Дичаров Захар. Тайны острова Эль-Параисо

   Доктор Орфус, который терпеть не мог этого блюда и никогда не ел его, требуя, чтобы ему взамен готовили пюре из вяленых тихоокеанских медуз, на этот раз преспокойно ел то же, что и все, лицо его при этом выражало удовлетворение. Что же касается медуз - то их, морщась, глотал Иль.
   Тут не выдержал и я, засмеялся. Невероятная рассеянность и на этот раз сыграла шутку с моим другом. Сидящий рядом с ним Иль незаметно пододвинул к нему свою тарелку, а взамен - взял его еду. Но уважаемый доктор Орфус ничего не заметил. Он так глубоко погрузился в свои размышления о живом веществе, что даже не почувствовал, как с видимым удовольствием ест то, что до сих пор вызывало у него отвращение.
   - Ну и как понравилось доктору Орфусу блюдо из медузы? - ласково спросила Иранита, убежденная, что ее кулинарные старания не пропали напрасно, тем более что она питала к доктору Орфусу симпатию и всячески опекала его.
   - О-о, отлично, любезнейшая Иранита! - вытирая губы салфеткой, благодарно произнес доктор. - Я даже не представлял себе, что из такой примитивной слякоти, как медуза, можно приготовить столь восхитительное блюдо!
   И тут уж Иль не выдержал, стал смеяться.
   Разумеется, я опять сделал Илю серьезное внушение, но за него вступились все присутствующие и в первую очередь - сам Орфус, сказавший не без удивления:
   - А между прочим, этот крокодилий паштет - совсем не так уж плох... Впрочем, это уже заслуга не крокодила, а нашей несравненной Ираниты!
   Эпизоды, подобные описанному, случались в нашей повседневной жизни не часто, но они скрашивали и смягчали то несколько подавленное состояние духа, которое вызывалось безнадежностью положения Омара-Али.
   Рельеф подводной местности, по которой, между тем, продвигался "Брами", продолжал оставаться благоприятным, и Грэнси жаждала сейчас только одного - чтобы такая удача сопутствовала нам и дальше.
   Подводное плато, по которому мы продвигались, постепенно понижалось. Ничто не нарушало нормального течения жизни на борту "Брами". Каждый занимался своим делом, и поскольку до тех широт, которые принято считать приполярными, оставалось еще немалое расстояние, мысль о том, что произойдет, когда мы, наконец, приблизимся к Эль-Параисо, тревожила умы обитателей спиралехода.
   Наши - точнее, мои с доктором Орфусом - шахматные сражения возобновились. Я видел, что мой друг угнетен, ибо никакие его усилия не могли излечить Омара-Али от рокового заболевания, и старался отвлечь его от невеселых мыслей. Иногда я (каюсь в этом!) даже умышленно играл так, чтобы оказаться в проигрыше, чем вызывал бурный протест Иля, наблюдавшего за изменениями на шахматной доске.
   Мы знакомы и дружны с доктором Орфусом много лет, и однако же не все еще мне в нем понятно. Поэтому, когда мы играем в шахматы и он сидит передо мной в задумчивости, забыв обо всем, кроме комбинации, которую мысленно разыгрывает, - мне доставляет удовольствие размышлять о своем друге и стараться разгадать в нем то, что еще не разгадано.
   Вот и сегодня... Я играю рассеянно и чаще думаю не о расстановке фигур, а о человеке, сидящем напротив. У него высокий (как замечают иной раз шутники - двухэтажный) лоб, длинный острый нос, о котором сам его обладатель говорит, что им можно измерять углы, и светящиеся неистощимой любовью к жизни глаза.
   Его первое и главное занятие - медицинская биология, наука, которую он сочетает с лечебной практикой. И если говорить точно, то доктор Орфус является Действительным членом Всепланетной Академии Коммунистической Цивилизации, ученым магистром медицины Седьмого Круга и Высоким Адептом Геральдики.
   В наше время (как-никак-XXII век на носу) люди не имеют фамилий. Не существует календарей или справочников имен, так называемых "именословов", согласно которым новорожденного нарекали тем или иным именем.
   - Эт-то - неправильно! - уже тысячу раз слышал я от доктора Орфуса категорическое на сей счет суждение. - Человек должен знать свой род, его прошлое, должен им гордиться, если есть за что, и стыдиться, если есть чего. Да, да, именно так!
   В моем лице он не встретил союзника.
   - Помилуй, - возражал я ему. - Разве ты не находишь, что в отсутствии так называемых фамилий и в том, что каждый имеет свое неповторимое имя, есть что-то как глубоко индивидуальное, так и всепланетное, всеохватное... Ну, как бы сказать - даже космическое: ты, я, мы все разные частицы огромного океана. Частицы разные, но одного океана. Ты меня понял?..
   Но доктор Орфус не соглашался. Он, например, посвятил немало времени тому, чтобы выяснить - кто были его предки, вплоть до 1611 года, и установил, что в его жилах течет кровь, по крайней мере, четырнадцати национальностей.
   В частной жизни он и был для всех просто - доктор Орфус, но на официальных торжествах или в деловых заседаниях неуступчиво требовал, чтобы его именовали полностью, с перечислением всех присутствовавших в его роду до четырнадцатого колена фамилий. Это неизменно вызывало смех, однако не более, чем любая другая причуда. Ибо все понимали, что это было хобби моего друга, доктора Орфуса.
   Наши отношения я охарактеризовал бы так: большая дружеская нежность и понимание. Иногда, часами сидя за шахматами, мы почти не говорили. Но вовсе не потому, что нам нечего сказать. Наоборот.
   Итогом всех моих размышлений явилось одно: "продул" одну за другой подряд три партии!
   Перед наступлением вечера (здесь смена дня и ночи ощущалась по звуковым сигналам, которые раздавались каждые четыре часа) в рубке управления появилась встревоженная чем-то Наталья Ууль.
   - Послушай, Йоноо, правильно ли мы идем? Нет ли какого-либо отклонения от маршрута?
   - А почему ты об этом спрашиваешь? У тебя что-нибудь не так?
   Наталья Ууль засмеялась.
   - У меня как раз-все так! Но, прошу тебя, проверь!
   Йоноо вместе со штурманом сверили курс "Брами" с лоциями, лежавшими тут же, на горизонтальной площадке: никакой ошибки не обнаруживалось.
   - Все в порядке, - сказал Павел Береза. - Но ведь ты, Наталья, наверное не напрасно спросила об этом?
   - Да, не напрасно. - Она положила перед ними лист с нанесенными на сетку кривыми. - Смотрите: вот это - температура забортной воды, это ее соленость. Видите, как меняется то и другое!
   Ионоо и Павел Береза увидели линию, которая графически выражала динамику гидрологических анализов, регулярно выполняемых Натальей Ууль и Квантой. Если за день, предшествовавший настоящему, эта линия представляла собой прямую, то за последние несколько часов картина изменилась.
   Температурная линия стала более изломанной, но при всем том неуклонно подымалась кверху. А линия, определяющая соленость воды, опускалась. Падала.
   - Что это может означать? - спросил Йоноо.
   - Это значит, - объяснила Наталья Ууль, - чем дальше мы идем, тем вода становится более теплой и более пресной.
   - Не может быть! - категорически опроверг ее информацию Павел, - Ведь мы удаляемся к северу.
   - Да, да, это известно! - перебила его Наталья. - Ты скажешь: "Там льды и ледники, там Арктика - как может быть там вода теплей, чем у экватора!" И все-таки это так. Я предполагаю, что мы входим в зону подводного извержения!
   Предположение это было настолько неожиданным и серьезным, что Йоноо включил сигнал, требующий немедленного сбора в рубку управления всей команды.
   Совет был недолгим. Необходимость изменения курса становилась очевидной.
   - Попробуем пойти западнее материковой части, - распорядилась Грэнси, соглашаясь в данном случае с мнением Кванты, - там сейсмичность должна быть меньшей.
   Так и сделали.
   Но, по прошествии двух часов, оказалось, что мы поступили неправильно. Температура забортной воды быстро повышалась, а чувствительные сейсмографы показывали, что грунт, по которому движется "Брами", испытывает временами слабые толчки.
   Совершенно не предполагая этого, мы оказались близ астеносферы. Вопреки расчетам ученых, она в этом районе начиналась не в 70 километрах от поверхности, а гораздо выше, - всего в десяти с половиной. Очевидно, какой-то внутренний катаклизм недр заставил содержимое прорваться вверх, и теперь огненное пластичное вещество, растекающееся по дну океана, давало о себе знать.
   Внутри спиралехода становилось ощутимо жарко. Металлическая оболочка корабля довольно быстро нагревалась. Пришлось включить все охлаждающие устройства. Когда стало ясно, что мы не уходим от очага извержения, а приближаемся к нему, Грэнси приказала повернуть в противоположную сторону.
   Уже третий час "Брами" шел по маршруту, не проложенному заранее на карте.
   В этом не было ничего рискованного, поскольку мы располагали подробными лоциями и картами Атлантики, в том числе и картами данного рельефа. Но подводное извержение, начавшееся, вероятно, задолго до нашего появления, так изменило рельеф дна, что пользоваться прежними данными было невозможно. Корабль продвигался, пользуясь только теми показателями, которые выдавала электронно-вычислительная машина "Борец-111" на основании сведений, сообщаемых эхолокаторами.
   Внезапно на пульте управления вспыхнули и быстро замигали красные огоньки. Засветилась надпись: "Экстра-тормоз". Мы испытали чувствительный толчок.
   - Впереди - резкое понижение рельефа, - прозвучал в радиофоне голос Павла Березы. - По данным "Борца", угол падения около тридцати девяти градусов... Вправо-влево - то же самое. Жду распоряжений!
   Размышлять было не о чем: возвращаться назад невозможно, спускаться в пропасть - тоже. Выход один - плыть. На этот раз Грэнси так и распорядилась. Надулись "Пояса плавучести", спиралеход поплыл. Но странное дело - плыл он замедленно и, сколько ни старался Йоноо выжать из реактивных двигателей добавочную мощность, скорость не повышалась.
   Тогда он попросил Галию спуститься в нижний горизонтальный отсек и выяснить, что там происходит.
   Скорчив шутливую гримасу, Галия с показной покорностью сложила перед собой ладошки и склонила голову:
   - Хорошо, о великий адмирал! - Но тут же, другим тоном, требовательно заявила: - Одной мне скучно. Кто со мной пойдет? Ты, Заургеу, да?
   Я охотно согласился (я вообще делаю все, что меня попросят, ибо мои обязанности, кроме "летописания", являются неопределенными), и мы зашагали по узким лесенкам и переходам, ведущим к той части корабля, которую вполне можно было назвать нижним трюмом.
   Галия внимательно осмотрела оба боковых двигателя, проверила и центральный; работали они нормально, но с заметным напряжением, точно им мешало что-то. Тогда она открыла миниатюрный контрольный бачок, которым пользовались для получения забортной воды. Набрав в прозрачный стаканчик порцию жидкости, она посмотрела на свет, затем налила немного на ладонь, растерла пальцами...
   - Знаешь, Заургеу, - сказала она с недоумением,- какая-то уж очень необычная вода... Густая, скользкая. Очевидно, этой слизью забиваются сопла, поэтому и упала так мощность двигателей.
   Она еще раз зачерпнула стаканчиком из контрольного бачка, и мы поспешили наверх, к Наталье Ууль и Кванте, с тем, чтобы они определили характер содержимого.
   Они произвели анализ и вернулись в рубку Управления в некотором замешательстве.
   - Не понимаю... - с сомнением проговорила Кванта, - это какие-то органические выделения... Но здесь, на такой большой глубине?
   Мы ждали, что она скажет еще что-нибудь, но вдруг Иранита, забежавшая, чтобы спросить, чего сегодня хотелось бы "брамийцам" на десерт, вскрикнула и ткнула пальцем в один из экранов.
   Все повернулись к экрану и замерли от неожиданности.
   В свете бортовых и носового прожекторов над "Брами" на толстой, фута в четыре, шее покачивалась огромная уродливая голова неведомого существа. Разевая большущую пасть, существо это глядело на нас отвратительными глазами.
   Эти глаза - круглые, размером с большую тарелку, походили на иллюминаторы: в них не было зрачка, а лишь черный глянцевый блеск, в глубине которого тлела багровая точка.
   Время от времени где-то у основания головы что-то набухало, вздувалось, и оттуда выплескивалось облачко густой коричневато-зеленой слизи.
   Грэнси, я, Йоноо, Павел Береза, Иранита, Галия, прибежавший по вызову командира доктор Орфус - все выжидательно смотрели то на Наталью Ууль, то на Кванту, полагая, что они, как специалисты, сейчас все-таки объяснят, что это за существо.
   Но обе молчали.
   Именно они, больше всех других, были не просто удивлены, а потрясены тем, что предстало их взорам на экране.
   - Не знаю... - растерянно пролепетала Наталья. - Я н-не знаю, что это такое.
   А Кванта просто пожала плечами: ей нечего было добавить к тому, что сказала коллега.
   Наступила тишина, в которой слышалось только общее взволнованное дыхание и доносившийся с кормовой части гул двигателей.
   - Я не помню всех этих латинских названий. Очевидно, это какой-то "завр" или "птерикс". Но мне ясно, что этому зверю, или животному, или черт его знает кому, неизмеримое число лет! - авторитетным тоном заявил вдруг доктор Орфус. - На земле, в лесах или в верхних слоях океана оно давно вымерло, но тут, вблизи теплых вод подводного извержения, сохранилось. И вот, извольте, живет и даже пытается нас слопать!
   - Да, да, может быть... - прошептала Наталья Ууль, постепенно приходя в себя.
   Продолжая обсуждать и выяснять, что-бы это такое могло быть, мы непрерывно наблюдали за странным животным.
   Морское чудовище, видимо, не испугалось появления "Брами". Наоборот, при виде его оно разъярилось: бросалось на спиралеход, било по корпусу хвостом, но мы не ощутили этого буйства: слишком велика была масса нашего корабля.
   Зато слизь, выделяемая нежданным нашим противником, определенно затрудняла продвижение "Брами", и, чтобы избавиться от этого непредвиденного препятствия, следовало что-то предпринять.
   - Дам-ка я ему хорошую порцию ультразвука, - подумал вслух Йоноо.
   Мы восприняли его предложение как шутку. Разве можно уничтожить величайшую редкость? Ни за что!
   - Надо погасить все огни, - сказала Наталья Ууль - и включить наружное охлаждение. Холода оно испугается больше, чем чего-либо другого.
   Так и было сделано. И все же - неведомое существо рассталось с нами не сразу. Снова и снова наскакивало оно на металлический корпус корабля, яростно и злобно хватало "Брами", старалось обвить его своими кольцами... Но с каждым разом атаки становились слабей, реже и, хотя мы двигались намного медленнее обычного, морское чудовище скоро совсем исчезло.
   Следующий этап похода "Брами" был относительно спокойным. Поэтому я не удивился, когда командир Грэнси однажды предложила:
   - Может быть, ты, Заургеу, расскажешь нам о стране, к берегам которой мы держим путь?
   Я охотно согласился. Вскоре все население корабля собралось в салоне, и я начал:
   - Я напомню вам, дорогие сотворцы, что уже много десятилетий назад почти на всей планете Земля исчез капитализм. Все страны объединились в одну всемирную республику - ОКЕАН. В этом слове - ОКЕАН - символически выразились мощь и сила народов, их мудрость, широта духовных стремлений. Именно так. ОКЕАН - Объединенные Коммунистические Нации пяти континентов.
   Но я сказал вам, дорогие сотворцы, что капитализм исчез почти на всей планете. Это значит, что где-то он еще существует. Это и есть то государство, куда несет нас сейчас наш "Брами"... Единственная территория, где еще существует капитализм, - огромный остров на севере нашей планеты. Вот уже более семидесяти лет этот остров представляет собой государство, известное под названием Эль-Параисо. В переводе с испанского э0то означает - "Рай".
   Но что же это за страна? Каково ее внутреннее устройство, культура, экономика? Что отмечается в ее анналах год за годом? Как живут населяющие ее люди?
   На этот вопрос - ни я, никто другой в целом ОКЕАНе - определенно ответить не мог бы.
   Эль-Параисо - последнее прибежище буржуазии и всех реакционных элементов на планете - совершенно изолировало себя от внешнего мира. Никаких связей с другими народами. Строжайшая охрана границ. Вот уже много десятилетий никто в пределах ОКЕАНа не знает, что происходит в этой стране. ОКЕАН, государственные принципы которого отвергают любое насилие, никогда не прибегал к попыткам проникнуть в Эль-Параисо.
   Минуло еще около полусуток. После того как я рассказал о сущности государства Эль-Параисо, коллеги мои по экспедиции более отчетливо, чем раньше, поняли, какой сложности и трудности задача стоит перед нами.
   Это не ввергло их в уныние и пессимизм, а только усилило готовность выполнить свой долг. Выполнить во что бы то ни стало!
   Мой друг, доктор Орфус, почти не показывался, неотлучно находясь возле умирающего Омара-Али. Даже в обеденные часы он не всегда появлялся в кают-компании. Так было и в этот раз. Часы показывали время завтрака, а Орфуса все не было.
   Внезапно мы ощутили сильнейший толчок. Со стола полетели приборы. Я испытал такое чувство, точно пол уходит из-под ног. Затем - опять страшный удар, и, сбитые с ног, мы валимся на пол.
   Гаснет свет...
   Что произошло непосредственно после этого, я помню смутно. На какое-то время я был оглушен и, как видно, потерял сознание. Продолжалось это, как я потом узнал, недолго, не более пяти-шести минут.
   Свет все еще не горел, но и тьмы тоже не было: включилось автономное освещение. Я увидел лежащую рядом Галию; по лицу ее от виска сбегала тонкая струйка крови.
   Я сделал усилие и попытался встать, но удалось мне это не сразу. Острая боль в позвоночнике заставила опуститься снова. Однако, превозмогая ее, я все же поднялся и, хоть голова кружилась, приподнял девушку и усадил в кресло.
   Секунду-другую она смотрела на меня непонимающим взглядом, потом спросила:
   - Что произошло, Заургеу?
   - Не знаю. Пока не знаю.
   В разных углах кают-компании слышались вздохи, чей-то хрип...
   Ионоо, потирая ушибленное плечо и не говоря ни слова, стал пробираться к выходу. Было видно, что он спешит в рубку Управления. Наталья Ууль, оказавшаяся зажатой между углом стенного шкафа и столиком, вырвалась из узенького пространства и, сильно прихрамывая, тоже шагнула к двери. Следом же за нею поднялась Кванта.
   Понемногу все приходили в себя. Грэнси среди нас уже не было. Она первая бросилась к мозгу нашего "Брами" - ЭВМ, чтобы проверить, что там, цела ли машина. Вернувшись в кают-компанию вместе с Квантой и Натальей Ууль и окликая каждого по имени (Заургеу, Галия, Иль!), она убедилась, что все мы живы и почти невредимы.
   Кванта сообщила нам:
   - Это было подводное землетрясение.
   В кают-компании, снова залитой светом, валялись осколки разбитой посуды, сорвавшиеся со стен картины, поломанные декоративные вазы с растениями. Иранита и Галия принялись было приводить помещение в порядок, но в этот момент Кванта воскликнула:
   - А как же Омар-Али! - Все бросились к отсеку, где он лежал. Что-то заело в двери отсека, и мы никак не могли в него проникнуть. Доктор Орфус, находившийся внутри, не откликался, может быть потому, что тяжелая массивная дверь не пропускала звуков и он нас не слышал.
   Едва Иранита кинулась за инструментами, чтобы взломать дверь, она поддалась усилиям, и нам удалось войти внутрь помещения. Доктор Орфус стоял на коленях, склонившись над Омаром-Али и вводил под кожу какое-то лекарство. Затем он поднялся и, ни на кого не глядя, сказал:
   - Помогите...
   Вместе с ним мы подняли Омара-Али и уложили снова. Тело его стало грузным, в нем уже не было жизни.
   Мы стояли молча и ждали, что скажет Орфус. Когда он медленно натянул на лицо молодого сомалийца белое покрывало, поняли: Омар-Али мертв.
   Наступил вечер. В микрофонотеке я отыскал пленку с записью моцартовского "Реквиема", поставил ее в Воспроизводящий Аппарат, и звуки траурной музыки еще раз напомнили нам о том, что только от нас зависит, сумеет ли ОКЕАН избавиться от гибельной для него угрозы поголовного истребления.
   В эту ночь вряд ли кто из экипажа мог быстро уснуть. Корабль вел автомат-штурман. Все было спокойно, но минувшие волнения и усталость от пережитого за последние сутки давали о себе знать.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   День за днем, час за часом... Остров, к которому движется "Брами", уже близок.
   Каждая деталь высадки обсуждалась самым подробным образом. Все отчетливо представляли себе опасности, встреча с которыми была вполне вероятной. Но ведь наверняка были такие опасности, о которых мы и понятия не имели! Всего не предусмотришь.
   Предполагалось, что, углубившись на семь-восемь километров, спиралеход пройдет оставшееся пространство глубоко под островом таким образом, чтобы даже промышленные скважины, которые могли бы встретиться, оставались вне маршрута.
   Последний отрезок пути оказался для нас едва ли не самым трудным и сложным. Не стану во всех деталях описывать его, скажу лишь, что, по мере погружения, температура окружающей среды заметно повысилась, и когда мы достигли отметки 8109 метров ниже уровня земной поверхности, температура подземных пластов, как показывали приборы, была близка к 280 градусам. Только благодаря непрерывному действию наружных и внутренних охладителей в помещениях "Брами" эта перемена мало ощущалась.
   А затем начался подъем, своего рода подземное восхождение. Оно протекало без каких-либо происшествий. Зато наше волнение и внутреннее напряжение непрерывно возрастали.
   Для того чтобы приблизиться к поверхности "Эль-Параисо", мы выбрали ночные часы. Было около трех часов пополуночи, когда Йоноо остановил движение спиралехода.
   Итак - мы у цели. То есть - почти у цели... А дальше... Да, вот что будет дальше, мы пока и понятия не имели. Мы знали, мы понимали: не только каждый день - каждый час дорог, ибо там, в ОКЕАНе, погибают люди.
   Тем не менее командир Грэнси приказала всем отдыхать. По крайней мере, четыре-пять часов на "Брами" будет царить полная тишина.
   Все разошлись по своим каютам. Ни водная стихия, ни вулканические силы, ни морские чудовища не могли уже нам угрожать. Опасны только обитатели "Эль-Параисо". Но для них мы пока недосягаемы.
   Здесь, совсем близко от поверхности, надлежало нам затаиться, подобно зверю в берлоге.
   И мы затаились.
   Все механизмы были остановлены. Не работали генераторы тока. Мы перешли на аккумуляторное питание. На борту "Брами" такой тишины давно уже не было. Но никто не мог уснуть. Пришлось использовать аппаратуру электросна. Во всех каютах имелась такая аппаратура. Стоит наложить на лоб и запястье тонкие браслеты-контакты, включить ток - и спустя несколько минут вы уже крепко спите. Сон продолжается заданное вами же время.
   Четыре с половиной часа электросна подкрепили нас. Раньше других поднялась Иранита, которой предстояло приготовить завтрак.
   Наступило утро. Поели кое-как, торопливо; мешало волнение, охватившее всех до единого. Больше других был неспокоен мой Иль. Он суетился, то забегал в рубку Управления, то вертелся около меня.
   После короткого совета решили, что в первую разведку отправимся я и Павел Береза. И это было разумно: в случае неудачи на корабле оставался Йоноо и, стало быть, "Брами" было кому вести, ну а я... мое присутствие было вовсе не обязательным.
   Между спиралеходом и земной поверхностью лежала еще толща грунтов, которую надо преодолеть, но Йоноо уверенно заявил:
   - Впереди, на оси движения "Брами", должны быть какие-нибудь щели, проходы. Думаю, что выход найти можно. А на всякий случай - надо взять с собой переносный "Штурм-резак" с кабельным питанием.
   Мы облачились в легкие комбинезоны с обогреваемой подкладкой. В одном из нагрудных карманов - радиофон, в другом - аптечка. И, кроме того, в боковых карманах - некоторый запас продовольствия в виде таблеток.
   Так называемого личного оружия в ОКЕАНе давным-давно не знают. Его попросту не существует.
   Однако же идти в разведку в "Эль-Параисо" совершенно беззащитными было бы неразумно. Правда, в исключительных обстоятельствах можно на поверхности использовать "Штурм-резак", но это была бы полная демаскировка. По настоянию Грэнси, мы взяли сонометы.
   Тому, кто видел стариннейшие пистолеты, нетрудно представить себе и сономет. Они очень похожи. Только сономет компактней.
   В его обойме хранится три заряда конической формы, на самом конце которых прилажена крохотная игла. Заряд этот - не что иное как мягкая пластическая масса, в которой содержится сильнодействующее вещество, почти мгновенно вызывающее сон.
   Движение заряду сообщает вращающийся диск, с которого срывается игла. Попав в человека, она не вызывает травмы, а лишь слегка, на полтора-два миллиметра, прокалывает кожу. Проникшее в кровь вещество действует безотказно.
   Экипированные таким образом и снабженные, кроме того, портативными фонарями, мы приготовились к операции, которой Иль (кстати сказать, тщетно умолявший меня взять его с собой) дал название "Летучая мышь".
   - Вы должны быть, паа, бесшумными и быстрыми, как летучая мышь.
   Еще минут десять обсуждали возможные варианты предстоящей операции.
   - Самое сложное во всем этом,- сказал доктор Орфус,- узнать "код поведения"... - Он задумался. - М-мм... да. Оттого, что ОКЕАН много десятилетий не имеет никакой связи с проклятым "Эль-Параисо", наши представления об этом "прелестном" местечке чертовски устарели! Итак, если даже будет достаточно наблюдений, которые позволят любому из нас принять внешний облик эль-параисянца, все равно надо знать язык.