Филип Кинред Дик
Свихнувшееся время
Глава 1
Виктор Нильсон выкатил из подвала магазина тележку с зимним картофелем и направился к овощному отделу. Контейнер был почти пуст, и Вик принялся бросать в него клубни, осматривая каждый десятый на предмет трещин и гнили. Одна картофелина упала на пол; нагнувшись за ней, он увидел снизу кассовые аппараты, табачные и кондитерские прилавки, а дальше — широкие стеклянные двери и улицу. По тротуару шли прохожие, на проезжую часть со стоянки у магазина выехал, блеснув бампером, «фольксваген».
— Приезжала моя жена? — спросил Вик рослую кассиршу из Техаса по имени Лиз.
— Понятия не имею, — ответила Лиз, выбивая чек на два пакета молока и кусок обезжиренного мяса. Преклонных лет покупатель полез в карман за кошельком.
— Я ее жду. Дай знать, если она появится.
Марго должна была отвезти их 10-летнего сына Сэмми к дантисту на рентген. Стоял апрель — время уплаты налогов, на счету почти ничего не оставалось, и Вик со страхом думал о результате рентгена.
Наконец он не выдержал и подошел к таксофону возле полки с консервированными супами, опустил десять центов и набрал номер.
— Алло, — ответила Марго.
— Съездили?
— Пришлось позвонить доктору Майлу и перенести визит, — затараторила Марго. — За завтраком я вспомнила, что сегодня мы с Анной Рубинштейн должны подавать петицию в комиссию по здравоохранению, ее сегодня же передадут выше: сейчас как раз заключаются контракты и от этого многое зависит.
— Какую петицию? — спросил Вик.
— Надо заставить городские власти очистить развалины — дети играют в них после школы. Это опасно. Там ржавая проволока, треснувшие цементные плиты и...
— А по почте ее нельзя отправить? — перебил он, испытывая тайное облегчение. Бог даст, зуб у Сэмми до следующего месяца не выпадет. — Так ты за мной приедешь?
— Не знаю, — сказала Марго. — Послушай, дорогой, у нас сейчас полная гостиная женщин, мы обсуждаем последние пункты петиции. Если я не смогу забрать тебя, то позвоню в пять или чуть позже. Хорошо?
Повесив трубку, он подошел к кассе. Покупателей не было, и Лиз закурила сигарету. Она доброжелательно ему улыбнулась, отчего лицо ее словно засветилось.
— Как ваш мальчик?
— Отлично, — сказал Вик. — Небось рад, что они никуда не пошли.
— А мой дантист — чудный старикашка, — замурлыкала Лиз. — Ему, наверное, лет сто. Никогда не сделает больно. Чего-то там поковыряется — и готово.
Оттянув губу ярко-красным ногтем, она продемонстрировала золотое напыление на одном из верхних моляров. Вик наклонился посмотреть и поймал ее дыхание — сигаретный дым с корицей.
— Видишь? Вытащил за милую душу, и ничуть не больно. Ну ничуть!
Интересно, что сказала бы Марго, войди она сейчас через автоматическую дверь. Заглядываю Лиз в рот: новое эротическое действо, еще не описанное Кинси.
К полудню магазин совсем опустел. А ведь обычно покупатели сплошным потоком двигались мимо касс. Сокращение штатов, решил Вик. В феврале было пять миллионов безработных. Начинает сказываться и на нас. Подойдя к дверям, он некоторое время разглядывал прохожих. Так и есть. Людей меньше, чем обычно. Все сидят по домам и подсчитывают сбережения.
— В этом году дела идут туго, — сказал он Лиз.
— А тебе-то что? — ответила она. — Ты не владелец магазина, просто тут служишь, как и все мы. Значит, и заботы меньше.
Какая-то покупательница принялась выкладывать продукты у аппарата, Лиз выбивала чеки, продолжая через плечо говорить с Виком.
— В любом случае я не верю, что наступит упадок. Все это выдумки демократов. Ужас как надоело, когда они пытаются изобразить экономический хаос.
— А ты не демократка? — перебил Вик. — Ты же с Юга.
— Теперь уже нет — с тех пор, как приехала сюда. Это республиканский штат, и я республиканка.
Кассовый аппарат заурчал и звякнул, выдвинулся ящичек с деньгами.
Реклама закусочной «Американский обед» на другой стороне напоминала Вику о дневной чашечке кофе. Пожалуй, самое время. Повернувшись к Лиз, он сказал:
— Я буду минут через десять. Продержишься?
— Ну конечно, — весело откликнулась девушка, выдавая сдачу. — Сходи, а потом и я выберусь, надо кое-что купить.
Держа руки в карманах, Вик вышел из магазина и остановился на тротуаре, ожидая просвета в потоке машин. Он никогда не переходил дорогу на перекрестке — только посреди улицы: считал это делом чести и мужского достоинства.
В кафе Вик уселся за столик, рассеянно помешивая свой кофе.
— Мертвый день, — сказал, подсаживаясь к нему, Джек Варне, продавец обуви из «Мужских моделей» Самуэля.
Джек как всегда выглядел несчастным, словно целый день жарился и потел на солнце в своей нейлоновой рубашке и брюках.
— Наверное, это погода, — продолжал он. — Еще несколько хороших весенних дней, и все кинутся покупать теннисные ракетки и походные примуса.
В кармане у Вика лежал последний буклет из клуба «Книга месяца». Они с Марго вступили в клуб несколько Лет назад, когда выплатили взнос за дом и переехали в район, где подобные вещи очень ценились.
Вытащив брошюру, он развернул ее на столе так, чтобы видно было Джеку. Продавец обуви не проявил никакого интереса.
— Вступай в клуб книголюбов, — предложил Вик. — Расширяй кругозор.
— Я читаю книги, — ответил Джек.
— Ну да. В мягкой обложке, ты покупаешь их в аптеке Бекера.
— Стране нужна наука, а не романы, — заметил Джек. — Ты сам прекрасно знаешь, что в этих клубах расхваливают секс-книжонки про то, как в маленьких городишках людей насилуют и режут, а ты сидишь по уши в грязи. Не скажу, чтобы это шло на пользу американской науке.
— Клуб «Книга месяца» распространял и «Историю» Тойнби, — сказал Вик. — Это стоит почитать. — Книга досталась ему в качестве премии, и, хотя он не добрался до конца, было ясно, что это серьезный труд, который стоит иметь в своей библиотеке. — Как бы ни были плохи некоторые книги, — продолжал он, — они не хуже этих подростковых секс-фильмов или картин про поиски наркотиков.
Шевеля губами, Джек прочел названия лучших книг месяца.
— Исторический роман, — произнес он. — Про Юг времен Гражданской войны... Вечно навязывают какую-то муть! Интересно, как эти старухи, члены клуба, не устают без конца читать одно и то же.
Вик еще не успел толком просмотреть брошюру.
— Мне не всегда достается то, что у них есть, — объяснил он.
Книга месяца называлась «Хижина дяди Тома». 0б авторе он никогда раньше не слышал: Гарриет Биче-Стоу. В брошюре книгу расхваливали за смелое разоблачение работорговли в довоенном Кентукки. Правдивый документ об ужасном обращении с несчастными черными девочками.
— Эка! — воскликнул Джек. — Слушай, это, пожалуй, по мне!
— По аннотациям судить нельзя, — отозвался Вик. — Все книги тех лет рекламируются одинаково.
— Точно, — подтвердил Джек. — Вообще у людей не осталось ничего святого. Ты сравни-ка довоенное с нынешним: все по-другому. До второй мировой не было этой нечестности, преступности, всяческих мерзостей и наркотиков. Подростки громят автомобили, на дорогах ужас что творится, а водородные бомбы... и еще — цены на кофе. Кошмар! Кому только идет награбленное?
На эту тему они поспорили. День тянулся медленно, сонно, ничего или почти ничего не происходило.
В пять Марго Нильсон схватила плащ, ключи от машины и выскочила из дома. Сэмми нигде не было видно. Где-то играет, но искать его времени нет, надо спешить, иначе Вик решит, что она не заедет, и пойдет на автобус. Марго снова вбежала в дом. В гостиной ее брат оторвался от банки с пивом и пробормотал:
— Уже вернулась?
— Я не уезжала. Не могу найти Сэмми. Ты присмотришь за ним, пока меня не будет?
— Конечно, — сказал Рэгл. Но лицо его было настолько измученным, что Марго тут же передумала уезжать.
Он властно смотрел на нее красными воспаленными глазами; галстука на нем не было, рукава рубашки засучены, рука с банкой пива дрожала.
Вся комната была завалена бумагами и графиками, они образовывали большой круг, в центре которого находился Рэгл. Казалось, ему никогда не выбраться из этих завалов.
— Не забудь, мне надо успеть на почту к шести, — жестко проговорил он.
Перед Рэглом покосившейся шелестящей кипой громоздились папки. Он годами собирал материал. Справочники, карты, графики и все ответы, которые он посылал раньше, месяц за месяцем... Он всеми способами сокращал варианты так, чтобы их можно было изучать. Прибор последовательной развертки, по его словам, уже разработан, на темном фоне всех возможных вариантов яркой точкой высвечивались правильные ответы. Устройство позволяло пропускать варианты один за другим, при этом точка пульсировала: вспыхивала и пропадала, металась вверх и вниз, и в этом движении Рэгл находил определенную закономерность. Марго не улавливала здесь ничего. Поэтому, наверное, Рэгл и побеждал. Она несколько раз участвовала в конкурсе, но безуспешно.
— Как идут дела? — спросила Марго.
— Мне удалось определиться по времени. В четыре часа дня. Теперь осталось, — он поморщился, — узнать место.
К длинной фанерной доске над столом была приколота сегодняшняя заявка на официальном бланке, присылаемом газетой. Сотни крошечных квадратиков, каждый пронумерован и учтен. Рэгл уже поставил отметку в графе времени. Графа 344, Марго видела воткнутую красную иголку. Оставалось место. Очевидно, это было труднее.
— Отключись ты на несколько дней, — не выдержала она. — Отдохни. Последние два месяца ты явно перерабатываешь.
— Если отключусь, — сказал Рэгл, поскрипывая вечным пером, — то потеряю все свои преимущества, потеряю... — он пожал плечами, — все, что завоевал, начиная с 15 января.
Он просчитывал на логарифмической линейке точку пересечения линий.
Каждый заполненный им бланк становился, в свою очередь, информацией для картотеки. Таким образом, пояснял Рэгл сестре, с каждым разом у него возрастали шансы на правильный ответ. Чем дольше продолжался конкурс, тем легче для него. Но ей казалось, что он с каждым разом мучается все сильнее. «Почему?» — спросила она однажды.
— Потому, что я не могу допустить проигрыша, — объяснил он. — С каждым правильным ответом мой вклад увеличивается.
Конкурс продолжался; временами Рэгл не успевал подсчитывать выигрыши.
Он всегда побеждал. Нашел хорошее применение своему таланту. Все началось с шутки, попытки сорвать пару долларов за удачную догадку. Шутка превратилась в ежедневный приработок, а потом — в непосильную ношу, которую уже не бросить.
Наверное, они этого и добиваются, подумала Марго. Им главное тебя втянуть, а там, может быть, и жизни не хватит, чтобы набрать нужное количество очков. Однако Рэгл набрал, и «Газетт» регулярно платила ему за правильные ответы. Кажется, получалось не меньше сотни долларов в неделю. Жить во всяком случае было можно. Но он трудился так напряженно... гораздо, между прочим, напряженнее, чем на обычной работе. С восьми утра, когда газету бросали на крыльцо, и до девяти или десяти вечера. Непрерывный поиск. Совершенствование методов. И самое главное — постоянный страх ошибки. За неправильный ответ дисквалифицировали.
Рано или поздно это все равно случится.
— Принести кофе? — спросила Марго. — Могу, пока не ушла, приготовить сэндвич или еще что-нибудь. Я же знаю, что ты ничего не ел.
Не отрываясь от работы, Рэгл кивнул.
Положив плащ и сумочку, она направилась к холодильнику. Пока доставала тарелки, распахнулась дверь и появились Сэмми с соседской собакой, оба взъерошенные и запыхавшиеся.
— Услышал, как хлопнул холодильник? — спросила Марго.
— Я правда хочу есть! — воскликнул Сэмми. — Можно, я возьму холодную котлету? Не надо ее разогревать, съем, как есть. Так даже лучше!
— Иди садись в машину, — велела мать. — Сейчас я сделаю сэндвич дяде Рэглу, и мы едем в магазин за папой. И выгони немедленно этого пса, он здесь не живет!
— Ладно, — вздохнул Сэмми. — В магазине наверняка найдется, что поесть.
Марго услышала, как за ним и собакой захлопнулась дверь.
— Я нашла Сэмми, — сообщила она Рэглу, внося сэндвичи и яблочный сок. — Так что можешь о нем не волноваться, я беру его с собой в город.
Рэгл взял сэндвич и произнес:
— Может, лучше мне было бы играть на скачках?
— Ты бы там ничего не выиграл, — рассмеялась Марго.
— Пожалуй.
Он машинально начал есть, но к яблочному соку не притронулся. Вместо него приложился к банке с пивом, которую нянчил уже целый час. «Как он может делать такие сложные вычисления под теплое пиво? — успела подумать Марго. И выбежала к машине с плащом в руке. — Видно, привык. В армии накачивался теплым пивом через день». Целых два года Рэгл и его напарник обслуживали метеостанцию и радиопередатчик на крошечном атолле в Тихом океане.
К концу дня движение, как всегда, оживилось. Но «фольксваген» проскакивал во все щели, и это ей нравилось. Большие и неуклюжие машины напоминали увязших в песке земляных черепах.
Самое удачное наше вложение, подумала Марго. Небольшая иностранная машина. И совершенно не изнашивается: эти немцы делают все так аккуратно. Вот только сцепление не довели до ума, каждые пятнадцать тысяч миль... Собственно, ничего идеального не бывает, во всяком случае в наш век — с водородными бомбами, Россией и растущими ценами.
Прижавшись к окну, Сэмми хныкал:
— Ну почему мы не можем купить такой «мерс»? Почему мы должны ездить на этом жуке?
Разозлившись на сына, Марго сказала:
— Послушайте, юноша! Вы ничего не понимаете в машинах. Вам пока не приходится за них платить, ездить по этому чертову городу, а главное — приводить в порядок. Так что держите свои замечания при себе.
Насупившись, Сэмми буркнул:
— Она все равно что детская.
— Скажи об этом своему отцу, когда приедем в магазин.
— Боюсь, — признался Сэмми.
Забыв включить мигалку, Марго повернула налево, и огромный автобус ей резко просигналил. Черт бы взял автобусы! Перед самым магазином она перешла на вторую передачу, заехала на тротуар и мимо огромной неоновой рекламы «СУПЕРМАРКЕТ „ВЕЗУЧИЙ ПЕННИ“ въехала на автостоянку.
— Приехали. Надеюсь, мы его не пропустили.
— Давай выйдем, — запросился Сэмми.
— Нет, — отрезала мать. — Подождем здесь.
В магазине кассиры заканчивали обслуживать длинную разношерстную очередь, многие покупатели толкали перед собой корзины из нержавеющей стали. Автоматические двери открывались и закрывались — без конца. Со стоянки отъезжали автомобили.
Мимо них скользнул роскошный ярко-красный «такер». Они уставились ему вслед.
— Этой женщине можно позавидовать, — пробормотала Марго. «Такер» был так же удобен и прост, как их «фольксваген», и в то же время отличался благородством форм. Конечно, это слишком большая машина, чтобы быть практичной. Тем не менее...
Может быть, на следующий год, подумала Марго. Когда придет время продать «фольксваген». Правда, их нет смысла продавать — служат вечно. И если продавать, то с выгодой. Во всяком случае свои деньги всегда можно вернуть.
Красный «такер» влился в дорожный поток.
— Ух! — выдохнул Сэмми. Марго не сказала ничего.
— Приезжала моя жена? — спросил Вик рослую кассиршу из Техаса по имени Лиз.
— Понятия не имею, — ответила Лиз, выбивая чек на два пакета молока и кусок обезжиренного мяса. Преклонных лет покупатель полез в карман за кошельком.
— Я ее жду. Дай знать, если она появится.
Марго должна была отвезти их 10-летнего сына Сэмми к дантисту на рентген. Стоял апрель — время уплаты налогов, на счету почти ничего не оставалось, и Вик со страхом думал о результате рентгена.
Наконец он не выдержал и подошел к таксофону возле полки с консервированными супами, опустил десять центов и набрал номер.
— Алло, — ответила Марго.
— Съездили?
— Пришлось позвонить доктору Майлу и перенести визит, — затараторила Марго. — За завтраком я вспомнила, что сегодня мы с Анной Рубинштейн должны подавать петицию в комиссию по здравоохранению, ее сегодня же передадут выше: сейчас как раз заключаются контракты и от этого многое зависит.
— Какую петицию? — спросил Вик.
— Надо заставить городские власти очистить развалины — дети играют в них после школы. Это опасно. Там ржавая проволока, треснувшие цементные плиты и...
— А по почте ее нельзя отправить? — перебил он, испытывая тайное облегчение. Бог даст, зуб у Сэмми до следующего месяца не выпадет. — Так ты за мной приедешь?
— Не знаю, — сказала Марго. — Послушай, дорогой, у нас сейчас полная гостиная женщин, мы обсуждаем последние пункты петиции. Если я не смогу забрать тебя, то позвоню в пять или чуть позже. Хорошо?
Повесив трубку, он подошел к кассе. Покупателей не было, и Лиз закурила сигарету. Она доброжелательно ему улыбнулась, отчего лицо ее словно засветилось.
— Как ваш мальчик?
— Отлично, — сказал Вик. — Небось рад, что они никуда не пошли.
— А мой дантист — чудный старикашка, — замурлыкала Лиз. — Ему, наверное, лет сто. Никогда не сделает больно. Чего-то там поковыряется — и готово.
Оттянув губу ярко-красным ногтем, она продемонстрировала золотое напыление на одном из верхних моляров. Вик наклонился посмотреть и поймал ее дыхание — сигаретный дым с корицей.
— Видишь? Вытащил за милую душу, и ничуть не больно. Ну ничуть!
Интересно, что сказала бы Марго, войди она сейчас через автоматическую дверь. Заглядываю Лиз в рот: новое эротическое действо, еще не описанное Кинси.
К полудню магазин совсем опустел. А ведь обычно покупатели сплошным потоком двигались мимо касс. Сокращение штатов, решил Вик. В феврале было пять миллионов безработных. Начинает сказываться и на нас. Подойдя к дверям, он некоторое время разглядывал прохожих. Так и есть. Людей меньше, чем обычно. Все сидят по домам и подсчитывают сбережения.
— В этом году дела идут туго, — сказал он Лиз.
— А тебе-то что? — ответила она. — Ты не владелец магазина, просто тут служишь, как и все мы. Значит, и заботы меньше.
Какая-то покупательница принялась выкладывать продукты у аппарата, Лиз выбивала чеки, продолжая через плечо говорить с Виком.
— В любом случае я не верю, что наступит упадок. Все это выдумки демократов. Ужас как надоело, когда они пытаются изобразить экономический хаос.
— А ты не демократка? — перебил Вик. — Ты же с Юга.
— Теперь уже нет — с тех пор, как приехала сюда. Это республиканский штат, и я республиканка.
Кассовый аппарат заурчал и звякнул, выдвинулся ящичек с деньгами.
Реклама закусочной «Американский обед» на другой стороне напоминала Вику о дневной чашечке кофе. Пожалуй, самое время. Повернувшись к Лиз, он сказал:
— Я буду минут через десять. Продержишься?
— Ну конечно, — весело откликнулась девушка, выдавая сдачу. — Сходи, а потом и я выберусь, надо кое-что купить.
Держа руки в карманах, Вик вышел из магазина и остановился на тротуаре, ожидая просвета в потоке машин. Он никогда не переходил дорогу на перекрестке — только посреди улицы: считал это делом чести и мужского достоинства.
В кафе Вик уселся за столик, рассеянно помешивая свой кофе.
— Мертвый день, — сказал, подсаживаясь к нему, Джек Варне, продавец обуви из «Мужских моделей» Самуэля.
Джек как всегда выглядел несчастным, словно целый день жарился и потел на солнце в своей нейлоновой рубашке и брюках.
— Наверное, это погода, — продолжал он. — Еще несколько хороших весенних дней, и все кинутся покупать теннисные ракетки и походные примуса.
В кармане у Вика лежал последний буклет из клуба «Книга месяца». Они с Марго вступили в клуб несколько Лет назад, когда выплатили взнос за дом и переехали в район, где подобные вещи очень ценились.
Вытащив брошюру, он развернул ее на столе так, чтобы видно было Джеку. Продавец обуви не проявил никакого интереса.
— Вступай в клуб книголюбов, — предложил Вик. — Расширяй кругозор.
— Я читаю книги, — ответил Джек.
— Ну да. В мягкой обложке, ты покупаешь их в аптеке Бекера.
— Стране нужна наука, а не романы, — заметил Джек. — Ты сам прекрасно знаешь, что в этих клубах расхваливают секс-книжонки про то, как в маленьких городишках людей насилуют и режут, а ты сидишь по уши в грязи. Не скажу, чтобы это шло на пользу американской науке.
— Клуб «Книга месяца» распространял и «Историю» Тойнби, — сказал Вик. — Это стоит почитать. — Книга досталась ему в качестве премии, и, хотя он не добрался до конца, было ясно, что это серьезный труд, который стоит иметь в своей библиотеке. — Как бы ни были плохи некоторые книги, — продолжал он, — они не хуже этих подростковых секс-фильмов или картин про поиски наркотиков.
Шевеля губами, Джек прочел названия лучших книг месяца.
— Исторический роман, — произнес он. — Про Юг времен Гражданской войны... Вечно навязывают какую-то муть! Интересно, как эти старухи, члены клуба, не устают без конца читать одно и то же.
Вик еще не успел толком просмотреть брошюру.
— Мне не всегда достается то, что у них есть, — объяснил он.
Книга месяца называлась «Хижина дяди Тома». 0б авторе он никогда раньше не слышал: Гарриет Биче-Стоу. В брошюре книгу расхваливали за смелое разоблачение работорговли в довоенном Кентукки. Правдивый документ об ужасном обращении с несчастными черными девочками.
— Эка! — воскликнул Джек. — Слушай, это, пожалуй, по мне!
— По аннотациям судить нельзя, — отозвался Вик. — Все книги тех лет рекламируются одинаково.
— Точно, — подтвердил Джек. — Вообще у людей не осталось ничего святого. Ты сравни-ка довоенное с нынешним: все по-другому. До второй мировой не было этой нечестности, преступности, всяческих мерзостей и наркотиков. Подростки громят автомобили, на дорогах ужас что творится, а водородные бомбы... и еще — цены на кофе. Кошмар! Кому только идет награбленное?
На эту тему они поспорили. День тянулся медленно, сонно, ничего или почти ничего не происходило.
В пять Марго Нильсон схватила плащ, ключи от машины и выскочила из дома. Сэмми нигде не было видно. Где-то играет, но искать его времени нет, надо спешить, иначе Вик решит, что она не заедет, и пойдет на автобус. Марго снова вбежала в дом. В гостиной ее брат оторвался от банки с пивом и пробормотал:
— Уже вернулась?
— Я не уезжала. Не могу найти Сэмми. Ты присмотришь за ним, пока меня не будет?
— Конечно, — сказал Рэгл. Но лицо его было настолько измученным, что Марго тут же передумала уезжать.
Он властно смотрел на нее красными воспаленными глазами; галстука на нем не было, рукава рубашки засучены, рука с банкой пива дрожала.
Вся комната была завалена бумагами и графиками, они образовывали большой круг, в центре которого находился Рэгл. Казалось, ему никогда не выбраться из этих завалов.
— Не забудь, мне надо успеть на почту к шести, — жестко проговорил он.
Перед Рэглом покосившейся шелестящей кипой громоздились папки. Он годами собирал материал. Справочники, карты, графики и все ответы, которые он посылал раньше, месяц за месяцем... Он всеми способами сокращал варианты так, чтобы их можно было изучать. Прибор последовательной развертки, по его словам, уже разработан, на темном фоне всех возможных вариантов яркой точкой высвечивались правильные ответы. Устройство позволяло пропускать варианты один за другим, при этом точка пульсировала: вспыхивала и пропадала, металась вверх и вниз, и в этом движении Рэгл находил определенную закономерность. Марго не улавливала здесь ничего. Поэтому, наверное, Рэгл и побеждал. Она несколько раз участвовала в конкурсе, но безуспешно.
— Как идут дела? — спросила Марго.
— Мне удалось определиться по времени. В четыре часа дня. Теперь осталось, — он поморщился, — узнать место.
К длинной фанерной доске над столом была приколота сегодняшняя заявка на официальном бланке, присылаемом газетой. Сотни крошечных квадратиков, каждый пронумерован и учтен. Рэгл уже поставил отметку в графе времени. Графа 344, Марго видела воткнутую красную иголку. Оставалось место. Очевидно, это было труднее.
— Отключись ты на несколько дней, — не выдержала она. — Отдохни. Последние два месяца ты явно перерабатываешь.
— Если отключусь, — сказал Рэгл, поскрипывая вечным пером, — то потеряю все свои преимущества, потеряю... — он пожал плечами, — все, что завоевал, начиная с 15 января.
Он просчитывал на логарифмической линейке точку пересечения линий.
Каждый заполненный им бланк становился, в свою очередь, информацией для картотеки. Таким образом, пояснял Рэгл сестре, с каждым разом у него возрастали шансы на правильный ответ. Чем дольше продолжался конкурс, тем легче для него. Но ей казалось, что он с каждым разом мучается все сильнее. «Почему?» — спросила она однажды.
— Потому, что я не могу допустить проигрыша, — объяснил он. — С каждым правильным ответом мой вклад увеличивается.
Конкурс продолжался; временами Рэгл не успевал подсчитывать выигрыши.
Он всегда побеждал. Нашел хорошее применение своему таланту. Все началось с шутки, попытки сорвать пару долларов за удачную догадку. Шутка превратилась в ежедневный приработок, а потом — в непосильную ношу, которую уже не бросить.
Наверное, они этого и добиваются, подумала Марго. Им главное тебя втянуть, а там, может быть, и жизни не хватит, чтобы набрать нужное количество очков. Однако Рэгл набрал, и «Газетт» регулярно платила ему за правильные ответы. Кажется, получалось не меньше сотни долларов в неделю. Жить во всяком случае было можно. Но он трудился так напряженно... гораздо, между прочим, напряженнее, чем на обычной работе. С восьми утра, когда газету бросали на крыльцо, и до девяти или десяти вечера. Непрерывный поиск. Совершенствование методов. И самое главное — постоянный страх ошибки. За неправильный ответ дисквалифицировали.
Рано или поздно это все равно случится.
— Принести кофе? — спросила Марго. — Могу, пока не ушла, приготовить сэндвич или еще что-нибудь. Я же знаю, что ты ничего не ел.
Не отрываясь от работы, Рэгл кивнул.
Положив плащ и сумочку, она направилась к холодильнику. Пока доставала тарелки, распахнулась дверь и появились Сэмми с соседской собакой, оба взъерошенные и запыхавшиеся.
— Услышал, как хлопнул холодильник? — спросила Марго.
— Я правда хочу есть! — воскликнул Сэмми. — Можно, я возьму холодную котлету? Не надо ее разогревать, съем, как есть. Так даже лучше!
— Иди садись в машину, — велела мать. — Сейчас я сделаю сэндвич дяде Рэглу, и мы едем в магазин за папой. И выгони немедленно этого пса, он здесь не живет!
— Ладно, — вздохнул Сэмми. — В магазине наверняка найдется, что поесть.
Марго услышала, как за ним и собакой захлопнулась дверь.
— Я нашла Сэмми, — сообщила она Рэглу, внося сэндвичи и яблочный сок. — Так что можешь о нем не волноваться, я беру его с собой в город.
Рэгл взял сэндвич и произнес:
— Может, лучше мне было бы играть на скачках?
— Ты бы там ничего не выиграл, — рассмеялась Марго.
— Пожалуй.
Он машинально начал есть, но к яблочному соку не притронулся. Вместо него приложился к банке с пивом, которую нянчил уже целый час. «Как он может делать такие сложные вычисления под теплое пиво? — успела подумать Марго. И выбежала к машине с плащом в руке. — Видно, привык. В армии накачивался теплым пивом через день». Целых два года Рэгл и его напарник обслуживали метеостанцию и радиопередатчик на крошечном атолле в Тихом океане.
К концу дня движение, как всегда, оживилось. Но «фольксваген» проскакивал во все щели, и это ей нравилось. Большие и неуклюжие машины напоминали увязших в песке земляных черепах.
Самое удачное наше вложение, подумала Марго. Небольшая иностранная машина. И совершенно не изнашивается: эти немцы делают все так аккуратно. Вот только сцепление не довели до ума, каждые пятнадцать тысяч миль... Собственно, ничего идеального не бывает, во всяком случае в наш век — с водородными бомбами, Россией и растущими ценами.
Прижавшись к окну, Сэмми хныкал:
— Ну почему мы не можем купить такой «мерс»? Почему мы должны ездить на этом жуке?
Разозлившись на сына, Марго сказала:
— Послушайте, юноша! Вы ничего не понимаете в машинах. Вам пока не приходится за них платить, ездить по этому чертову городу, а главное — приводить в порядок. Так что держите свои замечания при себе.
Насупившись, Сэмми буркнул:
— Она все равно что детская.
— Скажи об этом своему отцу, когда приедем в магазин.
— Боюсь, — признался Сэмми.
Забыв включить мигалку, Марго повернула налево, и огромный автобус ей резко просигналил. Черт бы взял автобусы! Перед самым магазином она перешла на вторую передачу, заехала на тротуар и мимо огромной неоновой рекламы «СУПЕРМАРКЕТ „ВЕЗУЧИЙ ПЕННИ“ въехала на автостоянку.
— Приехали. Надеюсь, мы его не пропустили.
— Давай выйдем, — запросился Сэмми.
— Нет, — отрезала мать. — Подождем здесь.
В магазине кассиры заканчивали обслуживать длинную разношерстную очередь, многие покупатели толкали перед собой корзины из нержавеющей стали. Автоматические двери открывались и закрывались — без конца. Со стоянки отъезжали автомобили.
Мимо них скользнул роскошный ярко-красный «такер». Они уставились ему вслед.
— Этой женщине можно позавидовать, — пробормотала Марго. «Такер» был так же удобен и прост, как их «фольксваген», и в то же время отличался благородством форм. Конечно, это слишком большая машина, чтобы быть практичной. Тем не менее...
Может быть, на следующий год, подумала Марго. Когда придет время продать «фольксваген». Правда, их нет смысла продавать — служат вечно. И если продавать, то с выгодой. Во всяком случае свои деньги всегда можно вернуть.
Красный «такер» влился в дорожный поток.
— Ух! — выдохнул Сэмми. Марго не сказала ничего.
Глава 2
Этим же вечером в семь тридцать Рэгл Гамм выглянул в окно гостиной и заметил, что соседи по фамилии Блэк пробираются в темноте по тропинке, явно намереваясь нанести визит. В свете уличного фонаря было видно, что Джуни Блэк тащит какую-то картонную коробку. Он застонал.
— Что случилось? — спросила Марго. Она и Вик смотрели в комнате по телевизору Сида Цезаря.
— Гости, — произнес Рэгл, вставая. Одновременно раздался звонок в дверь. — Соседи, — пояснил он. — Притворяться, что нас нет, — бессмысленно.
— Может, они сами уйдут, когда увидят, что мы смотрим телевизор? — сказал Вик.
Блэки, в стремлении забраться на следующую ветвь социального древа, открыто выражали свое негодование по поводу телевидения. У них вызывало отвращение все, что появлялось на экране, — от бетховенского «Фиделио» в исполнении Венского оперного театра до клоунов. Однажды Вик высказал предположение, что если бы о втором пришествии Христа объявили по телевизору, Блэки не сдвинулись бы с места.
На это Рэгл заметил, что первым сигналом о начале третьей мировой войны, о взрывах водородных бомб будут погасшие экраны телевизоров. А Блэки либо вообще ничего не заметят, либо посмеются. Закон выживания, сказал Рэгл. Те, кто не научатся реагировать на новые раздражители, погибнут. Приспособиться либо исчезнуть... извечный выбор.
— Я открою, раз уж вам обоим лень пошевелиться. — Марго поднялась с дивана и поспешила к парадной двери. — Привет! — Рэгл услышал ее восклицание. — А что это? Что это? Ой, горячее!
Донесся молодой, уверенный голос Билла Блэка:
— Это лазанья. Поставь горячую воду...
— Я приготовлю кофе по-итальянски, — заявила Джуни, проходя на кухню с коробкой итальянской еды в руках.
Черт, подумал Рэгл. Поработать уже не удастся. Почему они прутся сюда со своими новинками, когда им вздумается? Неужели никого больше не знают?
На этой неделе кофе по-итальянски. На прошлой — лазанья. Сегодня и то, и другое. Наверное, хорошее сочетание, хотя крепкий и горький итальянский кофе казался ему пережаренным.
Появился Билл Блэк и дружелюбно бросил:
— Привет, Рэгл, привет, Вик!
На нем, как всегда, был его повседневный костюм — высокий воротничок на пуговицах, узкие брюки и... и, конечно, его прическа. Безмодельная стрижка, которая сразу же напоминала Рэглу об армейских парикмахерах. А может, старательные молодые служаки вроде Билла Блэка просто стремились подчеркнуть свою принадлежность к огромному чиновничьему механизму.
Билл, например, работал в муниципалитете, в отделе водоснабжения. Каждый божий день пешком, не на машине, он бодро шагал по улице, в своем однобортном костюме напоминая зерно фасоли: настолько бессмысленно и неестественно тесными были пиджак и брюки. И такими же старомодными. Понаблюдать за тем, как Билл Блэк вышагивает возле дома утром и вечером, было все равно что посмотреть старое кино. Впечатление усиливала слишком быстрая, подпрыгивающая походка Билла. У него даже голос такой, подумал Рэгл. Торопливый, слишком громкий. Резкий.
Но своего он добьется, это Рэгл признавал. Странно устроен мир: таких старательных бобров, не отягощенных мыслями и подражающих начальнику вплоть до узла на галстуке и царапины на подбородке, всегда замечают. Продвигают. Выдвигают. В банках, страховых бюро, крупных электрических фирмах, ракетостроительных компаниях, университетах. Рэглу доводилось таких видеть — лаборантов на кафедрах, читающих какой-нибудь заумный курс вроде обзора христианских еретических сект V века и одновременно лезущих из кожи, мостя себе дорогу наверх. Некоторые из них готовы собственных жен выставить в качестве приманки для начальства...
И все же Билл Блэк чем-то нравился сорокашестилетнему Рэглу. Парню было не больше двадцати пяти, он рационально, житейски мудро смотрел на вещи. Учился, познавал новое и осмысливал его. С ним можно было поговорить, он не имел застывшего свода моральных ценностей и добродетелей. Живо реагировал на происходящее.
Например, думал Рэгл, если бы телевидение признали в высших кругах, Билл Блэк на следующее утро поставил бы себе цветной телевизор. И в этом что-то есть. Не надо называть его «невосприимчивым» только потому, что он не хочет смотреть Сида Цезаря. Когда начнут кидать водородные бомбы, погасшие экраны никого не спасут. Мы все погибнем.
— Как дела, Рэгл? — спросил Билл Блэк, садясь на диван. Марго с Джуни ушли на кухню. Вик хмурился, разозленный помехой, — по телевизору показывали последнюю сцену между Цезарем и Карлом Рейнером, и он тщетно пытался на нее настроиться.
— Прилип к ящику для идиотов. — Рэгл улыбнулся Блэку, пародируя его стиль.
Блэк, однако, отнесся к его словам серьезно.
— Великое прошлое нации, — произнес он, усаживаясь так, чтобы не видеть экрана. — Полагаю, это должно мешать тебе в работе.
— Я уже управился, — ответил Рэгл. Сегодня он заполнил форму к шести.
Сцена кончилась, пошел коммерческий ролик, и Вик приглушил телевизор. Теперь его злость обрушилась на рекламу.
— Дурацкие объявления! — заворчал он. — Почему-то на рекламе звук всегда громче, чем обычно. Постоянно приходится убавлять.
— Рекламу, как правило, передают местные станции, — объяснил Рэгл, — а программа принимается с Востока, через ретранслятор.
— Тут только один выход, — сказал Блэк.
— Билл, — перебил его Рэгл, — почему ты носишь такие до смешного тесные брюки?
Блэк улыбнулся:
— Ты что, никогда не заглядываешь в «Нью-Йоркер»? Не я их выдумал. И не я отвечаю за мужскую моду, так что не с меня спрос. А мода всегда потешна.
— Но ты вовсе не обязан их поощрять, — возразил Рэгл.
— Когда приходится работать с людьми, — ответил Блэк, — себе не принадлежишь. Носишь то, что принято носить. Разве не так, Виктор? Ты работаешь с людьми, ты со мной согласишься.
— Вот уже десять лет, как я ношу обычную белую pyбашку и шерстяные брюки, — сказал Вик. — Очень удобно для работы.
— Ты еще носишь фартук, — заметил Блэк.
— Только когда вожусь с салатом.
— Кстати, — поинтересовался Блэк, — как идет розничная торговля? По-прежнему туго?
— Идет помаленьку, — ответил Вик. — Хотя и не так, как хотелось бы. Мы полагаем, что где-то через месяц деля наладятся. Это же цикл. Зависит от сезона.
Рэгл сразу же почувствовал перемену в тоне зятя; как только речь заходила о бизнесе, его бизнесе, Вик начиная говорить профессионально, сдержанно и тактично. Бизнес никогда не прекращался совсем и всегда был на грани улучшения. Как бы низко ни опускался индекс деловой активности по стране, на частное предпринимательство это почти не влияло. Спрашивать про бизнес — все равно что спрашивать про здоровье, подумал Рэгл. В любом случае ответят «нормально». И даже если скажут «ужасно» или «улучшается» — это все равно пустые фразы.
Обращаясь к Биллу, Рэгл спросил:
— А как розничная продажа питьевой воды? Держите рынок?
— Да, люди продолжают купаться и мыть посуду.
В гостиную заглянула Марго.
— Рэгл, ты будешь итальянский кофе? А ты, дорогой?
— Я не буду, — сказал Рэгл. — Свой кофе я выпил за обедом. В сон меня не клонит.
— А я выпью чашечку, — ответил Вик.
— Лазанья? — спросила Марго всех троих.
— Нет, спасибо, — отказался Рэгл.
— Можно немного. — Вик кивнул, и Билл Блэк кивнул вместе с ним. — Тебе помочь?
— Нет, — сказала Марго и удалилась.
— Не очень увлекайся итальянской едой, — посоветовал Рэгл Вику, — слишком калорийная. Сплошная мука да специи. А ты знаешь, что это значит.
— Да, — вступил Блэк, — ты начинаешь округляться, Виктор.
— Чего еще ожидать от птички, устроившейся в кормушке, — пошутил Рэгл.
Вик, похоже, разозлился. Уставившись на Рэгла, он сказал:
— Во всяком случае это настоящая работа.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Рэгл, хотя прекрасно понял, о чем речь. За работу Вика полагался твердый оклад, на нее надо уходить утром, а приходить вечером. Не то что у него: целыми днями просиживать дома в гостиной и возиться с вырезками из газеты. «Как ребенок», — однажды сказал Вик, когда они поссорились.
— Я не стыжусь работать в магазине, — ответил Вик.
— Ты не это имел в виду, — сказал Рэгл. По непонятным ему самому причинам он получал удовольствие от подобных нападок на свое участие в объявленном «Газетт» конкурсе. Может быть, чувствовал себя виноватым в бестолковой растрате времени и сил, а может, даже втайне желал, чтобы его порицали. Ведь лучше упреки со стороны, чем точащий изнутри червь сомнения.
Приятно подстегивало то, что своими ежедневными отгадками он зарабатывал больше, чем Вик, гнувший спину в супермаркете. При этом ему не надо ездить в центр на автобусе.
Подойдя к Рэглу, Билл Блэк наклонился, пододвинул стул и, развернув номер «Газетт», доверительно спросил:
— Ты видел это, Рэгл?
На почтительно раскрытой перед Рэглом четырнадцатой странице помещался ряд фотографий мужчин и женщин. В центре было фото Рэгла Гамма, а под ним подпись:
Постоянный победитель конкурса
«Где теперь появится Зеленый Человечек?»
знаменитый РЭГЛ ГАММ.
Чемпион страны в течение двух лет.
Такое не удавалось никому.
Остальные изображенные на четырнадцатой странице были меньшими знаменитостями. В конкурсе участвовала вся страна. Ни одной местной газете такие расходы были не под силу, и многие печатные издания выступали спонсорами затеи. Платить приходилось (однажды Рэгл не поленился подсчитать) больше, чем во времена «Старого золота» — знаменитого конкурса середины тридцатых годов, больше, чем в никогда не прекращающемся конкурсе оксидолового мыла. Очевидно, это в какой-то мере поддерживало подписку. В наше время, когда средний человек предпочитает разглядывать комиксы и смотреть телевизор...
Становлюсь похожим на Билла Блэка, подумал Рэгл. Нападаю на телевизор. А ведь это в некотором смысле история нации. Подумать только, в скольких домах люди сидят сейчас перед экранами и говорят: «Что случилось с этой страной? Почему так низко упал уровень образования? Moрали? Почему вместо прелестной Джанет Макдональд и Нельсона Эдди, от которых все были без ума, крутят этот бесконечный рок-н-ролл?»
— Что случилось? — спросила Марго. Она и Вик смотрели в комнате по телевизору Сида Цезаря.
— Гости, — произнес Рэгл, вставая. Одновременно раздался звонок в дверь. — Соседи, — пояснил он. — Притворяться, что нас нет, — бессмысленно.
— Может, они сами уйдут, когда увидят, что мы смотрим телевизор? — сказал Вик.
Блэки, в стремлении забраться на следующую ветвь социального древа, открыто выражали свое негодование по поводу телевидения. У них вызывало отвращение все, что появлялось на экране, — от бетховенского «Фиделио» в исполнении Венского оперного театра до клоунов. Однажды Вик высказал предположение, что если бы о втором пришествии Христа объявили по телевизору, Блэки не сдвинулись бы с места.
На это Рэгл заметил, что первым сигналом о начале третьей мировой войны, о взрывах водородных бомб будут погасшие экраны телевизоров. А Блэки либо вообще ничего не заметят, либо посмеются. Закон выживания, сказал Рэгл. Те, кто не научатся реагировать на новые раздражители, погибнут. Приспособиться либо исчезнуть... извечный выбор.
— Я открою, раз уж вам обоим лень пошевелиться. — Марго поднялась с дивана и поспешила к парадной двери. — Привет! — Рэгл услышал ее восклицание. — А что это? Что это? Ой, горячее!
Донесся молодой, уверенный голос Билла Блэка:
— Это лазанья. Поставь горячую воду...
— Я приготовлю кофе по-итальянски, — заявила Джуни, проходя на кухню с коробкой итальянской еды в руках.
Черт, подумал Рэгл. Поработать уже не удастся. Почему они прутся сюда со своими новинками, когда им вздумается? Неужели никого больше не знают?
На этой неделе кофе по-итальянски. На прошлой — лазанья. Сегодня и то, и другое. Наверное, хорошее сочетание, хотя крепкий и горький итальянский кофе казался ему пережаренным.
Появился Билл Блэк и дружелюбно бросил:
— Привет, Рэгл, привет, Вик!
На нем, как всегда, был его повседневный костюм — высокий воротничок на пуговицах, узкие брюки и... и, конечно, его прическа. Безмодельная стрижка, которая сразу же напоминала Рэглу об армейских парикмахерах. А может, старательные молодые служаки вроде Билла Блэка просто стремились подчеркнуть свою принадлежность к огромному чиновничьему механизму.
Билл, например, работал в муниципалитете, в отделе водоснабжения. Каждый божий день пешком, не на машине, он бодро шагал по улице, в своем однобортном костюме напоминая зерно фасоли: настолько бессмысленно и неестественно тесными были пиджак и брюки. И такими же старомодными. Понаблюдать за тем, как Билл Блэк вышагивает возле дома утром и вечером, было все равно что посмотреть старое кино. Впечатление усиливала слишком быстрая, подпрыгивающая походка Билла. У него даже голос такой, подумал Рэгл. Торопливый, слишком громкий. Резкий.
Но своего он добьется, это Рэгл признавал. Странно устроен мир: таких старательных бобров, не отягощенных мыслями и подражающих начальнику вплоть до узла на галстуке и царапины на подбородке, всегда замечают. Продвигают. Выдвигают. В банках, страховых бюро, крупных электрических фирмах, ракетостроительных компаниях, университетах. Рэглу доводилось таких видеть — лаборантов на кафедрах, читающих какой-нибудь заумный курс вроде обзора христианских еретических сект V века и одновременно лезущих из кожи, мостя себе дорогу наверх. Некоторые из них готовы собственных жен выставить в качестве приманки для начальства...
И все же Билл Блэк чем-то нравился сорокашестилетнему Рэглу. Парню было не больше двадцати пяти, он рационально, житейски мудро смотрел на вещи. Учился, познавал новое и осмысливал его. С ним можно было поговорить, он не имел застывшего свода моральных ценностей и добродетелей. Живо реагировал на происходящее.
Например, думал Рэгл, если бы телевидение признали в высших кругах, Билл Блэк на следующее утро поставил бы себе цветной телевизор. И в этом что-то есть. Не надо называть его «невосприимчивым» только потому, что он не хочет смотреть Сида Цезаря. Когда начнут кидать водородные бомбы, погасшие экраны никого не спасут. Мы все погибнем.
— Как дела, Рэгл? — спросил Билл Блэк, садясь на диван. Марго с Джуни ушли на кухню. Вик хмурился, разозленный помехой, — по телевизору показывали последнюю сцену между Цезарем и Карлом Рейнером, и он тщетно пытался на нее настроиться.
— Прилип к ящику для идиотов. — Рэгл улыбнулся Блэку, пародируя его стиль.
Блэк, однако, отнесся к его словам серьезно.
— Великое прошлое нации, — произнес он, усаживаясь так, чтобы не видеть экрана. — Полагаю, это должно мешать тебе в работе.
— Я уже управился, — ответил Рэгл. Сегодня он заполнил форму к шести.
Сцена кончилась, пошел коммерческий ролик, и Вик приглушил телевизор. Теперь его злость обрушилась на рекламу.
— Дурацкие объявления! — заворчал он. — Почему-то на рекламе звук всегда громче, чем обычно. Постоянно приходится убавлять.
— Рекламу, как правило, передают местные станции, — объяснил Рэгл, — а программа принимается с Востока, через ретранслятор.
— Тут только один выход, — сказал Блэк.
— Билл, — перебил его Рэгл, — почему ты носишь такие до смешного тесные брюки?
Блэк улыбнулся:
— Ты что, никогда не заглядываешь в «Нью-Йоркер»? Не я их выдумал. И не я отвечаю за мужскую моду, так что не с меня спрос. А мода всегда потешна.
— Но ты вовсе не обязан их поощрять, — возразил Рэгл.
— Когда приходится работать с людьми, — ответил Блэк, — себе не принадлежишь. Носишь то, что принято носить. Разве не так, Виктор? Ты работаешь с людьми, ты со мной согласишься.
— Вот уже десять лет, как я ношу обычную белую pyбашку и шерстяные брюки, — сказал Вик. — Очень удобно для работы.
— Ты еще носишь фартук, — заметил Блэк.
— Только когда вожусь с салатом.
— Кстати, — поинтересовался Блэк, — как идет розничная торговля? По-прежнему туго?
— Идет помаленьку, — ответил Вик. — Хотя и не так, как хотелось бы. Мы полагаем, что где-то через месяц деля наладятся. Это же цикл. Зависит от сезона.
Рэгл сразу же почувствовал перемену в тоне зятя; как только речь заходила о бизнесе, его бизнесе, Вик начиная говорить профессионально, сдержанно и тактично. Бизнес никогда не прекращался совсем и всегда был на грани улучшения. Как бы низко ни опускался индекс деловой активности по стране, на частное предпринимательство это почти не влияло. Спрашивать про бизнес — все равно что спрашивать про здоровье, подумал Рэгл. В любом случае ответят «нормально». И даже если скажут «ужасно» или «улучшается» — это все равно пустые фразы.
Обращаясь к Биллу, Рэгл спросил:
— А как розничная продажа питьевой воды? Держите рынок?
— Да, люди продолжают купаться и мыть посуду.
В гостиную заглянула Марго.
— Рэгл, ты будешь итальянский кофе? А ты, дорогой?
— Я не буду, — сказал Рэгл. — Свой кофе я выпил за обедом. В сон меня не клонит.
— А я выпью чашечку, — ответил Вик.
— Лазанья? — спросила Марго всех троих.
— Нет, спасибо, — отказался Рэгл.
— Можно немного. — Вик кивнул, и Билл Блэк кивнул вместе с ним. — Тебе помочь?
— Нет, — сказала Марго и удалилась.
— Не очень увлекайся итальянской едой, — посоветовал Рэгл Вику, — слишком калорийная. Сплошная мука да специи. А ты знаешь, что это значит.
— Да, — вступил Блэк, — ты начинаешь округляться, Виктор.
— Чего еще ожидать от птички, устроившейся в кормушке, — пошутил Рэгл.
Вик, похоже, разозлился. Уставившись на Рэгла, он сказал:
— Во всяком случае это настоящая работа.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Рэгл, хотя прекрасно понял, о чем речь. За работу Вика полагался твердый оклад, на нее надо уходить утром, а приходить вечером. Не то что у него: целыми днями просиживать дома в гостиной и возиться с вырезками из газеты. «Как ребенок», — однажды сказал Вик, когда они поссорились.
— Я не стыжусь работать в магазине, — ответил Вик.
— Ты не это имел в виду, — сказал Рэгл. По непонятным ему самому причинам он получал удовольствие от подобных нападок на свое участие в объявленном «Газетт» конкурсе. Может быть, чувствовал себя виноватым в бестолковой растрате времени и сил, а может, даже втайне желал, чтобы его порицали. Ведь лучше упреки со стороны, чем точащий изнутри червь сомнения.
Приятно подстегивало то, что своими ежедневными отгадками он зарабатывал больше, чем Вик, гнувший спину в супермаркете. При этом ему не надо ездить в центр на автобусе.
Подойдя к Рэглу, Билл Блэк наклонился, пододвинул стул и, развернув номер «Газетт», доверительно спросил:
— Ты видел это, Рэгл?
На почтительно раскрытой перед Рэглом четырнадцатой странице помещался ряд фотографий мужчин и женщин. В центре было фото Рэгла Гамма, а под ним подпись:
Постоянный победитель конкурса
«Где теперь появится Зеленый Человечек?»
знаменитый РЭГЛ ГАММ.
Чемпион страны в течение двух лет.
Такое не удавалось никому.
Остальные изображенные на четырнадцатой странице были меньшими знаменитостями. В конкурсе участвовала вся страна. Ни одной местной газете такие расходы были не под силу, и многие печатные издания выступали спонсорами затеи. Платить приходилось (однажды Рэгл не поленился подсчитать) больше, чем во времена «Старого золота» — знаменитого конкурса середины тридцатых годов, больше, чем в никогда не прекращающемся конкурсе оксидолового мыла. Очевидно, это в какой-то мере поддерживало подписку. В наше время, когда средний человек предпочитает разглядывать комиксы и смотреть телевизор...
Становлюсь похожим на Билла Блэка, подумал Рэгл. Нападаю на телевизор. А ведь это в некотором смысле история нации. Подумать только, в скольких домах люди сидят сейчас перед экранами и говорят: «Что случилось с этой страной? Почему так низко упал уровень образования? Moрали? Почему вместо прелестной Джанет Макдональд и Нельсона Эдди, от которых все были без ума, крутят этот бесконечный рок-н-ролл?»