Страница:
- Конечно, это капитан Преториус.
Еще не успел бюргер, принесший мне известие, вернуться к товарищам, как уже прискакал другой с криком:
- На коней! На коней! Англичане!
- Разве это не капитан Преториус? - спросил я.
- Нет - англичане...
Англичане или австралийцы - все равно, но это был неприятель. Мне нечего было приказывать седлать. Все было готово в одну минуту. Не успели мы еще вскочить на коней, как с той самой стороны, где был наш караул, англичане открыли огонь.
Бюргеры пустились в карьер. Я не удерживал их, потому что в мой план входило то соображение, что место, где мы находились, было и без того неудобно для обозрения местности. Я собирался взять позиции на холмах, в получасе отсюда, с которых мне видно было бы неприятеля, главным образом, со стороны Девстсдорпа, откуда я его ежеминутно поджидал.
Фельдкорнет Девет был тяжело ранен, - остальное, за исключением потери нескольких слабых, отставших лошадей; обошлось благополучно.
Мы направились к Бетулии. Недалеко от этого села, на ферме Клейн-Блумфонтейн, я встретил генерала Пита Фури и корнета Схеперса и взял их с собой. Здесь же мы выпустили на свободу кафров, пойманных в Деветсдорпе, так как они утверждали, что не участвовали в сражении, а были только погонщиками быков у англичан. Они получили свидетельство для прохода в Базутоланд.
Отсюда мы пошли по направлению к Кармель. Подойдя совсем близко к местечку Гудхоп, разведчики наши увидели английские колонны, проходившие из Бетулии к Смитфельду. Я сейчас же атаковал их с двух сторон; но они занимали прекрасные позиции, так что в этот день мы не могли их оттуда вытеснить. На следующий день с утра началось сражение снова. Около 4 часов пополудни прибыл генерал Нокс с большими подкреплениями по направлению от Смитфельда, и мы принуждены были покинуть наши позиции. Здесь меня постигло большое горе. Я потерял Тоханнеса Якобуса Девета - сына моего брата. Да, Тоханнеса не стало - моего неустрашимого храбреца! Его смерть меня ужасно огорчила.
Здесь же было 4 раненых; я думаю, что потери англичан были очень велики.
Во время этого сражения прибыл ко мне генерал Герцог, и мы сговорились с ним так: он должен вторгнуться в Капскую колонию между Норвальспонтом и Гонтаунским железнодорожным мостом, тогда, как я должен буду сделать то же самое между Бетулией и Аливальским северным железнодорожным мостом. А затем начать действовать, ему - в северо-западной части Капской колонии, а мне в восточной и в средней.
В ту же ночь мы выступили вместе по направлению к Кармел. В течение всего дня мы мокли под дождевыми потоками. На следующий день мы также шли под проливным дождем, но не останавливались ни минуты, торопясь постоянно вперед, почти не переседлывая лошадей, чтобы только перейти скорее Каледонривир. Я могу уверить читателя, что лил такой дождь, про который буры говорят: "большие черти падают мертвыми, а у маленьких отваливаются ноги" (groote duivels dood, en kleintjes de beenen af). Но мы неустанно шли вперед под ливнем.
Коммандант Фрутер, шедший сзади нас, оставил по дороге одно орудие Круппа и повозку, полную амуниции. Я был этим очень недоволен. Правда, впрочем, у нас не было уже ни одной гранаты, и пушка затрудняла нас чрезвычайно.
В этот вечер мы подошли, к северу от Одендаальсстрома, к Оранжевой реке, но - увы!.. - что же мы увидели? Переход через реку был невозможен, а брод, находившийся южнее, был занят неприятелем.
Дело становилось несколько критическим. В Аливаль-Норде стоял гарнизон, так что нам также невозможно было перейти через Оранжевую реку. Я легко мог себе представить, что и Каледон река поднялась от страшного дождя, и я знал также, что генерал Нокс оставил часть войска в Смитфильде, которая и заняла мост через Каледон у Коммиссидрифта. Брод Яммерберг через Каледон находился у Вепенера и, конечно, тоже был хорошо оберегаем. Оставалась еще страна базутов, но мы не имели права переступать ее границы, так как хотя и находились в дружеских отношениях с базутами, но не надо было создавать себе лишних врагов. У нас и без того их было достаточно. Выбирая лучшее из худого, я отправил комманданта Критцингера (позднее генерала-заместителя в Капской колонии) и капитана Схеперса с 300 бюргерами в Рувилле с приказанием немедленно и без задержки, как только уровень Оранжевой реки понизится, перейти в Капскую колонию. Я не сомневался ни минуты в том, что это им удастся.
Все делается так, как должно быть, а потому, если человек лентяй, т. е. такой, который не старается избегнуть встречающиеся ему на пути неприятности и ничего не делает для их устранения, то он сам виноват в своей беде; тогда ему нечего жаловаться и не на кого пенять. Уровень Оранжевой реки был высок. А между тем, нечего было и думать о том, чтобы я и правительство{50} получили бы какие-нибудь шансы на отдых. Англичане слишком полюбили нас, чтобы мы могли не ожидать нового посещения с их стороны. Смирно оставаться и ждать спадения воды в реке - было невозможно. Так вот почему, читатель, я не попал тогда, в Капскую колонию: мой старый друг генерал Нокс, будучи сильно против этого, изо всех сил старался не пропустить меня туда, а тут еще и переход через реки стал невозможным и помог ему в этом. Но что же было делать? Идти назад невозможно, так как и Каледон был уже непереходим. И через страну базутов нельзя было двинуться. Сидеть в узком пространстве между двумя разлившимися реками, в ожидании, что через 10-12 дней нахлынет громадная сила генерала Нокса, - положение незавидное. Было над чем задуматься.
Так куда же?
Да, англичане закинули на меня петлю, так как разлив обеих рек продолжается целые недели. Они заперли меня кругом, "cornered", - как они любят говорить в таких случаях.
Для меня выхода не было. Мы читали позднее в "Южно-Африканских Новостях" (South African News), что лорд Китченер и генерал Нокс издали приказ не брать пленных. Я не буду утверждать, что это правда, но нам показалось подозрительным, что г. Картрайт (Cartwright), издатель этой газеты, был посажен в тюрьму за то, что осмелился напечатать об этом про лорда Китченера.
Положение вещей представлялось не в розовом цвете. Я знаю хорошо, что изменники-буры, передавшиеся англичанам (de national scouts), советовали занять все мосты и переходы, чтобы поймать Штейна и Девета.
Я все-таки повернул по направлению к Коммиссидрифту; но, как и предполагал, неприятель занял переход. С обеих сторон моста были вырыты овраги и навалены укрепления, которые конечно, можно было взять только при дневном свете.
Когда я увидел, что и здесь неудача, я немедленно послал людей к реке разузнать: все ли она еще поднимается. Могло случиться, что где-нибудь, выше по реке дожди были менее сильны. Вскоре посланные возвратились, принеся радостную весть, что вода начала спадать и что, авось, вечером можно будет попробовать. Легко представить себе, какая это была для нас радость. Наши лошади были измучены. Это, ведь, был уже третий день, что несчастные животные должны были идти по ужасной дороге без всякого корма: трава была еще так мала, что не могла подкреплять сил. Но делать нечего, нужно было идти вперед.
Нам оставался только один возможный путь: перейти через реку и получить по другую сторону больший простор. Первый переход, который мы наметили (Если только он не был тоже занят неприятелем) лежал выше по реке за 10-12 мил от нас, недалеко от Севенфонтейна. Мы подошли туда незадолго до захода солнца и нашли его незанятым и возможным для переправы. То-то была радость!
Это случилось 8 декабря 1900 года.
Я двинулся по направлению к Деветсдорпу в надежде на то, что, пока генерал Нокс со своей громадной армией даст мне маленькую передышку, я успею дать возможность отдохнуть лошадям и снова постараюсь проникнуть в Капскую колонию. Но нет! Англичане слишком боялись того, что если президент Штейн и я появимся в Капской колонии, то дела их сильно осложнятся. Поэтому генерал Нокс стянул все свои силы, чтобы прогнать нас на север. Но это было совсем уже не так плохо для нас, так как я знал, что если англичане будут гнаться за мной, то они оставят в покое генерала Критцингера и капитана Схеперса и откроют им путь через Оранжевую реку. И действительно, они совсем не имели покоя: со стороны АливальНорда, в то время как дан был отдых лошадям, около Застрона, часть войска Брабанта Горзе причиняла им всякие неприятности, пока генерал Критцингер не нанес им чувствительный урон (60 человек убитыми и ранеными). Зато после этого Схеперс и Критцингер, несколько отдохнув, могли направиться в Капскую колонию.
Но, как я уже сказал, англичане слишком полюбили меня и президента Штейна. Они еще два дня после того преследовали нас до Вильчебомспрейта (округ Вепенер). Здесь присоединился ко мне отряд комманданта Газебрука, и мы наконец-то могли дать некоторый отдых нашим лошадям. Затем генерал Нокс снова начал погоню за нами. Я направился на запад к Эденбургу в надежде опять, попытаться проникнуть в Капскую колонию. Не одни только силы генерала Нокса гнались за нами. По прибытии в местечко Хексривир, не доходя двух часов до Эденбурга, мы узнали от наших разведчиков, что нас поджидала другая большая английская колонна.
Что же было теперь делать?
Я в тот же вечер повернул к Вепенеру.
На другое утро неприятель опять гнался по нашим следам; но благодаря тому, что мы успели уже сделать миль двадцать, мы оказались настолько впереди, что нам не пришлось уже так гнать ни в этот день, ни даже на следующий.
В полдень 13 декабря мы заняли сильные позиции, растянув их более чем на 8 миль от местечка Ритфонтейн в округе Вепенер, к северу от Даспорта. Неприятель должен был бы тотчас остановиться для того, чтобы дождаться арьергарда, так как иначе позиции не легко было взять. Я знал, что, прежде чем неприятель сможет напасть на нас, станет уже темно, но зато перед нами лежала сильная линия от Блумфонтейна, через Таба-Нху и Спринкганснек, на Ледибранд. Через эту линию нам необходимо было прорваться и потому нужно было сделать так, чтобы к нашим затруднениям не прибавилась бы еще погоня за нами неприятеля. Поэтому неизбежно было снова предпринять ночной поход и не допустить близко генерала Нокса.
Я велел держаться позиции до самого вечера, чтобы неприятель нас видел, и как только наступила темнота, приказал даже строить укрепления, чтобы ввести англичан в заблуждение, что мы имеем намерение на следующий день при их приближении вступить в бой. Перед вечером я даже приказал бюргерам показываться на укреплениях, а вскоре затем, ночью, мы двинулись вперед.
Бюргеры стали роптать. "Что значила эта быстрая перемена в приказаниях генерала?" - спрашивали они друг друга. Но я молчал и думал про себя: "Завтра увидите сами".
Мы двинулись вправо от Спринкганснека, сперва очень медленно, так как лошади у некоторых бюргеров были настолько слабы, что им самим много приходилось идти пешком. Генерал Филипп Бота и я были позади, так как мы полагали, что только на следующий день, 14 декабря, около 10 часов мы подойдем к линии укреплений.
В предыдущую ночь присоединился ко мне коммандант Мик. Принслоо, с 300 вифлеемских бюргеров, пришедших из Спринкганснека. Так как их лошади были в хорошем виде, то я приказал комманданту Принслоо идти вперед через проход Спринкганснек для того, чтобы занять позиции к северу от линии и к востоку от Таба-Нху. Он должен был это сделать с тою целью, чтобы, когда мы на другой день проходили бы там, помешать неприятелю у Таба-Нху послать подкрепления к Спринкганснеку. Действительно, оказалось, что это было для нас выгодно, так как англичане при дневном свете могли нас видеть с высот Таба-Нху. И действительно, они послали подкрепление в ту сторону, куда мы шли, но комманданту Принслоо посчастливилось отпугнуть их назад; так что, когда мы пришли в Спринкганснек, нам пришлось пройти через укрепленную линию, но и только.
Когда коммандант Принслоо, еще до рассвета, проходил 14 декабря между фортами, то англичане стали стрелять в него, но он приказал прорваться через линию. Небольшая неприятельская стража, находившаяся на полдороги между фортами, думала, что благодаря тому, что она будет обстреливать передовую часть, бюргеры будут принуждены уйти назад.
Но на такого героя, как генерал Принслоо, это не произвело никакого впечатления. Тем строже было приказано непременно прорваться через линию. Каковы же были последствия этого? Двое из англичан, не успевших уйти с дороги, были до смерти задавлены. Бюргеры думали, что их затоптали лошади, но, понятно, что никто из скакавших позади не соскочил с коня, чтобы убедиться в том, так ли это было.
Как я уже сказал, генерал Бота и я были сзади. Я знал, что главный коммандант Пит Фури, никогда не отступавший, когда ему нужно было куда-либо пробиться, сопровождаемый фельдкорнетом Иоханнесом Гаттингом, не менее храбрым, нежели первый, были впереди нас. Они не дали нам опомниться и шли прямо к проходу. Увидев это, я и генерал Бота погнали вперед, приказав бюргерам, на их измученных лошадях, медленнее следовать за нами. Я мог их оставить, так как видел, что генерал Нокс не был еще близко. Мы догнали генерала Фури с передовыми людьми как раз в то время, когда он был между укреплениями. Между тем бюргеры тянулись еще позади нас длинной линией. Сейчас же за первым холмиком я велел бюргерам остановиться, слезть с лошадей, спрятать их и идти назад к холмику, для того, чтобы стрелять направо и налево в укрепления, находившиеся, приблизительно, в 800-900 шагах от нас. Я приказал как можно сильнее обстреливать их, и это дало нам ту выгоду, что с укрепленных мест не так легко было стрелять в бюргеров, подходивших к нам длинной вытянутой линией.
Для того, чтобы уяснить читателю как мы прорвались через неприятельские силы у Спринкганснека, надо сказать, что нам пришлось без всякого прикрытия гнать мимо двух сильных укреплений, находившихся в 1.000-1.200 шагах друг от друга.
От того места, откуда бюргеры появлялись, до того, где они снова исчезали, было расстояние по крайней мере в 3.000 шагов. И тут-то, под страшным перекрестным огнем, на глазах у всех, пришлось скакать нашим восьми сотням! При этом был ранен всего только один из нас! Несомненно, такую явную милость Всемогущего Бога нужно приписать Его неисповедимым путям, а также простертой над нами Его Божественной Деснице.
Как велики были потери англичан - я не знаю.
Несколько наших повозок и возов, а также одно из орудий, отобранных нами у Деветспорта, также благополучно проскочили сквозь неприятельские силы. Другая пушка осталась на дороге, еще не доходя до линии укреплений, так как начальник прислуги при орудии отослал лошадей вместе с людьми к комманданту Газебруку, которому посчастливилось не в этот, а в другой раз, несмотря на преследование, прорваться у Эйзернека, на запад от Таба-Нху.
Моя амбулатория, с докторами Фури и Поутсма, была задержана англичанами. Доктор Фури, как это и полагалось, остался вне боевой линии, чтобы проехать за нами позднее, что ему и было разрешено генералом Ноксом, но только на следующий день. Он привез мне известие, что коммандант Газебрук ужаснейшим образом был обстреливаем тяжелыми орудиями у Таба-Нху полковником Уайтом. Но я уже знал, что коммандант этот без урона проскочил и что, напротив, ему удалось, еще в то время как на него нападали, убить нескольких англичан.
Мы решили отодвинуться немного назад, чтобы дать отдых лошадям, но не теряя из виду цели, при первой же возможности снова направиться к Капской колонии.Я знал, что надежды на отдых для бюргеров было очень мало до тех пор, пока президент и я находились тут, и потому я поставил себе целью, как только мы подойдем к Винбургу, освободить отряд на некоторое время от себя и президента. Тем временем я должен был улаживать дела., о которых сообщу позднее. Благодаря этому я собирался, как говорит пословица, перемешать все кости "dobbelossen"{51} англичан и тем испортить их игру.
Мы пришли к местечку на юг от Сенекала в то время, как войско генерала Нокса опять уже гналось за нами по пятам. Произошло несколько небольших стычек; во время одной из них был убит сын комманданта Трутера из Гаррисмита.
В полдень первого дня Рождества 1900 года мы были у Тафелькопа, в 9 милях к востоку от Сенекала.
Глава XXIV.
В которой можно найти кое-что о войне против женщин
Здесь 26 декабря было решено разделить большой отряд на две части, подчинив один из них главному комманданту-заместителю Филиппу Бота, а другой - генералу Питу Фури.
Президента Штейна я поручил охране небольшого отряда, с коммандантом Давелем во главе, и направил их к Рейцу.
Что касается меня самого, то я отправился к главному комманданту К. К. Фронеману, находившемуся с коммандантом Стенекампом в окрестностях Гейльброна. Моею целью было, взявши с собой от г. Фронемана небольшой отряд, идти к Родевалю, где у нас была закопана амуниция, отобранная нами 7 июня у неприятеля, и разыскать ее там, так как наши запасы (Маузера и Ли-Метфорд) приходили уже к концу, хотя и было еще достаточное количество патронов Мартина-Генри и Гидди.
Я ушел 27 декабря из Тафелькопа и два дня спустя прибыл в отряд генерала Фронемана, недалеко от Гейльброна. Я должен был там остаться до 31 декабря, т. е. до того времени, пока прибудут повозки и быки, нужные для перевозки амуниции. Повозки достать было уже не так-то легко, так как англичане не только брали с собой все с разоряемых ими ферм, но еще и бесцельно многое сжигали. На фермах, где бывало по 2-3 и даже более пар быков, не оставалось уже более ничего. А если где случайно и уцелело что-либо из этого, то женщины держали повозки наготове, чтобы в случае приближения врага успеть скрыться и не попасть в так называемые концентрационные лагеря, только что устроенные тогда англичанами за фортификационной линией почти во всех селах, с приставленными к ним сильными гарнизонами. В то время только что были выпущены прокламации лорда Робертса, заключавшиеся в том, чтобы каждое жилье, находившееся на расстоянии 10 миль от железной дороги, где буры взрывали или разрушали ее, было бы сожжено дотла. Это было приведено в исполнение, но не только на указанном расстоянии, но и по всей стране. Дома сжигались до основания или взрывались динамитом. Но что еще того хуже - мебель, всевозможные домашние вещи, а также семена и корм, все предавалось пламени, а скот - овцы, быки и лошади, - уводился. Вскоре затем лошади целыми кучами застреливались, а овцы тысячами убивались кафрами и перебежчиками, а также прокалывались солдатскими штыками. Опустошение росло с каждым днем, принимая все более и более отвратительные размеры. А женщины?.. Теряли ли они вследствие этого мужество? Конечно, нет, потому что, когда началась ловля женщин, или, вернее сказать, поход против них и против имущества буров, то они убегали куда глаза глядят, только бы не попасть в руки неприятеля. С этою целью они держали наготове, для себя и для своих детей, повозки с провиантом и с самым необходимым домашним скарбом. Как только приближалась английская колонна, даже ночью, в ветер и непогоду, молодые девушки, матери, старухи брались одни за веревки, привязанные к рогам быков, другие за плети... - не легкое дело! Сколько милых, образованных, достойных другого, лучшего занятия, девушек делалось погонщицами быков, только бы не быть схваченными преследователями, только бы по возможности дольше не быть уведенными в концентрационные лагеря, называвшиеся англичанами "Refugee" (местом спасения){52}. Как это ужасно! Мог ли бы кто-нибудь и когда-нибудь думать до этой войны, чтобы в XX веке допускаемы были подобные варварства? Конечно, нет! Я и каждый из нас знаем, что во время всякой войны происходят ужасные смертоубийства. Но сознательно совершаемое, прямо или косвенно, убийство беззащитных женщин и детей превосходит всякое вероятие! Уверяю, я бы голову дал на отсечение до войны, что цивилизованная английская нация не способна допустить подобное дело даже во время войны. В лагерях, где не было никого, кроме женщин, детей и престарелых старцев, пушками и ружьями принуждать к молчанию! Я мог бы привести здесь сотни случаев, засвидетельствованных мною лично. Но я этого не делаю, так как не в этом моя цель. Я только слегка, мимоходом, касаюсь этого. В Южной Африке, да и в самой Англии найдется достаточное количество людей, которые сумеют и без меня вынести подобные дела к позорному столбу и сообщать о них миру для того, чтобы они остались увековеченными на все времена. В летописях всякого народа найдутся рядом со светлыми и темные страницы. А говорить об этих мерзостях англичан - сколько ни говори, все же нельзя достаточно сказать.
Но я все-таки не мог не излить своей души хоть на минуту!
А теперь пойдем дальше.
К вечеру 1 января 1901 года я получил нужные повозки и выступил в поход по направлению к Родеваль-станции, пройдя железнодорожную линию и не будучи замечен караулом. Это было позднею ночью, а потому он вероятно спал. В ту ночь мы прошли еще около 9 миль и только на следующую достигли того места, где была спрятана амуниция. Она лежала всего в нескольких милях от железной дороги и совсем близко от английского лагеря у Реностерривирбруга. Нужно было дорожить каждым патроном, так как все указания клонились к тому, что война продлится еще долго. Никакой речи не могло быть о том, чтобы мы первые прекратили войну, с неприятельской же стороны, конечно, не допускали сделать того же самолюбие и престиж Англии.
Амуниция была сложена на возы, и генерал Фронеман повез ее снова через железнодорожную линию. Я же отправился за 15 миль оттуда, в вредефортский отряд, где мне нужно было устроить важные дела. Вечером 4 января я с 10 бюргерами, составлявшими мой штаб, перешел незаметно железнодорожную линию у Вредефорта. Двое суток спустя я возвратился снова к генералу Фронеману и увидел благополучно прибывшие боевые припасы. Я узнал здесь, что генерал Нокс разделил свои силы на три части. Одна часть сражалась с генералом Фури и коммандантом Принслоо возле Вифлеема, где наши бюргеры хорошо прижали неприятеля, потеряв только двоих людей, из которых один был храбрый фельдкорнет Игнаций дю-Пре. Этот офицер был - сама доброта; не было ни одного бюргера, который бы его не любил искренно.
Другая часть войска генерала Нокса направилась к Гейльброну. Третья часть преследовала генерала Филиппа Бота у Либенберга. Эта часть точно будто хотела шутки шутить с генералом Бота, а так как он к этому совсем не был склонен, то и дал это почувствовать неприятелю 3 января в различных местах зараз. В одном из таких мест при Бодигуарде он, имея 60 человек с собою, атаковал 150 англичан; из них 117 взял в плен, остальные остались убитыми и ранеными.
В войсках генерала Нокса начали показываться признаки паники. Часть его войска, отправившаяся из Линдлея в Гейльброн, вдруг быстро, делая большой обход, повернула к Кронштадту, но наткнулась в различных местах на генерала Бота, впрочем отделалась, уйдя, тем не менее, с большим уроном для себя. Та часть, которая имела дело с генералом Фури и с коммандантом Принслоо, тоже вдруг направила свои колонны в Сенекал, и когда я 8 января прибыл в лагерь генерала Бота, в 6 милях от Линдлея, то и генерал Нокс очутился уже в Кронштадте. После этого наступила некоторая полоса покоя.
8 января я получил известия от комманданта Критцингера и капитана Схеперса из Капской колонии. Они доносили мне, что с успехом перешли через Оранжевую реку в брод, у которого нашли неприятельский караул, состоявший из 8 человек. Эти солдаты были в доме и ничего не знали о нашем переходе и только тогда поняли, в чем дело, когда наши бюргеры подошли к ним со словами: "hands up!"{53}.
Далее коммандант Критцингер и капитан Схеперс сообщали мне, что симпатии колониальных бюргеров все более и более растут по отношению к нам. Легко понять, что "кровь течет медленно там, где она не может литься". Колонисты, все-таки, связали свой жребий с нашим, хотя они хорошо знали, какой опасности они себя подвергали, решив идти рука об руку с нами, и что англичане не преминут назвать их изменниками и бунтовщиками.
Приблизительно те же известия получил я и из северо-западной части Капской колонии от судьи Герцога.
По получении этих вестей, я решил распустить часть моих бюргеров в их округа и взять с собой других для моего нового похода в Капскую колонию. Поэтому я дал приказ явиться к 25 января 1901 года в Дорнберг, округ Винбурга, следующим генералам: генералу Пит Фури, Филиппу Бота и Фронеману и коммандантам: Принслоо (округа Вифлеема), Штейну (округа Фиксбурга), Газебрук (округа Винбурга), де-Фос (округа Кронштадта), Ван-де-Мерве (округа Парижа), Рос (округа Франкфорта), Вессель Вессельсу, занявшему место Трутера (округа Гаррисмита), отказавшегося от назначения, Кольбе (округа Блумфонтейн) и Ян Терону, с знаменитым отрядом разведчиков (Therons Verkenningscorps).
С 8 до 25 января было тихо в северных и северо-западных округах Оранжевой республики.
Глава XXV.
Моя вторая попытка вторженья в Капскую колонию
Я боялся, что мой второй план вторжения в Капскую колонию станет известен всем, так как я был обязан сообщить о нем коммандантам. К тому же многие из моих бюргеров должны были непременно идти за второю лошадью, у кого еще таковая оставалась дома на попечении жены. Бюргеры стали сильно морщиться при разговорах о второй лошади, и постоянно слышались фразы: "Нужно идти в Капскую колонию".
Несмотря на это, большинство бюргеров были в бодром расположении духа, за исключением одного офицера, человека своевольного и любившего противоречить; к 25 января собрались все, за исключением генерала Филиппа Бота, которому обстоятельства помешали прибыть вместе с бюргерами округа Вреде, находившимися под начальством комманданта Германуса Бота.
Еще не успел бюргер, принесший мне известие, вернуться к товарищам, как уже прискакал другой с криком:
- На коней! На коней! Англичане!
- Разве это не капитан Преториус? - спросил я.
- Нет - англичане...
Англичане или австралийцы - все равно, но это был неприятель. Мне нечего было приказывать седлать. Все было готово в одну минуту. Не успели мы еще вскочить на коней, как с той самой стороны, где был наш караул, англичане открыли огонь.
Бюргеры пустились в карьер. Я не удерживал их, потому что в мой план входило то соображение, что место, где мы находились, было и без того неудобно для обозрения местности. Я собирался взять позиции на холмах, в получасе отсюда, с которых мне видно было бы неприятеля, главным образом, со стороны Девстсдорпа, откуда я его ежеминутно поджидал.
Фельдкорнет Девет был тяжело ранен, - остальное, за исключением потери нескольких слабых, отставших лошадей; обошлось благополучно.
Мы направились к Бетулии. Недалеко от этого села, на ферме Клейн-Блумфонтейн, я встретил генерала Пита Фури и корнета Схеперса и взял их с собой. Здесь же мы выпустили на свободу кафров, пойманных в Деветсдорпе, так как они утверждали, что не участвовали в сражении, а были только погонщиками быков у англичан. Они получили свидетельство для прохода в Базутоланд.
Отсюда мы пошли по направлению к Кармель. Подойдя совсем близко к местечку Гудхоп, разведчики наши увидели английские колонны, проходившие из Бетулии к Смитфельду. Я сейчас же атаковал их с двух сторон; но они занимали прекрасные позиции, так что в этот день мы не могли их оттуда вытеснить. На следующий день с утра началось сражение снова. Около 4 часов пополудни прибыл генерал Нокс с большими подкреплениями по направлению от Смитфельда, и мы принуждены были покинуть наши позиции. Здесь меня постигло большое горе. Я потерял Тоханнеса Якобуса Девета - сына моего брата. Да, Тоханнеса не стало - моего неустрашимого храбреца! Его смерть меня ужасно огорчила.
Здесь же было 4 раненых; я думаю, что потери англичан были очень велики.
Во время этого сражения прибыл ко мне генерал Герцог, и мы сговорились с ним так: он должен вторгнуться в Капскую колонию между Норвальспонтом и Гонтаунским железнодорожным мостом, тогда, как я должен буду сделать то же самое между Бетулией и Аливальским северным железнодорожным мостом. А затем начать действовать, ему - в северо-западной части Капской колонии, а мне в восточной и в средней.
В ту же ночь мы выступили вместе по направлению к Кармел. В течение всего дня мы мокли под дождевыми потоками. На следующий день мы также шли под проливным дождем, но не останавливались ни минуты, торопясь постоянно вперед, почти не переседлывая лошадей, чтобы только перейти скорее Каледонривир. Я могу уверить читателя, что лил такой дождь, про который буры говорят: "большие черти падают мертвыми, а у маленьких отваливаются ноги" (groote duivels dood, en kleintjes de beenen af). Но мы неустанно шли вперед под ливнем.
Коммандант Фрутер, шедший сзади нас, оставил по дороге одно орудие Круппа и повозку, полную амуниции. Я был этим очень недоволен. Правда, впрочем, у нас не было уже ни одной гранаты, и пушка затрудняла нас чрезвычайно.
В этот вечер мы подошли, к северу от Одендаальсстрома, к Оранжевой реке, но - увы!.. - что же мы увидели? Переход через реку был невозможен, а брод, находившийся южнее, был занят неприятелем.
Дело становилось несколько критическим. В Аливаль-Норде стоял гарнизон, так что нам также невозможно было перейти через Оранжевую реку. Я легко мог себе представить, что и Каледон река поднялась от страшного дождя, и я знал также, что генерал Нокс оставил часть войска в Смитфильде, которая и заняла мост через Каледон у Коммиссидрифта. Брод Яммерберг через Каледон находился у Вепенера и, конечно, тоже был хорошо оберегаем. Оставалась еще страна базутов, но мы не имели права переступать ее границы, так как хотя и находились в дружеских отношениях с базутами, но не надо было создавать себе лишних врагов. У нас и без того их было достаточно. Выбирая лучшее из худого, я отправил комманданта Критцингера (позднее генерала-заместителя в Капской колонии) и капитана Схеперса с 300 бюргерами в Рувилле с приказанием немедленно и без задержки, как только уровень Оранжевой реки понизится, перейти в Капскую колонию. Я не сомневался ни минуты в том, что это им удастся.
Все делается так, как должно быть, а потому, если человек лентяй, т. е. такой, который не старается избегнуть встречающиеся ему на пути неприятности и ничего не делает для их устранения, то он сам виноват в своей беде; тогда ему нечего жаловаться и не на кого пенять. Уровень Оранжевой реки был высок. А между тем, нечего было и думать о том, чтобы я и правительство{50} получили бы какие-нибудь шансы на отдых. Англичане слишком полюбили нас, чтобы мы могли не ожидать нового посещения с их стороны. Смирно оставаться и ждать спадения воды в реке - было невозможно. Так вот почему, читатель, я не попал тогда, в Капскую колонию: мой старый друг генерал Нокс, будучи сильно против этого, изо всех сил старался не пропустить меня туда, а тут еще и переход через реки стал невозможным и помог ему в этом. Но что же было делать? Идти назад невозможно, так как и Каледон был уже непереходим. И через страну базутов нельзя было двинуться. Сидеть в узком пространстве между двумя разлившимися реками, в ожидании, что через 10-12 дней нахлынет громадная сила генерала Нокса, - положение незавидное. Было над чем задуматься.
Так куда же?
Да, англичане закинули на меня петлю, так как разлив обеих рек продолжается целые недели. Они заперли меня кругом, "cornered", - как они любят говорить в таких случаях.
Для меня выхода не было. Мы читали позднее в "Южно-Африканских Новостях" (South African News), что лорд Китченер и генерал Нокс издали приказ не брать пленных. Я не буду утверждать, что это правда, но нам показалось подозрительным, что г. Картрайт (Cartwright), издатель этой газеты, был посажен в тюрьму за то, что осмелился напечатать об этом про лорда Китченера.
Положение вещей представлялось не в розовом цвете. Я знаю хорошо, что изменники-буры, передавшиеся англичанам (de national scouts), советовали занять все мосты и переходы, чтобы поймать Штейна и Девета.
Я все-таки повернул по направлению к Коммиссидрифту; но, как и предполагал, неприятель занял переход. С обеих сторон моста были вырыты овраги и навалены укрепления, которые конечно, можно было взять только при дневном свете.
Когда я увидел, что и здесь неудача, я немедленно послал людей к реке разузнать: все ли она еще поднимается. Могло случиться, что где-нибудь, выше по реке дожди были менее сильны. Вскоре посланные возвратились, принеся радостную весть, что вода начала спадать и что, авось, вечером можно будет попробовать. Легко представить себе, какая это была для нас радость. Наши лошади были измучены. Это, ведь, был уже третий день, что несчастные животные должны были идти по ужасной дороге без всякого корма: трава была еще так мала, что не могла подкреплять сил. Но делать нечего, нужно было идти вперед.
Нам оставался только один возможный путь: перейти через реку и получить по другую сторону больший простор. Первый переход, который мы наметили (Если только он не был тоже занят неприятелем) лежал выше по реке за 10-12 мил от нас, недалеко от Севенфонтейна. Мы подошли туда незадолго до захода солнца и нашли его незанятым и возможным для переправы. То-то была радость!
Это случилось 8 декабря 1900 года.
Я двинулся по направлению к Деветсдорпу в надежде на то, что, пока генерал Нокс со своей громадной армией даст мне маленькую передышку, я успею дать возможность отдохнуть лошадям и снова постараюсь проникнуть в Капскую колонию. Но нет! Англичане слишком боялись того, что если президент Штейн и я появимся в Капской колонии, то дела их сильно осложнятся. Поэтому генерал Нокс стянул все свои силы, чтобы прогнать нас на север. Но это было совсем уже не так плохо для нас, так как я знал, что если англичане будут гнаться за мной, то они оставят в покое генерала Критцингера и капитана Схеперса и откроют им путь через Оранжевую реку. И действительно, они совсем не имели покоя: со стороны АливальНорда, в то время как дан был отдых лошадям, около Застрона, часть войска Брабанта Горзе причиняла им всякие неприятности, пока генерал Критцингер не нанес им чувствительный урон (60 человек убитыми и ранеными). Зато после этого Схеперс и Критцингер, несколько отдохнув, могли направиться в Капскую колонию.
Но, как я уже сказал, англичане слишком полюбили меня и президента Штейна. Они еще два дня после того преследовали нас до Вильчебомспрейта (округ Вепенер). Здесь присоединился ко мне отряд комманданта Газебрука, и мы наконец-то могли дать некоторый отдых нашим лошадям. Затем генерал Нокс снова начал погоню за нами. Я направился на запад к Эденбургу в надежде опять, попытаться проникнуть в Капскую колонию. Не одни только силы генерала Нокса гнались за нами. По прибытии в местечко Хексривир, не доходя двух часов до Эденбурга, мы узнали от наших разведчиков, что нас поджидала другая большая английская колонна.
Что же было теперь делать?
Я в тот же вечер повернул к Вепенеру.
На другое утро неприятель опять гнался по нашим следам; но благодаря тому, что мы успели уже сделать миль двадцать, мы оказались настолько впереди, что нам не пришлось уже так гнать ни в этот день, ни даже на следующий.
В полдень 13 декабря мы заняли сильные позиции, растянув их более чем на 8 миль от местечка Ритфонтейн в округе Вепенер, к северу от Даспорта. Неприятель должен был бы тотчас остановиться для того, чтобы дождаться арьергарда, так как иначе позиции не легко было взять. Я знал, что, прежде чем неприятель сможет напасть на нас, станет уже темно, но зато перед нами лежала сильная линия от Блумфонтейна, через Таба-Нху и Спринкганснек, на Ледибранд. Через эту линию нам необходимо было прорваться и потому нужно было сделать так, чтобы к нашим затруднениям не прибавилась бы еще погоня за нами неприятеля. Поэтому неизбежно было снова предпринять ночной поход и не допустить близко генерала Нокса.
Я велел держаться позиции до самого вечера, чтобы неприятель нас видел, и как только наступила темнота, приказал даже строить укрепления, чтобы ввести англичан в заблуждение, что мы имеем намерение на следующий день при их приближении вступить в бой. Перед вечером я даже приказал бюргерам показываться на укреплениях, а вскоре затем, ночью, мы двинулись вперед.
Бюргеры стали роптать. "Что значила эта быстрая перемена в приказаниях генерала?" - спрашивали они друг друга. Но я молчал и думал про себя: "Завтра увидите сами".
Мы двинулись вправо от Спринкганснека, сперва очень медленно, так как лошади у некоторых бюргеров были настолько слабы, что им самим много приходилось идти пешком. Генерал Филипп Бота и я были позади, так как мы полагали, что только на следующий день, 14 декабря, около 10 часов мы подойдем к линии укреплений.
В предыдущую ночь присоединился ко мне коммандант Мик. Принслоо, с 300 вифлеемских бюргеров, пришедших из Спринкганснека. Так как их лошади были в хорошем виде, то я приказал комманданту Принслоо идти вперед через проход Спринкганснек для того, чтобы занять позиции к северу от линии и к востоку от Таба-Нху. Он должен был это сделать с тою целью, чтобы, когда мы на другой день проходили бы там, помешать неприятелю у Таба-Нху послать подкрепления к Спринкганснеку. Действительно, оказалось, что это было для нас выгодно, так как англичане при дневном свете могли нас видеть с высот Таба-Нху. И действительно, они послали подкрепление в ту сторону, куда мы шли, но комманданту Принслоо посчастливилось отпугнуть их назад; так что, когда мы пришли в Спринкганснек, нам пришлось пройти через укрепленную линию, но и только.
Когда коммандант Принслоо, еще до рассвета, проходил 14 декабря между фортами, то англичане стали стрелять в него, но он приказал прорваться через линию. Небольшая неприятельская стража, находившаяся на полдороги между фортами, думала, что благодаря тому, что она будет обстреливать передовую часть, бюргеры будут принуждены уйти назад.
Но на такого героя, как генерал Принслоо, это не произвело никакого впечатления. Тем строже было приказано непременно прорваться через линию. Каковы же были последствия этого? Двое из англичан, не успевших уйти с дороги, были до смерти задавлены. Бюргеры думали, что их затоптали лошади, но, понятно, что никто из скакавших позади не соскочил с коня, чтобы убедиться в том, так ли это было.
Как я уже сказал, генерал Бота и я были сзади. Я знал, что главный коммандант Пит Фури, никогда не отступавший, когда ему нужно было куда-либо пробиться, сопровождаемый фельдкорнетом Иоханнесом Гаттингом, не менее храбрым, нежели первый, были впереди нас. Они не дали нам опомниться и шли прямо к проходу. Увидев это, я и генерал Бота погнали вперед, приказав бюргерам, на их измученных лошадях, медленнее следовать за нами. Я мог их оставить, так как видел, что генерал Нокс не был еще близко. Мы догнали генерала Фури с передовыми людьми как раз в то время, когда он был между укреплениями. Между тем бюргеры тянулись еще позади нас длинной линией. Сейчас же за первым холмиком я велел бюргерам остановиться, слезть с лошадей, спрятать их и идти назад к холмику, для того, чтобы стрелять направо и налево в укрепления, находившиеся, приблизительно, в 800-900 шагах от нас. Я приказал как можно сильнее обстреливать их, и это дало нам ту выгоду, что с укрепленных мест не так легко было стрелять в бюргеров, подходивших к нам длинной вытянутой линией.
Для того, чтобы уяснить читателю как мы прорвались через неприятельские силы у Спринкганснека, надо сказать, что нам пришлось без всякого прикрытия гнать мимо двух сильных укреплений, находившихся в 1.000-1.200 шагах друг от друга.
От того места, откуда бюргеры появлялись, до того, где они снова исчезали, было расстояние по крайней мере в 3.000 шагов. И тут-то, под страшным перекрестным огнем, на глазах у всех, пришлось скакать нашим восьми сотням! При этом был ранен всего только один из нас! Несомненно, такую явную милость Всемогущего Бога нужно приписать Его неисповедимым путям, а также простертой над нами Его Божественной Деснице.
Как велики были потери англичан - я не знаю.
Несколько наших повозок и возов, а также одно из орудий, отобранных нами у Деветспорта, также благополучно проскочили сквозь неприятельские силы. Другая пушка осталась на дороге, еще не доходя до линии укреплений, так как начальник прислуги при орудии отослал лошадей вместе с людьми к комманданту Газебруку, которому посчастливилось не в этот, а в другой раз, несмотря на преследование, прорваться у Эйзернека, на запад от Таба-Нху.
Моя амбулатория, с докторами Фури и Поутсма, была задержана англичанами. Доктор Фури, как это и полагалось, остался вне боевой линии, чтобы проехать за нами позднее, что ему и было разрешено генералом Ноксом, но только на следующий день. Он привез мне известие, что коммандант Газебрук ужаснейшим образом был обстреливаем тяжелыми орудиями у Таба-Нху полковником Уайтом. Но я уже знал, что коммандант этот без урона проскочил и что, напротив, ему удалось, еще в то время как на него нападали, убить нескольких англичан.
Мы решили отодвинуться немного назад, чтобы дать отдых лошадям, но не теряя из виду цели, при первой же возможности снова направиться к Капской колонии.Я знал, что надежды на отдых для бюргеров было очень мало до тех пор, пока президент и я находились тут, и потому я поставил себе целью, как только мы подойдем к Винбургу, освободить отряд на некоторое время от себя и президента. Тем временем я должен был улаживать дела., о которых сообщу позднее. Благодаря этому я собирался, как говорит пословица, перемешать все кости "dobbelossen"{51} англичан и тем испортить их игру.
Мы пришли к местечку на юг от Сенекала в то время, как войско генерала Нокса опять уже гналось за нами по пятам. Произошло несколько небольших стычек; во время одной из них был убит сын комманданта Трутера из Гаррисмита.
В полдень первого дня Рождества 1900 года мы были у Тафелькопа, в 9 милях к востоку от Сенекала.
Глава XXIV.
В которой можно найти кое-что о войне против женщин
Здесь 26 декабря было решено разделить большой отряд на две части, подчинив один из них главному комманданту-заместителю Филиппу Бота, а другой - генералу Питу Фури.
Президента Штейна я поручил охране небольшого отряда, с коммандантом Давелем во главе, и направил их к Рейцу.
Что касается меня самого, то я отправился к главному комманданту К. К. Фронеману, находившемуся с коммандантом Стенекампом в окрестностях Гейльброна. Моею целью было, взявши с собой от г. Фронемана небольшой отряд, идти к Родевалю, где у нас была закопана амуниция, отобранная нами 7 июня у неприятеля, и разыскать ее там, так как наши запасы (Маузера и Ли-Метфорд) приходили уже к концу, хотя и было еще достаточное количество патронов Мартина-Генри и Гидди.
Я ушел 27 декабря из Тафелькопа и два дня спустя прибыл в отряд генерала Фронемана, недалеко от Гейльброна. Я должен был там остаться до 31 декабря, т. е. до того времени, пока прибудут повозки и быки, нужные для перевозки амуниции. Повозки достать было уже не так-то легко, так как англичане не только брали с собой все с разоряемых ими ферм, но еще и бесцельно многое сжигали. На фермах, где бывало по 2-3 и даже более пар быков, не оставалось уже более ничего. А если где случайно и уцелело что-либо из этого, то женщины держали повозки наготове, чтобы в случае приближения врага успеть скрыться и не попасть в так называемые концентрационные лагеря, только что устроенные тогда англичанами за фортификационной линией почти во всех селах, с приставленными к ним сильными гарнизонами. В то время только что были выпущены прокламации лорда Робертса, заключавшиеся в том, чтобы каждое жилье, находившееся на расстоянии 10 миль от железной дороги, где буры взрывали или разрушали ее, было бы сожжено дотла. Это было приведено в исполнение, но не только на указанном расстоянии, но и по всей стране. Дома сжигались до основания или взрывались динамитом. Но что еще того хуже - мебель, всевозможные домашние вещи, а также семена и корм, все предавалось пламени, а скот - овцы, быки и лошади, - уводился. Вскоре затем лошади целыми кучами застреливались, а овцы тысячами убивались кафрами и перебежчиками, а также прокалывались солдатскими штыками. Опустошение росло с каждым днем, принимая все более и более отвратительные размеры. А женщины?.. Теряли ли они вследствие этого мужество? Конечно, нет, потому что, когда началась ловля женщин, или, вернее сказать, поход против них и против имущества буров, то они убегали куда глаза глядят, только бы не попасть в руки неприятеля. С этою целью они держали наготове, для себя и для своих детей, повозки с провиантом и с самым необходимым домашним скарбом. Как только приближалась английская колонна, даже ночью, в ветер и непогоду, молодые девушки, матери, старухи брались одни за веревки, привязанные к рогам быков, другие за плети... - не легкое дело! Сколько милых, образованных, достойных другого, лучшего занятия, девушек делалось погонщицами быков, только бы не быть схваченными преследователями, только бы по возможности дольше не быть уведенными в концентрационные лагеря, называвшиеся англичанами "Refugee" (местом спасения){52}. Как это ужасно! Мог ли бы кто-нибудь и когда-нибудь думать до этой войны, чтобы в XX веке допускаемы были подобные варварства? Конечно, нет! Я и каждый из нас знаем, что во время всякой войны происходят ужасные смертоубийства. Но сознательно совершаемое, прямо или косвенно, убийство беззащитных женщин и детей превосходит всякое вероятие! Уверяю, я бы голову дал на отсечение до войны, что цивилизованная английская нация не способна допустить подобное дело даже во время войны. В лагерях, где не было никого, кроме женщин, детей и престарелых старцев, пушками и ружьями принуждать к молчанию! Я мог бы привести здесь сотни случаев, засвидетельствованных мною лично. Но я этого не делаю, так как не в этом моя цель. Я только слегка, мимоходом, касаюсь этого. В Южной Африке, да и в самой Англии найдется достаточное количество людей, которые сумеют и без меня вынести подобные дела к позорному столбу и сообщать о них миру для того, чтобы они остались увековеченными на все времена. В летописях всякого народа найдутся рядом со светлыми и темные страницы. А говорить об этих мерзостях англичан - сколько ни говори, все же нельзя достаточно сказать.
Но я все-таки не мог не излить своей души хоть на минуту!
А теперь пойдем дальше.
К вечеру 1 января 1901 года я получил нужные повозки и выступил в поход по направлению к Родеваль-станции, пройдя железнодорожную линию и не будучи замечен караулом. Это было позднею ночью, а потому он вероятно спал. В ту ночь мы прошли еще около 9 миль и только на следующую достигли того места, где была спрятана амуниция. Она лежала всего в нескольких милях от железной дороги и совсем близко от английского лагеря у Реностерривирбруга. Нужно было дорожить каждым патроном, так как все указания клонились к тому, что война продлится еще долго. Никакой речи не могло быть о том, чтобы мы первые прекратили войну, с неприятельской же стороны, конечно, не допускали сделать того же самолюбие и престиж Англии.
Амуниция была сложена на возы, и генерал Фронеман повез ее снова через железнодорожную линию. Я же отправился за 15 миль оттуда, в вредефортский отряд, где мне нужно было устроить важные дела. Вечером 4 января я с 10 бюргерами, составлявшими мой штаб, перешел незаметно железнодорожную линию у Вредефорта. Двое суток спустя я возвратился снова к генералу Фронеману и увидел благополучно прибывшие боевые припасы. Я узнал здесь, что генерал Нокс разделил свои силы на три части. Одна часть сражалась с генералом Фури и коммандантом Принслоо возле Вифлеема, где наши бюргеры хорошо прижали неприятеля, потеряв только двоих людей, из которых один был храбрый фельдкорнет Игнаций дю-Пре. Этот офицер был - сама доброта; не было ни одного бюргера, который бы его не любил искренно.
Другая часть войска генерала Нокса направилась к Гейльброну. Третья часть преследовала генерала Филиппа Бота у Либенберга. Эта часть точно будто хотела шутки шутить с генералом Бота, а так как он к этому совсем не был склонен, то и дал это почувствовать неприятелю 3 января в различных местах зараз. В одном из таких мест при Бодигуарде он, имея 60 человек с собою, атаковал 150 англичан; из них 117 взял в плен, остальные остались убитыми и ранеными.
В войсках генерала Нокса начали показываться признаки паники. Часть его войска, отправившаяся из Линдлея в Гейльброн, вдруг быстро, делая большой обход, повернула к Кронштадту, но наткнулась в различных местах на генерала Бота, впрочем отделалась, уйдя, тем не менее, с большим уроном для себя. Та часть, которая имела дело с генералом Фури и с коммандантом Принслоо, тоже вдруг направила свои колонны в Сенекал, и когда я 8 января прибыл в лагерь генерала Бота, в 6 милях от Линдлея, то и генерал Нокс очутился уже в Кронштадте. После этого наступила некоторая полоса покоя.
8 января я получил известия от комманданта Критцингера и капитана Схеперса из Капской колонии. Они доносили мне, что с успехом перешли через Оранжевую реку в брод, у которого нашли неприятельский караул, состоявший из 8 человек. Эти солдаты были в доме и ничего не знали о нашем переходе и только тогда поняли, в чем дело, когда наши бюргеры подошли к ним со словами: "hands up!"{53}.
Далее коммандант Критцингер и капитан Схеперс сообщали мне, что симпатии колониальных бюргеров все более и более растут по отношению к нам. Легко понять, что "кровь течет медленно там, где она не может литься". Колонисты, все-таки, связали свой жребий с нашим, хотя они хорошо знали, какой опасности они себя подвергали, решив идти рука об руку с нами, и что англичане не преминут назвать их изменниками и бунтовщиками.
Приблизительно те же известия получил я и из северо-западной части Капской колонии от судьи Герцога.
По получении этих вестей, я решил распустить часть моих бюргеров в их округа и взять с собой других для моего нового похода в Капскую колонию. Поэтому я дал приказ явиться к 25 января 1901 года в Дорнберг, округ Винбурга, следующим генералам: генералу Пит Фури, Филиппу Бота и Фронеману и коммандантам: Принслоо (округа Вифлеема), Штейну (округа Фиксбурга), Газебрук (округа Винбурга), де-Фос (округа Кронштадта), Ван-де-Мерве (округа Парижа), Рос (округа Франкфорта), Вессель Вессельсу, занявшему место Трутера (округа Гаррисмита), отказавшегося от назначения, Кольбе (округа Блумфонтейн) и Ян Терону, с знаменитым отрядом разведчиков (Therons Verkenningscorps).
С 8 до 25 января было тихо в северных и северо-западных округах Оранжевой республики.
Глава XXV.
Моя вторая попытка вторженья в Капскую колонию
Я боялся, что мой второй план вторжения в Капскую колонию станет известен всем, так как я был обязан сообщить о нем коммандантам. К тому же многие из моих бюргеров должны были непременно идти за второю лошадью, у кого еще таковая оставалась дома на попечении жены. Бюргеры стали сильно морщиться при разговорах о второй лошади, и постоянно слышались фразы: "Нужно идти в Капскую колонию".
Несмотря на это, большинство бюргеров были в бодром расположении духа, за исключением одного офицера, человека своевольного и любившего противоречить; к 25 января собрались все, за исключением генерала Филиппа Бота, которому обстоятельства помешали прибыть вместе с бюргерами округа Вреде, находившимися под начальством комманданта Германуса Бота.