Страница:
Коммандант Кронье указал далее, что поступая таким образом, мы ставим наших братьев в Капской колонии в опасное положение. К тому же имущества бюргеров уже проданы, так что они, по всей вероятности, ничего не получат. А сумма в 3 000 000 фунт. стерл. далеко недостаточна, чтобы покрыть все убытки полного разорения страны. По всем этим причинам предложение не может быть принято. Ничего не остается, как покориться судьбе и сражаться.
Генерал Фронеман (Ледибранд) говорит, что он вполне согласен с тем, что только что было сказано. Страна его ему очень дорога, и он не может допустить мысли отдать ее. Он также указывает на то, что основания для продолжения войны теперь совершенно те же, какие были при ее начале. Его округа тоже разорены, и все-таки бюргеры сражаются. Он присутствовал при сдаче 4000 человек, он присутствовал в Паарденберге, когда генерал Пит Кронье принужден был сдаться, но... эти темные времена позади, а война все еще продолжается. Он указывает на волю бога, который допустил эту войну. Бюргеры молили Его об устранении ее, но Он решил иначе. Борьбу необходимо продолжать, нечего и думать о продолжении ее. Мы республиканцы. Неужели навсегда потерять это имя? В заключение он сказал, что советовался не только со своими бюргерами, но и с женщинами, спрашивая их: каков должен быть мир? Ответ был: не надо мира с полунезависимостью. Прежде чем принять участие в голосовании, он должен посоветоваться со своими бюргерами.
Фельдкорнет Брейтенбах (Утрехт). Требуется один ответ: да, или нет. Положение страны известно собранию, из него вытекает невозможность дальнейшей войны. Факт этот не может быть стерт и его нельзя отрицать. Но если этот факт перед всеми налицо, то о чем же рассуждать? На каком же основании избирать противное? Нельзя же ведь действовать ощупью. Не имея самых твердых причин, нельзя же продолжать войну, а так как таковых нет, то следует заключить мир. Продолжение войны - в данном случае преступление. Последние бюргеры только что сказали, что и в начале войны были те же основания, что и теперь. Но, что бы там ни было, то было в прошедшем, а теперь ясно, что мы ушли не вперед, а назад, и что поэтому нужно войну прекратить. Он не согласен с теми, кто держится противного мнения. Здесь выяснилось, что 14 отрядов не в состоянии сражаться. Следовательно, мир необходим. К чему поведет продолжение, если известно, что не хватит для этого людей? Кто может людей к этому принудить? Все равно война продлилась бы только несколько месяцев, а потом кончилась бы погибелью.
Коммандант Вильсон (Витватерсранд). Одни стоят за войну, другие против. Первые не имеют никаких других оснований, кроме веры. Последние имеют основания. Год тому назад все верили, и что же вышло? пусть ему представят убедительные доводы, тогда он согласится.
Генерал Деларей желает быть краток. Он был у своих бюргеров, они и согласились, и не согласились с тем, что обсуждалось в Фереенигине. Поэтому он решил не влиять самому на бюргеров. С ним всего восемь депутатов, из них один из Капской колонии, все они выбраны его бюргерами. Ему нечего говорить о настроении бюргеров. Уполномоченные могут засвидетельствовать их бодрое состояние духа. И все-таки, война должна быть прекращена на основании важных причин. Можно обсуждать здесь и решать, что угодно, но факт налицо война окончена! Говорят о вере. Но что такое вера? - Господь, да будет Воля Твоя, но не моя. Я должен склониться перед волею Божьей. Уполномоченным открыт только один путь из трех, предложенных им на выбор. Выбор сдачи без всяких условий ведет к погибели. Это можно было делать, когда народ имел хоть что-нибудь для своего спасения. выбирая продолжение войны, невольно каждый спрашивает себя: "что же станется с моим народом?" Таким образом, и этот путь ведет к печальному концу. Если даже мы и выйдем отсюда с решимостью бороться, то все-таки придется сложить оружие, и тогда уже конец наш будет совсем непочетный. И вот, британское правительство дает ручательство и хочет помочь народу снова подняться , а ему говорят: уйди прочь! Он (Деларей) мог бы это сказать со своими генералами после последних сражений, но он этого не хочет. При том же, что дали эти сражения? С тех пор сорокатысячная армия{91} отняла у него весь скот, 300 человек он потерял убитыми, ранеными и пленными. Указывают на депутацию, возлагая на нее надежды. Но что сказала депутация год тому назад? Она надеялась, что мы не сложим оружия - да, мы сделали это, а что же теперь? На нас возложено народом определенное поручение - да, с этим нужно считаться; но ведь народ не знает всего. Ему неизвестно положение страны. Он посылает выборных для переговоров с британским правительством, чтобы знать, должен ли он сдаться. Если его принудить теперь к войне, то он перейдет на сторону сдавшихся и приведет к непочетному концу войны.
Участковый начальник Босман (Ваккерстроом) рад, что генерал Деларей высказался так откровенно. Долг каждого так говорить. Он против продолжения войны. Он указывает на то, что хотя при начале войны вера в Бога, конечно, играла важную роль, но что, тем не менее, решение войны не является исключительно делом веры. Надеялись на вмешательство держав, для этого была послана депутация в Европу. Сперва слышно было, что ее дела успешны. Доказательством того, что надеялись на вмешательство, может служить то, что при каждом новом собрании бюргеров являлся вопрос о том, нельзя ли вступить в переговоры с депутацией? Другим доказательством того, что война не является только делом веры, служит тот факт, что надеялись на братьев-бюргеров Капской колонии. Правда эту надежду отнял генерал Смутс, сказав, что невозможно всеобщее восстание. Генерал Деларей указал далее на слабость лошадей в отрядах. Он говорит против продолжения войны, опираясь на отсутствие провианта и корма. Нечего говорить о том, что год тому назад тоже не было корма; тогда он еще был. Теперь совсем другое. Теперь можно проехать от Фереенигинга до Пит-Ретива и найти лишь кое-где несколько штук скота. Далее он говорит о достойном жалости положения женщин и детей и указывает на значительное уменьшение числа людей в отрядах. Что касается сделанного замечания о пролитой крови, то, конечно, это очень важное обстоятельство, но дальнейшее пролитие крови из-за дела, которое, по-видимому, безнадежно, еще важнее. На религиозную точку зрения лучше совсем не становиться. Трудно знать человеку волю Бога. Может быть воля Его заключается как раз в том, чтобы мы отдали свою независимость. Главное, делать то, что справедливо. Следует ли сдаться без условий? Он против этого. Тогда неприятель позволит себе сделать многое, чего он теперь не рискнет. По его мнению, нет другой дороги, как выбирать то, что выгоднее. Нужно спрашивать совета не у чувства, а у разума.
Коммандант Гроблер (Беталь). Нужно выбрать одну из трех дорог. При теперешних обстоятельствах немыслимо продолжать войну, которая привела нас к значительным затруднениям. Приходится спешно отходить к границам, а неприятель занимает сердцевину нашей страны. Некоторые постоянно указывают на начало войны, спрашивая, из чего же исходили тогда? Из веры. Да, это верно, но ведь были же кроме того и пушки, и амуниция, и провиант, и разное другое, чего теперь совсем нет. То время прошло. Ему тяжело при одной мысли, что он потеряет свою страну, на которой он родился и вырос. И если он отдает ее теперь, то только, чтобы спасти семьи от голода. Не только женщины в ужасном положении, но и бюргеры, находящиеся под ружьем. А что будет с пленными, если они не сдадутся? Положение семей тоже нельзя оставить без внимания. Мы умираем не только в смысле нации, но и в нравственном отношении. Что может быть ужаснее той мысли, что наши женщины в концентрационных лагерях, избегая смерти, умирают нравственно? Нужно положить конец войне.
Коммандант Никерк (Фиксбург) говорит, что когда он покидал свой отряд, ему было поручено стоять за независимость. Предложение британского правительства принять невозможно. Нельзя делать спешного шага. Если же мы еще выдержим некоторое время, неприятель вступит в дальнейшие переговоры с нами; мы должны держать себя мужчинами.
Генерал Силлие (Лихтенбург) уже сообщал раньше, какое поручение возложено на него бюргерами; он должен его придерживаться. Он пришел сюда с самыми лучшими намерениями сделать все для своего народа. Если посмотреть на дело с общей точки зрения, то продолжение войны нанесет неизбежно народу новые раны. Положение очень опасное. У отрядов, которыми он начальствует, дело идет хорошо. Но может ли он вследствие этого продолжать войну? Нет, нужно принимать в соображение все обстоятельства. Он указывает на то, что говорил раньше, то есть, что нужно пробовать установить мир на условии независимости. Это было испробовано. Мы выбрали комиссию. Она сделала все, что было возможно, чтобы этого добиться. И что же? Вот лежит перед нами предложение британского правительства, которое комиссия нам принесла. Кто же может утверждать, что мы могли бы устроить наше дело лучше, чем оно изложено в предложении, лежащем на столе? Мы сделали все возможное, чтобы добиться самого лучшего, и что можно было, то мы сделали. И кто же решится сказать. что, продолжая войну, мы добьемся лучшего, нежели то, что заключается в этом предложении? То, что мы слышали в последний раз от депутации, было, чтобы мы боролись до тех пор, пока все средства будут исчерпаны? И к чему мы пришли? Было здесь говорено также, что нужно верить. Да, это нужно; но нельзя верить в одно и не верить в другое. Мы должны одинаково верить и в то, что, может быть, воля Божья заключается именно в том, чтобы мы преклонились перед неприятелем. Он не считает себя связанным возложенным на него поручением его бюргеров, так как он теперь знает все лучше, чем они, и может лучше судить. Если бы бюргерам было известно то, что он теперь знает, то они дали бы ему другое полномочие. Для него ужасно продолжать пролитие крови. Неужели мы должны продолжать жертвовать людьми? Как ни дорога нам независимость, мы не можем бороться против невозможного. Самое высшее, из-за чего должны мы бороться, - это желание народа. Он может присоединиться только к тем, которые принимают предложение, лежащее на столе.
Главный коммандант Девет чувствует себя принужденным высказать свое мнение. Он указывает, что в начале войны он имел несравненно менее надежды на вмешательство держав, нежели теперь. Он не хочет этим сказать, что вообще надеялся когда-либо; но теперь он знает то, о чем прежде не имел понятия, а именно: об общей симпатии к нам. Даже в самой Англии есть эта симпатия, о чем свидетельствуют большие бурофильские митинги. О симпатии к нам мы узнали от лица, присланного к нам депутацией. Он не может поверить тому, чтобы депутация могла послать к нам мало доверенное лицо. И что же оно рассказало? - Что дело наше приобретает с каждым днем приверженцев. Спрашивается, почему же депутация не прислала нам отчета? Для него это совершенно ясно. Депутация должна просить правительства неофициально, и то, что она при этом узнает. она не может передать нам, послав сказать с одним человеком; да, она может быть, даже и вообще не может нам ничего сообщить, потому что она обнаружила бы этим политику Европы. То, что депутация молчит, имеет для него большое значение и не должно лишать нас мужества, но, напротив, прибавлять бодрости. Если кто горюет о бедах страны, то, конечно, он также, подобно всем другим гражданам. Положение страны в высшей степени ужасно. Но если его спросят, чего можно ожидать от продолжения войны, то он в свою очередь спросит: чего же ожидали вначале? - По его мнению, была только вера в Бога. У него, во всяком случае, было только это и ничего другого. Вспомните, что республики имели дело со страною, которая насчитывает у себя 750 000 войска; из этого числа третью часть она могда выставить против нас в любое время. У нас же никогда не было более 45,000 людей. Каким образом можно было бы рассчитывать сражаться с таким неприятелем, если бы это не было делом веры? Есть многие, которые, как говорят, желали опереться на Капскую колонию, они ждали помощи оттуда. На него это соображение никогда не действовало. Он знал, что это значило бы для тех, которые возьмутся за оружие против Англии. Он знал, как сильно колонисты нам симпатизировали, но он знал также, что обстоятельства в колонии были таковы, что колонисты не могли бы сделать ничего более того, что они сделали. Нет, у нас была только одна вера, - вера в Бога! И если бы мы, маленький народ, не были воодушевлены верой, то мы не сделали бы того, что сделал наш маленький народ. Те, которые утверждают, что война должна быть прекращена, желают иметь от нас убедительные доказательства того, что нужно ее продолжать. Но где же были эти твердые основания вначале? Разве стало теперь дело хуже? напротив. В последние двадцать два месяца произошли чудеса. Генерал Бота писал ему раньше, что скудость амуниции причиняет ему заботы. Так оно и было. Запасы амуниции истощились. В то время. когда, бывало, бюргер приходил к нему с пустым патронташем, то Девет со страхом смотрел на это. А теперь, выражаясь словами генерала Жубера, его "сердце обливается радостным стыдом" при мысли о том, какой у него большой запас. Он не обижается на своих братьев-бюргеров, желающих знать причины. Он назвал эти причины, не указав и сотой части их. Но вот, что еще очень важно: неприятель захотел пойти к нам навстречу. Было время, когда лорд Салисбюри сказал, что правительство требует безусловной сдачи. Теперь дело обстоит иначе, англичане разговаривают с нами. Это и есть их приближение к нам. А если продлить войну, то он не только не боится того, что Англия не захочет более вступать в переговоры, но того мнения, что она сделает более выгодные предложения и даже согласится на нашу независимость. Кому нужны еще доводы, пусть оглянется на прошедшее, на те времена, когда Трансвааль воевал с Англией. Мы тогда менее знакомы были с нею, нежели теперь. В Трансваале приходилось тогда не более как по 13 патронов на человека. И тогда тоже была борьба, основанная на вере. Каков же был реультат? Он известен всем. Его спросят, что же делать с семьями? Да, это ужасная вещь; но и тут вера помогает. Что касается какого-либо средства, которое можно было бы придумать в данном случае, то он предложил бы, чтобы часть сражающихся буров, сложив оружие, взяла бы на себя заботу о них, разместив их снова по селам и фермам. Как это ни тяжело, но нужно прибегать к крайним мерам. Кто-то говорил об Америке и сравнивал наше положение с тамошним. Да, сравнение возможно. Подобно Америке, у нас есть огромные пространства земли позади нас, куда мы могли бы отступить. Далее Девет указал на наши сведения о положении вещей в Европе. То, что нам известно, мы знаем из газет, задаваемых джинго-партией. Если бы Англии не надо было много скрывать от нас, для чего же она так заботливо задерживала все газеты? Если бы известия были неблагоприятны для нас, то, конечно, они служили бы в пользу Англии, и мы получали бы их в изобилии. Нужно также принять во внимание, что Англия не хочет допустить свидания нашего с депутацией. Принимая все это в соображение, а также тот факт, что напряжение умов в самой Англии может быть рассматриваемо как бы косвенным вмешательством за нас, Девет полагает, что борьбу, как бы она ни была тяжела и горька, следует продолжать. Да, нам нужно сражаться! Вопрос не в том, сколько времени еще, а до тех пор, пока мы не укрепим за собой независимости!
Коммандат Бейерс (Ватерберг) говорит, что должен дать ответ на вопрос - следовать ли разуму или совести? Конечно, совести. Если он погибнет, следуя разуму, то значит, он не сделал того, что подсказывала ему его совесть; а если он погибнет, следуя совести, то такой смерти он идет навстречу. Он указывает на мучеников за идею и говорит, что ему часто кажется, что о таких мучениках только в книгах пишется. Мученики умирают и, по видимому, с их смертью пропадает все то, за что они страдали, но какое огромное благополучие выростает позднее, после их гибели. Правда, за которую они твердо стояли, отдав за нее свою жизнь. остается непоколебимой. А мы как поступаем? Дело наше кажется нам всем правым, а мы боимся за него умереть? Мы говорим о себе, как о народе, но об этом, по мнению генерала Бейерса, нам нечего думать. Это дело рук Божиих, Его забота, Его воля. Правда должна победить. Наше дело стоять на своем праве, чего бы это нам ни стоило, даже смерти. Он согласен с теми, которые утверждают, что возможность вступать с неприятелем в переговоры явится еще не раз, если бы даже теперешние переговоры не привели бы к благоприятному результату. Совершенно верно то, что только что было сказано. Генерал Девет указывал на сейчас на прежнее требование лорда Салисбюри. В добавление к этому он указывает на тот факт, что было время, когда лорд Робертс отказал генералу Бота в свидании, а теперь англичане вступают с нами в продолжительные переговоры. Далее он говорит, что он не слышал убедительных доводов в пользу прекращения войны. Это не мешает ему сознавать опасность положения. Но оно все-таки еще не таково, чтобы его не преодолеть. Можно уладить затруднение с недостатком лошадей, точно также и с заботой о провианте. Даже нашелся бы способ к спасению женщин и детей, - все это можно было бы преодолеть. Но вот что самое ужасное, что мешает всему, это - тот злой дух, который овладел сердцами многих бюргеров. Когда внедрится подобный дух, тогда ничего нельзя поделать. Этот-то злой дух толкает теперь бюргеров на сдачу неприятелю. Против него нельзя бороться. Генерал Деларей указывает на то, что никто не пошел бы с предложением, которое лежит перед нами теперь, если бы он не был уверен, что бюргеры его примут. Таково наше общее настроение. Нужно обратить на это внимание. Ничто не поможет, если вступить в спор со злым духом, обуявшим людей.
Заседание закончилось молитвой.
Пятница, 30 мая 1902 года
Заседание открылось молитвой. Вице-президент бюргер считает своим долгом еще до начала прений доложить об отказе президента Оранжевой республики М. Штейна от занимаемой им должности вследствие тяжкой болезни. Президенту пришлось отдать себя в руки неприятеля, чтобы получить медицинскую помощь. Далее он сообщает, что главный коммандант Девет назначается вице-президентом. Он высказывает перед уполномоченными свое глубокое сочувствие огромной потере, называя президента Штейна скалой, на которую оприалось все дело. После этого вице-президент Девет благодарит вице-президента Бюргера за его сердечные слова.
Г. Ноде (Претория) предлагает некоторые вопросы, касающиеся колонистов, сражавшихся заодно с нами. На это отвечает генерал Смутс. Далее г. Ноде спрашивает, - ожидается ли от уполномоченных решение вопроса о независимости?
Генерал Бота отвечает, что правительства ответили лордам Китченеру и Мильнеру, что они не были уполномочены решать этот вопрос. Решение его принадлежит исключительно народу, которому и был сделан запрос, после чего уже уполномоченные явились на теперешнее собрание.
Г. Ноде. В таком случае, на собрании двух правительств в Клексдорпе уже было известно, что уполномоченные могут придти здесь к окончательному решению. Если это так, то он поставлен в затруднение. Депутаты или обмануты, или являются жертвами недоразумения, так как ему, например, не было сказано, что он выбран уполномоченным решать вопрос о независимости республик. Что бы там не говорили юристы, он явился сюда представителем, на которого возложено только одно поручение, и у него имеется голос народа только по одному пункту. Его бюргеры сказали ему, что отдать независимости нельзя. А между тем документ, лежащий на столе, принуждает к противному: поэтому он (г. Ноде) не дает своего голоса. Его бюргеры настойчиво требовали, чтобы не класть оужия, а также, чтобы родной язык, голландский, был сохранен в школах и в суде. И в том, и в другом этот документ отказывает. Он не может принять его. Кроме того, он стоит за продолжение войны. Если его спросят: из-за каких расчетов, то он напомнит настроение бюргеров в Вармебаде. То было время тяжелое. Их посетил тогда коммандант-генерал. который сообщил, что нам нечего уже более терять и остается только выигрывать. Этого было для него тогда достаточно. Тогда тоже, как будто, и не было никакого просвета, и мы не знали, где спасение. И все-таки, с тех пор мы его всегда находили. А какие темные дни были, когда Претория была взята! И почему же снова не появится свет после того, как уйдет нависшее над нами темное облако?
Генерал Деларей старается выяснить, что никто не мог быть введен в заблуждение на собраниях. Каждый документ, вручаемый ему правительством, был прочитываем и предлагаем на обсуждение присутствовавших. Затем он переходит к вопросу г. Ноде - можем ли мы решать вопрос о независимости? Да, обязанность решения лежит на г. Ноде так же, как и на всех уполномоченных. Решать нужно не только за свое село, свой город или за свой округ, а за всю страну.
Г. Ноде. Я не желаю освобождать себя от отвественности, но я нахожусь здесь с определенными уполномочиями.
Судья Герцог дает снова юридические объяснения по этому вопросу. Нужно задаться вопросом: если бы народ был здесь, что бы он решил? И сообразно с этим надо действовать. Затем он говорил о деле вообще; сперва о причинах, на основании которых следует продолжать войну. Мы ослабели, - да, но и Англия значительно ослабела. Это скажет всякий, у кого есть глаза; главным образом это касается денег. Конечно, Англия может израсходовать еще миллионы, но, в конце концов, и она утомится от расходов. Что и теперь уже есть сильные затруднения в платежах, доказывается, между прочим, налогом на зерно. Этого никогда не было бы, если бы положение не было так серьезно. Далее, зачем Англия не допускает нашу депутацию до переговоров с нами? Всего понадобилось бы каких-нибудь две недели, чтобы приехать ей сюда для совета с нами. Но нам в этом отказывают. Почему? Отвечают, что это было бы "военной неправильностью" (militaire ongeregeldheid). Но ведь наше собрание здесь есть та же "военная неправильность". Нет, за этим скрывается нечто совсем другое.
Возьмем дело с другой стороны. Положение страны ужасно; она совершенно разорена. Лошади уничтожены. Но это еще не самое главное! А вот что ужасно: много людей из нашей собственной среда сражаются против нас! Вот это беда большая. Положение женщин и детей внушает серьезные заботы, и страшно становится за женщин, в нравственном отношении. На него лично эта мысль действует угнетающе. Никто из людей, имещих сердце, не может думать об этом без содрогания. И за это проникаешься особенным уважением к генералу Бота, сердце которого, в этом отношении, заставляло говорить его то, что мы здесь все слышали. Нынешняя война представляет собою самое чудовищное, что можно себе представить. Он сомневается в том, чтобы когда-либо на свете происходила война, в которой было бы столько мучительных и унизительных страданий. Но все это, как бы оно ни было ужасно, не могло бы привести его к окончательному решению, если бы он видел возможность, в конце концов, от всего этого освободиться. Тогда можно было бы решительно всем пожертвовать и, наконец, сражаться до смерти. Не разорение, а положение страны представляет, по его мнению, весь ужас. Есть нечто, что еще тяелее этого: это факт собрания в Фереенигинге. Он никого не обвиняет. Все делалось с наилучшими пожеланиями. Но... это была большая ошибка. Собрание здесь смертельный удар нам всем. К чему оно повело? К тому, что коммандант-генерал обявил во всеуслышание: "вот каково положение страны!" Последствием этого явилось то, что бюргеры, бодрые до сих пор, потеряли все мужество, когда услышали все то, что здесь говорилось. По его мнению, это самое ужасное и непоправимое из всего, что произошло до сих пор. Можно было бы сказать, что все усталые бороться оставли бы лагери; но теперь оказалось что и бодрые потеряли мужество. За исключением этого все поправимо. Он думает, что существующий принцип верен: "если ты сомневаешься в том, что делаешь, то не останавливайся, а иди дальше в том же направлении".
Генерал Мейер (член Южно-Африканского правительства) сообщает дополнительны сведения об опустошениях в округах, лежащих к северу от восточной железной дороги. Его мнение таково, что нужно састи то, что еще можно.
Какое преимущество даст продолжение войны? Позднее уже не будет шансов на заключение мира. Что скажут наши потомки, если мы, продолжая войну, все потеряем? Они скажут: "наши отцы были храбры, но у них не было рассудка". А если мы прекратим войну, они могутсказать: "наши отцы боролись не только из-за личной чести". Он указал далее на то, что как ни невыгодны английские условия, они заключают в себе обещание самоуправления. Говоря о прошедшем, он напоминает, что он всегда был против войны и подавал голос за "пятилетие". Народ тоже был против войны. Г. Мейер был против потому, что был против пролития африканской крови. Теперь тем более нужно перестать проливать эту кровь. Затем он сообщил, что в Претории состоялся тайный военный совет после взятия Блумфонтейна, когда совсем почти решено было сдаться. И только Оранжевая республика этому воспротивилась. Правительства тогда решили продолжать войну. Год тому назад, в июне, опять было собрание. Было послано письмо в Оранжевую республику. Было совещание в Ватерфале. И опять оба правительства решили сражаться далее. Позднее, правительство Южно-Африканской республики снова писало в Оранжевую республику, но потом уже не было возможности повидаться и переговорить вплоть до съезда в Фереенигинге. Неужели и теперь опять не придут к концу? Нужно очень и очень об этом подумать. Наше дело обстоит теперь так, что остается спасать одно маленькое семечко. Если война продолжится, то нация должна погибнуть. Нет сомнения, что оружием победить неприятеля нет никакой возможности. Англичане научены теперь нами вести войну. Наши люди находятся на службе у них, они указывают им, как нужно делать ночные переходы и где лежат малоизвестные тропинки. При таких обстоятельствах борьба немыслима.
Генерал Фронеман (Ледибранд) говорит, что он вполне согласен с тем, что только что было сказано. Страна его ему очень дорога, и он не может допустить мысли отдать ее. Он также указывает на то, что основания для продолжения войны теперь совершенно те же, какие были при ее начале. Его округа тоже разорены, и все-таки бюргеры сражаются. Он присутствовал при сдаче 4000 человек, он присутствовал в Паарденберге, когда генерал Пит Кронье принужден был сдаться, но... эти темные времена позади, а война все еще продолжается. Он указывает на волю бога, который допустил эту войну. Бюргеры молили Его об устранении ее, но Он решил иначе. Борьбу необходимо продолжать, нечего и думать о продолжении ее. Мы республиканцы. Неужели навсегда потерять это имя? В заключение он сказал, что советовался не только со своими бюргерами, но и с женщинами, спрашивая их: каков должен быть мир? Ответ был: не надо мира с полунезависимостью. Прежде чем принять участие в голосовании, он должен посоветоваться со своими бюргерами.
Фельдкорнет Брейтенбах (Утрехт). Требуется один ответ: да, или нет. Положение страны известно собранию, из него вытекает невозможность дальнейшей войны. Факт этот не может быть стерт и его нельзя отрицать. Но если этот факт перед всеми налицо, то о чем же рассуждать? На каком же основании избирать противное? Нельзя же ведь действовать ощупью. Не имея самых твердых причин, нельзя же продолжать войну, а так как таковых нет, то следует заключить мир. Продолжение войны - в данном случае преступление. Последние бюргеры только что сказали, что и в начале войны были те же основания, что и теперь. Но, что бы там ни было, то было в прошедшем, а теперь ясно, что мы ушли не вперед, а назад, и что поэтому нужно войну прекратить. Он не согласен с теми, кто держится противного мнения. Здесь выяснилось, что 14 отрядов не в состоянии сражаться. Следовательно, мир необходим. К чему поведет продолжение, если известно, что не хватит для этого людей? Кто может людей к этому принудить? Все равно война продлилась бы только несколько месяцев, а потом кончилась бы погибелью.
Коммандант Вильсон (Витватерсранд). Одни стоят за войну, другие против. Первые не имеют никаких других оснований, кроме веры. Последние имеют основания. Год тому назад все верили, и что же вышло? пусть ему представят убедительные доводы, тогда он согласится.
Генерал Деларей желает быть краток. Он был у своих бюргеров, они и согласились, и не согласились с тем, что обсуждалось в Фереенигине. Поэтому он решил не влиять самому на бюргеров. С ним всего восемь депутатов, из них один из Капской колонии, все они выбраны его бюргерами. Ему нечего говорить о настроении бюргеров. Уполномоченные могут засвидетельствовать их бодрое состояние духа. И все-таки, война должна быть прекращена на основании важных причин. Можно обсуждать здесь и решать, что угодно, но факт налицо война окончена! Говорят о вере. Но что такое вера? - Господь, да будет Воля Твоя, но не моя. Я должен склониться перед волею Божьей. Уполномоченным открыт только один путь из трех, предложенных им на выбор. Выбор сдачи без всяких условий ведет к погибели. Это можно было делать, когда народ имел хоть что-нибудь для своего спасения. выбирая продолжение войны, невольно каждый спрашивает себя: "что же станется с моим народом?" Таким образом, и этот путь ведет к печальному концу. Если даже мы и выйдем отсюда с решимостью бороться, то все-таки придется сложить оружие, и тогда уже конец наш будет совсем непочетный. И вот, британское правительство дает ручательство и хочет помочь народу снова подняться , а ему говорят: уйди прочь! Он (Деларей) мог бы это сказать со своими генералами после последних сражений, но он этого не хочет. При том же, что дали эти сражения? С тех пор сорокатысячная армия{91} отняла у него весь скот, 300 человек он потерял убитыми, ранеными и пленными. Указывают на депутацию, возлагая на нее надежды. Но что сказала депутация год тому назад? Она надеялась, что мы не сложим оружия - да, мы сделали это, а что же теперь? На нас возложено народом определенное поручение - да, с этим нужно считаться; но ведь народ не знает всего. Ему неизвестно положение страны. Он посылает выборных для переговоров с британским правительством, чтобы знать, должен ли он сдаться. Если его принудить теперь к войне, то он перейдет на сторону сдавшихся и приведет к непочетному концу войны.
Участковый начальник Босман (Ваккерстроом) рад, что генерал Деларей высказался так откровенно. Долг каждого так говорить. Он против продолжения войны. Он указывает на то, что хотя при начале войны вера в Бога, конечно, играла важную роль, но что, тем не менее, решение войны не является исключительно делом веры. Надеялись на вмешательство держав, для этого была послана депутация в Европу. Сперва слышно было, что ее дела успешны. Доказательством того, что надеялись на вмешательство, может служить то, что при каждом новом собрании бюргеров являлся вопрос о том, нельзя ли вступить в переговоры с депутацией? Другим доказательством того, что война не является только делом веры, служит тот факт, что надеялись на братьев-бюргеров Капской колонии. Правда эту надежду отнял генерал Смутс, сказав, что невозможно всеобщее восстание. Генерал Деларей указал далее на слабость лошадей в отрядах. Он говорит против продолжения войны, опираясь на отсутствие провианта и корма. Нечего говорить о том, что год тому назад тоже не было корма; тогда он еще был. Теперь совсем другое. Теперь можно проехать от Фереенигинга до Пит-Ретива и найти лишь кое-где несколько штук скота. Далее он говорит о достойном жалости положения женщин и детей и указывает на значительное уменьшение числа людей в отрядах. Что касается сделанного замечания о пролитой крови, то, конечно, это очень важное обстоятельство, но дальнейшее пролитие крови из-за дела, которое, по-видимому, безнадежно, еще важнее. На религиозную точку зрения лучше совсем не становиться. Трудно знать человеку волю Бога. Может быть воля Его заключается как раз в том, чтобы мы отдали свою независимость. Главное, делать то, что справедливо. Следует ли сдаться без условий? Он против этого. Тогда неприятель позволит себе сделать многое, чего он теперь не рискнет. По его мнению, нет другой дороги, как выбирать то, что выгоднее. Нужно спрашивать совета не у чувства, а у разума.
Коммандант Гроблер (Беталь). Нужно выбрать одну из трех дорог. При теперешних обстоятельствах немыслимо продолжать войну, которая привела нас к значительным затруднениям. Приходится спешно отходить к границам, а неприятель занимает сердцевину нашей страны. Некоторые постоянно указывают на начало войны, спрашивая, из чего же исходили тогда? Из веры. Да, это верно, но ведь были же кроме того и пушки, и амуниция, и провиант, и разное другое, чего теперь совсем нет. То время прошло. Ему тяжело при одной мысли, что он потеряет свою страну, на которой он родился и вырос. И если он отдает ее теперь, то только, чтобы спасти семьи от голода. Не только женщины в ужасном положении, но и бюргеры, находящиеся под ружьем. А что будет с пленными, если они не сдадутся? Положение семей тоже нельзя оставить без внимания. Мы умираем не только в смысле нации, но и в нравственном отношении. Что может быть ужаснее той мысли, что наши женщины в концентрационных лагерях, избегая смерти, умирают нравственно? Нужно положить конец войне.
Коммандант Никерк (Фиксбург) говорит, что когда он покидал свой отряд, ему было поручено стоять за независимость. Предложение британского правительства принять невозможно. Нельзя делать спешного шага. Если же мы еще выдержим некоторое время, неприятель вступит в дальнейшие переговоры с нами; мы должны держать себя мужчинами.
Генерал Силлие (Лихтенбург) уже сообщал раньше, какое поручение возложено на него бюргерами; он должен его придерживаться. Он пришел сюда с самыми лучшими намерениями сделать все для своего народа. Если посмотреть на дело с общей точки зрения, то продолжение войны нанесет неизбежно народу новые раны. Положение очень опасное. У отрядов, которыми он начальствует, дело идет хорошо. Но может ли он вследствие этого продолжать войну? Нет, нужно принимать в соображение все обстоятельства. Он указывает на то, что говорил раньше, то есть, что нужно пробовать установить мир на условии независимости. Это было испробовано. Мы выбрали комиссию. Она сделала все, что было возможно, чтобы этого добиться. И что же? Вот лежит перед нами предложение британского правительства, которое комиссия нам принесла. Кто же может утверждать, что мы могли бы устроить наше дело лучше, чем оно изложено в предложении, лежащем на столе? Мы сделали все возможное, чтобы добиться самого лучшего, и что можно было, то мы сделали. И кто же решится сказать. что, продолжая войну, мы добьемся лучшего, нежели то, что заключается в этом предложении? То, что мы слышали в последний раз от депутации, было, чтобы мы боролись до тех пор, пока все средства будут исчерпаны? И к чему мы пришли? Было здесь говорено также, что нужно верить. Да, это нужно; но нельзя верить в одно и не верить в другое. Мы должны одинаково верить и в то, что, может быть, воля Божья заключается именно в том, чтобы мы преклонились перед неприятелем. Он не считает себя связанным возложенным на него поручением его бюргеров, так как он теперь знает все лучше, чем они, и может лучше судить. Если бы бюргерам было известно то, что он теперь знает, то они дали бы ему другое полномочие. Для него ужасно продолжать пролитие крови. Неужели мы должны продолжать жертвовать людьми? Как ни дорога нам независимость, мы не можем бороться против невозможного. Самое высшее, из-за чего должны мы бороться, - это желание народа. Он может присоединиться только к тем, которые принимают предложение, лежащее на столе.
Главный коммандант Девет чувствует себя принужденным высказать свое мнение. Он указывает, что в начале войны он имел несравненно менее надежды на вмешательство держав, нежели теперь. Он не хочет этим сказать, что вообще надеялся когда-либо; но теперь он знает то, о чем прежде не имел понятия, а именно: об общей симпатии к нам. Даже в самой Англии есть эта симпатия, о чем свидетельствуют большие бурофильские митинги. О симпатии к нам мы узнали от лица, присланного к нам депутацией. Он не может поверить тому, чтобы депутация могла послать к нам мало доверенное лицо. И что же оно рассказало? - Что дело наше приобретает с каждым днем приверженцев. Спрашивается, почему же депутация не прислала нам отчета? Для него это совершенно ясно. Депутация должна просить правительства неофициально, и то, что она при этом узнает. она не может передать нам, послав сказать с одним человеком; да, она может быть, даже и вообще не может нам ничего сообщить, потому что она обнаружила бы этим политику Европы. То, что депутация молчит, имеет для него большое значение и не должно лишать нас мужества, но, напротив, прибавлять бодрости. Если кто горюет о бедах страны, то, конечно, он также, подобно всем другим гражданам. Положение страны в высшей степени ужасно. Но если его спросят, чего можно ожидать от продолжения войны, то он в свою очередь спросит: чего же ожидали вначале? - По его мнению, была только вера в Бога. У него, во всяком случае, было только это и ничего другого. Вспомните, что республики имели дело со страною, которая насчитывает у себя 750 000 войска; из этого числа третью часть она могда выставить против нас в любое время. У нас же никогда не было более 45,000 людей. Каким образом можно было бы рассчитывать сражаться с таким неприятелем, если бы это не было делом веры? Есть многие, которые, как говорят, желали опереться на Капскую колонию, они ждали помощи оттуда. На него это соображение никогда не действовало. Он знал, что это значило бы для тех, которые возьмутся за оружие против Англии. Он знал, как сильно колонисты нам симпатизировали, но он знал также, что обстоятельства в колонии были таковы, что колонисты не могли бы сделать ничего более того, что они сделали. Нет, у нас была только одна вера, - вера в Бога! И если бы мы, маленький народ, не были воодушевлены верой, то мы не сделали бы того, что сделал наш маленький народ. Те, которые утверждают, что война должна быть прекращена, желают иметь от нас убедительные доказательства того, что нужно ее продолжать. Но где же были эти твердые основания вначале? Разве стало теперь дело хуже? напротив. В последние двадцать два месяца произошли чудеса. Генерал Бота писал ему раньше, что скудость амуниции причиняет ему заботы. Так оно и было. Запасы амуниции истощились. В то время. когда, бывало, бюргер приходил к нему с пустым патронташем, то Девет со страхом смотрел на это. А теперь, выражаясь словами генерала Жубера, его "сердце обливается радостным стыдом" при мысли о том, какой у него большой запас. Он не обижается на своих братьев-бюргеров, желающих знать причины. Он назвал эти причины, не указав и сотой части их. Но вот, что еще очень важно: неприятель захотел пойти к нам навстречу. Было время, когда лорд Салисбюри сказал, что правительство требует безусловной сдачи. Теперь дело обстоит иначе, англичане разговаривают с нами. Это и есть их приближение к нам. А если продлить войну, то он не только не боится того, что Англия не захочет более вступать в переговоры, но того мнения, что она сделает более выгодные предложения и даже согласится на нашу независимость. Кому нужны еще доводы, пусть оглянется на прошедшее, на те времена, когда Трансвааль воевал с Англией. Мы тогда менее знакомы были с нею, нежели теперь. В Трансваале приходилось тогда не более как по 13 патронов на человека. И тогда тоже была борьба, основанная на вере. Каков же был реультат? Он известен всем. Его спросят, что же делать с семьями? Да, это ужасная вещь; но и тут вера помогает. Что касается какого-либо средства, которое можно было бы придумать в данном случае, то он предложил бы, чтобы часть сражающихся буров, сложив оружие, взяла бы на себя заботу о них, разместив их снова по селам и фермам. Как это ни тяжело, но нужно прибегать к крайним мерам. Кто-то говорил об Америке и сравнивал наше положение с тамошним. Да, сравнение возможно. Подобно Америке, у нас есть огромные пространства земли позади нас, куда мы могли бы отступить. Далее Девет указал на наши сведения о положении вещей в Европе. То, что нам известно, мы знаем из газет, задаваемых джинго-партией. Если бы Англии не надо было много скрывать от нас, для чего же она так заботливо задерживала все газеты? Если бы известия были неблагоприятны для нас, то, конечно, они служили бы в пользу Англии, и мы получали бы их в изобилии. Нужно также принять во внимание, что Англия не хочет допустить свидания нашего с депутацией. Принимая все это в соображение, а также тот факт, что напряжение умов в самой Англии может быть рассматриваемо как бы косвенным вмешательством за нас, Девет полагает, что борьбу, как бы она ни была тяжела и горька, следует продолжать. Да, нам нужно сражаться! Вопрос не в том, сколько времени еще, а до тех пор, пока мы не укрепим за собой независимости!
Коммандат Бейерс (Ватерберг) говорит, что должен дать ответ на вопрос - следовать ли разуму или совести? Конечно, совести. Если он погибнет, следуя разуму, то значит, он не сделал того, что подсказывала ему его совесть; а если он погибнет, следуя совести, то такой смерти он идет навстречу. Он указывает на мучеников за идею и говорит, что ему часто кажется, что о таких мучениках только в книгах пишется. Мученики умирают и, по видимому, с их смертью пропадает все то, за что они страдали, но какое огромное благополучие выростает позднее, после их гибели. Правда, за которую они твердо стояли, отдав за нее свою жизнь. остается непоколебимой. А мы как поступаем? Дело наше кажется нам всем правым, а мы боимся за него умереть? Мы говорим о себе, как о народе, но об этом, по мнению генерала Бейерса, нам нечего думать. Это дело рук Божиих, Его забота, Его воля. Правда должна победить. Наше дело стоять на своем праве, чего бы это нам ни стоило, даже смерти. Он согласен с теми, которые утверждают, что возможность вступать с неприятелем в переговоры явится еще не раз, если бы даже теперешние переговоры не привели бы к благоприятному результату. Совершенно верно то, что только что было сказано. Генерал Девет указывал на сейчас на прежнее требование лорда Салисбюри. В добавление к этому он указывает на тот факт, что было время, когда лорд Робертс отказал генералу Бота в свидании, а теперь англичане вступают с нами в продолжительные переговоры. Далее он говорит, что он не слышал убедительных доводов в пользу прекращения войны. Это не мешает ему сознавать опасность положения. Но оно все-таки еще не таково, чтобы его не преодолеть. Можно уладить затруднение с недостатком лошадей, точно также и с заботой о провианте. Даже нашелся бы способ к спасению женщин и детей, - все это можно было бы преодолеть. Но вот что самое ужасное, что мешает всему, это - тот злой дух, который овладел сердцами многих бюргеров. Когда внедрится подобный дух, тогда ничего нельзя поделать. Этот-то злой дух толкает теперь бюргеров на сдачу неприятелю. Против него нельзя бороться. Генерал Деларей указывает на то, что никто не пошел бы с предложением, которое лежит перед нами теперь, если бы он не был уверен, что бюргеры его примут. Таково наше общее настроение. Нужно обратить на это внимание. Ничто не поможет, если вступить в спор со злым духом, обуявшим людей.
Заседание закончилось молитвой.
Пятница, 30 мая 1902 года
Заседание открылось молитвой. Вице-президент бюргер считает своим долгом еще до начала прений доложить об отказе президента Оранжевой республики М. Штейна от занимаемой им должности вследствие тяжкой болезни. Президенту пришлось отдать себя в руки неприятеля, чтобы получить медицинскую помощь. Далее он сообщает, что главный коммандант Девет назначается вице-президентом. Он высказывает перед уполномоченными свое глубокое сочувствие огромной потере, называя президента Штейна скалой, на которую оприалось все дело. После этого вице-президент Девет благодарит вице-президента Бюргера за его сердечные слова.
Г. Ноде (Претория) предлагает некоторые вопросы, касающиеся колонистов, сражавшихся заодно с нами. На это отвечает генерал Смутс. Далее г. Ноде спрашивает, - ожидается ли от уполномоченных решение вопроса о независимости?
Генерал Бота отвечает, что правительства ответили лордам Китченеру и Мильнеру, что они не были уполномочены решать этот вопрос. Решение его принадлежит исключительно народу, которому и был сделан запрос, после чего уже уполномоченные явились на теперешнее собрание.
Г. Ноде. В таком случае, на собрании двух правительств в Клексдорпе уже было известно, что уполномоченные могут придти здесь к окончательному решению. Если это так, то он поставлен в затруднение. Депутаты или обмануты, или являются жертвами недоразумения, так как ему, например, не было сказано, что он выбран уполномоченным решать вопрос о независимости республик. Что бы там не говорили юристы, он явился сюда представителем, на которого возложено только одно поручение, и у него имеется голос народа только по одному пункту. Его бюргеры сказали ему, что отдать независимости нельзя. А между тем документ, лежащий на столе, принуждает к противному: поэтому он (г. Ноде) не дает своего голоса. Его бюргеры настойчиво требовали, чтобы не класть оужия, а также, чтобы родной язык, голландский, был сохранен в школах и в суде. И в том, и в другом этот документ отказывает. Он не может принять его. Кроме того, он стоит за продолжение войны. Если его спросят: из-за каких расчетов, то он напомнит настроение бюргеров в Вармебаде. То было время тяжелое. Их посетил тогда коммандант-генерал. который сообщил, что нам нечего уже более терять и остается только выигрывать. Этого было для него тогда достаточно. Тогда тоже, как будто, и не было никакого просвета, и мы не знали, где спасение. И все-таки, с тех пор мы его всегда находили. А какие темные дни были, когда Претория была взята! И почему же снова не появится свет после того, как уйдет нависшее над нами темное облако?
Генерал Деларей старается выяснить, что никто не мог быть введен в заблуждение на собраниях. Каждый документ, вручаемый ему правительством, был прочитываем и предлагаем на обсуждение присутствовавших. Затем он переходит к вопросу г. Ноде - можем ли мы решать вопрос о независимости? Да, обязанность решения лежит на г. Ноде так же, как и на всех уполномоченных. Решать нужно не только за свое село, свой город или за свой округ, а за всю страну.
Г. Ноде. Я не желаю освобождать себя от отвественности, но я нахожусь здесь с определенными уполномочиями.
Судья Герцог дает снова юридические объяснения по этому вопросу. Нужно задаться вопросом: если бы народ был здесь, что бы он решил? И сообразно с этим надо действовать. Затем он говорил о деле вообще; сперва о причинах, на основании которых следует продолжать войну. Мы ослабели, - да, но и Англия значительно ослабела. Это скажет всякий, у кого есть глаза; главным образом это касается денег. Конечно, Англия может израсходовать еще миллионы, но, в конце концов, и она утомится от расходов. Что и теперь уже есть сильные затруднения в платежах, доказывается, между прочим, налогом на зерно. Этого никогда не было бы, если бы положение не было так серьезно. Далее, зачем Англия не допускает нашу депутацию до переговоров с нами? Всего понадобилось бы каких-нибудь две недели, чтобы приехать ей сюда для совета с нами. Но нам в этом отказывают. Почему? Отвечают, что это было бы "военной неправильностью" (militaire ongeregeldheid). Но ведь наше собрание здесь есть та же "военная неправильность". Нет, за этим скрывается нечто совсем другое.
Возьмем дело с другой стороны. Положение страны ужасно; она совершенно разорена. Лошади уничтожены. Но это еще не самое главное! А вот что ужасно: много людей из нашей собственной среда сражаются против нас! Вот это беда большая. Положение женщин и детей внушает серьезные заботы, и страшно становится за женщин, в нравственном отношении. На него лично эта мысль действует угнетающе. Никто из людей, имещих сердце, не может думать об этом без содрогания. И за это проникаешься особенным уважением к генералу Бота, сердце которого, в этом отношении, заставляло говорить его то, что мы здесь все слышали. Нынешняя война представляет собою самое чудовищное, что можно себе представить. Он сомневается в том, чтобы когда-либо на свете происходила война, в которой было бы столько мучительных и унизительных страданий. Но все это, как бы оно ни было ужасно, не могло бы привести его к окончательному решению, если бы он видел возможность, в конце концов, от всего этого освободиться. Тогда можно было бы решительно всем пожертвовать и, наконец, сражаться до смерти. Не разорение, а положение страны представляет, по его мнению, весь ужас. Есть нечто, что еще тяелее этого: это факт собрания в Фереенигинге. Он никого не обвиняет. Все делалось с наилучшими пожеланиями. Но... это была большая ошибка. Собрание здесь смертельный удар нам всем. К чему оно повело? К тому, что коммандант-генерал обявил во всеуслышание: "вот каково положение страны!" Последствием этого явилось то, что бюргеры, бодрые до сих пор, потеряли все мужество, когда услышали все то, что здесь говорилось. По его мнению, это самое ужасное и непоправимое из всего, что произошло до сих пор. Можно было бы сказать, что все усталые бороться оставли бы лагери; но теперь оказалось что и бодрые потеряли мужество. За исключением этого все поправимо. Он думает, что существующий принцип верен: "если ты сомневаешься в том, что делаешь, то не останавливайся, а иди дальше в том же направлении".
Генерал Мейер (член Южно-Африканского правительства) сообщает дополнительны сведения об опустошениях в округах, лежащих к северу от восточной железной дороги. Его мнение таково, что нужно састи то, что еще можно.
Какое преимущество даст продолжение войны? Позднее уже не будет шансов на заключение мира. Что скажут наши потомки, если мы, продолжая войну, все потеряем? Они скажут: "наши отцы были храбры, но у них не было рассудка". А если мы прекратим войну, они могутсказать: "наши отцы боролись не только из-за личной чести". Он указал далее на то, что как ни невыгодны английские условия, они заключают в себе обещание самоуправления. Говоря о прошедшем, он напоминает, что он всегда был против войны и подавал голос за "пятилетие". Народ тоже был против войны. Г. Мейер был против потому, что был против пролития африканской крови. Теперь тем более нужно перестать проливать эту кровь. Затем он сообщил, что в Претории состоялся тайный военный совет после взятия Блумфонтейна, когда совсем почти решено было сдаться. И только Оранжевая республика этому воспротивилась. Правительства тогда решили продолжать войну. Год тому назад, в июне, опять было собрание. Было послано письмо в Оранжевую республику. Было совещание в Ватерфале. И опять оба правительства решили сражаться далее. Позднее, правительство Южно-Африканской республики снова писало в Оранжевую республику, но потом уже не было возможности повидаться и переговорить вплоть до съезда в Фереенигинге. Неужели и теперь опять не придут к концу? Нужно очень и очень об этом подумать. Наше дело обстоит теперь так, что остается спасать одно маленькое семечко. Если война продолжится, то нация должна погибнуть. Нет сомнения, что оружием победить неприятеля нет никакой возможности. Англичане научены теперь нами вести войну. Наши люди находятся на службе у них, они указывают им, как нужно делать ночные переходы и где лежат малоизвестные тропинки. При таких обстоятельствах борьба немыслима.