Страница:
– Мы на крыше, огонь не открывать, – прошло сообщение по рациям. Командиры взводов передали приказ своим подчиненным уже лично, голосом.
Максим был немного расстроен. Уж очень быстро все закончилось. И его взвод лишь единожды открыл огонь. То есть проявить себя так и не удалось. Из школы вышел старший офицер «альфонсов» в окружении пятерых своих бойцов. Осмотревшись, он направился в сторону взвода Максима. Сюда же подошли комбат и все ротные.
– Ключевые, – услышал краем уха продолжавший следить за территорией Максим объяснение «альфонса», – засели в подвале. Мы ехали за одним зверьком, а оказалось, у них там что-то вроде сходки полевых командиров. Опера хреново сработали. Конечно, можно всю школу к чертовой матери подорвать, но в Москве потребуют тела. Разгребать завалы муторно, да и куда опаснее днем это делать. Надо лезть внутрь. В самой школе надо организовать охранение всех мест, ведущих в подвальное помещение. Это первый этаж, и таких мест одиннадцать. Сможете?
– Не вопрос, – ответил комбат. – Сапега, пусть Михайленко со своим взводом пойдет. Оставит пару человек на всякий случай на крыше здесь. Хорошая позиция, все просматривается.
Максим, оставив часть первого отделения на крыше и Аверьянова со связистом внутри, отправился в школу. Позиции заняли на местах, указанных фээсбэшниками. Возле каждого люка он оставил по два человека. Сам стал возле одиннадцатого, который находился в рекреации рядом со входом в школьный туалет.
Под ногами послышались короткие очереди.
«Блин, там, наверное, рикошетит от стен», – подумал Максим, и в ту же секунду крышка одного из люков открылась, и на первый этаж и в рекреацию полетели сразу четыре гранаты снизу.
Михайленко бросился в туалет и спрятался за стенку. Раздались взрывы, плитка разлеталась сколами от осколков. Максим втянул голову в плечи. Но испугался он не взрывов, а другого: «Сейчас они вылезут и сбегут, а тебя будут до конца дней считать неудачником».
Он выбежал из туалета в тот момент, когда один боевик помогал товарищу вылезти из люка. Короткая очередь – и одно тело сначала опустилось на колени, а потом очень медленно растянулось на полу. Другое навозным шариком плюхнулось вниз. Даже звук падения был глухой, какой-то мягкий. Так падают мешки с тухлой картошкой.
«Хлябь!» – и все. Максим подошел к люку. Руки и ноги ходили ходуном от нервов. Так они еще никогда в жизни не тряслись. Внизу шла перестрелка. Минут через пять Максим услышал, что кто-то снова карабкается. Он приготовился открыть огонь, но тут донесся возглас: «Свои». Из люка вылез старший из «альфонсов» и, сняв маску, посмотрел Максиму в глаза.
– Что, первый раз? – спросил он.
Максиму стало ужасно стыдно: он понимал, что ноги и руки трясутся и скрыть это он не в состоянии. И, как он понял, не в состоянии разомкнуть челюсть. Получилось лишь махнуть головой в знак согласия.
Спецназовец ФСБ осторожно подошел к нему и рукой плавно увел ствол автомата вниз. Максим только сейчас понял, что все это время держал офицера на прицеле.
– Убери пальцы от спусковой скобы, – тихо произнес спецназовец. – Так, молодец. Теперь включи предохранитель. Глубоко вдохни.
Максим, как завороженный, выполнял команды. Тело ему не принадлежало, он глубоко вдохнул – и вдруг… «альфонс» ударил его в скулу и ногой в грудь. Максим полетел через рекреацию, чувствуя жуткую боль в диафрагме. Мир вдруг перевернулся, появилась злость. Он быстро встал, чтобы наказать обидчика, и неожиданно почувствовал резкую боль в ноге. Посмотрев на нее, он увидел, что штаны разорваны и залиты кровью.
– Твою мать, – только и смог сказать он.
– Пришел в себя? Молодец, – произнес спецназовец. – Это шок у тебя, с новичками почти всегда так. Стыдиться этого не надо.
Из ноги торчали несколько осколков гранаты и кафельной плитки. Альфовец повел его к выходу.
На улице на подошедшую технику садился батальон. К «Уралу» медслужбы бригады несли носилки.
– Не один я, – криво улыбнулся Михайленко.
– Ну, твой боец – молодчина, – подскочил к Максиму Гурьев и принял его руку на своем плече.
– Кто?
– Да Аверьянов.
– Кто? – не поверил Максим.
– Ну да, он самый. Один из туннелей подвала вел в здание, где твои бойцы были. Прикинь. Люк под хламом был и вдобавок тонким слоем цемента залит. Ну, вахи выбили, значит, люк. Один, как фэйсы говорят, – араб, наемник профессиональный, вылез. А бойчина даже «АК» с предохранителя не снял. Испугался. Боевик пошел на него, а Аверьянов от испугу ему в лицо автомат свой кинул. Тот рефлекторно, значит, его поймал. А солдат вытащил из разгрузки араба нож и как свинью зарезал. Раскромсал от пупа до глотки. Потом уж связист к делу подключился. Стрелять вниз стал. Мы, как выстрелы услышали, – туда. В общем, отбили атаку.
– А чего ж Аверьянова на носилках тащут?
– Снизу тоже стрелять начали. Пуля срикошетила и плечо ему раздробила. Он же у тебя, сам знаешь – соплей перешибить можно.
Пока ехали в бригаду, Максиму промывали и перевязывали раны и удаляли осколки. Боец лежал под капельницей, потеряв сознание.
8. Животный интерес
9. Масхадов не ждет
10. Понос – не золотуха
Максим был немного расстроен. Уж очень быстро все закончилось. И его взвод лишь единожды открыл огонь. То есть проявить себя так и не удалось. Из школы вышел старший офицер «альфонсов» в окружении пятерых своих бойцов. Осмотревшись, он направился в сторону взвода Максима. Сюда же подошли комбат и все ротные.
– Ключевые, – услышал краем уха продолжавший следить за территорией Максим объяснение «альфонса», – засели в подвале. Мы ехали за одним зверьком, а оказалось, у них там что-то вроде сходки полевых командиров. Опера хреново сработали. Конечно, можно всю школу к чертовой матери подорвать, но в Москве потребуют тела. Разгребать завалы муторно, да и куда опаснее днем это делать. Надо лезть внутрь. В самой школе надо организовать охранение всех мест, ведущих в подвальное помещение. Это первый этаж, и таких мест одиннадцать. Сможете?
– Не вопрос, – ответил комбат. – Сапега, пусть Михайленко со своим взводом пойдет. Оставит пару человек на всякий случай на крыше здесь. Хорошая позиция, все просматривается.
Максим, оставив часть первого отделения на крыше и Аверьянова со связистом внутри, отправился в школу. Позиции заняли на местах, указанных фээсбэшниками. Возле каждого люка он оставил по два человека. Сам стал возле одиннадцатого, который находился в рекреации рядом со входом в школьный туалет.
Под ногами послышались короткие очереди.
«Блин, там, наверное, рикошетит от стен», – подумал Максим, и в ту же секунду крышка одного из люков открылась, и на первый этаж и в рекреацию полетели сразу четыре гранаты снизу.
Михайленко бросился в туалет и спрятался за стенку. Раздались взрывы, плитка разлеталась сколами от осколков. Максим втянул голову в плечи. Но испугался он не взрывов, а другого: «Сейчас они вылезут и сбегут, а тебя будут до конца дней считать неудачником».
Он выбежал из туалета в тот момент, когда один боевик помогал товарищу вылезти из люка. Короткая очередь – и одно тело сначала опустилось на колени, а потом очень медленно растянулось на полу. Другое навозным шариком плюхнулось вниз. Даже звук падения был глухой, какой-то мягкий. Так падают мешки с тухлой картошкой.
«Хлябь!» – и все. Максим подошел к люку. Руки и ноги ходили ходуном от нервов. Так они еще никогда в жизни не тряслись. Внизу шла перестрелка. Минут через пять Максим услышал, что кто-то снова карабкается. Он приготовился открыть огонь, но тут донесся возглас: «Свои». Из люка вылез старший из «альфонсов» и, сняв маску, посмотрел Максиму в глаза.
– Что, первый раз? – спросил он.
Максиму стало ужасно стыдно: он понимал, что ноги и руки трясутся и скрыть это он не в состоянии. И, как он понял, не в состоянии разомкнуть челюсть. Получилось лишь махнуть головой в знак согласия.
Спецназовец ФСБ осторожно подошел к нему и рукой плавно увел ствол автомата вниз. Максим только сейчас понял, что все это время держал офицера на прицеле.
– Убери пальцы от спусковой скобы, – тихо произнес спецназовец. – Так, молодец. Теперь включи предохранитель. Глубоко вдохни.
Максим, как завороженный, выполнял команды. Тело ему не принадлежало, он глубоко вдохнул – и вдруг… «альфонс» ударил его в скулу и ногой в грудь. Максим полетел через рекреацию, чувствуя жуткую боль в диафрагме. Мир вдруг перевернулся, появилась злость. Он быстро встал, чтобы наказать обидчика, и неожиданно почувствовал резкую боль в ноге. Посмотрев на нее, он увидел, что штаны разорваны и залиты кровью.
– Твою мать, – только и смог сказать он.
– Пришел в себя? Молодец, – произнес спецназовец. – Это шок у тебя, с новичками почти всегда так. Стыдиться этого не надо.
Из ноги торчали несколько осколков гранаты и кафельной плитки. Альфовец повел его к выходу.
На улице на подошедшую технику садился батальон. К «Уралу» медслужбы бригады несли носилки.
– Не один я, – криво улыбнулся Михайленко.
– Ну, твой боец – молодчина, – подскочил к Максиму Гурьев и принял его руку на своем плече.
– Кто?
– Да Аверьянов.
– Кто? – не поверил Максим.
– Ну да, он самый. Один из туннелей подвала вел в здание, где твои бойцы были. Прикинь. Люк под хламом был и вдобавок тонким слоем цемента залит. Ну, вахи выбили, значит, люк. Один, как фэйсы говорят, – араб, наемник профессиональный, вылез. А бойчина даже «АК» с предохранителя не снял. Испугался. Боевик пошел на него, а Аверьянов от испугу ему в лицо автомат свой кинул. Тот рефлекторно, значит, его поймал. А солдат вытащил из разгрузки араба нож и как свинью зарезал. Раскромсал от пупа до глотки. Потом уж связист к делу подключился. Стрелять вниз стал. Мы, как выстрелы услышали, – туда. В общем, отбили атаку.
– А чего ж Аверьянова на носилках тащут?
– Снизу тоже стрелять начали. Пуля срикошетила и плечо ему раздробила. Он же у тебя, сам знаешь – соплей перешибить можно.
Пока ехали в бригаду, Максиму промывали и перевязывали раны и удаляли осколки. Боец лежал под капельницей, потеряв сознание.
8. Животный интерес
Ранение оказалось легким. Осколки не задели ни связок, ни сухожилий, и Максим остался лечиться в санчасти бригады. Для Аверьянова все вышло намного хуже. Восстанавливать раздробленную кость его повезли в центральный клинический госпиталь в славный городок Реутов.
Санчасть бригады располагалась в самом стерильном помещении завода. Солдатики с утра до вечера надраивали полы и проветривали помещения. Стенки между палатами были из натянутого брезента.
– Свистать всех наверх! – периодически кричал лежащий в одной палате с Максимом командир роты второго батальона капитан Куралесов, застудивший спину после трехдневного лежания в заслоне в Аргунском ущелье. – Капитан требует свое судно.
В палату на его крики вбегала молоденькая, лет двадцати, сестричка и, густо краснея, подставляла под прорезь в кровати утку. Выносили и переворачивали капитана бойцы.
Во время переворачивания вся санчасть наполнялась матерными криками, и на глазах офицера выступали большие, какие бывают от сильной боли, слезы. А по вечерам приходил начальник медслужбы полковник Кржижановский, чтобы сделать Куралесову массаж. Бесцеремонный циник, начмед вселял страх во всех, кто попадал в санчасть. Он вправлял кости, массировал застуженные и защемленные нервы так, как будто лепил котлеты, и никогда не предлагал ничего, что бы могло облегчить боль. За глаза его звали Костоломом. Огромный в плечах, представитель древнего польского рода, оставшегося в России, он лишь отдаленно напоминал своих панов-предков. Он не боялся вездесущих комаров, и они его никогда не кусали. И Максим один раз увидел причину этому. На закате, когда красное, уставшее за день солнце освещало город, лейтенант, оперевшись на костыль, вышел в курилку. Спиной к нему с голым торсом стоял хирург. Он был полностью покрыт густыми, сантиметров в десять, волосами. На плечах они еле пропускали свет уходящего светила, открывая для обзора десятка три насекомых, застрявших в них.
– Что, Максимка, идешь на поправку?
– Да боюсь я вас, хочу выписаться, – улыбнулся Михайленко, гадая, как Кржижановский определил, что за его спиной стоит именно он.
– О! – поднял хирург палец вверх и повернулся. – Его широкие гусарские усищи на полном и довольном жизнью и собой лице подлетели от улыбки вверх. – Лечение страхом! Если пациент боится врача, он задействует все внутренние ресурсы, чтоб побыстрее выздороветь.
Когда начало темнеть, бригада оживилась. Забегали взад-вперед солдатики, вышел на плац комбриг и стал проверять, все ли на своих местах.
– Товарищ капитан, видно, начальство большое к нам приедет? – спросил Максим Куралесова.
– Плакаты с Путиным моют и розы в горшках выставили?
– Нет, – ответил, глядя в окно, Максим.
– Значит, не главком. Лампочки у курилки и у шлагбаума вкручивают?
– Тоже нет.
– Знать, и не Лабунец, командующий округом. А чего там происходит? Давай в деталях, что видишь, то и говори.
– В левом углу плаца клетку вывезли и туда из подсобного нашего хозяйства втолкали свиней. Во вторую сетку – кроликов.
– А осла из артдивизиона привели?
– Да.
– Пипец, это генерал Хоменко… Чеченский рэкс[9], в смысле комендант. Нет, ну Лабунец тоже зверей любит, особенно свиней. Он же из прапорщиков генерал. Этакий председатель колхоза. Но Хоменко… У него навязчивая идея о зверинцах и их роли в укреплении морального духа солдат.
– А Хоменко и ослов, что ли, любит?
– Это не простой осел. В девяносто девятом его у ваххов отбили. Он им фугасы таскал. Ну, решили оставить в бригаде, передали артиллерии – пусть, мол, не бойцы, а он снаряды к орудиям таскает. И все бы ничего, но приехал какой-то журналюга, написал статейку «В Чечне стали призывать ослов», и завертелось. Местные посчитали это уколом в свой адрес. Типа, пишут, что только ослов и можно призывать в Чечню. Наши генералы тоже в кипиш – войска ослиными обозвали. Чуть не усыпили ушастого. Но спас один врач из международной какой-то комиссии, побывавший у нас. Пришел на встречу с генералами и руководством страны в Кремль и обронил, между прочим, фразу о том, как чудесно, что солдатам дают погладить ослика и пообщаться с природой, что это делает бойца добрее. Все – а доктор был каким-то боком знаком с Путиным – дабы не вызвать ненужную реакцию, стали нахваливать практику зверинцев. Ну и закипело. Сам понимаешь – в каждой части живой уголок. Больше всего радел Хоменко, а так как он свинок любил, обязал совместить. Типа, пусть в каждой части, особенно в сорок шестой бригаде с постоянной дислокацией здесь, на территории Чечни, будет зверинец и одновременно подсобное хозяйство. Чтоб солдатик и пообщаться с природой смог, и покушать… Так и живем.
Санчасть бригады располагалась в самом стерильном помещении завода. Солдатики с утра до вечера надраивали полы и проветривали помещения. Стенки между палатами были из натянутого брезента.
– Свистать всех наверх! – периодически кричал лежащий в одной палате с Максимом командир роты второго батальона капитан Куралесов, застудивший спину после трехдневного лежания в заслоне в Аргунском ущелье. – Капитан требует свое судно.
В палату на его крики вбегала молоденькая, лет двадцати, сестричка и, густо краснея, подставляла под прорезь в кровати утку. Выносили и переворачивали капитана бойцы.
Во время переворачивания вся санчасть наполнялась матерными криками, и на глазах офицера выступали большие, какие бывают от сильной боли, слезы. А по вечерам приходил начальник медслужбы полковник Кржижановский, чтобы сделать Куралесову массаж. Бесцеремонный циник, начмед вселял страх во всех, кто попадал в санчасть. Он вправлял кости, массировал застуженные и защемленные нервы так, как будто лепил котлеты, и никогда не предлагал ничего, что бы могло облегчить боль. За глаза его звали Костоломом. Огромный в плечах, представитель древнего польского рода, оставшегося в России, он лишь отдаленно напоминал своих панов-предков. Он не боялся вездесущих комаров, и они его никогда не кусали. И Максим один раз увидел причину этому. На закате, когда красное, уставшее за день солнце освещало город, лейтенант, оперевшись на костыль, вышел в курилку. Спиной к нему с голым торсом стоял хирург. Он был полностью покрыт густыми, сантиметров в десять, волосами. На плечах они еле пропускали свет уходящего светила, открывая для обзора десятка три насекомых, застрявших в них.
– Что, Максимка, идешь на поправку?
– Да боюсь я вас, хочу выписаться, – улыбнулся Михайленко, гадая, как Кржижановский определил, что за его спиной стоит именно он.
– О! – поднял хирург палец вверх и повернулся. – Его широкие гусарские усищи на полном и довольном жизнью и собой лице подлетели от улыбки вверх. – Лечение страхом! Если пациент боится врача, он задействует все внутренние ресурсы, чтоб побыстрее выздороветь.
Когда начало темнеть, бригада оживилась. Забегали взад-вперед солдатики, вышел на плац комбриг и стал проверять, все ли на своих местах.
– Товарищ капитан, видно, начальство большое к нам приедет? – спросил Максим Куралесова.
– Плакаты с Путиным моют и розы в горшках выставили?
– Нет, – ответил, глядя в окно, Максим.
– Значит, не главком. Лампочки у курилки и у шлагбаума вкручивают?
– Тоже нет.
– Знать, и не Лабунец, командующий округом. А чего там происходит? Давай в деталях, что видишь, то и говори.
– В левом углу плаца клетку вывезли и туда из подсобного нашего хозяйства втолкали свиней. Во вторую сетку – кроликов.
– А осла из артдивизиона привели?
– Да.
– Пипец, это генерал Хоменко… Чеченский рэкс[9], в смысле комендант. Нет, ну Лабунец тоже зверей любит, особенно свиней. Он же из прапорщиков генерал. Этакий председатель колхоза. Но Хоменко… У него навязчивая идея о зверинцах и их роли в укреплении морального духа солдат.
– А Хоменко и ослов, что ли, любит?
– Это не простой осел. В девяносто девятом его у ваххов отбили. Он им фугасы таскал. Ну, решили оставить в бригаде, передали артиллерии – пусть, мол, не бойцы, а он снаряды к орудиям таскает. И все бы ничего, но приехал какой-то журналюга, написал статейку «В Чечне стали призывать ослов», и завертелось. Местные посчитали это уколом в свой адрес. Типа, пишут, что только ослов и можно призывать в Чечню. Наши генералы тоже в кипиш – войска ослиными обозвали. Чуть не усыпили ушастого. Но спас один врач из международной какой-то комиссии, побывавший у нас. Пришел на встречу с генералами и руководством страны в Кремль и обронил, между прочим, фразу о том, как чудесно, что солдатам дают погладить ослика и пообщаться с природой, что это делает бойца добрее. Все – а доктор был каким-то боком знаком с Путиным – дабы не вызвать ненужную реакцию, стали нахваливать практику зверинцев. Ну и закипело. Сам понимаешь – в каждой части живой уголок. Больше всего радел Хоменко, а так как он свинок любил, обязал совместить. Типа, пусть в каждой части, особенно в сорок шестой бригаде с постоянной дислокацией здесь, на территории Чечни, будет зверинец и одновременно подсобное хозяйство. Чтоб солдатик и пообщаться с природой смог, и покушать… Так и живем.
9. Масхадов не ждет
Когда на плацу собралось управление бригады, ворота завода открылись, и внутрь въехала колонна.
– Товарищ генерал… – начал было докладывать комбриг.
– Здравствуй, здравствуй, – перебил доклад Хоменко, осматриваясь по сторонам, и вдруг, уставившись в одну точку, спросил: – Где я?
– Вы в пункте временной дислокации тридцать четвертой отдельной бригады, – доложил комбриг.
– Я не спрашиваю, в какой бригаде, я спрашиваю, ГДЕ Я? – повысив голос, начал он злиться.
– Вы в городе Аргун, на территории бывшего завода…
– Меня тут кто-нибудь слышит, – почти перешел на крик Хоменко. – Повторяю вопрос: ГДЕ Я?
– В Республике Чечня?! – предположил кто-то вяло из свиты генерала.
– Буква «Я» на столовой была сегодня сбита при обстреле со стороны города, – обратив внимание на взгляд генерала, бойко доложил командир разведбата.
– Почему не исправили? – выдохнул Хоменко, явно расстроенный тем, что не удалось дальше попытать управление бригады.
– В целях дезориентировать противника.
– Это как?
– Если бы мы бросились устранять последствия сразу же после обстрела, противник, скрыто наблюдая за расположением бригады, решил бы, что к нам едет руководство, и задействовал бы все свои силы на минирование дорог и нападение на все движущиеся колонны.
Все офицеры бригады напряглись.
«Боже, что за бред, – подумал комбриг. – Сейчас начнется».
– Понятно и ясно. Жаль, товарищ генерал, – произнес Хоменко с выдохом, обращаясь к комбригу, – что у вас не все такие же толковые офицеры, как этот. Как фамилия?
– Командир разведывательного батальона бригады подполковник Бойко, – доложил комбат.
– Товарищ подполковник, – поднес руку в воинском приветствии Хоменко, – объявляю вам благодарность.
– Служу России!
– А разведбат, – начал вспоминать генерал, – Михайленко… лейтенант Михайленко не у вас?
– Так точно. Командир третьего взвода.
– Какой командир, такие и подчиненные. Где он сейчас?
– В медчасти.
– А что стряслось?
– Во время специальной операции по устранению бандформирования лейтенант Михайленко получил множественные осколочные ранения ног.
– Командир бригады, давайте навестим медчасть.
Вся группа – и управление бригадой, и офицеры, сопровождавшие Хоменко, – направилась к помещению с красным крестом.
– Почему старший офицер подразделения нас не встречает? – спросил генерал-визитер комбрига. – Или для него комендант Чечни уже хрен собачий?
– Полковник Кржижановский выехал в сорок шестую ОбрОН.
– Это как это? Взял и выехал? У нас тут детский сад? Кто хочет, тот и выезжает?
– По согласованию с командующим объединенной группировки, – ответил комбриг, явно уставший от роли отвечающего. – Генерал Зубарь вывихнул ногу, объезжая вчера ночью подразделения бригады.
– И что? В сорок шестой бригаде есть свои врачи…
– Полковник Кржижановский хирург экстра-класса. Быстрей, чем он, Зубаря на ноги никто не поставит во всей Чечне.
– Ох уж этот Зубарь… Мотается без охраны, без сопровождения. Запретить надо…
– Он же по зонам ответственности своих подразделений ездит. Если откроют огонь в том или ином районе – значит плохо работают подразделения. И он их наказывает. Он мало чего боится, и его очень уважают офицеры бригады, – вдруг, совсем неожиданно, произнес зам по работе с личным составом бригады полковник Сергей Латышев.
– Товарищ полковник, вас кто-нибудь спрашивал? – холодно сказал Хоменко. – Вы откуда родом?
– Из Старого Оскола.
– Что не земляк, то мудак, – выпалил свою любимую шутку Хоменко, хотя все знали, что он родился не в Старом Осколе.
Отсмеявшись под хилые подхикивания своего окружения, глядя на побелевшее лицо офицера, Хоменко решил проявить великодушие:
– Ладно, полковник, не расстраивайся.
Зайдя в палату к Михайленко, генерал с порога спросил:
– Ты тоже считаешь, что генерал, лично объезжающий свои подразделения в боевых условиях, герой?
Михайленко не знал повода для такого вопроса и поэтому попробовал уклониться от прямого ответа:
– Если это генерал врага, то он в любом случае не герой.
Хоменко, не ожидавший такого ответа, на минуту задумался.
– Как ноги?
– Завтра, думаю, встану в строй.
– То есть поправился?
– Так точно!
– Ну и отлично. Сегодня спать не ложись – ты мне понадобишься. Командир бригады не против?
– Да, – комбриг отказать проверяющему не решился.
Максим, проводив взглядом делегацию, так и не поняв, зачем он понадобился генералу, надел вместо больничного халата форму и стал ждать вызова.
В три часа ночи за ним прибежал водитель Хоменко.
– Товарищ лейтенант, – начал боец, – вас попросили взять автомат и БК.
Максим достал из-под кровати разгрузку с магазинами, «АК», радиостанцию и поспешил за бойцом.
– Прыгай в «УАЗ», поедем, проверим ротные опорные пункты, – натягивая на свое плотное тело полевую форму, пробасил генерал.
– Но мы же без прикрытия!
– Не бойся, лейтенант, я тут все дороги знаю. Твое дело – прикрыть меня в случае боя. Вот туточки, – и он показал рукой в направлении леска за городом, носившего название аргунской «зеленки», – у нас стоит ротный опорный пункт. А вот туточки, – и он показал в направлении ущелья, – комендатура. Поедем, проверим службу и вернемся.
«УАЗ» быстро промчался по улочкам Аргуна. Михайленко ожидал обстрела, однако никто на одинокую машину так и не напал. Генерал лично говорил водителю, куда нужно ехать.
– Но, товарищ генерал, – запротестовал боец, когда Хоменко приказал повернуть на просеку в лес, – в «зеленке» опасно.
– Там у нас ротный опорный пункт – РОП, сейчас мы им как снег на голову приедем, давай поворачивай, – приказал Хоменко и обратился к лейтенанту: – Вот поэтому и победить боевиков не можем: боимся спонтанно проверять части. Вот увидишь, в каком ужасном состоянии там все. Офицеры ротных опорных пунктов привыкли, что их никто не проверяет. Сидят они на одном месте год, дисциплина на нуле, служба тоже. Но сейчас мы им покажем!
«УАЗ» дернулся и выехал на поляну, освещенную костром. Вокруг костра сидела пара десятков вооруженных людей.
– Что я говорил, – сказал генерал и, открыв дверь, направился к костру.
– Он что, долбанулся?! – вырвалось у Максима.
Солдат тоже сидел бледный, как лист бумаги. Обоим было ясно, что перед ними – бандгруппа, а не РОП.
– Где старший? – заорал генерал, выйдя к костру. – Что у вас за посиделки?
Люди у костра при виде генерала встали. Они явно не ожидали такого поворота событий.
– А ну, дай автомат, – сказал генерал близстоящему бородачу и почти вырвал из его рук старый «АК-47». – На стволе ржа! Автомат в жутком состоянии. Вы как воевать-то собираетесь?
У обладателя автомата округлились глаза. Он стоял не в силах проронить ни слова.
Наконец, к костру вышел полевой командир и почти без акцента спросил:
– В чем дело?
Лицо Хоменко налилось краской. Видно было, что он сейчас выплеснет всю свою злость на ничего не понимающего бандита.
– Мы здесь должны были встретиться с Масхадовым, – сказал выскочивший из машины Максим. – Я надеюсь, он уже на месте?
– Нет! Даже не слышал, – сказал боевик, – сейчас узнаю.
– Передайте ему, что мы на высоте сорок пять и шесть будем ждать.
– Я ему не могу ничего передать, могу только узнать, – совершено сбитый с толку генеральскими звездами и вопросами, ответил полевой командир.
– А как же вы тут без полевой кухни?! – крикнул Хоменко, совершенно не желавший вникать в разговор.
– Товарищ генерал, Масхадов ждать не будет, – стал энергично подталкивать генерала к машине Максим.
– Да при чем тут Масхадов! У них полевой кухни нет! – закричал Хоменко.
Из всех, находившихся на поляне, что-то понимали лишь два человека: Максим, который подумал, что генерал сошел с ума или поймал белую горячку и поэтому принял бандитов за РОП, и солдат-водитель, который все это время без конца молился вслух за свое спасение.
Когда Михайленко допинал ругающегося генерала до машины и крикнул водиле «жми!», ситуацию поняли и бандиты. Очередь, пущенная по удаляющейся машине, пробила заднее стекло и часть пуль вылетела через лобовуху. Солдат, скосив голову вбок, начал заваливаться. Максим вдавил газ до упора, поставив свою ногу на сапог солдату. Через минут семь под раскаты очередей с тыла машина вырвалась на трассу. К счастью Михайленко, там уже стояла техника бригады. Он вырулил к ближайшему БТРу.
На выходе его встретил комбат. Он хотел было выругаться, но, взглянув на Максима, по-отечески обнял его и сказал: «Иди к своему взводу».
– Там солдат, – сказал Михайленко, понимая, что все как-то странно смотрят на него.
– Жив, – сказал старлей Архипов, – в обмороке. От страха.
Вылезший Хоменко попытался что-то снова сказать, но вдруг осекся. Комбриг с совершенно перекошенным лицом подошел почти вплотную к нему и тихо, чтобы слышал только генерал, произнес:
– Вы начальник – лишь в комендатурах. В моей бригаде – я начальник.
– Товарищ генерал… – начал было докладывать комбриг.
– Здравствуй, здравствуй, – перебил доклад Хоменко, осматриваясь по сторонам, и вдруг, уставившись в одну точку, спросил: – Где я?
– Вы в пункте временной дислокации тридцать четвертой отдельной бригады, – доложил комбриг.
– Я не спрашиваю, в какой бригаде, я спрашиваю, ГДЕ Я? – повысив голос, начал он злиться.
– Вы в городе Аргун, на территории бывшего завода…
– Меня тут кто-нибудь слышит, – почти перешел на крик Хоменко. – Повторяю вопрос: ГДЕ Я?
– В Республике Чечня?! – предположил кто-то вяло из свиты генерала.
– Буква «Я» на столовой была сегодня сбита при обстреле со стороны города, – обратив внимание на взгляд генерала, бойко доложил командир разведбата.
– Почему не исправили? – выдохнул Хоменко, явно расстроенный тем, что не удалось дальше попытать управление бригады.
– В целях дезориентировать противника.
– Это как?
– Если бы мы бросились устранять последствия сразу же после обстрела, противник, скрыто наблюдая за расположением бригады, решил бы, что к нам едет руководство, и задействовал бы все свои силы на минирование дорог и нападение на все движущиеся колонны.
Все офицеры бригады напряглись.
«Боже, что за бред, – подумал комбриг. – Сейчас начнется».
– Понятно и ясно. Жаль, товарищ генерал, – произнес Хоменко с выдохом, обращаясь к комбригу, – что у вас не все такие же толковые офицеры, как этот. Как фамилия?
– Командир разведывательного батальона бригады подполковник Бойко, – доложил комбат.
– Товарищ подполковник, – поднес руку в воинском приветствии Хоменко, – объявляю вам благодарность.
– Служу России!
– А разведбат, – начал вспоминать генерал, – Михайленко… лейтенант Михайленко не у вас?
– Так точно. Командир третьего взвода.
– Какой командир, такие и подчиненные. Где он сейчас?
– В медчасти.
– А что стряслось?
– Во время специальной операции по устранению бандформирования лейтенант Михайленко получил множественные осколочные ранения ног.
– Командир бригады, давайте навестим медчасть.
Вся группа – и управление бригадой, и офицеры, сопровождавшие Хоменко, – направилась к помещению с красным крестом.
– Почему старший офицер подразделения нас не встречает? – спросил генерал-визитер комбрига. – Или для него комендант Чечни уже хрен собачий?
– Полковник Кржижановский выехал в сорок шестую ОбрОН.
– Это как это? Взял и выехал? У нас тут детский сад? Кто хочет, тот и выезжает?
– По согласованию с командующим объединенной группировки, – ответил комбриг, явно уставший от роли отвечающего. – Генерал Зубарь вывихнул ногу, объезжая вчера ночью подразделения бригады.
– И что? В сорок шестой бригаде есть свои врачи…
– Полковник Кржижановский хирург экстра-класса. Быстрей, чем он, Зубаря на ноги никто не поставит во всей Чечне.
– Ох уж этот Зубарь… Мотается без охраны, без сопровождения. Запретить надо…
– Он же по зонам ответственности своих подразделений ездит. Если откроют огонь в том или ином районе – значит плохо работают подразделения. И он их наказывает. Он мало чего боится, и его очень уважают офицеры бригады, – вдруг, совсем неожиданно, произнес зам по работе с личным составом бригады полковник Сергей Латышев.
– Товарищ полковник, вас кто-нибудь спрашивал? – холодно сказал Хоменко. – Вы откуда родом?
– Из Старого Оскола.
– Что не земляк, то мудак, – выпалил свою любимую шутку Хоменко, хотя все знали, что он родился не в Старом Осколе.
Отсмеявшись под хилые подхикивания своего окружения, глядя на побелевшее лицо офицера, Хоменко решил проявить великодушие:
– Ладно, полковник, не расстраивайся.
Зайдя в палату к Михайленко, генерал с порога спросил:
– Ты тоже считаешь, что генерал, лично объезжающий свои подразделения в боевых условиях, герой?
Михайленко не знал повода для такого вопроса и поэтому попробовал уклониться от прямого ответа:
– Если это генерал врага, то он в любом случае не герой.
Хоменко, не ожидавший такого ответа, на минуту задумался.
– Как ноги?
– Завтра, думаю, встану в строй.
– То есть поправился?
– Так точно!
– Ну и отлично. Сегодня спать не ложись – ты мне понадобишься. Командир бригады не против?
– Да, – комбриг отказать проверяющему не решился.
Максим, проводив взглядом делегацию, так и не поняв, зачем он понадобился генералу, надел вместо больничного халата форму и стал ждать вызова.
В три часа ночи за ним прибежал водитель Хоменко.
– Товарищ лейтенант, – начал боец, – вас попросили взять автомат и БК.
Максим достал из-под кровати разгрузку с магазинами, «АК», радиостанцию и поспешил за бойцом.
– Прыгай в «УАЗ», поедем, проверим ротные опорные пункты, – натягивая на свое плотное тело полевую форму, пробасил генерал.
– Но мы же без прикрытия!
– Не бойся, лейтенант, я тут все дороги знаю. Твое дело – прикрыть меня в случае боя. Вот туточки, – и он показал рукой в направлении леска за городом, носившего название аргунской «зеленки», – у нас стоит ротный опорный пункт. А вот туточки, – и он показал в направлении ущелья, – комендатура. Поедем, проверим службу и вернемся.
«УАЗ» быстро промчался по улочкам Аргуна. Михайленко ожидал обстрела, однако никто на одинокую машину так и не напал. Генерал лично говорил водителю, куда нужно ехать.
– Но, товарищ генерал, – запротестовал боец, когда Хоменко приказал повернуть на просеку в лес, – в «зеленке» опасно.
– Там у нас ротный опорный пункт – РОП, сейчас мы им как снег на голову приедем, давай поворачивай, – приказал Хоменко и обратился к лейтенанту: – Вот поэтому и победить боевиков не можем: боимся спонтанно проверять части. Вот увидишь, в каком ужасном состоянии там все. Офицеры ротных опорных пунктов привыкли, что их никто не проверяет. Сидят они на одном месте год, дисциплина на нуле, служба тоже. Но сейчас мы им покажем!
«УАЗ» дернулся и выехал на поляну, освещенную костром. Вокруг костра сидела пара десятков вооруженных людей.
– Что я говорил, – сказал генерал и, открыв дверь, направился к костру.
– Он что, долбанулся?! – вырвалось у Максима.
Солдат тоже сидел бледный, как лист бумаги. Обоим было ясно, что перед ними – бандгруппа, а не РОП.
– Где старший? – заорал генерал, выйдя к костру. – Что у вас за посиделки?
Люди у костра при виде генерала встали. Они явно не ожидали такого поворота событий.
– А ну, дай автомат, – сказал генерал близстоящему бородачу и почти вырвал из его рук старый «АК-47». – На стволе ржа! Автомат в жутком состоянии. Вы как воевать-то собираетесь?
У обладателя автомата округлились глаза. Он стоял не в силах проронить ни слова.
Наконец, к костру вышел полевой командир и почти без акцента спросил:
– В чем дело?
Лицо Хоменко налилось краской. Видно было, что он сейчас выплеснет всю свою злость на ничего не понимающего бандита.
– Мы здесь должны были встретиться с Масхадовым, – сказал выскочивший из машины Максим. – Я надеюсь, он уже на месте?
– Нет! Даже не слышал, – сказал боевик, – сейчас узнаю.
– Передайте ему, что мы на высоте сорок пять и шесть будем ждать.
– Я ему не могу ничего передать, могу только узнать, – совершено сбитый с толку генеральскими звездами и вопросами, ответил полевой командир.
– А как же вы тут без полевой кухни?! – крикнул Хоменко, совершенно не желавший вникать в разговор.
– Товарищ генерал, Масхадов ждать не будет, – стал энергично подталкивать генерала к машине Максим.
– Да при чем тут Масхадов! У них полевой кухни нет! – закричал Хоменко.
Из всех, находившихся на поляне, что-то понимали лишь два человека: Максим, который подумал, что генерал сошел с ума или поймал белую горячку и поэтому принял бандитов за РОП, и солдат-водитель, который все это время без конца молился вслух за свое спасение.
Когда Михайленко допинал ругающегося генерала до машины и крикнул водиле «жми!», ситуацию поняли и бандиты. Очередь, пущенная по удаляющейся машине, пробила заднее стекло и часть пуль вылетела через лобовуху. Солдат, скосив голову вбок, начал заваливаться. Максим вдавил газ до упора, поставив свою ногу на сапог солдату. Через минут семь под раскаты очередей с тыла машина вырвалась на трассу. К счастью Михайленко, там уже стояла техника бригады. Он вырулил к ближайшему БТРу.
На выходе его встретил комбат. Он хотел было выругаться, но, взглянув на Максима, по-отечески обнял его и сказал: «Иди к своему взводу».
– Там солдат, – сказал Михайленко, понимая, что все как-то странно смотрят на него.
– Жив, – сказал старлей Архипов, – в обмороке. От страха.
Вылезший Хоменко попытался что-то снова сказать, но вдруг осекся. Комбриг с совершенно перекошенным лицом подошел почти вплотную к нему и тихо, чтобы слышал только генерал, произнес:
– Вы начальник – лишь в комендатурах. В моей бригаде – я начальник.
10. Понос – не золотуха
К концу августа, когда достроили часовню на территории завода, а зной стал невыносимо жечь, заставляя тела, закованные в бронежилеты, липко потеть, в бригаду приехал подполковник Екимов. После долгого разговора с комбригом он заскочил в разведбат.
– Привет, Николаич! – поздоровался он фамильярно с комбатом.
– Здравствуй, Еким. Новости, я так понимаю, хреновые.
– С чего ты взял?
– А ты с другими не приезжаешь.
– Хреновые не хреновые, а повоевать сегодня придется.
– Когда?
– Через два часа на Сахарозаводской улице надо быть. Ротой обойдусь. Комбриг добро дал.
– Что там?
– Предположительно тридцать ваххов. Арабы, чеченцы, китайцы.
– Китайцы?!!
– Да, два подрывника. Вот в этом квадрате должны быть. – И Екимов ткнул пальцем в разложенную в канцелярии батальона карту.
– Дежурный, – гаркнул комбат, – Сапегу ко мне.
Сапега прибыл в майке и тренировочных штанах.
– Что за вид, майор? – спросил комбат.
– Тренируюсь. У меня по расписанию сампо[10].
– Отставить сампо, через полтора часа рота должна с техникой быть здесь, – показал он квадрат на карте с пятном от пальца Екимова. – Ферштейн?
– Без техники, – покачал головой Екимов, – засаду выставим.
– Значит, без техники.
– Никак снова страна в опасности? – приложив руку к сердцу, собезьянничал Сапега. – Когда я ехал на этот курорт, мне говорили лишь о том, что на Кавказе есть воды. Товарищ контрразведчик, – теперь он обращался уже к Екимову, – может, это вы специально все подстраиваете сами? Собираете туристов, привозите к нам, раздаете оружие, а потом…
– Хватит, Сапега! Ты приказ понял?
– Но мы только из нарядов. Третий взвод из засады вернулся из ущелья, второй на периметре, первый сопровождал колонну из Ханкалы. Первая рота вон свежая…
– Сапега, первая рота в резерве, и ты об этом знаешь. Так что не пререкайся, и вперед.
Через час рота, рассредоточившись по указанной Екимовым территории, а точнее, заняв позиции в канавах у дороги, в подъездах домов и просто у мусора и тряпья, раскиданного по дворам, образовав подобие тактического огневого мешка, затаилась. Не слышно было даже шороха. Солнце упало где-то далеко в стороне далекого Каспия, и солдаты, нервничая, чувствовали, как ночь постепенно накрывает квартал за кварталом.
Командиры взводов тоже нервничали, боясь пропустить сигнал ротного. Наконец, между дорогой и домом появились двое из головного дозора. Они шли очень осторожно. Один из боевиков прошел в метре от замаскировавшегося в мусорной куче Михайленко. Подойдя к углу дома, один из дозорных ваххов обернулся и сделал жест рукой. В «мешок» на расстоянии метров пятидесяти от засады вышли двадцать бородачей.
– Поехали, – передал Сапега, и по бандитам открыли огонь. Одновременно с этим три бойца первого взвода «сняли» выстрелами в затылок дозорных.
– Сапега! – крикнул подползший к ротному Екимов. – Это не все. Еще несколько человек должны быть. Нас могут обойти.
– Гурьев, противник с тылу! – крикнул Сапега и продолжил вести огонь.
Как и ожидал Екимов, вскоре одна из групп боевиков вышла в тыл, но была накрыта огнем взвода.
От Гурьева к Сапеге прибежал посыльный.
– Что стряслось?
– Там их больше, товарищ майор.
– Больше, чем что? Пятнадцать-двадцать? Сколько?
– Человек шестьдесят-семьдесят.
– Ну, контрразведка, мать вашу… – прошипел Сапега и врубил рацию.
Ротный быстро перестроил личный состав и приказал отходить к дороге. Короткими перебежками разведчики, прикрывая огнем друг друга, отступили за трассу и били уже оттуда по двум группам бандитов во фланг. Ваххи, почувствовав, что военная удача на их стороне, начали наступать, но были остановлены огнем на пятачке между двором и дорогой. Это дало возможность Сапеге связаться со штабом бригады, и уже через минуту пятачок накрыла минометная батарея. К утру оставшиеся в живых бандиты бежали, а засевшие в близлежащих домах были уничтожены.
Возвращались в бригаду в подавленном настроении. Екимов думал о том, что его подвели с оперативной информацией. Сапега чертыхался из-за того, что часть бандитов ушла.
– Товарищ подполковник, что это было? На моей памяти ты еще ни разу так не лажал. Информаторы подвели?
– Это было бы очень хорошо. Но сдается мне, нас сдали с потрохами. И если б не ты, честно скажу, это был бы наш последний день. Я доложу.
– Да хоть докладывай, хоть накладывай, а денег больше не дадут.
– К медали представят.
– Угу. Служи, дурачок, получишь значок. Я ж не школяр. Мне они до одного места. Ей-богу, моя крайняя командировка! Приеду домой – напишу рапорт. И – прощай навек, защитный цвет.
Никто и никогда в Чечне не говорил слово «последний», все говорили «крайний». Крайняя командировка, крайняя обнаруженная мина, крайняя колонна… Слово «последний» ассоциировалось с концом, смертью, да и просто с плохой приметой.
Когда рота, грязная, уставшая, ввалилась за ворота завода, на территории бригады царило какое-то странное оживление.
– Только что комбрига вызвали в Ханкалу. Либо снимут, либо наградят, – сказал комбат офицерам. – Так что отдыхайте. Завтра все узнаем.
Как выяснил Сапега, не один комбриг покинул бригаду. С ним выехал начмед и зам по тылу.
– Ну что, ребята, дорога к спирту открыта, – сказал он собравшимся в канцелярии роты офицерам, прапорщикам и контрактникам роты. – Комбат разрешил отдыхать два дня.
Веселой толпой собравшиеся вместе с контрразведчиком Екимовым ввалились в медчасть.
– Полковник Кржижановский запретил использовать спирт не по назначению, – встала на дороге между страждущими и спиртом медсестра Маша.
– Родная моя, золотая ты наша Машенька, – улыбнулся Сапега, – мы солдаты. Видим только бородатых уродов с утра до вечера, а вы – наш ангел. И поверьте, чтоб не думать о вас, не страдать ночами, обнимая подушку, нам, восьмерым здоровым мужчинам, вернувшимся с боя, нужен спирт. Только чтобы на время забыть, где мы! Но не забыть, кто мы. А мы – ваши защитники навеки.
– Привет, Николаич! – поздоровался он фамильярно с комбатом.
– Здравствуй, Еким. Новости, я так понимаю, хреновые.
– С чего ты взял?
– А ты с другими не приезжаешь.
– Хреновые не хреновые, а повоевать сегодня придется.
– Когда?
– Через два часа на Сахарозаводской улице надо быть. Ротой обойдусь. Комбриг добро дал.
– Что там?
– Предположительно тридцать ваххов. Арабы, чеченцы, китайцы.
– Китайцы?!!
– Да, два подрывника. Вот в этом квадрате должны быть. – И Екимов ткнул пальцем в разложенную в канцелярии батальона карту.
– Дежурный, – гаркнул комбат, – Сапегу ко мне.
Сапега прибыл в майке и тренировочных штанах.
– Что за вид, майор? – спросил комбат.
– Тренируюсь. У меня по расписанию сампо[10].
– Отставить сампо, через полтора часа рота должна с техникой быть здесь, – показал он квадрат на карте с пятном от пальца Екимова. – Ферштейн?
– Без техники, – покачал головой Екимов, – засаду выставим.
– Значит, без техники.
– Никак снова страна в опасности? – приложив руку к сердцу, собезьянничал Сапега. – Когда я ехал на этот курорт, мне говорили лишь о том, что на Кавказе есть воды. Товарищ контрразведчик, – теперь он обращался уже к Екимову, – может, это вы специально все подстраиваете сами? Собираете туристов, привозите к нам, раздаете оружие, а потом…
– Хватит, Сапега! Ты приказ понял?
– Но мы только из нарядов. Третий взвод из засады вернулся из ущелья, второй на периметре, первый сопровождал колонну из Ханкалы. Первая рота вон свежая…
– Сапега, первая рота в резерве, и ты об этом знаешь. Так что не пререкайся, и вперед.
Через час рота, рассредоточившись по указанной Екимовым территории, а точнее, заняв позиции в канавах у дороги, в подъездах домов и просто у мусора и тряпья, раскиданного по дворам, образовав подобие тактического огневого мешка, затаилась. Не слышно было даже шороха. Солнце упало где-то далеко в стороне далекого Каспия, и солдаты, нервничая, чувствовали, как ночь постепенно накрывает квартал за кварталом.
Командиры взводов тоже нервничали, боясь пропустить сигнал ротного. Наконец, между дорогой и домом появились двое из головного дозора. Они шли очень осторожно. Один из боевиков прошел в метре от замаскировавшегося в мусорной куче Михайленко. Подойдя к углу дома, один из дозорных ваххов обернулся и сделал жест рукой. В «мешок» на расстоянии метров пятидесяти от засады вышли двадцать бородачей.
– Поехали, – передал Сапега, и по бандитам открыли огонь. Одновременно с этим три бойца первого взвода «сняли» выстрелами в затылок дозорных.
– Сапега! – крикнул подползший к ротному Екимов. – Это не все. Еще несколько человек должны быть. Нас могут обойти.
– Гурьев, противник с тылу! – крикнул Сапега и продолжил вести огонь.
Как и ожидал Екимов, вскоре одна из групп боевиков вышла в тыл, но была накрыта огнем взвода.
От Гурьева к Сапеге прибежал посыльный.
– Что стряслось?
– Там их больше, товарищ майор.
– Больше, чем что? Пятнадцать-двадцать? Сколько?
– Человек шестьдесят-семьдесят.
– Ну, контрразведка, мать вашу… – прошипел Сапега и врубил рацию.
Ротный быстро перестроил личный состав и приказал отходить к дороге. Короткими перебежками разведчики, прикрывая огнем друг друга, отступили за трассу и били уже оттуда по двум группам бандитов во фланг. Ваххи, почувствовав, что военная удача на их стороне, начали наступать, но были остановлены огнем на пятачке между двором и дорогой. Это дало возможность Сапеге связаться со штабом бригады, и уже через минуту пятачок накрыла минометная батарея. К утру оставшиеся в живых бандиты бежали, а засевшие в близлежащих домах были уничтожены.
Возвращались в бригаду в подавленном настроении. Екимов думал о том, что его подвели с оперативной информацией. Сапега чертыхался из-за того, что часть бандитов ушла.
– Товарищ подполковник, что это было? На моей памяти ты еще ни разу так не лажал. Информаторы подвели?
– Это было бы очень хорошо. Но сдается мне, нас сдали с потрохами. И если б не ты, честно скажу, это был бы наш последний день. Я доложу.
– Да хоть докладывай, хоть накладывай, а денег больше не дадут.
– К медали представят.
– Угу. Служи, дурачок, получишь значок. Я ж не школяр. Мне они до одного места. Ей-богу, моя крайняя командировка! Приеду домой – напишу рапорт. И – прощай навек, защитный цвет.
Никто и никогда в Чечне не говорил слово «последний», все говорили «крайний». Крайняя командировка, крайняя обнаруженная мина, крайняя колонна… Слово «последний» ассоциировалось с концом, смертью, да и просто с плохой приметой.
Когда рота, грязная, уставшая, ввалилась за ворота завода, на территории бригады царило какое-то странное оживление.
– Только что комбрига вызвали в Ханкалу. Либо снимут, либо наградят, – сказал комбат офицерам. – Так что отдыхайте. Завтра все узнаем.
Как выяснил Сапега, не один комбриг покинул бригаду. С ним выехал начмед и зам по тылу.
– Ну что, ребята, дорога к спирту открыта, – сказал он собравшимся в канцелярии роты офицерам, прапорщикам и контрактникам роты. – Комбат разрешил отдыхать два дня.
Веселой толпой собравшиеся вместе с контрразведчиком Екимовым ввалились в медчасть.
– Полковник Кржижановский запретил использовать спирт не по назначению, – встала на дороге между страждущими и спиртом медсестра Маша.
– Родная моя, золотая ты наша Машенька, – улыбнулся Сапега, – мы солдаты. Видим только бородатых уродов с утра до вечера, а вы – наш ангел. И поверьте, чтоб не думать о вас, не страдать ночами, обнимая подушку, нам, восьмерым здоровым мужчинам, вернувшимся с боя, нужен спирт. Только чтобы на время забыть, где мы! Но не забыть, кто мы. А мы – ваши защитники навеки.