Страница:
– Больных нет? – прервал старлея Сапега.
– Нет!
– А кто в нарядах и на выезде, я сам знаю. Товарищи солдаты, с этого дня вместо старшего лейтенанта Тихонова командиром третьего взвода назначается лейтенант Максим Михайленко. Вопросы?
Их не было. Капитан ушел, и Максим оказался наедине с первым своим взводом.
Заслушав доклады командиров отделений, он вместе с ними осмотрел расположение взвода, кровати и тумбочки.
– Командир первого отделения, вы сегодня убираетесь в расположении. Полы нужно вымыть с мылом. Второе отделение – на чистку оружия, вечером я проверяю. Третье – …
– Мы вчера уже чистили стволы, – наглым голосом прервал лейтенанта рослый контрактник, младший сержант в краповом берете. – И по графику отделению послезавтра в наряд по роте и по столовой.
– Товарищ младший сержант, – снизу вверх посмотрел на наглеца Михайленко, – будете говорить, когда я разрешу. Все вопросы и жалобы на тяготы службы после построения.
– Все такие строгие, хоть в армии не служи, – продолжил сержант, явно проверяя лейтенанта на прочность.
Вспомнив совет Екимова, Максим сделал полшага в сторону командира отделения и левым хуком впечатал кулак в скулу подчиненного. Младший сержант, однако, не растерялся и, перехватив запястье его руки, коленом ударил лейтенанта в диафрагму, а затем правой рукой в ухо. Михайленко на минуту потерял равновесие и присел на одно колено.
«Хорошенький экзамен, – пронеслось в его голове. – Можно вещи собирать и домой ехать, если не сдам. Зря, значит, пять лет маялся в казарме и не запомнил то, о чем Мацко предупреждал. И этот, как его… Екимов. Неужели пора ставить крест на всем?»
В этот момент Максим увидел ногу, которая шла аккурат в его в висок. Перехватив ее рукой и подскочив, Михайленко одновременно ударил сержанта снизу в челюсть, а затем носком берца по голени ноги. Сержант упал, как срубленная береза.
– Что тут? – раздался позади голос ротного. – Взвод, разойтись. Командиры отделений, командир взвода, за мной.
Показав рукой, ротный быстро направился в глубь завода.
– Я, – зло начал Сапега, построив всех четверых перед собой, – не могу понять три вещи в этой жизни. Всего три! Почему самолеты летают и не машут крыльями! Почему корабли железные – и не тонут! И как можно быть такими раздолбаями, как вы! Кто начал драку?
– Я! – коротко ответил Михайленко.
– Причина?
– Занятие рукопашным боем с личным составом.
– Ах, так ты личному составу приемы показывал. Это так? – спросил он у сержантов.
– Так точно, товарищ капитан.
– И как?
– Неплохие приемы, – потирая челюсть, ответил краповик.
– Михайленко, – продолжил капитан, – вы поставили задачи всем отделениям?
– Кроме третьего.
– Третье завтра с вами сопровождать инженерную разведку поедет, пусть отсыпается сегодня. Бегом выполнять распоряжение командира взвода!
Сержантский состав быстро ретировался.
– Михайленко, ты мозги трахать будешь подружкам своим, а мне даже не пробуй. Очень ты плохо начал. Мне дежурный доложил, с чего все затеялось. Поверь, это можно было разрулить и словами, а не… Представь, что было бы, если б он тебя накаутировал!
– Я бы уволился.
– Хренушки! Сначала бы пять лет контракта отслужил, зная, что личный состав тебя не уважает. Надо немного мозгами думать. Помни: кулаки – это тогда, когда словами уже решить ничего нельзя. А у тебя была возможность. Более того, младший сержант Логинов – из тех, кто выстебывается перед бойцами, но многого, включая угрозу увольнения, боится как огня.
6. Инженерная разведка и одни похороны
7. Советская военная угроза
– Нет!
– А кто в нарядах и на выезде, я сам знаю. Товарищи солдаты, с этого дня вместо старшего лейтенанта Тихонова командиром третьего взвода назначается лейтенант Максим Михайленко. Вопросы?
Их не было. Капитан ушел, и Максим оказался наедине с первым своим взводом.
Заслушав доклады командиров отделений, он вместе с ними осмотрел расположение взвода, кровати и тумбочки.
– Командир первого отделения, вы сегодня убираетесь в расположении. Полы нужно вымыть с мылом. Второе отделение – на чистку оружия, вечером я проверяю. Третье – …
– Мы вчера уже чистили стволы, – наглым голосом прервал лейтенанта рослый контрактник, младший сержант в краповом берете. – И по графику отделению послезавтра в наряд по роте и по столовой.
– Товарищ младший сержант, – снизу вверх посмотрел на наглеца Михайленко, – будете говорить, когда я разрешу. Все вопросы и жалобы на тяготы службы после построения.
– Все такие строгие, хоть в армии не служи, – продолжил сержант, явно проверяя лейтенанта на прочность.
Вспомнив совет Екимова, Максим сделал полшага в сторону командира отделения и левым хуком впечатал кулак в скулу подчиненного. Младший сержант, однако, не растерялся и, перехватив запястье его руки, коленом ударил лейтенанта в диафрагму, а затем правой рукой в ухо. Михайленко на минуту потерял равновесие и присел на одно колено.
«Хорошенький экзамен, – пронеслось в его голове. – Можно вещи собирать и домой ехать, если не сдам. Зря, значит, пять лет маялся в казарме и не запомнил то, о чем Мацко предупреждал. И этот, как его… Екимов. Неужели пора ставить крест на всем?»
В этот момент Максим увидел ногу, которая шла аккурат в его в висок. Перехватив ее рукой и подскочив, Михайленко одновременно ударил сержанта снизу в челюсть, а затем носком берца по голени ноги. Сержант упал, как срубленная береза.
– Что тут? – раздался позади голос ротного. – Взвод, разойтись. Командиры отделений, командир взвода, за мной.
Показав рукой, ротный быстро направился в глубь завода.
– Я, – зло начал Сапега, построив всех четверых перед собой, – не могу понять три вещи в этой жизни. Всего три! Почему самолеты летают и не машут крыльями! Почему корабли железные – и не тонут! И как можно быть такими раздолбаями, как вы! Кто начал драку?
– Я! – коротко ответил Михайленко.
– Причина?
– Занятие рукопашным боем с личным составом.
– Ах, так ты личному составу приемы показывал. Это так? – спросил он у сержантов.
– Так точно, товарищ капитан.
– И как?
– Неплохие приемы, – потирая челюсть, ответил краповик.
– Михайленко, – продолжил капитан, – вы поставили задачи всем отделениям?
– Кроме третьего.
– Третье завтра с вами сопровождать инженерную разведку поедет, пусть отсыпается сегодня. Бегом выполнять распоряжение командира взвода!
Сержантский состав быстро ретировался.
– Михайленко, ты мозги трахать будешь подружкам своим, а мне даже не пробуй. Очень ты плохо начал. Мне дежурный доложил, с чего все затеялось. Поверь, это можно было разрулить и словами, а не… Представь, что было бы, если б он тебя накаутировал!
– Я бы уволился.
– Хренушки! Сначала бы пять лет контракта отслужил, зная, что личный состав тебя не уважает. Надо немного мозгами думать. Помни: кулаки – это тогда, когда словами уже решить ничего нельзя. А у тебя была возможность. Более того, младший сержант Логинов – из тех, кто выстебывается перед бойцами, но многого, включая угрозу увольнения, боится как огня.
6. Инженерная разведка и одни похороны
Перед медленно передвигающимся бэтээром прикрытия из отделения комвзвода Михайленко шли с минно-розыскной собачкой три бойца инженерной роты. Один из солдат, в наушниках, маленький, и оттого несуразно большими казались на нем сапоги, шел наперевес с миноискателем.
– Товарищ лейтенант, – обратился к Максиму пулеметчик отделения, из старослужащих, – а вы знаете любимую поговорку саперов нашей бригады?
– Ну?
– Одна нога здесь – другая там, – засмеялся боец, глядя на оглянувшихся солдат инженерной роты.
– Сплюнь, – ответил Максим.
– Нет, правда, такая поговорка есть.
– Чтоб ноги были там, где им надо быть, по сторонам лучше смотри, – уже серьезно сказал Михайленко, и солдат смолк.
Из жилых домов, справа от бронетранспортера, вышел местный милиционер.
– Салам, – махнул он рукой командиру отделения сержанту Андрею Васнецову.
– Саламчик, Руслан, – ответил тот. – У нас новый командир взвода, лейтенант Михайленко.
– Я Руслан, – протянул он Максиму руку. – Сегодня иду с вами. Каждый раз кто-то из наших вас сопровождает.
– Зачем?
– Приказ, – ответил улыбающийся чеченский милиционер. – Там, наверху, кто-то считает, что с местным вас не тронут.
– И что? Не трогают?
– Ага, как же. У нас потерь много, – погрустнел Руслан и стер ногой ком земли, прилипший к берцам. – Правда, еще ни разу, когда вас сопровождаем, нападений не было, но все когда-нибудь в первый раз происходит.
Словно услышав реплику чеченца, идущий впереди бэтээра боец с собакой поднял руку. Бронетранспортер остановился, отделение рассредоточилось слева и справа от дороги и заняло огневые позиции.
«Отработанно и быстро, – отметил Максим, – видно, часто такое бывает». И крикнул:
– Сержант Васнецов, ко мне!
– Товарищ лейтенант, вы бы пригнулись, – вместо доклада сказал подбежавший и втянувший голову в плечи командир отделения.
Максим и не подумал пригибаться. Он осматривал местность, старые, изрешеченные пулями и осколками желтые дома.
– Самое плохое место для засады, – доставая сигарету, сказал он сержанту. – Вон наша башня, на которой снайперская рота. И боевики это знают. Дорога из-за того мусора и плит от разбитой остановки просматривается плохо, зато мы видим почти все возможные направления ударов. Делать тут засаду – откровенная глупость.
Как и ожидал Максим, солдат-подрывник нашел не фугас, а лишь старую арматуру. Бэтээр двинулся дальше. У поворота трассы на Шали все остановились.
– Полста сороковой, Полста сороковой, Триста пятнадцатому, прием, – вызвал на связь командира роты Михайленко.
– На приеме Триста пятнадцатый, – послышался в рации голос из другого конца города.
– Полста сороковой, трасса отработана, прием.
– Домой. Конец связи. Прием.
– Понял тебя.
Михайленко позвал Васнецова.
– Проверь снаряжение, вооружение, дай три минуты на перекур, расставь охранение, чтоб курили по очереди, – и по машинам. Через пять минут мы должны выехать.
– Полста сороковой – Триста пятнадцатому, – хрипом взорвалась радиостанция и раздался голос ротного: – Триста пятнадцатый. Прием.
– На приеме, Полста сороковой.
– Домой отбой. Выезжай на Гудермесскую улицу. Жду через две минуты. На центральном перекрестке.
– Меня тоже вызывают, подкинешь? – спросил подошедший Руслан.
– Не знаешь, что там стряслось?
– Да что-то с похоронами связано, не разобрал.
– Ладно, прыгай на борт.
…На небольшой площади рядом с перекрестком собралась толпа людей. Дорогу ей перегородили четыре бэтээра и два милицейских «УАЗа».
Бэтээр Максима остановился прямо перед ротным, который беседовал с кем-то из местной администрации.
– Товарищ капитан… – начал было докладывать спрыгнувший с брони Максим, но ротный прервал его:
– Тише, тише, постой молча, не гневи снайперов-ваххов[4]. Подойди к Архипову, он все объяснит.
Командир первого взвода старлей Архипов со своим и частью третьего, михайленковского, взвода стоял в оцеплении, не давая толпе подойти к бронетехнике.
– Здоров, лейтенант, – Архипов первым протянул руку. – Вчера я на выезде был и не видел тебя. Меня Женей звать.
– Максим, – пожал протянутую ладонь в перчатке с обрезанным на ней указательным пальцем (так делали, в основном, снайперы, однако многие, ценившие точную стрельбу с «АК», тоже подражали им) Михайленко. – Что за кипиш?
– Русская старуха умерла. Она тут всю свою жизнь прожила. И Великую Отечественную застала, и сорок четвертый, и Дудаева, и первую кампанию. А вот теперь померла. А они, – Архипов презрительно скривил губы, рассматривая толпу в разношерстных тюбетейках, – не хотят, чтоб ее похоронили. Даже не на их кладбище, а рядом: там раньше православное было, но они все кресты повыдергивали.
– Везите ее в Россию, – закричали из толпы. Голос был молодой, и Максим поймал на секунду взгляд кричавшего.
«Ему лет семнадцать, – подумал Михайленко, – сопляк, и трети всего, что бабка перевидела, не видал, а орет».
Подъехали еще бэтээры. С брони одного из них спрыгнул комбат.
– Командиры рот и взводов, ко мне, за исключением Архипова, Руденко и Крайнова! – коротко приказал он, оставив на местах тех, кто руководил оцеплением.
– Значит так, неволить никого не буду. Более того, если все пойдет плохо, со стрельбой, и в Ханкале узнают – всей бригаде по шапке надают, – начал комбат. – Но бабку бросать нельзя. Дать могу один бэтээр и пять человек – если машина и люди погибнут, на боеспособности батальона сильно не скажется. Вопрос один: жребий потянем или кто сам вызовется?
– Я, – сказал Максим. – Я как раз по трассе инженерную разведку сопровождал и замечу, если в местности что-то изменилось. Во всяком случае, если уж явно фугас – то точно.
Ни слов благодарности, ни каких-то наставлений не было. Комбат просто сказал «хорошо», и все разошлись. Максиму стало даже как-то обидно. Но потом, поняв, что под смертью здесь ходят все и каждый день, быстро успокоился.
– Логинов, – позвал он строптивого комода (командира отделения), – возьми четырех человек и подходи ко второй машине.
– Куда едем, товарищ лейтенант?
– Умирать, если не повезет.
– Есть! – проговорил тот.
Гроб со старухой погрузили на броню. Все остальные сели внутрь. Ехать между жилыми зданиями, оставаясь снаружи, было слишком опасно. Через бойницы было видно, как к окнам прилипли местные. Моторы взревели, и бронетранспортер тронулся с места. Максим вспомнил старый американский вестерн, в котором пара смельчаков везла хоронить на кладбище негра, а весь город хотел разорвать их в клочья.
– Один в один, – проговорил вслух Михайленко.
Бойцы посмотрели на лейтенанта, но вопросов не задали.
Не успел БТР преодолеть и половины расстояния к кладбищу, как дорогу перекрыла новая толпа, возглавляемая белобородыми стариками. Сворачивать с трассы в обход вышедших на дорогу в проулки, которые не проверялись на фугасы, было опасно. БТР остановился в пяти метрах от впереди стоящего старика с длинной деревянной тростью. Машину сразу обступили. Михайленко схватил две светошумовые гранаты, автомат и вылез на броню, следом вылез Логинов. К этому времени отдельные горячие головы уже стали пытаться сами вскарабкаться на БТР, чтобы стащить гроб.
– Кто из вас старший?! – крикнул Максим, но толпа его, казалось, не замечала. Крики на чеченском и ломаном русском заглушили его слова. Логинов снял автомат с предохранителя, дослал патрон в патронник и громко свистнул. Такой свист Максим слышал лишь на футбольных матчах и был очень удивлен таланту сержанта.
– Имею приказ открыть огонь на поражение! – громким зычным голосом, но без срыва на крик, сказал тот.
Толпа на секунду замерла. Увидев, что пара человек отошла на полшага от бронетранспортера, Логинов дал короткую очередь перед их ногами. Толпа отступила, но лишь на метр-два.
– Что вы делаете на нашей родине?! – завопил старик, выделявшийся длинной седой бородой, но довольно живыми, молодыми глазами.
– Что?! – набычился Логинов. – Твоя родина – Северный Казахстан. Я родился в Грозном, а вы, гуроны[5] хреновы, не знаю, откуда взялись. Ща я вам тут понаеду.
Логинов изобразил такое бешенство на лице, что даже Максим подумал, что младший сержант откроет огонь.
– Я повторяю, кто из вас старший? – громко повторил Максим. В этот раз его услышали, и из толпы вышел человек лет тридцати пяти. Михайленко немного опешил. В его представлениях о Кавказе старший – это, прежде всего, старший по возрасту.
– Я! – гордо задрав кверху подбородок с пятисантиметровой неухоженной бородкой, сказал человек и протянул удостоверение. – Мы не позволим осквернять наши святыни.
«Брат главы администрации города Аргун», – прочел Максим и посмотрел на говорившего. Печать и подпись были настоящие.
– А ну-ка, подержи, – отдал он Логинову удостоверение и, врубив рацию, громко произнес: – Полста сороковой, – назвал он собственный же позывной, – высылай четыре «Урала». У меня пятнадцать, – и Максим оглядел толпу, – пятнадцать подозреваемых в террористической деятельности.
– Понял тебя, – донесся из рации голос, – высылаю. Конец связи.
Толпа как-то сразу сникла, и стоявшие позади поспешили в узкие переулки или отошли на метров пятьдесят в сторону.
Представившийся старшим толпы нервно поглядел по сторонам, но в эту же минуту его подхватил за шиворот Логинов и затащил на броню.
– Вперед, – приказал водителю Максим, видя замешательство среди собравшихся.
БТР проскочил через расступившихся и понесся к кладбищу. Оставшийся участок дороги проскочили минут за пять. Оказавшись один на один с солдатами, «брат главы администрации» явно нервничал и был крайне бледен.
Возле кладбища их уже ждали. Причем не только голосящие местные. Между мусульманским кладбищем и остовом православного стояли «Урал» и БТР разведбата бригады. Бронетранспортер с гробом подъехал к своим. Михайленко увидел, что с толпой разговаривает ротный.
Сапега повернулся в сторону прибывших и еле заметно кивнул вылезшему на броню Максиму.
Бойцы сняли гроб и под руководством Логинова пошли рыть могилу. Михайленко вместе с задержанным и его удостоверением подошел к ротному, когда люди стали расходиться.
– Быстро у вас получается, товарищ капитан. А я еле смог утихомирить собравшихся.
– Это что за чудо? – спросил, не реагируя на реплику лейтенанта, ротный.
– Да вот, – протянув удостоверение задержанного Сапеге, ответил Максим, – людей вывел на улицы. Удостоверение липовое.
– Не, не липа, – вернул лейтенанту документ ротный. – В этих краях такое бывает. Сейчас его родственники приедут ругаться. Хотя, молодец, что взял его. Пока он с нами – стрелять или подрывать местные не будут. Арабы там или пришлые – могут. А местные не станут. Надо быстро все сделать и выезжать в бригаду. Скоро стемнеет.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться к лейтенанту Михайленко, – спросил подошедший Логинов.
– Валяй.
– Товарищ лейтенант, похоронили.
– Крест поставили?
– Да. Из берез сколотили.
– Тогда по машинам. Я сейчас подойду.
Логинов ушел, а капитан, улыбнувшись, произнес.
– Так и надо. Правильно, что именно Логинова взял.
– Товарищ капитан, мы уедем, а они же все равно могилу разроют…
– Разроют.
– Какой смысл?
– Потом расскажу, – косо поглядев на задержанного чеченца, сказал Сапега. – Ведь и ислам против оскорбления могил, правильно я говорю, «брат главы»? Пусть это останется на совести тех, кто будет осквернять.
Задержанного отпустили у въезда на заводскую территорию. Там его уже ожидали несколько машин, принадлежащих администрации города.
Наступившую ночь осветили трассера. В глубине городских кварталов раздавались пулеметные и автоматные очереди.
– Там ОМОН и батальон минобороны стоят. По ним бьют, – пояснил ротный Максиму. Сапега специально взял Михайленко на обход постов, стоявших по периметру завода.
Вдруг со стороны кладбища раздалось несколько взрывов, и небо над крышами домов, закрывавших прямой обзор, буквально на несколько секунд осветилось, как днем.
– Вот, наверное, они рады сюрпризу, – прокомментировал ротный.
– Какому сюрпризу? – не понял Михайленко.
– Ну, ты что, думаешь, реально покойницу вез?
– А кого?
– Ее похоронили на заброшенном православном кладбище за час до того, как ты приехал туда. Одни создавали массовку, мол, обследуют на предмет схронов и фугасов, другие копали. Это чтоб проходящие мимо ничего не заподозрили. Поставили неприметный крестик и срезанный дерн с травой уложили, чтоб создать впечатление, что могила старая. А все внимание местных мы сконцентрировали на тебе. Заметь, все, что происходило, – происходило напоказ, даже переговоры комбата велись, чтоб местные могли услышать.
– Так а я что вез?
– Гроб. Там четыре светошумовые гранаты были и пара сигнальных мин.
– Зачем?
– Чтоб наказать тех, кто решится бабушку отрыть. Они эту шутку долго вспоминать будут. Прикинь: ночь, кладбище, они открывают гроб – и вдруг взрыв, шум и свет яркий, – хохотнул Сапега.
– Товарищ лейтенант, – обратился к Максиму пулеметчик отделения, из старослужащих, – а вы знаете любимую поговорку саперов нашей бригады?
– Ну?
– Одна нога здесь – другая там, – засмеялся боец, глядя на оглянувшихся солдат инженерной роты.
– Сплюнь, – ответил Максим.
– Нет, правда, такая поговорка есть.
– Чтоб ноги были там, где им надо быть, по сторонам лучше смотри, – уже серьезно сказал Михайленко, и солдат смолк.
Из жилых домов, справа от бронетранспортера, вышел местный милиционер.
– Салам, – махнул он рукой командиру отделения сержанту Андрею Васнецову.
– Саламчик, Руслан, – ответил тот. – У нас новый командир взвода, лейтенант Михайленко.
– Я Руслан, – протянул он Максиму руку. – Сегодня иду с вами. Каждый раз кто-то из наших вас сопровождает.
– Зачем?
– Приказ, – ответил улыбающийся чеченский милиционер. – Там, наверху, кто-то считает, что с местным вас не тронут.
– И что? Не трогают?
– Ага, как же. У нас потерь много, – погрустнел Руслан и стер ногой ком земли, прилипший к берцам. – Правда, еще ни разу, когда вас сопровождаем, нападений не было, но все когда-нибудь в первый раз происходит.
Словно услышав реплику чеченца, идущий впереди бэтээра боец с собакой поднял руку. Бронетранспортер остановился, отделение рассредоточилось слева и справа от дороги и заняло огневые позиции.
«Отработанно и быстро, – отметил Максим, – видно, часто такое бывает». И крикнул:
– Сержант Васнецов, ко мне!
– Товарищ лейтенант, вы бы пригнулись, – вместо доклада сказал подбежавший и втянувший голову в плечи командир отделения.
Максим и не подумал пригибаться. Он осматривал местность, старые, изрешеченные пулями и осколками желтые дома.
– Самое плохое место для засады, – доставая сигарету, сказал он сержанту. – Вон наша башня, на которой снайперская рота. И боевики это знают. Дорога из-за того мусора и плит от разбитой остановки просматривается плохо, зато мы видим почти все возможные направления ударов. Делать тут засаду – откровенная глупость.
Как и ожидал Максим, солдат-подрывник нашел не фугас, а лишь старую арматуру. Бэтээр двинулся дальше. У поворота трассы на Шали все остановились.
– Полста сороковой, Полста сороковой, Триста пятнадцатому, прием, – вызвал на связь командира роты Михайленко.
– На приеме Триста пятнадцатый, – послышался в рации голос из другого конца города.
– Полста сороковой, трасса отработана, прием.
– Домой. Конец связи. Прием.
– Понял тебя.
Михайленко позвал Васнецова.
– Проверь снаряжение, вооружение, дай три минуты на перекур, расставь охранение, чтоб курили по очереди, – и по машинам. Через пять минут мы должны выехать.
– Полста сороковой – Триста пятнадцатому, – хрипом взорвалась радиостанция и раздался голос ротного: – Триста пятнадцатый. Прием.
– На приеме, Полста сороковой.
– Домой отбой. Выезжай на Гудермесскую улицу. Жду через две минуты. На центральном перекрестке.
– Меня тоже вызывают, подкинешь? – спросил подошедший Руслан.
– Не знаешь, что там стряслось?
– Да что-то с похоронами связано, не разобрал.
– Ладно, прыгай на борт.
…На небольшой площади рядом с перекрестком собралась толпа людей. Дорогу ей перегородили четыре бэтээра и два милицейских «УАЗа».
Бэтээр Максима остановился прямо перед ротным, который беседовал с кем-то из местной администрации.
– Товарищ капитан… – начал было докладывать спрыгнувший с брони Максим, но ротный прервал его:
– Тише, тише, постой молча, не гневи снайперов-ваххов[4]. Подойди к Архипову, он все объяснит.
Командир первого взвода старлей Архипов со своим и частью третьего, михайленковского, взвода стоял в оцеплении, не давая толпе подойти к бронетехнике.
– Здоров, лейтенант, – Архипов первым протянул руку. – Вчера я на выезде был и не видел тебя. Меня Женей звать.
– Максим, – пожал протянутую ладонь в перчатке с обрезанным на ней указательным пальцем (так делали, в основном, снайперы, однако многие, ценившие точную стрельбу с «АК», тоже подражали им) Михайленко. – Что за кипиш?
– Русская старуха умерла. Она тут всю свою жизнь прожила. И Великую Отечественную застала, и сорок четвертый, и Дудаева, и первую кампанию. А вот теперь померла. А они, – Архипов презрительно скривил губы, рассматривая толпу в разношерстных тюбетейках, – не хотят, чтоб ее похоронили. Даже не на их кладбище, а рядом: там раньше православное было, но они все кресты повыдергивали.
– Везите ее в Россию, – закричали из толпы. Голос был молодой, и Максим поймал на секунду взгляд кричавшего.
«Ему лет семнадцать, – подумал Михайленко, – сопляк, и трети всего, что бабка перевидела, не видал, а орет».
Подъехали еще бэтээры. С брони одного из них спрыгнул комбат.
– Командиры рот и взводов, ко мне, за исключением Архипова, Руденко и Крайнова! – коротко приказал он, оставив на местах тех, кто руководил оцеплением.
– Значит так, неволить никого не буду. Более того, если все пойдет плохо, со стрельбой, и в Ханкале узнают – всей бригаде по шапке надают, – начал комбат. – Но бабку бросать нельзя. Дать могу один бэтээр и пять человек – если машина и люди погибнут, на боеспособности батальона сильно не скажется. Вопрос один: жребий потянем или кто сам вызовется?
– Я, – сказал Максим. – Я как раз по трассе инженерную разведку сопровождал и замечу, если в местности что-то изменилось. Во всяком случае, если уж явно фугас – то точно.
Ни слов благодарности, ни каких-то наставлений не было. Комбат просто сказал «хорошо», и все разошлись. Максиму стало даже как-то обидно. Но потом, поняв, что под смертью здесь ходят все и каждый день, быстро успокоился.
– Логинов, – позвал он строптивого комода (командира отделения), – возьми четырех человек и подходи ко второй машине.
– Куда едем, товарищ лейтенант?
– Умирать, если не повезет.
– Есть! – проговорил тот.
Гроб со старухой погрузили на броню. Все остальные сели внутрь. Ехать между жилыми зданиями, оставаясь снаружи, было слишком опасно. Через бойницы было видно, как к окнам прилипли местные. Моторы взревели, и бронетранспортер тронулся с места. Максим вспомнил старый американский вестерн, в котором пара смельчаков везла хоронить на кладбище негра, а весь город хотел разорвать их в клочья.
– Один в один, – проговорил вслух Михайленко.
Бойцы посмотрели на лейтенанта, но вопросов не задали.
Не успел БТР преодолеть и половины расстояния к кладбищу, как дорогу перекрыла новая толпа, возглавляемая белобородыми стариками. Сворачивать с трассы в обход вышедших на дорогу в проулки, которые не проверялись на фугасы, было опасно. БТР остановился в пяти метрах от впереди стоящего старика с длинной деревянной тростью. Машину сразу обступили. Михайленко схватил две светошумовые гранаты, автомат и вылез на броню, следом вылез Логинов. К этому времени отдельные горячие головы уже стали пытаться сами вскарабкаться на БТР, чтобы стащить гроб.
– Кто из вас старший?! – крикнул Максим, но толпа его, казалось, не замечала. Крики на чеченском и ломаном русском заглушили его слова. Логинов снял автомат с предохранителя, дослал патрон в патронник и громко свистнул. Такой свист Максим слышал лишь на футбольных матчах и был очень удивлен таланту сержанта.
– Имею приказ открыть огонь на поражение! – громким зычным голосом, но без срыва на крик, сказал тот.
Толпа на секунду замерла. Увидев, что пара человек отошла на полшага от бронетранспортера, Логинов дал короткую очередь перед их ногами. Толпа отступила, но лишь на метр-два.
– Что вы делаете на нашей родине?! – завопил старик, выделявшийся длинной седой бородой, но довольно живыми, молодыми глазами.
– Что?! – набычился Логинов. – Твоя родина – Северный Казахстан. Я родился в Грозном, а вы, гуроны[5] хреновы, не знаю, откуда взялись. Ща я вам тут понаеду.
Логинов изобразил такое бешенство на лице, что даже Максим подумал, что младший сержант откроет огонь.
– Я повторяю, кто из вас старший? – громко повторил Максим. В этот раз его услышали, и из толпы вышел человек лет тридцати пяти. Михайленко немного опешил. В его представлениях о Кавказе старший – это, прежде всего, старший по возрасту.
– Я! – гордо задрав кверху подбородок с пятисантиметровой неухоженной бородкой, сказал человек и протянул удостоверение. – Мы не позволим осквернять наши святыни.
«Брат главы администрации города Аргун», – прочел Максим и посмотрел на говорившего. Печать и подпись были настоящие.
– А ну-ка, подержи, – отдал он Логинову удостоверение и, врубив рацию, громко произнес: – Полста сороковой, – назвал он собственный же позывной, – высылай четыре «Урала». У меня пятнадцать, – и Максим оглядел толпу, – пятнадцать подозреваемых в террористической деятельности.
– Понял тебя, – донесся из рации голос, – высылаю. Конец связи.
Толпа как-то сразу сникла, и стоявшие позади поспешили в узкие переулки или отошли на метров пятьдесят в сторону.
Представившийся старшим толпы нервно поглядел по сторонам, но в эту же минуту его подхватил за шиворот Логинов и затащил на броню.
– Вперед, – приказал водителю Максим, видя замешательство среди собравшихся.
БТР проскочил через расступившихся и понесся к кладбищу. Оставшийся участок дороги проскочили минут за пять. Оказавшись один на один с солдатами, «брат главы администрации» явно нервничал и был крайне бледен.
Возле кладбища их уже ждали. Причем не только голосящие местные. Между мусульманским кладбищем и остовом православного стояли «Урал» и БТР разведбата бригады. Бронетранспортер с гробом подъехал к своим. Михайленко увидел, что с толпой разговаривает ротный.
Сапега повернулся в сторону прибывших и еле заметно кивнул вылезшему на броню Максиму.
Бойцы сняли гроб и под руководством Логинова пошли рыть могилу. Михайленко вместе с задержанным и его удостоверением подошел к ротному, когда люди стали расходиться.
– Быстро у вас получается, товарищ капитан. А я еле смог утихомирить собравшихся.
– Это что за чудо? – спросил, не реагируя на реплику лейтенанта, ротный.
– Да вот, – протянув удостоверение задержанного Сапеге, ответил Максим, – людей вывел на улицы. Удостоверение липовое.
– Не, не липа, – вернул лейтенанту документ ротный. – В этих краях такое бывает. Сейчас его родственники приедут ругаться. Хотя, молодец, что взял его. Пока он с нами – стрелять или подрывать местные не будут. Арабы там или пришлые – могут. А местные не станут. Надо быстро все сделать и выезжать в бригаду. Скоро стемнеет.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться к лейтенанту Михайленко, – спросил подошедший Логинов.
– Валяй.
– Товарищ лейтенант, похоронили.
– Крест поставили?
– Да. Из берез сколотили.
– Тогда по машинам. Я сейчас подойду.
Логинов ушел, а капитан, улыбнувшись, произнес.
– Так и надо. Правильно, что именно Логинова взял.
– Товарищ капитан, мы уедем, а они же все равно могилу разроют…
– Разроют.
– Какой смысл?
– Потом расскажу, – косо поглядев на задержанного чеченца, сказал Сапега. – Ведь и ислам против оскорбления могил, правильно я говорю, «брат главы»? Пусть это останется на совести тех, кто будет осквернять.
Задержанного отпустили у въезда на заводскую территорию. Там его уже ожидали несколько машин, принадлежащих администрации города.
Наступившую ночь осветили трассера. В глубине городских кварталов раздавались пулеметные и автоматные очереди.
– Там ОМОН и батальон минобороны стоят. По ним бьют, – пояснил ротный Максиму. Сапега специально взял Михайленко на обход постов, стоявших по периметру завода.
Вдруг со стороны кладбища раздалось несколько взрывов, и небо над крышами домов, закрывавших прямой обзор, буквально на несколько секунд осветилось, как днем.
– Вот, наверное, они рады сюрпризу, – прокомментировал ротный.
– Какому сюрпризу? – не понял Михайленко.
– Ну, ты что, думаешь, реально покойницу вез?
– А кого?
– Ее похоронили на заброшенном православном кладбище за час до того, как ты приехал туда. Одни создавали массовку, мол, обследуют на предмет схронов и фугасов, другие копали. Это чтоб проходящие мимо ничего не заподозрили. Поставили неприметный крестик и срезанный дерн с травой уложили, чтоб создать впечатление, что могила старая. А все внимание местных мы сконцентрировали на тебе. Заметь, все, что происходило, – происходило напоказ, даже переговоры комбата велись, чтоб местные могли услышать.
– Так а я что вез?
– Гроб. Там четыре светошумовые гранаты были и пара сигнальных мин.
– Зачем?
– Чтоб наказать тех, кто решится бабушку отрыть. Они эту шутку долго вспоминать будут. Прикинь: ночь, кладбище, они открывают гроб – и вдруг взрыв, шум и свет яркий, – хохотнул Сапега.
7. Советская военная угроза
В двадцатых числах августа с колонной отправились на «большую землю» старослужащие роты. Молодежь, прослужившая по полгода и прибывшая неделю назад в бригаду из Нижнего Новгорода, только обвыкалась с новыми порядками. У Максима во взводе из тех, кто застал начало кампании, остался лишь сержант-контрактник Логинов, с которым он на удивление быстро нашел общий язык. Молодые солдаты по своему физическому состоянию, по знанию оружия оставляли желать лучшего. Один из них, Алексей Аверьянов, не знал даже грамоты. Писать и читать не умел совершенно. Кроме того, боец имел диагноз «дефицит массы тела». И, по его признанию, первый раз нормально поел на КМБ[6].
– Построили развитой капитализм, – буркнул комбат на совещании офицеров разведбата, просматривая личное дело Аверьянова. – Скоро крепостные и батраки появятся и те, кто гончих своих молоком крестьянок будет кормить. Сучьи времена, сучьи. Бери этого бойца, Михайленко, себе и попробуй из него человека сделать. Через два месяца он должен читать и писать. Не сможешь – выговор влеплю.
Аверьянов стал камнем на шее Максима. Нет, парень был смышленый, ну уж очень забитый и зачуханный.
– В разведку же должны брать самых выносливых, грамотных, – недоумевал Максим. – Как этот к нам попал?
– А так и попал, поскольку самые выносливые дома с желтухами и грыжами липовыми сидят, – отмахнулся Сапега. – Воспитывать народ тебя в училище учили? Вот и лепи с него образцового вояку.
– Было бы время.
– Угу. Было бы… Но я смотрю, он у тебя уже по слогам читать начал.
– Так не хочется же выговор из-за него получать.
– Ладно, забудь об этом… Завтра у нас выезд на спецуху.
– Взвод?
– Нет, весь батальон задействован в спецоперации.
– Задачи?
– Основную работу «альфонсы»[7] выполнять будут. От них ожидается, что две боевые группы в деле будут и вроде как несколько фэйсов-оперативников[8]. Наше дело – блокировать район, не допустить прорыва или попытки деблокирования бандами, находящимися в районе спецоперации. Место твоего взвода я укажу завтра. Если честно, сам не знаю, где рота будет. Секретности напустили…
Ночью Максим, как ни пытался, заснуть не мог. В голову лезли суетливые мысли. Предстоящее первое в его жизни серьезное дело дало почву для фантазий. То он представлял себя героем, то погибшим смертью храбрых…
– Ты можешь тише скрипеть мозгами? – донесся голос старлея Архипова. – Задолбал. Ты военный или рядом проходил?
– Я что, вслух говорил?
– Нет, но твои вздохи и ворочание через каждую минуту достали.
– Бессонница.
– Ты всего месяц без баб. Я уже девять месяцев. Что с тобой через полгода-то будет?
– Я не о бабах…
– О мужиках, что ли? – загоготал молчавший до этого командир второго взвода старший лейтенант Гурьев.
– Да о завтрашнем думаю.
– У, брат, – протянул Гурьев, – если на службе думать о службе – можно кони двинуть. Это что ж получается, днем ты обязан думать, вечером обязан и во сне под присягой? Послушай меня, Максимка. Завтра же пиши на имя начальника группировки докладную.
– Что за докладную?
– Ну, мол, я, лейтенант Михайленко, прошу рассмотреть вопрос об увеличении мне материального пособия в связи с тем, что ночью мне снится служба…
– Так, Гурьев, – донеслось с кровати ротного, – я тебе придумаю сейчас геморрой. До конца дней служба сниться будет. А о бабах лучше, Михайленко, не думай. Успеешь. Тебя эти онанисты научат, блин. Спроси, сколько раз в день они ладони бреют.
– Все согласно требованием боевого устава и директивам главного командующего, товарищ капитан, – сострил обиженным голосом Гурьев. – Я же без устава и в туалет не хожу.
Гурьев в бригаде славился прекрасной, даже феноменальной памятью, и в частности тем, что знал практически все уставы наизусть. Поэтому ротный не выдержал и спросил:
– И где ж в уставе про онанизм?
– Товарищ капитан, ну стыдно же не знать. Вспомните «Боевой устав по подготовке и ведению боя, часть третья (взвод, отделение, танк)»! Раздел «Боевое обеспечение», статью четыреста один.
– Ну… чего там?
– «При обнаружении химического или признаков биологического заражения старший поста (наблюдатель) немедленно подает сигнал «Химическая тревога» и докладывает командиру, выставившему пост».
– И?
– Ну, поставьте себя на его месте. Вы обнаружили признаки химического или биологического заражения. То есть, по сути, – все. Зря вас рожали. Последние минуты жизни, людей рядом нет. Водки и сигарет нет – на посту запрещено. Из всех радостей остается только одна, отличающая нас от женщин. Вот и стыдно, а куда деваться? И я уверен, что автор этого шедевра понимал сие. Так как ряд глав написан, по моему мнению, именно в процессе.
– А как же «устав написан кровью»?
– Ну, иногда, когда по почкам бьют, такое бывает.
Офицерская комната зашлась смехом.
– Так, Гурьев. Если верить уставу, то ты вообще служить не должен.
– А чо так?
– «ЧО»! Не «чо», а почему! Вспомни права, обязанности и ответственность военнослужащих.
– Общевоинский устав, первая глава?
– Она, родная.
– «К военнослужащим Вооруженных Сил Российской Федерации относятся офицеры, прапорщики и мичманы, курсанты военных образовательных учреждений профессионального образования, сержанты, старшины, солдаты и матросы…» Ну, длинный список.
– В этом списке есть извращенцы, которые через раз задерживаются при возвращении из отпуска из-за венерической болезни? Нет. А к остальным категориям ты вообще никак не подходишь.
– Да было-то только два раза, товарищ капитан.
– Ладно, всем спать. Дежурный нас в четыре утра поднимет.
В четыре часа три десятка «альфонсов» уже были на заводе. Их старший говорил с командиром батальона, рассматривая карту.
Еще через тридцать минут техника и личный состав батальона покинули пункт дислокации. «Альфонсы» ехали на своей технике. Была она им выдана в Ханкале, или привезли они ее из Москвы своим ходом – никто не знал. Весь батальон занял позиции вокруг школы, к которой шли через два квартала пешком, дабы техникой не спугнуть боевиков. Техника хорошо просматривалась с «башни», и на охранении оставили три взвода первой роты.
Узкие улочки и широкие пролеты на трассе – везде были расставлены посты. Взводу Михайленко достался участок с одноэтажным зданием, служившим в мирное время, по всей видимости, помещением для хранения материальной базы – швабр, учебных пособий, школьных досок и прочего. Отдельные элементы всего этого добра до сих пор валялись по полу.
– Первое отделение! Снайпер, гранатометчик, пулеметчик и два бойца вместе с командиром отделения – на крышу, – стал распределять личный состав Максим, – оставшийся личный состав вместе со вторым отделением – занять позиции, используя в качестве прикрытия складки местности, деревья, остатки бетонного забора справа от здания. Третье отделение – со мной, слева от здания.
Это направление лейтенант выбрал не случайно. Именно сюда выходили двери школы, а также двери из подвала. «И если боевики попробуют прорваться, то именно здесь», – решил Михайленко.
– Аверьянов и связист третьего отделения – внутри здания. Сектор наблюдения – окно. – Максим посчитал, что внутри, при любом развитии ситуации, будет проще выжить, поэтому и отправил непутевого бойца туда. Все одно – от него толку не будет.
Когда командиры взводов и рот доложили о готовности, «альфонсы» пошли к школе. Передвигались словно кошки, бесшумно и уверенно, будто с детства знали и эту школу, и путь к ней в случае боя.
Со второго этажа раздалась очередь, и почти в эту же секунду один из «альфонсов» (по всей видимости, ответственный именно за это направление) снял боевика.
– Сейчас начнется, дозорный-таки спалил нас, – вслух высказал предположение Максим.
Не прошло и минуты, как почти изо всех окон и с крыши начали стрелять. Но огневые точки были быстро подавлены огнем батальона по периметру. «Альфонсы» воспользовались этим и вбежали в здание. Внутри, по шуму и очередям, стало понятно – закипел бой. Первый, второй, третий этажи… Все происходило очень быстро. По разрывам гранат можно было отслеживать прохождение «альфонсами» коридоров и лестничных пролетов.
– Построили развитой капитализм, – буркнул комбат на совещании офицеров разведбата, просматривая личное дело Аверьянова. – Скоро крепостные и батраки появятся и те, кто гончих своих молоком крестьянок будет кормить. Сучьи времена, сучьи. Бери этого бойца, Михайленко, себе и попробуй из него человека сделать. Через два месяца он должен читать и писать. Не сможешь – выговор влеплю.
Аверьянов стал камнем на шее Максима. Нет, парень был смышленый, ну уж очень забитый и зачуханный.
– В разведку же должны брать самых выносливых, грамотных, – недоумевал Максим. – Как этот к нам попал?
– А так и попал, поскольку самые выносливые дома с желтухами и грыжами липовыми сидят, – отмахнулся Сапега. – Воспитывать народ тебя в училище учили? Вот и лепи с него образцового вояку.
– Было бы время.
– Угу. Было бы… Но я смотрю, он у тебя уже по слогам читать начал.
– Так не хочется же выговор из-за него получать.
– Ладно, забудь об этом… Завтра у нас выезд на спецуху.
– Взвод?
– Нет, весь батальон задействован в спецоперации.
– Задачи?
– Основную работу «альфонсы»[7] выполнять будут. От них ожидается, что две боевые группы в деле будут и вроде как несколько фэйсов-оперативников[8]. Наше дело – блокировать район, не допустить прорыва или попытки деблокирования бандами, находящимися в районе спецоперации. Место твоего взвода я укажу завтра. Если честно, сам не знаю, где рота будет. Секретности напустили…
Ночью Максим, как ни пытался, заснуть не мог. В голову лезли суетливые мысли. Предстоящее первое в его жизни серьезное дело дало почву для фантазий. То он представлял себя героем, то погибшим смертью храбрых…
– Ты можешь тише скрипеть мозгами? – донесся голос старлея Архипова. – Задолбал. Ты военный или рядом проходил?
– Я что, вслух говорил?
– Нет, но твои вздохи и ворочание через каждую минуту достали.
– Бессонница.
– Ты всего месяц без баб. Я уже девять месяцев. Что с тобой через полгода-то будет?
– Я не о бабах…
– О мужиках, что ли? – загоготал молчавший до этого командир второго взвода старший лейтенант Гурьев.
– Да о завтрашнем думаю.
– У, брат, – протянул Гурьев, – если на службе думать о службе – можно кони двинуть. Это что ж получается, днем ты обязан думать, вечером обязан и во сне под присягой? Послушай меня, Максимка. Завтра же пиши на имя начальника группировки докладную.
– Что за докладную?
– Ну, мол, я, лейтенант Михайленко, прошу рассмотреть вопрос об увеличении мне материального пособия в связи с тем, что ночью мне снится служба…
– Так, Гурьев, – донеслось с кровати ротного, – я тебе придумаю сейчас геморрой. До конца дней служба сниться будет. А о бабах лучше, Михайленко, не думай. Успеешь. Тебя эти онанисты научат, блин. Спроси, сколько раз в день они ладони бреют.
– Все согласно требованием боевого устава и директивам главного командующего, товарищ капитан, – сострил обиженным голосом Гурьев. – Я же без устава и в туалет не хожу.
Гурьев в бригаде славился прекрасной, даже феноменальной памятью, и в частности тем, что знал практически все уставы наизусть. Поэтому ротный не выдержал и спросил:
– И где ж в уставе про онанизм?
– Товарищ капитан, ну стыдно же не знать. Вспомните «Боевой устав по подготовке и ведению боя, часть третья (взвод, отделение, танк)»! Раздел «Боевое обеспечение», статью четыреста один.
– Ну… чего там?
– «При обнаружении химического или признаков биологического заражения старший поста (наблюдатель) немедленно подает сигнал «Химическая тревога» и докладывает командиру, выставившему пост».
– И?
– Ну, поставьте себя на его месте. Вы обнаружили признаки химического или биологического заражения. То есть, по сути, – все. Зря вас рожали. Последние минуты жизни, людей рядом нет. Водки и сигарет нет – на посту запрещено. Из всех радостей остается только одна, отличающая нас от женщин. Вот и стыдно, а куда деваться? И я уверен, что автор этого шедевра понимал сие. Так как ряд глав написан, по моему мнению, именно в процессе.
– А как же «устав написан кровью»?
– Ну, иногда, когда по почкам бьют, такое бывает.
Офицерская комната зашлась смехом.
– Так, Гурьев. Если верить уставу, то ты вообще служить не должен.
– А чо так?
– «ЧО»! Не «чо», а почему! Вспомни права, обязанности и ответственность военнослужащих.
– Общевоинский устав, первая глава?
– Она, родная.
– «К военнослужащим Вооруженных Сил Российской Федерации относятся офицеры, прапорщики и мичманы, курсанты военных образовательных учреждений профессионального образования, сержанты, старшины, солдаты и матросы…» Ну, длинный список.
– В этом списке есть извращенцы, которые через раз задерживаются при возвращении из отпуска из-за венерической болезни? Нет. А к остальным категориям ты вообще никак не подходишь.
– Да было-то только два раза, товарищ капитан.
– Ладно, всем спать. Дежурный нас в четыре утра поднимет.
В четыре часа три десятка «альфонсов» уже были на заводе. Их старший говорил с командиром батальона, рассматривая карту.
Еще через тридцать минут техника и личный состав батальона покинули пункт дислокации. «Альфонсы» ехали на своей технике. Была она им выдана в Ханкале, или привезли они ее из Москвы своим ходом – никто не знал. Весь батальон занял позиции вокруг школы, к которой шли через два квартала пешком, дабы техникой не спугнуть боевиков. Техника хорошо просматривалась с «башни», и на охранении оставили три взвода первой роты.
Узкие улочки и широкие пролеты на трассе – везде были расставлены посты. Взводу Михайленко достался участок с одноэтажным зданием, служившим в мирное время, по всей видимости, помещением для хранения материальной базы – швабр, учебных пособий, школьных досок и прочего. Отдельные элементы всего этого добра до сих пор валялись по полу.
– Первое отделение! Снайпер, гранатометчик, пулеметчик и два бойца вместе с командиром отделения – на крышу, – стал распределять личный состав Максим, – оставшийся личный состав вместе со вторым отделением – занять позиции, используя в качестве прикрытия складки местности, деревья, остатки бетонного забора справа от здания. Третье отделение – со мной, слева от здания.
Это направление лейтенант выбрал не случайно. Именно сюда выходили двери школы, а также двери из подвала. «И если боевики попробуют прорваться, то именно здесь», – решил Михайленко.
– Аверьянов и связист третьего отделения – внутри здания. Сектор наблюдения – окно. – Максим посчитал, что внутри, при любом развитии ситуации, будет проще выжить, поэтому и отправил непутевого бойца туда. Все одно – от него толку не будет.
Когда командиры взводов и рот доложили о готовности, «альфонсы» пошли к школе. Передвигались словно кошки, бесшумно и уверенно, будто с детства знали и эту школу, и путь к ней в случае боя.
Со второго этажа раздалась очередь, и почти в эту же секунду один из «альфонсов» (по всей видимости, ответственный именно за это направление) снял боевика.
– Сейчас начнется, дозорный-таки спалил нас, – вслух высказал предположение Максим.
Не прошло и минуты, как почти изо всех окон и с крыши начали стрелять. Но огневые точки были быстро подавлены огнем батальона по периметру. «Альфонсы» воспользовались этим и вбежали в здание. Внутри, по шуму и очередям, стало понятно – закипел бой. Первый, второй, третий этажи… Все происходило очень быстро. По разрывам гранат можно было отслеживать прохождение «альфонсами» коридоров и лестничных пролетов.