Делонэ Т. Джек из Ньюбери

своей даме и прекрасной Англии_.
Когда король и королева прослушали песню прелестных прядильщиц и щедро
их наградили за труд, они прошли осмотреть сукновальни и красильню. Увидав,
скольким человекам Джек давал возможность работать, его величество осыпал
его похвалами и сказал, что ни одно другое ремесло в королевстве не
заслуживает такого поощрения: "Ремесло суконщика, - прибавил он, - достойно
быть названным п_р_и_б_е_ж_и_щ_е_м б_е_д_н_я_к_а".
Король хотел уже садиться на лошадь и уезжать, когда предстала перед
ним целая толпа девочек в белых шелковых одеждах с золотой бахромой, на
головах у них были венцы из позолоченных ягод, к руке каждой из них было
привязано по шарфу из зеленой тафты. В руках у них было по серебряному луку,
а за поясом золотые стрелы.
Та, которая была впереди, изображала Диану, богиню целомудрия,
окруженную свитою прекрасных нимф. Они вели к королю четырех пленниц.
Первой была женщина сурового и угрюмого вида; лицо ее было гневно, лоб
покрыт морщинами, волосы черны, как смола; одежда ее была покрыта кровью, а
в руках ее был большой окровавленный меч; это была Беллона, богиня войны. У
ней было три дочери. Первая из них была высокая женщина, столь худая и
некрасивая, что скулы, казалось, продырявливали ее бледные, синеватые щеки.
Глаза ее глубоко сидели в орбитах; ноги были столь слабы, что едва
удерживали тело. Вдоль ее рук можно было пересчитать все мускулы, суставы и
кости. Зубы ее были длинны и остры. Она была так прожорлива, что, казалось,
была готова порвать зубами кожу на собственных руках. Ее одежда была черна,
разорвана и в лохмотьях; она шла босиком, и имя ее было Голод.
Вторая была красивая, крепкая женщина с жестким взглядом и безрадостным
лицом; ее одежда была из железа и стали; в руках ее было обнаженное оружие,
имя ее было Меч.
Третья была тоже, жестоким существом; ее глаза искрились, как горящие
угли. Ее волосы были, как пламя, а одежда, как расплавленная медь; от нее
исходил такой жар, что никто не мог рядом с него стоять, и имя ее было
Пламя.
Дети удалились, представив его величеству еще двух персонажей, вид
которых был великолепен. Одежда их была роскошна и богата; один держал в
руке золотую трубу, другой - пальмовую ветвь; это были Слава и Победа,
которых богиня целомудрия навсегда оставила служить славному королю Генриху.
Тогда весьма почтительно дети цепочкой прошли перед королем, и каждый
вручил ему душистый левкой, как делают персы в знак верности и покорности.
Глядя на привлекательные лица этих детей и на славную их осанку, король
и королева спросили у Джека из Ньюбери, кто были их родители.
Он ответил:
- Да благоугодно будет вашему величеству узнать, что это дети очень
бедных людей; они зарабатывают себе на жизнь, сортируя шерсть, и имеют едва
один хороший обед в неделю.
Король пересчитал свои левкои и узнал таким образом, что всего было
девяносто шесть детей.
- Право, - сказала королева, - бог посылает беднякам столь же красивых
детей, как и богатым, и часто даже более красивых. Как бы они ни нуждались,
бог в своей милости заботится о них. Я прошу, чтобы двое из этих детей
остались для услуг при мне.
- Прекрасная Екатерина, - сказал король, - у нас была одна и та же
мысль в одно время. Эти дети созданы более для двора, чем для их деревни.
Король выбрал из них двенадцать; он приказал, чтобы четверо были
оставлены пажами при его королевской особе, а остальные были разосланы по
университетам. Он назначил каждому содержание дворянина. Еще некоторые
вельможи взяли нескольких детей для своих услуг, и скоро не осталось никого,
чтобы сортировать шерсть. Все они были так хорошо пристроены, что родителям
не нужно было о них заботиться. Бог даровал им свое благословение, и все они
сделались людьми значительными и сильными в стране. Их потомки до сих пор
пользуются уважением и известностью.
Король, королева и вельможи перед отъездом осыпали Джека из Ньюбери
благодарностями и подарками. Его величество хотел сделать его рыцарем, но он
скромно отказался и сказал:
- Я умоляю ваше величество оставить меня жить среди моих людей, как это
и подобает такому бедному суконщику, как я. Обеспечивая существование своих
людей, я получаю больше счастья, чем если украшу себя суетным званием
дворянина. Трудолюбивые пчелы, которых я стараюсь защитить, пчелы, которых я
выращиваю, - вот мои товарищи. Мы работаем на этой земле не для нас самих,
но во славу божию и для нашего почитаемого монарха.
- Но звание рыцаря тебе в этом не помешало бы.
- О, мой уважаемый монарх, - сказал Джек, - почет и уважение могут быть
сравнимы с водами Леты. Пьющие ее, сами себя забывают. Дабы помнить до конца
дней моих как свое происхождение, так и свои обязанности, я умоляю ваше
величество оставить меня спокойно носить мое простое шерстяное платье. Я
хочу умереть бедным суконщиком, как я им был всю жизнь.
- Нужно предоставлять каждому, - сказал король, - управлять своею
судьбой. Сохрани же то, что тебе дорого.
Ее величество королева, прощаясь с хозяйкой, поцеловала ее и подарила
ей на память весьма драгоценный алмаз, оправленный в золото; вокруг него
были искусно вделаны шесть рубинов и шесть изумрудов, оцененных в девятьсот
марок.
В это время Уилль Соммерс проводил время в обществе служанок и начал
прясть, как они. Они сочли себя оскорбленными и наложили на него штраф в
галлон вина. Уилль ни за что не хотел этому подчиниться. Он предложил им
выкупиться поцелуями, предлагая за каждый платить по лиарду.
- Мы отказываемся по двум причинам, - сказали служанки, - во-первых,
наши поцелуи стоят дороже, а во-вторых, ты ведь должен платить, а не мы.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

О том, как служанки отплатили Уиллю Соммерсу за его дерзость.

Служанки, видя, что Уилль Соммерс изо всех сил старается над их работой
и отказывается искупить свою вину, решили поступить с ним, как он того
заслуживал. Сначала они связали ему руки и ноги, поставили его к столбу и
привязали. Он находил такую шутку скверной, но не мог им противиться. Так
как язык его, не переставая, работал, они засунули ему хорошую тряпку в рот;
и как он ни старался, он не мог от нее освободиться. Так и стоял он с
раскрытым ртом и не мог передохнуть. Одна из них взяла собачий помет,
положила его в мешок, а затем сунула в лохань с водой. Другие же в это время
отвернули воротник у куртки шута и обвязали ему вокруг шеи грубую тряпку,
как салфетку при бритье. Служанка пришла с лоханью воды и со зловонным
мешком в руке, которым и принялась сильно его ударять по губам и лицу.
Вскоре лицо его стало желтоватым, как у сарацина. Другою рукой она
старательно его обмывала после каждого удара. Запах становился невыносимым,
Уилль мог объясняться только криком: "А-а-а!" Он охотно бы плюнул, но не мог
этого сделать. И ему пришлось проглотить ликер, которого он никогда еще не
пробовал. После такой стирки, спустя некоторое время, он соскользнул на
колени и отдал себя в их власть. Девушки тогда вытащили тряпку из его рта.
Едва вернулась к нему способность речи, как он стал отчаянно ругаться.
Служанки, помирая от хохота, спросили его, пришлась ли ему по вкусу такая
стирка.
- Да, чорт вас возьми! - сказал он, - никогда еще меня так не мыли, и
не было у меня таких цирюльников. Освободите меня, и я вам дам все, что вы
захотите.
С этими словами он бросил им английскую крону.
- Нет еще, - сказала одна из служанок, - ты ведь пока только вымыт, мы
тебя еще и выбреем, перед тем, как выпустить.
- Ангелы доброты, - сказал он, - избавьте меня от этого, не брейте.
Хватит с вас, что вы меня намылили. Если я прегрешил против вашего ремесла,
простите меня, я никогда вас больше не оскорблю.
- Полно тебе, - сказали девушки, - ты спустил ремни с наших колес и
скривил зубцы на наших чесальных машинах. Такое преступление должно быть
строго наказано. Что касается твоего золота, нам его не нужно. Раз ты теперь
надушен по-собачьи, то должен пойти послужить нашим свиньям. Они твои
настоящие братья. Мы тебя выпустим, если ты обещаешь выполнить эту свою
службу с полным усердием.
- Ох, - сказал Уилль, - огромный слон никогда не боялся сильнее глупого
барана, чем я вашего неудовольствия. Отпустите же меня. Я выполню свою
службу с полным усердием.
Тогда они его развязали и отвели в середину огромного стада свиней.
Когда Уилль их хорошо осмотрел, он выгнал их со двора, оставив одних
боровов.
- Что ты делаешь? - воскликнули девушки.
- Чорт возьми, - сказал Уилль, - вы же говорили все только о братьях!
- Правильно, - сказали они, - на этот раз ты нас поймал. Смотри же, не
забудь ни одного борова.
Уилльям Соммерс старательно засучил рукава, надел фартук на свои
полосатые штаны и, взяв ведро, стал кормить животных, и весьма ловко. Когда
он их всех накормил, он сказал:
- Моя задача выполнена надлежащим образом. Я заслужил свою свободу.
Борова хорошо поели. Прощайте же, замарашки!
- Ну, нет, нежный друг, - сказали они, - самый настоящий боров еще
ничего не поел.
- А где же он, чорт его побери? - сказал Уилль. - Я его не вижу.
- Он в располосых штанах, - сказали они. - Если ты возьмешь себя за
нос, то будешь держать его за рыло.
- Я никогда не был настолько боровом, чтобы отказать в моем животе
женщине.
- Если ты не станешь есть, как блудный сын, вместе с ними, с твоими
друзьями, мы так тебя выбреем, что ты в этом раскаешься.
Видя, что нельзя от них отделаться, он исполнил и это, и они его
отпустили. Когда он вернулся ко двору и рассказал королю и королеве о своих
приключениях у служанок суконщика, король и королева от души над этим
посмеялись.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

О картинах, которые Джек из Ньюбери имел в своем доме, и как при
посредстве их он поощрял своих служащих в достижении почестей и званий.

В большой и красивой гостиной Джек из Ньюбери повесил пятнадцать
картин; они были задернуты зеленой шелковой занавеской с золотой бахромой, и
он имел обыкновение часто их показывать своим друзьям и подмастерьям.
Первая картина изображала пастуха, перед которым стоял на коленях
какой-то король, это был Вириаф, некогда монарх португальского народа.
- Смотрите, - говорил Джек, - отец-пастух, сын-король. Этот король
управлял Португалией и завладел Испанией; он был изменнически убит.
Следующий портрет изображал Агафокла, который благодаря своей
несравнимой храбрости и мудрости был сделан королем Сицилии и поддержал
войну против Карфагена. Его отец был бедным горшечником, перед которым он
часто становился на колени. Когда этот король устраивал пиршество, он имел
обыкновение приказывать ставить на стол рядом с золотой посудой глиняные
горшки, дабы это напоминало ему не только скромность его происхождения, но
также дом и семью его предков.
Третья картина изображала Исикрата, уроженца Афин, победившего
спартанцев в правильном бою. Он был наместником Артаксеркса, царя
персидского, хотя его отец был всего только сапожником; он тоже был
изображен на картине.
Четвертый портрет изображал Аетиуса Пертинакса, некогда римского
императора, хотя отец его был всего только ткач. Для того чтобы дать людям
низкого состояния пример уважения к людям, достойным этого уважения, он
велел причудливо изукрасить мрамором мастерскую, где раньше работал его
отец.
Пятым был портрет Диоклетиана, прославившего Рим своими блестящими
победами. Это был великий император, хотя и сын простого переплетчика (sic).
Затем следовал Валентиниан, нарисованный с большим искусством. Он также
был коронован императором, хотя и был сыном бедного канатчика. Его отец был
изображен рядом с ним за своим ремеслом.
Седьмым был портрет Проба, отец которого, бедный садовник, был
представлен рядом, с лопатой в руках.
Восьмым был портрет Марка Аврелия, столь чтимого во все века, таким он
был мудрым и осторожным императором. Он был сыном скромного ткача.
Девятый изображал доблестного императора Максима, сына кузнеца,
изображенного тут же за своей наковальней.
На десятой картине был изображен император Габиан, бывший раньше
пастухом.
После этой картины были помещены портреты двух римских пап; их звания и
мудрость доставили им тиару. Один из этих портретов очень живо изображал
папу Иоанна XXII, отец которого был сапожником. Избранный папой, он
значительно увеличил доходы и имущество этой корпорации. Другой портрет
изображал папу Сикста, четвертого с этим именем; он был сыном бедного
моряка.
Тринадцатым был портрет Ламазия, короля Ломбардии; он был всего только
сыном простой проститутки. Изображен он был еще ребенком, совсем нагим,
идущим в воде. Он держал за конец копье, которое было оружием его спасения.
Вот как это было. После того как его мать произвела его на свет, она,
вопреки всяким законам природы, бросила его в глубокий вонючий овраг, по
которому протекал ручей. Король Агильмон проезжал в тех местах и увидел
почти утонувшего ребенка. Чтобы лучше его разглядеть, он тихонько потрогал
его концом копья. Ребенок, хотя и новорожденный, ухватился за конец копья
своими ручонками и не выпустил его. Король был удивлен этой необычайной
силой; он велел его взять и тщательно воспитать; он назвал его Ламазией - по
месту, где он его нашел, - Лама. Впоследствии этот ребенок оказался таким
храбрым и был так одарен богами, что его провозгласили королем Ломбардии. Он
прожил очень долго, всеми почитаемый, а после него царствовали его преемники
до времен несчастного короля Альбанины. Тогда его царство впало в
расстройство и разрушение.
Четырнадцатая картина изображала с большим искусством Примислава,
короля Богемии. Перед ним стояла лошадь без узды и седла. Там же, в поле,
работали земледельцы.
- Вот почему, - говорил Джек, - этот король изображен таким образом.
Монарх Богемии умер, не оставив потомства, и сильные войны возгорались между
благородными вельможами, оспаривавшими друг у друга его наследство. Наконец,
они сговорились выпустить на поле битвы лошадь без узды и седла и обязались
признать королем того, перед кем остановится лошадь. Лошадь остановилась
перед Примиславом, бедным крестьянином, работавшим с плугом. Они выбрали его
тогда королем, и он управлял с большою мудростью. Он установил справедливые
законы, окружил Прагу крепкими стенами и заслужил вечные похвалы еще многими
другими своими поступками.
Пятнадцатый портрет изображал Теофраста, философа, который был
советником нескольких королей и другом многих вельмож. Его отец был портным.
- Вот видите, добрые товарищи, - говорил Джек, - как благодаря
мудрости, знанию и прилежанию все эти люди сделались богатыми и
могущественными. Подражайте их добродетелям, и вы достигнете тех же
почестей. Кто из вас может сказать, что бог не имеет для него в запасе той
же судьбы? Как бы скромно ни было ваше происхождение, люди еще более низкого
рождения добивались самых высоких почестей. Ленивый будет всегда ходить в
лохмотьях, нерадивый будет жить в бесчестии. А всякий, кто поступает по
чести и ведет себя благоразумно, будет пользоваться в жизни общественным
уважением и умрет, оплакиваемый всеми.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

О том, как все английские суконщики соединились и с общего согласия
пожаловались королю на великие затруднения, причиняемые им перерывом
торговли с другими странами, из-за чего они не могли продавать своих тканей.

По причине войн, которые наш король вел против других стран, многие
иностранные купцы не могли приезжать в Англию. Также было запрещено нашим
купцам вести дела с Францией и Нидерландами; суконщики почти не могли больше
продавать своего сукна, а то, что они продавали, шло по очень низкой цене,
едва оплачивающей шерсть и рабочие руки. Они постарались возместить свои
убытки, понижая жалованье бедным работникам. Но так как эта мера оказалась
недостаточной, они отпустили многих из своих рабочих, ткачей, стригальщиков,
прядильщиков, чесальщиков, так что где было в городе сто станков, осталось
всего только пятьдесят. А те, у кого их было двадцать, оставили из них
десять. Не один бедный человек, лишенный работы, был с женой и детьми
доведен до нищеты, не одна бедная вдова должна была жить с пустым животом.
Большая бедность стала ощущаться по всей Англии. Джек из Ньюбери решился,
наконец, в интересах бедняков, представить прошение королю, а чтобы оно было
более действительным, он разослал письма во все английские города со
значительным суконным производством.

ПИСЬМО.

Возлюбленные братья и друзья, хорошо зная всеобщую нищету и испытывая
до некоторой степени сам суровость настоящего времени, я рассмотрел, какими
способами мы могли бы притти к концу наших испытаний и вновь приобрести
прежнее благосостояние.
Хорошенько поразмыслив об этом, я обнаружил, что самое необходимое в
этом случае - это полное единение между нами в намерениях.
Эта рана может быть вылечена только согласием; как пламя истребляет
свечу, точно так же разногласием люди истребляют друг друга. Бедняки
ненавидят богатых за то, что те не хотят давать им работы; богатые ненавидят
бедных потому, что они являются для них обузой; те и другие страдают от
недостатка заработка. Когда Белиний и Бренний боролись между собой,
королева, их мать, убедила их помириться в момент самой их сильной вражды,
напомнив, что они были зачаты в одном лоне и взаимно любили друг друга с
самых ранних лет. Точно так же наша корпорация суконщиков, завещавшая нам,
как добрая мать, превосходство своих секретов, должна убедить нас
соединиться. Хотя ремесло наше сейчас и находится а упадке, не будем
обращаться с ним, как люди обращаются со своими старыми башмаками. Проносив
их долго по грязи, они выбрасывают их в навоз. Не будем также подражать
человеку, сжигающему свои ульи, чтобы получить мед. Дорогие друзья,
подумайте, что наше ремесло дает нам возможность жить, если мы его
поддержим, и что нет ничего подлого, исключая подло надуманного.
Собирайтесь же в каждом городе и пересчитайте всех живущих этим
ремеслом, запишите все эти числа на записке и перешлите мне. Процессы длинны
и утомительны, как зимние ночи. Делайте же в каждом городе еженедельный сбор
для уплаты расходов по суду; у дворянских секретарей и у хитрых адвокатов
язык ленив, и ухо глухо, если их не смазывать каждый день сладостным маслом
золотых. Так выберите же двух честных и умных людей от каждого города и
пришлите их в Блэкуэлль Хелль в Лондон накануне праздника всех святых; мы
подадим тогда нашу смиренную петицию королю. За сим прощаюсь с вами от всего
сердца.
Копии с этого письма были запечатаны и разосланы по всем английским
городам с суконной промышленностью, и все ткачи приняли их с радостью. Когда
все записки были собраны, оказалось, что суконщиков и всех тех, кому они
давали работу, было числом шестьдесят тысяч шестьсот человек. Помимо того,
каждый город с суконной промышленностью прислал по два человека в Лондон, и
их оказалось сто двенадцать человек, смиренно упавших на колени перед его
величеством, когда он гулял в Сент-Джемском парке, и передавших ему петицию.
Прочитав ее, король тотчас же спросил, все ли они были суконщиками. И они
ответили, как один человек:
- Мы все бедные суконщики, о, многомилостивый король, и верные
подданные вашего величества,
- Господа, - сказал король, - рассмотрите весьма внимательно жалобу
этих людей и восстановите их права, так как я считаю их одними из лучших
людей моего королевства. Как духовенство нужно для души, солдат - для защиты
родины, судья - для восстановления справедливости, землепашец - для того
чтобы питать тело, так и искусный суконщик не менее необходим, чтобы одевать
людей. Итак, мы должны их считать среди главнейших нотаблей страны. Зрачок
глаза должен быть с нежностью охраняем от всякого зла, потому что он дает
свет всему телу. Также нужно покровительствовать суконщикам, искусство
которых снабжает нас одеждой для защиты наших голых членов от жгучих морозов
зимы. Причин довольно, чтобы удовлетворить просьбу этих людей. Впрочем,
достаточно моего приказания.
Его величество передал петицию лорду-канцлеру, и все суконщики
воскликнули:
- Да хранит бог короля!
Король был готов уже уйти, но внезапно повернулся и сказал:
- Я помню, что есть некто Джек из Ньюбери. Я не был бы удивлен, если бы
он приложил руку к этому делу, ведь он провозглашал себя защитником всех
настоящих работников.
Тогда герцог Соммерсетский сказал:
- Можно сделать его ответственным всем его состоянием.
- Ну, - сказал кардинал, - он уже вложил все свое имущество в войну
против бабочек.
При этих словах Джек выступил вперед и повторил королю жалобы своей
корпорации. Его величество сказал ему:
- Предстань перед моим Советом. Ты получишь ответ, который тебя
удовлетворит.
И его величество удалился.
На Совете было решено дать купцам свободно торговать друг с другом. Это
было обнародовано за морем и в самой Англии. Но очень долго эта мера
оставалась без действия. Кардинал, который был лордом-канцлером, откладывал
со дня на день ее применение. Суконщики не хотели покидать Лондона, не
выиграв окончательно этого дела. Они ежедневно приходили на аудиенцию к
кардиналу, но тщетно. То им говорили: "Милорд отдыхает после обеда, никто не
смеет его разбудить". Иногда им говорили: "Кардинал в своей канцелярии,
никто не может его обеспокоить". Или же: "Он стоит на молитве, никто не
может ему помешать".
По той или другой причине, но было совершенно невозможно к нему
приблизиться. Патч, шут кардинала знал суконщиков, так как часто их видел в
передней. Однажды он сказал им:
- Вы еще не говорили с милордом?
- Нет, - ответили они, - он за своей работой; мы подождем, пока он не
освободится.
При этих словах Патч быстро ушел и тотчас же вернулся со связкой соломы
на спине, -
- Что ты хочешь делать со всей этой соломой? - сказали придворные.
- Я хочу подостлать ее под ноги этих людей; они рискуют отморозить себе
пальцы на ногах, пока их допустят к кардиналу.
Придворные стали смеяться, а Патч унес свою солому обратно.
- Хорошо, - сказал он, - въедет вам в копеечку хворост, чтобы
отогреться сегодня вечером.
- Если бы отец кардинала, - сказал Джек, - не убивал бы телят скорее,
чем его сын принимает бедных людей, Уольсей никогда бы не носил митры.
Джек говорил очень тихо, но достаточно громко, чтобы его услыхал один
льстец, который передал его шутку придворным. А они донесли ее до ушей
кардинала.
Кардинал Уольсей был очень вспыльчив и надменен; Он страшно разгневался
на Джека из Ньюбери. Его ярость дошла до того, что он велел заключить в
тюрьму всех суконщиков, дабы никто из них не мог итти просить за других.
Целых четыре дня оставались они запертыми в королевской тюрьме. Им удалось,
наконец, подать прошение об освобождении, но друзья кардинала мешали довести
об этом до сведения короля. Однако герцог Соммерсетский об этом узнал. Он
повидался с кардиналом и посоветовал ему выпустить суконщиков, дабы избежать
дела.
- Вы знаете, - сказал герцог, - ведь король питает к их корпорации
исключительное уважение.
- Я легко, - сказал кардинал, - и оправдаюсь и объясню их заключение в
тюрьму. Кто, как не еретик, мог посмеяться надо мной, как это сделал Джек?
Если это рассмотреть, как надлежит, его, наверное, найдут зараженным духом
Лютера, против которого наш король написал столь прекрасную книгу. Разве его
величество не получил за это от его святейшества титула защитника веры!
Такие негодяи, как Джек, скорее должны были бы быть сожжены, нежели
выпущены. Однакоже, чтобы вам угодить, я соглашаюсь его выпустить.
Кардинал действительно велел суконщикам явиться к нему в его новый дом
в Уитхелле, около Вестминстера. Благословя их, он сказал:
- Вы меня глубоко обидели. Тем не менее я прощаю вам, как Стефан
простил врагам, которые побивали его камнями, и как наш спаситель - врагам,
которые его распяли. Да, я хочу забыть оскорбление, нанесенное вами моему
происхождению; ведь когда мы подражаем богу в его сострадании, это нас
приближает к нему. Но берегитесь, не провинитесь вторично. Кроме того, вы
выиграли свое дело. Королевское приказание войдет завтра в силу в Лондоне.
Они ушли и, как и сказал им кардинал, выиграли свое дело. Купцы из
Стилльерда очень этому обрадовались и устроили суконщикам большое пиршество.
Затем каждый поехал к себе и повез счастливую новость об их успехе. Вскоре
суконная промышленность вернулась к прежнему своему процветанию, и у
бедняков было столько же работы, как и раньше.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Как молодой итальянский купец, приезжавший к Джеку из Ньюбери, безумно
влюбился в одну из его служанок и что с ним случилось.

Среди служащих Джека было у него в доме шестьдесят молодых девушек,
которые каждое воскресенье сопровождали его жену в церковь и возвращались с
нею обратно. У них были различные обязанности: например, две из них были
приставлены к весам и гирям, чтобы взвешивать шерсть, отдавать ее
чесальщицам и прядильщицам и получать ее обратно. Одна из них была
прелестная молодая девушка, красивая и любезная, она была рождена от богатых
родителей и получила хорошее образование; звали ее Ионна. Один молодой и