Де Чарльз. Зелёная мантия

fratellanza,ещё не затянулись. Может, и никогда не затянутся. Как им затянуться, когда приходится держать целый арсенал в подполье и пистолет в кармане куртки?
   Тони погладил холодный металл рукояти и выдернул руку из кармана. Может, и зря он захватил пистолет, а все же его присутствие успокаивало.
   — Это древний камень, — заговорил вдруг Льюис. — Он стоял здесь задолго до того, как мы поселились в этих местах, — может быть, и задолго до того, как пришли индейцы. Других таких в округе нет. Что он здесь делает, не знал даже Акерли Перкин. Может быть, викинги — историки теперь признают, что они побывали здесь ещё до Колумба, — может быть, они воздвигли его своему Тору или Одину. А может, кельты. Считается, что они тоже добирались сюда в те времена. А может, его установили племена, жившие здесь ещё раньше, даже раньше индейцев. Наверное, мы никогда не узнаем.
   — Ещё одна тайна, — сказал Баннон. Льюис добавил:
   — Или часть той же самой.
   — Индейцы оставили каменные строения, — вставила Али. — Я читала: большие каменные круги и колонны.
   — Не так далеко к северу, — возразил Баннон, — к тому же до сих пор не доказано, что их строили индейцы.
   И Али, и Валенти воззрились на него с уважением. «В сущности, я ничего о нем не знаю», — подумал Валенти.
   — Это верно, — заметил Льюис, — но наш камень не такой. Увидите.
   Разговор прервался, потому что на тропе, ведущей к камню, возникло движение. Похожий на волка пёс подбежал к ним, приостановился, втягивая ноздрями запах, метнулся назад, к отставшему хозяину, и снова забежал вперёд. Гости Льюиса разглядывали паренька, подошедшего вслед за собакой. В сгустившейся полутьме трудно было разглядеть подробности — только общее впечатление. Пухлощёкий подросток с косматыми волосами. Он прошаркал мимо, явно не слишком торопясь к своей цели. Когда парень повернулся к компании, стоявшей перед хижиной Льюиса, Али толкнула Валенти локтем в бок.
   — Тот парень в огороде, — шепнула она. Валенти кивнул. Он тоже узнал мальчика.
   — Его зовут Томми Даффин, — заметил Льюис.
   — Томми?.. — Али нахмурилась. — Тот самый, что играет на флейте?
   Увидев, как Льюис кивнул, Али решила получше рассмотреть парня, но тот уже прошёл мимо. Ненамного старше её, подумала Али. И если вспомнить, как он выглядел днём, похоже, не из умников. И не очень-то дружелюбен. И это онсоздавал ту музыку?!
   — Он не… понимаете… — Она замялась, не зная, как выразить свои чувства, чтобы все не испортить.
   — На вид ничего особенного, — подсказал ей Льюис. — Я никогда не мог понять, почему играет всегда кто-нибудь из Даффинов. Это, должно быть, тоже одна из сторон… — он покосился на Баннона, — тайны. Но Томми становится другим, стоит ему приложить тростник к губам. Куда девается этот пустой взгляд, и лицо становится тоньше, живее. Это вроде как с самой деревней. Есть тут у нас что-то, что не допускает чужаков. Даже если они вроде бы идут по прямой и должны уткнуться в Новый Волдинг, ноги сами уводят их в сторону.
   — Но мы-то здесь, — отметил Валенти.
   — А, да, но ведь вы слышали музыку.
   — А что с аэрофотосъёмкой? — спросил Баннон.
   Льюис непонимающе взглянул на него.
   — Фотографии, — пояснил Баннон, — сделанные с воздуха. С самолёта. Когда делают картографическую съёмку этой местности, деревня должна быть отчётливо видна на фотографиях, но, по словам Тони, её нет ни на одной карте, сделанной по этим фотографиям министерством энергетики, полезных ископаемых и природных ресурсов.
   Льюис понимающе кивнул.
   — Этого я не могу объяснить, — сказал он, — есть много неясного, о чем я даже не…
   Его голос прервался, когда переливы тростниковой свирели разлились в тихом воздухе ночи. Простая и чистая красота их коснулась каждого. Льюис улыбался, открывая сердце старому другу, но его гости остолбенели. Али и Валенти никогда не слышали мелодии так явственно и чисто. Она отзывалась в них, будя стремление к чему-то, неведомому им самим. Баннон, доселе нетронутый чарами музыки, вскинул голову. Его ноздри расширились, словно он не только слушал, но и вдыхал звуки.
   —  Madonna mia!— выдохнул Тони. — Это… это же… — Но у него не было слов, чтобы выразить то, что он слышал и чувствовал.
   Деревенские уже тянулись мимо хижины Льюиса, направляясь к камню, где играл Томми. Здесь были по большей части старики и пожилые, среди них — несколько подростков, но ни одного малыша. Женщина лет шестидесяти остановилась на тропе, и четверо подошли к ней, пристроившись в конец процессии.
   — Ты с друзьями, Лыоис? — спросила Лили.
   Льюис представил каждого, но они, зачарованные музыкой, её чистотой и близостью, сумели только кивнуть в ответ. Лили улыбнулась, взяла Али за руку.
   — Первый раз идёшь к камню? Али кивнула.
   — Ну, придётся тебе потанцевать со мной. Согласна?
   Али оглянулась на Тони с Банноном, но те оба глядели вперёд. Она тоже ощущала притяжение музыки и спешила к её истоку, но все же кивнула державшей её руку женщине.
   — Я… я хотела бы попробовать, — застенчиво пробормотала она.
   — О, у тебя отлично получится, — обещала Лили. — Верно, Льюис?
   — Надо думать, — согласился тот.
   Малли примостилась высоко на дереве, на краю поляны. Она пришла первой и видела, как притащился, волоча ноги и выставив вперёд подбородок, Томми, как он приложил к губам тростниковые трубочки, как переменился он, пробуждённый музыкой. В её глазах разгоралась улыбка. О, музыка сегодня была хороша, сильна. Достаточно сильна, чтобы вызвать тайну — и, быть может, даже чтобы сдержать свору псов.
   Малли поудобней устроилась на своём насесте. Начали стекаться деревенские. Томми заиграл быстрее, переходя от протяжной мелодии к плясовому напеву, и вот Кзйт и Холли Скегланд уже скользят по сырой траве. Вскоре к ним вышел и Мартин Твиди, но Малли уже не смотрела на них. Её взгляд был прикован к Лили с Льюисом и к трём чужакам, которых они привели на луг.
   — Глянь-ка, Али, — проговорила Малли, завидев остановившуюся у края лужайки девочку, но проговорила так тихо, что слышать могла только она сама.
   Лили, держа девочку за руку, повела её к танцующим. Двое мужчин остались с Льюисом, глядя на музыканта и движущиеся теки. Малли отметила, какое действие производит музыка на Баннона. В нем, пожалуй, не было огня, как в тех двоих, зато было кое-что лучшее. Глубокая тишина.
   Старому Рогачу это понравится. Ему нужен огонь — как те костры, что разводят на холмах в канун майской ночи, и середины лета, и в ночь духов, но и тишина нужна. В тишине ничто не мешает слышать. Слышать гул копыт, и шёпот свирели, и рассветный хор пернатых, славящих солнце.
   Малли улыбнулась. Ей хотелось спуститься вниз и поплясать, особенно с Али, но хотелось и видеть их лица, когда выйдет олень. Так что она осталась на своём насесте, непоседливая, живая, и ждала, нюхая воздух, вглядываясь в лица.
 

* * *

   Взгляд Баннона примёрз к камню. Тёмная глыба устремлялась в небо, жилы кварца вились по ней, блестя в лунном свете, подобно древним письменам. Потом он увидел мальчика. Томми преобразился — физически преобразился. Это был вовсе не тот паренёк, которого Баннон видел днём в огороде.
   Баннон не знал, чего ждать: какая музыка, что за сборище у камня? Все это казалось слишком неопределённым, слишком безумным. Но теперь, услышав, ощутив тайну, сгущавшуюся на этой поляне, теперь он понимал, чего не могли объяснить ему ни Али, ни Тони, ни тот старик.
   Чудо, простое и ясное.
   Чудо, что такая музыка рождается у деревенского мальчишки. Чудо, что эта деревушка скрыта от мира. Что может явиться и огромный олень, воплощающий… воплощающий то, что разделяет сердце с деяниями тела…
   Чудо.
   Баннон ощущал, как растягиваются в улыбке его губы. Он понимал, почему деревенские живут так, как живут, почему так важно для Льюиса постигнуть, что же происходит, когда звучит музыка. Но для него самого важнее было другое: отдаться течению. Не спрашивать — переживать.
   Он задавал вопросы — было. Он насмехался — было. Но теперь он понял: те, кто задаёт вопросы, кто стремится разобрать все на части ради того, чтобы понять, они в конечном счёте проигрывают. Волшебство никогда не откроется им. Тайна только уйдёт вглубь. Потому что, открыв свои секреты, перестанет быть тайной. И чувства утратят яркость. Останутся лишь сухая пыль и голоса людей, обсуждающих, что бы это значило. Тишина, музыка, чудо— уйдут.
   Валенти смотрел, как танцует Али, и чувствовал себя отцом, видящим первый шаг своего ребёнка. Его захлестнула волна любви. Мысленно он увидел рядом мать девочки. Представил, как она стоит с ним рядом, может быть, держит его за руку, и они вдвоём смотрят, как двигается в потоке музыки Али. А может быть, Френки танцевала бы вместе с дочерью. Может быть, послала бы ему взгляд через головы плясунов, а её золотистые волосы рассыпались бы колечками по спине, и музыка унесла бы с собой все её тревоги и страхи, сделала бы её сильной, какой она и была на деле, хоть и не умела ещё поверить в свою силу. Валенти покачал головой.
   Да, думал он, она поверит. Но его никогда не будет рядом с ней. Слишком много неоконченных дел висит у него над головой, и на кой черт такой, как она, парень вроде него? Она уже прошла раз через это дерьмо с Эрлом Шоу…
   Он не ожидал, что будет так больно — думать, что между ними ничего никогда не будет.
   Что это за человек, если он зарабатывает на жизнь таким способом? И на кой черт все это было? Как только стал им не нужен, эти pezzi di merdeпросто выкинули его на свалку. И никому не нужна твоя верность. И не важно, в каком дерьме ты ради них барахтался.
   Звучала музыка, весёлый мотивчик джиги только усиливал грусть. Не о том, кем он был, — о том, кем мог бы стать. Обо всем, что потерял ради дела, предназначенного ему от рождения. Он бы променял все это дерьмо — деньги, уважение, все, — лишь бы звать своей дочкой такую малышку, как Али. И называть женщину, похожую на её мать, своей женой. Он бы согласился хоть канавы копать, Иисусе, да все, что угодно.
   Только уже поздно. И надо отдавать старые долги. Магаддино до него доберутся, так или иначе. Убьют или загонят в угол, где вечно придётся оглядываться, где ни с кем нельзя будет сблизиться, потому что никогда не знаешь, когда эти bastardiдо него доберутся.
   Музыка, казалось, говорила что-то ему одному. «Иди вперёд, — слышалось ему. — Жалей себя, горюй о том, что сделал, и о том, чего не сделал, но всегда помни: ты не тот, кем ты был, но тот, кто ты теперь».
   «Конечно, — подумал он. — Скажи-ка это тому, кого пришлёт за мной новый padrone».Но музыка не желала слушать. Она вела его взгляд к танцорам, сердце — к звукам. Огонь в нем роптал и обжигал, но пламя плясало в такт мелодии флейты.
 

* * *

   Из них троих Али первая заметила оленя, мягким шагом выступившего на поляну за плечом Томми. Он возвышался над парнем, как двойник древнего камня: блеск глаз, развилки гладких рогов, высоко поднятая голова. Олень озирал поляну.
   Али сбилась с такта, выпустила руку Лили и замерла, уставившись на огромного зверя. Она помнила все рассуждения Льюиса, но, взглянув во влажные оленьи глаза, поняла: все это не важно. Главное — он существует. Хотя она понимала, почему столько легенд и мифов выросло вокруг этого величественного существа.
   Чем дольше она смотрела на него, тем более олень превращался в человека. Такого же высокого, возносящего к небу корону рогов, но стоял он уже не на четырех копытах — на двух. И плащ был на его плечах — плащ из ветвей и листьев, то зелёных, живых, то сухих, отливающих осенней желтизной. И лицо было угловатым, как лик грубо высеченной статуи — мудрый лик и печальный, но и радость была в нем, и дикость, и смех, и веселье. И только глаза оставались все теми же: влажными и тёмными.
   Али шагнула к нему, и он снова переменился. Теперь развилки оленьих рогов сменились изгибами мощных рогов барана. Плащ упал в траву и стал лиственным ковром, и он ступил на него козлиными копытами. Мускулистая, поросшая волосами грудь, треугольное лицо, сходящееся книзу в пучок острой бородки.
   Пан — узнала Али. Ей хотелось позвать его по имени, но мышцы застыли, горло сжалось. Музыка падала и взлетала ввысь. Девочка сделала второй шаг, третий — все ближе к чудесному явлению. И тут ей послышался новый звук — далёкий, но быстро приближавшийся. Лай охотящейся своры или волчий вой? Она вспомнила слова Льюиса о погоне и встряхнула головой. Они его не получат. Такого — не получат.
   Шум охоты звучал теперь громко, прорезал мелодию. Остановились и другие танцоры. Образ человека-козла стал размываться по краям. Вот он снова человек-олень, совсем олень. Вот ударил в землю твёрдым копытом — взлетели обрывки травы, комья земли. Лай все громче…
   — Н-нет, — сказала Али.
   Она хотела повернуться им навстречу. Остановить. Дать тайне время скрыться. И тут рядом с ней возникла знакомая фигурка: обвисшая шляпа на спутанных кудряшках, белые зубки, сверкнувшие в усмешке.
   — Пошли! — воскликнула Малли, хватая Али за руку.
   — Нет, — отбивалась Али. — Охота…
   — Охота пусть провалится, — сказала ей Малли. — Сегодня мы пьём свет луны.
   Они уже стояли прямо перед оленем. Малли обхватила девочку за пояс и с криком «Али-оп!» закинула ему на спину. Али обхватила тёплую шею. Что за сила у этой дикарки! И что она творит? А Малли уже взлетела на спину оленю, уселась позади, сжав коленками широкие бока, обняла Али.
   — Беги! — крикнула она оленю. — Покажем им ночь, какой они ещё не видали! Пусть побегают за нами до могилы и за ней!
   Она ударила пятками по оленьим бокам, и олень прыгнул вверх, перелетел через головы людей, прогарцевал на прямых ногах перед Валенти, Банноном и Льюисом и повернул назад к камню. Охота была уже рядом, они уже слышали глухое рычанье. Олень прыгнул к камню. Валенти, спотыкаясь, пробежал два-три шага за ним, но подвела нога, и он упал лицом в землю. Он ещё видел, как олень поднялся на воздух вместе с цепляющимися за него и друг за друга всадницами — и исчез.
   Тони моргнул. На миг ему почудилось, будто он скрылся прямо в камне, но, конечно же, этого быть не могло. Он растворился в лесу за камнем. Но почему не слышно шороха кустов? И Али… Он унёс Али!
   Банной был рядом, помогал подняться на ноги. Тони стряхнул его руку, уставился туда, где скрылся олень. С Али.О господи, что он скажет Френки?!
   — Давай… — начал Банной, и тут поляну заполнили тёмные тени. Охота.
   Танцоры метнулись за деревья, к остальным деревенским. Томми попятился, прижался спиной к шершавому камню. Его пёс, Гаффа, рыча, жался к его ногам. Тростниковая флейта зажата в повисшей руке, лицо снова пустое, погасшее. Томми неподвижными глазами смотрел на двоих мужчин и обступившие их призраки.
   Тени были собаками… стали людьми, в плащах, под капюшонами, снова животными. Они носились по кругу, мельтешили, рычали. Одна, ощерившись, метнулась к Валенти, и тогда он выхватил пистолет, сдвинул предохранитель и выстрелил в упор в оскаленную морду.
   Прогремел выстрел. Зверь, в которого целил Валенти, казалось, остался невредим и все же попятился вместе с остальной стаей. Валенти прицелился в самого крупного, но Баннон тронул его за локоть:
   — Не надо. Они уходят.
   Все так же молча стая обтекла двоих и бросилась к камню. Псы разделились на два потока, обходя глыбу справа и слева. Только когда последний из них скрылся за деревьями, снова послышался вой погони.
   — О господи, — повторил Валенти. Пистолет чуть не выпал у него из руки. Он опёрся на плечо Баннона. — Он её забрал, — сказал Тони. — Унёс Али. Ради бога, что делать?
   Баннон обернулся, вглядываясь в темноту под деревом, где они оставили Льюиса. Старик вышел из тени и медленно двинулся к ним.
   — Ты! — выкрикнул Тони, поднимая пистолет.
   — Этим не поможешь, — остановил его Баннон.
   Валенти взглянул на оружие. Поставил на место предохранитель и убрал пистолет в карман.
   — Куда он её унёс?
   — Не знаю, — ответил Льюис. — Такого никогда ещё не бывало.
   — Здорово. — Валенти обвёл глазами деревенских, понемногу подтягивавшихся к ним. Все они казались испуганными. Он повернулся к Томми. Мальчик так и стоял у камня, с флейтой в руке. — А флейта? — спросил Валенти. — Нельзя ли музыкой заставить оленя вернуться?
   — Мы не приказываем ему, — отозвался Льюис. — Мы его просто почитаем.
   — Понятно. Но ведь флейта вызывает его, разве не так?
   — Иногда он является. Чаще — нет. Но никогда не приходит дважды в одну ночь.
   — Иисусе! — вскрикнул Валенти, — Так что же нам делать?
   Баннон нагнулся, поднял с земли трость и подал ему.
   — Мы её найдём, — сказал он.
   — Каким образом? Господи, что я скажу её маме?
   — Послушай, Тони, мы…
   — Это та дикарка, — твердил Валенти. — Это она схватила Али. Она и заплатит, если с ней что-нибудь случится. — Он повернулся к кругу жителей деревни. — Это и вас всех касается, слышите? Если с ней что-нибудь случится, вы все заплатите.
   — Прошу вас, — заговорил Льюис. — Мы не желаем ей зла. Такого никогда…
   — … Ещё не случалось, — договорил за него Валенти. — Знаю, слышал. Ну, и второй раз такого не случится, capitol. Этот ваш БаБай— ваш оборотень — никогда больше не украдёт ребёнка, если только я смогу ему помешать.
   Валенти кинулся к камню, но Баннон поймал его за руку.
   — Что ты задумал? — спросил он. — Гоняться за ним?
   — Можешь предложить что-нибудь лучше?
   — Насколько я понимаю, у нас две возможности. Или ждём здесь, пока она вернётся, или возвращаемся к тебе. Если Али выберется, бьюсь об заклад, она бросится к твоему дому. А если мы начнём как сумасшедшие гоняться по лесу, так только без толку растеряемся сами.
   — Да-да… А если она упала? Если разбилась, лежит где-то?
   — Не могу поверить, что с Али случилось что-то плохое, — отозвался Баннон. — Пока она с оленем, ей ничего не грозит. Разве ты ничего не почувствовал, когда он появился?
   — Я останусь здесь хоть на всю ночь, — предложил Льюис, — и если она вернётся, приведу к вам.
   — Вы сами измазаны в этом дерьме, — проговорил Валенти, — если бы не вы, мы…
   — Брось, Тони, не сходи с ума. Никто здесь не хочет Али зла. Подумай минутку, и сам поймёшь.
   Валенти не успел ответить. Его остановили звуки флейты. Не призыв, не праздничный напев — отрывистые грустные ноты, не складывавшиеся в мелодию. Но их хватило, чтобы напомнить Валенти о том чувстве, которое вызывала в нем настоящая музыка. Достаточно, чтобы притупить острие страха за Али. Когда флейта смолкла, Валенти повернулся к Томми, но в глазах мальчика была пустота. Никого нет дома, подумалось Валенти. Он глубоко вздохнул.
   — Ладно. Идём домой.
   Баннон кивнул. Он хотел сказать что-то Льюису, но Валенти опередил его.
   — Слушайте, — сказал он старику. — Может, меня немножко занесло, но, поймите, я беспокоюсь за девочку. Она для меня много значит.
   — Я понимаю, — ответил Льюис, — и, если бы мог предвидеть, что такое случится, никогда бы не привёл вас сюда.
   Баленти кивнул.
   — Если она появится, я приведу её к вам, — снова пообещал Льюис.
   — Спасибо. А мы вам сообщим, если у нас будут новости. — Валенти перевёл взгляд на товарища. — В дорогу, Том.
   У них за спиной снова зазвучала флейта. Музыка была не той, что прежде. Теперь она не воспевала тайну, а пела о сожалениях и потерях. Горестные переливы летели вслед за мужчинами, уходящими по тропе к дому Валенти.

12

   Френки совсем обессилела, пока добралась до дому. Усталость и тоска. Похоронная контора, больница, кладбище.
   Ей жаль было родителей Боба, и особенно Джой, но если бы она ещё минуту провела с ними, у неё началась бы истерика. Не их вина. Просто часы ожидания похорон после мучений прошлой ночи довели её до предела. Нервы были натянуты так, что вот-вот лопнут. И больше всего ей хотелось упасть в постель и забыть все: страх перед Эрлом, нервную дрожь, тоску… Утром, надо надеяться, все будет не так безнадёжно.
   Она проехала дорожку, которая вела к дому Валенти, и уже сворачивала к себе, когда вспомнила про Али. Господи, дело ещё хуже, чем казалось. Френки начала тормозить — и тут же резко ударила по тормозам, заметив стоявший на её газоне старый грузовичок-пикап. Ремень безопасности врезался в плечо и отбросил обратно на сиденье. Мотор заглох, Френки выключила зажигание и фары и осталась сидеть, уставившись на чужой грузовик. Она выехала из Оттавы в сумерках, теперь уже совсем стемнело. Ночь — и тишина. Собственное дыхание наполнило её слух.
   «Это Эрл, — думала она, глядя на выступающие из мрака очертания грузовика. — Проклятый!» Она помнила утренний разговор с Тони, помнила Эрла, пока жила с ним, но гнев на минуту заставил её позабыть страхи. Не смеет он снова вламываться в её жизнь! И в жизнь Али тоже. И он не получит ни цента из выигранных в Винтарио денег.
   Френки отстегнула ремень безопасности и вышла из машины. Идти в туфлях по неровной дорожке оказалось трудно, хотя каблуки были не такие уж высокие. Только подойдя вплотную к грузовику, Френки задумалась: что же это она делает? Собирается остановить Эрла? Она приложила ладонь к борту кузова, чтобы сдержать дрожь. Глупо. Она провела пальцами по волосам, дёрнула спутавшуюся прядь. Умнее было бы поехать к Тони и вернуться вместе с ним и с его другом.
   Она уже шагнула обратно, когда у кабины раздался шорох. Тень поднялась из-за колёса и обрела очертания мужчины. Френки стало трудно дышать — дыхание вязло в груди. Она подалась назад, но тень двинулась за ней. В ушах стоял звон… и что-то ещё. Долгую секунду она не могла понять что. Потом поняла: музыка, с записи Али, только теперь настоящая, не с магнитной ленты.
   — Мне нужна моя собака, леди.
   Голос поразил её. Мгновенное облегчение — это не Эрл, и страх снова сжал сердце. Кто это?
   — Ваша… собака? — выговорила она.
   — Я ищу своего пса, леди. Дукер его зовут. Лучше верните.
   Френки все пятилась от него.
   — Послушайте, — сказала она, — я ничего не знаю про вашу собаку. Разве я похожа на… — Она упёрлась в бампер своей машины, и больше пятиться было некуда. Мужчина придвинулся ближе и навис над ней.
   — Он мне нужен, леди.
   Его нечистое дыхание било в лицо. Френки тихо вскрикнула, когда он сгрёб её за плечи.
   — Пожалуйста… — начала она. Он грубо встряхнул её.
   — Мне нужна… нужна…
   Френки безуспешно пыталась вырваться. Из леса все лилась странная музыка, далёкая и тихая. Музыка наполняла её и силой, и слабостью, но, хотя часть её души поддалась чарам мелодии, страх перед этим мужчиной был сильнее.
   Она вскинула колено, но слишком узкая юбка помешала ударить как следует. Вместо того чтобы с воплем схватиться за промежность, мужчина только охнул и жёстче стиснул ей плечи. Одним движением он приподнял её и бросил на капот. Прижал и принялся сдирать юбку.
   — … Нужна ты! — рычал он.
 

* * *

   На поляне у реки, куда они так часто выбирались с Дукером, Ланса вдруг осенило: старина Дук не умер — неужели он пристрелил бы собственного пса?! — и не сбежал. Нет-нет. Дукера украли. Дочка старика Трежура украла его собаку — и никаких «но», «если» и «может быть»! Там-то он первый раз и услышал музыку. Она заманила этой музыкой старика Дукера, точь-в-точь как хотела заманить его. Набила ему башку дерьмовым бредом.
   Ланс встал с травы и забрался в кабину. Развернул грузовичок и выехал на просёлок, ведущий к Трежурам. Только вот дом оказался пустым.
   Он оставил машину на подъездной дорожке и обошёл дом. Он бормотал себе под нос и заглядывал в окна. Он то и дело принимался звать Дукера и тут же смолкал, испуганный собственным криком. Когда пошёл дождь, Ланс залез в кабину и глядел на дом из-за рябых от капель стёкол, протирая временами запотевшие окна. Дождь перестал, и он снова отправился бродить, недоверчиво поглядывая на темневший за домом лес.
   Он заглянул в сарай, тихонько окликнул собаку. Желание увидеть Дукера, убедиться, что со старым дурнем ничего не случилось, становилось все сильней, разрослось так, что заболела голова и пришлось снова сесть. Он привалился к переднему колесу пикапа и закрыл глаза.
   Пришлось остаться под открытым небом. Теснота знакомой кабины нагоняла на него клаустрофобию. В какой-то момент он понял, что задремал и видел во сне выстрел и умирающего Дукера, но — Христос на кресте — это не могло быть правдой! Потом он заметил, что вокруг темно.
   Он слышал, как закашлялся и умолк автомобильный двигатель. Обернувшись, успел увидеть свет фар, который тут же погас. Открылась дверца, и он услышал шаги. Дождался, чтобы человек подошёл поближе и не успел сбежать, не выслушав его, и только тогда поднялся.
   Ему немного полегчало. Голова болела слабей, и хотя ему по-прежнему необходимо было найти Дукера, эта необходимость не жгла так мучительно. Глаза успели приспособиться к темноте, и он хорошо видел светловолосую женщину, остановившуюся перед его пикапом.
   При таком освещении он не сумел бы описать её лицо, но фигурка в узкой юбке и блузке выглядела что надо. Он заговорил о Дукере и тут почувствовал, как накатило — сперва на краю сознания, потом сильней, громче и громче. Музыка. Бежать, подумал он. Надо было убираться раньше, а теперь уже поздно. А миг спустя все уже не имело значения.
   Он ощутил жар в паху и, наступая на пятившуюся женщину, уже не видел её как раньше. Теперь она была пашней, ждущей плуга. Сукой в течке. Он чуял запах её крови. И, господи, господи, он должен оседлать её.