Страница:
— … Горная цепь западных берегов Финварны — это и есть граница Известных Земель. Там воздух полон криками белых чаек, и скалы от них будто в снегу!.. Дальше только ужасный темный яростный океан и бушующее Кольцо Штормов. Запад моей родины нелюдим и по-особому прекрасен дикой красотой речушек, гор, болот и чистых озер. Небеса там часто хмурятся, и тяжелые тучи рвутся о верхушки деревьев, почти касаясь земли. Таинственные, неприветливые края, пристанище всякой нежити! Но человек научился обходить разных тварей стороной, а с явными карликами даже сблизился. Этой полезной дружбе уже несколько столетий. Поэтому наши мастера и славятся искуснейшими изделиями из золота, серебра, бронзы и меди. Суровая, неласковая земля, что и говорить, зато люди открытые, щедрые и хлебосольные. Мы, эрты, рады любым гостям. Родня, друзья-приятели, просто прохожие, кто бы ни зашел — на столе угощение, хозяева приодеты, и песни льются рекой. Жадные мы до новых людей, до вестей из мира. Нет для нас большей радости, чем послушать добрую речь или славную музыку… Разве что поиграть в Королей-и-Королев, — прибавил он, подумав. — Или в херлинг. Вот игра, ради которой стоит жить! Говорят, наш народ перенял ее в стародавние времена от самого племени Странников, когда те еще не исчезли с лица земли. Знаешь эту игру?.. Нет? На пальцах ее название можно показать вот так. — Он изобразил нужный знак. — Будто клюшки ударяют по мячу, понятно? Но ты не думай, не такой уж я патриот. Сколько молодых жизней полегло на полях сражений из-за этой самой любви к родине! А только, поверишь ли, рано или поздно место, где ты вырос, начинает звать тебя. И ты все время слышишь его зов — не ушами, но сердцем.
Сианад вздохнул и умолк на минуту.
— Однако в Финварне есть и безбрежные леса, и холмистые луга, открытые, без всяких заборов или стен; там пасутся огромные лоси, чьи ветвистые рога бывают величиной с дерево. Временами стада набредают на развалины древних городов и Башен. А к югу от реки лежат изобильные фермерские земли — мои корни там. Милая Финварна, желанная, далекая сторона. Вернусь ли я к тебе?.. Что это со мной? Ни к чему людям скучать по дому! Тоска — неизлечимая болезнь, зачастую смертельная, она выжимает из тебя все силы. Бабуля моя поговаривала: «Есть два дня, о которых никогда не следует тревожиться, — завтра и вчера».
Иногда налетал шанг; девушка чувствовала его приближение, но в глухих, необитаемых местах бродячая буря бессильна вызвать живые картинки. Пару раз в сумерках Имриен замечала краешком глаза белоснежного коня с витым рогом на лбу — сотканный из лунного луча силуэт цвета слоновой кости на фоне темного леса.
Неуловимое, ускользающее от взгляда существо, одно из тех, что эрт называл куинокко.
Счастливые обладатели сокровищ развлекались тем, что снова и снова изучали бесценное содержимое тайника, отбирая наиболее понравившиеся вещицы, чтобы прихватить их с собой в город. Во время одного из таких вторжений Сианад и Имриен обнаружили третью комнату, маленькую и битком набитую силдроном — ту самую, куда спускался капуцин. И все же покрытые рунами двери до сих пор верно хранили много запутанных загадок. К примеру, как получалось, что драгоценности сами, без постороннего вмешательства каждый день меняли свое местоположение в сокровищнице?
Но самым притягательным среди несметных богатств был, разумеется, корабль-птица. На таком впору плавать одним лишь коронованным особам. Вдосталь налюбовавшись чудесной бригантиной, друзья в благоговейном трепете поднялись по тонким, как паутина, лесенкам и мостикам, чтобы на цыпочках, с замирающим сердцем пройтись по безукоризненно белой палубе. Серебряные мачты, лилейный шелк парусов, блестящие перья на обтекаемых боках лебедя, которые так и хотелось нежно погладить, — все казалось сотворенным из лунного света.
— Лебединая Королева! Представляешь, Имриен, какое наслаждение — летать на такой красавице!
Сианад, задрав голову, смотрел вверх, на реи.
— Вот жалость! Мачты чересчур высокие, в двери нипочем не пройдут. Похоже, ее собирали уже внутри. Теперь, чтобы выкатить бригантину, пришлось бы снимать оснастку, а это работенка для нескольких здоровых силачей.
Однако расстраиваться путники не стали. Причин для радости и размышлений хватало. Однажды эрт спросил у девушки, где та взяла серую рубашку.
— Это ведь настоящий шелк из паутины, а паучье волокно в двенадцать раз прочнее стали, хотя и неизмеримо легче. — Сианад с удовольствием вжился в роль наставника. — Твоя одежка плотнее любой кольчуги и гораздо удобнее. Вот только стоит она… простая семья лет десять могла бы безбедно жить на эти деньги. На Севернессе полным-полно паучьих ферм, да только не очень-то они процветают: насекомые такие ненадежные, а знаешь, сколько волокна требуется, чтобы изготовить один квадратный дюйм шелка?
В сундуке оказался целый склад одежды из чудесной ткани. Эрт долго выбирал подходящий наряд, после чего вдруг воскликнул:
— Да ну его к огням Тафтара! Оденусъ-ка я с иголочки, как подобает!
И Сианад зарылся в кучу разбросанных одеяний, как собака, выкапывающая кость. Когда эрт появился вновь, он был весь в сером с ног до головы: новоявленный щеголь выбрал камзол с прорезями, блузу с длинными рукавами, присборенный жилет, облегающие брюки со шнуровкой на лодыжках и длинный плащ с золотой брошью. На голове красовалась лихо повязанная косынка. А пояс! Настоящее произведение искусства, выполненное из серебристых змеиных чешуек с затейливой гравировкой и роскошной пряжкой. И поверх всего этого Сианад нацепил броню из заостренных металлических пластинок, в которой рисовался до самого полудня, пока жара не стала совершенно невыносимой. Тогда эрт небрежно сбросил панцирь под деревом, словно повзрослевшая цикада, что избавляется от старого хитинового покрова. Из прежней одежды он оставил только привычный капюшон и крепкие ботинки.
Девушка тоже переоделась, запрятав образчик паучьего шелка под плавными складками платья, затянутом на талии при помощи кушака из чеканного золота. В приступе сумасбродства она добавила еще золотые кольца, браслеты, филигранный воротник и венок на волосы.
— Шикарно выглядишь! Это твой металл. Ты молодец, что не выбрала серебро.
Имриен почудилось какое-то смущение в голосе эрта. Сбитая с толку, она повернулась к бронзовому зеркалу и поймала в нем свое отражение. В животе у нее все похолодело. Точеная фигурка изысканной куклы, густые, льющиеся пряди золота до плеч — и омерзительное лицо химеры. Столь дерзкое и вызывающее зрелище привело ее в ужас. Кольца и прочие дорогие побрякушки зазвенели об пол, покатившись прочь. Изящное платье было выброшено, его место занял мешковатый мужской наряд.
Внезапно половинки игральной доски беззвучно сошлись друг с другом. Фигуры вернулись в боевой строй, хотя новых перчаток не появилось. Не желая быть захваченными врасплох и навечно запертыми в сокровищнице, Имриен и Сианад понадежнее заклинили двойные двери.
В воздухе стало очень душно. Южный ветер в мгновение ока затянул небо длинными рядами рваных сизых лохмотьев, тяжелое одеяло из которых нависло так низко над землей, что, казалось, упало бы совсем, если бы не зацепилось за деревья. Сперва косматые тучи разродились несколькими теплыми брызгами, потом всерьез и надолго зарядил ливень. Путники укрылись в пещере с бригантиной-лебедушкой. Беспрестанный гул водопада заглушал здесь шум дождя. Эрт воспользовался вынужденной передышкой, чтобы заняться обучением Имриен. Кроме языка жестов, он изложил ей всемирную историю — так, как зазубрил ее в школе, правда, приукрашенную собственными комментариями.
— Ты ведь ничего не знаешь, так что придется начинать с самых основ. До Первого года, то есть до объединения, племена Эриса постоянно бились друг с другом. Количество кланов множилось, и отдельные сражения со временем переросли в кровопролитные войны. Самыми могущественными противниками стали Эльдарайн, Намарра, Авлантия, Финварна и Севернесс. Риман и Луиндорн тогда еще не имели главного правителя… нет, вру, Луиндорн вообще не был заселен.
В те дни золотоволосые талифы, твои соплеменники, считались самым просвещенным и достойным народом по сравнению с остальными тремя расами. Их воины получали превосходную подготовку и снаряжение. Но они не желали вторгаться в чужие владения, чтобы расширить свои. Все, чего хотел этот народ, — оставаться в родной Авлантии и мирно процветать, никого не трогая.
Эрты, мои сородичи, испокон веков возделывали землю Финварны и тоже не мечтали о других краях. Да и ледяные о набегах не помышляли, хоть и сеяли смерть у себя в Римане. Белая раса любит холод и не переносит северного солнца, так зачем им идти в чужие страны?
Если кто и обожал захватнические нашествия, так это феоркайндцы. Их легко узнать по каштановым волосам. Твои приятели-моряки, пираты с черного брига — все это одна неугомонная, воинственная раса. В течение десятков, а может быть, и сотен лет им удалось заполучить Эльдарайн, Севернесс, Луиндорн и Намарру. Последнюю использовали в качестве тюремной колонии. Узники, разумеется, устраивали побеги и заселяли необитаемые земли севера. Так что не удивляйся тому, что Намарра превратилась в пристанище пиратов и разбойников.
Все это происходило в древние времена, еще до Первого года.
Джеймс Д'Арманкорт Первый был мудрым и могущественным королем Эльдарайна. Действуя где уговорами, где силой, он создал из разрозненных стран великую Империю Эрис, за что его и прозвали Объединителем. Первый из Королей-Императоров, он ввел также новую, всеобщую систему летосчисления, ведь до этого в каждой стране был собственный календарь, что порождало уйму неудобств. Теперь за точку отсчета приняли год Объединения. И воцарился мир…
Короли из династии Д'Арманкорт жили долго и женились довольно поздно. Сын Объединителя правил с умом, а вот его сын оказался слишком беспечным и опрометчивым молодым человеком, чтобы удержать хрупкое равновесие власти в Империи. Впрочем, как нередко случается, с возрастом пришли проницательность и трезвая рассудительность — не смейся, однако именно этого короля прозвали впоследствии Вильямом Мудрым.
И вот настал восемьдесят девятый — ужасный год. Говорят, как раз тогда исчезли Светлые, удивительная тайная раса. Возможно, они скрылись за Кольцом Штормов или в пустотах под землей — мало ли куда отправляются бессмертные, устав от нашего мира. По всей Империи прошли страшные бури. Да-да, в то время возник и первый шанг, вызвав большое смятение среди людей. Но Вильям Мудрый открыл чудесные свойства тригексида талия, повелев своим подданным носить капюшоны с цепочками из этого металла. Приблизительно тогда же был обнаружен силдрон и, конечно, сразу стал королевским достоянием. В городах возвели первые Дома Всадников Бури, появились Летучие корабли — и с ужасного года началась Эра Славы. Рассказывают, что в те дни оставшиеся на земле Светлые рука об руку с талифами строили в каждой стране Великие города, вроде того, через который мы с тобой проходили. И еще, чуть не забыл: в восемьдесят девятом было основано Дайнаннское Братство — стражи мира в то золотое время, отборные бойцы на случай войны.
Теперь о Светлых. В захолустье Светлых до сих пор почитают настолько, что боятся произносить вслух их имя. Подобно нежити, они не выносили прикосновения к холодной стали. И вдобавок не оставляли живых картинок, попадая под бродячую бурю, хоть с покрытой головой, хоть нет. А среди людей существует поверье, что и мы можем не оставить отпечатка, если только будем полностью владеть своими чувствами. Теперь ты понимаешь, почему феоркайндцы, Всадники Бури и прочие так ценят в человеке именно это свойство — умение держать себя в руках, не смеяться, не гневаться, не горевать? Обыкновенная гордыня: вот, мол, мы какие, ничуть не хуже Светлого народа! Ни шанга, ничего не боимся! Многие и по сей день ходят без капюшонов, храбрятся, не признавая за собой никаких чувств. Да только не думаю, чтоб они достигли больших успехов…
В середине первого тысячелетия, году в пятьсот шестьдесят первом, началась Черная Эра. Империю захлестнула волна природных бедствий, болезней и междоусобиц. Те из Светлых, кто еще задерживался в Эрисе, видимо, тоже утомились и ушли навсегда. С тех пор ни одного из них на земле не встречали. Раса талифов стремительно пришла в упадок, культура их угасла, а руины Великих городов поросли травой забвения.
Власть династии Д'Арманкорт пошатнулась. Вскоре Короля-Императора свергли с трона Эльдарайна, а вернее, всего Эриса, вынудив бежать и скрываться со своими домашними. Ослабленные мором, чумой и беззаконием, страны Империи стали уязвимы, превратились в лакомый кусочек для намаррских головорезов и злых магов, заключивших мерзкий союз с нежитью. Дайнаннцы и Всадники Бури впервые стали настоящими воинами. Так продолжалось примерно три столетия.
Феоркайндцы вступили во владение покинутыми Великими городами. Раздоры, неизлечимые болезни, отказ покрывать головы — все это привело к тому, что улицы заполнились призраками, и людям пришлось бежать в менее заселенные места. Но Каэрмелор выстоял благодаря стенам из доминита и Закону о Непременном ношении капюшонов.
Но чуть более двух столетий назад всплыл из безвестности полноправный наследник высочайшего престола. Долгие годы династия Д'Арманкорт тайно продолжала свое существование, и наконец Эдвард Одиннадцатый по прозвищу Завоеватель почуял в себе силу великих предков. Он учредил Аттриод — совет семерых, состоящий из мудрейших людей Эриса, и с их помощью собрал могучее, многочисленное войско. Один успешный военный поход — и преемник династии взошел на трон, изгнав преступников обратно в Намарру. Произошло это двести сорок лет назад, в восемьсот сороковом году, который объявили годом Восстановления.
В наши дни мощь тысячелетней династии Д'Арманкорт возросла, как никогда. Мудрость и справедливость Короля-Императора не померкли за целые века, разве что приумножились. Эдвард Завоеватель возвратил порядок и спокойствие, вот только многие из тайных знаний Славной Эры оказались безнадежно утраченными для смертных.
Сомнений нет, наша с тобой сокровищница оставлена Светлой расой, скорее всего перед тем, как исчезнуть с лица земли. Даже плодов, которые мы сейчас едим, в Эрисе не сыщешь. Думаю, эти деревья выросли из семян Потерянного Королевства, посеянных или случайно рассыпанных столетия назад.
Рассказчик умолк. В голове слушательницы роились тысячи невысказанных вопросов.
Сианад долго и мучительно размышлял над тем, какие сокровища следует взять с собой в Жильварис Тарв.
— Просто ни с чем не могу расстаться! — в отчаянии восклицал он, сидя на куче золота, с ног до головы одетый в новенькую сияющую броню с чеканными узорами. — А ведь скоро нужно уходить. Хоть и лакомые эти фрукты Светлого народа, но нельзя жить вечно на одних плодах. Мой желудок требует мяса.
После того как попытки наловить рыбы или же изготовить вино из сока оказались безуспешными, Сианад все чаще погружался в тоскливые воспоминания о кухне своей бабушки, а также о разнообразных винах Финварны.
— Но знаешь, что для меня станет самым лучшим? Первым делом отправлюсь к моей сестрице с полными карманами свечного масла для нее и всей семьи. Вот радости-то будет!
«Что?» — спросила девушка.
— Ты про свечное масло? Одна из кличек золота. Оно ведь желтое, мягкое, теплое, вроде масла, и на него покупаются свечи, как и огонь в очаге… Поверишь ли, они у меня все перед глазами: Этлин, ее парнишки — Диармид и Лиам, их прелестная сестричка Муирна! С тех пор как погиб Райордан, они не выбираются из бедности. Но дядюшка Медведь скоро положит этому конец!
И вот, вопреки всем сожалениям, решение было принято. Путники возьмут несколько золотых цепочек, кинжалы поскромнее и три ларца — один со старинными золотыми монетами и серебряной мелочью, второй с украшениями из драгоценных камней, и третий, андалумовый, — с силдроном.
— И не так тяжело, и можно пронести по городу под плащом, не вызывая подозрений, — объяснил свой выбор Сианад. — А вот по глухим чащам мы с ними таскаться не будем. Догадайся, почему? — Он выдержал торжественную паузу. — Мы построим плот!
Имриен попыталась изобразить, на уродливом лице подобие восхищенной улыбки.
— Эти каракули на карте показывают нам, что вот эта река впадает в Райзингспилл, а тот приведет нас прямиком в Жильварис Тарв. Городок примостился в устье, как большущий прыщ над губой подростка. Усядемся на плот и, сложив ручки, поплывем себе, точно господа — милорд и миледи! Что скажешь?
«Неявные существа».
Этот знак был одним из последних приобретений Имриен: указательный и средний пальцы на обеих руках изображают гнутые рожки, прижимаясь к вискам.
— Не-е! Подвижной воды твари боятся… не считая тех, кто живет в ней. Фуатаны, уманщицы… особенно опасны Дженни Зеленозубка и Пег Полер, эти всегда стремятся к человечьему дому, потому как хлебом их не корми, дай навести беду на смертных. Да ты не бойся, Большой Медведь рядом! Пускай водяная нежить трепещет от страха и забивается под коряги! У нас, э-э… — он пошарил рукой у себя на груди, — по-прежнему с собой тилгалы. Железа, правда, нет, зато знаешь, как я умею свистеть? Мой свист еще в юности сшибал птиц с веток. Да стоит мне набрать воздуха в легкие и вытянуть губы, как тысячи неявных разбегутся в разные стороны! Найдем где-нибудь рябину или ясень, в общем, дерево посильнее, выломаем дубинки для обороны. Однажды я уже справился с водяным и во второй раз не струшу!
Сианад взял с собой остро наточенный боевой топорик и, залихватски насвистывая, отправился рубить бревна для плота. Имриен помогла товарищу связать их, да не просто чахлыми виноградными лозами, а самыми крепкими веревками на свете — лентами паучьего шелка! Теперь, во всяком случае, крушение плоту не грозило.
— Строим с большим запасом прочности; коли на пути стремнины, пороги, нам все нипочем, — с воодушевлением расхваливал свою затею эрт. — Надеюсь, очень крутых перекатов не встретим, если бы и так — хоть будет, что вспомнить!
— Не верь машинам и заклятиям: в другой раз могут и не сработать! — наставительно произнес Сианад.
Солнечные лучи дробились в мириадах мельчайших капель, летящих с высоты — казалось, что кто-то вплел бесчисленные ускользающие радуги в спутанные волосы водопада.
Плот был спущен на реку. Ожидая своего часа, он покачивался на волнах и нетерпеливо теребил швартовную веревку, сделанную их четырех безрукавок паучьего шелка. К бревнам «судна» создатели накрепко привязали ларцы с драгоценностями — получились удобные сиденья. На случай поломки плота наготове лежали бечевки из волшебного волокна всевозможных размеров и толщины, а также толстые ветви тиса. В громоздких корзинах, кое-как сплетенных из тростника, шуршали вороха мятной листвы, которая, как известно, хорошо отпугивает сулисид. Фруктов путешественники взяли немного, зная, что неизвестные плоды испортятся задолго до наступления вечера.
И девушка, и эрт находились в приподнятом настроении, ощущая чудесный прилив сил. Возможно, изобилие чистой речной воды и сказочная пища Светлой расы сделали свое дело или же подействовало что-либо другое, только все до единой раны путников бесследно зажили за восемнадцать дней пребывания у Великой Лестницы. Имриен могла бы поклясться, что ее волосы выросли за это время самое меньшее на целый дюйм. Сианад избавился от хромоты и начисто забыл о болях в грудной клетке.
И вот две фигурки в сером, словно облаченные в сумерки, ступили на борт плота и оттолкнулись от берега длинными деревянными баграми.
Там, где речка делала первый поворот, Имриен обернулась посмотреть на бойкий, вечно скачущий водопад. К сожалению, кроны деревьев уже скрыли его, но до слуха девушки донесся протяжный замирающий вздох, да среди листвы полыхнуло серебряное пламя — быть может, грива звездной лошади? Где-то там, в пещере, воинства света и тьмы молча стояли друг против друга на клетчатом поле, устремив недвижные взгляды в грядущее.
Путь речушки хитро петлял меж низких покатых берегов, окаймленных сочными травами и длинноволосыми казуаринами; цветущие жакаранды роняли лазурные лепестки, а волны подхватывали их, словно частички самого неба. Солнце высекало яркие искры из водной глади. Певчие птицы нанизывали хрустальные нотки, точно бисер на нити.
— Насколько я знаю, у этого потока пока нет имени, — заговорил Сианад. — На карте так и стоит: «маленькая речка». Я назову ее Стезя Куинокко. Тот белоснежный конь с острым, как пика, рогом — ты ведь тоже его видела? И мне он померещился несколько раз. Теперь, когда мы покинули его владения, об этом можно говорить. Упомяни мы его имя раньше, явный крепко бы на нас обиделся. Я кожей чувствовал его присутствие, каждую секунду, особенно по ночам. Он являлся мне во снах. Вот это были грезы, в жизни не видел подобного! Какая мощь, какой величавый красавец! Дорого бы я дал, чтобы заполучить его. Но это невозможно, еще никому не удавалось поймать куинокко. Наверное, мы оба родились под счастливой звездой — нам повезло краешком глаза увидать одно из таких существ. Водятся они — или оно, кто знает, сколько их на свете? — только в благодатных краях пляшущих потоков и тайных опушек. Там, где нет места оборотням.
И Сианад принялся напевать себе под нос какой-то мотив, пока волны легко несли плот к цели. Время от времени путешественникам приходилось отталкиваться от берегов или выступающих из воды крупных камней: проверять «судно» на прочность почему-то не было охоты.
К концу первого дня лесистые холмы остались позади, их сменили крутые стены хмурого ущелья. Река пенилась и грозно билась о скалы. Не съеденные до вечера плоды безнадежно испортились, однако путники не спешили причаливать, чтобы поискать новых. Здесь люди под защитой бегущей воды, а на суше? Владения Диреаса не так уж и далеко, а воспоминания еще слишком свежи…
Когда краски дня потускнели, уступив густым чернилам сумерек, Сианад поймал петлей длинную ветку ивы и закрепил плот посреди реки.
Пронзительное пение цикад-невидимок, что притаились в кронах прибрежных деревьев, неспешно перебирало струны затянувшегося вечера. Здесь больше не действовали добрые чары земли куинокко. Имриен начало охватывать беспокойство. Чьи это глаза так неотрывно следят за ними?.. Девушке вспомнились водяные твари, о которых говорил эрт. В бледном лунном свете деревья казались черными стражами, столпившимися у кромки сизых волн.
Всю ночь напролет вымокшие путешественники не смыкали глаз, качаясь над темными глубинами. Из воды к смертным тянулись тонкие обескровленные руки; меж свисающих прядей водорослей холодным огнем горели немигающие зеницы с лимонными зрачками. Один раз река забурлила, и из пены показалась конская голова; черные, провалившиеся глазницы твари какое-то время пристально наблюдали за людьми, прежде чем медленно погрузиться в бездну.
Настало утро. Трудно было поверить, что еще вчера Сианад находился в прекрасном расположении духа. Тяжелый, мутный взгляд эрта ничем не напоминал о недавней браваде. Имриен металась по всему плоту, пытаясь удержать его в равновесии, пока ее товарищ с руганью высвобождал непокорную веревку из цепких объятий ивы. Узлы не поддавались, словно еще больше запутались за ночь. Сианад чертыхался и ворчал, жалуясь на страшные боли в пустом желудке.
— Сегодня же изготовлю лук и подстрелю что-нибудь к обеду, не будь я из рода Каванаг! — Голос эрта прозвучал неестественно громко в этих пустынных краях, отразившись от воды подобно подпрыгивающему камню-голышу. — Хочу мяса! И плевать, если оно будет сырым — а так и случится! Мы ведь не можем раздобыть огонь. Разве что тебе знаком дайнаннский трюк с деревяшками, которые надо быстро тереть друг о друга?
Девушка покачала головой. Голод — ужасное чувство, и, разумеется, Имриен страдала не меньше товарища. Но — мясо? Никогда! Будь оно сырое или приготовленное, девушка к нему не прикоснется. Она не выносила даже запаха умерщвленной плоти. Как бы там ни было, Имриен сомневалась в способности Сианада сделать настоящее оружие из веревочек и гибкой ивовой лозы.
Эрта полностью захватила эта новая задумка. Он углубился в молчание, сосредоточенно строгая ветки дорогим кинжалом с костяной ручкой, покрытой золотыми узорами. Течение несло путешественников все дальше на юг.
Проплывая меж серовато-зеленоватых завес, образованных шелестящими ивами, Сианад задумался и наконец проворчал:
— Зачем я так громко орал свое имя? Если острые ушки нежити его не подслушали — считай меня ледяным чурбаном из Римана.
Янтарный свет лился с неба, будто прозрачный сотовый мед. У берега плескались молодые выдры. В тихих заводях резвилась, выпрыгивая на поверхность, серебристая рыба. Среди корней прибрежных деревьев темнели потайные ходы утконосов и водяных крыс. Когда навстречу выплыла стая диких уток, Сианад не выдержал и принялся целиться в них из самодельной рогатки. Птицы с кряканьем улетели, оставив на волнах горстку перьев (которые пошли потом на оперение для стрел). Эрт готов был локти кусать от досады:
Сианад вздохнул и умолк на минуту.
— Однако в Финварне есть и безбрежные леса, и холмистые луга, открытые, без всяких заборов или стен; там пасутся огромные лоси, чьи ветвистые рога бывают величиной с дерево. Временами стада набредают на развалины древних городов и Башен. А к югу от реки лежат изобильные фермерские земли — мои корни там. Милая Финварна, желанная, далекая сторона. Вернусь ли я к тебе?.. Что это со мной? Ни к чему людям скучать по дому! Тоска — неизлечимая болезнь, зачастую смертельная, она выжимает из тебя все силы. Бабуля моя поговаривала: «Есть два дня, о которых никогда не следует тревожиться, — завтра и вчера».
Иногда налетал шанг; девушка чувствовала его приближение, но в глухих, необитаемых местах бродячая буря бессильна вызвать живые картинки. Пару раз в сумерках Имриен замечала краешком глаза белоснежного коня с витым рогом на лбу — сотканный из лунного луча силуэт цвета слоновой кости на фоне темного леса.
Неуловимое, ускользающее от взгляда существо, одно из тех, что эрт называл куинокко.
Счастливые обладатели сокровищ развлекались тем, что снова и снова изучали бесценное содержимое тайника, отбирая наиболее понравившиеся вещицы, чтобы прихватить их с собой в город. Во время одного из таких вторжений Сианад и Имриен обнаружили третью комнату, маленькую и битком набитую силдроном — ту самую, куда спускался капуцин. И все же покрытые рунами двери до сих пор верно хранили много запутанных загадок. К примеру, как получалось, что драгоценности сами, без постороннего вмешательства каждый день меняли свое местоположение в сокровищнице?
Но самым притягательным среди несметных богатств был, разумеется, корабль-птица. На таком впору плавать одним лишь коронованным особам. Вдосталь налюбовавшись чудесной бригантиной, друзья в благоговейном трепете поднялись по тонким, как паутина, лесенкам и мостикам, чтобы на цыпочках, с замирающим сердцем пройтись по безукоризненно белой палубе. Серебряные мачты, лилейный шелк парусов, блестящие перья на обтекаемых боках лебедя, которые так и хотелось нежно погладить, — все казалось сотворенным из лунного света.
— Лебединая Королева! Представляешь, Имриен, какое наслаждение — летать на такой красавице!
Сианад, задрав голову, смотрел вверх, на реи.
— Вот жалость! Мачты чересчур высокие, в двери нипочем не пройдут. Похоже, ее собирали уже внутри. Теперь, чтобы выкатить бригантину, пришлось бы снимать оснастку, а это работенка для нескольких здоровых силачей.
Однако расстраиваться путники не стали. Причин для радости и размышлений хватало. Однажды эрт спросил у девушки, где та взяла серую рубашку.
— Это ведь настоящий шелк из паутины, а паучье волокно в двенадцать раз прочнее стали, хотя и неизмеримо легче. — Сианад с удовольствием вжился в роль наставника. — Твоя одежка плотнее любой кольчуги и гораздо удобнее. Вот только стоит она… простая семья лет десять могла бы безбедно жить на эти деньги. На Севернессе полным-полно паучьих ферм, да только не очень-то они процветают: насекомые такие ненадежные, а знаешь, сколько волокна требуется, чтобы изготовить один квадратный дюйм шелка?
В сундуке оказался целый склад одежды из чудесной ткани. Эрт долго выбирал подходящий наряд, после чего вдруг воскликнул:
— Да ну его к огням Тафтара! Оденусъ-ка я с иголочки, как подобает!
И Сианад зарылся в кучу разбросанных одеяний, как собака, выкапывающая кость. Когда эрт появился вновь, он был весь в сером с ног до головы: новоявленный щеголь выбрал камзол с прорезями, блузу с длинными рукавами, присборенный жилет, облегающие брюки со шнуровкой на лодыжках и длинный плащ с золотой брошью. На голове красовалась лихо повязанная косынка. А пояс! Настоящее произведение искусства, выполненное из серебристых змеиных чешуек с затейливой гравировкой и роскошной пряжкой. И поверх всего этого Сианад нацепил броню из заостренных металлических пластинок, в которой рисовался до самого полудня, пока жара не стала совершенно невыносимой. Тогда эрт небрежно сбросил панцирь под деревом, словно повзрослевшая цикада, что избавляется от старого хитинового покрова. Из прежней одежды он оставил только привычный капюшон и крепкие ботинки.
Девушка тоже переоделась, запрятав образчик паучьего шелка под плавными складками платья, затянутом на талии при помощи кушака из чеканного золота. В приступе сумасбродства она добавила еще золотые кольца, браслеты, филигранный воротник и венок на волосы.
— Шикарно выглядишь! Это твой металл. Ты молодец, что не выбрала серебро.
Имриен почудилось какое-то смущение в голосе эрта. Сбитая с толку, она повернулась к бронзовому зеркалу и поймала в нем свое отражение. В животе у нее все похолодело. Точеная фигурка изысканной куклы, густые, льющиеся пряди золота до плеч — и омерзительное лицо химеры. Столь дерзкое и вызывающее зрелище привело ее в ужас. Кольца и прочие дорогие побрякушки зазвенели об пол, покатившись прочь. Изящное платье было выброшено, его место занял мешковатый мужской наряд.
Внезапно половинки игральной доски беззвучно сошлись друг с другом. Фигуры вернулись в боевой строй, хотя новых перчаток не появилось. Не желая быть захваченными врасплох и навечно запертыми в сокровищнице, Имриен и Сианад понадежнее заклинили двойные двери.
В воздухе стало очень душно. Южный ветер в мгновение ока затянул небо длинными рядами рваных сизых лохмотьев, тяжелое одеяло из которых нависло так низко над землей, что, казалось, упало бы совсем, если бы не зацепилось за деревья. Сперва косматые тучи разродились несколькими теплыми брызгами, потом всерьез и надолго зарядил ливень. Путники укрылись в пещере с бригантиной-лебедушкой. Беспрестанный гул водопада заглушал здесь шум дождя. Эрт воспользовался вынужденной передышкой, чтобы заняться обучением Имриен. Кроме языка жестов, он изложил ей всемирную историю — так, как зазубрил ее в школе, правда, приукрашенную собственными комментариями.
— Ты ведь ничего не знаешь, так что придется начинать с самых основ. До Первого года, то есть до объединения, племена Эриса постоянно бились друг с другом. Количество кланов множилось, и отдельные сражения со временем переросли в кровопролитные войны. Самыми могущественными противниками стали Эльдарайн, Намарра, Авлантия, Финварна и Севернесс. Риман и Луиндорн тогда еще не имели главного правителя… нет, вру, Луиндорн вообще не был заселен.
В те дни золотоволосые талифы, твои соплеменники, считались самым просвещенным и достойным народом по сравнению с остальными тремя расами. Их воины получали превосходную подготовку и снаряжение. Но они не желали вторгаться в чужие владения, чтобы расширить свои. Все, чего хотел этот народ, — оставаться в родной Авлантии и мирно процветать, никого не трогая.
Эрты, мои сородичи, испокон веков возделывали землю Финварны и тоже не мечтали о других краях. Да и ледяные о набегах не помышляли, хоть и сеяли смерть у себя в Римане. Белая раса любит холод и не переносит северного солнца, так зачем им идти в чужие страны?
Если кто и обожал захватнические нашествия, так это феоркайндцы. Их легко узнать по каштановым волосам. Твои приятели-моряки, пираты с черного брига — все это одна неугомонная, воинственная раса. В течение десятков, а может быть, и сотен лет им удалось заполучить Эльдарайн, Севернесс, Луиндорн и Намарру. Последнюю использовали в качестве тюремной колонии. Узники, разумеется, устраивали побеги и заселяли необитаемые земли севера. Так что не удивляйся тому, что Намарра превратилась в пристанище пиратов и разбойников.
Все это происходило в древние времена, еще до Первого года.
Джеймс Д'Арманкорт Первый был мудрым и могущественным королем Эльдарайна. Действуя где уговорами, где силой, он создал из разрозненных стран великую Империю Эрис, за что его и прозвали Объединителем. Первый из Королей-Императоров, он ввел также новую, всеобщую систему летосчисления, ведь до этого в каждой стране был собственный календарь, что порождало уйму неудобств. Теперь за точку отсчета приняли год Объединения. И воцарился мир…
Короли из династии Д'Арманкорт жили долго и женились довольно поздно. Сын Объединителя правил с умом, а вот его сын оказался слишком беспечным и опрометчивым молодым человеком, чтобы удержать хрупкое равновесие власти в Империи. Впрочем, как нередко случается, с возрастом пришли проницательность и трезвая рассудительность — не смейся, однако именно этого короля прозвали впоследствии Вильямом Мудрым.
И вот настал восемьдесят девятый — ужасный год. Говорят, как раз тогда исчезли Светлые, удивительная тайная раса. Возможно, они скрылись за Кольцом Штормов или в пустотах под землей — мало ли куда отправляются бессмертные, устав от нашего мира. По всей Империи прошли страшные бури. Да-да, в то время возник и первый шанг, вызвав большое смятение среди людей. Но Вильям Мудрый открыл чудесные свойства тригексида талия, повелев своим подданным носить капюшоны с цепочками из этого металла. Приблизительно тогда же был обнаружен силдрон и, конечно, сразу стал королевским достоянием. В городах возвели первые Дома Всадников Бури, появились Летучие корабли — и с ужасного года началась Эра Славы. Рассказывают, что в те дни оставшиеся на земле Светлые рука об руку с талифами строили в каждой стране Великие города, вроде того, через который мы с тобой проходили. И еще, чуть не забыл: в восемьдесят девятом было основано Дайнаннское Братство — стражи мира в то золотое время, отборные бойцы на случай войны.
Теперь о Светлых. В захолустье Светлых до сих пор почитают настолько, что боятся произносить вслух их имя. Подобно нежити, они не выносили прикосновения к холодной стали. И вдобавок не оставляли живых картинок, попадая под бродячую бурю, хоть с покрытой головой, хоть нет. А среди людей существует поверье, что и мы можем не оставить отпечатка, если только будем полностью владеть своими чувствами. Теперь ты понимаешь, почему феоркайндцы, Всадники Бури и прочие так ценят в человеке именно это свойство — умение держать себя в руках, не смеяться, не гневаться, не горевать? Обыкновенная гордыня: вот, мол, мы какие, ничуть не хуже Светлого народа! Ни шанга, ничего не боимся! Многие и по сей день ходят без капюшонов, храбрятся, не признавая за собой никаких чувств. Да только не думаю, чтоб они достигли больших успехов…
В середине первого тысячелетия, году в пятьсот шестьдесят первом, началась Черная Эра. Империю захлестнула волна природных бедствий, болезней и междоусобиц. Те из Светлых, кто еще задерживался в Эрисе, видимо, тоже утомились и ушли навсегда. С тех пор ни одного из них на земле не встречали. Раса талифов стремительно пришла в упадок, культура их угасла, а руины Великих городов поросли травой забвения.
Власть династии Д'Арманкорт пошатнулась. Вскоре Короля-Императора свергли с трона Эльдарайна, а вернее, всего Эриса, вынудив бежать и скрываться со своими домашними. Ослабленные мором, чумой и беззаконием, страны Империи стали уязвимы, превратились в лакомый кусочек для намаррских головорезов и злых магов, заключивших мерзкий союз с нежитью. Дайнаннцы и Всадники Бури впервые стали настоящими воинами. Так продолжалось примерно три столетия.
Феоркайндцы вступили во владение покинутыми Великими городами. Раздоры, неизлечимые болезни, отказ покрывать головы — все это привело к тому, что улицы заполнились призраками, и людям пришлось бежать в менее заселенные места. Но Каэрмелор выстоял благодаря стенам из доминита и Закону о Непременном ношении капюшонов.
Но чуть более двух столетий назад всплыл из безвестности полноправный наследник высочайшего престола. Долгие годы династия Д'Арманкорт тайно продолжала свое существование, и наконец Эдвард Одиннадцатый по прозвищу Завоеватель почуял в себе силу великих предков. Он учредил Аттриод — совет семерых, состоящий из мудрейших людей Эриса, и с их помощью собрал могучее, многочисленное войско. Один успешный военный поход — и преемник династии взошел на трон, изгнав преступников обратно в Намарру. Произошло это двести сорок лет назад, в восемьсот сороковом году, который объявили годом Восстановления.
В наши дни мощь тысячелетней династии Д'Арманкорт возросла, как никогда. Мудрость и справедливость Короля-Императора не померкли за целые века, разве что приумножились. Эдвард Завоеватель возвратил порядок и спокойствие, вот только многие из тайных знаний Славной Эры оказались безнадежно утраченными для смертных.
Сомнений нет, наша с тобой сокровищница оставлена Светлой расой, скорее всего перед тем, как исчезнуть с лица земли. Даже плодов, которые мы сейчас едим, в Эрисе не сыщешь. Думаю, эти деревья выросли из семян Потерянного Королевства, посеянных или случайно рассыпанных столетия назад.
Рассказчик умолк. В голове слушательницы роились тысячи невысказанных вопросов.
Сианад долго и мучительно размышлял над тем, какие сокровища следует взять с собой в Жильварис Тарв.
— Просто ни с чем не могу расстаться! — в отчаянии восклицал он, сидя на куче золота, с ног до головы одетый в новенькую сияющую броню с чеканными узорами. — А ведь скоро нужно уходить. Хоть и лакомые эти фрукты Светлого народа, но нельзя жить вечно на одних плодах. Мой желудок требует мяса.
После того как попытки наловить рыбы или же изготовить вино из сока оказались безуспешными, Сианад все чаще погружался в тоскливые воспоминания о кухне своей бабушки, а также о разнообразных винах Финварны.
— Но знаешь, что для меня станет самым лучшим? Первым делом отправлюсь к моей сестрице с полными карманами свечного масла для нее и всей семьи. Вот радости-то будет!
«Что?» — спросила девушка.
— Ты про свечное масло? Одна из кличек золота. Оно ведь желтое, мягкое, теплое, вроде масла, и на него покупаются свечи, как и огонь в очаге… Поверишь ли, они у меня все перед глазами: Этлин, ее парнишки — Диармид и Лиам, их прелестная сестричка Муирна! С тех пор как погиб Райордан, они не выбираются из бедности. Но дядюшка Медведь скоро положит этому конец!
И вот, вопреки всем сожалениям, решение было принято. Путники возьмут несколько золотых цепочек, кинжалы поскромнее и три ларца — один со старинными золотыми монетами и серебряной мелочью, второй с украшениями из драгоценных камней, и третий, андалумовый, — с силдроном.
— И не так тяжело, и можно пронести по городу под плащом, не вызывая подозрений, — объяснил свой выбор Сианад. — А вот по глухим чащам мы с ними таскаться не будем. Догадайся, почему? — Он выдержал торжественную паузу. — Мы построим плот!
Имриен попыталась изобразить, на уродливом лице подобие восхищенной улыбки.
— Эти каракули на карте показывают нам, что вот эта река впадает в Райзингспилл, а тот приведет нас прямиком в Жильварис Тарв. Городок примостился в устье, как большущий прыщ над губой подростка. Усядемся на плот и, сложив ручки, поплывем себе, точно господа — милорд и миледи! Что скажешь?
«Неявные существа».
Этот знак был одним из последних приобретений Имриен: указательный и средний пальцы на обеих руках изображают гнутые рожки, прижимаясь к вискам.
— Не-е! Подвижной воды твари боятся… не считая тех, кто живет в ней. Фуатаны, уманщицы… особенно опасны Дженни Зеленозубка и Пег Полер, эти всегда стремятся к человечьему дому, потому как хлебом их не корми, дай навести беду на смертных. Да ты не бойся, Большой Медведь рядом! Пускай водяная нежить трепещет от страха и забивается под коряги! У нас, э-э… — он пошарил рукой у себя на груди, — по-прежнему с собой тилгалы. Железа, правда, нет, зато знаешь, как я умею свистеть? Мой свист еще в юности сшибал птиц с веток. Да стоит мне набрать воздуха в легкие и вытянуть губы, как тысячи неявных разбегутся в разные стороны! Найдем где-нибудь рябину или ясень, в общем, дерево посильнее, выломаем дубинки для обороны. Однажды я уже справился с водяным и во второй раз не струшу!
Сианад взял с собой остро наточенный боевой топорик и, залихватски насвистывая, отправился рубить бревна для плота. Имриен помогла товарищу связать их, да не просто чахлыми виноградными лозами, а самыми крепкими веревками на свете — лентами паучьего шелка! Теперь, во всяком случае, крушение плоту не грозило.
— Строим с большим запасом прочности; коли на пути стремнины, пороги, нам все нипочем, — с воодушевлением расхваливал свою затею эрт. — Надеюсь, очень крутых перекатов не встретим, если бы и так — хоть будет, что вспомнить!
* * *
Когда разбросанные дорогие игрушки вернулись в сокровищницу (мало ли кто набредет на водопад, не оставлять же следов!), путники затворили арочные двери, заклинив их серебряным слитком, чтобы те оставались чуть приоткрытыми — так, самую малость.— Не верь машинам и заклятиям: в другой раз могут и не сработать! — наставительно произнес Сианад.
Солнечные лучи дробились в мириадах мельчайших капель, летящих с высоты — казалось, что кто-то вплел бесчисленные ускользающие радуги в спутанные волосы водопада.
Плот был спущен на реку. Ожидая своего часа, он покачивался на волнах и нетерпеливо теребил швартовную веревку, сделанную их четырех безрукавок паучьего шелка. К бревнам «судна» создатели накрепко привязали ларцы с драгоценностями — получились удобные сиденья. На случай поломки плота наготове лежали бечевки из волшебного волокна всевозможных размеров и толщины, а также толстые ветви тиса. В громоздких корзинах, кое-как сплетенных из тростника, шуршали вороха мятной листвы, которая, как известно, хорошо отпугивает сулисид. Фруктов путешественники взяли немного, зная, что неизвестные плоды испортятся задолго до наступления вечера.
И девушка, и эрт находились в приподнятом настроении, ощущая чудесный прилив сил. Возможно, изобилие чистой речной воды и сказочная пища Светлой расы сделали свое дело или же подействовало что-либо другое, только все до единой раны путников бесследно зажили за восемнадцать дней пребывания у Великой Лестницы. Имриен могла бы поклясться, что ее волосы выросли за это время самое меньшее на целый дюйм. Сианад избавился от хромоты и начисто забыл о болях в грудной клетке.
И вот две фигурки в сером, словно облаченные в сумерки, ступили на борт плота и оттолкнулись от берега длинными деревянными баграми.
Там, где речка делала первый поворот, Имриен обернулась посмотреть на бойкий, вечно скачущий водопад. К сожалению, кроны деревьев уже скрыли его, но до слуха девушки донесся протяжный замирающий вздох, да среди листвы полыхнуло серебряное пламя — быть может, грива звездной лошади? Где-то там, в пещере, воинства света и тьмы молча стояли друг против друга на клетчатом поле, устремив недвижные взгляды в грядущее.
Путь речушки хитро петлял меж низких покатых берегов, окаймленных сочными травами и длинноволосыми казуаринами; цветущие жакаранды роняли лазурные лепестки, а волны подхватывали их, словно частички самого неба. Солнце высекало яркие искры из водной глади. Певчие птицы нанизывали хрустальные нотки, точно бисер на нити.
— Насколько я знаю, у этого потока пока нет имени, — заговорил Сианад. — На карте так и стоит: «маленькая речка». Я назову ее Стезя Куинокко. Тот белоснежный конь с острым, как пика, рогом — ты ведь тоже его видела? И мне он померещился несколько раз. Теперь, когда мы покинули его владения, об этом можно говорить. Упомяни мы его имя раньше, явный крепко бы на нас обиделся. Я кожей чувствовал его присутствие, каждую секунду, особенно по ночам. Он являлся мне во снах. Вот это были грезы, в жизни не видел подобного! Какая мощь, какой величавый красавец! Дорого бы я дал, чтобы заполучить его. Но это невозможно, еще никому не удавалось поймать куинокко. Наверное, мы оба родились под счастливой звездой — нам повезло краешком глаза увидать одно из таких существ. Водятся они — или оно, кто знает, сколько их на свете? — только в благодатных краях пляшущих потоков и тайных опушек. Там, где нет места оборотням.
И Сианад принялся напевать себе под нос какой-то мотив, пока волны легко несли плот к цели. Время от времени путешественникам приходилось отталкиваться от берегов или выступающих из воды крупных камней: проверять «судно» на прочность почему-то не было охоты.
К концу первого дня лесистые холмы остались позади, их сменили крутые стены хмурого ущелья. Река пенилась и грозно билась о скалы. Не съеденные до вечера плоды безнадежно испортились, однако путники не спешили причаливать, чтобы поискать новых. Здесь люди под защитой бегущей воды, а на суше? Владения Диреаса не так уж и далеко, а воспоминания еще слишком свежи…
Когда краски дня потускнели, уступив густым чернилам сумерек, Сианад поймал петлей длинную ветку ивы и закрепил плот посреди реки.
Пронзительное пение цикад-невидимок, что притаились в кронах прибрежных деревьев, неспешно перебирало струны затянувшегося вечера. Здесь больше не действовали добрые чары земли куинокко. Имриен начало охватывать беспокойство. Чьи это глаза так неотрывно следят за ними?.. Девушке вспомнились водяные твари, о которых говорил эрт. В бледном лунном свете деревья казались черными стражами, столпившимися у кромки сизых волн.
Всю ночь напролет вымокшие путешественники не смыкали глаз, качаясь над темными глубинами. Из воды к смертным тянулись тонкие обескровленные руки; меж свисающих прядей водорослей холодным огнем горели немигающие зеницы с лимонными зрачками. Один раз река забурлила, и из пены показалась конская голова; черные, провалившиеся глазницы твари какое-то время пристально наблюдали за людьми, прежде чем медленно погрузиться в бездну.
Настало утро. Трудно было поверить, что еще вчера Сианад находился в прекрасном расположении духа. Тяжелый, мутный взгляд эрта ничем не напоминал о недавней браваде. Имриен металась по всему плоту, пытаясь удержать его в равновесии, пока ее товарищ с руганью высвобождал непокорную веревку из цепких объятий ивы. Узлы не поддавались, словно еще больше запутались за ночь. Сианад чертыхался и ворчал, жалуясь на страшные боли в пустом желудке.
— Сегодня же изготовлю лук и подстрелю что-нибудь к обеду, не будь я из рода Каванаг! — Голос эрта прозвучал неестественно громко в этих пустынных краях, отразившись от воды подобно подпрыгивающему камню-голышу. — Хочу мяса! И плевать, если оно будет сырым — а так и случится! Мы ведь не можем раздобыть огонь. Разве что тебе знаком дайнаннский трюк с деревяшками, которые надо быстро тереть друг о друга?
Девушка покачала головой. Голод — ужасное чувство, и, разумеется, Имриен страдала не меньше товарища. Но — мясо? Никогда! Будь оно сырое или приготовленное, девушка к нему не прикоснется. Она не выносила даже запаха умерщвленной плоти. Как бы там ни было, Имриен сомневалась в способности Сианада сделать настоящее оружие из веревочек и гибкой ивовой лозы.
Эрта полностью захватила эта новая задумка. Он углубился в молчание, сосредоточенно строгая ветки дорогим кинжалом с костяной ручкой, покрытой золотыми узорами. Течение несло путешественников все дальше на юг.
Проплывая меж серовато-зеленоватых завес, образованных шелестящими ивами, Сианад задумался и наконец проворчал:
— Зачем я так громко орал свое имя? Если острые ушки нежити его не подслушали — считай меня ледяным чурбаном из Римана.
Янтарный свет лился с неба, будто прозрачный сотовый мед. У берега плескались молодые выдры. В тихих заводях резвилась, выпрыгивая на поверхность, серебристая рыба. Среди корней прибрежных деревьев темнели потайные ходы утконосов и водяных крыс. Когда навстречу выплыла стая диких уток, Сианад не выдержал и принялся целиться в них из самодельной рогатки. Птицы с кряканьем улетели, оставив на волнах горстку перьев (которые пошли потом на оперение для стрел). Эрт готов был локти кусать от досады: