- Конечно, возьму. Вспомни, ты говорил, что Малютка умрет, но она
выжила.
Так еще одна африканская белочка поселилась в яслях, устроенных мной в
углу одной из комнат, обогреваемом инфракрасной печкой. Мамфе, как мы
назвали ее, не стала такой ручной, как Малютка, но тоже обожала, когда ей
почесывали животик.
После обеда, вооружившись двумя керосиновыми лампами и двумя бутылками
виски, мы явились к плясовому дому Фона. Как же не похож был этот вечер на
душные вечера в Мамфе. Температура воздуха была вполне терпимой; иногда,
ложась спать, здесь достаточно было укрыться тонким одеялом. Через несколько
дней я обнаружила, что моя сыпь проходит - очень кстати, ибо вряд ли можно
рассчитывать на симпатию публики, если на тебя вдруг нападает чесотка в
самых сокровенных местах.
Одетый в красно-желтую мантию, Фон выглядел великолепно, и рука его,
само собой, сжимала стакан, наполненный виски.
- Сегодня ночью все мы повеселимся, - возвестил он.
Мы разместились на стульях в конце плясового зала, напоминающего
армейский манеж. Большие плетеные стулья были расставлены на невысоком
помосте под бдительным надзором портретов всех членов британской династии,
начиная с королевы Виктории. Фон посадил Джерри справа от себя; перед нами
стоял столик с непременной бутылкой виски и стаканами. Явился королевский
оркестр в составе четырех юношей и двух жен Фона, вооруженных барабанами,
флейтами и наполненным сухой кукурузой калебасом. Их сопровождали еще
несколько жен Фона. Сам правитель с улыбкой обратился к Джерри:
- Мой друг, ты помнишь европейский танец, который показывал мне в
прошлый раз, когда был в Бафуте? Как ты его называл - конга? Так вот, сейчас
я покажу тебе кое-что.
По его знаку оркестр принялся играть что-то, отдаленно напоминающее
конгу, и шеренга жен Фона пришла в движение. Так вот как выглядит бафутская
версия конги! Даррелл был весьма тронут этим зрелищем и, когда танец
закончился, сказал:
- Это просто замечательно!
Фон радостно расхохотался. Я поспешила похвалить его музыкантов и
танцующих жен.
- Ва! Я от них очень устаю, они мне голову морочат.
- Джерри тоже говорит, что я морочу ему голову, - отозвалась я.
- Хорошо твоему мужу, у него только одна жена, а у меня их куча, и они
все время морочат мне голову.
- Что ж, - деловито отметила я, - у кого нет жен, нет и детей.
Мои слова вызвали у Фона такой приступ веселья, что я испугалась, как
бы его не хватил удар, но все обошлось, и он, одной рукой вытирая слезы,
другой похлопал Джерри по спине.
- А твоя жена неплохо соображает. - Он ткнул меня пальцем в бок,
погладил по голове и добавил: - Мне бы такую жену.
К счастью, его излияния были прерваны звуками оркестра, который рьяно
принялся отчебучивать какой-то лихой мотив.
- Почему бы тебе не потанцевать с ним, Джеки? - заметил Джерри.
Я пришла в ужас. Правда, возвращаясь из Аргентины, я на пароходе
постигла секреты танца ча-ча, но здесь речь шла о настоящих танцах, и Фон,
как и все африканцы, был наделен чудесным чувством ритма, в чем ни один
европеец не мог бы сравниться с ним.
- Глупости, - ответила я. - Это исключено. Не говоря уже о том, что он
чуть не в два раза выше меня. Только людей насмешим.
Однако Даррелл не унимался и обратился к Фону:
- Мой друг, ты не мог бы показать свой танец моей жене?
- Как же, как же, отлично.
И не успела я опомниться, как он повлек меня в круг танцующих. Оркестр
в это время исполнял нечто похожее на самбу, и я предложила Фону научить его
этому танцу. Фон пребывал в весьма приподнятом настроении, и вот уже мы лихо
кружимся в танце, который весьма заинтриговал бы специалистов из Латинской
Америки. Ничего, главное - нам было очень весело. Джерри потом рассказывал,
какое потешное зрелище мы являли собой: я то и дело исчезала за
развевающимися полами мантии Фона, и порой казалось, что у него появилась
еще одна пара ног. Мы отплясывали так с полчаса, и я совершенно выбилась из
сил. В награду за мои старания Фон поднес мне большой калебас с мимбо -
местным пальмовым вином. Мне уже доводилось, увы, дегустировать сей
драгоценный напиток, на вид похожий на разбавленное молоко, пахнущий, как
жженая резина, что же касается вкуса, то я бессильна подобрать достойное
сравнение, скажу только, что он отвратителен. Фон лично дегустировал
содержимое пяти калебасов, прежде чем остановил свой выбор на одном из них,
и налил мне полный стакан. Как быть? Незаметно вылить - невозможно, а
потому, сделав глубокий вдох, я глотнула вина и - дивись, читатель! - даже
широко улыбнулась Фону и заверила его, что мимбо и впрямь первоклассное.
Поскольку он пристально следил за мной, оставалось только и дальше делать
маленькие глотки, изображая удовольствие.
- Ты позволишь твоим женам выпить вместе со мной? - спросила я.
- Конечно, конечно.
Он жестом подозвал их, и я с облегчением поспешила разлить вино в их
сложенные чашечкой ладони.
Не успели мы оглянуться, как начался рассвет. У меня раскалывалась
голова, пора было закругляться, и Фон настоял на том, чтобы проводить нас до
самого рестхауза.
- Спокойной ночи, - сказал он на прощание, - мы с вами хорошо
повеселились.
Вскоре к нам присоединилась Софи. Она выглядела очень усталой, но в
прохладном климате саванны заметно ожила. Наша коллекция сильно разрослась,
и мы решили разделить ее на три части - отдельно млекопитающие, птицы и
рептилии. Поделили между собой и обязанности по уходу за подопечными. Было
разработано несложное расписание. На рассвете - обычно около пяти утра - нам
приносили чай, затем мы кормили детенышей и меняли подстилки, после чего
производили общий смотр. Каждое животное тщательно осматривали, прежде чем
чистить клетки, при этом надлежало проверить, сколько корма съедено, сколько
осталось, как выглядит помет, нет ли в поведении данного экземпляра
каких-либо отклонений, требующих медицинского вмешательства. Мы старались
управиться с этими процедурами до завтрака, чтобы в остальные утренние часы
вымыть посуду, приготовить корм для животных и договориться с нашим поваром
Филипом, что необходимо закупить на местном рынке. Если оставалось время до
ленча, готовили аппаратуру для съемок. После ленча требовалось хоть немного
доспать, особенно после ночных увеселений с Фоном. Отдохнув, пили чай и
принимались готовить корм для вечерней трапезы, а кроме того, кормили
детенышей, принимали новые экземпляры и, что было особенно важно, оказывали
медицинскую помощь тем, кто в этом нуждался. Пожалуй, самым трогательным
пациентом за все время нашего пребывания в Бафуте была крупная самка
шимпанзе, угодившая в проволочную ловушку. Оба ее запястья были распороты до
кости, началось заражение крови. Мы тщательно очистили раны и присыпали их
антибиотиком, сделали инъекцию пенициллина, но обезьяна очень ослабла, и
кожа ее приобрела необычный оттенок. К счастью, в Баменде служили и
настоящий врач, и ветеринар, и мы послали за ними, чтобы осмотрели нашего
пациента. После тщательного осмотра они решили взять у шимпанзе кровь на
исследование, так как ветеринар заподозрил, что у нее сонная болезнь.
- Интересный случай, - сказал он, - однако боюсь, вы напрасно тратите
время, пытаясь спасти ее. Но все равно спасибо, что обратились к нам. Я
договорюсь с людьми в OAK, чтобы они дали вам знать, что покажет анализ
крови. И вообще, если вам понадобится моя помощь, не стесняйтесь дать знать,
хотя я вижу, что вы отлично сами со всем справляетесь.
Шимпанзе умерла на другой день, и анализ крови подтвердил диагноз
ветеринара; оставалось утешиться сознанием, что мы при всем желании не
смогли бы ее спасти. К счастью, в остальном наши медицинские вмешательства
сводились к избавлению животных от глистов и от песчаных блох - весьма
широко распространенных паразитов, которые селились на конечностях обезьян и
которых было несложно удалить при помощи обычной булавки. Приходилось нам
заниматься и переломами, вызванными грубым обращением или плохой
конструкцией ловушек; частенько поступающие к нам животные страдали
кишечными заболеваниями. Так я узнала, что, вопреки распространенным
убеждениям, дикие твари живут отнюдь не в какой-то утопической среде, где
все создано для их блага. Иные получаемые нами экземпляры находились в
ужасающем состоянии. Пожалуй, одним из самых ярких событий нашего пребывания
в Бафуте явился вечер, когда Фон провозгласил Джерри своим заместителем и
преподнес ему комплект своих великолепных мантий - великая честь, тем более
что наш хозяин не скрывал своего отрицательного отношения к большинству
европейцев.
В разгар посвященного сему уникальному событию празднества мне пришлось
извиниться и покинуть общество, ибо размеренное бытие нашей маленькой
счастливой общины в рестхаузе было нарушено весьма беспокойным фактором в
лице маленького тощего детеныша шимпанзе. На первых порах он был сплошное
очарование, чем-то похожий на японскую куклу. Софи, как и следовало ожидать,
души в нем не чаяла и оправдывала все его шалости, говоря, что он совсем еще
крошка. Но с ростом шимпанзенка росло и его озорство. Один лишь Джерри умел
как-то управляться с ним, да и его терпению стал приходить конец, когда
Чамли взял в привычку каждое утро на рассвете кувыркаться и прыгать на его
кровати и вообще всячески безобразничать. Следует отметить, что его отличала
великолепная память, и он быстро усваивал то, чему его учили. Как я уже
сказала, он облюбовал кровать Джерри, а не мою (слава Богу!), почему было
важно научить его не мочить постель. После одного-двух фальстартов он
научился при нужде свешивать свою корму с кровати, однако иногда впопыхах
забывал об этом правиле.
Еще одного шимпанзе, Минни, нам преподнес местный владелец кофейной
плантации, и Даррелл целый день промаялся, заманивая новое приобретение в
клетку, которую мы привезли на лендровере Фона. Минни оказалась весьма
подозрительным существом и совершенно не желала иметь дело с нами и нашей
клеткой, и Джерри пришлось затеять с ней этакую игру в фанты. Я восхищалась
его терпением, и Минни успела поглотить великое разнообразие лакомых
фруктов, тогда как нам за весь день пришлось ограничиться бутылкой пива и
двумя-тремя бананами. В конце концов Даррелл все же заманил ее в узилище, и
когда уже в рестхаузе мы выпустили пленницу в специальную сборную клетку,
она спокойно восприняла смену обстановки. Вообще же Минни была
очаровательное существо, вот только когда ей требовалось привлечь наше
внимание, она поднимала такой визг, на какой только шимпанзе способны. В
этом не было ничего страшного, поскольку в селении Фона никто особенно не
реагировал на шум, но я с тревогой спрашивала себя, что будет на борту
парохода, когда мы направимся домой в Англию. Но, как всегда говорил
Даррелл, зачем ломать себе голову над проблемой, прежде чем она возникнет...
Готовясь покинуть Бафут, мы с Софи испытывали смешанные чувства. Было
решено, что мы поедем к морю по британской территории с наиболее хрупкими
экземплярами, тогда как Джерри повезет по гудронному шоссе в французской
части Камеруна рептилий и основную часть нашего снаряжения. Снова на помощь
пришла OAK, предоставив нам два тяжелых грузовика, из которых один был с
приводом на четыре колеса, чему мы были особенно благодарны, поскольку
начался сезон дождей и дороги порой становились совсем непроходимыми. Первую
остановку мы сделали в Мамфе. Эта часть пути прошла довольно гладко, легкий
дождичек прибил пыль, так что к дому управляющего OAK мы подъехали не
слишком грязные. Джон Хендерсон уже уехал в отпуск, но его заместитель Джон
Топэм и миссис Топэм не жалели сил, помогая нам. Топэмов весьма беспокоило
состояние следующего этапа, до Кумбы.
- Вам необходимо выехать возможно раньше завтра утром, - предупредил
Джон. - Водители опасаются, что ближе к вечеру пойдет сильный дождь, и
хотели бы одолеть большую часть пути до того, как дорогу размоет. Я
договорился, чтобы вы могли переночевать в рестхаузе, и после обеда отвезу
вас туда. О животных не беспокойтесь, мой сторож присмотрит за ними.
Мы были очень благодарны Топэмам, они еще помогли нам покормить
животных, чтобы мы могли лечь пораньше.
На другой день мы поднялись чуть свет, покормили зверей, почистили тех,
кто в этом особенно нуждался, и приготовились выезжать, рассчитывая
достаточно рано прибыть в Кумбу, где начиналось хорошее шоссе и где мы могли
уделить нашим подопечным достаточно внимания, дать им передохнуть сорок
восемь часов, прежде чем продолжать путь до Тико и грузиться на пароход.
Увы, двое из наших слуг, один из которых пользовался особым доверием Софи,
куда-то запропали. Водители были вне себя от ярости и лишь с большой
неохотой позволили нам послать людей за недотепами. Было очевидно, что скоро
пойдет дождь, и я уже решила ехать дальше без них, но тут они наконец
появились с пристыженными физиономиями. Водители были не прочь задать им
трепку, но я думала только о том, чтобы поскорее тронуться в путь.
- Подождем с разборками до Кумбы, - сказала я. - Обещаю, что там они
получат выволочку, какую надолго запомнят.
Как я и опасалась, хлынул ливень, и дорога уподобилась клееварке.
Мягкая африканская красная пыль превратилась в вязкую массу, ехать стало не
просто трудно, но опасно. Чем дальше - тем хуже, дорога походила на
танкодром, на каждом метре - ямы и ручейки. Кончилось тем, что, к великому
моему ужасу, один грузовик развернулся, скользя, под прямым углом и угодил
двумя колесами в кювет. Водитель живо выключил мотор, я выскочила наружу и
погрузилась выше лодыжек в грязь. Но меня слишком тревожила судьба Софи и
наших зверей, чтобы я стала думать о состоянии своей обуви и брюк. С помощью
слуг и водителей мы извлекли Софи из ее кабины. Она здорово перепугалась, но
обошлась без ушибов и, подобно мне, беспокоилась за состояние животных в
кузове. Живо забравшись внутрь, я заключила, что все вроде бы в порядке,
однако окончательный вывод можно было сделать лишь после того, как грузовик
будет извлечен из кювета. К этому времени я пришла в такое неистовство, что
была отнюдь не расположена вести любезный диалог с едущими следом
африканцами, которые громогласно требовали, чтобы мы освободили дорогу и
пропустили их. Я послала к ним одного из наших боев - пусть перестанут орать
и вместо этого помогут нам выбраться из кювета.
- Мадам, - сообщил он, вернувшись, - этот люди говорить, он не может
нам помогать.
- Это почему же?
- Я не знать.
- Ладно, я сама узнаю! - крикнула я и подбежала к чужим грузовикам.
Разыгралось нечто вроде комической оперы с элементами сатиры: я
бранилась, уговаривала, требовала, наконец выдала длинную политическую
тираду - дескать, как они рассчитывают добиться независимости и
самоуправления, если не в состоянии даже помочь путникам на дороге. Как ни
странно, эти слова задели их самолюбие, они вдруг вскричали: "Ура!" -
соскочили на землю, вооружились досками, на которых сидели, через десяток
минут наш грузовик занял нормальное положение, и мы принялись дружно
нахваливать друг друга за сноровку. Когда я попыталась извиниться за то, что
употребляла нехорошие слова, они столь же дружно стали заверять меня, что
все в порядке, я была права, они только рады, что я не побоялась отчитать их
за дело.
Заглянув в кузов нашей злополучной машины и убедившись, что все
обошлось благополучно, я велела водителям развить максимально возможную
скорость, чтобы побыстрее добраться до Кумбы и как-то устроить там на ночь
наших бедных испуганных зверей. Последний участок пути прошел под знаком
всеобщего веселья, и мы не без грусти простились с нашими добрыми
самаритянами, когда в Кумбе остановились у Микробиологической лаборатории
доктора Крю, который любезно согласился приютить нас на ночь. Выгрузив из
кузовов нашу коллекцию, мы принялись чистить все клетки и тщательно
осматривать их обитателей, а тем нужно было только, чтобы их покормили и
позволили отоспаться. Лежа вечером на своих раскладушках, мы с Софи говорили
друг другу, что ни за какие блага не согласились бы повторить это
путешествие, и радовались, что наши звери перенесли его тяготы так
благополучно.
- Вот увидишь, - сказала Софи, - у нашей лапочки Джерри будет чудесное
путешествие, солнце всю дорогу.
- Ничего, - рассмеялась я, - на нашу долю выпала хорошая практика перед
предстоящим плаванием домой.
Путь от Кумбы до Тико прошел без приключений, ехать по гудрону было
сплошным блаженством. В Тико наши подопечные разместились в рестхаузе этажом
ниже нас. До отхода банановоза было четыре дня - слава Богу, потому что и
мы, и наши звери нуждались в передышке после жуткого переезда из Баменды.
Как мы и полагали, Даррелл явился в положенный срок, его странствие
сложилось отменно - ни дождей, ни каких-либо происшествий, даже жары
особенной не было.
- Похоже, нам суждено всегда оставаться в дураках, верно, Джекки? -
заметила Софи. - Ничего, в следующий раз заставим его отдуваться. Если
доживем до следующего раза.
На ранней стадии нашей экспедиции, когда мы обсуждали, что станем
делать с нашей коллекцией по возвращении в Англию, я в приливе бредового
энтузиазма предложила Дарреллу подумать о том, чтобы сохранить ее и нажать
на мэрию Борнмута - пусть предоставят нам площадь для собственного зоопарка.
Моя идея воодушевила Джерри, оставалось только надеяться, что мэрия
поддастся шантажу.
Обратное плавание прошло вполне благополучно, если не считать
восьмибалльный шторм на широте Дакара, когда из нашего отряда одна я
держалась на ногах и мужественно сражалась два часа с ветром, укрепляя
сорванный с привязи брезент. Душке Чемли - без ведома капитана - было
дозволено плыть в компании с Дарреллом; у нас с Софи была своя каюта, Джерри
разместился вместе с кем-то еще. Стюарды влюбились в нашего шимпанзе и
терпели все его безобразия; когда он однажды намочил койку, они кротко
поменяли постель. И другие члены команды всячески помогали нам, если не
считать одного оригинала, который почему-то невзлюбил нас и наших животных.
Один раз он отправил за борт целую кучу наших кормушек, а накануне прихода в
Ливерпуль, выбрасывая клетки из трюма на палубу, постарался сделать это так,
что все дверцы пооткрывались. В итоге тут же погиб новорожденный детеныш
черноухой белки, а другая белка прыгнула с испугу за борт и утонула. Думаю,
Даррелл был способен убить негодяя, если бы смог до него добраться.
- Терпеть не могу людей, срывающих зло на беспомощных существах, вроде
детей и животных, - бушевал он.
Это был первый случай в нашей практике; обычно моряки с любовью
относятся к животным и всячески о них пекутся.
Заключительный этап экспедиции едва не доконал нас всех, во всяком
случае, двуногих прямоходящих. Для транспортировки нашей коллекции от
Ливерпуля до Борнмута нам выделили товарный вагон, и мы, естественно,
рассчитывали, что нас прицепят к идущему до Лондона пассажирскому поезду, а
там - опять же к поезду Лондон - Борнмут. Увы, такой простой вариант не
устраивал железнодорожников, в итоге мы провели четырнадцать часов в
товарном вагоне с одним сиденьем на троих, то и дело меняя составы и
оказываясь на запасных путях, прежде чем добрались наконец до Борнмута. От
этакой перетряски был в восторге один лишь Чемли, которому предоставилась
возможность целую ночь истязать нас троих. Тот факт, что мы проголодались,
хотели пить и жутко устали, ничуть не волновал этого милого зверя. Он
получил положенный корм, попил молока и блаженствовал на руках того, чья
очередь была воспользоваться единственным сиденьем.
На Борнмутском вокзале нас встретили фургоны и живо доставили домой на
Сент-Олбанс-авеню. Чемли с удовольствием приняла на свое попечение мать
Джерри; для наиболее выносливых животных мы воздвигли большой шатер на
лужайке за домом, а хрупкие твари разместились в гараже, который по нашей
просьбе утеплил брат Софи. Наши животные как будто благополучно перенесли
все испытания, требовалось только накормить их и оставить в покое. Мы же
мечтали о горячей ванне, стаканчике спиртного и сытной трапезе. Однако наша
мечта исполнилась лишь через несколько часов. Только после того как Чемли,
основательно избалованный матерью и сестрой Джерри, наконец был уложен спать
в большой бельевой корзине, мы с Дарреллом смогли подняться к себе и
повалиться на кровать.
- Ты всегда мечтал о зоопарке в своем багаже, Даррелл, - сказала я. -
Ну вот, ты его и получил.
Глава пятая
На первых порах наш дворовый зверинец привлек благожелательное внимание
соседей, они прилежно справлялись о благополучии и здоровье наших "друзей",
а мы из кожи вон лезли, следя за чистотой и порядком в нашем хозяйстве и
истребляя мух. Наиболее выносливые животные, вроде цивет, мангустов и
крупных обезьян, обитали в шатре на лужайке, а хищных птиц мы поместили в
сборных клетках, накрытых изготовленным по нашему заказу одной щедрой фирмой
брезентом. Более хрупкие животные - белки, некоторые птицы и галаго -
поселились, как я уже сказала, в оборудованном братом Софи гараже. Серьезную
проблему представляли собой рептилии, но тут нас выручил Пейнтонский
зоопарк, изъявив готовность приютить всех наших пресмыкающихся. Великое
облегчение для нас, потому что мы при всем желании не могли обеспечить
рептилий теплыми террариумами. Крупная шимпанзе Минни поначалу жила в
огромной сборной клетке, но ее привычка чуть что громко визжать вызвала град
протестов со стороны соседей, так что и тут пришлось нам воспользоваться
милостью Пейнтонского зоопарка.
В общем и целом, все было отлично налажено, и если наши животные
страдали от чего-нибудь, так это от избытка внимания. Один местный зеленщик
проникся к нам таким расположением, что снабжал нас самыми разнообразными
фруктами и овощами - в ущерб, подозреваю, собственному кошельку, а в
расположенном поблизости магазине для любителей домашних животных мы
приобретали необходимое мясо. Большим подспорьем для нас было
доброжелательное отношение Общества защиты животных и санинспекции, чьи
представители в первые же дни навестили нас и доложили начальству, что наши
звери устроены как положено. Они дали нам положительные оценки по всем
статьям, хотя один сосед упорно твердил, будто наши животные заразили
блохами его кур*.
______________
* Недаром я о соседях вообще самого плохого мнения и советую их не
слушать. Дж.Д.
Чемли, естественно, роскошествовал в доме, окруженный сюсюкающими
особами женского пола, которые спускали ему все проказы. Только мы с Джерри
кое-как держали его в узде. И совсем ему вскружило голову нескончаемое
шествие газетчиков, телевизионщиков и просто зевак, коим непременно
требовалось посмотреть на этого негодника. День Чемли складывался просто:
утром его будили, предлагая большую чашку чаю с молоком, и одевали в яркий
свитер, связанный моей свекровью, чтобы "бедняжка не мерз". Весь остальной
день он, как мог, измывался над обитателями дома, пока вечером, доведенные
до бешенства и полного изнеможения, мы не укладывали его спать, выдав
напоследок кружку шоколадно-молочного напитка. Первое время он спал в
комнате миссис Даррелл, но тут выяснилось, что она не может ночью читать,
опасаясь, что электрическое освещение будет беспокоить мохнатое чудовище.
Тогда мы перевели Чемли в свою комнату, где он безо всякого ущерба для
своего здоровья и благополучия быстро привык к свету, шуму, табачному дыму и
прочим неудобствам. Его любимой забавой было раскачиваться на занавесках в
большой гостиной, где он устраивал ежедневные представления для соседских
детишек. Еще он подружился с сынишкой одного из жильцов Маргарет, и они
отлично веселились, причем верх потехи наступал, когда бедняжка Джон Хокер,
сопя, красный от натуги, катал тяжелого шимпанзе на тачке в саду. Еще одним
любимым местом Чемли была площадка для игры в гольф в конце аллеи. Здесь он
лазил по деревьям, кувыркался, гонялся за собакой по имени Джонни и мешал
сосредоточиться спортсменам, изо всех сил старающимся обойти соперника.
Наигравшись всласть, он с видом восточного владыки разваливался на складном
детском стуле на колесиках и разрешал (обычно все тому же юному Джону)
катить себя по аллее домой.
Развлекая Чемли, мы не забывали и о представителях местной и
центральной печати, которые сочувственно слушали, как Даррелл излагает свои
планы учреждения зоопарка в Борнмуте. Отцы города приязненно относились к
этой идее, нам предлагали даже какие-то участки; к сожалению, они по разным
причинам не подходили для зоопарка.
Именно к этому времени относятся наши первые попытки сделать что-то
серьезное для телевидения. Нас связали с Тони Сопером, ведущим одной
популярной программы, он приехал в Борнмут посмотреть материал, отснятый в
Бафуте, и после того как основательно потрудился над монтажом, телезрители
увидели наш первый сериал - "За животными в Бафут". Тони отказался от
привычной схемы, когда два участника передачи, сидя на жестких стульях, тупо
таращатся в камеру и ведут малоувлекательную беседу. В студии восстановили
выжила.
Так еще одна африканская белочка поселилась в яслях, устроенных мной в
углу одной из комнат, обогреваемом инфракрасной печкой. Мамфе, как мы
назвали ее, не стала такой ручной, как Малютка, но тоже обожала, когда ей
почесывали животик.
После обеда, вооружившись двумя керосиновыми лампами и двумя бутылками
виски, мы явились к плясовому дому Фона. Как же не похож был этот вечер на
душные вечера в Мамфе. Температура воздуха была вполне терпимой; иногда,
ложась спать, здесь достаточно было укрыться тонким одеялом. Через несколько
дней я обнаружила, что моя сыпь проходит - очень кстати, ибо вряд ли можно
рассчитывать на симпатию публики, если на тебя вдруг нападает чесотка в
самых сокровенных местах.
Одетый в красно-желтую мантию, Фон выглядел великолепно, и рука его,
само собой, сжимала стакан, наполненный виски.
- Сегодня ночью все мы повеселимся, - возвестил он.
Мы разместились на стульях в конце плясового зала, напоминающего
армейский манеж. Большие плетеные стулья были расставлены на невысоком
помосте под бдительным надзором портретов всех членов британской династии,
начиная с королевы Виктории. Фон посадил Джерри справа от себя; перед нами
стоял столик с непременной бутылкой виски и стаканами. Явился королевский
оркестр в составе четырех юношей и двух жен Фона, вооруженных барабанами,
флейтами и наполненным сухой кукурузой калебасом. Их сопровождали еще
несколько жен Фона. Сам правитель с улыбкой обратился к Джерри:
- Мой друг, ты помнишь европейский танец, который показывал мне в
прошлый раз, когда был в Бафуте? Как ты его называл - конга? Так вот, сейчас
я покажу тебе кое-что.
По его знаку оркестр принялся играть что-то, отдаленно напоминающее
конгу, и шеренга жен Фона пришла в движение. Так вот как выглядит бафутская
версия конги! Даррелл был весьма тронут этим зрелищем и, когда танец
закончился, сказал:
- Это просто замечательно!
Фон радостно расхохотался. Я поспешила похвалить его музыкантов и
танцующих жен.
- Ва! Я от них очень устаю, они мне голову морочат.
- Джерри тоже говорит, что я морочу ему голову, - отозвалась я.
- Хорошо твоему мужу, у него только одна жена, а у меня их куча, и они
все время морочат мне голову.
- Что ж, - деловито отметила я, - у кого нет жен, нет и детей.
Мои слова вызвали у Фона такой приступ веселья, что я испугалась, как
бы его не хватил удар, но все обошлось, и он, одной рукой вытирая слезы,
другой похлопал Джерри по спине.
- А твоя жена неплохо соображает. - Он ткнул меня пальцем в бок,
погладил по голове и добавил: - Мне бы такую жену.
К счастью, его излияния были прерваны звуками оркестра, который рьяно
принялся отчебучивать какой-то лихой мотив.
- Почему бы тебе не потанцевать с ним, Джеки? - заметил Джерри.
Я пришла в ужас. Правда, возвращаясь из Аргентины, я на пароходе
постигла секреты танца ча-ча, но здесь речь шла о настоящих танцах, и Фон,
как и все африканцы, был наделен чудесным чувством ритма, в чем ни один
европеец не мог бы сравниться с ним.
- Глупости, - ответила я. - Это исключено. Не говоря уже о том, что он
чуть не в два раза выше меня. Только людей насмешим.
Однако Даррелл не унимался и обратился к Фону:
- Мой друг, ты не мог бы показать свой танец моей жене?
- Как же, как же, отлично.
И не успела я опомниться, как он повлек меня в круг танцующих. Оркестр
в это время исполнял нечто похожее на самбу, и я предложила Фону научить его
этому танцу. Фон пребывал в весьма приподнятом настроении, и вот уже мы лихо
кружимся в танце, который весьма заинтриговал бы специалистов из Латинской
Америки. Ничего, главное - нам было очень весело. Джерри потом рассказывал,
какое потешное зрелище мы являли собой: я то и дело исчезала за
развевающимися полами мантии Фона, и порой казалось, что у него появилась
еще одна пара ног. Мы отплясывали так с полчаса, и я совершенно выбилась из
сил. В награду за мои старания Фон поднес мне большой калебас с мимбо -
местным пальмовым вином. Мне уже доводилось, увы, дегустировать сей
драгоценный напиток, на вид похожий на разбавленное молоко, пахнущий, как
жженая резина, что же касается вкуса, то я бессильна подобрать достойное
сравнение, скажу только, что он отвратителен. Фон лично дегустировал
содержимое пяти калебасов, прежде чем остановил свой выбор на одном из них,
и налил мне полный стакан. Как быть? Незаметно вылить - невозможно, а
потому, сделав глубокий вдох, я глотнула вина и - дивись, читатель! - даже
широко улыбнулась Фону и заверила его, что мимбо и впрямь первоклассное.
Поскольку он пристально следил за мной, оставалось только и дальше делать
маленькие глотки, изображая удовольствие.
- Ты позволишь твоим женам выпить вместе со мной? - спросила я.
- Конечно, конечно.
Он жестом подозвал их, и я с облегчением поспешила разлить вино в их
сложенные чашечкой ладони.
Не успели мы оглянуться, как начался рассвет. У меня раскалывалась
голова, пора было закругляться, и Фон настоял на том, чтобы проводить нас до
самого рестхауза.
- Спокойной ночи, - сказал он на прощание, - мы с вами хорошо
повеселились.
Вскоре к нам присоединилась Софи. Она выглядела очень усталой, но в
прохладном климате саванны заметно ожила. Наша коллекция сильно разрослась,
и мы решили разделить ее на три части - отдельно млекопитающие, птицы и
рептилии. Поделили между собой и обязанности по уходу за подопечными. Было
разработано несложное расписание. На рассвете - обычно около пяти утра - нам
приносили чай, затем мы кормили детенышей и меняли подстилки, после чего
производили общий смотр. Каждое животное тщательно осматривали, прежде чем
чистить клетки, при этом надлежало проверить, сколько корма съедено, сколько
осталось, как выглядит помет, нет ли в поведении данного экземпляра
каких-либо отклонений, требующих медицинского вмешательства. Мы старались
управиться с этими процедурами до завтрака, чтобы в остальные утренние часы
вымыть посуду, приготовить корм для животных и договориться с нашим поваром
Филипом, что необходимо закупить на местном рынке. Если оставалось время до
ленча, готовили аппаратуру для съемок. После ленча требовалось хоть немного
доспать, особенно после ночных увеселений с Фоном. Отдохнув, пили чай и
принимались готовить корм для вечерней трапезы, а кроме того, кормили
детенышей, принимали новые экземпляры и, что было особенно важно, оказывали
медицинскую помощь тем, кто в этом нуждался. Пожалуй, самым трогательным
пациентом за все время нашего пребывания в Бафуте была крупная самка
шимпанзе, угодившая в проволочную ловушку. Оба ее запястья были распороты до
кости, началось заражение крови. Мы тщательно очистили раны и присыпали их
антибиотиком, сделали инъекцию пенициллина, но обезьяна очень ослабла, и
кожа ее приобрела необычный оттенок. К счастью, в Баменде служили и
настоящий врач, и ветеринар, и мы послали за ними, чтобы осмотрели нашего
пациента. После тщательного осмотра они решили взять у шимпанзе кровь на
исследование, так как ветеринар заподозрил, что у нее сонная болезнь.
- Интересный случай, - сказал он, - однако боюсь, вы напрасно тратите
время, пытаясь спасти ее. Но все равно спасибо, что обратились к нам. Я
договорюсь с людьми в OAK, чтобы они дали вам знать, что покажет анализ
крови. И вообще, если вам понадобится моя помощь, не стесняйтесь дать знать,
хотя я вижу, что вы отлично сами со всем справляетесь.
Шимпанзе умерла на другой день, и анализ крови подтвердил диагноз
ветеринара; оставалось утешиться сознанием, что мы при всем желании не
смогли бы ее спасти. К счастью, в остальном наши медицинские вмешательства
сводились к избавлению животных от глистов и от песчаных блох - весьма
широко распространенных паразитов, которые селились на конечностях обезьян и
которых было несложно удалить при помощи обычной булавки. Приходилось нам
заниматься и переломами, вызванными грубым обращением или плохой
конструкцией ловушек; частенько поступающие к нам животные страдали
кишечными заболеваниями. Так я узнала, что, вопреки распространенным
убеждениям, дикие твари живут отнюдь не в какой-то утопической среде, где
все создано для их блага. Иные получаемые нами экземпляры находились в
ужасающем состоянии. Пожалуй, одним из самых ярких событий нашего пребывания
в Бафуте явился вечер, когда Фон провозгласил Джерри своим заместителем и
преподнес ему комплект своих великолепных мантий - великая честь, тем более
что наш хозяин не скрывал своего отрицательного отношения к большинству
европейцев.
В разгар посвященного сему уникальному событию празднества мне пришлось
извиниться и покинуть общество, ибо размеренное бытие нашей маленькой
счастливой общины в рестхаузе было нарушено весьма беспокойным фактором в
лице маленького тощего детеныша шимпанзе. На первых порах он был сплошное
очарование, чем-то похожий на японскую куклу. Софи, как и следовало ожидать,
души в нем не чаяла и оправдывала все его шалости, говоря, что он совсем еще
крошка. Но с ростом шимпанзенка росло и его озорство. Один лишь Джерри умел
как-то управляться с ним, да и его терпению стал приходить конец, когда
Чамли взял в привычку каждое утро на рассвете кувыркаться и прыгать на его
кровати и вообще всячески безобразничать. Следует отметить, что его отличала
великолепная память, и он быстро усваивал то, чему его учили. Как я уже
сказала, он облюбовал кровать Джерри, а не мою (слава Богу!), почему было
важно научить его не мочить постель. После одного-двух фальстартов он
научился при нужде свешивать свою корму с кровати, однако иногда впопыхах
забывал об этом правиле.
Еще одного шимпанзе, Минни, нам преподнес местный владелец кофейной
плантации, и Даррелл целый день промаялся, заманивая новое приобретение в
клетку, которую мы привезли на лендровере Фона. Минни оказалась весьма
подозрительным существом и совершенно не желала иметь дело с нами и нашей
клеткой, и Джерри пришлось затеять с ней этакую игру в фанты. Я восхищалась
его терпением, и Минни успела поглотить великое разнообразие лакомых
фруктов, тогда как нам за весь день пришлось ограничиться бутылкой пива и
двумя-тремя бананами. В конце концов Даррелл все же заманил ее в узилище, и
когда уже в рестхаузе мы выпустили пленницу в специальную сборную клетку,
она спокойно восприняла смену обстановки. Вообще же Минни была
очаровательное существо, вот только когда ей требовалось привлечь наше
внимание, она поднимала такой визг, на какой только шимпанзе способны. В
этом не было ничего страшного, поскольку в селении Фона никто особенно не
реагировал на шум, но я с тревогой спрашивала себя, что будет на борту
парохода, когда мы направимся домой в Англию. Но, как всегда говорил
Даррелл, зачем ломать себе голову над проблемой, прежде чем она возникнет...
Готовясь покинуть Бафут, мы с Софи испытывали смешанные чувства. Было
решено, что мы поедем к морю по британской территории с наиболее хрупкими
экземплярами, тогда как Джерри повезет по гудронному шоссе в французской
части Камеруна рептилий и основную часть нашего снаряжения. Снова на помощь
пришла OAK, предоставив нам два тяжелых грузовика, из которых один был с
приводом на четыре колеса, чему мы были особенно благодарны, поскольку
начался сезон дождей и дороги порой становились совсем непроходимыми. Первую
остановку мы сделали в Мамфе. Эта часть пути прошла довольно гладко, легкий
дождичек прибил пыль, так что к дому управляющего OAK мы подъехали не
слишком грязные. Джон Хендерсон уже уехал в отпуск, но его заместитель Джон
Топэм и миссис Топэм не жалели сил, помогая нам. Топэмов весьма беспокоило
состояние следующего этапа, до Кумбы.
- Вам необходимо выехать возможно раньше завтра утром, - предупредил
Джон. - Водители опасаются, что ближе к вечеру пойдет сильный дождь, и
хотели бы одолеть большую часть пути до того, как дорогу размоет. Я
договорился, чтобы вы могли переночевать в рестхаузе, и после обеда отвезу
вас туда. О животных не беспокойтесь, мой сторож присмотрит за ними.
Мы были очень благодарны Топэмам, они еще помогли нам покормить
животных, чтобы мы могли лечь пораньше.
На другой день мы поднялись чуть свет, покормили зверей, почистили тех,
кто в этом особенно нуждался, и приготовились выезжать, рассчитывая
достаточно рано прибыть в Кумбу, где начиналось хорошее шоссе и где мы могли
уделить нашим подопечным достаточно внимания, дать им передохнуть сорок
восемь часов, прежде чем продолжать путь до Тико и грузиться на пароход.
Увы, двое из наших слуг, один из которых пользовался особым доверием Софи,
куда-то запропали. Водители были вне себя от ярости и лишь с большой
неохотой позволили нам послать людей за недотепами. Было очевидно, что скоро
пойдет дождь, и я уже решила ехать дальше без них, но тут они наконец
появились с пристыженными физиономиями. Водители были не прочь задать им
трепку, но я думала только о том, чтобы поскорее тронуться в путь.
- Подождем с разборками до Кумбы, - сказала я. - Обещаю, что там они
получат выволочку, какую надолго запомнят.
Как я и опасалась, хлынул ливень, и дорога уподобилась клееварке.
Мягкая африканская красная пыль превратилась в вязкую массу, ехать стало не
просто трудно, но опасно. Чем дальше - тем хуже, дорога походила на
танкодром, на каждом метре - ямы и ручейки. Кончилось тем, что, к великому
моему ужасу, один грузовик развернулся, скользя, под прямым углом и угодил
двумя колесами в кювет. Водитель живо выключил мотор, я выскочила наружу и
погрузилась выше лодыжек в грязь. Но меня слишком тревожила судьба Софи и
наших зверей, чтобы я стала думать о состоянии своей обуви и брюк. С помощью
слуг и водителей мы извлекли Софи из ее кабины. Она здорово перепугалась, но
обошлась без ушибов и, подобно мне, беспокоилась за состояние животных в
кузове. Живо забравшись внутрь, я заключила, что все вроде бы в порядке,
однако окончательный вывод можно было сделать лишь после того, как грузовик
будет извлечен из кювета. К этому времени я пришла в такое неистовство, что
была отнюдь не расположена вести любезный диалог с едущими следом
африканцами, которые громогласно требовали, чтобы мы освободили дорогу и
пропустили их. Я послала к ним одного из наших боев - пусть перестанут орать
и вместо этого помогут нам выбраться из кювета.
- Мадам, - сообщил он, вернувшись, - этот люди говорить, он не может
нам помогать.
- Это почему же?
- Я не знать.
- Ладно, я сама узнаю! - крикнула я и подбежала к чужим грузовикам.
Разыгралось нечто вроде комической оперы с элементами сатиры: я
бранилась, уговаривала, требовала, наконец выдала длинную политическую
тираду - дескать, как они рассчитывают добиться независимости и
самоуправления, если не в состоянии даже помочь путникам на дороге. Как ни
странно, эти слова задели их самолюбие, они вдруг вскричали: "Ура!" -
соскочили на землю, вооружились досками, на которых сидели, через десяток
минут наш грузовик занял нормальное положение, и мы принялись дружно
нахваливать друг друга за сноровку. Когда я попыталась извиниться за то, что
употребляла нехорошие слова, они столь же дружно стали заверять меня, что
все в порядке, я была права, они только рады, что я не побоялась отчитать их
за дело.
Заглянув в кузов нашей злополучной машины и убедившись, что все
обошлось благополучно, я велела водителям развить максимально возможную
скорость, чтобы побыстрее добраться до Кумбы и как-то устроить там на ночь
наших бедных испуганных зверей. Последний участок пути прошел под знаком
всеобщего веселья, и мы не без грусти простились с нашими добрыми
самаритянами, когда в Кумбе остановились у Микробиологической лаборатории
доктора Крю, который любезно согласился приютить нас на ночь. Выгрузив из
кузовов нашу коллекцию, мы принялись чистить все клетки и тщательно
осматривать их обитателей, а тем нужно было только, чтобы их покормили и
позволили отоспаться. Лежа вечером на своих раскладушках, мы с Софи говорили
друг другу, что ни за какие блага не согласились бы повторить это
путешествие, и радовались, что наши звери перенесли его тяготы так
благополучно.
- Вот увидишь, - сказала Софи, - у нашей лапочки Джерри будет чудесное
путешествие, солнце всю дорогу.
- Ничего, - рассмеялась я, - на нашу долю выпала хорошая практика перед
предстоящим плаванием домой.
Путь от Кумбы до Тико прошел без приключений, ехать по гудрону было
сплошным блаженством. В Тико наши подопечные разместились в рестхаузе этажом
ниже нас. До отхода банановоза было четыре дня - слава Богу, потому что и
мы, и наши звери нуждались в передышке после жуткого переезда из Баменды.
Как мы и полагали, Даррелл явился в положенный срок, его странствие
сложилось отменно - ни дождей, ни каких-либо происшествий, даже жары
особенной не было.
- Похоже, нам суждено всегда оставаться в дураках, верно, Джекки? -
заметила Софи. - Ничего, в следующий раз заставим его отдуваться. Если
доживем до следующего раза.
На ранней стадии нашей экспедиции, когда мы обсуждали, что станем
делать с нашей коллекцией по возвращении в Англию, я в приливе бредового
энтузиазма предложила Дарреллу подумать о том, чтобы сохранить ее и нажать
на мэрию Борнмута - пусть предоставят нам площадь для собственного зоопарка.
Моя идея воодушевила Джерри, оставалось только надеяться, что мэрия
поддастся шантажу.
Обратное плавание прошло вполне благополучно, если не считать
восьмибалльный шторм на широте Дакара, когда из нашего отряда одна я
держалась на ногах и мужественно сражалась два часа с ветром, укрепляя
сорванный с привязи брезент. Душке Чемли - без ведома капитана - было
дозволено плыть в компании с Дарреллом; у нас с Софи была своя каюта, Джерри
разместился вместе с кем-то еще. Стюарды влюбились в нашего шимпанзе и
терпели все его безобразия; когда он однажды намочил койку, они кротко
поменяли постель. И другие члены команды всячески помогали нам, если не
считать одного оригинала, который почему-то невзлюбил нас и наших животных.
Один раз он отправил за борт целую кучу наших кормушек, а накануне прихода в
Ливерпуль, выбрасывая клетки из трюма на палубу, постарался сделать это так,
что все дверцы пооткрывались. В итоге тут же погиб новорожденный детеныш
черноухой белки, а другая белка прыгнула с испугу за борт и утонула. Думаю,
Даррелл был способен убить негодяя, если бы смог до него добраться.
- Терпеть не могу людей, срывающих зло на беспомощных существах, вроде
детей и животных, - бушевал он.
Это был первый случай в нашей практике; обычно моряки с любовью
относятся к животным и всячески о них пекутся.
Заключительный этап экспедиции едва не доконал нас всех, во всяком
случае, двуногих прямоходящих. Для транспортировки нашей коллекции от
Ливерпуля до Борнмута нам выделили товарный вагон, и мы, естественно,
рассчитывали, что нас прицепят к идущему до Лондона пассажирскому поезду, а
там - опять же к поезду Лондон - Борнмут. Увы, такой простой вариант не
устраивал железнодорожников, в итоге мы провели четырнадцать часов в
товарном вагоне с одним сиденьем на троих, то и дело меняя составы и
оказываясь на запасных путях, прежде чем добрались наконец до Борнмута. От
этакой перетряски был в восторге один лишь Чемли, которому предоставилась
возможность целую ночь истязать нас троих. Тот факт, что мы проголодались,
хотели пить и жутко устали, ничуть не волновал этого милого зверя. Он
получил положенный корм, попил молока и блаженствовал на руках того, чья
очередь была воспользоваться единственным сиденьем.
На Борнмутском вокзале нас встретили фургоны и живо доставили домой на
Сент-Олбанс-авеню. Чемли с удовольствием приняла на свое попечение мать
Джерри; для наиболее выносливых животных мы воздвигли большой шатер на
лужайке за домом, а хрупкие твари разместились в гараже, который по нашей
просьбе утеплил брат Софи. Наши животные как будто благополучно перенесли
все испытания, требовалось только накормить их и оставить в покое. Мы же
мечтали о горячей ванне, стаканчике спиртного и сытной трапезе. Однако наша
мечта исполнилась лишь через несколько часов. Только после того как Чемли,
основательно избалованный матерью и сестрой Джерри, наконец был уложен спать
в большой бельевой корзине, мы с Дарреллом смогли подняться к себе и
повалиться на кровать.
- Ты всегда мечтал о зоопарке в своем багаже, Даррелл, - сказала я. -
Ну вот, ты его и получил.
Глава пятая
На первых порах наш дворовый зверинец привлек благожелательное внимание
соседей, они прилежно справлялись о благополучии и здоровье наших "друзей",
а мы из кожи вон лезли, следя за чистотой и порядком в нашем хозяйстве и
истребляя мух. Наиболее выносливые животные, вроде цивет, мангустов и
крупных обезьян, обитали в шатре на лужайке, а хищных птиц мы поместили в
сборных клетках, накрытых изготовленным по нашему заказу одной щедрой фирмой
брезентом. Более хрупкие животные - белки, некоторые птицы и галаго -
поселились, как я уже сказала, в оборудованном братом Софи гараже. Серьезную
проблему представляли собой рептилии, но тут нас выручил Пейнтонский
зоопарк, изъявив готовность приютить всех наших пресмыкающихся. Великое
облегчение для нас, потому что мы при всем желании не могли обеспечить
рептилий теплыми террариумами. Крупная шимпанзе Минни поначалу жила в
огромной сборной клетке, но ее привычка чуть что громко визжать вызвала град
протестов со стороны соседей, так что и тут пришлось нам воспользоваться
милостью Пейнтонского зоопарка.
В общем и целом, все было отлично налажено, и если наши животные
страдали от чего-нибудь, так это от избытка внимания. Один местный зеленщик
проникся к нам таким расположением, что снабжал нас самыми разнообразными
фруктами и овощами - в ущерб, подозреваю, собственному кошельку, а в
расположенном поблизости магазине для любителей домашних животных мы
приобретали необходимое мясо. Большим подспорьем для нас было
доброжелательное отношение Общества защиты животных и санинспекции, чьи
представители в первые же дни навестили нас и доложили начальству, что наши
звери устроены как положено. Они дали нам положительные оценки по всем
статьям, хотя один сосед упорно твердил, будто наши животные заразили
блохами его кур*.
______________
* Недаром я о соседях вообще самого плохого мнения и советую их не
слушать. Дж.Д.
Чемли, естественно, роскошествовал в доме, окруженный сюсюкающими
особами женского пола, которые спускали ему все проказы. Только мы с Джерри
кое-как держали его в узде. И совсем ему вскружило голову нескончаемое
шествие газетчиков, телевизионщиков и просто зевак, коим непременно
требовалось посмотреть на этого негодника. День Чемли складывался просто:
утром его будили, предлагая большую чашку чаю с молоком, и одевали в яркий
свитер, связанный моей свекровью, чтобы "бедняжка не мерз". Весь остальной
день он, как мог, измывался над обитателями дома, пока вечером, доведенные
до бешенства и полного изнеможения, мы не укладывали его спать, выдав
напоследок кружку шоколадно-молочного напитка. Первое время он спал в
комнате миссис Даррелл, но тут выяснилось, что она не может ночью читать,
опасаясь, что электрическое освещение будет беспокоить мохнатое чудовище.
Тогда мы перевели Чемли в свою комнату, где он безо всякого ущерба для
своего здоровья и благополучия быстро привык к свету, шуму, табачному дыму и
прочим неудобствам. Его любимой забавой было раскачиваться на занавесках в
большой гостиной, где он устраивал ежедневные представления для соседских
детишек. Еще он подружился с сынишкой одного из жильцов Маргарет, и они
отлично веселились, причем верх потехи наступал, когда бедняжка Джон Хокер,
сопя, красный от натуги, катал тяжелого шимпанзе на тачке в саду. Еще одним
любимым местом Чемли была площадка для игры в гольф в конце аллеи. Здесь он
лазил по деревьям, кувыркался, гонялся за собакой по имени Джонни и мешал
сосредоточиться спортсменам, изо всех сил старающимся обойти соперника.
Наигравшись всласть, он с видом восточного владыки разваливался на складном
детском стуле на колесиках и разрешал (обычно все тому же юному Джону)
катить себя по аллее домой.
Развлекая Чемли, мы не забывали и о представителях местной и
центральной печати, которые сочувственно слушали, как Даррелл излагает свои
планы учреждения зоопарка в Борнмуте. Отцы города приязненно относились к
этой идее, нам предлагали даже какие-то участки; к сожалению, они по разным
причинам не подходили для зоопарка.
Именно к этому времени относятся наши первые попытки сделать что-то
серьезное для телевидения. Нас связали с Тони Сопером, ведущим одной
популярной программы, он приехал в Борнмут посмотреть материал, отснятый в
Бафуте, и после того как основательно потрудился над монтажом, телезрители
увидели наш первый сериал - "За животными в Бафут". Тони отказался от
привычной схемы, когда два участника передачи, сидя на жестких стульях, тупо
таращатся в камеру и ведут малоувлекательную беседу. В студии восстановили