Делибес Мигель. Опальный принц

   Мама скептически прищурилась:
   — И для этого глотает гвоздь?
   — Или говорит, что проглотил.
   Мама потеряла терпение:
   — Слушай, Эмилио, мальчик был рядом со мной, и я уверяю тебя, что практически была свидетелем этой сцены. Можно сказать, я видела это собственными глазами.
   Призрак улыбнулся.
   — Глупышка, — сказал он и взял мамину руку в свои. — Из своего опыта мне известно, что бывают опальные принцы, которые притворяются хромыми, убегают из дому или вырываются от няни и мчатся через дорогу. А все для того, чтобы привлечь к себе внимание, которое несколько месяцев назад уделяли им безо всяких усилий с их стороны. Не скажу, что это психическое заболевание, но симптомы похожи. В таких случаях надо действовать с исключительным тактом, чтобы переход совершился незаметно. Не стану утверждать, будто мы столкнулись именно с таким случаем, но при просвечивании гвоздь не обнаруживается, и это крайне странно.
   Мама приняла руку и поднялась, словно сердясь на Призрака.
   — Знаешь, Эмилио, с тех пор как я вышла замуж, я только и делаю, что развенчиваю принцев, и впервые один из них мне в отместку решил проглотить гвоздь.
   Призрак тоже встал и улыбался, блестя золотой коронкой.
   — Ты нервничаешь, дурочка, и это понятно, — сказал он.— Прими меры предосторожности, о которых я говорил, следи за стулом и держи меня в курсе.
   Мама спускалась по мраморной лестнице, твердо постукивая каблуками. Кико шел вниз, держась за ее руку и на каждой ступеньке приставляя одну ногу к другой. На первой площадке он остановился и поднял белокурую головку.
   — Доктор вынул гвоздь у меня из животика? — спросил он.
   — Конечно, — ответила Мама. — А теперь, чтобы совсем поправиться, ты должен есть спаржу.
   Кико сдвинул брови.
   — Спаржу? — переспросил он. — Фу, какая гадость!
   Увенсеслао, скинув фуражку, открыл перед ними дверцу. Мама откинулась на спинку заднего сиденья и взяла мальчика на руки. На секунду лицо ее омрачилось. Она пощупала его штанишки.
   — Ты описался, Кико, — сказала она, и глаза ее посуровели.
   — Немножко, — испуганно признал мальчик.
   Но Мама подавила недовольство и великодушно улыбнулась.
   — Домой, — сказала она шоферу.
   И потом добавила, прижав Кико к меховому пальто:
   — Это от испуга, правда, малыш? Но ты больше не будешь. Теперь ты тихонько посидишь с мамой и завтра будешь здоров.
   Кико прижался белокурой головкой к маминой груди и улыбнулся.
   — Ага, — повторил он, — теперь я тихонько посижу и завтра буду здоров, правда, мама?

8 часов вечера

   Мама с величавой небрежностью скинула пальто и отдала его Виторе, а та спросила:
   — Что сказал доктор, сеньора?
   — Что его не видно.
   — Чего не видно?
   — Какие ты глупости спрашиваешь! Гвоздя, чего же еще.
   — Ой, да как же можно его увидеть, если мальчик его проглотил?
   — При просвечивании, конечно.
   Витора округлила глаза и рот, но ничего не сказала. Она повесила пальто в шкаф и вернулась к мальчику. Снимая с него пальтишко и капор, она приговаривала:
   — Поди сюда, разбойник, да ты хуже любого разбойника, прямо наказание какое-то, боже, что за ребенок. С ним страху не оберешься.
   Но Кико уже услышал музыку в задней комнате, бегом бросился по коридору и застыл в дверях, глядя, как Мерче и Тете дергали руками, приседали, крутили задом в такт громкой мелодии, лившейся из пущенного на полную мощность проигрывателя, а Маркос и Хуан, прислонясь к столу, смотрели на девочек; Мерче напевала:
   Его танцуют нынче старики и молодежь,
   это новый танец,
   заменивший рок;
   блондинка и брюнетка, давай, давай, давай,
   единственное — помни:
   такта не теряй.
   Твист, твист, все танцуем твист,
   твист, твист, наш любимый твист,
   ритм, ритм в себе ты ощути,
   и счастье ждет нас впереди…
   Вдруг Мерче заметила его, подбежала, подхватила и закружила в воздухе:
   — Ну что, карапуз? Это правда, что ты проглотил гвоздь?
   Кико кивал головой. Все окружили его — Тете, Маркос и Хуан. Хуан сказал, растянув во всю длину большой и указательный пальцы:
   — С ума сойти, вот такой длиннющий!
   — Доктор мне его вытащил, — сказал Кико.
   Проигрыватель гремел в полную силу. Вошла Доми с Кристиной на руках. Она поставила девочку на пол.
   — Ну-ка, золотце, пойди спляши туис с Кико, — сказала она.
   Девочка неохотно задвигала попкой, а Кико радостно пустился в пляс, он тряс руками, присаживался и поднимался, стараясь попадать в ритм. Доми ворчала:
   — Прямо засыпает у меня на руках. И что это с ней, ничем не развлечь.
   Все оцепенели, когда в комнату вихрем влетела Мама.
   — Вы что, с ума все посходили? Не знаете, что мальчику нельзя двигаться? Кико, прекрати танцевать и иди со мной в гостиную, ты должен сидеть спокойно, слышишь?
   Кико покорно пошел вслед за ней, туда же отправился и Хуан. Войдя в гостиную, Мама дала Кико гору открыток и усадила на стул под лампой.
   — Посмотри их, — сказала она. — И чтобы ты сидел тихо, пока не пойдешь спать.
   Хуан спросил:
   — Это открытки, которые бедные рисуют ногами?
   — Бедные и богатые, — сказала Мама. — Ногами рисуют те, у кого нет рук, — и вышла из комнаты.
   Кико искоса посмотрел на брата.
   — Ногами, Хуан, — повторил он и засмеялся.
   Одну за другой Кико просматривал открытки, Хуан тоже смотрел, перегнувшись через его плечо. Закончив, Кико перетасовал их. Наверху оказалась открытка, изображающая узкую речушку и перекинутый через нее деревянный мостик. Лицо Кико прояснилось.
   — Помнишь, Хуан, — спросил он, — как я свалился в речку и меня никто не укусил? Помнишь?
   — Ага, — ответил Хуан.
   Из задней комнаты доносились ритмы твиста, мэддисона и рока. Хуан схватил открытку и перевернул ее.
   — Я напишу письмо Марилоли, — сказал он.
   Кико, подражая брату, перевернул другую.
   — Я тоже, — сказал он.
   — Ты не умеешь.
   — Умею.
   — А вот и не умеешь.
   — Умею!
   — Не умеешь, потому что ты малявка.
   — Я не малявка!
   — Малявка!
   — Нет! — захныкал Кико.
   — Малявка, и в школу не ходишь, и никуда.
   — Нет, нет!! — Кико разразился сердитым плачем. В дверях немедленно появилась встревоженная Мама.
   — Что тут происходит?
   Всхлипывая, Кико начал объяснять:
   — Хуан говорит, что я малявка и не умею написать письмо Марилоли и что…
   Недолго думая Мама отвесила Хуану две пощечины. После второй она замерла, подняв руку, и пробормотала: «Еще один опальный принц, — она покачала головой и недовольно добавила: — Не знаешь, что тут у нас — королевский дворец или сумасшедший дом». Она протянула Кико шариковую ручку.
   — Возьми и пиши, — сказала она.
   Розовая щечка Кико почти касалась открытки. Улыбаясь, он неуклюже вычерчивал палочки и загогулины под презрительным и придирчивым взглядом Хуана.
   — Это О, — сказал он.
   — И А? — спросил Хуан.
   — Эту я не знаю.
   — Гляди, если к О прибавить хвостик, получится А, вот так, — и он вернул ручку брату.
   — Так, Хуан?
   — Ага.
   Кико начертил кривую вертикальную палочку и увенчал ее точкой.
   — А это И, — сказал он.
   Между буквами он изобразил несколько закорючек и с гордостью показал открытку входившей Маме.
   — Письмо для Марилоли, — сказал он.
   — Как хорошо! — сказала Мама. — Ты пишешь уже очень хорошо.
   Она убрала открытки. И добавила дрогнувшим голосом, ставя тарелку на низенький столик:
   — А теперь мой мальчик будет умницей и съест немножко спаржи, правда, родной?
   Кико сердито насупился:
   — Тогда пусть они замолчат!
   — Кто замолчит? — терпеливо спросила Мама.
   — Пусть они там не танцуют!
   — Хуан, — сказала Мама, — пойди и скажи Мерче и ее подругам, чтобы они выключили проигрыватель.
   — И пусть придет Вито! — добавил Кико.
   — И скажи Вито, чтобы пришла сюда, — прокричала Мама вслед Хуану.
   — И пусть… и пусть…
   Мама пихнула ему в рот стебель спаржи. Кико укусил конец вилки. Мама мягко сказала:
   — Так делают только маленькие дети, Кико. Ну, ешь.
   Он долго не глотал. Вошла Вито. Музыка уже прекратилась.
   — Ну, голубь, давай посмотрим, как ты съешь всю тарелку, точно взрослый, — сказала Вито.
   Следом вошла Доми, неся Кристину, прижимавшуюся головкой к ее плечу, за ними шел Хуан.
   — Сеньора, — сказала Доми, — прямо не знаю, что мне с ней делать, она засыпает на руках, ее не расшевелить.
   У Крис тяжело закрывались веки, она никак не могла поднять темноволосую головку. Как только Доми пыталась посадить ее прямо, Крис тут же откидывалась на плечо старухи. Мама сказала:
   — Дайте ей стакан молока и укладывайте. Она мало спала днем, верно?
   Доми злопамятно указала на Кико:
   — Да эти вечно ее будят.
   Мама безостановочно понукала Кико, но мальчик гонял волокна от щеки к щеке, и при каждой попытке проглотить этот твердый комок кожа вокруг рта у него краснела, глаза наливались слезами, к горлу подступала тошнота.
   — Мне это не нравится, — сказал он наконец.
   — Нравится или не нравится, но тебе придется съесть, — нетерпеливо сказала Мама.
   — А волокна затем, чтобы обмотать гвоздь? — спросил Хуан.
   — Вот именно, — ответила Мама. — Ну глотай же.
   Едва только шарик доходил до гортани, Кико сгибался в приступе тошноты и принимался судорожно кашлять; комок возвращался назад, и мальчик продолжал жевать, непрерывно двигая челюстями. Мама бормотала: «Боже, что за наказание», потом говорила: «Глотай же», и потом: «Кико, я дам тебе по песете за каждый кусок, который ты проглотишь». Но все было напрасно, и когда раздался звонок и в гостиную вошла тетя Куки, мальчик воспрял духом, чувствуя, что спасен, соскочил со стула и подбежал к ней.
   — Тетя Куки, пистолет принесла? — спросил он.
   Тетя Куки протянула руки ему навстречу, подхватила мальчика, обняла и запричитала:
   — Бедный мой Кико, тетя Куки совсем забыла о пистолете, у тети Куки такая плохая память.
   Она опустила мальчика на пол и поцеловала Маму: «Как дела, дорогая?», взглянула на Хуана: «А ты уже здоров?», а Кико тем временем рылся в кармане штанишек, говоря:
   — Ничего, у меня есть другой пистолет, правда, тетя?
   — Другой пистолет?
   — Да, смотри.
   Он извлек наконец тюбик из-под зубной пасты, вывернув карман наизнанку; на светло-зеленый ковер упал гвоздь, и Мама завизжала:
   — Гвоздь!
   Кико замер, как пойнтер перед добычей, уставившись на блестящий гвоздик, с шариком непроглоченной спаржи за щекой. Продолжая твердить: «Гвоздь, это гвоздь!», Мама наклонилась, схватила его и поднесла к глазам.
   — Конечно, это тот самый гвоздь, — повторяла она, и тетя Куки спросила:
   — Да что же такое с этим гвоздем?
   И Хуан поспешно объяснил:
   — Он говорил, что проглотил гвоздь, и его возили к врачу, а теперь все это неправда.
   У Мамы странно дергалось лицо, она то улыбалась, то поджимала губы и наконец принялась яростно трясти Кико, говоря:
   — Убить тебя мало. Ты не понимаешь, что напугал Маму до смерти?
   Тетя Куки кротко улыбалась.
   — Он еще маленький, — сказала она. — Он не понимает.
   Хуан выбежал из гостиной и через несколько секунд вернулся в сопровождении Мерче, Тете, Маркоса и Виторы. Мерче спросила:
   — Правда, что это неправда, что Кико проглотил гвоздь?
   — Смотри, — сказала Мама, показывая гвоздик.
   Кико продолжал неподвижно стоять в кругу под укоризненными взглядами домашних, и только ресницы, взлетая и опускаясь, жили на его лице.
   — Ну и физиономия, сдохнуть можно! — сказал Маркос.
   Витора встала на колени возле Кико и заглянула ему в глаза. Ее слова звучали лаской и упреком:
   — Ох, что за ребенок! Почему же ты говоришь, что проглотил гвоздь, когда он у тебя в кармане? Отвечай!
   Кико втянул голову в плечи и выпятил нижнюю губу в знак протеста. Он чувствовал, что попался.
   — Доктор мне его вынул, Вито, — неуверенно объяснил он.
   Тетя Куки засмеялась. Мерче сказала:
   — Вот врунишка!
   Вито тоже нервно хихикнула.
   — У него на все есть ответ, — заключила она.
   Кико, потупив глаза, крутил в руках тюбик из-под пасты. Тетя Куки положила конец этой сцене, протянув ему руку.
   — Оставьте его, — сказала она. — Мальчик будет теперь вести себя хорошо. Правда, ты уже хороший, Кико?
   Мама не помнила себя от радости, но притворялась рассерженной. Она сказала тете Куки:
   — Знаешь, он напугал меня до смерти. Ты не можешь себе представить, что это был за вечер, и хуже всего — как мне говорить теперь с Эмилио, ведь я уверяла его, что ребенок проглотил гвоздь на моих глазах, — она повернулась к Мерче:— Позвони твоему отцу и скажи, что гвоздь нашелся, что это была ложная тревога.
   Она уселась в кресло против тети Куки и добавила:
   — Витора, унесите эту спаржу.
   Кико умоляюще посмотрел на нее.
   — Можно выплюнуть? — спросил он.
   Мама подставила ему под подбородок серебряную пепельницу.
   — Да, плюй.
   Кико выплюнул комок. Тетя Куки спросила у Мамы, не вернулся ли Папа, и Мама ответила: «У него заседание», но видно было, что ей не по себе, будто тоже хотелось что-то выплюнуть, и наконец она сказала:
   — Мы поссорились.
   — Опять? — спросила тетя Куки.
   У Мамы глаза налились влагой.
   — Уверяю тебя, это невыносимо.
   Тетя Куки несколько раз качнула головой.
   — Я не могла бы прожить с братом и двух дней, — вздохнула она. — Готова признать, что у Пабло невозможный характер; Пабло бесит меня, доводит до белого каления.
   Остальные уже вышли из комнаты. Кико смотрел на маленькие, нервные, безо всяких колец руки тети. В дверь просунулась голова Мерче, за ней маячили Тете и Маркос.
   — Хорошо, — сказала она. — Папа ответил «хорошо». Можно нам теперь включить проигрыватель?
   — Можно, — ответила Мама и, когда все выбежали, тихо добавила: — Он всегда бьет туда, где больнее. Одно дело, если бы мы просто спорили, но Пабло нарочно наносит удары ниже пояса, самые подлые и болезненные.
   — Он всегда был такой, — согласилась тетя Куки. — Я не могла бы прожить с Пабло и двух дней.
   Мама кашлянула. Казалось, ей все еще что-то мешало в горле. Она сказала тихо-тихо:
   — У нас с ним уже давно все кончено. Но кругом вот эти,— она указала подбородком на Кико, — приходится притворяться. Вся моя жизнь — сплошная комедия.
   Тетя Куки всколыхнулась.
   — Нет, ты ошибаешься, — сказала она. — В браке участвуют две стороны. Вы достаточно долго живете вместе, чтобы узнать друг друга. Брак не может распасться, если одна сторона против. И раз ты все равно играешь комедию, почему бы тебе не брать повыше и не играть ее и с мужем?
   Издалека приглушенно донесся голос Хейли Миллс, поющей "America the beautiful" ⁴, и, услышав мелодию, Кико помчался в детскую. Маркос, Тете, Мерче и Хуан стояли вокруг проигрывателя, Тете отбивала такт ногой, а Хуан ковырял в носу. На столе, под ангелом-хранителем, лежали конверты от пластинок, и Кико перебрал их один за другим, потом вдруг остановился и ткнул черным ногтем в маленькую рамку с фигурой пса и надписью: «Голос его хозяина».
   — Мерче! — вскрикнул он. — Чего эта собака сюда села? Ее же убьют!
   — Ай, Кикин, — ответила Мерче, — ты с каждым днем становишься все меньше и все бестолковее. Смотри, это же не ружье, а труба допотопного граммофона.
   Тете вытащила из конверта пластинку «Спиди Гонсалес» Эннио Санджусто и протянула ее Мерче.
   — Поставь «Спиди», Мерче, — попросила она, — я от него просто балдею.
   Вдруг Хуан вскочил на ноги.
   — Который час?
   — Половина девятого.
   — Кико, Кролик! — завопил Хуан.
   Они выбежали из комнаты, но Мама говорила по телефону и повторяла: «Да… да… да… опальный принц… да… выходит, ты прав… да, конечно… нет, так и не удалось… слава богу…»
   — Мама, — прервал ее Кико, — можно нам подняться к тете Куки на телевизор посмотреть Кролика?
   — Помолчи! — прикрикнула на него Мама и улыбнулась трубке. — Прости, тут ребенок, мне не слышно… вот именно… мне очень жаль… как ты скажешь… да… я ему передам… все хорошо, что хорошо кончается…
   Кико и Хуан нетерпеливо переминались с ноги на ногу, дожидаясь, когда же Мама кончит говорить, а Мама теперь нервно хихикала, точно шестнадцатилетняя школьница, когда впервые кокетничает с мальчиком.
   — Да… мы поговорим… я не решаюсь… в любом другом месте… да… да… конечно… да… согласна… договорились… они здесь, я сейчас не могу… мне тоже хочется… ты и сам знаешь… ты прекрасно это знаешь… хорошо… дурачок… договорились… до свидания.
   Она повесила трубку, не переставая улыбаться, и Кико заторопился:
   — Можно нам подняться посмотреть Кролика?
   Мама не дала ему закончить.
   — Идите, — сказала она и поспешно добавила, потому что Кико улепетывал со всей быстротой, на какую были способны его маленькие ножки: — Доктор говорит, чтобы мы больше его не пугали!
   Дверь на лестницу захлопнулась. Хуан и Кико мчались наверх что было мочи. Хуан вопил:
   — Упои-и-и-тельно! Прохлади-и-и-тельно!
   А Кико подпевал:
   — Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри!
   Им открыла Вален.
   — Явились? — недовольно сказала она. — Тетя ушла, так что можете убираться.
   Хуан умоляюще поднял на нее чернущие, обведенные темным глаза.
   — Вален, — простонал он, — позволь нам посмотреть Кролика.
   — Ну конечно, а потом пол после вас будет такой, что в обморок упадешь. А убирать кому? Опять Вален.
   — Мы снимем тапочки, Вален. Ну пожалуйста.
   Вален заколебалась и наконец сказала:
   — Идите, но только чтобы разулись, ясно? Повторять не стану.
   Мальчики скинули домашние туфли. Мебель в доме тети Куки сверкала, словно стеклянная. Медный абажур в прихожей блестел так, что больно было смотреть. Кругом царили чистота и порядок. В комнате, где стоял телевизор, паркет сиял, как золотой зуб Призрака. Оба мальчика робко уселись на пол, и Вален включила аппарат.
   Экран ожил, и в рамке появился Кролик.
   — Уже началось, — сказал Хуан.
   Мордочка Кико расплылась в улыбке.
   — Смотри, Хуан, Порки.
   Кролик говорил поросенку Порки:
   — Эти мошенники всегда нас опережают.
   — Молчи, — сказал Хуан.
   Кролик и Порки входили в кабинет Директора, и Директор говорил:
   — Надо доставить пакет на улицу Кинкальерос.
   Кико моргнул:
   — Что такое пакет, Хуан?
   — Молчи.
   Кролик с пакетом под мышкой и Порки выскочили на улицу.
   — Как он несется, сдохнуть можно, Хуан!
   — Если он отвезет пакет быстрее чем за десять минут, ему дадут пять долларов, — объяснил Хуан.
   — А что такое доллар?
   — Песета.
   — А-а.
   Кролик схватил самокат и помчался по улице. Пакет был привязан к ручке. Порки следовал за ним, налегая на педали трехколесного велосипеда. Вдруг Кролик налетел на фонарный столб, пакет раскрылся, и по асфальту покатился шар с горящей веревочкой.
   — Бомба, Порки! — закричал Кролик.
   Хуан и Кико улыбались.
   — Сейчас их убьет, — зловеще пробормотал Хуан.
   И тут шар взорвался — бу-у-у-ум! — Кролик и Порки взлетели на воздух и приземлились на крыше и, поглядев друг на друга, увидели, что Порки оказался в кроличьей шкурке, а Кролик — в шкурке поросенка. Кико и Хуан покатывались со смеху, но прежде чем они насмеялись досыта, Вален, которая стояла в дверях позади них, словно жандарм, не тревожась за Кролика и Порки, сказала:
   — Ну, теперь обувайтесь и бегите домой, вам пора спать.

9 часов вечера

   Пабло зажег лампу, открыл книгу и облокотился о стол, подперев голову руками. Губы его не шевелились, он читал торопливо и жадно и переворачивал страницы с таким шумом, будто комкал газету. Кико молча глядел на него из дверей и, когда вошла Мама, проскочил в комнату вслед за ней и встал на цыпочки, чтобы посмотреть на Пабло поверх стола.
   — Ты уже вернулся из школы, правда, Пабло?
   — Сам видишь, — отозвался Пабло.
   Кико улыбнулся, но, увидев, что брат хмурится, замолчал. Мама потрепала Пабло по голове.
   — Ты не в духе? — спросила она.
   Пабло хмыкнул.
   — Со мной можешь не притворяться, — добавила Мама.
   — А с чего мне быть не в духе? — сказал Пабло. — Тебе всегда надо знать, что у человека внутри.
   Мама как будто не слышала его. Она отвечала не Пабло, а самой себе:
   — Наберись смелости и скажи ему «нет».
   Пабло поднял голову и глянул на нее в упор. Мама опустила глаза. Он сказал:
   — Я обещал папе, что пойду, и я пойду, хотя бы только ради него.
   Глаза Кико засверкали.
   — Ты пойдешь на папину войну? — восторженно спросил он.
   Пабло взглянул на него с удивлением.
   — Вот именно, — ответил он подчеркнуто сурово, — на папину войну, именно это мне и предстоит. Как ты догадался?
   Мама пристально разглядывала старшего сына.
   — Тебя это не радует, правда?
   Пабло внезапно откинулся на спинку стула.
   — Не совсем так, просто я этого не понимаю, — ответил он и, казалось, собирался продолжать, но передумал.
   Наконец он добавил после долгого молчания:
   — Падре Льянос говорит, что общества ветеранов существуют везде, но в нашей стране они сумеют что-нибудь сделать, только если все мы объединимся — и те, и другие. Все вместе, понимаешь? Это единственный способ забыть старые обиды.
   Мама кивнула.
   — Так говорит священник? — переспросила она.
   — Да, но падре Льянос из молодых.
   Мама заговорила теперь печально, словно ей было сто лет:
   — Молодые обычно видят лучше, если только старшие не сбивают их с толку. Наверняка падре Льянос прав.
   Пабло поднял глаза на Маму:
   — Ты ни в чем не уверена, правда, мама?
   Мама ответила не сразу; она взяла Кико за руку и направилась к двери, но, сделав два шага, остановилась, повернулась к Пабло и сказала:
   — Очень мало в чем, сынок. И с каждым днем все меньше.
   И перед тем, как закрыть дверь, добавила:
   — Поступай как считаешь нужным.
   Мама отвела Кико на кухню. Транзистор Виторы передавал сводку погоды и рассказывал об антициклоне на Азорских островах. Кико спросил:
   — Это очень большой зверь, большой-большой, да, Вито?
   — Какой, голубь?
   — Ну, о каком говорило радио. Мама ответила сама:
   — Антициклон — это солнце, это когда… хорошая погода.
   — Значит, — заключил Кико, — уже можно ехать в Сан-Себас, к Марилоли…
   — Еще рано, — отозвалась Мама и обратилась к Виторе: — Дайте ему поужинать, но силой не заставляйте. И пожалуйста, кальций, а то днем я забыла.
   Мама вышла из кухни, появился Хуан, и Кико сказал ему:
   — Хуан, а Пабло идет на папину войну.
   — Да?
   — Да, он сам сказал.
   — Вот здорово! — Черные глубокие глаза Хуана загорелись восторгом. — Когда я буду большой, я тоже пойду на папину войну и убью больше ста врагов. А ты, Кико?
   Глаза Кико становились все меньше по мере того, как надвигалась ночь.
   — Я… — сказал он, — когда я буду большой, я стану полицейским.
   — Да? — сказал Хуан. — А если попадешь под машину?
   — Тогда я убью того, кто ее ведет.
   Хуан улыбнулся покровительственно, как взрослый:
   — Да ведь ты уже будешь мертвый…
   — А я первый его убью…
   Витора переложила омлет со сковородки на тарелку и поставила тарелку на мраморный столик. Она пододвинула стул.
   — Иди сюда.
   Усевшись, она устроила Кико на коленях. Кико поглощал омлет сравнительно быстро.
   — Это тебе нравится, а, хитрюга? — спросила Вито.
   — От него не делается комков…
   Радио пело теперь «Донью Франсискиту».
   — Батюшки, какого петуха пустил!
   Кико перестал жевать:
   — Где петух, кто его выпустил, Вито?
   — Давай ешь и молчи.
   Вошла Доми, за ней Мама.
   — Ну, как он ест?
   — Хорошо, с яйцом хлопот не бывает.
   Кико посмотрел на Маму.
   — Правда, мама, что Пабло идет на папину войну, правда, мама?
   — Завтра, — ответила Мама.
   — Видишь? — торжествующе сказал Кико Хуану. — Я же говорил!
   Доми ходила в гладильную и обратно. Наконец она решилась, встала перед Мамой и сказала:
   — Ну, сеньора, так давайте расчет.
   — Расчет? Какой расчет, Доми?
   — Мой; сеньора, какой же еще?
   Она моргала глазами, точно кукла Кристины, — вот-вот заплачет. И видя, что Мама смотрит на нее с недоумением, добавила:
   — Я ухожу.
   — Вы уходите?
   — Ну да, сеньора, вы же меня рассчитали.
   Взгляд Мамы прояснился. Она сказала:
   — Доми, не переиначивайте все на свой лад, я вас не увольняла, я вас отчитала, а это другое дело, отчитала, потому что сочла нужным, но дети вас любят, я довольна вами, так что думайте сами.
   Доми становилась все меньше и морщинистее, точно сухая изюминка. Она сказала еле слышным голоском Роситы Энкарнады:
   — Ну, что до меня…
   — Тогда не будем больше об этом говорить, — убедительно заключила Мама. — Вы уложили девочку?
   — Уснула, как ангелочек, вы бы только посмотрели. Она же глаз открыть не могла.
   Мама направилась в коридор. Выходя, она взглянула на Доми:
   — А что касается вашего сына, напомните мне потом. Я поговорю с сеньором, может, он сумеет что-нибудь сделать.
   Она закрыла дверь. Доми указала вслед большим пальцем.
   — Видала? — сказала она. — Будто ничего и не было.
   Витора встрепенулась.
   — А вы-то! — гневно возразила она. — Только что на колени не встали. Конечно, в вашем возрасте, где вы найдете лучшее место?