Страница:
73. ФЕНИКС
Должно быть, люди Ферзя приняли неподвижно застывшего Феникса за дурацкую черную статую, увешанную оружием. Осенняя хохма, вроде снежной бабы зимой. Баба – белая, ЭТО – черное; так какого же дьявола чему-либо удивляться?..
Его можно было принять и за корявый ствол сожженного молнией дерева. Вопрос, откуда оно взялось, как-то не возникал. Стоит – ну и хрен с ним. Тем более что именно в ту сторону ветер относил дым. Никто и не заметил бы истукана, если бы не поп-юморист. Уморист! Спасибо, насмешил до колик…
Шестеро относительно трезвых во главе со Степаном еще смеялись, когда отправились успокоить священника. Поэтому они были беспечны, и доходило до них медленнее, чем хотелось бы Ферзю.
Длинная очередь из «АКС» полностью выкосила шеренгу раздолбаев, угробив заодно истекавшую кровью монахиню. Это были издержки, неизбежные в таком большом благородном деле…
Кое-кто из стоявших чуть позади успел залечь, но только для того, чтобы вскоре получить пулю в лицо или в темя. Феникс находился слишком близко, чтобы промахнуться. Его невероятные «глаза» и баллистический вычислитель, занимавший часть левого полушария мертвого мозга, определяли расстояние до цели тригонометрическими методами с точностью до сантиметра. Ствол не уводило в сторону. Гидравлические манипуляторы держали мертво.
Не теряя ни секунды, Феникс перенес огонь на самые важные объекты.
Ни один из телохранителей, вооруженных карабинами, не успел даже передернуть затвор. Все они обзавелись дыркой во лбу, что сделало их лица после смерти удивительно похожими друг на друга.
Ферзю повезло – вначале. Его спасло то, что он неподвижно сидел в шезлонге и был так ошеломлен, что не подавал признаков жизни. Однако везение длилось недолго. Чуть погодя помещика выдало едва заметное облачко теплого воздуха, вырвавшегося из легких.
Священник послал Феникса вперед. То, что мертвец начал двигаться, никак не повлияло на эффективность его работы. Он дал стволам остыть. Бросил гранату. Залег. На всякий случай священник залег тоже, но до него осколки не долетели.
Ферзь вывалился из шезлонга и пытался отползти, прикрыв голову ладонями. В результате взрыва мягкие ткани на его спине, ногах и руках оказались нарезанными на ломти, как мясное филе, приготовленное для прожаривания. Почти сразу же взорвалась и полупустая канистра с бензином. Пламя выплеснулось на подыхающего помещика.
Лошади, обезумевшие от грохота и ран, метались в дыму, шарахаясь в стороны, топча раненых и трупы. Несколько человек корчились в огне, оглашая окрестности воплями, страшнее которых священник еще не слышал. Он видел только то, что хотел видеть: жуткую и величественную картину; фигуру, бродившую среди огня и тварей, утративших обличья; фигуру, сеявшую смерть, каравшую нечестивцев…
Но источник того, что он принял за голос с неба, находился чуть поближе.
Священник шагал за своим «напарником» по очищенной от грешников земле и бормотал себе под нос любимые фрагменты из Книги Иезекииля, которые помнил наизусть. Каждое произнесенное шепотом слово отдавалось в ушах раскатами нездешнего грома и вспыхивало в мозгу испепеляющим багровым пламенем:
Теперь Черный Валет стрелял одиночными, уничтожая зайцев, метавшихся по голому полю. Это было легко, как на тренировке в круговом тире. Его система наведения обрабатывала до двадцати целей одновременно. Он всегда мог отследить и выбрать наиболее опасные.
Вскоре таких не осталось. Пытавшихся отстреливаться Феникс убил в первую очередь. Ослепшей монахине, выбравшейся из костра, он выстрелил в висок – и это явилось знаком милосердия. У нее было обожжено сто процентов кожи. Находившаяся в двух десятках километров от своего придатка Большая Мама понимала, что это означает.
В течение следующих двух часов он занимался подпиткой.
Священник отошел подальше, чтобы не видеть этого. И не испачкать в блевотине рясу.
Восемьдесят семь в неизвестной степени… Достаточный вклад в дело расширения городского кладбища, чтобы кто угодно начал воспринимать попа всерьез! У него было время подумать, как жить с этим.
Скорее всего теперь он проклят и… свободен. В конце концов, Бог спокойно взирал даже на казнь своего сына.
Его можно было принять и за корявый ствол сожженного молнией дерева. Вопрос, откуда оно взялось, как-то не возникал. Стоит – ну и хрен с ним. Тем более что именно в ту сторону ветер относил дым. Никто и не заметил бы истукана, если бы не поп-юморист. Уморист! Спасибо, насмешил до колик…
Шестеро относительно трезвых во главе со Степаном еще смеялись, когда отправились успокоить священника. Поэтому они были беспечны, и доходило до них медленнее, чем хотелось бы Ферзю.
Длинная очередь из «АКС» полностью выкосила шеренгу раздолбаев, угробив заодно истекавшую кровью монахиню. Это были издержки, неизбежные в таком большом благородном деле…
Кое-кто из стоявших чуть позади успел залечь, но только для того, чтобы вскоре получить пулю в лицо или в темя. Феникс находился слишком близко, чтобы промахнуться. Его невероятные «глаза» и баллистический вычислитель, занимавший часть левого полушария мертвого мозга, определяли расстояние до цели тригонометрическими методами с точностью до сантиметра. Ствол не уводило в сторону. Гидравлические манипуляторы держали мертво.
Не теряя ни секунды, Феникс перенес огонь на самые важные объекты.
Ни один из телохранителей, вооруженных карабинами, не успел даже передернуть затвор. Все они обзавелись дыркой во лбу, что сделало их лица после смерти удивительно похожими друг на друга.
Ферзю повезло – вначале. Его спасло то, что он неподвижно сидел в шезлонге и был так ошеломлен, что не подавал признаков жизни. Однако везение длилось недолго. Чуть погодя помещика выдало едва заметное облачко теплого воздуха, вырвавшегося из легких.
Священник послал Феникса вперед. То, что мертвец начал двигаться, никак не повлияло на эффективность его работы. Он дал стволам остыть. Бросил гранату. Залег. На всякий случай священник залег тоже, но до него осколки не долетели.
Ферзь вывалился из шезлонга и пытался отползти, прикрыв голову ладонями. В результате взрыва мягкие ткани на его спине, ногах и руках оказались нарезанными на ломти, как мясное филе, приготовленное для прожаривания. Почти сразу же взорвалась и полупустая канистра с бензином. Пламя выплеснулось на подыхающего помещика.
Лошади, обезумевшие от грохота и ран, метались в дыму, шарахаясь в стороны, топча раненых и трупы. Несколько человек корчились в огне, оглашая окрестности воплями, страшнее которых священник еще не слышал. Он видел только то, что хотел видеть: жуткую и величественную картину; фигуру, бродившую среди огня и тварей, утративших обличья; фигуру, сеявшую смерть, каравшую нечестивцев…
* * *
Помещик был сильным и жадным до жизни человеком. Поэтому он умирал долго и мучительно. В свои последние секунды, лежа на животе, корчась в агонии и кусая от адской боли траву, он вдруг услышал зловещий шепот, доносившийся откуда-то сверху. Шепот монотонный, как осенний дождь, глухой, липкий, мстительный, неотвязный, сверлящий – и в нем была слышна явная одержимость, если не безумие. На мгновение даже Ферзь едва не уверовал в доктрину посмертного воздаяния.Но источник того, что он принял за голос с неба, находился чуть поближе.
Священник шагал за своим «напарником» по очищенной от грешников земле и бормотал себе под нос любимые фрагменты из Книги Иезекииля, которые помнил наизусть. Каждое произнесенное шепотом слово отдавалось в ушах раскатами нездешнего грома и вспыхивало в мозгу испепеляющим багровым пламенем:
«…ВНЕ ДОМА – МЕЧ, А В ДОМЕ – МОР И ГОЛОД. КТО В ПОЛЕ, ТОТ УМРЕТЗначит, все-таки пророчества сбывались. Для кого-то они сбылись сегодня совершенно точно. Масштаб происходящего не имел значения. Главное – утверждался неизбежный порядок вещей.
ОТ МЕЧА, А КТО В ГОРОДЕ, ТОГО ПОЖРУТ ГОЛОД И МОРОВАЯ ЯЗВА.
А УЦЕЛЕВШИЕ ИЗ НИХ УБЕГУТ И БУДУТ НА ГОРАХ, КАК ГОЛУБИ ДОЛИН; ВСЕ ОНИ БУДУТ СТОНАТЬ, КАЖДЫЙ ЗА СВОЕ БЕЗЗАКОНИЕ…
И ПОЛОЖУ КОНЕЦ НАДМЕННОСТИ СИЛЬНЫХ, И БУДУТ ОСКВЕРНЕНЫ СВЯТЫНИ ИХ.
ИДЕТ ПАГУБА; БУДУТ ИСКАТЬ МИРА, И НЕ НАЙДУТ…
И НЕ ПОЩАДИТ ТЕБЯ ОКО МОЕ, И НЕ ПОМИЛУЮ. ПО ПУТЯМ ТВОИМ ВОЗДАМ ТЕБЕ,
И МЕРЗОСТИ ТВОИ С ТОБОЮ БУДУТ; И УЗНАЕТЕ, ЧТО Я – ГОСПОДЬ КАРАТЕЛЬ…»[3]
* * *
…Феникс поменял магазин. Уцелевшие люди Ферзя в панике бежали. Некоторые – в сторону монастыря, который оказался (вот ирония судьбы!) ближайшим укрытием. Но не добежал никто.Теперь Черный Валет стрелял одиночными, уничтожая зайцев, метавшихся по голому полю. Это было легко, как на тренировке в круговом тире. Его система наведения обрабатывала до двадцати целей одновременно. Он всегда мог отследить и выбрать наиболее опасные.
Вскоре таких не осталось. Пытавшихся отстреливаться Феникс убил в первую очередь. Ослепшей монахине, выбравшейся из костра, он выстрелил в висок – и это явилось знаком милосердия. У нее было обожжено сто процентов кожи. Находившаяся в двух десятках километров от своего придатка Большая Мама понимала, что это означает.
* * *
Завершив работу, Феникс выполнил оборот на триста шестьдесят градусов. Панорамный снимок на память. Учет и контроль. Восемьдесят семь трупов. Материала предостаточно.В течение следующих двух часов он занимался подпиткой.
Священник отошел подальше, чтобы не видеть этого. И не испачкать в блевотине рясу.
* * *
Восемьдесят семь. Примерно столько же никогда не родится. А у этих неродившихся тоже не будет детей. Каждая цепочка смертей тянулась в будущее до бесконечности. Так утверждалась власть убийц над временем.Восемьдесят семь в неизвестной степени… Достаточный вклад в дело расширения городского кладбища, чтобы кто угодно начал воспринимать попа всерьез! У него было время подумать, как жить с этим.
Скорее всего теперь он проклят и… свободен. В конце концов, Бог спокойно взирал даже на казнь своего сына.
74. ТАБОР
Священник уже собирался осуществить свое главное намерение, когда вдруг заметил обоз, двигающийся в сторону города по южной дороге и сопровождаемый верховыми.
Не многовато ли совпадений? Нет. Воистину ничто не было случайным в этот великий день! Может быть, Господь все еще испытывал его и будет испытывать до конца? Вероятно, настало время смирить гордыню и проявить благую волю. Что ж, это нетрудно и даже приятно, когда ощущаешь за собой непоколебимую мощь истины и свет, ослепляющий грешников.
К тому моменту поп окончательно уверовал в свою избранность, высокую миссию и собственную неуязвимость. После чистилища, пройденного на краю болот, он ничего и никого не боялся. Что же касается приобретенной силы, то совсем недавно он позволил ей раскрыться во всем блеске, и результат превзошел его самые смелые надежды. Поэтому он не отдал Фениксу нового приказа на уничтожение. Он велел напарнику остановиться и ждать.
Теперь священник мог себе это позволить. Время больше не было его врагом, по каплям отбирающим жизнь, ибо он прикоснулся к тайне истинного существования, протекающего за пределами суеты и неподвластного измерению идиотским тиканьем ржавого механизма. Он мог даже попытаться вернуть в стадо заблудших овец и лечить больных. Если надо будет, он готов проповедовать день и ночь напролет, отложив карающий меч на завтра – для неизлечимых. Для уже приговоренных.
Он стоял, не скрываясь и не склоняя головы. В его осанке появилось если не величие, то по крайней мере достоинство. У него всегда были узкие плечи, и с этим ничего не поделаешь, но сейчас он расправил их. Бледные губы сложились в тонкую жесткую линию. Уголки рта загибались кверху, что означало холодную улыбку. Руки, которые раньше суетливо и стыдливо елозили по бедрам, не находя себе места, теперь свободно висели вдоль тела. Пальцы не дрожали. Прищуренные глаза всматривались в непрошеных гостей.
Священник больше не чувствовал себя робким холопом на чужом пиру. Это был его мир, потому что он мог многое изменить и на многое повлиять. И город, который находился у него за спиной, уже был почти ЕГО городом. Он получил право задавать вопросы. Он выстрадал это право.
– А вы куда? – спросил он у тех, кто его еще не слышал.
Их цели не отличались особым разнообразием и обычно сводились к тому, чтобы выклянчить, выкрасть, ограбить, облапошить, обыграть и двинуться дальше, раствориться в дикой зоне. Они нигде не останавливались надолго, даже в тех небольших селениях, которые не оказывали сопротивления или были разорены ими дотла. Оседлость была глубоко чужда этому племени.
Однако, как ни странно, они не находили общего языка с даунами. Дауны были заняты поисками «внутренней» свободы, а цыгане обратили свои взгляды «наружу» и превыше всего ценили простор, бесконечную дорогу, доброго коня, страстную женщину, красивую песню, звездное небо над головой (одна звезда – непременно путеводная), да свою сомнительную доблесть, направленную на то, чтобы выжить в безжалостной борьбе за существование, урвать кусок пожирнее. Ничто никому не доставалось даром, и способов получить желаемое было не так уж много.
Вечные кочевники, стервятники, шакалы, демонические наездники, женщины-колдуньи, дети с глазами искушенных стариков… Священник рассматривал их со спокойной улыбкой – трясущихся в кибитках грязноватых детенышей, смуглых длинноволосых самок в разноцветных кофтах и юбках, мужчин-конокрадов, плотно сидящих в седлах и одинаково искусно владеющих гитарой, арканом или ножом. А еще уродцев, вызывающих содрогание. Часть из них была посажена в общую клетку на колесах, а другие пользовались большей свободой передвижения, если не принимать во внимание собачьих ошейников и веревок. Все лица до единого – со следами проказы. И эта проказа – алчность.
До сегодняшнего дня поп знал одну их ипостась, причем не самую худшую, однако все равно – хитрую, лживую. Он не видел, как они убивают, хотя… Если они и вредили, то исподтишка, и это сходило за невинные проделки дикарей. На большее в городе Ине цыгане не отваживались – с Заблудой-младшим шутки плохи. Во всяком случае, так было до сих пор.
Священник понял, что наступил удобный момент для последнего урока. И он преподаст его сегодня. Прямо сейчас.
Для попа все кочевники были воплощением анархии, неуправляемой стихии, нецивилизованным сбродом, от которого обычному и добропорядочному городскому жителю лучше держаться подальше, пока не сперли нательный крест. Но дело в том, что теперь он не был обычным городским жителем. И пусть они держатся от него подальше – отребье, разносящее заразу греха; жалкие шуты; дешевые фокусники; рабы-уродцы, пляшущие в цепях, которые звенят так печально; гадалки, чьи предсказания и обещания никогда не сбываются, за исключением самых худших; сладкоголосые обольстители, исполняющие дьявольскую музыку с животным напором и искушающие глупеньких девушек призраками воли, миражами счастья и закатными далями…
Уходя из города, цыгане не оставляли никаких следов своего пребывания, кроме разве что… парочки проклятий. И если кто-нибудь из горожан впоследствии умирал по непонятной причине, то другие лишь пожимали плечами и крестились…
Справедливости ради надо признать, что в те времена, когда священник был сопливым мальчишкой, каждое появление цыган в городе становилось для него праздником, событием, запоминавшимся надолго, расцвеченным детскими мечтами островком в трясине безрадостного быта.
Его голодное воображение особенно сильно поразили фокусники. Некоторые фокусы просто завораживали своей непостижимостью и противоестественностью. Чего стоили, например, полеты!
Однажды цыган, поднимавшийся выше верхушек деревьев без всяких крыльев и видимых приспособлений, предложил собравшейся толпе взять кого-нибудь с собой. Будущий священник вызвался первым, но мать не пустила его. В течение долгих месяцев после того случая он завидовал соседскому мальчишке, взлетевшему под облака вместо него на руках у цыгана… И кем же стал тот мальчишка? Прихвостнем Начальника.
Поп скрипнул зубами, продолжая вспоминать. ИМ не удалось надолго зачаровать его. Позже он осознал всю низость цыганских приемчиков, а главное – презренную банальность устремлений этих бродяг, но от постыдного суеверного страха перед возможностью цыганского проклятия долго не мог избавиться. А полеты… Летать дозволено только птицам, насекомым, нетопырям и ангелам.
Цыгане явно не были ангелами. Скорее уж нетопырями, обернувшимися людьми.
Священник стоял, не шевелясь и не двигаясь с места. Сейчас в нем не было и тени страха. А проклятия, если таковые последуют, он вколотит им в глотки. Или сделает нечто большее…
Теперь поп соображал намного лучше. Прежде чем табор приблизился к нему вплотную, у него созрел план – коварный, жестокий, но оправданный высшей целью и благими намерениями. Священник взвешивал все «за» и «против». Появилась возможность таскать каштаны из огня чужими руками. Должно быть, таково его новое предназначение – управлять, помыкать и распоряжаться порочной толпой.
Но что будет в том случае, если цыгане (или казаки – их сам черт не разберет!) и люди Начальника не перебьют друг друга? Что, если одна из сторон одержит легкую победу? Не вернется ли все на круги своя? Табор с чуждыми нравами – вряд ли это намного лучше Ферзя с его доморощенным войском…
Внезапно священник одернул себя. О чем это он думает?! В какую же мизерабельную тщету он впал! Снова стремится извернуться, будто мелкий интриган! Или он забыл, что на него возложено право карать по своему усмотрению? И кто лучше Феникса приспособлен для предстоящей работы?!
Ирония, заключенная в старой пословице, наконец дошла до попа, и он улыбнулся чуть шире. Говоришь, каштаны из огня? Достаточно взглянуть на руки Черного Валета, чтобы понять: этот вытащит все что угодно из самой горячей топки ада, а если понадобится, то и из дьявольской пасти!
Так что по всему выходило: у цыган был только один-единственный шанс. Священник не собирался лишать их этого шанса. Он искренне жалел их, как жалел всех живых тварей. Его просто переполняли сострадание и любовь к созданиям Божьим. Он любил их – насильников, грабителей, лжецов, неверных, – не грязные оболочки, конечно, а чистые души, томящиеся в заточении.
«Подождите еще немного, прекрасные птицы с золотым оперением! Если они не захотят вычистить клетки, я освобожу вас!»
Не многовато ли совпадений? Нет. Воистину ничто не было случайным в этот великий день! Может быть, Господь все еще испытывал его и будет испытывать до конца? Вероятно, настало время смирить гордыню и проявить благую волю. Что ж, это нетрудно и даже приятно, когда ощущаешь за собой непоколебимую мощь истины и свет, ослепляющий грешников.
К тому моменту поп окончательно уверовал в свою избранность, высокую миссию и собственную неуязвимость. После чистилища, пройденного на краю болот, он ничего и никого не боялся. Что же касается приобретенной силы, то совсем недавно он позволил ей раскрыться во всем блеске, и результат превзошел его самые смелые надежды. Поэтому он не отдал Фениксу нового приказа на уничтожение. Он велел напарнику остановиться и ждать.
Теперь священник мог себе это позволить. Время больше не было его врагом, по каплям отбирающим жизнь, ибо он прикоснулся к тайне истинного существования, протекающего за пределами суеты и неподвластного измерению идиотским тиканьем ржавого механизма. Он мог даже попытаться вернуть в стадо заблудших овец и лечить больных. Если надо будет, он готов проповедовать день и ночь напролет, отложив карающий меч на завтра – для неизлечимых. Для уже приговоренных.
Он стоял, не скрываясь и не склоняя головы. В его осанке появилось если не величие, то по крайней мере достоинство. У него всегда были узкие плечи, и с этим ничего не поделаешь, но сейчас он расправил их. Бледные губы сложились в тонкую жесткую линию. Уголки рта загибались кверху, что означало холодную улыбку. Руки, которые раньше суетливо и стыдливо елозили по бедрам, не находя себе места, теперь свободно висели вдоль тела. Пальцы не дрожали. Прищуренные глаза всматривались в непрошеных гостей.
Священник больше не чувствовал себя робким холопом на чужом пиру. Это был его мир, потому что он мог многое изменить и на многое повлиять. И город, который находился у него за спиной, уже был почти ЕГО городом. Он получил право задавать вопросы. Он выстрадал это право.
– А вы куда? – спросил он у тех, кто его еще не слышал.
* * *
Цыганский табор медленно приближался к неподвижной фигуре в траурной рясе. Впрочем, цыгане давно смешались с казаками, и отличить первых от вторых было практически невозможно. В любом случае это были опасные, изобретательные и нагловатые бродяги. В зависимости от обстоятельств они легко и быстро меняли амплуа, становясь то мобильной бандой, то балаганной труппой, то сектой, а иногда представлялись толпой изгнанников, лишившихся крова и страдающих из-за отсутствия истинной веры. Пойди проверь, кем они были на самом деле!Их цели не отличались особым разнообразием и обычно сводились к тому, чтобы выклянчить, выкрасть, ограбить, облапошить, обыграть и двинуться дальше, раствориться в дикой зоне. Они нигде не останавливались надолго, даже в тех небольших селениях, которые не оказывали сопротивления или были разорены ими дотла. Оседлость была глубоко чужда этому племени.
Однако, как ни странно, они не находили общего языка с даунами. Дауны были заняты поисками «внутренней» свободы, а цыгане обратили свои взгляды «наружу» и превыше всего ценили простор, бесконечную дорогу, доброго коня, страстную женщину, красивую песню, звездное небо над головой (одна звезда – непременно путеводная), да свою сомнительную доблесть, направленную на то, чтобы выжить в безжалостной борьбе за существование, урвать кусок пожирнее. Ничто никому не доставалось даром, и способов получить желаемое было не так уж много.
Вечные кочевники, стервятники, шакалы, демонические наездники, женщины-колдуньи, дети с глазами искушенных стариков… Священник рассматривал их со спокойной улыбкой – трясущихся в кибитках грязноватых детенышей, смуглых длинноволосых самок в разноцветных кофтах и юбках, мужчин-конокрадов, плотно сидящих в седлах и одинаково искусно владеющих гитарой, арканом или ножом. А еще уродцев, вызывающих содрогание. Часть из них была посажена в общую клетку на колесах, а другие пользовались большей свободой передвижения, если не принимать во внимание собачьих ошейников и веревок. Все лица до единого – со следами проказы. И эта проказа – алчность.
* * *
Это был далеко не первый табор, который подбирался к окраинам Ина (правда, за последнее десятилетие такое случалось все реже и реже). Но на сей раз цыганам вряд ли удастся поставить тут свои шатры.До сегодняшнего дня поп знал одну их ипостась, причем не самую худшую, однако все равно – хитрую, лживую. Он не видел, как они убивают, хотя… Если они и вредили, то исподтишка, и это сходило за невинные проделки дикарей. На большее в городе Ине цыгане не отваживались – с Заблудой-младшим шутки плохи. Во всяком случае, так было до сих пор.
Священник понял, что наступил удобный момент для последнего урока. И он преподаст его сегодня. Прямо сейчас.
Для попа все кочевники были воплощением анархии, неуправляемой стихии, нецивилизованным сбродом, от которого обычному и добропорядочному городскому жителю лучше держаться подальше, пока не сперли нательный крест. Но дело в том, что теперь он не был обычным городским жителем. И пусть они держатся от него подальше – отребье, разносящее заразу греха; жалкие шуты; дешевые фокусники; рабы-уродцы, пляшущие в цепях, которые звенят так печально; гадалки, чьи предсказания и обещания никогда не сбываются, за исключением самых худших; сладкоголосые обольстители, исполняющие дьявольскую музыку с животным напором и искушающие глупеньких девушек призраками воли, миражами счастья и закатными далями…
Уходя из города, цыгане не оставляли никаких следов своего пребывания, кроме разве что… парочки проклятий. И если кто-нибудь из горожан впоследствии умирал по непонятной причине, то другие лишь пожимали плечами и крестились…
Справедливости ради надо признать, что в те времена, когда священник был сопливым мальчишкой, каждое появление цыган в городе становилось для него праздником, событием, запоминавшимся надолго, расцвеченным детскими мечтами островком в трясине безрадостного быта.
Его голодное воображение особенно сильно поразили фокусники. Некоторые фокусы просто завораживали своей непостижимостью и противоестественностью. Чего стоили, например, полеты!
Однажды цыган, поднимавшийся выше верхушек деревьев без всяких крыльев и видимых приспособлений, предложил собравшейся толпе взять кого-нибудь с собой. Будущий священник вызвался первым, но мать не пустила его. В течение долгих месяцев после того случая он завидовал соседскому мальчишке, взлетевшему под облака вместо него на руках у цыгана… И кем же стал тот мальчишка? Прихвостнем Начальника.
Поп скрипнул зубами, продолжая вспоминать. ИМ не удалось надолго зачаровать его. Позже он осознал всю низость цыганских приемчиков, а главное – презренную банальность устремлений этих бродяг, но от постыдного суеверного страха перед возможностью цыганского проклятия долго не мог избавиться. А полеты… Летать дозволено только птицам, насекомым, нетопырям и ангелам.
Цыгане явно не были ангелами. Скорее уж нетопырями, обернувшимися людьми.
Священник стоял, не шевелясь и не двигаясь с места. Сейчас в нем не было и тени страха. А проклятия, если таковые последуют, он вколотит им в глотки. Или сделает нечто большее…
* * *
Да, эти странствовали долго. Судя по их унылому виду, богатая добыча осталась в далеком прошлом. Так что город Ин наверняка казался им желанной целью. Рваные тенты, содранные со старых грузовиков, трепал ветер. На том, что был в голове обоза и сохранился лучше всех, зеленела надпись: «АО Роганский пивзавод». Еще на одном полотнище, привязанном к шесту на манер флага, можно было различить красный крест и обещание: «Персен успокоит».Теперь поп соображал намного лучше. Прежде чем табор приблизился к нему вплотную, у него созрел план – коварный, жестокий, но оправданный высшей целью и благими намерениями. Священник взвешивал все «за» и «против». Появилась возможность таскать каштаны из огня чужими руками. Должно быть, таково его новое предназначение – управлять, помыкать и распоряжаться порочной толпой.
Но что будет в том случае, если цыгане (или казаки – их сам черт не разберет!) и люди Начальника не перебьют друг друга? Что, если одна из сторон одержит легкую победу? Не вернется ли все на круги своя? Табор с чуждыми нравами – вряд ли это намного лучше Ферзя с его доморощенным войском…
Внезапно священник одернул себя. О чем это он думает?! В какую же мизерабельную тщету он впал! Снова стремится извернуться, будто мелкий интриган! Или он забыл, что на него возложено право карать по своему усмотрению? И кто лучше Феникса приспособлен для предстоящей работы?!
Ирония, заключенная в старой пословице, наконец дошла до попа, и он улыбнулся чуть шире. Говоришь, каштаны из огня? Достаточно взглянуть на руки Черного Валета, чтобы понять: этот вытащит все что угодно из самой горячей топки ада, а если понадобится, то и из дьявольской пасти!
Так что по всему выходило: у цыган был только один-единственный шанс. Священник не собирался лишать их этого шанса. Он искренне жалел их, как жалел всех живых тварей. Его просто переполняли сострадание и любовь к созданиям Божьим. Он любил их – насильников, грабителей, лжецов, неверных, – не грязные оболочки, конечно, а чистые души, томящиеся в заточении.
«Подождите еще немного, прекрасные птицы с золотым оперением! Если они не захотят вычистить клетки, я освобожу вас!»
75. «ИКИНАХЕМОРКЕН ЫВОНСО»
Известие о резне на западной окраине Заблуда-младший получил тем же вечером. Он руководил обыском в доме Активной, когда один из его помощников привез ему голову Ферзя в качестве сувенира и рассказал о нескольких десятках человек, убитых исключительно выстрелом в ту же часть тела. Если не считать, конечно, заживо сожженных монахинь.
Незадолго до этого Начальник расхаживал по кабинету ведьмы, наслаждаясь ситуацией. Заново оказаться здесь в роли хозяина было все равно что избавиться от воспоминаний о постыдной детской зависимости. Осталось еще избавиться от единственной свидетельницы своего унижения.
Экспонатов на полках заметно поубавилось. Банка для лечебного массажа конечностей исчезла, а жаль – Заблуда был бы не прочь выяснить, что находилось внутри нее. Зато старый телефон стоял на прежнем месте (да и где ведьма могла раздобыть новый?). Черная пластмасса потрескалась, надписи возле кнопок выцвели, а бумага пожелтела от времени. Провод свисал со стола и исчезал в щели между досками пола.
Начальник с улыбкой снял трубку. На этот раз он не стал звонить в лабораторию. Его заинтересовала надпись «президент». Он и не подозревал о существовании этой дерьмовой должности в СВОЕМ городе. А может быть, какой-нибудь чинуша окончательно потерял чувство реальности?
Полная неожиданность. Он услышал сексуальный женский голос, от которого в штанах сразу стало тесно. Заблуда не знал никого в Ине, кто говорил бы так чисто и правильно. Голос нежно поздоровался с ним и чувственно попросил оставить сообщение после сигнала. Что-то пискнуло. Наступила тишина.
Гришка был озадачен. Какого черта? У него не было никаких сообщений, кроме того, что эта баба нужна ему сегодня же!..
Но голос озадачил его еще больше, когда поздоровался с ним снова и повторил свой текст слово в слово.
Трижды прослушав одно и то же, Начальник пробормотал «Пошла ты!», вытащил нож, перевернул аппарат и начал ковырять лезвием нижнюю крышку. Ему удалось отогнуть один угол, и он увидел, что пластмассовая коробка доверху набита личинками насекомых. Личинки были белесыми, полупрозрачными, похожими на жирные мохнатые семена. Несколько штук высыпалось Гришке на руки. Он стряхнул их и отшвырнул аппарат в угол. Но даже оттуда доносилось приглушенное мяуканье дебильной секретарши, пока он не раздавил трубку сапогом.
В этот момент его окликнул со двора подъехавший помощник. Заблуда вышел на веранду и убедился в том, что мечты иногда сбываются.
Григорий велел ускорить поиски. Его люди потрошили дом ведьмы, уже не заботясь о последствиях. Вряд ли он подлежал восстановлению. Заблуда собирался сжечь его, а Полину отправить куда подальше. Лучше на тот свет. Впрочем, окончательное решение зависело от результатов обыска.
Старушенция наблюдала за потеющими от усердия вооруженными жлобами с легким презрением. Это выражение мгновенно стерлось с ее лица, когда Гришка внес в кабинет голову Ферзя, держа сувенир за волосы.
– Ну что, сучара, теперь скажешь? – спросил он беззлобно. Кто-кто, а старуха не внушала ему особых опасений. Его ребята как раз превращали в щепки ее антикварный стол.
И тут до Заблуды внезапно дошло, что В ДОМЕ они ничего не найдут. Он понял это в тот самый момент, когда увидел изменившееся лицо ведьмы.
– А ну-ка встань! – приказал он, бросил голову Ферзя в корзину для мусора (в детстве Начальник неплохо играл в уличный баскетбол) и подошел к Полине, которая едва доставала ему до подбородка.
Щупать старушку – не бог весть какое удовольствие, но он проделал это лично. «Неужто и я таким буду?» – с омерзением думал Гришка, скользя ладонями по сморщенной коже – будто гладил брюхо бритой собаки. И догадывался, что не доживет до седых волос. Может, оно и к лучшему…
– Потрогай ниже! – подначивала его ведьма.
Это был дешевый блеф. Она должна была знать: с Начальником подобные штуки не проходят.
Он потрогал. И наткнулся на что-то твердое – не только спереди, но и сзади. На ощупь определил форму предметов и расплылся в улыбке. Стало ясно, почему старуха держалась так, словно швабру проглотила…
Напевая себе под нос «теперь расплачиваться поздно, посмотри на эти звезды…», Заблуда вытащил из-под ее вонючего нижнего белья видеокассету. Что-то подсказывало ему: ЭТОГО он еще не видел. Удачный день! Мои поздравления, Начальник!..
Он бережно опустил кассету в карман, развернул бабульку, схватив ее за костлявые плечи, и задрал на ней пальто и кофту.
Толстый твердый том оставил багровые отметины у нее на спине. Чуть ниже лопаток четко отпечаталась зеркальная надпись:
Он брезгливо оттолкнул старуху, которая стала вроде бы еще меньше, чем была, и не заметил, как снова изменилось ее лицо. На сей раз – радикально.
Рыжему помощнику, видевшему это, явно поплохело. Несколько мгновений он глядел в пустые зрачки имбецила, зверя, нетопыря, нежити (ведьма продемонстрировала ему настоящий мультфильм), а затем чернильные кляксы брызнули ему в глаза…
Свет и тени; опустевшие туннели в радужной оболочке; помутнение стекловидного тела; условно говоря, «оптический обман»; сплющивание хрусталика; хаотические нервные импульсы; мгновенная реакция рефлекторных дуг; кратковременное содрогание плоти; «добро пожаловать в необъятный отель мозга»; «прошу вас, Полина, выбирайте любой номер»; «если не возражаете, люкс в затылочной доле»; «спасибо, Большая Мама»…
Рыжий остолбенел – потом все стало по-прежнему. Почти. Он услышал изумленные голоса:
– Куда она делась? Что за херня? Исчезла, стерва!..
Гришка с трудом оторвался от тяжелых липких страниц книги. Обвел взглядом ошеломленные рожи помощников. Посмотрел вокруг. Ведьмы и впрямь нигде не было. Исчезла вместе со своим тряпьем. Даже пламя свечей не дрогнуло. Что ж, не самый худший исход.
– Да хрен с нею! – проговорил Заблуда, выдавив из себя остатки презрения. Его потянуло в бункер, под защиту бетона и бронированных дверей. И неплохо бы принять на грудь грамм триста. В конце концов, он нашел все, что хотел…
– Шеф, я схожу отолью, – предупредил рыжий помощник.
И пошел.
И вернулся не скоро.
Незадолго до этого Начальник расхаживал по кабинету ведьмы, наслаждаясь ситуацией. Заново оказаться здесь в роли хозяина было все равно что избавиться от воспоминаний о постыдной детской зависимости. Осталось еще избавиться от единственной свидетельницы своего унижения.
Экспонатов на полках заметно поубавилось. Банка для лечебного массажа конечностей исчезла, а жаль – Заблуда был бы не прочь выяснить, что находилось внутри нее. Зато старый телефон стоял на прежнем месте (да и где ведьма могла раздобыть новый?). Черная пластмасса потрескалась, надписи возле кнопок выцвели, а бумага пожелтела от времени. Провод свисал со стола и исчезал в щели между досками пола.
Начальник с улыбкой снял трубку. На этот раз он не стал звонить в лабораторию. Его заинтересовала надпись «президент». Он и не подозревал о существовании этой дерьмовой должности в СВОЕМ городе. А может быть, какой-нибудь чинуша окончательно потерял чувство реальности?
Полная неожиданность. Он услышал сексуальный женский голос, от которого в штанах сразу стало тесно. Заблуда не знал никого в Ине, кто говорил бы так чисто и правильно. Голос нежно поздоровался с ним и чувственно попросил оставить сообщение после сигнала. Что-то пискнуло. Наступила тишина.
Гришка был озадачен. Какого черта? У него не было никаких сообщений, кроме того, что эта баба нужна ему сегодня же!..
Но голос озадачил его еще больше, когда поздоровался с ним снова и повторил свой текст слово в слово.
Трижды прослушав одно и то же, Начальник пробормотал «Пошла ты!», вытащил нож, перевернул аппарат и начал ковырять лезвием нижнюю крышку. Ему удалось отогнуть один угол, и он увидел, что пластмассовая коробка доверху набита личинками насекомых. Личинки были белесыми, полупрозрачными, похожими на жирные мохнатые семена. Несколько штук высыпалось Гришке на руки. Он стряхнул их и отшвырнул аппарат в угол. Но даже оттуда доносилось приглушенное мяуканье дебильной секретарши, пока он не раздавил трубку сапогом.
В этот момент его окликнул со двора подъехавший помощник. Заблуда вышел на веранду и убедился в том, что мечты иногда сбываются.
* * *
Лицо помещика окоченело, сохранив мучительную гримасу предсмертной боли. В таком виде оно нравилось Начальнику города Ина гораздо больше, чем живое. Но он и сам удивился тому, сколь недолго радовался устранению конкурента. Удовлетворение вскоре вытеснил холодок страха. Еще бы: «проблема» разрослась до угрожающих масштабов. Можно сказать, до мировых – ведь город Ин был в некотором смысле «вещью в себе».Григорий велел ускорить поиски. Его люди потрошили дом ведьмы, уже не заботясь о последствиях. Вряд ли он подлежал восстановлению. Заблуда собирался сжечь его, а Полину отправить куда подальше. Лучше на тот свет. Впрочем, окончательное решение зависело от результатов обыска.
Старушенция наблюдала за потеющими от усердия вооруженными жлобами с легким презрением. Это выражение мгновенно стерлось с ее лица, когда Гришка внес в кабинет голову Ферзя, держа сувенир за волосы.
– Ну что, сучара, теперь скажешь? – спросил он беззлобно. Кто-кто, а старуха не внушала ему особых опасений. Его ребята как раз превращали в щепки ее антикварный стол.
И тут до Заблуды внезапно дошло, что В ДОМЕ они ничего не найдут. Он понял это в тот самый момент, когда увидел изменившееся лицо ведьмы.
– А ну-ка встань! – приказал он, бросил голову Ферзя в корзину для мусора (в детстве Начальник неплохо играл в уличный баскетбол) и подошел к Полине, которая едва доставала ему до подбородка.
Щупать старушку – не бог весть какое удовольствие, но он проделал это лично. «Неужто и я таким буду?» – с омерзением думал Гришка, скользя ладонями по сморщенной коже – будто гладил брюхо бритой собаки. И догадывался, что не доживет до седых волос. Может, оно и к лучшему…
– Потрогай ниже! – подначивала его ведьма.
Это был дешевый блеф. Она должна была знать: с Начальником подобные штуки не проходят.
Он потрогал. И наткнулся на что-то твердое – не только спереди, но и сзади. На ощупь определил форму предметов и расплылся в улыбке. Стало ясно, почему старуха держалась так, словно швабру проглотила…
Напевая себе под нос «теперь расплачиваться поздно, посмотри на эти звезды…», Заблуда вытащил из-под ее вонючего нижнего белья видеокассету. Что-то подсказывало ему: ЭТОГО он еще не видел. Удачный день! Мои поздравления, Начальник!..
Он бережно опустил кассету в карман, развернул бабульку, схватив ее за костлявые плечи, и задрал на ней пальто и кофту.
Толстый твердый том оставил багровые отметины у нее на спине. Чуть ниже лопаток четко отпечаталась зеркальная надпись:
ИКИНАХЕМОРКЕН ЫВОНСОЭто была ТА САМАЯ книга. В Гришкиной памяти навеки засел даже рисунок трещин на переплете. Не говоря уже о «веселых картинках». То, что он видел когда-то украдкой и в большой спешке, теперь можно было рассмотреть во всей красе. Смакуя детали.
Он брезгливо оттолкнул старуху, которая стала вроде бы еще меньше, чем была, и не заметил, как снова изменилось ее лицо. На сей раз – радикально.
Рыжему помощнику, видевшему это, явно поплохело. Несколько мгновений он глядел в пустые зрачки имбецила, зверя, нетопыря, нежити (ведьма продемонстрировала ему настоящий мультфильм), а затем чернильные кляксы брызнули ему в глаза…
Свет и тени; опустевшие туннели в радужной оболочке; помутнение стекловидного тела; условно говоря, «оптический обман»; сплющивание хрусталика; хаотические нервные импульсы; мгновенная реакция рефлекторных дуг; кратковременное содрогание плоти; «добро пожаловать в необъятный отель мозга»; «прошу вас, Полина, выбирайте любой номер»; «если не возражаете, люкс в затылочной доле»; «спасибо, Большая Мама»…
Рыжий остолбенел – потом все стало по-прежнему. Почти. Он услышал изумленные голоса:
– Куда она делась? Что за херня? Исчезла, стерва!..
Гришка с трудом оторвался от тяжелых липких страниц книги. Обвел взглядом ошеломленные рожи помощников. Посмотрел вокруг. Ведьмы и впрямь нигде не было. Исчезла вместе со своим тряпьем. Даже пламя свечей не дрогнуло. Что ж, не самый худший исход.
– Да хрен с нею! – проговорил Заблуда, выдавив из себя остатки презрения. Его потянуло в бункер, под защиту бетона и бронированных дверей. И неплохо бы принять на грудь грамм триста. В конце концов, он нашел все, что хотел…
– Шеф, я схожу отолью, – предупредил рыжий помощник.
И пошел.
И вернулся не скоро.
76. «НАКАЖИ ИХ!»
Обоз остановился. Головная кибитка оказалась в двадцати шагах от священника. Истощенные лошади глядели печально. Облезлые собаки, привязанные к телегам, не тявкали. Стих звон колокольчиков, растаяло меланхоличное треньканье гитары, а с ним умерла и дорожная песня. Даже ноющий младенец замолк.
Трое верховых отделились от обоза и направились к священнику. Тот был наслышан о неписаном кодексе кочевников. Хорош кодекс или плох – другой разговор, но соблюдался он неукоснительно. Вероятно, это предотвращало бессмысленную резню. Так что пока священнику ничего не угрожало.
Эти трое на лошадях были слишком молоды. Здоровые дядьки, но пока на побегушках. Он ждал появления того, кто возглавляет табор. По традиции – Барона. Атамана. Вожака клана. Почти наверняка это будет мужчина, умудренный опытом. Достаточно умный и осторожный, чтобы рассудок остудил горячую кровь. Достаточно влиятельный, чтобы иметь дублера и не опасаться удара в спину. Достаточно старый, чтобы угасли желания. Достаточно дряхлый, чтобы ценить остаток жизни. Поп действительно надеялся, что все закончится мирно.
– Езжайте мимо, – сказал он верховым, когда те нависли над ним, закрыв треть неба. – В этом городе нет того, что вы ищете.
– Откуда ты знаешь, что мы ищем, божий человек? – спросил юнец с редкой бородкой и глазами, блестевшими, словно начищенные пуговицы. Взгляд наглый, но по крайней мере вопрос был задан вежливо.
– Пустой разговор. Город закрыт. Передайте это Барону.
– Эх-хэх… – тотчас же донеслось из головной кибитки. – Я здесь, божий человек.
На разбитую дорогу с трудом выбрался грузный старик в черном френче с одним погоном, галифе с лампасами, яловых сапогах – и заковылял к священнику, хромая и тяжело опираясь на палку. Седая грива стекала на плечи. На груди позвякивали медальки, амулеты и свисток. Палка была вырезана из орехового дерева и украшена тонкой резьбой. К левому запястью Барона был пристегнут магнитный компас, а на правом болтался металлический браслет наручных часов. Стекло и стрелки не сохранились, зато в центр циферблата с надписью «orient» был воткнут обломок иголки.
Поп внимательно наблюдал за Бароном и сделал вывод, что не ошибся в своих предположениях. Было видно, что старый цыган уже близко познакомился со смертью, и это знакомство добавляло ему сил жить. А костлявая нашептывала по ночам умные вещи. Тело было сокрушено возрастом и болезнями, однако старик еще достойно сопротивлялся.
Кряхтя, он устроился на ближайшем пне. Долго молчал, пока говорил ветер. Потирал корявую ногу. Горестно кивал в унисон своим невеселым мыслям. Грустно глядел в серую даль…
Трое верховых отделились от обоза и направились к священнику. Тот был наслышан о неписаном кодексе кочевников. Хорош кодекс или плох – другой разговор, но соблюдался он неукоснительно. Вероятно, это предотвращало бессмысленную резню. Так что пока священнику ничего не угрожало.
Эти трое на лошадях были слишком молоды. Здоровые дядьки, но пока на побегушках. Он ждал появления того, кто возглавляет табор. По традиции – Барона. Атамана. Вожака клана. Почти наверняка это будет мужчина, умудренный опытом. Достаточно умный и осторожный, чтобы рассудок остудил горячую кровь. Достаточно влиятельный, чтобы иметь дублера и не опасаться удара в спину. Достаточно старый, чтобы угасли желания. Достаточно дряхлый, чтобы ценить остаток жизни. Поп действительно надеялся, что все закончится мирно.
– Езжайте мимо, – сказал он верховым, когда те нависли над ним, закрыв треть неба. – В этом городе нет того, что вы ищете.
– Откуда ты знаешь, что мы ищем, божий человек? – спросил юнец с редкой бородкой и глазами, блестевшими, словно начищенные пуговицы. Взгляд наглый, но по крайней мере вопрос был задан вежливо.
– Пустой разговор. Город закрыт. Передайте это Барону.
– Эх-хэх… – тотчас же донеслось из головной кибитки. – Я здесь, божий человек.
На разбитую дорогу с трудом выбрался грузный старик в черном френче с одним погоном, галифе с лампасами, яловых сапогах – и заковылял к священнику, хромая и тяжело опираясь на палку. Седая грива стекала на плечи. На груди позвякивали медальки, амулеты и свисток. Палка была вырезана из орехового дерева и украшена тонкой резьбой. К левому запястью Барона был пристегнут магнитный компас, а на правом болтался металлический браслет наручных часов. Стекло и стрелки не сохранились, зато в центр циферблата с надписью «orient» был воткнут обломок иголки.
Поп внимательно наблюдал за Бароном и сделал вывод, что не ошибся в своих предположениях. Было видно, что старый цыган уже близко познакомился со смертью, и это знакомство добавляло ему сил жить. А костлявая нашептывала по ночам умные вещи. Тело было сокрушено возрастом и болезнями, однако старик еще достойно сопротивлялся.
Кряхтя, он устроился на ближайшем пне. Долго молчал, пока говорил ветер. Потирал корявую ногу. Горестно кивал в унисон своим невеселым мыслям. Грустно глядел в серую даль…