Дебри Пьер. Коварная Барбара

   Думая об этом, я перешел улицу и направился к своей «симке». Черный «ситроен» вылетел, как метеор. До этого длинная улица была абсолютно пуста. Через секунду после моего появления со страшным грохотом, с ослепительно горящими фарами, автомобиль вылетел из переулка. В этот момент он походил на чудовище. Чудовище, которое напало на меня.
   Невероятным прыжком я отскочил назад. Во мне инстинктивно сработала пружина самосохранения. Так часто бывает с людьми, попадающими в экстремальные ситуации. Сначала я оттолкнулся руками от стены. Патом откатился вправо на тротуар. У меня перехватило дыхание. Я почувствовал на лице ветер, когда автомобиль на всей скорости пролетел в нескольких сантиметрах от меня, а после услышал визг покрышек. Это было еще не все.
   Они остановились. Раздался выстрел. Я услышал удар пули о стену. Машина снова развернулась, но на этот раз в противоположную сторону, и на всей скорости «ситроен» исчез в туманной дали.
   Выстрел не привлек ничьего внимания. Это говорило о том, что место выбрано очень удачно, если кого-то надо ликвидировать. Уезжая с этой проклятой улицы, я пришел к очевидному выводу: за мной следили.
   Во второй раз за эти двадцать четыре часа я подкреплялся в кафе «Мигдогри». После первой рюмки коньяка я почувствовал себя лучше. Когда я смаковал вторую, какой-то посетитель, сидящий недалеко от стойки, завел со мной разговор.
   — Мсье не из этого квартала?
   — Нет.
   — Не приехали ли вы сюда посмотреть пейзаж? Сюда иногда заглядывают художники. Но Монпарнас и Денфер уже не такие, какими были раньше. Здесь уже нет ничего такого, что стоило бы внимания.
   — Я бы так не сказал. Вот, например, сейчас я чуть не был раздавлен здесь автомобилем.
   Там, где стойка делала поворот, сидел, склонившись на один бок, какой-то человечек. Перед ним стояло несколько пустых рюмок.
   — Такая здесь тишина, спокойствие, что просто не район, а чистое поле, — вдруг изрек он. — Но то, что ничего не происходит, это неправда. Недавно здесь нашли зарезанного кинжалом человека, в двух шагах отсюда. Это был частный детектив. Его фамилия Брессон. Если бы он остался работать в полиции, то был бы жив. А вот его убили и бросили здесь...
   Наступило молчание...
   На площади, перед тем как сесть в свою «симку», я купил вечернюю газету. В колонке происшествий было написано о бунгало «Монрепо». Заметка сообщала, что одинокое заброшенное бунгало было разрушено непонятным взрывом, наверное, взорвались газовые баллоны. Бунгало было собственностью супружеской четы Кламар, прописанной по авеню Колумба, 37. Уже два года, как они пытаются продать его.
   Какой-то крестьянин услышал сильный взрыв в три часа десять минут пополудни. После чего он заметил зеленый автомобиль, уезжающий с «Дороги влюблённых». Полиция ведет расследование.
   Существуют тысячи машин «цвета надежды».
   У любительского театра меня ожидала подруга Соланж. Она передала, что моя невеста уехала домой.
   Поставив «симку» в гараж, я внимательно огляделся вокруг. Вроде ничего подозрительного не наблюдалось. Я был уверен, что никто не сможет войти, не потревожив сигнализацию. На втором этаже в гостиной меня ожидала Соланж. Когда я закрыл за собой дверь, она демонстративно повернулась ко мне спиной. Я стал раздеваться и вдруг услышал ее крик:
   — Опять! Совсем недавно я очистила твое пальто от грязи, а сейчас снова у тебя вся спина в каких-то помоях!
   — В Денфере достаточно нечистот, рядом же катакомбы.
   — И что ты там делал после того, как выпил? Только не отрицай. Я почувствовала запах, едва ты вошел.
   — Вспоминал. Думал, что, оглядев это место, быстрее верну память. Но ничего не произошло. Я ничего не вспомнил.
   — И от злости ты начал кататься по земле?
   — Меня чуть не сшибла машина и я, чтобы увернуться от нее, упал.
   — Сегодня это уже второе падение, Симон. Пойду чистить твое пальто, — вздохнула она.
   Взяв пальто, она прикинула его на вес и поинтересовалась:
   — Что это ты носишь в карманах?
   Она сунула руку в карман пальто и извлекла оттуда пистолет. Соланж посмотрела на меня изумленными глазами, испуганная, как будто увидела перед собой лицемерного убийцу. Я заговорил с ней очень ласково, чтобы успокоить ее.
   — Я взял его, чтобы принести домой, вдруг ночью опять попытаются сюда войти. Ведь Брессон был убит.
   Она держала «маузер» кончиками пальцев, как ядовитую змею. Когда я взял у нее пистолет, она инстинктивно попятилась, спросив:
   — Он заряжен?
   — Да, только он стоит на предохранителе. Этот пистолет из офиса.
   — Ты никогда не говорил, что у тебя в кабинете хранится оружие, Симон. Такие вещи ты мне не рассказываешь. Ты многое скрываешь от меня.
   — Пока он мне необходим для личной безопасности. Кроме того, нам еще придется вытерпеть многое, пойми это. Пока я ничего не вспомню.
   Она немного помолчала.
   — Правильно, Сим. Извини меня.
   — Не за что, детка. Ты должна понять меня. Я втянут в какую-то опасную игру, и сейчас чувствую себя, как слепая курица. Не хочу, чтобы меня ощипали.
   — Надо, чтобы ты пошел в полицию и все им объяснил.
   — Я не могу, пока не узнаю, что на самом деле произошло с Брессоном.
   Она согласилась. И мы больше не спорили.
   На следующее утро я проснулся отдохнувшим и, отправляясь завтракать, чувствовал себя великолепно. И Соланж была весела и очаровательна. Туман на улице постепенно рассеивался. В моем почтовом ящике не было никакой корреспонденции, а около моей чашки лежала газета.
   Я был почти счастлив, что жив, что сижу в этой уютной кухне, но когда я просмотрел газету, радость меня покинула. Сверху на странице газеты была крупная фотография моей старой шляпы, а внизу стоял вопрос: «Известна ли вам эта шляпа?». Дальше следовало ее полное описание: цвет, размеры, фирма-изготовитель. Она была обнаружена неподалеку от взорванного бунгало, и полиция разыскивала владельца. Того, кто узнает эту шляпу, просили незамедлительно сообщить об этом шефу жандармерии Дранса.
   Соланж следила за моей реакцией. Было очевидно, что она видела фотографию и прочитала статью. Она пыталась выглядеть спокойной, но все же спросила:
   — Где ты был вчера, Симон?
   — Почти все время в своем кабинете. Потом я виделся с парой клиентов.
   — В окрестностях Дранса?
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Это твоя шляпа.
   — Тебе так кажется, есть очень много похожих на нее. Она нахмурила брови.
   — Также есть очень много зеленых автомобилей.
   — В этом мире множество совпадений, моя Анжела.
   — Слишком уж много для этого случая. Это шляпа такого же цвета и размера, что и твоя. И сделана в том же магазине.
   — Есть сотни одинаковых вещей. Шеф жандармерии с ума сойдет от телефонных звонков.
   — Включая и мой, — произнесла она нежнейшим тоном.
   — Девочка! Ты же не сделаешь этого, правда?
   — Если ты мне хоть немножко расскажешь, что все это значит...
   — Хорошо, раз ты хочешь знать. Я не совершал никаких преступлений, уверен в этом.
   — Я тебе верю, Симон. Но ты меня очень беспокоишь.
   — Ты же знаешь пословицу: «Не беспокойся о том, что еще не произошло».
   Я уже собрался выйти, когда Соланж встала передо мной, закрыв мне проход, и сказала:
   — Подожди немного. Я попросила Мишеля, чтобы он пришел, и он с минуты на минуту должен явиться.
   Мне этого не хотелось. Вежливо отстранив Соланж, я открыл дверь и почти столкнулся с Мишелем, который среагировал, как леопард, цепко схватив меня за руку своей лапищей.
   — Смываешься, разбойник?
   — Иду к себе на работу.
   — Это будет не раньше чем я не прослушаю тебя.
   — Я чувствую себя, как могучий дуб.
   — Не знаю, не знаю. Меня позвала Соланж. Послушай, а может, ты просто боишься вспомнить, что случилось? Будь, пожалуйста, откровенен, я же хочу тебе помочь.
   — Я всегда готов пойти навстречу. Проходи. Пойдем ко мне.
   Когда мы остались одни, он сообщил:
   — Тебе придется немного напрячься, но это надо сделать. Я этой ночью почитал кое-что о травматологии, амнезии, психозах и прочем. Думаю, что диагноз вырисовывается.
   — Прекрасно, мсье доктор! Продолжайте.
   — Вот, пожалуйста, судя по твоей иронии ты пытаешься выставить психологический барьер. Это говорит о том, что ты подвергся сильному внушению и подсознательно хочешь скрыть что-то. Но я тебе помогу, и ты обретешь способность все вспомнить.
   Сначала он стал выспрашивать меня по каплям обо всем, опять разузнавая то, что я уже рассказывал ему прошлой ночью. В памяти были только: комната, напоминающая пещеру, решетка на окне, свечи, человек с шепчущим голосом, после голос Соланж, тоскливо произносящий фразы, которые она повторяла вчера перед зеркалом...
   Когда я закончил, мой кузен Мишель походил на удава, который смотрит в глаза кролику.
   — Хорошо. Какие-то следы для следующего этапа наметились.
   И неожиданно повысив тон, он заорал:
   — Что ты скрываешь?! Отвечай быстро, без утайки! Чего ты боишься?!
   Моя защита была сломлена. Я отвечал не задумываясь.
   — Брессона. Детектива, к которому обратилась Соланж, чтобы он разыскал меня. Его убили. Боюсь, что это сделал я.
   — Нет. Это ошибка. Ты слишком спешишь. Это твое подсознание подсказывает тебе верить в это, но это не так. Ты отлично знаешь, что ты не убийца. То, чего ты боишься, слишком глубоко сокрыто. Хочешь, чтобы я сам тебе рассказал об этом?
   — Если можешь...
   — Конечно, могу! Сейчас я раскрою тебя самого, дорогой кузен Симон. Вот она, минута правды! Ты думаешь о том, что ты попал в руки преступников и оказал им какие-то услуги.
   — Не вижу ничего, чем я могу оказаться полезным для преступников.
   — Да, я знаю, но ты не хочешь признаться себе самому в этом и, может быть, это и резонно, что ты не хочешь ничего вспомнить. Ты думаешь, боишься и подозреваешь, что... ты открыл для них какой-то несгораемый шкаф!
   Он показал на мои руки.
   — Да, да, вот этими дьявольски ловкими пальцами. Это так, не правда ли?
   Я не мог отрицать. Наступила тишина.
   — Ладно. У тебя еще подсознательный испуг. Но сейчас ты начнешь все хорошо вспоминать. Уже нет никаких препятствий.
   Я напрягся, чтобы освободиться от неведомого груза, давившего на меня. Значит, возможно, я бессознательно скрывал то, что открыл какой-то сейф. И эта мысль, пребывающая в глубине моего мозга, как бы парализовала меня.
   Мишель был одним из немногих, кто знал о моих приключениях во время войны. Я был разведчиком. Все это как будто происходило сейчас... Однажды меня сбросили с парашютом. Я прыгал темной ветреной ночью. Приземлился прямо на балкон вражеской резиденции. Там располагался штаб алжирских войск. В руках я сжимал холодный автомат. Мне было поручено вскрыть сейф с секретными документами. Я уже извлек запечатанные черным сургучом бумаги, которые искал, когда дверь кабинета внезапно открылась и двое здоровенных злобно кричащих алжирца устремились ко мне. И тут я выстрелил раз, второй...
   Я перескочил через перила балкона, спустился вниз и побежал в спасительную темноту леса. Пуля впилась мне в плечо. Я вскрикнул от боли.
   В памяти воскресло бесконечное утомление бегства, шум погони... Я задыхаясь пробирался сквозь заросли высокой травы, кишащей ядовитыми насекомыми. Ощущалось близкое присутствие врагов. Так я бежал до первых французских позиций, пока не попал в объятия своих. После лежал в госпитале...
   А сейчас мой кузен Мишель говорил:
   — Ты выкрал из сейфа какие-то документы или драгоценности, и с тех пор у тебя скрытый страх. Страх, что, используя свое умение, ты преступил социальную черту, ты совершил преступление. Ведь ты открываешь любые засовы. Ведь ты изобрел сейф, который, кроме тебя, никто открыть не сможет. И будучи уверен, что открыл сейф для грабителей, ты пытаешься успокоить себя, что все это в прошлом, забыть полностью. Отсюда и всякие иллюзии, например, что ты по телефону слышал голос Соланж.
   — Но это был ее голос!
   — Она отрицает это, может быть, его кто-то имитировал. Почему бы тебе не попытаться поговорить с хозяином этого голоса?
   — Хорошая мысль. Ты, конечно, врач от Бога, Мишель. Сейчас я вижу, какой ты великолепный врач, правда. Как я смогу отблагодарить тебя?
   — Не беспокойся. Подождем, посмотрим правилен ли мой диагноз.
   Я проводил его до двери. Соланж вышла к нам. Мишель ласково похлопал ее по щеке.
   — Какая красивая у тебя невеста, Симон. Мне вспомнились строки: «Ее лицо появляется ночью, как прекрасная драгоценность в ухе мавританки».
   Соланж кокетливо надула губки:
   — Мавританки черные, Мишель.
   — Ты не негритянка, но прекрасная драгоценность. Она засмеялась:
   — В ухе. Пусть лучше будут мавританки у меня в ушах. Мишель посмотрел мне прямо в глаза:
   — Меня волнуют эти две поэтические строки. Может быть, они помогут тебе вспомнить что-то.
   — Что же я смогу вспомнить?
   — Я не скажу тебе, потому что могу ошибаться, но я хочу, чтобы ты тщательно и сосредоточенно подумал об этом. Эти строки могут очень помочь тебе восстановить память.
   Мишель ушел, а я возвратился в спальню и взял Соланж за руку.
   — Мне необходима твоя поддержка. Я думаю, что три недели назад меня похитили какие-то негодяи и где-то меня продержали до тех пор, пока они сделали все, что им нужно.
   — Чего же они хотели?
   — Чтобы я сделал для них то, что они не могли. Скорее всего, им было нужно, чтобы я открыл сейф.
   — Ты — медвежатник поневоле?!
   — Да.
   — Но почему же они его не взорвали или не открыли автогеном?
   — Есть такие сейфы, которые сделаны так, что выдерживают взрыв и не поддаются автогену. Кроме того, благодаря мне, они избежали шума, который бы их выдал.
   — И теперь тебе страшно? Почему ты не пойдешь и не объяснишься в полицию?
   — У меня нет более или менее убедительных объяснений. Я же ничего не помню. Не смогу ничего объяснить и вспомнить. Во всей Франции всего четыре человека могут открыть специальные сейфы системы «Лефранж» при помощи только своих рук. Это Эдмон Жакэ, он уже пять лет сидит в тюрьме; Фред Чирон тоже сидит седьмой год и Умберто Кохин, который сейчас под следствием в ожидании процесса. Четвертый человек и единственный с незапятнанной репутацией это я. Но теперь, похоже...
   — Но откуда преступникам известно об этом твоем умении.
   — Как откуда? Моя фамилия написана на лучших сейфах. Еще мой покойный отец, основавший наше дело, был для медвежатников врагом номер один. Во время моего отсутствия, кстати, не было ли какой-нибудь крупной кражи?
   — Вроде бы не было...
   — Ладно, пойду просмотрю архивы в офисе. Мы храним вырезки из газет, где упоминается о взломах сейфов.
   Когда я прибыл в контору, все мне обрадовались и тепло приветствовали. Феликс читал в своем кабинете корреспонденцию. Он спросил:
   — Ну, как сегодня твоя голова?
   — Почти в порядке.
   — Память вернулась?
   — Еще нет.
   Мне показалось, что Феликс посмотрел на меня с недоверием. Я вошел в свой кабинет и нажал на селектор.
   — Норма, вы не можете принести мне наши криминальные вырезки из газет?
   Она быстро принесла внушительную кипу; Но я должен был просмотреть вырезки только за последние три недели. Нашел заметку, посвященную процессу Умберто Кохина. Ему грозило пять лет заключения. Таким образом, трое асов этой профессии на время вышли из строя. Я не обнаружил ничего, что могло бы хоть как-нибудь походить на то, что я разыскивал. Упоминались только сейфы, вскрытые при помощи автогена. Сейф, который я ремонтировал тогда в «Западном банке», был одним из лучших. Без ключа или сломанным его замок системы «Лефранж» можно было открыть только специальными инструментами, которые у меня с собой были. Видимо, меня похитили при выходе из банка. Преступники должны были знать, что я там и с инструментами. Откуда же им об этом стало известно? Кто им об этом сообщил?
   Возникла масса вопросов, которые мне были очень неприятны. Информация могла пойти из офиса. От кого? Я все это прикидывал в уме.
   Феликс, мой выдающийся компаньон, ветеран войны, влюбленный в женщин и вино. Гастон Фромбел, серьезный человек, неутомимый работник, у которого жена и трое детей. Норма Орлеак с привлекательным веселым лицом, исполнительная, корректная, немного загадочная. Фирмин — студент и поэт, толстяк и филателист.
   Я подумал, что у кого-нибудь из них могла просто вырваться неосторожная фраза, содержащая информацию. Думая об этом, я вдруг заметил, что на моем столе что-то не так. Мой блокнот. Первый листок был девственно чист. Так не могло быть. Накануне я записал адрес бунгало «Монрепо» и указание, как туда добраться. Я был уверен, что не вырывал листка. Я даже вспотел. Кто-то из моего офиса сообщал о моих передвижениях тем, кто хотел меня ликвидировать. Рядом со мной находился селектор. Я позвал Норму и спросил, не вырывала ли она листок из моего блокнота.
   — О нет, мсье Лефранж! — сказала она.
   — Вы уверены?
   — Абсолютно. У вас там что-то было записано?
   — Да.
   — Я более чем уверена, что ничего не трогала. Я никогда не делаю ничего подобного без вашего ведома.
   Она ушла. Я опять погрузился в свои размышления и вдруг неожиданно почувствовал, что за мной кто-то шпионит.
   Я посмотрел в окно и чуть не подпрыгнул. Черный «ситроен» стоял неподалеку от офиса на противоположной стороне улицы. Конечно, таких машин много в Париже. Ритона упоминал о двух подозрительных субъектах, высоком и маленьком. Отсюда, конечно, я не мог определить, что за человек сидит за рулем автомобиля. Воротник его пальто был поднят, шляпа надвинута на глаза. Он был неподвижен, как восковой манекен.
   Пока я рассматривал его, из подъезда напротив вышел какой-то человек и мельком посмотрел на мое окно. На нем тоже было темное пальто и фетровая шляпа. Он уселся в «ситроен» рядом с водителем. Автомобиль отделился от тротуара и поехал. Когда на углу он разворачивался, я успел разглядеть и запомнить номер. У меня хорошее зрение. Номер был парижский. Я немедленно позвонил моему приятелю журналисту, чтобы он связался со своим родственником, работающим в управлении дорожной полиции, где можно быстро узнать имя владельца автомобиля. Я продиктовал ему номер. Он сказал, что перезвонит через полчаса.
   В тоскливом ожидании я посвятил себя тому, что порекомендовал мне Мишель. Для начала я написал в две строки: «Ее лицо появляется ночью, как прекрасная драгоценность в ухе мавританки». Я подчеркнул «прекрасная» и «мавританка». Перечитал это несколько раз громким голосом, но ничего не осенило меня. Почему же Мишель вообразил, что эта глупость освежит память?
   Я начал что-то чертить на бумаге. Зазвонил телефон. Это был мой приятель журналист.
   — У меня есть информация. Владельца автомобиля зовут Дени Монтаржи. Ему принадлежит кабаре «Зеленая обезьяна», это на Монпарнасе, улица Дидро, тринадцать.
   Я перестал нервно чертить на бумаге линии и загогулины и записал адрес и фамилию. Перечитав их, вдруг обратил внимание на рисунок, получившийся на бумаге из, казалось бы, бездумного вождения ручкой. Это было лицо и грудь черной девушки с сияющей улыбкой и негритянским ртом. Рукой она прикрывала правое ухо.
   Я перечитал стихотворение, написанное на листке. Связь между рисунком и стихотворением была очевидной, но что все это означало? Я громко повторял:
   — В ухе мавританки, в ухе мавританки...
   Какая-то связь между негритянкой и ночью включилась в моем мозгу, и из мрака забвения выступил очень ясный и отчетливый образ. Турель пулемета, черные деревья, ветреная ночь. После скрипящая калитка и голос, произносящий проклятия. Кто-то хватал меня за левую руку, подталкивая вперед, между тем я отчаянно сопротивлялся.
   Это темное и кошмарное видение повергло меня в ужас. Кто-то шепотом приказывал мне: «Вперед! Мы спешим. Ночи нам не хватит!»
   Неожиданное появление Фирмина, нашего посыльного, вынудило меня вскочить с кресла, и все тут же вычеркнулось из памяти. Я заорал на него:
   — Сколько раз я просил не входить ко мне без стука!
   — Простите, мсье. Я забыл. Тут какой-то господин хочет вас видеть. Он продает копировальные машины.
   — Меня ни для кого нет! Убирайся, Фирмин!
   Я попытался восстановить свои видения, но безрезультатно.
   Мне было необходимо вдохнуть воздуха, и уже приближался час завтрака. Я подошел к двери подъезда, из которого вышел человек небольшого роста. Это был четырехэтажный дом под номером девяносто. На подъезде висела табличка с надписью: «Сдается внаем для мастерских и студий. За всей информацией обращаться к Ледуку. Последний этаж».
   На последнем этаже находилась мастерская молодого художника Ледука. Это оказался неприятный тип, который тут же попытался продать мне какую-то картину, и ему все-таки удалось всучить мне два морских пейзажа. После чего он, глядя на меня влюбленными глазами, спросил:
   — Чем я могу быть вам полезен, приятель?
   — Я прочитал, что у вас сдается мастерская. Этим интересуется один мой друг скульптор.
   — Какая жалость! Полчаса назад я ее сдал. Надо пойти снять объявление.
   — Наверное, ее снял художник?
   — Нет. Он больше похож на профессионального боксера. Он хочет оборудовать здесь фотомастерскую.
   — Это такой тип маленького роста, с мрачной внешностью, в черном пальто и фетровой шляпе?
   — Тот самый. Откуда вы знаете?
   — Я случайно видел, как он выходил из дома, и мне показалось, что он мне знаком. У него случайно фамилия не Монтаржи?
   — Точно. Дени Монтаржи. Легко запоминается, да? Прощаясь на лестничной площадке, Ледук показал мне на соседнюю дверь.
   — Вот эта. Жаль, конечно, что вы не смогли ее снять для вашего друга скульптора.
   Он возвратился к своим картинам. Я остался на лестничной площадке один и подошел к соседней двери. Она была заперта на ключ. Но запор был очень простой, его можно было открыть булавкой. Дени Монтаржи, владелец «Зеленой обезьяны» и черного «ситроена», для чего он снял помещение так близко от моего офиса?
   На этой лестничной площадке было только две квартиры. Я достал из потайного кармашка трехгранную булавку из специального пластика. Вставил ее между дверью и косяком чуть повыше замка.
   Я открыл дверь меньше чем за десять секунд, быстро вошел и закрыл ее за собой. Помещение было пустым и пыльным. Одна из стен была полностью из стекла, вставленного в металлические рамы, она открывала широкую панораму города. Виднелся лес труб. В углу находился шкаф. Я заглянул внутрь. Он был абсолютно пустой.
   Я пошел завтракать, но не в «Роксану». Мне хотелось побыть одному, посидеть, подумать. У меня еще не было полной ясности. Я возвратился в свой кабинет. Мои размышления были прерваны появлением коммерческого директора Фромбела. Он вошел очень возбужденный.
   — Мсье Лефранж, я очень взволнован этим вашим исчезновением!
   — Благодарю вас. Вы чуткий человек.
   — Вы так и не знаете, что с вами произошло?
   — Нет ничего другого, чего бы я не хотел знать больше чем это.
   — Вы еще ничего не вспомнили?
   — Абсолютно.
   — Так-так, хорошо. У меня есть одна великая идея. Я размышлял об этом все утро. Я, кажется, напал на след. Не хочу говорить, что это означает, пока не буду полностью уверен. Но, как я думаю, это будет происшествием года!
   — Довожу до вашего сведения, что не имею ни малейшего желания быть главным персонажем происшествия года, как вы выражаетесь.
   — Если я кое-что открыл, а я уверен в этом, остается только все связать как следует. Обещаю ничего не предпринимать без вашего разрешения.
   — Ну тогда я согласен, Гастон. Вы имеете мое разрешение. Я опять задумался о Дени Монтаржи. Был ли он мозгом или просто шестеренкой во всем этом дьявольском механизме? По неизвестной мне причине меня собирались убрать, прежде чем память вернется ко мне.
   — Ну нет! — процедил я сквозь зубы.
   Члены преступной шайки знали, что у меня потеря памяти, хотя ловушка в бунгало была приведена в действие тогда, когда я еще ничего не вспомнил. Откуда же им обо всем известно? В день моего возвращения в курсе дела стали Соланж и Мишель. Тогда же я поговорил по телефону с моим компаньоном Феликсом, который, должно быть, растрезвонил об этом всему свету. Мне все больше казалось, что кто-то в офисе связан с моими врагами.
   Придя домой, я обнаружил Соланж очень изменившейся. Она выглядела какой-то чужой, сдержанной, лицо ее вытянулось, было хмурым. Утром она была сладкая, как мед, а сейчас уклонилась от моего нежного объятия, а когда я заговорил с ней, отвечала мне сдержанно.
   Она ушла на кухню, принесла полную тарелку супа и поставила передо мной, не говоря ни слова.
   — Что это за чертова жидкость? — спросил я мрачно.
   — Куриный бульон.
   — Опять?
   Я любил куриный бульон, но сейчас мне казалось, что назревала ссора. Лучше, конечно, было бы помолчать, но я все-таки нашел способ вывести ее из себя.
   — Я по горло сыт этим куриным бульоном. Скоро у меня вырастут перья.
   Она холодно спросила:
   — Что с тобой случилось этим вечером?