Дебри Пьер. Коварная Барбара

   Но Соланж поняла, что так просто стекло не отлетело.
   — Послушай, они наверняка знали, кто хозяин дома, в который хотели проникнуть.
   — Похоже, что так. Слишком уж невероятное совпадение, что за два года, как я смонтировал сигнализацию, к нам бы полезли какие-то случайные бандиты именно в тот день, когда я вернулся после моего трехнедельного исчезновения.
   — Да, но что они искали?
   — Они искали меня. Я мог быть свидетелем убийства Брессона.
   — Позвонить в полицию?
   — Попытка проникнуть в дом незаметно им не удалась, и они ушли. Нет, не надо звонить в полицию. Я не хочу привлекать к себе ее внимание, пока не выясню, где я находился эти три недели.
   — Ты чего-то боишься?
   — Конечно. Вообрази, я являюсь домой избитый, в кармане у меня визитная карточка человека, убитого в то самое время, когда он занимается моими розысками. А я ничего не помню.
   — Да, это, конечно, ужасно. Ну и что ты собираешься делать?
   — Немного подождать. Посмотрим, может, ко мне вернется память. Мишель сказал, что это возможно.
   Я погасил свет. Темнота, окружавшая меня, была также и в моем мозгу. Я чувствовал себя ослабшим и расстроенным. В трех шагах от меня лежала Соланж, притворяясь, что спит. Но вскоре она не выдержала и сказала:
   — Я чувствую себя, как ребенок из баллады Вийона... Ребенок, который кричит в ночи, ребенок, просящий света, его бросили в страшном лесу, он боится...
   Я услышал шорох одежды. Она приблизилась, и ее голос задрожал от волнения:
   — Ты не один, Сим... Я твоя жена навсегда, дорогой мой.
   Милые радости, ради них стоило жить...
   Я погрузился в глубокий сон и проснулся наутро полный бодрости. Пришел Мишель и обследовал мои синяки и кровоподтеки. Он определил, что эти синяки минимум пятнадцатидневной давности, переломов никаких нет. Он нашел меня вполне здоровым, но приказал оставаться в постели до его следующего визита. Кузен сказал, что так будет лучше. После того как он ушел, появилась Соланж. Ее лицо было ласковым, и я любил ее все больше и больше.
   — Ты рассказал ему о ночном происшествии, Сим?
   — Нет, дорогая, он же врач, а не стекольщик.
   — Что ты делаешь?
   — Что видишь. Поднимаюсь.
   — Мишель же тебе это запретил.
   — У врачей просто какая-то мания, им бы весь белый свет уложить в постель. Я себя превосходно чувствую.
   Она не стала спорить и отправилась готовить завтрак. Когда я вошел на кухню, радио передавало песенку чувствительного Сальваторе Адамо:
   "В первый раз я тебя обнимаю
   И думаю, ты — мой кумир.
   И только тогда понимаю,
   Что наше будущее — как розы цветок".
   Мне стало неприятно от этого слащавого пустословия.
   — Не успел я подняться, как ты заставляешь меня слушать эту пошлость. Я уже ее наслушался.
   Соланж выключила транзистор.
   — Где ты это слышал раньше?
   — Не знаю. У меня эта мелодия сидит в башке, я даже сегодня насвистывал ее, когда брился. Как она называется?
   — "В первый раз..." Она вышла в эфир всего десять дней назад.
   — Ты хочешь сказать, что ее еще не существовало первого ноября?
   — Нет. Пластинка только что вышла.
   — Ну и ну... Я пропадаю, а тут выходят модные диски. Мы сели завтракать. После чего Соланж спросила меня:
   — О чем ты думаешь?
   — Прежде всего о том, что мы живы. Хотя, может быть, кого-то это не очень устраивает, вызов брошен...
   Я никогда не любил самодеятельный театр, но один приятель как-то затащил меня на представление «Ребекки», поставленное непрофессиональной труппой.
   Соланж Маркофф исполняла главную роль. Во время представления я все время смотрел на нее. Приятель, который был с ней знаком, представил потом нас друг другу. Вот так все и началось.
   Соланж продолжала выступать в театральной труппе. Мои размышления прервал ее голос:
   — Сегодня вечером у меня спектакль, но если ты хочешь, я могу отпроситься.
   — Нет, нет, отправляйся в театр. Я в полном порядке.
   — Не вздумай пойти в свою контору.
   — Но я же обещал Феликсу все объяснить. Это не займет много времени.
   Несмотря на мое волнение, было все-таки восхитительно снова сесть за руль. У здания, в котором разместился мой офис, был подземный гараж. Там, как всегда, уже стоял мощный и шумный «альпин» Феликса Принса.
   С Феликсом мы были знакомы уже много лет. Вместе воевали в Алжире. На деньги Феликса позднее мы основали и развили наше дело. Он как торговый советник, а я отвечал за техническую сторону вопроса. Он был занят финансами, на мне лежала вся техника и электроника. Благодаря своему покладистому характеру, Феликс очень устраивал меня как компаньон.
   В Алжире он был парашютистом, два раза неудачно приземлился, был ранен, дважды его представляли к награде. Он никак не мог позабыть обо всем этом.
   Норма Орлеак была первой, кто меня увидел. Она стремительно встала и чуть не столкнула пишущую машинку.
   — О мсье Лефранж! Как я рада снова видеть вас! Мы уж думали... Как вы себя чувствуете?
   — Очень хорошо, Норма. Спасибо.
   Норма, очаровательная брюнетка с голубыми глазами, была одной из самых добросовестных и способных секретарш, каких я знал. Фирмин, молодой человек для поручений, как всегда витал в облаках, ковыряя в носу и слоняясь, протирая подошвы, по офису. Иногда он доставал из почтового ящика корреспонденцию. Увидев меня, он быстро отложил какую-то книгу, и на его губах расплылась приветливая улыбка.
   — Мсье Принс в своем кабинете, — сказала мне Норма. И действительно, Феликс был у себя. Лучше, если я скажу, что он заполнял кабинет своими девяноста пятью килограммами. Он вытащил бутылку «шерри». Он хранил ее в сейфе, как некую драгоценность. Там же зачем-то у него лежал большой пистолет.
   — Я вижу, ты вернулся в свое стойло, братец? Ну как поживает твоя память?
   Я снабдил его всей информацией, какой только смог, но не упомянул об убийстве Брессона и о ночных визитерах. Мне хотелось сначала разобраться самому.
   — Это, должно быть, тебя очень огорчило, Симон. Мне вспоминается мое первое неудачное приземление. Я оказался на дереве, начал освобождаться от парашюта. У меня не было ни царапинки. И вдруг, бах! Стропа оборвалась, и я полетел на землю вниз головой.
   Я закрыл глаза. В голове пронеслись воспоминания о войне во всей своей красе, они всегда вызывали у меня отвращение.
   — Ты должен написать книгу об этом, Феликс. Как идут дела?
   Судя по его ответу, дела были на высоте. Он начал рассказывать все детали. Я перебил его, сказав, что мы обсудим это тогда, когда у меня все встанет на свои места, уравновесится.
   — Хорошо, я согласен, дружок. Первым делом ты должен поправиться. И вообще ты не должен был сегодня приходить в офис.
   — Ладно, не забывай обо мне. Ставь меня в известность насчет всех последних новостей и одолжи мне, пожалуйста, свой пистолет.
   — Для чего он тебе?
   — Для самозащиты. Ребятки, которые оставили меня без чувств, вряд ли друзья моего детства, и, думаю, они так просто не отстанут.
   — Ты прав. И, кстати, это твое оружие.
   Он открыл сейф, вытащил оттуда «маузер» девятого калибра и протянул его мне.
   — Ты по своей привычке все терять оставил его здесь. Ты хоть знаешь, как им пользоваться? — пошутил он.
   — Прицеливаешься и нажимаешь на курок, не забыв, конечно, снять его с предохранителя.
   Я положил пистолет во внутренний карман и направился к себе в кабинет. Норма разбирала письма из архива. На ее пальце я заметил нечто новое. Она сделала несколько движений рукой, казалось, она хотела привлечь мое внимание.
   — Что происходит, Норма? Это колечко великолепно! Похоже на обручальное.
   — Да. Этот подарок мне недавно сделал мой жених. У нас была помолвка.
   — Помолвка? А, уже... А этот ваш жених, он случайно не связан с телевидением?.
   — Да. Мой жених — Фауст Женлис.
   Фауст Женлис появился на горизонте Нормы несколько месяцев назад. Он каждый вечер ожидал ее у входа, а если она задерживалась, приходил в офис. Я разговаривал с ним два или три раза, но он не произвел на меня впечатления. Своего «соперника» я представлял получше.
   — Что ж, вижу, ваш Фауст понял, с какой прекрасной девушкой он общается. Надеюсь, вы будете счастливы с ним, Норма. И когда же свадьба?
   — Мы еще точно не наметили число. Фауст пока улаживает дела с квартирой. Еще у него сейчас много работы там, на телевидении.
   — Прекрасно. Желаю вам успеха.
   Зазвонил телефон. Подошел Фирмин и обратился ко мне:
   — Какая-то дама хочет поговорить с вами, мсье. Она не назвала своего имени.
   — Хорошо, соедини меня.
   Я знаком показал Норме, что она может идти, и услышал в трубке чувственный низкий голос:
   — Привет, дорогой. Это был голос Барбары.
   — Послушайте, зачем вы звонили мне домой?
   — Но, дорогой, ты же не говорил мне, что я не могу этого делать. Не хочешь?.. — Она не успела договорить.
   — Нет! И не звоните больше!
   — Ты должен был сказать мне, что женат. Как я могла знать об этом?
   — Я еще не женат, но скоро это произойдет. Осталось только все оформить. Но все равно, она мне как законная жена. И послушайте, Барбара, нам надо увидеться. Надо прояснить...
   — Я знаю, дорогой. Я тоже хочу видеть тебя. Ты можешь сегодня?
   — В котором часу?
   — В три. — Где?
   — В бунгало.
   — В каком бунгало?
   — В нашем, дорогой. Но что с тобой? Почему ты говоришь со мной на «вы» и вообще?..
   — Именно поэтому я и хочу видеть вас, Барбара. Я потерял память.
   — О, как?!
   — Я не помню ничего, что происходило со мной в течение трех недель. Меня очень сильно ударили по голове.
   — Я знаю, дорогой. Сейчас пока ничего объяснить не могу. Но ты разве забыл наше прелестное бунгало?
   — Да. Мне очень жаль. Скажите, как мне добраться туда.
   — Это находится рядом с автострадой Шалон. Увидишь там указатель на север по направлению к Дрансу. Поедешь по этому шоссе до первого поворота налево. Там дорога...
   Я быстро записывал.
   — Ее называют «Дорогой влюбленных». Очаровательно, правда, дорогой? Бунгало находится через двести метров по левой стороне. Там оно единственное, поэтому ты его сразу увидишь. На нем такая прелестная табличка — «Монрепо».
   — Хорошо. Бунгало «Монрепо». Это просто запоминается.
   — Я мечтаю скорее увидеть тебя и снова оказаться в твоих объятиях. Думаю, что из-за своей амнезии ты не забыл свои страстные вспышки любви? Постараюсь приехать пораньше, но если первым приедешь ты, то дверь не заперта, как обычно. Жди меня в спальне. Поторопись, жизнь моя.
   — Я буду очень скоро, обещаю.
   Когда я повесил трубку, то почувствовал, что вспотел. Через полуоткрытую дверь просунулся Феликс.
   — Фромбел собирается уходить. Он бы хотел увидеть тебя.
   — Скажи ему, пусть зайдет.
   Гастон Фромбел был наш коммерческий директор. Прекрасный работник, но его хобби была криминалистика, и я заранее почувствовал отвращение от предстоящего разговора с ним.
   С пылающим от возбуждения лицом он осведомился о моем здоровье и, казалось, остался удовлетворен моим ответом. Затем он перешел на менторский тон:
   — Феликс сказал мне, что вас ударили и бросили умирать в каком-то заброшенном дворе Денфера. Мне кажется, что вы стали жертвой шайки беглых преступников. Вы, конечно, поставили в известность полицию?
   — Нет, я этого не делал.
   Он посмотрел на меня с негодованием.
   — Но это же ваш долг.
   — Я хочу немного подождать, посмотрю, может быть, ко мне вернется память. Мне сейчас пока ничего не известно, о чем бы я мог рассказать господам из полиции.
   — Оставьте его, Гастон. Займитесь лучше продажей несгораемых шкафов.
   — Но я уверен, что смогу вам помочь, Лефранж. Я достаточно хорошо знаю криминалистику, чтобы игнорировать все это. У меня есть некоторые соображения по этому поводу.
   — У меня тоже. Я скоро найду ключ ко всему этому делу. Поэтому, Гастон, успокойтесь, и не надо вам во всем этом копаться.
   Я попытался отделаться от него. Сделал вид, что погрузился в чтение текущей корреспонденции, но никак не мог сосредоточиться. Кто эта Барбара? Узнаю ли я ее? Поможет ли встреча с ней пролить свет на то, где я был эти три недели?
   Я покинул свой кабинет. В приемной сидела Лина Ламберт, секретарша Феликса, и мне пришлось повторить ей свою историю. Лина, красивая канадка с черными волосами и с темными глазами, слушала меня с открытым ртом.
   Феликс с большим старанием выбрал ее для себя из группы кандидаток. Она хорошо и быстро работала весь день. То, что было вечером, оставалось их личным делом. Феликс был убежденным холостяком, а Лина ожидала развода от своего мужа из Канады.
   У выхода я натолкнулся на Фауста Женлиса, худого субъекта с лицом бронзового цвета, впалыми щеками и агрессивным взглядом. Он ходил взад и вперед, как бы сторожа Норму. Увидев меня, он поморщился.
   — Поздравляю, Фауст. Только что Норма посвятила меня в ваши планы. Эта девушка прекрасна во всех отношениях. Я уверен, что она с вами будет счастлива.
   — Спасибо. Мы будем полностью счастливы, если нас оставят в покое.
   Если это намек, то мне было все равно. Моя совесть чиста, ему меня не в чем было упрекнуть. Но Фауст Женлис раздражал меня. Что-то было в нем лживое, скользкое.
   Я простился с ним, помахав рукой. Проглотив несколько бутербродов и с удовольствием выпив две чашки кофе, я быстро поехал в центр, а потом повернул на автостраду Шалон.
   Барбара, казалось, была очень заинтересована в том, чтобы пригласить меня в бунгало. А вдруг там ловушка? Неожиданно возник плакат, указывающий, что дорога ведет к Дрансу. Показалась «Дорога влюбленных».
   Я быстро вышел из своей «симки». Так как я очень спешил, то дверцу машины не запер, но ключ от зажигания прихватил с собой. «Маузер» лежал в кармане моего элегантного пальто. Если это ловушка, я не хочу попасть в нее, как бабочка в сачок.
   Справа от себя я увидел бунгало «Монрепо». Эта развалюха никак не могла быть гнездышком влюбленных: на крыше кое-где не хватало черепицы, часть окон была разбита, сад запущен и напоминал джунгли. Калитка скорбно заскрипела, когда я открыл ее.
   По расшатанным ступеням я поднялся на террасу. Ничего не произошло. Я припал ухом к двери, прислушался и осторожно взялся за ручку. Дверь была не заперта. Я резко отворил ее и прыгнул внутрь. Осмотрелся вокруг.
   Никого не было. Мое сердце учащенно билось, и я слышал его удары.
   — Есть тут кто-нибудь?
   Ни ответа, ни шороха. Справа я увидел дверь в какую-то комнату, слева была спальня. Лестница в глубине помещения вела на второй этаж. Я заглянул в спальню. Там лежал надувной матрац весь в пыли. Если Барбара и испытала на себе мой неутомимый темперамент, то это происходило явно не здесь.
   В другой комнате стояло старое бюро. За лестницей находилась пустая кухня. Ее пол был застелен драным линолеумом, кругом свисала паутина. Я открыл краны. Вода была отключена. Следующая дверь оказалась закрыта изнутри. Через целые стекла я увидел неухоженный сад.
   Ступени скрипели под моими ногами, когда я с «маузером» наготове поднимался по лестнице. Наверху обнаружились две пустые комнаты, одна со стенным шкафом, абсолютно пустым, затем — маленькая ванная и опять много-много паутины. Все было в пыли, плесени, царили темнота и полное запустение.
   «Наше бунгало», — сказала мне Барбара. Кстати, а где же Барбара? Ведь уже без десяти три.
   Я спустился в спальню. На одном столике валялись свежие журналы, а на другом пластинки. На обложке одной из пластинок я прочитал название «В первый раз...».
   Я повернул рукоятку электрического радиатора и сел в кресло так, чтобы видеть из окна шоссе, и стал ждать. Вокруг царила полная тишина. До трех часов оставалось две минуты.
   Слышно было только тиканье часов, поскрипывал паркет, да тихонько шуршал жук-древоточец. Я стал замерзать. Тут я понял, что радиатор не работает. Должно быть, электричество тоже отключили.
   И вдруг неожиданная мысль пронзила мой затуманенный мозг. «Почему же Барбара не позаботилась включить воду и электричество, но зато завела часы?»
   Я посмотрел на камин. На нем не было часов. Оглядел стены. Часов тоже нет. На столах тоже. Я сосредоточил слух, чтобы определить, откуда доносится тиканье.
   Тик-так. Тик-так.
   Одним прыжком, как кошка, я выскочил вон, настежь открыв дверь. Я устремился по дорожке в сад со спринтерской скоростью, пока не достиг забора, после чего выбежал на шоссе.
   Сильная взрывная волна бросила меня на землю и оглушила. Куски черепицы и кирпичей посыпались вокруг.
   Поднявшись на ноги, я посмотрел назад. От бунгало «Монрепо» не осталось камня на камне. Все обратилось в руины.
   Я молча сел за руль и тронул машину. Полы моего пальто были испачканы грязью, шляпу я потерял. Я не мог вспомнить, осталась ли она в доме или слетела во время бега. Неважно. Она была старая, и на ее подкладке отсутствовали мои инициалы.
   Не оставалось ни малейшего сомнения, что кто-то хотел от меня избавиться. Кто-то, не осмеливающийся напасть на меня открыто. Меня заманили в заброшенное бунгало, где меня ждала не Барбара, а бомба с часовым механизмом. Интересно — этот кто-то имеет ко мне отношение давно или мы познакомились во время моего трехнедельного беспамятства?
   Как бы то ни было, но все это представляло огромную опасность. А его соучастница, коварная Барбара — еще большую.
   Я повесил свою новую шляпу и пальто на вешалку. До моих ушей из спальни донесся голос Соланж. Она разговаривала с кем-то низким дрожащим голосом. Когда я открыл дверь, то услышал, что она говорит:
   — Я в опасности. В чудовищной опасности. Если ты не сделаешь то, чего они требуют, они сказали, что убьют меня. У них нет ни капли жалости и милосердия.
   ... А где-то за моей спиной горел дрожащий огонек свечи. За зарешеченным окном раздавался какой-то бесцветный шелестящий голос:
   — У телефона ваша невеста. Будет лучше, если вы выслушаете, что она хочет сказать вам...
   Когда я вспомнил этот голос, по моему телу пробежала судорога. Это был голос, который вверг меня в панику...
   Неожиданно видение рассеялось. Я находился в комнате напротив Соланж, которая с испугом смотрела на меня. Она была одна.
   — Я не слышала, как ты вошел. Где ты был, Сим? У тебя такой вид...
   Я присел на угол дивана.
   — Ты сейчас что-то говорила. Не можешь ли ты повторить это, Соланж? Слово в слово.
   — Что повторить?
   — Слова, которые ты говорила, когда я вошел. О чудовищной опасности, которой ты хочешь избежать. О чем они просят меня, чтобы я сделал?
   — Чтобы ты... ты сделал? Я разучивала текст. Этим вечером у меня репетиция, и я припоминала текст. Я хочу четко знать свою роль.
   — Ты когда-нибудь говорила эти слова в моем присутствии?
   — Никогда.
   — Да, дорогая, моя, но...
   — Ты никогда не мог их слышать. Я начала их учить только тогда, когда ты пропал. Сим, у тебя лицо, как у мертвеца. Ты не должен был сегодня выходить.
   — Послушай... Когда я сейчас вошел сюда, я вспомнил что-то из того, что случилось со мной за эти три недели. Когда меня избивали, по телефону ты говорила мне эти фразы, именно эти, же самые слова и с той же интонацией, какая у тебя была только что!
   Соланж внимательно посмотрела на меня. Она казалась очень юной, потерянной, похожей на испуганного ребенка. Ее глаза были наполнены страхом.
   — Ты должен прилечь, Сим. Я позвоню Мишелю.
   — К черту Мишеля! Не увиливай! Это очень серьезно! Это вопрос жизни и смерти для меня. Кто заставил тебя произносить по телефону эти слова?!
   — Никто, клянусь тебе. Ты бредишь.
   — Нет, я не сошел с ума. И утверждаю, что ко мне сейчас неожиданно возвратилась память. Откуда ты можешь знать эти фразы, если раньше ты их не слышала? А вот мне они знакомы.
   — Это невозможно. У тебя галлюцинации.
   — Я не Жанна д'Арк, у меня нет слуховых галлюцинаций! Уверяю тебя.
   — Я пойду позвоню Мишелю?
   — Нет! Не нужно. Он не сможет помочь мне. Только я сам смогу помочь себе.
   Пока я до мельчайших подробностей не выясню все происшедшее со мной в эти три недели, я никому не могу доверять. Даже Соланж. Особенно той новой и странной Соланж, которая так неожиданно вошла в мое кошмарное прозрение.
   — Повтори мне эти фразы.
   — Ты думаешь, что они смогут тебе в чем-то помочь...
   И, пожав плечами, она произнесла фразы своей роли, начав сначала. Я перебил ее:
   — Нет, пока мне ничего не ясно. Может быть, я смогу понять, если прочту все произведение.
   — Его не было здесь, когда ты уходил.
   — Но я мог прочесть его где-нибудь в другом месте.
   — Это новая пьеса, еще нигде не изданная, написал ее один из членов труппы. Мы хотим ее поставить. Она называется «В темном коридоре». Там гангстеры заставляют одного человека работать на них, похитив его невесту.
   — Как будто все это происходит со мной. В темном коридоре... Необходимо найти дорогу к выходу.
   — Возможно, у тебя свои ассоциации. Пойду приготовлю кофе. И принесу тебе коньяк.
   Очень бледная, она с трудом вышла из спальни. Я посмотрел на себя в зеркало и меня охватил ужас. Мое лицо было восковым, под тусклыми глазами темные круги.
   Без сомнения, я был болен и психически, и физически. Если ко мне не вернется память, я сойду с ума.
   Кто-то хочет избавиться от меня. Кто-то, кто боится, что я смогу его вспомнить. Это так, но вспомнить его необходимо.
   Иногда раньше, при чтении особенно впечатляющей прозы и поэзии, я фиксировал свое внимание на местах, которые меня волновали. «...Наше вчерашнее не сможет озарить для нас, несчастных безумцев, путь к смертному праху...»
   Откуда начать мне поиски моего вчера? Со смертного праха во дворе дома в Денфере?
   Я почувствовал, что должен успокоить Соланж. Я нашел ее в гостиной, подошел сзади, взял за локти и поцеловал в затылок.
   — Извини за эту последнюю сцену, детка. Я подумал, что ко мне возвратилась память, и очень разнервничался.
   Она высвободилась, повернулась и поцеловала меня в кончик носа.
   — Не волнуйся, Сим. Все наладится, правда.
   Тут ее взгляд остановился на моей новой шляпе. Это была непромокаемая тирольская шляпа табачного цвета. Очень удобная.
   — Мне нравится твоя новая шляпа. Но что ты делал? Где ты умудрился так испачкать пальто?
   Я полностью забыл о грязи на пальто и не хотел волновать невесту этой историей с покушением.
   — Шел завтракать, очень спешил и, переходя улицу, споткнулся и упал животом в лужу.
   Она ощупала полу моей одежды.
   — Упал, когда шел поесть?
   — Я уже сказал.
   — Но ты же завтракаешь до часу дня, а твое пальто еще не высохло.
   — Потому что на улице мокро.
   — Ты отдаешь себе отчет, что говоришь? Почему ты не хочешь мне все рассказать?
   — Мне нечего тебе рассказывать. Поскользнулся и упал.
   — Очень хорошо! Ну, если тебе так нравится...
   Она обиженно поджала губы и удалилась на кухню. Через минуту молча вернулась оттуда, принеся мне коньяк и кофе.
   За ужином разговор не клеился, мы были как будто на расстоянии и так оставалось до тех пор, пока я не проводил ее на репетицию.
   — Когда мне заехать за тобой?
   — Не беспокойся. Я смогу добраться сама.
   — Буду здесь к десяти.
   Взволнованный и расстроенный, я поехал по направлению к Денферу.
   Я никак не мог выкинуть из головы образ Соланж. Мне всегда нравились ее искренность, великодушие, откровенность, ко сейчас я не мог избавиться от того, что несомненно уже слышал раньше произносимые ею фразы пьесы. В ее отрицании была, конечно, искренность, но я подумал, что искренность ее была наигранной. На то она и актриса.
   Я без труда отыскал этот дом и затормозил рядом. Двор — прямоугольник двадцать на пятнадцать метров, окруженный магазинчиками и складами с трех сторон и четвертой своей стороной выходящий на длинную, плохо освещенную улицу. Двор был еще темнее, к кирпичной стене крепилось только два слабых розоватых фонаря. Во двор выходило три подъезда с дверьми достаточно широкими, чтобы прошли два человека и еще пронесли что-нибудь бесчувственное.
   Оказалось нетрудно отыскать квартиру Ритоны. Он сидел в своей комнатке, согнувшись над уроками. Его мать не возражала, чтобы мальчик пошел мне помочь. Ритона был очень рад оторваться от занятий.
   Уже около входа во двор я объяснил ему:
   — Пытаюсь узнать, как я сюда попал. Ты спрашивал своих друзей?
   — Да. Четверо ребят все видели. Они убежали, потому что испугались, увидев вас лежащего, как труп. Рядом с вами были два каких-то типа. Когда эти люди заметили моих товарищей, они подбежали к машине и на всей скорости уехали.
   — Почему же твои товарищи не помогли мне?
   — Они думали, что вы умерли. Тут ночью недавно обнаружили труп на этом же месте. Еще подумают, что ребята сами... а?
   — Вы сообщили о том, что нашли меня, в полицию?
   — Нет, ни слова. В этом районе полицию зовут только в крайних случаях.
   — А твои друзья смогут опознать этих людей?
   — Нет. Было уже поздно и туман, поэтому их лица не были видны. Но один был очень высокий, а другой маленький и плотный. Также ребята не смогли запомнить и номер машины, но они уверены, что это черный «ситроен». Больше они ничего не знают.
   — Как бы то ни было, они спасли мне жизнь. Возьми вот это. И не возражай. Поделишься с ними.
   Ритона с изумлением смотрел на двадцать купюр по десять новых франков. Он пробормотал:
   — Послушайте, мсье. Я дам каждому из них по двадцать пять, а остальное отнесу своей маме. Можно?
   Я потрепал его по волосам.
   — Молодец, Ритона. Ты вырастешь хорошим человеком. Когда-нибудь я приеду к тебе в гости.
   Я ушел. Более или менее, но что-то прояснялось. Два субъекта в черном «ситроене», должно быть, привезли бесчувственного детектива Брессона во двор. Чтобы не испачкать кровью машину, они уже во дворе ударили его кинжалом. Ведь холодное оружие не создает шума. Они приготовились то же сделать со мной, но судьба решила иначе — внезапное появление играющих в индейцев ребятишек заставило их немедленно скрыться. А сейчас они полны решимости покончить с незавершенной задачей, прежде чем я вспомню то, чего они не хотят, чтобы я вспомнил.