Страница:
Я облегченно вздохнул, снова чувствуя себя превосходно, и закурил. Я даже едва не предложил себя на место водителя микроавтобуса, но встретил безразличный взгляд Будды, тут же остудивший мой порыв. Крабин оторвался от экранов, первый раз внимательнее посмотрел на Будду, но никак не стал комментировать его присутствие. Подойдя ближе, он сказал:
— Через несколько минут автобус въедет в гараж. — Он повернулся, но тут же снова посмотрел на меня. — Мы отказались от газа, у нее ведь могут быть фильтры, верно? — Я осторожно кивнул. — Свет мы тоже применять не будем, она могла надеть экранирующие контактные линзы. — Я снова кивнул, одновременно пытаясь понять, к чему он ведет, — Знаете, когда-то я читал одну книгу… И почерпнул из нее идею, так что — спасибо. — Он отдал честь указательным пальцем.
Он снова повернулся и быстрым шагом, укрываясь от возможного выстрела в тени плотно стоящих машин, пошел в сторону перекрестка, через который должен был проехать микроавтобус с деньгами. И ловушкой. Я тоже перешел в тень и сел в складное матерчатое кресло. Подошел Будда, медленно опустился на другое такое же и потер ладони о штаны.
— Что-нибудь вроде раскаяния тебя устроит? — примирительно спросил он. — Не могу сказать, почему мне постоянно хочется на тебя нападать. — Он пожал плечами. — Есть в тебе что-то такое… — Он потер нос ладонью.
— Могу тебе сказать, что это такое, прежде чем ты снова на меня накинешься, а потом будешь каяться.
Если бы ты немного подумал, то пришел бы к выводу, что люди тратят зря множество времени и сил на разговоры об очевидных вещах. Понимаешь? Например, увидев застреленного гарпуном симпатичного дельфина, начинают вопить: «Ах, какое прекрасное животное! Как можно быть столь жестоким?! Что за садизм!» Я этого не выношу. Или сделай что-нибудь, чтобы ограничить охоту, или закрой пасть. Не поднимай пену. Понимаешь? — Я бросил наполовину выкуренную сигарету на асфальт и затоптал каблуком. — Естественно, я не в состоянии активно заниматься всем, что меня волнует, и потому молчу. А если кто-то настойчиво домогается моего мнения по подобного рода вопросу, я говорю, что думаю, и в итоге оказываюсь самоуверенным грубияном. С этим я ничего не могу поделать. Когда-то давно я пытался объяснять, почему я поступаю так, а не иначе, но столь же давно от этого отказался, поняв, что до дурака все равно не дойдет, а умный рано или поздно поймет сам.
— А я? — с притворной тревогой спросил он.
— У тебя уже есть все данные, выбирай. — Я высунулся над крышей одной из машин и посмотрел на окно. Ничего не происходило. — Но знаешь, лучше уж будь собой, если не можешь…
— Зараза… — проворчал он. — С таким характером ты не мог бы заниматься ни одной приличной профессией. Ты не согласился бы ни с одним начальником и прикончил бы всех подчиненных! С таким… — тут ему что-то пришло в голову. — Почему ты стал детективом?
Мне не хватило одной миллионной доли секунды, чтобы проворчать в ответ нечто отнюдь не в братском тоне, но я вдруг понял, что уже несколько раз отвечал подобным образом человеку, который меня совершенно не знал и у которого при подобном общении не было никаких шансов меня узнать. Я еще раз выглянул над крышами машин, и на этот раз мне повезло — в окне мелькнуло темное пятно, кажется, лицо в маске. «На черта ей маска», — подумал я.
— Ты же сам сказал — я не мог быть никем другим. Думаю, что Господь сотворил не только комаров, змей, коров, горы, но и меня — детектива. Комары должны кусать и пить кровь, а у меня нет выхода — я должен везде лазить и вынюхивать…
Будда совершенно неожиданно рассмеялся. Я удивленно замолчал. Прежде чем я успел разозлиться, он махнул рукой.
— Комары-самцы не кусают людей, только самки, — сказал он, с трудом сдерживая смех. — Извини, если я разрушил твои логические построения…
— Врешь?..
— Уж точно нет. — Не подлежало сомнению, что он знает, что говорит.
— Гм?
— Так что тебе придется либо сменить мотивацию своих поступков…
— Нет, я сменю лишь пример. Итак, как я говорил — аист вынужден носить детей, и ничего не может с этим поделать, а я должен везде лазить и вынюхивать. Это соответствует моему темпераменту…
— Вам звонит детектив Крабин! — прервал меня чей-то голос сбоку. Другой полицейский, не тот, с которым мы познакомились у первого кордона, сунул мне под нос трубку. — Говорите…
— Йитс…
— Все, конец, прошло гладко, лучше некуда. Мы забираем нашу киднепершу в комиссариат. Она вас интересует?
— Нет, если есть возможность поговорить с ее мужем.
— Минуточку… — Шум в трубке стих, Крабин отключил микрофон — видимо, чтобы спросить о муже задержанной. Через две минуты снова послышался его голос. — Она утверждает, что ее муж исчез месяца два назад. Так что?
— В таком случае мне хотелось бы задать ей несколько вопросов. Если, конечно, вы не будете против, — добавил я.
— Нет проблем. Приезжайте во второй комиссариат.
— Спасибо. — Я вернул трубку полицейскому и поблагодарил улыбкой и кивком.
Кивнув еще раз, на этот раз Будде, я направился к автомобилю, он за мной. Одновременно вокруг началась суматоха, будто кто-то — наверняка Крабин — неожиданно привел в действие скрытые до этого резервы. Рявкнули двигатели транспортеров, через снятый кордон хлынули толпы жителей района и обычных зевак, желающих увидеть место, где едва что-то не случилось. Толпа сгущалась по мере того, как мы приближались к машине, последние метры приходилось лавировать, чтобы нас снова не оттеснили к уже несуществующей второй линии оцепления. До «бастаада» оставалось четыре или пять метров, когда отозвался сигнал в часах, я рванулся сильнее, но у меня не было шансов добраться до телефона. Хорошо, что мне удалось дотянуться рукой до панели и включить запись. Меня рассмешил вид толпы жадных до сенсаций горожан, которые, вытаращив глаза, валили к месту СОБЫТИЯ, где они надеялись увидеть нечто, о чем через пятнадцать минут будут говорить в местных новостях, а потом — если повезет — даже в национальных информационных выпусках.
— Не тащите туда женщину. — Я схватил за плечо ближайшего мужчину, которого волочила за собой возбужденная от нетерпения жена. — Их еще не поймали, как раз началась перестрелка, я сам оттуда сматываюсь.
— Джейн? Ты слышала? — Женщина рванула мужа за собой так, что у того откинулась назад голова. — Говорят, там стреляют…
Он исчез из зоны досягаемости моего слуха, несколько его соседей тоже заторопились, и передо мной неожиданно открылся путь к машине. Я радостно нырнул внутрь, откуда уже спокойно наблюдал за борьбой Будды с толпой зевак. Я провел так несколько приятных минут, машина раскачивалась под напором тел, «бастаад» сам убрал выступающие из кузова элементы — объективы камер, штырь антенны. Еще через несколько минут спортивная подготовка Будды взяла верх над редеющей толпой, и он свалился на сиденье, хихикая с закрытым ртом. У нас все еще не было шансов тронуться с места. Я включил запись.
— Алло, мистер Йитс, это Дембски, вы должны меня помнить. Наверняка помните. Так вот, разговор с вами заставил меня более энергично заняться поисками следов моего предка. Оказывается, их не так уж и мало. Например, я нашел два следа от 1991 года. В одном некий Кромски достаточно высоко оценивает Юджина, а второй — это нечто вроде наброска на тему ситуации в, как тогда говорили, развлекательной литературе. Вот, тут… — на мгновение голос смолк, видимо, он искал листок с записанными данными, — есть… Черт… Си-ми-ке-вич… Может, немного иначе, не знаю. Во всяком случае, он написал, цитирую: «… в числе многих… стоит упомянуть о ремесленнике слова…» Как вам нравится? Пока все, буду вас информировать и рассчитываю, что и вы тоже, если вам что-то попадется. До свидания.
— Что это?
Я пытался поймать какую-то мысль, возникшую у меня в мозгу, пока я прослушивал запись, но возглас Будды ее спугнул. Тем не менее я некоторое время молчал, глядя через переднее стекло на спины зевак.
— Я тебе уже говорил… А может, не тебе, а Пиме? Это потомок одного типа, который меня выдумал почти сто лет назад.
— Я бы его застрелил, — тотчас же бросил Будда. Мне показалось, что в его словах кроется некий подтекст.
— Ты? Почему? Потому, что он меня выдумал, или потому, что он меня достает?
— Да ладно, шучу. — Он недовольно покачал головой. — Ты же вроде бы понимаешь шутки? Почему ты так из-за него беспокоишься? Это же явный псих. Неужели не понимаешь?
«Понимаю, — подумал я. — Псих. Ну конечно. Издал в прошлом веке несколько повестей лишь затем, чтобы теперь делать из меня дурака. Литературный маньяк, раздвоение личности и все такое прочее. Все просто, за исключением одной мелочи — как он это сделал? Путешествующий во времени псих. А с другой стороны, откуда это озабоченное выражение на лице Будды, эти морщинки вокруг глаз, которые появляются почти помимо желания человека, когда он размышляет над какой-то серьезной проблемой? Почему он столь остро реагирует на не столь уж существенное событие?»
Я нажал на стартер. Монитор заднего вида показывал, что река, ручей, поток любителей сенсаций иссяк. Я нашел на плане города полицейский участок Крабина, подтвердил выбранный компом маршрут и задом выехал на дорогу. Ничто уже не говорило о том, что десять минут назад несколько десятков стволов целились два или три окна, что, может быть, даже несколько тысяч человек вглядывались в дом, приглушенным шепотом соревнуясь в сочувствии бедным детям и их родителям, а по сути, ждали луж крови на асфальте, эффектно изломанных тел, подстреленных меткой пулей, крепких слов и соленых слез.
Эпизод. Микроскопическое развлечение, маленький мазок на картине жизни, возможно, даже необходимый на ней, как маленькое пятнышко светлой краски на портрете, придающее ему выразительность. Нужно было быть идиотом, чтобы из-за этого переживать. Наверняка. Я столько уже раз мысленно перетряхивал эту тему, что вывод был очевиден. Так же как и уверенность том, что я еще не раз назову себя идиотом.
6
7
8
— Через несколько минут автобус въедет в гараж. — Он повернулся, но тут же снова посмотрел на меня. — Мы отказались от газа, у нее ведь могут быть фильтры, верно? — Я осторожно кивнул. — Свет мы тоже применять не будем, она могла надеть экранирующие контактные линзы. — Я снова кивнул, одновременно пытаясь понять, к чему он ведет, — Знаете, когда-то я читал одну книгу… И почерпнул из нее идею, так что — спасибо. — Он отдал честь указательным пальцем.
Он снова повернулся и быстрым шагом, укрываясь от возможного выстрела в тени плотно стоящих машин, пошел в сторону перекрестка, через который должен был проехать микроавтобус с деньгами. И ловушкой. Я тоже перешел в тень и сел в складное матерчатое кресло. Подошел Будда, медленно опустился на другое такое же и потер ладони о штаны.
— Что-нибудь вроде раскаяния тебя устроит? — примирительно спросил он. — Не могу сказать, почему мне постоянно хочется на тебя нападать. — Он пожал плечами. — Есть в тебе что-то такое… — Он потер нос ладонью.
— Могу тебе сказать, что это такое, прежде чем ты снова на меня накинешься, а потом будешь каяться.
Если бы ты немного подумал, то пришел бы к выводу, что люди тратят зря множество времени и сил на разговоры об очевидных вещах. Понимаешь? Например, увидев застреленного гарпуном симпатичного дельфина, начинают вопить: «Ах, какое прекрасное животное! Как можно быть столь жестоким?! Что за садизм!» Я этого не выношу. Или сделай что-нибудь, чтобы ограничить охоту, или закрой пасть. Не поднимай пену. Понимаешь? — Я бросил наполовину выкуренную сигарету на асфальт и затоптал каблуком. — Естественно, я не в состоянии активно заниматься всем, что меня волнует, и потому молчу. А если кто-то настойчиво домогается моего мнения по подобного рода вопросу, я говорю, что думаю, и в итоге оказываюсь самоуверенным грубияном. С этим я ничего не могу поделать. Когда-то давно я пытался объяснять, почему я поступаю так, а не иначе, но столь же давно от этого отказался, поняв, что до дурака все равно не дойдет, а умный рано или поздно поймет сам.
— А я? — с притворной тревогой спросил он.
— У тебя уже есть все данные, выбирай. — Я высунулся над крышей одной из машин и посмотрел на окно. Ничего не происходило. — Но знаешь, лучше уж будь собой, если не можешь…
— Зараза… — проворчал он. — С таким характером ты не мог бы заниматься ни одной приличной профессией. Ты не согласился бы ни с одним начальником и прикончил бы всех подчиненных! С таким… — тут ему что-то пришло в голову. — Почему ты стал детективом?
Мне не хватило одной миллионной доли секунды, чтобы проворчать в ответ нечто отнюдь не в братском тоне, но я вдруг понял, что уже несколько раз отвечал подобным образом человеку, который меня совершенно не знал и у которого при подобном общении не было никаких шансов меня узнать. Я еще раз выглянул над крышами машин, и на этот раз мне повезло — в окне мелькнуло темное пятно, кажется, лицо в маске. «На черта ей маска», — подумал я.
— Ты же сам сказал — я не мог быть никем другим. Думаю, что Господь сотворил не только комаров, змей, коров, горы, но и меня — детектива. Комары должны кусать и пить кровь, а у меня нет выхода — я должен везде лазить и вынюхивать…
Будда совершенно неожиданно рассмеялся. Я удивленно замолчал. Прежде чем я успел разозлиться, он махнул рукой.
— Комары-самцы не кусают людей, только самки, — сказал он, с трудом сдерживая смех. — Извини, если я разрушил твои логические построения…
— Врешь?..
— Уж точно нет. — Не подлежало сомнению, что он знает, что говорит.
— Гм?
— Так что тебе придется либо сменить мотивацию своих поступков…
— Нет, я сменю лишь пример. Итак, как я говорил — аист вынужден носить детей, и ничего не может с этим поделать, а я должен везде лазить и вынюхивать. Это соответствует моему темпераменту…
— Вам звонит детектив Крабин! — прервал меня чей-то голос сбоку. Другой полицейский, не тот, с которым мы познакомились у первого кордона, сунул мне под нос трубку. — Говорите…
— Йитс…
— Все, конец, прошло гладко, лучше некуда. Мы забираем нашу киднепершу в комиссариат. Она вас интересует?
— Нет, если есть возможность поговорить с ее мужем.
— Минуточку… — Шум в трубке стих, Крабин отключил микрофон — видимо, чтобы спросить о муже задержанной. Через две минуты снова послышался его голос. — Она утверждает, что ее муж исчез месяца два назад. Так что?
— В таком случае мне хотелось бы задать ей несколько вопросов. Если, конечно, вы не будете против, — добавил я.
— Нет проблем. Приезжайте во второй комиссариат.
— Спасибо. — Я вернул трубку полицейскому и поблагодарил улыбкой и кивком.
Кивнув еще раз, на этот раз Будде, я направился к автомобилю, он за мной. Одновременно вокруг началась суматоха, будто кто-то — наверняка Крабин — неожиданно привел в действие скрытые до этого резервы. Рявкнули двигатели транспортеров, через снятый кордон хлынули толпы жителей района и обычных зевак, желающих увидеть место, где едва что-то не случилось. Толпа сгущалась по мере того, как мы приближались к машине, последние метры приходилось лавировать, чтобы нас снова не оттеснили к уже несуществующей второй линии оцепления. До «бастаада» оставалось четыре или пять метров, когда отозвался сигнал в часах, я рванулся сильнее, но у меня не было шансов добраться до телефона. Хорошо, что мне удалось дотянуться рукой до панели и включить запись. Меня рассмешил вид толпы жадных до сенсаций горожан, которые, вытаращив глаза, валили к месту СОБЫТИЯ, где они надеялись увидеть нечто, о чем через пятнадцать минут будут говорить в местных новостях, а потом — если повезет — даже в национальных информационных выпусках.
— Не тащите туда женщину. — Я схватил за плечо ближайшего мужчину, которого волочила за собой возбужденная от нетерпения жена. — Их еще не поймали, как раз началась перестрелка, я сам оттуда сматываюсь.
— Джейн? Ты слышала? — Женщина рванула мужа за собой так, что у того откинулась назад голова. — Говорят, там стреляют…
Он исчез из зоны досягаемости моего слуха, несколько его соседей тоже заторопились, и передо мной неожиданно открылся путь к машине. Я радостно нырнул внутрь, откуда уже спокойно наблюдал за борьбой Будды с толпой зевак. Я провел так несколько приятных минут, машина раскачивалась под напором тел, «бастаад» сам убрал выступающие из кузова элементы — объективы камер, штырь антенны. Еще через несколько минут спортивная подготовка Будды взяла верх над редеющей толпой, и он свалился на сиденье, хихикая с закрытым ртом. У нас все еще не было шансов тронуться с места. Я включил запись.
— Алло, мистер Йитс, это Дембски, вы должны меня помнить. Наверняка помните. Так вот, разговор с вами заставил меня более энергично заняться поисками следов моего предка. Оказывается, их не так уж и мало. Например, я нашел два следа от 1991 года. В одном некий Кромски достаточно высоко оценивает Юджина, а второй — это нечто вроде наброска на тему ситуации в, как тогда говорили, развлекательной литературе. Вот, тут… — на мгновение голос смолк, видимо, он искал листок с записанными данными, — есть… Черт… Си-ми-ке-вич… Может, немного иначе, не знаю. Во всяком случае, он написал, цитирую: «… в числе многих… стоит упомянуть о ремесленнике слова…» Как вам нравится? Пока все, буду вас информировать и рассчитываю, что и вы тоже, если вам что-то попадется. До свидания.
— Что это?
Я пытался поймать какую-то мысль, возникшую у меня в мозгу, пока я прослушивал запись, но возглас Будды ее спугнул. Тем не менее я некоторое время молчал, глядя через переднее стекло на спины зевак.
— Я тебе уже говорил… А может, не тебе, а Пиме? Это потомок одного типа, который меня выдумал почти сто лет назад.
— Я бы его застрелил, — тотчас же бросил Будда. Мне показалось, что в его словах кроется некий подтекст.
— Ты? Почему? Потому, что он меня выдумал, или потому, что он меня достает?
— Да ладно, шучу. — Он недовольно покачал головой. — Ты же вроде бы понимаешь шутки? Почему ты так из-за него беспокоишься? Это же явный псих. Неужели не понимаешь?
«Понимаю, — подумал я. — Псих. Ну конечно. Издал в прошлом веке несколько повестей лишь затем, чтобы теперь делать из меня дурака. Литературный маньяк, раздвоение личности и все такое прочее. Все просто, за исключением одной мелочи — как он это сделал? Путешествующий во времени псих. А с другой стороны, откуда это озабоченное выражение на лице Будды, эти морщинки вокруг глаз, которые появляются почти помимо желания человека, когда он размышляет над какой-то серьезной проблемой? Почему он столь остро реагирует на не столь уж существенное событие?»
Я нажал на стартер. Монитор заднего вида показывал, что река, ручей, поток любителей сенсаций иссяк. Я нашел на плане города полицейский участок Крабина, подтвердил выбранный компом маршрут и задом выехал на дорогу. Ничто уже не говорило о том, что десять минут назад несколько десятков стволов целились два или три окна, что, может быть, даже несколько тысяч человек вглядывались в дом, приглушенным шепотом соревнуясь в сочувствии бедным детям и их родителям, а по сути, ждали луж крови на асфальте, эффектно изломанных тел, подстреленных меткой пулей, крепких слов и соленых слез.
Эпизод. Микроскопическое развлечение, маленький мазок на картине жизни, возможно, даже необходимый на ней, как маленькое пятнышко светлой краски на портрете, придающее ему выразительность. Нужно было быть идиотом, чтобы из-за этого переживать. Наверняка. Я столько уже раз мысленно перетряхивал эту тему, что вывод был очевиден. Так же как и уверенность том, что я еще не раз назову себя идиотом.
6
Крабин разговаривал по телефону, но разговор явно не занимал полностью всех его мыслей — видимо, он выслушивал брюзжание начальника. Едва мы перешагнули порог комиссариата, как он заметил нас через стекло и широким жестом пригласил в свой аквариум. Прежде чем мы успели войти, он положил трубку и открыл дверцу холодильника.
— Чего-нибудь освежающего? — спросил он. — Кока, джус, легкое пиво?
— Без прилагательных, — попросил я, усаживаясь на стул и закуривая.
— Сок, если можно, — впервые обратился к Крабину Будда.
Получив каждый по банке, мы оба почти одновременно щелкнули крышками. Услышав звук льющейся в горло жидкости, пахнущей словно трюм корабля для перевозки фруктов, я почувствовал, как мой пищевод судорожно сжался, выбросив небольшую, к счастью, порцию желудочного сока. Я залил ее пивом. Некоторое время внутри меня шла острая борьба, я предложил перемирие, и мне даже удалось настоять на своих условиях — желудочный сок отступил, а я отставил в сторону пиво.
— Ну, теперь мы можем спокойно поговорить… — Полицейский замолчал, хмуря брови. — А собственно, о чем?
— Я ищу Джереми Красински, — вежливо сказал я.
— А… ну да, да… — «вспомнил» он. — Что ж, к счастью, он меня больше не интересует. Знаете, бывают такие ничего не представляющие собой личности, которые всю жизнь ждут своего великого мгновения. И никогда не дожидаются.
— Не знаю никого, кто бы дождался. — Я заметил, что моя рука нарушает перемирие, потянувшись к банке, и с интересом стал ждать реакции желудка. Тот, похоже, прозевал момент, и пиво полилось в пищевод. — Дело не в том, чтобы дождаться такого дня, а в том, чтобы вообще его ждать.
Некоторое время Крабин переваривал мой ответ. Затем полез одной рукой в карман, а другую протянул к консоли и ткнул пальцем в загоревшийся сигнал вызова.
— С такой философией, наверное, легче жить? — спросил он, закуривая от обычной одноразовой зажигалки из ядовито-оранжевого пластика.
— Легче ждать. — Я сменил тему. — Красински, может быть, и не слишком высокого полета птица, но вы его хоть как-то знаете…
— А, это из-за жены, — пояснил Крабин. — За последние трое суток мы сумели кое-что выяснить у соседей. А вы? — Он посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Будду.
— Я… — по-идиотски заикнулся Будда, совсем как ученик, которого вызвали отвечать как раз в тот момент, когда он разглядывал открытые коленки подружки с соседней парты. Крабин тут же посмотрел на него внимательнее. Будда окончательно сломался. Я даже не пытался прийти ему на помощь. — Я заказчик…
— Мистер Гамильтон ищет Красински по причине самого тривиального долга, выражающегося пятизначной суммой.
— Гм? Я был уверен, что вы из одной фирмы, — укоризненно сказал Крабин.
— Прошу прощения. Мне следовало представить его раньше. — Я поднял обе руки, призывая небеса в свидетели своей доброй воли. — Просто сама ситуация застигла меня несколько врасплох, прежде чем я успел выяснить, что и как, дело уже дошло до освобождения заложников. Кстати, а они вообще были?
— Где там! Как я и предполагал — наивная ученица юбственного мужа. Возможно, эта глупая идея пришла в голову ему, а когда он от нее сбежал, она решила идею реализовать. Точно я еще не знаю. Хотите ее видеть?
Мне не требовалось обладать слухом директора Лакала, чтобы понять, что это предложение относится только ко мне. Я кивнул.
— Мистер Гамильтон меня подождет, — сказал я, глядя на Будду. — Жди меня в ближайшем баре направо от комиссариата.
Он с готовностью вскочил и, не прощаясь, выбежал из стеклянного кабинета, хозяин которого задумчиво молчал, закусив нижнюю губу. Я стряхнул пепел, поковырялся кончиком сигареты в пепельнице, собрав ее содержимое в изящный конус, затянулся и снова подправил форму кучки пепла, а Крабин продолжал молчать. Я старался не совершать резких движений и дышать тихо — опыт научил меня, что из подобного оцепенения выходят либо с какой-то информацией на устах, либо без нее. Я докурил сигарету. Крабин, не оценив моего самопожертвования, встал и предложил:
— Ну, пошли к ней.
Мы прошли через помещение, полное полицейских, в штатском и в форме, и почти каждый тащил кого-то за собой. Ощущение было такое, будто после вынужденного перерыва все бросились ловить преступников, наверстывая упущенное. Ругательства и угрозы перемежались приказами и вопросами: «Садись, приятель!», «Выверни карманы!», «Аэточье?», «Откуда это у тебя?», «Не твое собачье дело!», «Где мой адвокат?».
— Довольствуетесь стопроцентной раскрываемостью или хотите добиться большего? — Я догнал продирающегося сквозь толпу Крабина.
Он повернулся ко мне и широко улыбнулся, явно радуясь тому впечатлению, которое произвело на меня увиденное.
— Неплохо, а?.. — Он ударился плечом о спину слегка возвышавшегося над толпой парня с черными, стянутыми в несколько конских хвостов волосами. Тот резко обернулся, Крабин тоже. — Прошу прощения, — бросил он и двинулся в обход опоздавшего на несколько поколений хиппи.
— Ах ты дерьмо… — начал было парень, но не успел ни договорить, ни сделать что-либо еще.
Правая рука Крабина метнулась вперед и вверх, словно молния. Я подумал, что он ударит растопыренными пальцами в глаза нахалу, но прежде чем моя мысль успела сформироваться до конца, детектив применил довольно оригинальный прием — средний и безымянный пальцы вонзились в нижние веки, мизинец и указательный погрузились в щеки, вынуждая хиппи раскрыть рот, но большой палец, упиравшийся снизу в мягкую часть подбородка, удерживал рот жертвы полуоткрытым. Крабин приблизил лицо к вытаращенным глазам ошеломленного парня.
— Да, согласен, тут грязно, — процедил он. — Но только потому, что нам приходится держать тут всякие отбросы вроде тебя. Иначе здесь было бы чисто, мило и приятно. Даже ты, вонючий помет, постригся бы и помылся, прежде чем являться к нам на беседу. И все было бы просто прекрасно! — Он на секунду сильнее надавил всеми пятью пальцами, резко встряхнул хиппи и отпустил его лицо.
— Я буду жаловаться, — прохрипел парень, потирая глаза рукавом обшитой густой бахромой куртки. — Я приду с адвокатом…
Крабин, который уже успел сделать шаг вперед, остановился и повернулся к плачущей жертве.
— Попробуй, — коротко сказал он и пошел дальше, а я вынужден был мысленно признать, что никогда не слышал лучшего исполнения классической угрозы-приказа-обещания-предложения. Я наверняка бы не воспользовался советом Крабина; мускулистый хиппи тоже не был похож на идиота, он даже не стал бросать угрозы в спину победителю, что в общем-то было обычным делом для таких, как он. Неожиданно у меня возникло непреодолимое желание повторить прием Крабина. Я был выше его, и пальцы мои наверняка были Длиннее, но я трусливо отказался от шанса потренироваться на живой модели. Что ж, в конце концов, всегда остается зеркало…
Крабин уже стоял возле решетки, отделявшей помещение полицейского участка от той его незаменимой составляющей, которая называется изолятором. Он держал цифровой ключ возле щели замка и ждал меня. Я махнул рукой — мол, уже иду, и ускорил шаг. Крабин вставил ключ в щель и сразу же выдернул. Невидимые магниты выпустили из своих объятий засовы, и решетка с мягким щелчком открылась. Пройдя несколько шагов по коридору, мы остановились перед дверью, кажется, перед второй, считая от решетки. Крабин посмотрел на меня, и мне снова показалось, будто он хочет мне что-то сказать, но он снова промолчал. Открыв дверь камеры, он вошел первым. Я шагнул следом. Жена Красински, бывшая служащая полиции и неудачливая — к счастью, прежде всего для себя самой — похитительница детей, сидела на койке, обхватив руками колени и всем своим видом изображая раскаяние. Густые волосы полностью заслоняли лицо, а когда она подняла голову, я понял, что мне хотел сказать Крабин. Глаза! Маленькие и посаженные столь близко друг от друга, что она могла бы обоими смотреть в телескоп. Я в жизни не видел столько злобы в чертах лица. Похоже, она постоянно злилась на весь мир, не исключая самой себя. Одна из тех, которые страстно любят читать руководства по сексологии как для женщин, так и для мужчин, и лишь затем, чтобы случайно не воспользоваться содержащимися в них советами. Она окинула взглядом Крабина, затем долго рассматривала меня, но я не ощутил ничего похожего на гордость или благодарность, скорее легкий страх, что эта женщина могла бы оказаться моей знакомой.
— Оуэн Йитс… Мадлен Красински, — представил нас Крабин. — Мистер Йитс хотел бы поговорить с вашим мужем.
— Где мой адвокат?
— Не знаю, ведь вы ему звонили?
— Ничего не скажу, пока он не приедет.
— Конечно, у вас есть такое право, но я задал вопрос, совершенно не относящийся к вашему делу, так что вы могли бы нам помочь.
— Я жду адвоката! Крабин тихо вздохнул.
— Я буду помнить о вашей готовности к сотрудничеству…
— Я хочу адвоката.
— … а также о том, что вы затрудняете следствие, — закончил он.
— Где адвокат?!
— Ладно, пошли. Поговорю с ней, когда она будет уже в тюрьме штата. — Я шагнул к двери и закончил, уже через плечо: — У меня там есть знакомые надзиратели, они могут заставить говорить даже тюремный матрас.
Я вышел, внимательно прислушиваясь, но Мадлен вновь включила пленку с требованием адвоката. Крабин вышел из камеры, кипя от ярости. Если бы дверь можно было закрыть вручную, он показал бы всему миру, что такое по-настоящему хлопнуть дверью.
— Вот сука, а? — сказал Крабин, не пытаясь говорить тише. Я кивнул. — Господи, да у нее глаза горят от злобы, этот твой Красински, видимо, немалый идиот, если впустил в свой дом эту дрянь.
Я пожал плечами:
— Красински я не знаю, я его только ищу. Но — тут я с тобой согласен — эта дамочка добавила несколько колоритных черточек к портрету Джереми.
Мы вернулись в зал комиссариата. Крабин показал на свой кабинет, но мне уже нечего было там делать, о чем я и сказал Крабину.
— Оставь свои координаты, чтобы по причине прирожденной лени я не забыл сообщить тебе о чем-нибудь важном.
— Буду благодарен, — ответил я. Достав из кармана бумажник, а из него визитку с магнитной полосой, я вставил ее в ближайший телефонный аппарат. — Ясно, что в твою лень я абсолютно не верю. — Я вынул визитку, пожал руку Крабину и вышел.
— Чего-нибудь освежающего? — спросил он. — Кока, джус, легкое пиво?
— Без прилагательных, — попросил я, усаживаясь на стул и закуривая.
— Сок, если можно, — впервые обратился к Крабину Будда.
Получив каждый по банке, мы оба почти одновременно щелкнули крышками. Услышав звук льющейся в горло жидкости, пахнущей словно трюм корабля для перевозки фруктов, я почувствовал, как мой пищевод судорожно сжался, выбросив небольшую, к счастью, порцию желудочного сока. Я залил ее пивом. Некоторое время внутри меня шла острая борьба, я предложил перемирие, и мне даже удалось настоять на своих условиях — желудочный сок отступил, а я отставил в сторону пиво.
— Ну, теперь мы можем спокойно поговорить… — Полицейский замолчал, хмуря брови. — А собственно, о чем?
— Я ищу Джереми Красински, — вежливо сказал я.
— А… ну да, да… — «вспомнил» он. — Что ж, к счастью, он меня больше не интересует. Знаете, бывают такие ничего не представляющие собой личности, которые всю жизнь ждут своего великого мгновения. И никогда не дожидаются.
— Не знаю никого, кто бы дождался. — Я заметил, что моя рука нарушает перемирие, потянувшись к банке, и с интересом стал ждать реакции желудка. Тот, похоже, прозевал момент, и пиво полилось в пищевод. — Дело не в том, чтобы дождаться такого дня, а в том, чтобы вообще его ждать.
Некоторое время Крабин переваривал мой ответ. Затем полез одной рукой в карман, а другую протянул к консоли и ткнул пальцем в загоревшийся сигнал вызова.
— С такой философией, наверное, легче жить? — спросил он, закуривая от обычной одноразовой зажигалки из ядовито-оранжевого пластика.
— Легче ждать. — Я сменил тему. — Красински, может быть, и не слишком высокого полета птица, но вы его хоть как-то знаете…
— А, это из-за жены, — пояснил Крабин. — За последние трое суток мы сумели кое-что выяснить у соседей. А вы? — Он посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Будду.
— Я… — по-идиотски заикнулся Будда, совсем как ученик, которого вызвали отвечать как раз в тот момент, когда он разглядывал открытые коленки подружки с соседней парты. Крабин тут же посмотрел на него внимательнее. Будда окончательно сломался. Я даже не пытался прийти ему на помощь. — Я заказчик…
— Мистер Гамильтон ищет Красински по причине самого тривиального долга, выражающегося пятизначной суммой.
— Гм? Я был уверен, что вы из одной фирмы, — укоризненно сказал Крабин.
— Прошу прощения. Мне следовало представить его раньше. — Я поднял обе руки, призывая небеса в свидетели своей доброй воли. — Просто сама ситуация застигла меня несколько врасплох, прежде чем я успел выяснить, что и как, дело уже дошло до освобождения заложников. Кстати, а они вообще были?
— Где там! Как я и предполагал — наивная ученица юбственного мужа. Возможно, эта глупая идея пришла в голову ему, а когда он от нее сбежал, она решила идею реализовать. Точно я еще не знаю. Хотите ее видеть?
Мне не требовалось обладать слухом директора Лакала, чтобы понять, что это предложение относится только ко мне. Я кивнул.
— Мистер Гамильтон меня подождет, — сказал я, глядя на Будду. — Жди меня в ближайшем баре направо от комиссариата.
Он с готовностью вскочил и, не прощаясь, выбежал из стеклянного кабинета, хозяин которого задумчиво молчал, закусив нижнюю губу. Я стряхнул пепел, поковырялся кончиком сигареты в пепельнице, собрав ее содержимое в изящный конус, затянулся и снова подправил форму кучки пепла, а Крабин продолжал молчать. Я старался не совершать резких движений и дышать тихо — опыт научил меня, что из подобного оцепенения выходят либо с какой-то информацией на устах, либо без нее. Я докурил сигарету. Крабин, не оценив моего самопожертвования, встал и предложил:
— Ну, пошли к ней.
Мы прошли через помещение, полное полицейских, в штатском и в форме, и почти каждый тащил кого-то за собой. Ощущение было такое, будто после вынужденного перерыва все бросились ловить преступников, наверстывая упущенное. Ругательства и угрозы перемежались приказами и вопросами: «Садись, приятель!», «Выверни карманы!», «Аэточье?», «Откуда это у тебя?», «Не твое собачье дело!», «Где мой адвокат?».
— Довольствуетесь стопроцентной раскрываемостью или хотите добиться большего? — Я догнал продирающегося сквозь толпу Крабина.
Он повернулся ко мне и широко улыбнулся, явно радуясь тому впечатлению, которое произвело на меня увиденное.
— Неплохо, а?.. — Он ударился плечом о спину слегка возвышавшегося над толпой парня с черными, стянутыми в несколько конских хвостов волосами. Тот резко обернулся, Крабин тоже. — Прошу прощения, — бросил он и двинулся в обход опоздавшего на несколько поколений хиппи.
— Ах ты дерьмо… — начал было парень, но не успел ни договорить, ни сделать что-либо еще.
Правая рука Крабина метнулась вперед и вверх, словно молния. Я подумал, что он ударит растопыренными пальцами в глаза нахалу, но прежде чем моя мысль успела сформироваться до конца, детектив применил довольно оригинальный прием — средний и безымянный пальцы вонзились в нижние веки, мизинец и указательный погрузились в щеки, вынуждая хиппи раскрыть рот, но большой палец, упиравшийся снизу в мягкую часть подбородка, удерживал рот жертвы полуоткрытым. Крабин приблизил лицо к вытаращенным глазам ошеломленного парня.
— Да, согласен, тут грязно, — процедил он. — Но только потому, что нам приходится держать тут всякие отбросы вроде тебя. Иначе здесь было бы чисто, мило и приятно. Даже ты, вонючий помет, постригся бы и помылся, прежде чем являться к нам на беседу. И все было бы просто прекрасно! — Он на секунду сильнее надавил всеми пятью пальцами, резко встряхнул хиппи и отпустил его лицо.
— Я буду жаловаться, — прохрипел парень, потирая глаза рукавом обшитой густой бахромой куртки. — Я приду с адвокатом…
Крабин, который уже успел сделать шаг вперед, остановился и повернулся к плачущей жертве.
— Попробуй, — коротко сказал он и пошел дальше, а я вынужден был мысленно признать, что никогда не слышал лучшего исполнения классической угрозы-приказа-обещания-предложения. Я наверняка бы не воспользовался советом Крабина; мускулистый хиппи тоже не был похож на идиота, он даже не стал бросать угрозы в спину победителю, что в общем-то было обычным делом для таких, как он. Неожиданно у меня возникло непреодолимое желание повторить прием Крабина. Я был выше его, и пальцы мои наверняка были Длиннее, но я трусливо отказался от шанса потренироваться на живой модели. Что ж, в конце концов, всегда остается зеркало…
Крабин уже стоял возле решетки, отделявшей помещение полицейского участка от той его незаменимой составляющей, которая называется изолятором. Он держал цифровой ключ возле щели замка и ждал меня. Я махнул рукой — мол, уже иду, и ускорил шаг. Крабин вставил ключ в щель и сразу же выдернул. Невидимые магниты выпустили из своих объятий засовы, и решетка с мягким щелчком открылась. Пройдя несколько шагов по коридору, мы остановились перед дверью, кажется, перед второй, считая от решетки. Крабин посмотрел на меня, и мне снова показалось, будто он хочет мне что-то сказать, но он снова промолчал. Открыв дверь камеры, он вошел первым. Я шагнул следом. Жена Красински, бывшая служащая полиции и неудачливая — к счастью, прежде всего для себя самой — похитительница детей, сидела на койке, обхватив руками колени и всем своим видом изображая раскаяние. Густые волосы полностью заслоняли лицо, а когда она подняла голову, я понял, что мне хотел сказать Крабин. Глаза! Маленькие и посаженные столь близко друг от друга, что она могла бы обоими смотреть в телескоп. Я в жизни не видел столько злобы в чертах лица. Похоже, она постоянно злилась на весь мир, не исключая самой себя. Одна из тех, которые страстно любят читать руководства по сексологии как для женщин, так и для мужчин, и лишь затем, чтобы случайно не воспользоваться содержащимися в них советами. Она окинула взглядом Крабина, затем долго рассматривала меня, но я не ощутил ничего похожего на гордость или благодарность, скорее легкий страх, что эта женщина могла бы оказаться моей знакомой.
— Оуэн Йитс… Мадлен Красински, — представил нас Крабин. — Мистер Йитс хотел бы поговорить с вашим мужем.
— Где мой адвокат?
— Не знаю, ведь вы ему звонили?
— Ничего не скажу, пока он не приедет.
— Конечно, у вас есть такое право, но я задал вопрос, совершенно не относящийся к вашему делу, так что вы могли бы нам помочь.
— Я жду адвоката! Крабин тихо вздохнул.
— Я буду помнить о вашей готовности к сотрудничеству…
— Я хочу адвоката.
— … а также о том, что вы затрудняете следствие, — закончил он.
— Где адвокат?!
— Ладно, пошли. Поговорю с ней, когда она будет уже в тюрьме штата. — Я шагнул к двери и закончил, уже через плечо: — У меня там есть знакомые надзиратели, они могут заставить говорить даже тюремный матрас.
Я вышел, внимательно прислушиваясь, но Мадлен вновь включила пленку с требованием адвоката. Крабин вышел из камеры, кипя от ярости. Если бы дверь можно было закрыть вручную, он показал бы всему миру, что такое по-настоящему хлопнуть дверью.
— Вот сука, а? — сказал Крабин, не пытаясь говорить тише. Я кивнул. — Господи, да у нее глаза горят от злобы, этот твой Красински, видимо, немалый идиот, если впустил в свой дом эту дрянь.
Я пожал плечами:
— Красински я не знаю, я его только ищу. Но — тут я с тобой согласен — эта дамочка добавила несколько колоритных черточек к портрету Джереми.
Мы вернулись в зал комиссариата. Крабин показал на свой кабинет, но мне уже нечего было там делать, о чем я и сказал Крабину.
— Оставь свои координаты, чтобы по причине прирожденной лени я не забыл сообщить тебе о чем-нибудь важном.
— Буду благодарен, — ответил я. Достав из кармана бумажник, а из него визитку с магнитной полосой, я вставил ее в ближайший телефонный аппарат. — Ясно, что в твою лень я абсолютно не верю. — Я вынул визитку, пожал руку Крабину и вышел.
7
Сперва я полтора часа искал Будду и ждал его, а потом мы двое суток мотались по городу, пытаясь отыскать хоть какой-то след, оставшийся после Юра Хоб-бера, но не нашли ни единого — казалось, будто кто-то уничтожил все, что свидетельствовало о его пребывании в этом мире. Мы вернулись домой.
8
Я уже час приводил в порядок заметки, которые собирался развернуть в повесть, причем настолько для меня интересную, что я впервые намеревался отказаться от Оуэна Йитса в качестве главного героя. Откровенно говоря, должен признаться, что причиной тому был прежде всего мой недавний гость из Европы, принесший мне странный привет из прошлого века; другое дело, что свою идею я вынашивал больше года, и она уже начинала требовать решительных действий. Именно поэтому я разделил экран на две части, в одной я набрасывал план интриги, и это шло у меня медленно, на другую же половину я переносил сценки, фрагменты диалогов, описания героев, обрывки пейзажей и прочее, из чего в конечном счете должна была возникнуть Повесть. Собственно, я только что в очередной раз сохранил текст на диске и сидел, довольный собой, прихлебывая кофе и глядя на экран. За окном слышались голоса Пимы и Будды, разговаривавших, насколько я мог понять, о способах пересадки сирени на дикую разновидность чего-то там. Потом хлопнула калитка, радостно залаяла Феба, и кажется, даже пискнул кто-то из ее щенков. Вернулся Фил. Я затушил сигарету и подошел к окну. Фил как раз спрыгнул с колен матери, ткнул пальцем в бок Будду и помчался за Фебой, но остановился на полушаге, когда Пима открыла рот.
— А! — увидел он выражение лица матери. — Ладно, не буду бегать, но знаешь, что было, когда мы возвращались из школы? Керсой высовывался в окно все время, ага? И мистер Ингольт, знаешь, тот толстый шофер, который все время фыркает носом, а когда Но-эми как-то раз хотела…
— Фил?
— Ага, ну да, так вот… Мистер Ингольт сказал Кер-сою, чтобы он не высовывался, но Керсой не послушался, тогда мистер Ингольт так по-своему фыркнул, остановил автобус и рассказал про одного мальчика, это было неделю назад в новостях… — Он начал отдирать зубами заусенец на указательном пальце левой руки, присел и пальцем другой руки потрогал валявшуюся на дорожке гусеницу, потом поменял руки и сунул палец в рот. Одновременно он продолжал говорить, не отрывая взгляда от неба, крон деревьев, крыши, пролетающих птиц и насекомых. — Почему вы никогда не разрешаете мне смотреть ночные новости? Ой, извини, я уже кончаю, а может, ты видела? Там было про мальчика, который все время высовывался, и один раз он встретил другого мальчика, который тоже высовывался, и они ехали навстречу друг другу, и ударились головами, и вроде там была куча трупов. А мистер Ингольт…
Я спрятался за стену, чтобы они не слышали моего смеха, но видел широко раскрытые глаза Пимы и ее умоляюще протянутые руки.
— А знаешь, как зовут глухих баранов? — прервал Фила Будда.
— Мистер Ингольт… — Фил замер с открытым ртом. — Глухих баранов? Не знаю…
— ГЛУУУХИИИЕ БАРРРАААНЫ! — неожиданно взревел Будда. Пима подпрыгнула, а Феба вскочила и побежала к щенкам.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся мой сын. Отбросив мысль о том, чтобы отправиться за дом, он медленно вернулся к Пиме, поцеловал ее в щеку и посмотрел на Будду. — Подшучу над Джимом. — Он покачал головой и вдруг, что-то вспомнив, галопом помчался прочь, но тут же снова остановился в шаге от угла дома. — Мам? Думаешь, я не знаю, что мистер Ингольт над нами шутил? Он исчез из поля зрения. Феба снова радостно залаяла. Я покачал головой и вернулся к клавиатуре, но вдохновение или желание работать, а может быть, и то и другое меня покинули. Тупо посмотрев на устало моргающий курсором экран, я махнул рукой, взял термос с кофе и пошел вниз. Пима и Будда разбросали на столике бирюльки, новейшее развлечение, откопанное откуда-то из древних времен — «расслабляет, стимулирует выделение адреналина в малых дозах, успокаивает нервы, развивает реакцию и пространственное воображение», одним словом, универсальное средство, — и вглядывались в бесформенную груду палисандровых палочек, Будда — напряженно, Пима — с молитвенным выражением на лице, словно говоря: «Господи, сделай так, чтобы я случайно чего-нибудь не задела!» Я подошел к ним походкой человека, ступающего босиком по хрустальным бокалам.
— Знаете, — прошептал я, — в новостях передавали, какой-то мальчик высунулся из окна поезда и ударился головой о девочку, которая тоже высовывалась из окна?..
— Не из поезда… — пробормотала сквозь зубы Пима, поглощенная извлечением бирюльки из кучки, — а из автомобиля. И не о девочку, а о другого мальчика… — Она подняла голову и посмотрела на меня так, словно на носу у меня болтались искусственные крокодильи челюсти. Будда громко захохотал, пошатнулся и свалился со стула, толкнув столик, бирюльки загрохотали по полу. — Есть такое слово «идиотичность»? — Я пожал плечами. — Как мне еще сказать: «Твой идиотизм меня убивает»?
— А! — увидел он выражение лица матери. — Ладно, не буду бегать, но знаешь, что было, когда мы возвращались из школы? Керсой высовывался в окно все время, ага? И мистер Ингольт, знаешь, тот толстый шофер, который все время фыркает носом, а когда Но-эми как-то раз хотела…
— Фил?
— Ага, ну да, так вот… Мистер Ингольт сказал Кер-сою, чтобы он не высовывался, но Керсой не послушался, тогда мистер Ингольт так по-своему фыркнул, остановил автобус и рассказал про одного мальчика, это было неделю назад в новостях… — Он начал отдирать зубами заусенец на указательном пальце левой руки, присел и пальцем другой руки потрогал валявшуюся на дорожке гусеницу, потом поменял руки и сунул палец в рот. Одновременно он продолжал говорить, не отрывая взгляда от неба, крон деревьев, крыши, пролетающих птиц и насекомых. — Почему вы никогда не разрешаете мне смотреть ночные новости? Ой, извини, я уже кончаю, а может, ты видела? Там было про мальчика, который все время высовывался, и один раз он встретил другого мальчика, который тоже высовывался, и они ехали навстречу друг другу, и ударились головами, и вроде там была куча трупов. А мистер Ингольт…
Я спрятался за стену, чтобы они не слышали моего смеха, но видел широко раскрытые глаза Пимы и ее умоляюще протянутые руки.
— А знаешь, как зовут глухих баранов? — прервал Фила Будда.
— Мистер Ингольт… — Фил замер с открытым ртом. — Глухих баранов? Не знаю…
— ГЛУУУХИИИЕ БАРРРАААНЫ! — неожиданно взревел Будда. Пима подпрыгнула, а Феба вскочила и побежала к щенкам.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся мой сын. Отбросив мысль о том, чтобы отправиться за дом, он медленно вернулся к Пиме, поцеловал ее в щеку и посмотрел на Будду. — Подшучу над Джимом. — Он покачал головой и вдруг, что-то вспомнив, галопом помчался прочь, но тут же снова остановился в шаге от угла дома. — Мам? Думаешь, я не знаю, что мистер Ингольт над нами шутил? Он исчез из поля зрения. Феба снова радостно залаяла. Я покачал головой и вернулся к клавиатуре, но вдохновение или желание работать, а может быть, и то и другое меня покинули. Тупо посмотрев на устало моргающий курсором экран, я махнул рукой, взял термос с кофе и пошел вниз. Пима и Будда разбросали на столике бирюльки, новейшее развлечение, откопанное откуда-то из древних времен — «расслабляет, стимулирует выделение адреналина в малых дозах, успокаивает нервы, развивает реакцию и пространственное воображение», одним словом, универсальное средство, — и вглядывались в бесформенную груду палисандровых палочек, Будда — напряженно, Пима — с молитвенным выражением на лице, словно говоря: «Господи, сделай так, чтобы я случайно чего-нибудь не задела!» Я подошел к ним походкой человека, ступающего босиком по хрустальным бокалам.
— Знаете, — прошептал я, — в новостях передавали, какой-то мальчик высунулся из окна поезда и ударился головой о девочку, которая тоже высовывалась из окна?..
— Не из поезда… — пробормотала сквозь зубы Пима, поглощенная извлечением бирюльки из кучки, — а из автомобиля. И не о девочку, а о другого мальчика… — Она подняла голову и посмотрела на меня так, словно на носу у меня болтались искусственные крокодильи челюсти. Будда громко захохотал, пошатнулся и свалился со стула, толкнув столик, бирюльки загрохотали по полу. — Есть такое слово «идиотичность»? — Я пожал плечами. — Как мне еще сказать: «Твой идиотизм меня убивает»?