де Винтер Леон. Небо Голливуда

   – Чарли, а не почистить ли тебе яблочко в своей комнате?
   Чарли поднял руки:
   – Шутка, господин Кейдж. Это Том Грин, обладатель номинации «Эмми» восемьдесят второго года. Здорово, да?
   Он спрятал стилет и, пританцовывая, с улыбкой на лице отправился обратно в свой номер, поочередно глядя то на Грина, то на Кейджа.
   – Я видел много его ролей. Ты хороший актер, пижон. Я просто хотел немножко с тобой поиграть и все, понимаешь? Устроить тебе что-то вроде торжественного приема. Ничего плохого у меня и в мыслях не было, господин Кейдж. Все под контролем. Приятного вам дня, джентльмены!
   Осторожно, словно боясь поднять шум, который спровоцирует Кейджа на выстрел, Чарли закрыл за собой дверь.
   Кейдж подозвал Грина. Шатаясь, на одеревенелых ногах, угнетенный абсурдностью ситуации, Грин подошел к Кейджу.
   – Чарли кажется негодяем, но он лишь играет. Бросая вызов, он тут же отступает. Лает, но не кусает.
   Он убрал пистолет под рубашку.
   – Все равно спасибо, – поблагодарил его Грин, пряча трясущиеся руки. Его тошнило.
   – Если он снова начнет выступать, просто возьми его за яйца.
   – Угощаю кофе, – предложил Грин. – По-моему, ты только что спас мне жизнь.
   – Чарли безобиден, – сказал Кейдж. – В прошлом он работал журналистом на телевидении. В программе «Вэрьити». Сейчас развивает интересную, но слегка параноидальную теорию об опасности цвета в телевизоре.
   Неловким движением Грин указал на пистолет:
   – Надеюсь, ты не берешь его с собой на улицу?
   – Пластиковый, – ответил Кейдж. – Иди спать. Выглядишь, как горшок с дерьмом.
   Оставшуюся часть дня Грин изучал собственный сценарий. Переделав первоначальный французский текст, он создал новый вариант. Прежде чем приступить к съемкам «Неба Голливуда» или «Пожара» (как бы он ни назывался), необходимо показать сценарий адвокату на предмет плагиата. Перечитав свое произведение, Грин не нашел повода для беспокойства. Несмотря на то что сценарий родился из уже существующего фильма, это, без всяких сомнений, был его авторский текст и его диалоги. Французский фильм послужил лишь источником вдохновения – так же, как может вдохновить картина или симфония, – но в заключительном варианте от него не осталось и следа. После долгих часов раздумий он все же пришел к выводу, что план Кейджа не что иное, как дешевый фарс. Старый «олдс» Бенсона в качестве основы финансирования – Джимми сошел с ума.

* * *

   Несколько часов спустя в дверь постучали. В коридоре нарисовалась гигантская фигура Флойда Бенсона.
   Грин жестом указал ему на стул. Бенсон втиснул свой широченный зад между узенькими алюминиевыми ручками. Грин сел на кровать.
   – Надеюсь, не разбудил?
   – Я просто лежал в постели и думал, – солгал Грин.
   – Мы все-таки должны были оставить Тино там, где нашли, – сказал Бенсон.
   – Я специально положил тело таким образом, чтобы его не было видно с обочины, но вы так хотели перенести его в свой морозильник.
   – Я боялся. Мозги не работали.
   – Хотите отвезти его обратно?
   – Сегодня ночью нам невероятно повезло. Еще один раз я не осмелюсь появиться с Тино на улице. Нас обязательно поймают.
   – Мы могли бы бросить его где-нибудь в пустыне.
   – Знаю. Я тоже об этом думал. Но так с мертвыми не обращаются.
   – Ну и?.. – спросил Грин раздраженно.
   – Ну и ничего. Тино останется там, где он есть. Вопрос заключается лишь в том, что нам делать дальше.
   – Вы знаете, как Тино добрался до дома Родни? На собственной машине? – спросил Грин.
   – Понятия не имею. Возможно, кто-то его привез или же он приехал на такси.
   – Такси в Лос-Анджелесе легко проверить. Большинство водителей ведут учет своих маршрутов. И если Тино взял такси, то у нас есть свидетель, который сможет доказать, что лично привез Тино по тому адресу. Однако я в этом сильно сомневаюсь. Тино наверняка приехал на своей машине, которую они затем сожгли. Господин Бенсон, вы единственный, кто точно знает, что именно там случилось.
   – Скорее всего, да. – Бенсон уставился в окно. – Но почему я должен так много ставить на карту? Я ни в чем не нуждаюсь. У меня было четыре «ролле-ройся», я спал на атласных простынях, обедал в самых дорогих ресторанах, видел коралловые рифы близ острова Фиджи, черепах на Галапагосских островах, забирался на Китайскую стену – так ради чего мне рисковать жизнью, связываясь с таким преступником, как Родни?
   – Возможно, потому… – Грин секунду колебался, а потом выпалил ни с того ни с сего: – Что вы превратились в несчастного старого увальня.
   Бенсон начал нервно моргать, пыхтеть, не отрывая печального собачьего взгляда от окна – как будто на улице разыгрывалось какое-то потрясающее зрелище. За последние годы он набрал вес, который доходил теперь до ста пятидесяти килограммов, и с трудом передвигался, как правило, прячась дома от городской жары до наступления сумерек.
   – А вы? – спросил он.
   – А я в процессе превращения, – ответил Грин.
   Не глядя на него, Бенсон произнес:
   – Всегда думаешь, что с тобой этого не произойдет. Но это происходит. Они забывают тебя. Кроме совсем чужих людей, как ваш сосед, например, живущий рядом с лифтом. Не я первый, не я последний, кто все потерял. Я неделями ни с кем не разговариваю. Кроме господина Зара или людей, которых встречаю на работе.
   – Вы должны сниматься, а не устанавливать сигнализации, – сказал Грин.
   – Мне необходимо работать.
   – Господин Бенсон, Родни дает нам шанс.
   Он покачал головой:
   – Джимми прав, это опасно.
   – Конечно, это опасно. Если это самая большая проблема, то мы не должны этого делать. Но действительно ли это так? Есть и другие вещи, которые имеют значение.
   – Какие?
   Широко разведя руки, Грин поднялся с кровати и в эмоциональном порыве нагнулся к обладателю «Оскара»:
   – Ощущение того, что ты хозяин и властелин своей судьбы! Что пользуешься предоставленной возможностью! Что чувствуешь огонь жизни, разгорающийся в твоих яйцах! Что ты силен и умен!
   – Мои яйца потушили достаточно пожаров, поверьте мне, господин Грин. А я стал несчастным старым болваном, как вы только что отметили.
   – И вы хотите им остаться?
   Бенсон пожал плечами:
   – Мне пора.
   Он с трудом выпихнул свое тело из стула, раздраженно отмахнувшись от предложенной Грином руки помощи, и, покачиваясь, вышел из комнаты.
   Поджидавший его Чарли закричал ему вдогонку, словно тот был поп-звездой, но Бенсон прошел мимо его двери с опущенной головой, повернувшись к нему своей тучной спиной.
   Бенсон встал на сторону Джимми. Они были правы. Грин хотел осуществить невозможное – отчаянная авантюра обезумевшего тунеядца, втягивать в которую Джимми и Флойда было безответственно. Оба когда-то были настоящими звездами, и достижения Грина не шли с ними ни в какое сравнение. Мучаемые приступами горького отчаяния и осознанием того, что прошлого не вернешь, они все же могли утешиться воспоминаниями по крайней мере о дюжине классических ролей. А что Грин? Его послужной список ограничивался двумя ничтожными подвигами: он почти получил «Эмми» и, перед тем как приехать в Америку, отказался от колоссального завещания – хрупкий памятник бессмысленной доблести. Вероятно, период отношений с Паулой тоже можно назвать подвигом – это были самые счастливые месяцы в его жизни, но память о них причиняла ему беспокойство и боль. Скорее всего, истинный подвиг должен действовать с точностью до наоборот – успокаивающе и примиряюще.
   Открыв газету, он снова начал искать работу. Третье объявление привлекло его внимание:

   «ВОДИТЕЛЬ, для 1 члвк. Бев. Хлс. Коттдж 4 1 прсн. Хорошая зрплт. Тел.[phone]».

   Грин вышел в коридор и набрал номер секретарши адвоката. Она сказала, что ее начальник ищет шофера для восьмидесятидевятилетней госпожи Доуней, у которой отобрали права после аварии. При желании Грин мог через два часа подъехать на интервью в их офис на Норт-Кэмден-Драйв, в самом центре Беверли-Хиллс. Спустя двадцать минут, побритый и умытый, Грин закрыл свой номер и спустился на лифте вниз.
   Он больше не хотел упускать шанс. Пусть Тино отдыхает в морозилке Флойда. Вместо того чтобы грабить гангстеров, он станет теперь личным шофером престарелой богачки. В коттедже на краю ее усадьбы он в тишине будет работать над своими сценариями и когда-нибудь отпразднует свой первый фильм.
   Джимми и Флойд, по сути, хотели насладиться покоем и восстановить признание собственных заслуг – красочная осень, воздающая должное звездному лету. А Грину нужно было лишь уединенное местечко, где он мог спрятаться от мира, который не оценил его таланты. Небольшой домик в тени дворца старой тетки, редкие поездки на ее «роллсе», тихая, незаметная жизнь.
   А «Небо Голливуда»? Кейдж понятия не имел о том, что жизненно необходимо для производства фильма: необузданная энергия, безусловная отдача, верные сторонники, прикрывающие с тыла, всепоглощающая преданность делу, которая полностью овладевает тобой, когда ты только-только преодолел юношеский возраст и отправился завоевывать мир взрослых людей. Иными словами: свой первый фильм могут поставить двадцатилетние, в крайнем случае тридцатилетние, но такие старые развалины, как они?
   В спокойном ожидании беседы с пожилой дамой Грин шел в своем костюме от «Хьюго Босс» по коридору гостиницы. Он завидовал людям, которые платили проценты по ипотечному кредиту, водили детей в школу, готовили барбекю по выходным, засыпали на диване перед телевизором. Он скучал по повседневным заботам.
   У входа в «Сант-Мартин» был припаркован «олдс». Джимми стоял у машины, оперевшись на крышу, и курил сигарету. Бенсон сидел в пассажирском кресле, свесив ноги на тротуар. Джимми кивал, слушая речь Бенсона. Бенсон заметил Грина, и они оба повернулись в его сторону.
   – Хорошо выглядишь, – сказал Джимми, оценивая костюм. – Куда путь держишь?
   – На встречу кое с кем.
   – Не могли бы вы быть немного конкретнее, – настоятельно попросил Бенсон. Он был теперь не таким скованным, как тридцать минут назад, словно разрешил для себя какую-то дилемму.
   – У меня интервью.
   – Пробы?
   – Нет.
   – В хорошем костюме вы по-прежнему смотритесь как многообещающий молодой актер, – сказал Бенсон. Он и впрямь был чем-то возбужден. Наверное, из-за Тино: по-видимому, они с Джимми решили сбросить Тино в одно из ущелий Голливудских Холмов.
   – Вот, оказывается, что делают с человеком пара хлопковых тряпочек. А вы чем занимаетесь? – спросил Грин.
   – Вас ждем, – ответил Бенсон. – Мы едем ко мне. Купим по дороге тайской еды. Я плачу.
   – Здорово, – сказал Грин. – Спасибо. Но мне пора на встречу.
   – Сначала займемся этим. – Бенсон указал на чемоданчик из нержавеющей стали, лежавший рядом с ним на водительском кресле.
   – Что это?
   – Ретранслятор, – сказал он.

ПЯТНАДЦАТЬ

   В своем номере Грин настроил ретранслятор на волну, которую Флойд установил для микрофонных датчиков.
   – Мне надо на интервью, – сказал он по пути в Санта-Монику.
   Он ехал на заднем сиденье. Джимми и Флойд сидели спереди, демонстрируя ему свои затылки.
   – В каком смысле? – спросил Джимми Кейдж.
   – Мне нужна работа.
   – Прекрасно.
   Возникла пауза.
   – Я не уверен, что хочу продолжать эту затею, – признался Грин.
   Кейдж повернулся к нему лицом и бросил на него свирепый взгляд.
   – Это всецело твоя идея, старик, – произнес он с горечью. – Флойд потратил почти семьсот долларов на все эти прибамбасы, а ты, не моргнув глазом, заявляешь, что не желаешь больше участвовать. Ну и наглец!
   – Я думал, это вы не хотите, – огрызнулся Грин.
   – Ты ошибался, – ответил Кейдж.
   – Но ты только и делал, что ставил палки в колеса! – изумленно воскликнул Грин. – Если кто-то и не хотел участвовать, то именно ты! И беда в том, что ты сумел убедить и меня! Нам не стоит этого делать! Это рискованно! Нас ждет участь Тино! Но теперь тебе мало твоей победы, теперь тебе вдруг захотелось сыграть! Я тебя не понимаю!
   – Я смотрю на вещи критично, – сказал Джимми, – и по-прежнему считаю, что это опасно. Но мне все же любопытно: вдруг каким-то чудом эта твоя безумная затея сможет принести нам пользу. Флойд раздобыл необходимые устройства. Семьсот баксов.
   – Я без проблем продам их за те же деньги, – успокоил его Флойд. – Возможно, я даже что-то заработаю, если наберусь терпения. Ведь я приобрел их за сравнительно небольшую сумму.
   – Господин Бенсон! У меня в номере вы пребывали еще в глубоком сомнении! – защищался Грин. – У вас уже тогда был ретранслятор?
   – Да, – признался Бенсон. – И я уже встроил микрофоны. Затратив на это лишь две минуты. Вы были правы. Почему бы и нет? Чего нам еще ждать от этой жизни? Давайте-ка разделаемся с этими господами!
   Энтузиазм бойскаута в тучном теле престарелого мужчины.
   – Что за интервью? – спросил Джимми, уже не так резко, но примирительно.
   – В Беверли-Хиллс. Место водителя для пожилой дамы. Включая жилье. В перерывах между поездками в красивой машине у меня будет время, чтобы писать.
   Джимми кивнул, выражая понимание его внезапной капитуляции.
   – Нельзя упускать такой шанс, – сказал Бенсон. – Учитывая ваше положение, я вас полностью поддерживаю. За нас не волнуйтесь. Оборудование стоит как минимум тысячу долларов. Господин Грин, езжайте себе спокойно в Беверли-Хиллс. Вы абсолютно правы.
   Ни тени сарказма в его голосе, ни толики издевки над смехотворной мечтой Грина гарцевать в «роллсе» по Беверли-Хиллс и заниматься высоким искусством.
   – Ты будешь носить фуражку? – спросил Джимми.
   Грин еще не до конца осознал того, что его ждет. Черный костюм и водительская фуражка.
   – Джимми, оставь парня в покое. Сейчас пока поедем ко мне, – сказал Бенсон. – Поужинаем и послушаем, о чем говорят на Уитли-Хейтс. Все равно делать нам больше нечего.

ШЕСТНАДЦАТЬ

   Частоту, которую выбрал Бенсон, невозможно было защитить от прослушивания – любой радиолюбитель мог на нее настроиться и следить за тем, что происходит в доме Родни.
   Нанизывая на палочки брокколи, креветки и кусочки горячей курицы из тайских мисочек, актеры с любопытством слушали, о чем велась речь в бывшем особняке Жан Хэрлоу.
   Сидя за столом с тайской едой на кухне у Бенсона, они слышали, как там тоже кто-то принес заказ из тайского ресторана. Из приемника доносились пространные неопределенные звуки. В гостиной и в рабочем кабинете Родни Бенсон установил крошечные, но чрезвычайно чувствительные микрофоны. Техническое качество радиопьесы не отвечало нормам трансляции, однако голоса – их было трое – звучали отчетливо.
   Бенсон пояснил, кто есть кто.
   У Родни был громкий, низкий, вязкий голос – американский эквивалент языка, на котором говорят в амстердамском районе Йордан.
   Родни: «Тунец есть?» Голос Мускула звучал тоньше, почти по-мальчишески, хотя, по мнению Бенсона, за ним недаром закрепилась эта кличка.
   Мускул: «Свежайший. Зажаренный на гриле».
   Родни: «Хорошо прожаренный?»
   Мускул: «По-моему, да».
   Родни: «Терпеть не могу, когда он сырой. Я люблю хорошо прожаренный».
   Непонятный шум, звуки открывающихся пластиковых пакетов и баночек.
   Родни: «А у тебя что за месиво?» У Стива был нейтральный голос, без какого-либо ярко выраженного акцента.
   Стив: «Это морские водоросли с кунжутом и рыбой-ежом. Самая здоровая пища, какую только можно придумать».
   Открыли следующую мисочку.
   Родни: «Вот дерьмо. Смотри. Непрожаренный. Ты когда-нибудь видел, чтобы я ел сырую рыбу?» Мускул: «Ее так положено есть, Родни».
   Родни: «Меня это не волнует. Я не япошка».
   Мускул: «Япошка мне это продал. Хочешь, чтобы я дожарил?» Родни: «Слушай, ты хоть иногда шевели мозгами. Ты когда-нибудь видел, чтобы я ел сырую рыбу?» Мускул: «Понятия не имею».
   Родни: «Ответ: нет!» Мускул: «Я не всегда смотрю, что у тебя на тарелке».
   Родни: «Пришло время это делать».
   Стив: «А что у тебя?»
   Мускул: «Темпура».
   Стив: «Рыбная?»
   Мускул: «Нет, овощная».
   Стив: «А там что?» Мускул: «Суши. Калифорнийские. С икрой».
   Тайская еда на столе Флойда Бенсона заметно проигрывала на фоне блюд, поглощаемых гангстерами.
   – На питании они явно не экономят, – отметил Джимми Кейдж.
   Чувствительные микрофоны улавливали даже чавканье, которым мошенники сопровождали трапезу.
   Мускул: «Кто-нибудь хочет диетической колы?» Родни: «Нет, я выпью пива».
   Мускул: «Я еще купил саке».
   Стив сказал, что пойдет подогреет саке в микроволновой печи.
   Шаги на деревянном полу, затем на кухонном кафеле.
   Мускул прокричал ему вслед, что металлическое колечко на крышке бутылки нельзя ставить в микроволновку.
   Мускул: «Ну как?» Оставшись наедине с Родни, он интересовался его мнением по поводу японской еды.
   Родни: «Тунец непрожаренный».
   Мускул: «Но для разнообразия…»
   Родни: «Мне не нужно разнообразие».
   – Пострясающе содержательная беседа, – прокомментировал Джимми Кейдж.
   – Наберись терпения, – спокойно произнес Бенсон.
   Пока на кухне сигналила микроволновая печь, в одной из комнат зазвонил телефон.
   Стив: «У тебя есть глиняный кувшинчик?» Родни (огрызаясь): «Я разговариваю по телефону!» И уже другим тоном: «Отлично. Откуда? Что-о?!» Сейчас он звучал так же грубо, как и секунду назад со Стивом.
   Родни: «Ты ополоумел? Мне не нужна ворованная машина! Все должно быть чисто! Ты думаешь, что имеешь дело с недоразвитым? Пошевели мозгами, прежде чем мне звонить! Можешь меня побеспокоить, только когда найдешь „чистую“. Не раньше».
   Он с остервенением бросил трубку.
   «Эта скотина хочет продать мне ворованную счетную машинку! Украденную из банка! О чем он только думает? Он же может просто зайти в любой магазин и купить».
   Мускул: «Ими торгуют, как правило, специализированные магазины. Такие вещи покупают только банки. Как частное лицо ты вызовешь подозрение».
   Из кухни вернулся Стив.
   Стив: «Родни, у тебя есть глиняный кувшин?» Родни: «Кувшин? Зачем?» Стив: «Для саке».
   Родни: «Оно же в бутылке».
   Стив: «Ее пьют из маленьких глиняных рюмочек и при этом наливают из глиняного кувшинчика. Так вкуснее всего».
   Родни: «Возьми обычный стакан. Ты же вино и пиво тоже пьешь из обычных стаканов».
   Стив: «Это японский напиток. Это другое».
   Родни: «Слушай, я не держу в доме такого дерьма. И оставь меня в покое. У меня сейчас голова занята другим».
   Бенсон приглушил звук приемника:
   – Я видел у них какую-то счетную машину. Очевидно, она сломалась.
   – Почему они не считают вручную? – спросил Джимми.
   – Слишком много денег. Их можно пересчитать только автоматически, – ответил Бенсон.
   Грин спросил Бенсона, есть ли у него магнитофон.
   – У меня еще остался старый катушечный «Ревокс».
   – Нужно его подключить, чтобы записать все, о чём они говорят. Если наш план провалится, мы всегда сможем отступить. И тогда у нас будет предмет для обмена. Или для предоставления в полицию.
   – «Ревокс» стоит в подвале.
   – Этот ваш подвал – просто золотой прииск, – отметил Грин.
   Все трое спустились по лестнице вниз. Бенсон завесил морозильник старой шторой, как будто она могла удержать дух Тино внутри. «Ревокс» томился на полке в шкафу рядом с другим электрическим и электронным хламом. «Ревоксу» было как минимум лет двадцать пять – стоячая настольная модель в обрамлении, сделанном под дерево. Считавшийся в свое время новейшим достижением техники «Ревокс» безнадежно устарел. Никаких фильтров, не говоря уже о долби-системе по устранению помех, – без сомнения, доцифровое поколение.
   Бенсон указал на коробку с катушками.
   – Там записана обычная музыка для вечеринок и тому подобное, – пояснил он.
   – На сколько времени они рассчитаны? – спросил Джимми.
   – Если использовать самую низкую скорость, то с такими большими катушками можно записывать дней десять, – ответил Грин. – А с сигнальным счетчиком – в два раза дольше.
   Джимми хотел знать, как он работает.
   – Он включает магнитофон, стоит им открыть рот, и выключает, когда они замолкают.
   – Завтра я принесу из мастерской необходимые вещи, и мы все соберем, – сказал Бенсон. – Вы когда-нибудь раньше занимались чем-то подобным, господин Грин?
   – Нет, но вместе у нас все получится, господин Бенсон.
   В гостиной они опустили жалюзи и подключили приемник к магнитофону.
   Бенсон вальяжно развалился на диване, положив ноги на подушечки, поставил рядом большой пакет чипсов и пару бутылочек пива «Будвайзер», словно приготовился к просмотру бейсбольного матча. Джимми оккупировал кресло с регулирующейся спинкой. На камине красовался блестящий «Оскар», который Бенсон получил более тридцати лет назад. Грин на секунду взял статуэтку в руки, чтобы ощутить ее магию. Но почувствовал лишь, как много она весит, словно вылитая из массивного свинца.
   Из приемника доносились звуки баскетбольного матча. Родни и его сообщники передавали друг другу банки с пивом, поносили игроков, спорили, состязались в пошлости.
   Откинувшись в кресле и поставив ноги на скамеечку, Джимми попросил разрешения закурить.
   – Нежелательно, – ответил Бенсон. – Извини, Джим, но тебе придется выйти на улицу.
   Грин составил Джимму компанию. Джимми ходил кругами вокруг бассейна, по газону за домом, на загороженном патио, словно заключенный на прогулке. Стоял прекрасный майский вечер, пропитанный пряными ароматами кустов и деревьев соседних садов – эвкалиптов, сирени, лимонов. Над головой – безграничное небо с мерцающими звездами, едва уловимый гул самолета, следующего на Гавайи или Аляску.
   Такими вечерами, как этот, когда Лос-Анджелес превращался в элегантный город с открытки, где по улицам бархатистых цветов среди высокомерных пальм разъезжали былые кабриолеты с откидывающимися льняными верхами, Грин сиживал в кафе на Сансет-Стрип, попивал «Шардоне» или «Каберне» и соблазнял актрис, наблюдая за тем, как окольцованными пальцами они поглаживали скатерть на столике или закуривали сигарету. Затем они направлялись в ночной клуб, танцевали или болтали до тех пор, когда возбуждение уже невозможно было сдержать. Он просыпался в утренние часы пик, в похмелье, бормоча какую-ту ложь бледным девушкам со смазанным макияжем.
   С Паулой все было по-другому. Когда Грин встретил ее, он был пустым невротиком, ошеломленным тем фактом, что, оказывается, никого прежде не любил. А после ее исчезновения он попытался отомстить ей количеством женщин, которых обольщал, соблазнял и затаскивал в постель. Поведение импотента. Судороги отчаявшегося вконец человека.
   Джимми протянул ему сигарету и удивился, что Грин не отказался.
   – Мы должны это сделать, – сказал Джимми, когда пламя от зажигалки осветило его лицо. – С меня довольно уродства и бедности, которые мы вынуждены терпеть в «Сант-Мартине». Моего собственного падения. Томми! Мы должны это сделать! Без тебя ничего не выйдет! Это твоя идея, и только твое участие обеспечит успех! Нам с Флойдом не осилить этого вдвоем. У нас не так устроены мозги для подобных вещей. Ты из нас троих самый хитрый…
   – Спасибо, – прервал его Грин, разыгрывая возмущение. – …и ты единственный, кто в состоянии не просто придумать план, но и реализовать его.
   – Ты хочешь сказать, что у меня такой же криминальный ум, как и у Родни…
   – По крайней мере, ты можешь лучше нас его понять.
   – Слишком много чести.
   – Ты не можешь сейчас нас бросить. Нам нужно составить программу действий, придумать альтернативные варианты, план отступления – массу всего…
   – Нас могут поймать, – предупредил Грин.
   – Знаю. Мы достанем оружие и патроны.
   – То, что мы собираемся делать, – незаконно. Мы выдадим себя за следователей. Думаю, это карается серьезным наказанием.
   – Посмотрим, – сказал Кейдж. – В шоферы-то еще пойдешь?
   – Я не позвонил и пропустил интервью.
   – Прекрасно, – сказал Кейдж. – Кстати, я не знал, что ты куришь.
   – Я и не курю. Я притворяюсь. А как насчет фильма, который ты хотел поставить?
   – Это и есть фильм, – сказал Кейдж.

* * *

   В доме на Уитли-Хейтс поддерживался постоянный диалог.
   Господа имели вполне предсказуемые интересы: спорт, машины, женщины, сила, уважение. В разговорах, передававшихся через ретранслятор в «Сант-Мартине» на приемник в дом Бенсона, было полно расизма, тщеславия, мании величия, склонности к насилию и сексу, инфантилизма, скудоумия.
   Родни: «Этому черножопому пора обратно на дерево. Только посмотри, какой урод! Если научить играть в баскетбол павиана, он будет играть так же, как этот придурок».
   Стив: «Голдман? Голдман? Это же типичное имя для ростовщика. Что там делают евреи? Они теперь и в баскетбол будут совать свои кривые носы?» Мускул: «Там на третьем ряду сидит телка, которая может дать всей команде, и ей все равно будет мало».

* * *

   Через полчаса актеры решили, что будут сменять друг друга. Каждые шесть часов.
   Грин вызвался добровольцем на эту ночь. Джимми заступал на вахту утром.
   Он остался один в гостиной, с пультом в руке тупо уставясь в беззвучный телевизор – классический, черно-белый, бесстыдно романтичный в своей старомодности, – и слушал приемник.