца.
- Возможно, кое-что удастся сделать, - улыбнулась Бебита. - Завтра я
переговорю с моим братом, Боем, потом позвоню вам.
А пока один из друзей Джерри - Иэн Гибсон пригласил нас погостить на
ферме своего родича в приморье, в нескольких километрах от Буэнос-Айреса.
Старинная усадьба "Лос Инглесес" располагается в чудесном уголке; по слухам,
именно здесь останавливался известный натуралист У.-Г.Гудзон, когда собирал
материал для своего знаменитого труда о птицах реки Ла-Плата. Семейство
Бутов, очаровательные люди, встретили нас очень тепло и вскоре стали
принимать живейшее участие в отлове зверей. Мне очень повезло, что именно им
я обязана настоящим знакомством с аргентинскими пампасами, и во многом
благодаря Бутам я полюбила эту страну. Пастбища фермы простирались на много
километров, чередуясь с озерками, окаймленными серебристой пампасной травой
и купами деревьев и кустов. На территории, прилегающей к дому, были посажены
тополя, эвкалипты и сосны, вечно шуршащие на легком ветерке, неотъемлемой
части аргентинской природы. Сам дом представлял собой гасиенду в испанском
стиле, с каменными полами, керосиновым освещением и самой простой мебелью.
Нам предложили спальню с огромной кроватью, маленьким комодом, двумя
стульями и туалетным столиком.
За несколько дней, проведенных там, мы скоро обзавелись причудливым
собранием обитающих в округе диких животных, от броненосцев до птенца
паламедеи, которого мы прозвали Эгбертом. Он смахивал на небрежно
изготовленную мягкую детскую игрушку, покрытую темно-желтым пухом от
выпуклой головы до ярко-красных ног. Эгберт обладал яркими круглыми глазами,
длинным любопытным клювом и парой непомерно больших для детеныша лап,
которые совершенно не слушались его. Когда он бродил по саду, ноги по
собственной прихоти распоряжались своим незадачливым хозяином, который
принимался жалобно кричать, когда они заводили его в какие-нибудь дебри. Мы
все обожали Эгберта, однако у нас возникла жуткая проблема, потому что никак
не могли подобрать ему пищу по вкусу. Одна из дочерей хозяина, Элизабет,
предложила выпустить его в огород, весьма разумно полагая, что он сам
сообразит, какая зелень ему годится. Эгберт храбро затопал по грядкам,
проверяя клювом на ходу капусту, морковь, лук, наконец забрался, попискивая,
в гущу шпината и остановился.
- Победа! - воскликнул Даррелл, однако Эгберт не спешил приниматься за
еду.
- Знаешь, - сказала я, - даже такой тупице, как я, очевидно - если
птенцы паламедеи кормятся тем, что для них отрыгивают родители, нам остается
действовать соответственно. Ты рассказывал мне, что паламедеи питаются
люцерной. Так вот, из маминого клюва она выходит в виде липкой кашицы.
Почему бы нам не разжевать шпинат и проверить - вдруг ему понравится?
- Отличная идея, - отозвался Даррелл. - Но кто должен жевать шпинат?
Боюсь, я для этого не гожусь.
- Это почему же?
- Я курю, и никотин может очень скверно подействовать на бедняжку.
- Ладно, - сказала я. - Попробую сама.
Я никогда не была великой любительницей шпината, а после тех славных
дней мне противно смотреть на него в любом виде. Единственным утешением для
моих ноющих челюстей явилось то, что Эгберту наш корм очень понравился и
птенец поправлялся на глазах.
С неохотой покидали мы "Лос Инглесес" и Бутов, когда пришло время везти
наш смешанный набор тварей в столицу.
- Послушай, милый Джерри, а где мы будем держать всех этих животных,
пока не представится возможность отправить их самолетом в Англию?
- Не беспокойся, я обращусь в посольство к мистеру Гиббсу, а если он не
сможет помочь, придумаю что-нибудь еще*.
______________
* Не вижу ничего потешного в моем убеждении, что британские посольства
учреждены в самых глухих уголках мира затем, чтобы помогать приезжающим
звероловам. Из того факта, что большинство посольств не согласны со мной,
ясно, почему я считаю необходимым серьезный пересмотр всей нашей внешней
политики. Дж.Д.
Бедняга Джордж Гиббс был потрясен, услышав по телефону просьбу
подыскать пристанище для диких зверей. Тем не менее он взялся опросить своих
друзей, а меня вдруг осенило. Кто, как не Бебита, сумеет нас выручить!
- Предоставьте это мне, дети, и я позвоню вам через полчаса, - сказала
она, когда мы обратились к ней. - Вечером жду вас к обеду, а пока не
беспокойтесь, я отыщу вас.
Через полчаса она и впрямь позвонила:
- Я нашла подходящее место, дети. У одного моего друга есть гараж, где
вы можете разместить своих животных. Записывайте адрес.
"Дом с гаражом" оказался большим роскошным особняком в одном из
фешенебельных районов Буэнос-Айреса, но так или иначе наша проблема
разрешилась, что дало повод для жарких прений в британском посольстве, ибо
"друг" Бебиты оказался одним из самых богатых людей Аргентины. Подозреваю,
ей пришлось крепко нажать на него, чтобы он согласился принять нас с нашей
добычей.
Вечером за обедом Бебита рассказала, что еще один ее друг ждет нас в
гости в свое поместье в Парагвае.
- Все очень просто: вы летите в Асунсьон, оттуда его личный самолет
доставит вас в поместье Пуэрто-Касада, и можете там остановиться и ловить
ваших обожаемых зверей. Тебя это устроит, Джерри?
Надо ли говорить, что мы были в восторге, однако нас смущало скверное
знание испанского языка.
- Бебита, любовь моя, мы были бы счастливы отправиться в поместье
твоего друга, но как мы справимся там без переводчика?
- Нет проблем, дети. Вы помните Рафаэля Сото - младшего сына моего
друга-художника? Так вот, у него сейчас каникулы, я уже говорила с его
матерью, и она рада помочь, так что все в порядке. А теперь ешьте, все
остывает.
И через несколько дней мы вылетели с Рафаэлем в Асунсьон, где нас
ожидала страшная жара, сменив безбрежные пампасы Аргентины на болотистые
районы и кактусы Парагвая. В пути мы испытали сомнительное удовольствие
полета на одномоторном самолете, ведомом лихим бразильским пилотом, над
Мату-Гросу. Впрочем, мы были вознаграждены зрелищем ландшафта с причудливыми
плосковершинными горами вдалеке, и "Затерянный мир" Конан Дойля показался
нам вполне реальным.
- Не хотел бы я совершить здесь посадку, - заметил Джерри. - Нас тут
никогда не нашли бы.
Когда мы наконец приземлились на крохотном аэродроме, нас встретил
довольно кислый субъект - управитель поместья, который отнюдь не был рад
нашему появлению. Правда, ему было велено предоставить нам кров и стол, а
также оказывать необходимую помощь, однако толковал он это распоряжение,
увы, по своему разумению. Нас поместили в дряхлом бунгало в поселке при
дубильне, составляющей основу владения Пуэрто-Касадо. В роли
домоправительницы выступала тучная "мадам" Паула, которая, как быстро
выяснил Рафаэль, владела местным домом свиданий.
- Вот и хорошо, Джерри, - заключил он. - Если нам что понадобится,
обратимся к Пауле.
Рафаэль проявил незаурядный талант организатора. В этом краю был только
один способ путешествовать - по извивающейся через топи странной узкоколейке
на причудливых экипажах с мотором от форда. Кузова были установлены на
железных колесах и лихо раскачивались со звоном на волнистых рельсах,
соединяющих станции, где грузили растительное сырье для производства танина.
Было очевидно, что от несчастных угнетенных индейцев, обитающих в Касадо,
нам проку не будет, остается катить по рельсам до конечной остановки,
расставляя по пути ловушки в наиболее подходящих местах. Были среди тамошних
зверей такие, которым мы вовсе не были рады и которые неотступно следовали
за нами, а именно комары, огромные полосатые твари, целыми роями осаждавшие
нас всюду, где мы по недомыслию делали остановки. Ничто не защищало наши
бедные тела от их укусов. Они жалили даже через плотную ткань брюк;
прихлопнешь дюжину - тут же на место убитых садятся другие. Истребляя
ладонями эту пакость, я все время вспоминала веселое лицо нашего пилота, как
он уверял, когда мы садились в самолет в Асунсьоне, что уже через неделю
станем молить его, чтобы он отвез нас обратно в столицу. Должна признать,
что, познакомившись с местными комарами, я была готова поймать его на слове.
Тем не менее мы ухитрились - как и следовало ожидать - свыкнуться с этими
докучливыми спутниками. Местность вокруг Касадо производила фантастическое
впечатление - немыслимая смесь топей, всякого рода кактусов, пальм и
каких-то странных деревьев с разбухшим стволом.
- Скажи, ради Бога, Рафаэль, как называются эти деревья? - спросила я.
- По-нашему - пало бораче, это будет "пьяное бревно" по-английски.
- Правда фантастика? - заметил Джерри. - Ни дать ни взять участники
доброй вечеринки.
Все индейцы, с которыми мы общались, были словно чем-то запуганы и жили
они в ужасных условиях. Через Рафаэля я узнала, что им платят очень мало за
тяжелейший труд; жильем служат предоставленные от щедрот компании лачуги,
сколоченные из жести. Большую часть получаемых жалких грошей эти бедняга,
подобно большинству южноамериканских индейцев, приобщенных к благам
цивилизации, тратили на дарующую забвение огненную воду с местным названием
"кана". С возмущением наблюдала я, как в дни зарплаты компания выдает деньги
и тут же получает их обратно за "кану", вместо того чтобы продавать
- Может быть, и не все, - он покачал головой, - но у меня с вами и так
достаточно хлопот, не хватало, чтобы вы приползли оттуда с какой-нибудь
скверной тропической заразой. Вам необходимы прививки от оспы, столбняка,
холеры, дифтерии, желтой лихорадки, тифа, брюшного тифа - всего и не
припомню, так что давайте-ка лучше позвоните моей секретарше, она назначит
вам время.
По правде сказать, большинство уколов я перенесла легко, но прививку от
тифа явно изобрели какие-нибудь садисты, чтобы принудить ни в чем не
повинных, несчастных кандидатов в путешественники сидеть дома и не
высовываться. В жизни не чувствовала себя так отвратительно... Даррелл,
который, естественно, проходил через все это раньше, утешал меня тем, что
мои муки окупятся; дескать, только представь себе, какова сама болезнь, если
так тяжело переносится прививка. Невелико утешение, когда ваша голова
раскалывается, а бедная левая рука отчаянно болит и совсем не двигается. К
счастью, всем этим прелестям пришел конец, причем я уверена, что наш врач
очень страдал от того, что его возможности мучить нас были ограничены.
Непременно следует ввести золотое правило - ни в коем случае не заводить
дружбу с врачом, ибо он способен повести себя самым коварным образом.
Основную часть багажа мы отправили вперед, что помогло отчасти
расчистить площадь нашей комнаты, освободить место для укладки личного
имущества. Помогло также навести относительный порядок - не нам, конечно, а
Софи, потому что стоило нам на минутку отвернуться, как она начинала рыскать
по комнате, сжимая в руках метлу и совок, чтобы, выражаясь ее словами,
"расчистить тропу в мой уголок".
- Слава Богу, что у меня хоть есть теперь в заделе одна книга, -
вздыхал Джерри.
Мне представлялось разумным, прежде чем заканчивать упаковку личного
багажа, осведомиться в транспортном агентстве, придется ли нам переодеваться
к обеду на борту пассажирского парохода, ибо мне не улыбалось забираться в
трюм за нужными вещами. Сотрудник агентства заверил нас, что мы вполне
обойдемся без вечерних туалетов.
- И слава Богу, - заметил Даррелл, - ненавижу эти плавучие отели.
Ровно за двадцать четыре часа до отплытия мы получили письмо от
пароходства, которое напоминало нам, что мы плывем в обществе испанских и
португальских иммигрантов, а потому будем вместе с ними пользоваться местами
общего пользования - такими, как уборные, столовые и пассажирские салоны. Во
избежание каких-либо нежелательных последствий нам предполагалось подписать
соответствующую бумагу, снимающую с пароходства всякую ответственность.
Даррелл в ярости кинулся к телефону. Учтивый голос в трубке сообщил ему, что
так у них заведено, они уже доставили в Аргентину множество пассажиров, и не
было ни одной жалобы. Выслушав все уверения, Даррелл подписал бумагу и
вернул ее в контору пароходства, однако мы не без содрогания думали о том,
что нам предстоит.
- Сами виноваты, - произнес со стоном Даррелл. - Надо было обратиться к
фирме, чьими услугами я всегда пользовался, а не полагаться на незнакомую
компанию. Ладно, теперь уже поздно, постараемся как-нибудь выжить.
С великой грустью мы прощались с Софи, которая успела стать
неотъемлемой частью нашей маленькой семьи. Она тоже жалела, что приходится
расставаться, предпочла бы поехать вместе с нами. И заверила, что если будет
свободна, когда мы вернемся, непременно продолжит работу у нас.
Вся семья провожала нас на Центральном вокзале в Борнмуте, и я не без
печали покидала город, который больше трех лет был моим домом. В Лондоне мы
пересели на поезд, идущий в порт, с огорчением отметили, что от наших
попутчиков веет холодом, но утешились мыслью, что они, несомненно, еще
оттают на солнышке.
В Тилбери нас без промедления провели от поезда через туннель к
пароходу, где пассажиров встречал симпатичный молодой вахтенный помощник
капитана. Даррелл предъявил наши билеты, и нас позабавила реакция помощника,
когда он увидел, что мы путешествуем туристским классом.
- Простите, сэр, боюсь, вам не к этому трапу, а вон туда, - сказал он,
показывая куда-то в самый конец железной громадины, где с палубы на пристань
спускались простые деревянные сходни.
Поблагодарив его, мы стали пробираться между тросами и кнехтами, а
когда дошли до сходней, не обнаружили никого, кто мог бы объяснить нам, куда
следовать дальше. На палубе увидели укрывшегося в дверях от дождя стюарда и
с тревогой убедились, что он ни бумбум по-английски. Тем не менее Даррелл
помахал у него перед носом нашими билетами, и они, очевидно, что-то сказали
этому бездельнику, потому что он жестом предложил следовать за ним. Мы вошли
в унылый темный салон с второй дверью в дальнем конце и беспорядочно
расставленными, как в пивной, столами и стульями. За одним столом сидел
небольшого роста чернявый деятель, который, изучив наши билеты, велел
стюарду проводить нас вниз по трапу справа. Мы не увидели на лице деятеля ни
тени улыбки, никаких признаков интереса, только выражение смертельной
усталости. В конце концов, одолев лабиринт коридоров, мы достигли нашей
каюты и с ужасом обнаружили, что она больше всего походит на вместительный
гроб. Никаких иллюминаторов, двухэтажная койка, крохотный стол и минимум
свободной площади.
- Черт знает что! - разбушевался Даррелл. - Сейчас же пойду к помощнику
капитана и потребую, чтобы нас перевели отсюда, сколько бы это ни стоило. А
когда вернусь в Англию, сниму шкуру с того типа в транспортном агентстве.
Я осталась ждать в "каюте", а Даррелл ринулся разыскивать помощника.
Тем временем дверь каюты напротив отворилась, и оттуда вышла пожилая
седовласая дама с термосом в руках. Я вкрадчиво улыбнулась и поздоровалась.
Она тоже поздоровалась и представилась:
- Миссис Пирс. Мы с мужем возвращаемся в Буэнос-Айрес.
Я поспешила в свою очередь представиться и сказала, как мы потрясены
видом своей обители.
- Не говорите, дорогая. Когда плывешь сюда, еще куда ни шло, потому что
в эту сторону не везут иммигрантов, но обратный путь ужасен. Поверьте, мы ни
за что не согласились бы путешествовать вот так, но мой бедный супруг -
пенсионер, бывший железнодорожник, и билет на хороший пароход стоит куда
дороже. Но вы-то почему едете этим классом? Вас не предупредили в
транспортном агентстве?
Я рассказала ей, как любезный сотрудник, с которым мы имели дело,
расхваливал этот пароход и его удобства, уверил нас, что еще не получал ни
одной жалобы от своих клиентов. Миссис Пирс широко улыбнулась.
- Милая девочка, жалоб хватает каждый раз, не столько из-за несчастных
иммигрантов, которым все равно, сколько из-за тараканов, из-за обстановки в
салоне, где, кстати, подают только пиво, и отвратительной пищи, но хоть бы
кто обратил внимание. Вы еще не видели, где приходится спать этим беднягам
иммигрантам. Животных так не перевозят, можно подумать, что вернулись
времена работорговцев*.
______________
* Чистая правда. Нет слов, чтобы описать, как обращались с
иммигрантами. Сходство с работорговлей бросалось в глаза, только кандалов не
хватало. Полагаю - всей душой надеюсь! - что ныне такая практика прекращена.
Дж.Д.
В эту минуту возвратился Даррелл, и лицо его выражало крайнее уныние.
- Извини, Джеки, но все билеты на этот чертов пароход проданы, так что
нам придется остаться здесь. Но мне обещали дать знать, если кто-то вернет
билет. Надо же мне было свалять дурака и поверить тому типу в агентстве.
Миссис Пирс еще не ушла, я извинилась перед ней и представила Джерри.
- Я понимаю, как вы разочарованы, - сказала она, - но на борту есть
несколько англо-аргентинцев, и мы постараемся скрасить вам плавание. К тому
же нам предстоят интересные заходы, кое-где будем стоять по два дня, это
внесет какое-то разнообразие. Жаль, конечно, что в отличие от нас вам
досталась каюта без иллюминатора, так что у вас порой будет очень жарко, но,
может быть, в пути кто-нибудь сойдет и вы сможете поменять каюту.
С этими словами она извинилась и ушла, предоставив нам ломать голову
над тем, как разместить наши личные вещи.
- Придется отнести все в багажное отделение, - заключил Даррелл.
- Но как же мы сможем, когда понадобится, доставать одежду?
- Тогда и придумаем что-нибудь, а сейчас давай решим, какие чемоданы
нам нужны в первую очередь.
С великим трудом, преодолевая сопротивление нашего стюарда, мы
переместили большую часть вещей, после чего попытались как-то разместиться в
каюте.
Несколько лет спустя мне довелось встретиться с бывшими
военнослужащими, на чью долю выпало сомнительное удовольствие в годы войны
плавать именно на этом пароходе, и все они дружно выражали свое сочувствие,
когда я описывала прелести нашего путешествия. Их удивляло только одно: как
это "чертово судно" все еще держится на плаву.
- Не иначе тараканы не дают ему утонуть, - заметил один из них.
По чести, у меня от всего нашего плавания до Буэнос-Айреса остались в
памяти только приятные вещи. Все пассажиры, с кем мы общались, были
совершенно очаровательные люди, даже те, чьего языка мы не понимали;
особенно запомнился веселый эпизод в столовой, когда могучего сложения
стюард-испанец с гомосексуальными наклонностями решил поухаживать за Джерри.
Давясь от смеха, один наш говорящий по-испански попутчик попытался объяснить
любвеобильному господину, что Джерри к нему равнодушен, больше того,
англичанин женат, и вот его жена рядом. Однако стюард отказывался этому
верить, дескать, у сеньора нет обручального кольца, стало быть, его никак
нельзя считать женатым. После долгих уговоров стюард решил, что Джерри
просто упрямится. Были потешные сцены и в уборных, особенно в женских, куда
постоянно наведывались неграмотные иммигранты мужского пола, которые
норовили утащить все сиденья с унитазов, очевидно полагая, что они годятся
на красивые рамки для фотографий. В итоге до конца плавания сиденья так и не
появлялись.
Еще одной дивной привычкой наших испанских и португальских друзей было
разбрасывание на палубе апельсиновых корок и прочего мусора, коему по
правилам надлежало отправляться за борт. Пользоваться ванными было
невозможно - они вечно выглядели так, точно в них только что искупался
линяющий медведь-гризли.
Несмотря на эти мелкие изъяны, нам было очень весело в компании с
нашими попутчиками. Каждый вечер они пели под гитару и танцевали, и мы
отлично ладили, хотя не понимали друг друга. Теперь я понимаю, что мне
представился отличный случай познать испанский и португальский темперамент;
заодно я выучила несколько обиходных испанских фраз, что нам очень
пригодилось, когда мы покинули пределы Буэнос-Айреса. Словом, я чувствовала
себя великолепно, но бедный Даррелл не уставал жаловаться на скверную каюту
и отвратительное питание.
Мы побывали в чудесных местах - рыбный порт Виго в Испании; красавец
Лиссабон с его старинными зданиями и небесно-синей черепицей; Канарские
острова с их коробейниками и дешевым испанским бренди; Ресифе в Северной
Бразилии, с потрескавшимися небоскребами в окружении буйной ползучей флоры и
с множеством красивейших женщин; Рио с его мозаичными мостовыми, настырным
визгом автомобильных гудков и диковинной горой, напоминающей сахарную
голову; кофейный порт Сантос - ворота величественного Сан-Паулу, самого
большого (тогда) города Бразилии; убогий и приветливый Монтевидео с могилой
"Графа Шпее"; оттуда - вверх по грязной Рио-де-ла-Плата к возвышающимся над
утренней дымкой очертаниям зданий Буэнос-Айреса, где наступил конец
терзаниям Даррелла.
В разгар прощания с Пирсами в коридоре перед нашими каютами нас грубо
прервал раскрасневшийся молодой член команды, за которым следовал по пятам
элегантно одетый мужчина, похожий на американскую кинозвезду Адольфа Менжу.
- Джордж Гиббс из британского посольства, - представился "Менжу". - Мне
поручено помочь вам пройти через таможню и отвезти вас на квартиру миссис
Гринслет. Не так-то просто было найти вас, - продолжал он, смеясь. -
Наверху, в первом классе, никто даже не знал, что вы находитесь на борту.
- Охотно верю, - кисло ответил Джерри. - Все, что происходит ниже
первого класса, ничуть не интересует команду. И все-таки я предпочитаю наших
здешних попутчиков паскудным обитателям первого класса, с которыми мы
сталкивались во время заходов.
Гиббс понимающе улыбнулся:
- Хорошо, рассказывайте, какой у вас багаж, кроме того, что в трюме?
Наше уважение мистером Гиббсом чрезвычайно возросло, когда мы увидели,
с какой легкостью он провел нас с нашим имуществом через таможню, меж тем
как остальные пассажиры были заняты горячими дискуссиями с таможенниками в
белой форме. Из порта нас быстро провезли по обсаженным деревьями красивым
улицам Буэнос-Айреса и поселили в чудесной квартире миссис Гринслет с видом
на гавань. Добрейшая хозяйка состояла в дружбе с Ларри Дарреллом и весьма
неразумно вызвалась принять нас у себя, когда мы прибудем, о чем у нее было
предостаточно поводов жалеть впоследствии. А еще Ларри снабдил нас целым
списком людей, с которыми нам следовало связаться, и главное место среди них
занимала некая сеньора Бебита Феррейра.
- Вы просто обязаны познакомиться с этой милейшей женщиной и передать,
что я буду любить ее до гроба, - сказал он. - Она спасла мой рассудок в
Аргентине.
После таких слов нам оставалось только подчиниться. Когда Джерри
позвонил Бебите Феррейре, она пригласила нас к себе на ленч. В ту пору, в
1954 году, такси относилось к числу наиболее неуловимых предметов, и мы
скоро усвоили, что надо либо ждать свободную машину полчаса, либо следовать
пешком к месту назначения. Правда, на этот раз нам повезло, мы прождали
всего четверть часа и на весьма ломаном испанском языке попросили отвезти
нас в Калль-Посадос. Квартира Феррейры стала для нас спасительным прибежищем
на те восемь месяцев, что мы провели в Южной Америке, а сама Бебита - нашим
ангелом-хранителем, буквально творившим чудеса. Ей ничего не стоило найти
пристанище для коллекции зверей или уговорить сердитого таксиста подвезти
шестерку черношеих лебедей. Для нее не существовало невыполнимых задач, и к
кому бы она ни обращалась, все это были прелестные, кроткие, милые люди - во
всяком случае, в общении с ней.
Квартира сеньоры Феррейры была восхитительна - тихая и прохладная, и
хозяйка явно заботилась о том, чтобы все вкусы гостей были удовлетворены -
кругом лежали журналы и книги о современном искусстве, литературе, музыке,
балете, а в маленькой гостиной стоял рояль, на котором были разложены ноты.
Но больше всего наше внимание привлек висящий на одной стене большой портрет
удивительно красивой женщины в роскошной шляпе с перьями, сидящей перед
роялем.
- Уверена - это не она, - сказала я.
- Почему же, - возразил Джерри. - Была такой когда-то, только не
теперь.
В эту минуту появилась сеньора Феррейра - еще краше своего изображения.
- Я Б-б-бебита Феррейра, счастлива видеть вас. Ларри мне столько
рассказывал про вас, Джерри, когда служил здесь в представительстве
Британского совета.
- Извините, что мы к вам вторгаемся, - ответил Джерри, - но Ларри
настаивал на том, чтобы мы зашли.
- Ну-н-ну конечно. Я была бы очень обижена, если бы вы не появились у
меня. Как поживает душка Ларри?
- Просил передать, что будет любить вас до гроба и надеется скоро
увидеть вас в Европе.
- Пошли, дети, идем к столу, и вообще приходите сюда в любое время, я
охотно помогу вам всем, чем смогу.
Наши планы включали посещение Чили, чтобы добыть там кое-каких птиц для
коллекции Питера Скотта в Слимбридже, но все тот же услужливый деятель из
транспортного агентства не удосужился предупредить, что мы окажемся в Южной
Америке в разгар отпусков, когда невозможно купить билеты на самолет.
Негодующий Даррелл излил свою душу Бебите.
- А куда еще вы хотели бы попасть, Джерри?
- Ну, при нынешнем положении дел это может быть непросто, но хотелось
бы выбраться в Парагвай и попытаться поймать гигантского броненосца.
- Возможно, кое-что удастся сделать, - улыбнулась Бебита. - Завтра я
переговорю с моим братом, Боем, потом позвоню вам.
А пока один из друзей Джерри - Иэн Гибсон пригласил нас погостить на
ферме своего родича в приморье, в нескольких километрах от Буэнос-Айреса.
Старинная усадьба "Лос Инглесес" располагается в чудесном уголке; по слухам,
именно здесь останавливался известный натуралист У.-Г.Гудзон, когда собирал
материал для своего знаменитого труда о птицах реки Ла-Плата. Семейство
Бутов, очаровательные люди, встретили нас очень тепло и вскоре стали
принимать живейшее участие в отлове зверей. Мне очень повезло, что именно им
я обязана настоящим знакомством с аргентинскими пампасами, и во многом
благодаря Бутам я полюбила эту страну. Пастбища фермы простирались на много
километров, чередуясь с озерками, окаймленными серебристой пампасной травой
и купами деревьев и кустов. На территории, прилегающей к дому, были посажены
тополя, эвкалипты и сосны, вечно шуршащие на легком ветерке, неотъемлемой
части аргентинской природы. Сам дом представлял собой гасиенду в испанском
стиле, с каменными полами, керосиновым освещением и самой простой мебелью.
Нам предложили спальню с огромной кроватью, маленьким комодом, двумя
стульями и туалетным столиком.
За несколько дней, проведенных там, мы скоро обзавелись причудливым
собранием обитающих в округе диких животных, от броненосцев до птенца
паламедеи, которого мы прозвали Эгбертом. Он смахивал на небрежно
изготовленную мягкую детскую игрушку, покрытую темно-желтым пухом от
выпуклой головы до ярко-красных ног. Эгберт обладал яркими круглыми глазами,
длинным любопытным клювом и парой непомерно больших для детеныша лап,
которые совершенно не слушались его. Когда он бродил по саду, ноги по
собственной прихоти распоряжались своим незадачливым хозяином, который
принимался жалобно кричать, когда они заводили его в какие-нибудь дебри. Мы
все обожали Эгберта, однако у нас возникла жуткая проблема, потому что никак
не могли подобрать ему пищу по вкусу. Одна из дочерей хозяина, Элизабет,
предложила выпустить его в огород, весьма разумно полагая, что он сам
сообразит, какая зелень ему годится. Эгберт храбро затопал по грядкам,
проверяя клювом на ходу капусту, морковь, лук, наконец забрался, попискивая,
в гущу шпината и остановился.
- Победа! - воскликнул Даррелл, однако Эгберт не спешил приниматься за
еду.
- Знаешь, - сказала я, - даже такой тупице, как я, очевидно - если
птенцы паламедеи кормятся тем, что для них отрыгивают родители, нам остается
действовать соответственно. Ты рассказывал мне, что паламедеи питаются
люцерной. Так вот, из маминого клюва она выходит в виде липкой кашицы.
Почему бы нам не разжевать шпинат и проверить - вдруг ему понравится?
- Отличная идея, - отозвался Даррелл. - Но кто должен жевать шпинат?
Боюсь, я для этого не гожусь.
- Это почему же?
- Я курю, и никотин может очень скверно подействовать на бедняжку.
- Ладно, - сказала я. - Попробую сама.
Я никогда не была великой любительницей шпината, а после тех славных
дней мне противно смотреть на него в любом виде. Единственным утешением для
моих ноющих челюстей явилось то, что Эгберту наш корм очень понравился и
птенец поправлялся на глазах.
С неохотой покидали мы "Лос Инглесес" и Бутов, когда пришло время везти
наш смешанный набор тварей в столицу.
- Послушай, милый Джерри, а где мы будем держать всех этих животных,
пока не представится возможность отправить их самолетом в Англию?
- Не беспокойся, я обращусь в посольство к мистеру Гиббсу, а если он не
сможет помочь, придумаю что-нибудь еще*.
______________
* Не вижу ничего потешного в моем убеждении, что британские посольства
учреждены в самых глухих уголках мира затем, чтобы помогать приезжающим
звероловам. Из того факта, что большинство посольств не согласны со мной,
ясно, почему я считаю необходимым серьезный пересмотр всей нашей внешней
политики. Дж.Д.
Бедняга Джордж Гиббс был потрясен, услышав по телефону просьбу
подыскать пристанище для диких зверей. Тем не менее он взялся опросить своих
друзей, а меня вдруг осенило. Кто, как не Бебита, сумеет нас выручить!
- Предоставьте это мне, дети, и я позвоню вам через полчаса, - сказала
она, когда мы обратились к ней. - Вечером жду вас к обеду, а пока не
беспокойтесь, я отыщу вас.
Через полчаса она и впрямь позвонила:
- Я нашла подходящее место, дети. У одного моего друга есть гараж, где
вы можете разместить своих животных. Записывайте адрес.
"Дом с гаражом" оказался большим роскошным особняком в одном из
фешенебельных районов Буэнос-Айреса, но так или иначе наша проблема
разрешилась, что дало повод для жарких прений в британском посольстве, ибо
"друг" Бебиты оказался одним из самых богатых людей Аргентины. Подозреваю,
ей пришлось крепко нажать на него, чтобы он согласился принять нас с нашей
добычей.
Вечером за обедом Бебита рассказала, что еще один ее друг ждет нас в
гости в свое поместье в Парагвае.
- Все очень просто: вы летите в Асунсьон, оттуда его личный самолет
доставит вас в поместье Пуэрто-Касада, и можете там остановиться и ловить
ваших обожаемых зверей. Тебя это устроит, Джерри?
Надо ли говорить, что мы были в восторге, однако нас смущало скверное
знание испанского языка.
- Бебита, любовь моя, мы были бы счастливы отправиться в поместье
твоего друга, но как мы справимся там без переводчика?
- Нет проблем, дети. Вы помните Рафаэля Сото - младшего сына моего
друга-художника? Так вот, у него сейчас каникулы, я уже говорила с его
матерью, и она рада помочь, так что все в порядке. А теперь ешьте, все
остывает.
И через несколько дней мы вылетели с Рафаэлем в Асунсьон, где нас
ожидала страшная жара, сменив безбрежные пампасы Аргентины на болотистые
районы и кактусы Парагвая. В пути мы испытали сомнительное удовольствие
полета на одномоторном самолете, ведомом лихим бразильским пилотом, над
Мату-Гросу. Впрочем, мы были вознаграждены зрелищем ландшафта с причудливыми
плосковершинными горами вдалеке, и "Затерянный мир" Конан Дойля показался
нам вполне реальным.
- Не хотел бы я совершить здесь посадку, - заметил Джерри. - Нас тут
никогда не нашли бы.
Когда мы наконец приземлились на крохотном аэродроме, нас встретил
довольно кислый субъект - управитель поместья, который отнюдь не был рад
нашему появлению. Правда, ему было велено предоставить нам кров и стол, а
также оказывать необходимую помощь, однако толковал он это распоряжение,
увы, по своему разумению. Нас поместили в дряхлом бунгало в поселке при
дубильне, составляющей основу владения Пуэрто-Касадо. В роли
домоправительницы выступала тучная "мадам" Паула, которая, как быстро
выяснил Рафаэль, владела местным домом свиданий.
- Вот и хорошо, Джерри, - заключил он. - Если нам что понадобится,
обратимся к Пауле.
Рафаэль проявил незаурядный талант организатора. В этом краю был только
один способ путешествовать - по извивающейся через топи странной узкоколейке
на причудливых экипажах с мотором от форда. Кузова были установлены на
железных колесах и лихо раскачивались со звоном на волнистых рельсах,
соединяющих станции, где грузили растительное сырье для производства танина.
Было очевидно, что от несчастных угнетенных индейцев, обитающих в Касадо,
нам проку не будет, остается катить по рельсам до конечной остановки,
расставляя по пути ловушки в наиболее подходящих местах. Были среди тамошних
зверей такие, которым мы вовсе не были рады и которые неотступно следовали
за нами, а именно комары, огромные полосатые твари, целыми роями осаждавшие
нас всюду, где мы по недомыслию делали остановки. Ничто не защищало наши
бедные тела от их укусов. Они жалили даже через плотную ткань брюк;
прихлопнешь дюжину - тут же на место убитых садятся другие. Истребляя
ладонями эту пакость, я все время вспоминала веселое лицо нашего пилота, как
он уверял, когда мы садились в самолет в Асунсьоне, что уже через неделю
станем молить его, чтобы он отвез нас обратно в столицу. Должна признать,
что, познакомившись с местными комарами, я была готова поймать его на слове.
Тем не менее мы ухитрились - как и следовало ожидать - свыкнуться с этими
докучливыми спутниками. Местность вокруг Касадо производила фантастическое
впечатление - немыслимая смесь топей, всякого рода кактусов, пальм и
каких-то странных деревьев с разбухшим стволом.
- Скажи, ради Бога, Рафаэль, как называются эти деревья? - спросила я.
- По-нашему - пало бораче, это будет "пьяное бревно" по-английски.
- Правда фантастика? - заметил Джерри. - Ни дать ни взять участники
доброй вечеринки.
Все индейцы, с которыми мы общались, были словно чем-то запуганы и жили
они в ужасных условиях. Через Рафаэля я узнала, что им платят очень мало за
тяжелейший труд; жильем служат предоставленные от щедрот компании лачуги,
сколоченные из жести. Большую часть получаемых жалких грошей эти бедняга,
подобно большинству южноамериканских индейцев, приобщенных к благам
цивилизации, тратили на дарующую забвение огненную воду с местным названием
"кана". С возмущением наблюдала я, как в дни зарплаты компания выдает деньги
и тут же получает их обратно за "кану", вместо того чтобы продавать