Страница:
Более того, я самым серьезным образом сомневаюсь, может ли могучая торговая держава, имеющая связь со всеми странами мира, наилучшим образом христианизировать пребывающие в духовной тьме области вселенной иначе, чем отдавая свои богатства и энергию делу воспитания добрых христиан у себя дома, а также стремлению оградить безнадзорных, невежественных детей от влияния улицы. А именно об этом и нужно думать, прежде чем отправляться в другие страны. Ибо если такая страна будет упорно продолжать работу в этом направлении, неуклонно опускаясь к низам общества, то и любого рода посланцы, которых она направляет за границу, будут добродетельными миссионерами по сути своей, а не губителями того, что могли бы принести миссионеры профессиональные.
Таковы мои взгляды, сложившиеся, я полагаю, на основе знания фактов и наблюдений. И если бы страх перед столь легко расточаемыми эпитетами, как "антихристианский" и "антирелигиозный", заставил меня отказаться от моих взглядов, то я бы заслужил подобные обвинения в их истинном значении. Я тщетно искал на странице 312 "Домашнего чтения" издевку, на которую Вы обращаете мое внимание, и смею заверить, что у меня нет ни малейшего представления, в каком месте ее можно отыскать.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой.
271
ЧАРЛЬЗУ МЭЙНУ ЯНГУ
Редакция "Домашнего чтения",
Веллингтон-стрит, 16, Стрэнд,
в среду вечером, 21 июля 1852 г.
Дорогой Янг!
Я внимательно прочитал все рукописи, которые прилагаю, но, к прискорбию моему, вынужден сказать, что не могу их использовать. Они не обладают ни одним качеством, необходимым для "Домашнего чтения". Написаны они весьма неплохо, не без дамского изящества, но нет в них ни оригинальных наблюдений, ни обаяния формы, ни четкой целеустремленности, ни выразительной краткости, которые отличали бы их от сотен и сотен подобного рода опусов, постоянно наводняющих редакцию. Рассказ "Лев и спаниель" вовсе не нов, как полагает автор, и с успехом мог бы быть изложен на двух страницах вместо десяти. (К тому же, конечный вывод предполагает, как нечто несомненное, что лев чрезвычайно смелое животное, тогда как современные ученые имеют все основания это оспаривать.) "Цапля" - самый заурядный очерк, в котором читателю не сообщается ничего нового. Он мог бы быть принят, если бы тема была изложена красочно и оригинально.
Те же возражения, почти в равной степени, вызывают "Победы любви". "Сельский дом" и "Брат и сестра" - рассказы для детей и ни в коей мере не подходят для нашего издания, предназначенного для столь широкого круга читателей, - издания, неуклонно стремящегося подавать каждый материал таким образом, чтобы он одновременно представлял интерес для разных категорий читателей с разными умонастроениями.
Я подробно останавливаюсь на всех этих скучных мелочах потому лишь, что Вы, заинтересовавшись рукописями, как-то выделяете их из обычной категории, и еще потому, что заинтересовали меня рассказом об их авторе. Я думал о том, какой журнал мог бы их использовать, но не могу предложить ни одного издательства (имеющего возможность и желающего заплатить за них), которое бы их приняло. Сочтут ли возможным использовать их такие издатели, как Дартон и Кo на Холборн-хилл или Гаррис в Сент-Полс Черчъярд - весьма сомневаюсь и, честно говоря, не могу надеяться на лучшее. Быть может, я ошибаюсь, и тогда буду весьма рад узнать, что это так.
Если бы Вы видели корзину моего помощника, набитую подобными произведениями, поступившими в редакцию всего за одну неделю, вы бы не удивлялись - если удивляетесь теперь, - почему я испытываю тяжкое чувство ответственности, поощряя писателя, не имеющего достаточных данных для литературного поприща.
Ваш, дорогой Янг, преданный и верный друг.
P. S. Если эта дама пожелает послать мне еще что-нибудь через Вас, я прочту материал с готовностью и искренним желанием принять его (так же, как и эти рукописи), если это будет возможно.
272
МИСС МЭРИ БОЙЛЬ
Дувр, Кэмден-кресчент, 10,
22 июля 1852 г.
Дорогая Мэри!
Поистине чудесное письмо от Вас. Описание семейства просто изумительно. Я должен ответить тем же, чтобы доказать, как оно мне понравилось.
Второго сентября собираюсь поставить "Обессиленного" в Манчестере. Подумайте только! С другой Мэри!!!
Как я произнесу: "Дорогой Джо, если вам так угодно!" Голос может солгать, но сердце... сердце, мистер Вурцель, останется безучастным.
Дорогая Мэри, в отношении Дувра Вы не совсем справедливы. Правда, город не слишком в моем вкусе, чересчур шумливый и до приторности светский. Но зато прекрасное море и очаровательные прогулки. К Фолкстону ведут две дороги - обе поразительно хороши. А какие повсюду холмы и долины, и проселочные дороги, и множество всего прочего. Скажу Вам по секрету: не вполне уверен, нравилась ли мне прежде и понравится ли в будущем какая-либо книга так, как "Копперфилд". Но тем не менее я предвижу несколько очень хороших мест в "Холодном доме". Уотсон, когда я видел его в последний раз, ухватился за рождественские спектакли, как за якорь спасения. И тогда! О восторг! Но успокойся, мое трепещущее сердце. Сегодня один из моих, как я их называю, бродяжьих дней, перед тем как погрузиться в работу. В такие дни я всегда словно бы ищу то, чего не нашел в жизни и, быть может, найду только через несколько тысячелетий в каких-то других краях совсем другой планеты. Кто знает? Но я не хочу этим настраивать Вашу пасторальную свирель на грустный лад. Я отправляюсь на поиски по Кентерберийской дороге, среди хмельников и фруктовых садов.
Всегда преданный друг Ваш
Джо.
273
МИСС КУТС
Ливерпуль, отель "Адельфи",
2 сентября 1852 г.
...Если бы Вы только видели сегодня открытие Бесплатной Библиотеки в Манчестере! Столь благородное начинание, осуществленное с таким умом и скромностью, столь поразительно рассчитанное на то, чтобы создать гармонию между одной частью этой ужасной машины - огромного рабочего города и другой его частью. Вчера вечером мы выступали... перед четырехтысячной аудиторией...
274
ДЖОНУ УОТКИНСУ
Понедельник,
11 октября 1852 г.
Сэр!
По возвращении из города я нашел письмо, которое Вы любезно адресовали мне, как полагаю, - дата на нем не указана, - несколько дней назад.
Я отношусь к памяти Гуда с той же глубокой нежностью, какую испытывал к нему самому. Однако я не слишком одобряю посмертные почести в виде памятников, и мне было бы чрезвычайно неприятно увидеть опубликованным задуманное Вами обращение, особенно когда я вспоминаю встретившее отклик другое обращение, опубликованное после смерти Гуда. Полагаю, что я лучше выполню свой долг перед покойным другом и лучше выражу ту любовь и уважение, с которыми я его вспоминаю, если откажусь поддерживать какие-либо начинания, которые Вы (несомненно, с самыми благородными целями и побуждениями) предлагаете. Мне доставит горестное удовлетворение внести свою лепту на сооружение простого надгробия над прахом большого писателя, которое должно быть столь же скромным, сколь скромен был усопший, и я считаю ошибкой сооружение иного вида памятников на месте его земного упокоения.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой.
275
УИЛСУ
Булонь, Отель де Бэн,
четверг, 12 октября 1852 г.
Дорогой Уилс!
Я еще не получил номера, о котором Вы упоминаете в Вашем письме, датированном вчерашним днем. Я просмотрю его, как только получу.
О рождественском номере я размышлял, но не слишком успешно, потому что постоянно был занят (и занят до сих пор) "Холодным домом". Предполагаю вернуться домой в воскресенье или в понедельник, - как позволит работа, после чего мы сразу же устроим в редакции обед и побеседуем о номере, - с тем чтобы Вы уже могли распределить задания.
Недостаток поэмы Принса *, помимо ее литературного убожества, заключается еще и в том, что она чересчур громко подпевает одной весьма удобной идее (изрядно докучавшей нам со времен беспорядков на континенте), внушая нам, что человеку надлежит кротко и смиренно сидеть в своем углу, как бы с ним ни обращались. Поэме не хватает страстного призыва ко всем правителям предоставить людям возможность сохранять спокойствие, хотя бы тем, чтобы эти правители справедливо и хорошо ими управляли. А здесь мы видим нечто иное, как образец политического морализирования. И не думайте, что следует подлаживаться под вкусы какой-то особой группы наших читателей. Я всегда считал такую тактику величайшей ошибкой.
Передайте Томасу, что я считаю его статью о хмеле отличной *. Он сумел уловить нужный нам тон, и уловил его очень тонко.
Что касается темы о Мосте, то, я думаю, следует зайти в Темзенскую полицию. Смутное чувство подсказывает мне, что из этого может получиться отменный материал. Пожалуйста, займитесь и этой ветвью нашего древа среди всех прочих ветвей.
О Гильдии
Я надеюсь, Гай * не дал Вам нанять Ковент-гарден, потому что наш просцениум будет там выглядеть настолько смехотворным, что Пика засмеют наши же плотники.
О себе
Чепмену я напишу. Пожалуй, я не соглашусь подписаться на проектируемый памятник Гуду, потому что не одобряю такого рода посмертных почестей.
276
УИЛСУ
Булонь, Отель де Бэн,
среда вечером, 13 октября 1852 г.
Дорогой Уилс!
Я получил номер после обеда, когда мое письмо уже было отправлено, и прочитал его.
Я пришел в полное уныние - до того он плох. Если у Вас есть какая-нибудь замена, то, пожалуйста, не открывайте номер статьей Сейла (по теме в этом номере нет ничего более походящего для передовой статьи, но уж очень она плоха). Ошибочно воспринимать ее как статью, открывающую номер. Да и сама статья в основе своей ошибочна. Прежде всего, подходить к этой теме нужно с большим тактом и осторожностью. Во-вторых, она в корне неправильна и противоречива. Кто может хоть на миг предположить, что "спортивные" развлечения - достояние простого народа! А ведь цель лучшей части очерка показать, что спорт - развлечение определенного и немногочисленного класса людей. Большая часть описанных видов спорта малопопулярна (за исключением скачек, о чем уже было написано достаточно в "Д. Ч."), и нет никакого смысла их восхвалять. Я попытался исправить кое-какие места, вызывающие у меня возражения (и мне кажется, сделал это), но по сути своей и общей направленности она как нельзя более далека от того, какой должна быть первая статья в номере...
277
МИССИС ГАСКЕЛЛ
Тэвисток-хаус,
6 ноября 1852 г.
Дорогая миссис Гаскелл!
Рассказ с привидениями очень хорош. Отличный язык, мастерское развитие сюжета.
Но мне пришло в голову (под свежим впечатлением от первого чтения), что было бы очень оригинально и жутко, если бы в том месте, где рассказчица спускается в гостиную, она бы спускалась со спящим малюткой на руках; если бы ребенок проснулся, когда послышался шум; если бы остальные только слышали шум, но лишь один ребенок видел другие призрачные фигуры, а взрослые видели бы только призрак ребенка. Пусть живая девочка рассказывает то, что она видит, а призрак ребенка пусть показывает ей, как все произошло на самом деле, и тут пусть мисс Фернивал разобьет паралич. Это была бы потрясающая концовка.
Что Вы на это скажете? Если Вы не одобряете моего предложения целиком и полностью, то пусть все остается без изменения. Если же Вы целиком и полностью одобряете его, то кому сделать необходимые изменения в двух последних страницах рукописи? Сделать ли их мне или Вы сделаете это сами?
Рассказ великолепный, как раз то, что нужно для рождественского номера.
В большой спешке, всегда преданный Вам.
Живая девочка пусть все время рвется к призраку, а няня пусть ее удерживает.
278
МИССИС ГАСКЕЛЛ
Тэвисток-хаус,
вторник, 9 ноября 1852 г.
Дорогая миссис Гаскелл!
Я понимаю, что Вы имеете в виду. Но мне думается, можно внести разительное изменение того же характера, что я предлагал, и все же сохранить то, что Вы желаете. Я тщательно все продумал и чувствую, однако, что (конечно, если Вы со мной согласитесь) сюжетный ход явно ослаблен тем, что все присутствующие видят призрачные фигуры.
Я бы предложил оставить Вашу повесть как она есть деньков на десять, после чего я вернусь к ней, сам переделаю ее и пришлю Вам корректуру, как и Вашу рукопись или, по крайней мере, измененную ее часть. Так что если Вы предпочтете свой первоначальный вариант моей редакции - полностью или частично, Вы сможете расправиться с моей правкой по собственному усмотрению.
Преданный Вам.
Делаю Вам это предложение, так как точно знаю, чего хочу, хотя и не могу объяснить все как следует.
279
МИССИС УОТСОН
"Атэнеум", понедельник,
22 ноября 1852 г.
Дорогая миссис Уотсон!
Только что закончив на некоторое время работу, я забрел сюда после прогулки под дождем ради удовольствия написать Вам несколько строк. Если бы правая рука моя не была столь обременена подобного рода занятиями, я бы скоро наскучил Вам своими частыми письмами.
Вы спрашивали Кэтрин о "Холодном доме". Продажа его в полтора раза превысила продажу "Копперфилда". Как раз сейчас я подошел к месту, до которого добирался терпеливо и постепенно, и я надеюсь, Вы найдете его интересным и волнующим. В отношении "Хижины дяди Тома" я отчасти, хотя и не полностью, согласен с мистером Джеймсом. Несомненно, для воплощения подобной темы в литературном произведении требуется меньше мастерства, чем для странствования по океану воображения без столь надежного судна. Однако многое в книге сделано прекрасно. Так, в образе Сен-Клера, джентльмена из Нового Орлеана, сказывается большая сила и органичность замысла. Если бы не "греческий профиль", который уже надоел мне еще с раннего детства, я счел бы его приемлемым......У Сен-Клера имеется сестра, незамужняя особа из Новой Англии. В ее образе очень яркими красками, с отменной правдивостью и большой смелостью изобличаются все пороки и предрассудки аболиционистов в негритянском вопросе. Она (я имею в виду миссис Стоу), по правде сказать, "чуть-чуть" неразборчива в отношении заимствований. Я часто вижу, как сквозь тонкую бумагу проглядывает некий писатель, с которым я весьма близок и которым никто не может восхищаться более пылко, чем я. Далее, я различаю призрак Мэри Бартон и весьма явственный мираж одной сцены из "Детей мглы". И все же, несмотря на вышесказанное, я убежден, что это прекрасная книга, служащая великой и благородной цели, книга достойная своей репутации.
Для следующего выпуска "Домашнего чтения" я написал статью о торжественных похоронах, в которой излагаю, по какой причине я нахожу неправильным проведение подобных церемоний и почему против них следует протестовать сдержанно, но настойчиво. Статья эта наверняка вызовет великое негодование многих любителей церемоний. Зато на ее стороне будут разум и справедливость.
В Дувре у меня с Чарли был долгий разговор по поводу его намерения стать военным. Я счел необходимым прямо и открыто изложить мои возражения против подобной карьеры, так же как и все ее преимущества. После этого он совсем по-мужски попросил дать ему срок подумать. Я назначил ему день в начале текущего месяца, в который я намеревался приехать в Итон * для продолжения разговора. И мы возобновили его в Уайт Харте, в Виндзоре. Он пришел к заключению, что хотел бы стать коммерсантом и основать какой-нибудь солидный торговый дом, в котором со временем, быть может, найдет место для младших братьев и, оставшись на родине, возглавит длинную процессию младших отпрысков. Я остался им очень и очень доволен. Во всей этой истории он проявил благородство ума и чувств. Мы решили, что после рождественских каникул он не вернется в Итон, а поедет в Германию совершенствоваться в языке, столь необходимом для профессии, которую он намерен избрать. Вот Вам и все мои новости. Мы всегда вспоминаем о Вас дома. Недавно у нас на обеде была Мэри Бойль. Я думаю, Вы сегодня смотрите на потоки воды за окном. Когда я возвращался из Виндзора, мне показалось, что я по ошибке сел не в поезд, а на корабль.
Дорогая миссис Уотсон, с самыми искренними пожеланиями от всего сердца всегда любящий Вас друг.
280
ДЖЕЙМСУ УАЙТУ *
Редакция "Домашнею чтения",
понедельник, 22 ноября 1852 г.
Дорогой Уайт!
Первое и главное: нет ни малейшего сомнения в том, что Ваш рассказ годится для "Домашнего чтения". Этот, действительно очень хороший, рассказ может быть напечатан в любое время. Но именно поэтому я не вполне убежден, что он подойдет для рождественского номера. Вы же знаете специфику рождественских номеров. Когда я предлагал написать рассказ о разбойнике с большой дороги, я имел в виду приключенческую фабулу, связанную с обличением несправедливости, рисующую строй общества, ныне уже не существующий, рассказ о котором приятно услышать из уст старика. Ну, а Ваш разбойник, по сути, вовсе и не разбойник, а потому в рассказе нет того рождественского колорита, который я имел в виду. Вы меня понимаете? В обычном номере рассказ может идти без каких-либо возражений. Если для рассказа старика Вам придет в голову другая идея, более подходящая для рождественского номера, и если Вы найдете время воплотить ее за короткий срок, оставшийся до конца месяца, я буду чрезвычайно рад. Как бы то ни было, Ваш рассказ тут же сдается в набор.
Надеюсь. Вам понравится следующее продолжение "Холодного дома". Пишу кратко, потому что тружусь в поте лица.
Всегда сердечно Ваш.
281
ДЖЕЙМСУ ВЕРРИ СТЕЙПЛСУ
Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер,
5 января 1853 г.
Дорогой сэр!
В ответ на Ваше содержательное письмо я хотел бы пояснить Вам, что умышленно разгрузил "Историю для детей" от обилия дат (хотя, по-моему, там указано больше дат, чем Вы предполагаете), чтобы сделать книгу романтичнее и увлекательнее. Я полагаю, что интересная и увлекательная форма изложения исторических событий вызовет у юных читателей интерес к ним и будет способствовать более глубокому изучению истории.
Именно по этой причине я не мог включить в Краткую историю большего количества дат, не отступив тем самым от моего основного принципа. Если мне удастся каким-нибудь интересным образом дать хронологический указатель наиболее значительных исторических событий в последней книге, я не премину это сделать.
Искренне Ваш.
282
У. МАКРИДИ
Тэвисток-хаус,
пятница вечером, 14 января 1853 г.
Дорогой Макриди!
Меня глубоко тронуло Ваше чудесное, заботливое письмо. Я же знаю, какие волнения Вы сейчас переживаете, и ценю Ваше внимание всем сердцем. Вы и Ваши близкие всегда с нами. Для Вас уже не ново играть важную роль во многих эпизодах моей жизни. Редкий день проходит без того, чтобы мы, беседуя, не устремлялись мысленно к Вам в Шерборн. И мы так часто обитаем там, что я даже не могу передать, до чего отчетливо Вы предстаете перед моим взором, когда я пишу эти строки.
Я знаю, какое глубокое сочувствие и одобрение выразили бы Вы, находись Вы тогда в Бирмингеме, и какую поддержку встретила бы с Вашей стороны основная мысль, которой я придерживался, касаясь вопроса об извечных обязанностях искусства и литературы перед народом. Я взял на себя смелость совершенно обойти вопрос о дворе и всем прочим, с этим связанным, и говорил лишь об искусстве и народе. Чем больше созерцаем мы жизнь и ее быстротечность, чем больше наблюдаем мир и его многообразие, тем яснее сознаем, что сколько бы мы ни пытались проявить свои способности в любом виде искусства, единственно служение ему ради великого океана человечества, в котором мы лишь малые капли (отнюдь не ради захолустных прудов, к тому же всегда затхлых), дает и всегда будет давать основание для чувства удовлетворенности, когда окидываешь взглядом проделанное тобой. Разве не так? Уж Вы-то, дорогой друг, более чем кто-либо другой располагаете самыми достоверными сведениями на этот счет.
Дорогой Макриди, не могу удержаться, чтобы не сказать в заключение, что еще надеюсь встретиться с Вами, как мы встречались, бывало, - я имею в виду Вашу прежнюю жизнерадостность и энергию. И мне кажется, никогда я еще не радовался так, как при виде залога этой надежды в Вашем письме.
Ваши старые друзья в Бирмингеме очень Вами интересуются и спрашивают о Вас.
А я - где бы я ни был, в одиночестве или на людях, - я, дорогой мой Макриди, остаюсь неизменно
Вашим любящим и глубоко преданным другом.
283
ДОКТОРУ ЭЛЛИОТСОНУ
Тэвисток-хаус,
7 февраля 1853 г.
Дорогой Эллиотсон!
Искренне благодарен Вам за то, что Вы предоставили в мое распоряжение Вашу замечательную и глубоко научную "Лекцию о самовоспламенении", и весьма доволен тем, что заручился столь высоким авторитетом. Прежде чем приступить к этой главе "Холодного дома", я ознакомился со всеми наиболее известными случаями, которые приводятся в Вашей лекции (о чем Вы, по всей видимости, догадались, читая этот отрывок), но три или четыре случая, на которые Вы ссылаетесь мимоходом, - два из них имели место в 1820 году, - были мне неизвестны. Вы объясняете их происхождение с такой изумительной ясностью, что мне хочется перечитать эти места по нескольку раз, прежде чем я приступлю к последнему выпуску и предисловию.
Нельзя ли мне располагать Вашей рукописью до лета? Могу поручиться, что я весьма надежен во всем, имеющем отношение к сохранности рукописей, и что она все время будет у меня под рукой. Или, может быть, вернуть ее Вам, предварительно переписав, чего я не хотел бы делать без Вашего разрешения?
Просто не могу уразуметь, как это люди берутся оспаривать очевидные доказательства, подкрепленные таким глубоким знанием фактов и такими убедительными примерами. По-моему, все дело в том, что эти люди просто не знают и не желают ничего знать об этом явлении.
Всегда преданный Вам.
284
МИССИС ГАСКЕЛЛ
Редакция "Домашнего чтения",
понедельник , 21 февраля 1853 г.
Дорогая миссис Гаскелл!
Пользуюсь первой же возможностью ответить на Ваше письмо; в последние дни я был так занят, что лишь сегодня утром смог прочитать приложенные рукописи.
К сожалению, я должен лишить себя удовольствия их принять. В них нет ничего такого, что дало бы возможность их использовать. Между нами и отнюдь не для передачи особе, их написавшей, произведения эти до того банальны и унылы, что, даже ко всему привыкнув за время работы здесь, я не перестаю недоумевать.
Писать таким образом мог бы любой. Но как находятся люди, которые все же садятся и пишут этакое с чувством удовлетворения, - просто непостижимо. Не испытываете ли и Вы такого же недоумения? Ведь никто же не бежит в церковь играть на органе, не зная нот и не обладая хотя бы малой толикой слуха. Почему же по меньшей мере полсотни человек ежедневно приносят такие вот произведения, не обладая ни малейшими способностями для писательства, кроме физической способности водить пером по бумаге?
Уилс болен, и я сейчас увяз по горло в трясине подобных творений.
Всегда преданный Вам.
285
УИЛСУ
Брайтон, Джанкшен-пэрейд, 1,
в четверг ночью, 10 марта 1853 г.
Дорогой Уилс!
Я внимательно прочитал номер (в чем Вы убедитесь по моим пометкам; в двух-трех местах я был вынужден поставить вопросительный знак, так как не понял смысла) и пришел от этого в полное уныние.
Статья Сейла - очень слаба. Тема - одна из лучших, но подана совершенно неинтересно. Гораздо ниже его возможностей.
"Доктор морали" - в таком виде помещать невозможно. Просто дутая реклама для Хилла. Все острые грани проблемы сглажены, и многие высказывания полностью противоречат тому, что, как известно, утверждал я в своих статьях. Именно потому, что множество краж в большинстве случаев совершается профессиональными ворами, не следует, без серьезных оговорок и крайней осмотрительности, ратовать за мягкий режим в тюрьмах, так как это вызовет серьезный протест и всяческие осложнения. Эту категорию заключенных исправить нельзя. Нам следует начинать сначала: ввести обязательное обучение для плохих родителей, постоянный надзор за ними и тем самым воспрепятствовать пополнению этой категории преступников, которая постоянно растет, словно это является жизненной необходимостью. Разве в работных домах обучают ремеслам и стараются заставить их обитателей (худшего сорта) трудиться на пользу общества? Отправимся вместе в Тотхил-филдс, Брайдуэлл или Шефердс-Буш, и я Вам покажу, что такое девушка из работного дома. Или возьмите мою статью "Посещение работного дома" * (в "Домашнем чтении"), или описание жизни юношей, которых содержат буквально как волков.
Мистер Хилл полагает, что тюрьмы можно почти полностью перевести на самообеспечение. Но имеете ли Вы представление о том, как трудно найти сбыт продуктам тюремного труда? А знает ли он сам, что ступальные колеса работают впустую, не потому, что государство или городское управление возражают против конкуренции тюремного и свободного труда, а потому, что нельзя найти работу?
Я никогда не смогу допустить, чтобы в "Д. Ч." рассматривался вопрос о тюремной дисциплине, если в основу этих статей не будет положен главный выдвинутый мной принцип и если в них не будет выражен протест против того, чтобы тюрьмы рассматривались per se {Сами по себе (лат.).}. Любое смягчение, которое может быть предоставлено преступнику в тюрьме, в первую очередь должно быть предоставлено человеку, которого туда привела беда.
Сама по себе статья очень хороша, но в ней должны найти отражение эти два главенствующие принципа. В противном случае выйдет, что не только сам я отрекаюсь от тех взглядов, которых, как известно, придерживаюсь, но и наше издание самым смехотворным образом бросается из стороны в сторону и ведет двойную игру.
Таковы мои взгляды, сложившиеся, я полагаю, на основе знания фактов и наблюдений. И если бы страх перед столь легко расточаемыми эпитетами, как "антихристианский" и "антирелигиозный", заставил меня отказаться от моих взглядов, то я бы заслужил подобные обвинения в их истинном значении. Я тщетно искал на странице 312 "Домашнего чтения" издевку, на которую Вы обращаете мое внимание, и смею заверить, что у меня нет ни малейшего представления, в каком месте ее можно отыскать.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой.
271
ЧАРЛЬЗУ МЭЙНУ ЯНГУ
Редакция "Домашнего чтения",
Веллингтон-стрит, 16, Стрэнд,
в среду вечером, 21 июля 1852 г.
Дорогой Янг!
Я внимательно прочитал все рукописи, которые прилагаю, но, к прискорбию моему, вынужден сказать, что не могу их использовать. Они не обладают ни одним качеством, необходимым для "Домашнего чтения". Написаны они весьма неплохо, не без дамского изящества, но нет в них ни оригинальных наблюдений, ни обаяния формы, ни четкой целеустремленности, ни выразительной краткости, которые отличали бы их от сотен и сотен подобного рода опусов, постоянно наводняющих редакцию. Рассказ "Лев и спаниель" вовсе не нов, как полагает автор, и с успехом мог бы быть изложен на двух страницах вместо десяти. (К тому же, конечный вывод предполагает, как нечто несомненное, что лев чрезвычайно смелое животное, тогда как современные ученые имеют все основания это оспаривать.) "Цапля" - самый заурядный очерк, в котором читателю не сообщается ничего нового. Он мог бы быть принят, если бы тема была изложена красочно и оригинально.
Те же возражения, почти в равной степени, вызывают "Победы любви". "Сельский дом" и "Брат и сестра" - рассказы для детей и ни в коей мере не подходят для нашего издания, предназначенного для столь широкого круга читателей, - издания, неуклонно стремящегося подавать каждый материал таким образом, чтобы он одновременно представлял интерес для разных категорий читателей с разными умонастроениями.
Я подробно останавливаюсь на всех этих скучных мелочах потому лишь, что Вы, заинтересовавшись рукописями, как-то выделяете их из обычной категории, и еще потому, что заинтересовали меня рассказом об их авторе. Я думал о том, какой журнал мог бы их использовать, но не могу предложить ни одного издательства (имеющего возможность и желающего заплатить за них), которое бы их приняло. Сочтут ли возможным использовать их такие издатели, как Дартон и Кo на Холборн-хилл или Гаррис в Сент-Полс Черчъярд - весьма сомневаюсь и, честно говоря, не могу надеяться на лучшее. Быть может, я ошибаюсь, и тогда буду весьма рад узнать, что это так.
Если бы Вы видели корзину моего помощника, набитую подобными произведениями, поступившими в редакцию всего за одну неделю, вы бы не удивлялись - если удивляетесь теперь, - почему я испытываю тяжкое чувство ответственности, поощряя писателя, не имеющего достаточных данных для литературного поприща.
Ваш, дорогой Янг, преданный и верный друг.
P. S. Если эта дама пожелает послать мне еще что-нибудь через Вас, я прочту материал с готовностью и искренним желанием принять его (так же, как и эти рукописи), если это будет возможно.
272
МИСС МЭРИ БОЙЛЬ
Дувр, Кэмден-кресчент, 10,
22 июля 1852 г.
Дорогая Мэри!
Поистине чудесное письмо от Вас. Описание семейства просто изумительно. Я должен ответить тем же, чтобы доказать, как оно мне понравилось.
Второго сентября собираюсь поставить "Обессиленного" в Манчестере. Подумайте только! С другой Мэри!!!
Как я произнесу: "Дорогой Джо, если вам так угодно!" Голос может солгать, но сердце... сердце, мистер Вурцель, останется безучастным.
Дорогая Мэри, в отношении Дувра Вы не совсем справедливы. Правда, город не слишком в моем вкусе, чересчур шумливый и до приторности светский. Но зато прекрасное море и очаровательные прогулки. К Фолкстону ведут две дороги - обе поразительно хороши. А какие повсюду холмы и долины, и проселочные дороги, и множество всего прочего. Скажу Вам по секрету: не вполне уверен, нравилась ли мне прежде и понравится ли в будущем какая-либо книга так, как "Копперфилд". Но тем не менее я предвижу несколько очень хороших мест в "Холодном доме". Уотсон, когда я видел его в последний раз, ухватился за рождественские спектакли, как за якорь спасения. И тогда! О восторг! Но успокойся, мое трепещущее сердце. Сегодня один из моих, как я их называю, бродяжьих дней, перед тем как погрузиться в работу. В такие дни я всегда словно бы ищу то, чего не нашел в жизни и, быть может, найду только через несколько тысячелетий в каких-то других краях совсем другой планеты. Кто знает? Но я не хочу этим настраивать Вашу пасторальную свирель на грустный лад. Я отправляюсь на поиски по Кентерберийской дороге, среди хмельников и фруктовых садов.
Всегда преданный друг Ваш
Джо.
273
МИСС КУТС
Ливерпуль, отель "Адельфи",
2 сентября 1852 г.
...Если бы Вы только видели сегодня открытие Бесплатной Библиотеки в Манчестере! Столь благородное начинание, осуществленное с таким умом и скромностью, столь поразительно рассчитанное на то, чтобы создать гармонию между одной частью этой ужасной машины - огромного рабочего города и другой его частью. Вчера вечером мы выступали... перед четырехтысячной аудиторией...
274
ДЖОНУ УОТКИНСУ
Понедельник,
11 октября 1852 г.
Сэр!
По возвращении из города я нашел письмо, которое Вы любезно адресовали мне, как полагаю, - дата на нем не указана, - несколько дней назад.
Я отношусь к памяти Гуда с той же глубокой нежностью, какую испытывал к нему самому. Однако я не слишком одобряю посмертные почести в виде памятников, и мне было бы чрезвычайно неприятно увидеть опубликованным задуманное Вами обращение, особенно когда я вспоминаю встретившее отклик другое обращение, опубликованное после смерти Гуда. Полагаю, что я лучше выполню свой долг перед покойным другом и лучше выражу ту любовь и уважение, с которыми я его вспоминаю, если откажусь поддерживать какие-либо начинания, которые Вы (несомненно, с самыми благородными целями и побуждениями) предлагаете. Мне доставит горестное удовлетворение внести свою лепту на сооружение простого надгробия над прахом большого писателя, которое должно быть столь же скромным, сколь скромен был усопший, и я считаю ошибкой сооружение иного вида памятников на месте его земного упокоения.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой.
275
УИЛСУ
Булонь, Отель де Бэн,
четверг, 12 октября 1852 г.
Дорогой Уилс!
Я еще не получил номера, о котором Вы упоминаете в Вашем письме, датированном вчерашним днем. Я просмотрю его, как только получу.
О рождественском номере я размышлял, но не слишком успешно, потому что постоянно был занят (и занят до сих пор) "Холодным домом". Предполагаю вернуться домой в воскресенье или в понедельник, - как позволит работа, после чего мы сразу же устроим в редакции обед и побеседуем о номере, - с тем чтобы Вы уже могли распределить задания.
Недостаток поэмы Принса *, помимо ее литературного убожества, заключается еще и в том, что она чересчур громко подпевает одной весьма удобной идее (изрядно докучавшей нам со времен беспорядков на континенте), внушая нам, что человеку надлежит кротко и смиренно сидеть в своем углу, как бы с ним ни обращались. Поэме не хватает страстного призыва ко всем правителям предоставить людям возможность сохранять спокойствие, хотя бы тем, чтобы эти правители справедливо и хорошо ими управляли. А здесь мы видим нечто иное, как образец политического морализирования. И не думайте, что следует подлаживаться под вкусы какой-то особой группы наших читателей. Я всегда считал такую тактику величайшей ошибкой.
Передайте Томасу, что я считаю его статью о хмеле отличной *. Он сумел уловить нужный нам тон, и уловил его очень тонко.
Что касается темы о Мосте, то, я думаю, следует зайти в Темзенскую полицию. Смутное чувство подсказывает мне, что из этого может получиться отменный материал. Пожалуйста, займитесь и этой ветвью нашего древа среди всех прочих ветвей.
О Гильдии
Я надеюсь, Гай * не дал Вам нанять Ковент-гарден, потому что наш просцениум будет там выглядеть настолько смехотворным, что Пика засмеют наши же плотники.
О себе
Чепмену я напишу. Пожалуй, я не соглашусь подписаться на проектируемый памятник Гуду, потому что не одобряю такого рода посмертных почестей.
276
УИЛСУ
Булонь, Отель де Бэн,
среда вечером, 13 октября 1852 г.
Дорогой Уилс!
Я получил номер после обеда, когда мое письмо уже было отправлено, и прочитал его.
Я пришел в полное уныние - до того он плох. Если у Вас есть какая-нибудь замена, то, пожалуйста, не открывайте номер статьей Сейла (по теме в этом номере нет ничего более походящего для передовой статьи, но уж очень она плоха). Ошибочно воспринимать ее как статью, открывающую номер. Да и сама статья в основе своей ошибочна. Прежде всего, подходить к этой теме нужно с большим тактом и осторожностью. Во-вторых, она в корне неправильна и противоречива. Кто может хоть на миг предположить, что "спортивные" развлечения - достояние простого народа! А ведь цель лучшей части очерка показать, что спорт - развлечение определенного и немногочисленного класса людей. Большая часть описанных видов спорта малопопулярна (за исключением скачек, о чем уже было написано достаточно в "Д. Ч."), и нет никакого смысла их восхвалять. Я попытался исправить кое-какие места, вызывающие у меня возражения (и мне кажется, сделал это), но по сути своей и общей направленности она как нельзя более далека от того, какой должна быть первая статья в номере...
277
МИССИС ГАСКЕЛЛ
Тэвисток-хаус,
6 ноября 1852 г.
Дорогая миссис Гаскелл!
Рассказ с привидениями очень хорош. Отличный язык, мастерское развитие сюжета.
Но мне пришло в голову (под свежим впечатлением от первого чтения), что было бы очень оригинально и жутко, если бы в том месте, где рассказчица спускается в гостиную, она бы спускалась со спящим малюткой на руках; если бы ребенок проснулся, когда послышался шум; если бы остальные только слышали шум, но лишь один ребенок видел другие призрачные фигуры, а взрослые видели бы только призрак ребенка. Пусть живая девочка рассказывает то, что она видит, а призрак ребенка пусть показывает ей, как все произошло на самом деле, и тут пусть мисс Фернивал разобьет паралич. Это была бы потрясающая концовка.
Что Вы на это скажете? Если Вы не одобряете моего предложения целиком и полностью, то пусть все остается без изменения. Если же Вы целиком и полностью одобряете его, то кому сделать необходимые изменения в двух последних страницах рукописи? Сделать ли их мне или Вы сделаете это сами?
Рассказ великолепный, как раз то, что нужно для рождественского номера.
В большой спешке, всегда преданный Вам.
Живая девочка пусть все время рвется к призраку, а няня пусть ее удерживает.
278
МИССИС ГАСКЕЛЛ
Тэвисток-хаус,
вторник, 9 ноября 1852 г.
Дорогая миссис Гаскелл!
Я понимаю, что Вы имеете в виду. Но мне думается, можно внести разительное изменение того же характера, что я предлагал, и все же сохранить то, что Вы желаете. Я тщательно все продумал и чувствую, однако, что (конечно, если Вы со мной согласитесь) сюжетный ход явно ослаблен тем, что все присутствующие видят призрачные фигуры.
Я бы предложил оставить Вашу повесть как она есть деньков на десять, после чего я вернусь к ней, сам переделаю ее и пришлю Вам корректуру, как и Вашу рукопись или, по крайней мере, измененную ее часть. Так что если Вы предпочтете свой первоначальный вариант моей редакции - полностью или частично, Вы сможете расправиться с моей правкой по собственному усмотрению.
Преданный Вам.
Делаю Вам это предложение, так как точно знаю, чего хочу, хотя и не могу объяснить все как следует.
279
МИССИС УОТСОН
"Атэнеум", понедельник,
22 ноября 1852 г.
Дорогая миссис Уотсон!
Только что закончив на некоторое время работу, я забрел сюда после прогулки под дождем ради удовольствия написать Вам несколько строк. Если бы правая рука моя не была столь обременена подобного рода занятиями, я бы скоро наскучил Вам своими частыми письмами.
Вы спрашивали Кэтрин о "Холодном доме". Продажа его в полтора раза превысила продажу "Копперфилда". Как раз сейчас я подошел к месту, до которого добирался терпеливо и постепенно, и я надеюсь, Вы найдете его интересным и волнующим. В отношении "Хижины дяди Тома" я отчасти, хотя и не полностью, согласен с мистером Джеймсом. Несомненно, для воплощения подобной темы в литературном произведении требуется меньше мастерства, чем для странствования по океану воображения без столь надежного судна. Однако многое в книге сделано прекрасно. Так, в образе Сен-Клера, джентльмена из Нового Орлеана, сказывается большая сила и органичность замысла. Если бы не "греческий профиль", который уже надоел мне еще с раннего детства, я счел бы его приемлемым......У Сен-Клера имеется сестра, незамужняя особа из Новой Англии. В ее образе очень яркими красками, с отменной правдивостью и большой смелостью изобличаются все пороки и предрассудки аболиционистов в негритянском вопросе. Она (я имею в виду миссис Стоу), по правде сказать, "чуть-чуть" неразборчива в отношении заимствований. Я часто вижу, как сквозь тонкую бумагу проглядывает некий писатель, с которым я весьма близок и которым никто не может восхищаться более пылко, чем я. Далее, я различаю призрак Мэри Бартон и весьма явственный мираж одной сцены из "Детей мглы". И все же, несмотря на вышесказанное, я убежден, что это прекрасная книга, служащая великой и благородной цели, книга достойная своей репутации.
Для следующего выпуска "Домашнего чтения" я написал статью о торжественных похоронах, в которой излагаю, по какой причине я нахожу неправильным проведение подобных церемоний и почему против них следует протестовать сдержанно, но настойчиво. Статья эта наверняка вызовет великое негодование многих любителей церемоний. Зато на ее стороне будут разум и справедливость.
В Дувре у меня с Чарли был долгий разговор по поводу его намерения стать военным. Я счел необходимым прямо и открыто изложить мои возражения против подобной карьеры, так же как и все ее преимущества. После этого он совсем по-мужски попросил дать ему срок подумать. Я назначил ему день в начале текущего месяца, в который я намеревался приехать в Итон * для продолжения разговора. И мы возобновили его в Уайт Харте, в Виндзоре. Он пришел к заключению, что хотел бы стать коммерсантом и основать какой-нибудь солидный торговый дом, в котором со временем, быть может, найдет место для младших братьев и, оставшись на родине, возглавит длинную процессию младших отпрысков. Я остался им очень и очень доволен. Во всей этой истории он проявил благородство ума и чувств. Мы решили, что после рождественских каникул он не вернется в Итон, а поедет в Германию совершенствоваться в языке, столь необходимом для профессии, которую он намерен избрать. Вот Вам и все мои новости. Мы всегда вспоминаем о Вас дома. Недавно у нас на обеде была Мэри Бойль. Я думаю, Вы сегодня смотрите на потоки воды за окном. Когда я возвращался из Виндзора, мне показалось, что я по ошибке сел не в поезд, а на корабль.
Дорогая миссис Уотсон, с самыми искренними пожеланиями от всего сердца всегда любящий Вас друг.
280
ДЖЕЙМСУ УАЙТУ *
Редакция "Домашнею чтения",
понедельник, 22 ноября 1852 г.
Дорогой Уайт!
Первое и главное: нет ни малейшего сомнения в том, что Ваш рассказ годится для "Домашнего чтения". Этот, действительно очень хороший, рассказ может быть напечатан в любое время. Но именно поэтому я не вполне убежден, что он подойдет для рождественского номера. Вы же знаете специфику рождественских номеров. Когда я предлагал написать рассказ о разбойнике с большой дороги, я имел в виду приключенческую фабулу, связанную с обличением несправедливости, рисующую строй общества, ныне уже не существующий, рассказ о котором приятно услышать из уст старика. Ну, а Ваш разбойник, по сути, вовсе и не разбойник, а потому в рассказе нет того рождественского колорита, который я имел в виду. Вы меня понимаете? В обычном номере рассказ может идти без каких-либо возражений. Если для рассказа старика Вам придет в голову другая идея, более подходящая для рождественского номера, и если Вы найдете время воплотить ее за короткий срок, оставшийся до конца месяца, я буду чрезвычайно рад. Как бы то ни было, Ваш рассказ тут же сдается в набор.
Надеюсь. Вам понравится следующее продолжение "Холодного дома". Пишу кратко, потому что тружусь в поте лица.
Всегда сердечно Ваш.
281
ДЖЕЙМСУ ВЕРРИ СТЕЙПЛСУ
Тэвисток-хаус, Тэвисток-сквер,
5 января 1853 г.
Дорогой сэр!
В ответ на Ваше содержательное письмо я хотел бы пояснить Вам, что умышленно разгрузил "Историю для детей" от обилия дат (хотя, по-моему, там указано больше дат, чем Вы предполагаете), чтобы сделать книгу романтичнее и увлекательнее. Я полагаю, что интересная и увлекательная форма изложения исторических событий вызовет у юных читателей интерес к ним и будет способствовать более глубокому изучению истории.
Именно по этой причине я не мог включить в Краткую историю большего количества дат, не отступив тем самым от моего основного принципа. Если мне удастся каким-нибудь интересным образом дать хронологический указатель наиболее значительных исторических событий в последней книге, я не премину это сделать.
Искренне Ваш.
282
У. МАКРИДИ
Тэвисток-хаус,
пятница вечером, 14 января 1853 г.
Дорогой Макриди!
Меня глубоко тронуло Ваше чудесное, заботливое письмо. Я же знаю, какие волнения Вы сейчас переживаете, и ценю Ваше внимание всем сердцем. Вы и Ваши близкие всегда с нами. Для Вас уже не ново играть важную роль во многих эпизодах моей жизни. Редкий день проходит без того, чтобы мы, беседуя, не устремлялись мысленно к Вам в Шерборн. И мы так часто обитаем там, что я даже не могу передать, до чего отчетливо Вы предстаете перед моим взором, когда я пишу эти строки.
Я знаю, какое глубокое сочувствие и одобрение выразили бы Вы, находись Вы тогда в Бирмингеме, и какую поддержку встретила бы с Вашей стороны основная мысль, которой я придерживался, касаясь вопроса об извечных обязанностях искусства и литературы перед народом. Я взял на себя смелость совершенно обойти вопрос о дворе и всем прочим, с этим связанным, и говорил лишь об искусстве и народе. Чем больше созерцаем мы жизнь и ее быстротечность, чем больше наблюдаем мир и его многообразие, тем яснее сознаем, что сколько бы мы ни пытались проявить свои способности в любом виде искусства, единственно служение ему ради великого океана человечества, в котором мы лишь малые капли (отнюдь не ради захолустных прудов, к тому же всегда затхлых), дает и всегда будет давать основание для чувства удовлетворенности, когда окидываешь взглядом проделанное тобой. Разве не так? Уж Вы-то, дорогой друг, более чем кто-либо другой располагаете самыми достоверными сведениями на этот счет.
Дорогой Макриди, не могу удержаться, чтобы не сказать в заключение, что еще надеюсь встретиться с Вами, как мы встречались, бывало, - я имею в виду Вашу прежнюю жизнерадостность и энергию. И мне кажется, никогда я еще не радовался так, как при виде залога этой надежды в Вашем письме.
Ваши старые друзья в Бирмингеме очень Вами интересуются и спрашивают о Вас.
А я - где бы я ни был, в одиночестве или на людях, - я, дорогой мой Макриди, остаюсь неизменно
Вашим любящим и глубоко преданным другом.
283
ДОКТОРУ ЭЛЛИОТСОНУ
Тэвисток-хаус,
7 февраля 1853 г.
Дорогой Эллиотсон!
Искренне благодарен Вам за то, что Вы предоставили в мое распоряжение Вашу замечательную и глубоко научную "Лекцию о самовоспламенении", и весьма доволен тем, что заручился столь высоким авторитетом. Прежде чем приступить к этой главе "Холодного дома", я ознакомился со всеми наиболее известными случаями, которые приводятся в Вашей лекции (о чем Вы, по всей видимости, догадались, читая этот отрывок), но три или четыре случая, на которые Вы ссылаетесь мимоходом, - два из них имели место в 1820 году, - были мне неизвестны. Вы объясняете их происхождение с такой изумительной ясностью, что мне хочется перечитать эти места по нескольку раз, прежде чем я приступлю к последнему выпуску и предисловию.
Нельзя ли мне располагать Вашей рукописью до лета? Могу поручиться, что я весьма надежен во всем, имеющем отношение к сохранности рукописей, и что она все время будет у меня под рукой. Или, может быть, вернуть ее Вам, предварительно переписав, чего я не хотел бы делать без Вашего разрешения?
Просто не могу уразуметь, как это люди берутся оспаривать очевидные доказательства, подкрепленные таким глубоким знанием фактов и такими убедительными примерами. По-моему, все дело в том, что эти люди просто не знают и не желают ничего знать об этом явлении.
Всегда преданный Вам.
284
МИССИС ГАСКЕЛЛ
Редакция "Домашнего чтения",
понедельник , 21 февраля 1853 г.
Дорогая миссис Гаскелл!
Пользуюсь первой же возможностью ответить на Ваше письмо; в последние дни я был так занят, что лишь сегодня утром смог прочитать приложенные рукописи.
К сожалению, я должен лишить себя удовольствия их принять. В них нет ничего такого, что дало бы возможность их использовать. Между нами и отнюдь не для передачи особе, их написавшей, произведения эти до того банальны и унылы, что, даже ко всему привыкнув за время работы здесь, я не перестаю недоумевать.
Писать таким образом мог бы любой. Но как находятся люди, которые все же садятся и пишут этакое с чувством удовлетворения, - просто непостижимо. Не испытываете ли и Вы такого же недоумения? Ведь никто же не бежит в церковь играть на органе, не зная нот и не обладая хотя бы малой толикой слуха. Почему же по меньшей мере полсотни человек ежедневно приносят такие вот произведения, не обладая ни малейшими способностями для писательства, кроме физической способности водить пером по бумаге?
Уилс болен, и я сейчас увяз по горло в трясине подобных творений.
Всегда преданный Вам.
285
УИЛСУ
Брайтон, Джанкшен-пэрейд, 1,
в четверг ночью, 10 марта 1853 г.
Дорогой Уилс!
Я внимательно прочитал номер (в чем Вы убедитесь по моим пометкам; в двух-трех местах я был вынужден поставить вопросительный знак, так как не понял смысла) и пришел от этого в полное уныние.
Статья Сейла - очень слаба. Тема - одна из лучших, но подана совершенно неинтересно. Гораздо ниже его возможностей.
"Доктор морали" - в таком виде помещать невозможно. Просто дутая реклама для Хилла. Все острые грани проблемы сглажены, и многие высказывания полностью противоречат тому, что, как известно, утверждал я в своих статьях. Именно потому, что множество краж в большинстве случаев совершается профессиональными ворами, не следует, без серьезных оговорок и крайней осмотрительности, ратовать за мягкий режим в тюрьмах, так как это вызовет серьезный протест и всяческие осложнения. Эту категорию заключенных исправить нельзя. Нам следует начинать сначала: ввести обязательное обучение для плохих родителей, постоянный надзор за ними и тем самым воспрепятствовать пополнению этой категории преступников, которая постоянно растет, словно это является жизненной необходимостью. Разве в работных домах обучают ремеслам и стараются заставить их обитателей (худшего сорта) трудиться на пользу общества? Отправимся вместе в Тотхил-филдс, Брайдуэлл или Шефердс-Буш, и я Вам покажу, что такое девушка из работного дома. Или возьмите мою статью "Посещение работного дома" * (в "Домашнем чтении"), или описание жизни юношей, которых содержат буквально как волков.
Мистер Хилл полагает, что тюрьмы можно почти полностью перевести на самообеспечение. Но имеете ли Вы представление о том, как трудно найти сбыт продуктам тюремного труда? А знает ли он сам, что ступальные колеса работают впустую, не потому, что государство или городское управление возражают против конкуренции тюремного и свободного труда, а потому, что нельзя найти работу?
Я никогда не смогу допустить, чтобы в "Д. Ч." рассматривался вопрос о тюремной дисциплине, если в основу этих статей не будет положен главный выдвинутый мной принцип и если в них не будет выражен протест против того, чтобы тюрьмы рассматривались per se {Сами по себе (лат.).}. Любое смягчение, которое может быть предоставлено преступнику в тюрьме, в первую очередь должно быть предоставлено человеку, которого туда привела беда.
Сама по себе статья очень хороша, но в ней должны найти отражение эти два главенствующие принципа. В противном случае выйдет, что не только сам я отрекаюсь от тех взглядов, которых, как известно, придерживаюсь, но и наше издание самым смехотворным образом бросается из стороны в сторону и ведет двойную игру.