Дилейни Джозеф. Ученик Ведьмака

   – Еще бывают домовые-стукачи. И домовые-пращники – эти очень опасны, если их разозлить, они бросаются камнями. Но самые гадкие – это домовые-потрошители, которые вспарывают брюхо скоту. Эти падки и на человеческую кровь. Только не подумай, что наше дело домовыми ограничивается. Надо помнить и о мертвецах, которые не смогли упокоиться с миром. А уж о ведьмах и говорить нечего – для Графства это просто беда. Сейчас на нашей земле их нет, но на востоке, возле холма Пендл, от них нет спасу. И помни: не все ведьмы одинаковы. Они делятся на четыре категории: злокозненные, добронравные, ложные и несведущие.
   Как вы могли догадаться, я мигом пришел в отчаяние. Ведьмак говорил так быстро, что я толком ничего не успел записать. К тому же некоторых слов я попросту не понимал. Наконец Ведьмак замолчал – наверное, заметил, что у меня уже голова кругом идет.
   – Что такое, парень? – спросил он. – Давай говори. Не стесняйся задавать вопросы.
   – Я не понял ничего из того, что вы говорили о ведьмах, – ответил я. – Что значит «злокозненные» и «добронравные»?
   – Злокозненные – это плохо. Добронравные – хорошо. Есть ведьмы, которые не знают, что они – ведьмы. С этими особенно трудно, женщины – они и есть женщины. Никогда не доверяй женщинам, – предупредил Ведьмак.
   – Моя мать – женщина, – возразил я, немного разозлившись. – Я доверяю ей.
   – Естественно, твоя мать – женщина. Матери обычно можно верить, раз ты ее сын. А с другими – смотри в оба! У меня была мать, и я верил ей, поэтому я помню это чувство. Тебе девчонки нравятся? – ни с того ни с сего спросил он.
   – Я не знаю ни одной девчонки, – признался я. – У меня нет сестер.
   – Значит, ты можешь стать для них легкой добычей. Будь осторожен с деревенскими девчонками. Особенно если они носят остроносые туфли. Запиши. Неплохое начало.
   Я не знал, что может быть плохого в остроносых туфлях. Маме бы не понравились слова Ведьмака. Она всегда говорила, что нельзя судить о людях по тому, что о них говорят, надо своей головой думать. Но что мне теперь оставалось? И в начале первой страницы я написал: «Деревенские девочки в остроносых туфлях».
   Ведьмак посмотрел, как я пишу, потом забрал книгу и перо.
   – Слушай, – сказал он, – тебе надо писать побыстрее. Ты много узнаешь и скоро заполнишь множество таких книг. А пока достаточно трех-четырех заглавий.
   Он написал еще «волосатые домовые» на второй странице, «домовые-стукачи» на третьей, а на четвертой – «ведьмы».
   – Вот ты и начал, – сказал Ведьмак. – Просто запиши потом то, что узнал сегодня, под каждым заголовком. А сейчас перейдем к более важному делу. Нужно запастись провизией, иначе завтра будет нечего есть. Даже лучший повар не может готовить без продуктов. Все поместится в мой мешок. Он у мясника. Просто спроси заказ мистера Грегори.
   Ведьмак дал мне серебряную монетку, предупредил, чтобы я не растерял сдачу, и отправил по кратчайшей дороге в деревню.
   Мой путь опять лежал через лес, а потом я вышел к перевалу, который кончался крошечной полянкой. Еще сто шагов вниз – и я свернул за поворот. А там уже виднелись серые крыши Чипендена.
   Деревня оказалась больше, чем я думал: по крайней мере сотня домов, паб, школа и большая церковь с колокольней. Рыночной площади я не нашел, зато вышел на главную улицу, мощенную булыжником. Женщины с полными корзинами сновали из лавки в лавку. По обеим сторонам улиц их дожидались телеги. Видимо, это жены местных фермеров прибыли за покупками. Ну и конечно, народ из соседних деревушек.
   Я без труда разыскал лавку мясника и присоединился к очереди очень шумных женщин. Они что-то кричали мяснику – веселому краснощекому детине с рыжей бородой. Он, похоже, знал каждую по имени, и они не переставая смеялись над его шутками. Хотя я почти ничего не понял.
   Никто не обращал на меня особого внимания, и вот я подошел к прилавку.
   – Мне нужен заказ мистера Грегори, – сказал я мяснику.
   В магазинчике мгновенно все замолчали, смех прекратился. Мясник полез под прилавок и достал оттуда большой мешок. У меня за спиной пробежал шепоток, но, даже навострив уши, я не смог разобрать, что говорили люди. Стоило мне оглянуться, как все тут же отвели глаза. Некоторые просто уставились в пол.
   Я отдал мяснику серебряную монету, пересчитал сдачу, поблагодарил лавочника и взвалил мешок на плечо. У зеленщика все уже было готово, и я быстро управился. А мешок тем временем становился тяжелее.
   Все шло хорошо, пока я не пришел к булочнику. Там меня поджидала свора мальчишек.
   Их было семь или восемь, все они сидели на садовой ограде. И ничего бы странного, но они даже не разговаривали друг с другом. Все пялились на меня голодными глазами, как стая волков, и следили за каждым моим шагом.
   Когда я вышел из булочной, они по-прежнему сидели на заборе. Стоило мне двинуться к холму, как они пошли за мной следом. Была, конечно, вероятность, что им просто нужно идти в ту же сторону, но это вряд ли. Я, правда, не очень беспокоился: у меня же было шесть братьев, так что драться я с раннего детства научился.
   Шаги сзади становились все громче – мальчишки очень быстро меня догнали, а может, это я медленно шел. Не хотел, чтобы они подумали, будто я испугался, да и тяжелый мешок висел на спине.
   В дюжине шагов от перевала, как раз в том месте, где рощу разделяла лужайка, они меня настигли. По обеим сторонам лужайки густо росли деревья, закрывая от меня утреннее солнце.
   – Давай мешок. Посмотрим, что там у нас, – услышал я громкий голос.
   Обладатель этого голоса явно привык командовать. Что-то мне подсказало, что этот человек любит причинять другим боль и постоянно ищет новую жертву.
   Я обернулся, крепче вцепившись в свою ношу. Со мной говорил главарь шайки, это точно. У остальных были худые, осунувшиеся лица, как будто они постоянно недоедали. А этот, казалось, ел за всех. Он был выше меня на голову, широкоплечий, с шеей как у быка, румяный, а маленькие глазки, похоже, даже не моргали.
   Если бы он попросил меня по-хорошему, я бы, может, и поделился с ними: мальчишки наверняка голодали, а в мешке было много яблок и пирожков. Но с другой стороны, они ведь не мои, и не мне их раздавать.
   – Это не мое, а мистера Грегори, – произнес я.
   – Его предыдущего ученика это не останавливало, – ответил главарь, наклонившись ко мне. – Он кормил нас. И ты будешь, если не дурак. Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому. Но тебе не понравится.
   Шайка начала наступать, и кто-то сзади потянул за мой мешок. Но даже тогда я не выпустил его из рук, не отводя взгляда от поросячьих глаз главаря.
   Неожиданно что-то случилось. Где-то среди деревьев послышался шум, и все повернулись в ту сторону.
   В тени показался чей-то силуэт, и, когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел девочку. Она медленно приближалась, но так бесшумно, что можно было услышать, как падает на землю булавка. Девочка как будто плыла по воздуху. На самом краю тени она остановилась, не желая выходить на свет.
   – Оставьте его в покое, – требовательно сказала она.
   – А тебе-то что? – спросил главарь шайки, выставив вперед подбородок и сжав кулаки.
   – Мне-то ничего, – ответила девочка. – Но Лиззи вернулась. Делайте, как говорю, а то вам не поздоровится.
   – Лиззи? – главарь отступил назад.
   – Костлявая Лиззи. Моя тетка. Только не говорите, что никогда о ней не слышали…
   С вами не случалось такого, что время останавливалось у вас на глазах? Вы когда-нибудь прислушивались к тиканью часов в ожидании следующего удара? Со мной тогда было примерно то же, пока девочка вдруг не зашипела сквозь зубы:
   – Убирайтесь, живо! Прочь! Или вам конец!
   На мальчишек это подействовало моментально. Я уловил на их лицах не просто страх, а настоящую панику. Главарь тут же развернулся и бросился бежать, а за ним – и все остальные.
   Не знаю, чего они так испугались, но мне вдруг тоже захотелось убежать. Девчонка как-то странно вытаращила на меня глаза, и у меня аж поджилки затряслись. Я был как мышь, парализованная взглядом горностая, готового наброситься в любой момент.
   Я с трудом заставил левую ногу двинуться и повернулся к девочке, все еще крепко сжимая мешок Ведьмака. Кем бы она ни была, я его все равно не отдам.
   – А ты почему не бежишь? – спросила она. У меня во рту пересохло, так что я промолчал. Иначе голос бы меня предал.
   Девочка была примерно моего возраста, если не младше, довольно симпатичная – с большими карими глазами, высокими скулами и длинными черными волосами. На ней было черное платье, стянутое белой лентой. Но кое-что в ней меня насторожило.
   У девочки были остроносые туфли, и я тут же вспомнил предупреждение Ведьмака. Но решил остаться на месте и не бежать, как остальные.
   – Ты меня даже не поблагодаришь? – спросила она. – Хоть «спасибо» скажи.
   – Спасибо, – выговорил я, плохо владея языком.
   – Ну, вот. А может, дашь мне чего-нибудь? Пирожок или яблоко? Не так уж и много я прошу. В мешке их достаточно, старина Грегори даже не заметит, а если и заметит, то ничего не скажет.
   Я очень удивился, когда она назвала Ведьмака «стариной Грегори». Ему бы это не понравилось. И я понял две вещи: во-первых, девчонка его не уважала, а во-вторых, нисколько не боялась. Там, откуда я родом, люди при упоминании о ведьмаке приходили в ужас.
   – Извини, – ответил я, – но я не могу тебе ничего дать. Это не мое.
   Девчонка вперила в меня свирепый взгляд и долго молчала. В какую-то минуту мне показалось, что она вот-вот зашипит на меня. Я тоже смотрел на нее, стараясь не моргать, пока на ее лице не появилась слабая улыбка.
   – Тогда дай мне обещание, – сказала она.
   – Какое? – переспросил я, не понимая, что она имеет в виду.
   – Пообещай, что поможешь мне так же, как я помогла тебе. Сейчас мне твоя помощь не нужна, но когда-нибудь…
   – Хорошо, – согласился я. – Только скажи, и я помогу.
   – Как тебя звать? – широко улыбнулась она.
   – Том Уорд.
   – А меня Алиса. Я живу вон там, – она указала куда-то за деревья. – Я – любимая племянница Костлявой Лиззи.
   Странное имя, но я не стал ничего говорить. Как бы то ни было, имени ее тетки было достаточно, чтобы напугать деревенских мальчишек.
   На этом наш разговор закончился, и каждый пошел своей дорогой. А Алиса крикнула мне вслед:
   – Будь осторожен, если не хочешь кончить так же, как предыдущий ученик старика Грегори.
   – А что с ним случилось? – спросил я.
   – Спроси лучше у Грегори! – крикнула она и исчезла в лесу.
 
   Когда я вернулся, Ведьмак проверил содержимое мешка, пометив галочкой пунктики в списке.
   – Никаких неприятностей в деревне? – спросил он.
   – Какие-то мальчишки шли за мной до холма, требовали, чтоб я дал им что-нибудь из мешка. Но я отказал.
   – Храбрый поступок, – сказал Ведьмак. – В следующий раз можешь дать им немного яблок и пирожков. Их жизнь тяжела, многие голодают. Я всегда заказываю лишнего на всякий случай.
   Вот досада. Чего б ему раньше об этом не сказать!
   – Я решил сначала спросить у вас.
   Ведьмак поднял брови:
   – Ты хотел их накормить?
   – Не люблю, когда меня запугивают, – ответил я. – Но на некоторых и правда было жалко смотреть.
   – В другой раз доверяй своим побуждениям, – сказал Ведьмак, – и слушайся внутреннего голоса. Ведьмаки во многом зависят от этого, потому что иногда так легче отличить жизнь от смерти. Так что нам нужно еще кое-что о тебе узнать: можешь ли ты положиться на свою интуицию?
   Он помолчал, пристально изучая мое лицо своими зелеными глазами.
   – Девчонки не докучали? – вдруг спросил он.
   Я еще злился на него и не дал прямого ответа.
   – Нет.
   Это не было ложью, ведь Алиса помогла мне. Хотя я понял, что Ведьмак на самом деле интересовался, не встречались ли мне по пути девочки. И я должен был ему сказать. Особенно из-за того, что на ней были остроносые туфли.
   За время своего ученичества я много ошибался. И это была моя вторая серьезная ошибка: я не сказал Ведьмаку всей правды.
   А первой было обещание, данное Алисе.

ГЛАВА 7
Кто-то должен это делать

   После этого жизнь моя превратилась в тяжелую рутину. Ведьмак очень быстро обучал меня, заставляя все время писать, отчего у меня рука дрожала и глаза сильно уставали.
   Однажды в полдень Ведьмак повел меня на окраину деревни, где за последним каменным домиком росли кружком ивы (у нас в Графстве их называли «лоза»). Здесь было темно и мрачно, а с одной ветки свешивалась какая-то веревка. Я поднял голову и увидел большой медный колокол.
   – Когда кто-то нуждается в помощи, – пояснил Ведьмак, – они не приходят к моему дому. Если только я не приглашу. Они идут сюда и звонят в колокол.
   Но почему-то шли недели, а никто в колокол не звонил, и я только изредка выходил за пределы западного сада – чтобы пополнить в деревне наши запасы. Мне становилось очень одиноко, я тосковал по семье, но работа, которой меня занимал Ведьмак, не давала времени для тоски. Я от усталости едва доходил до кровати и засыпал мертвым сном, едва коснувшись подушки.
   Самой интересной частью дня были уроки. Но я мало узнал о неупокоенных душах, призраках и ведьмах. Ведьмак говорил, что в первый год ученик прежде всего изучает домовых, а также ботанику (чтобы знать все о травах, которые пригодятся в лечении или спасут от голода). Во время уроков я не только записывал. Приходилось выполнять тяжелую физическую работу, как и раньше на ферме.
   В одно теплое солнечное утро Ведьмак разрешил мне отложить книгу в сторону и повел в южный сад. С собой я понес лопату и длинный измерительный прут.
   – Свободные домовые путешествуют по леям, – объяснил он. – Но иногда что-то портится. Из-за грозы или землетрясения, например. Никто из ныне живущих не припомнит, чтобы в Графстве случались землетрясения, но это и не важно, потому что все леи взаимосвязаны, и если что-то случится с одной за тысячу миль отсюда, испортятся и другие. И тогда домовой на много лет застревает на одном месте. Таких мы называем «естественно связанными». Они не могут передвигаться дальше нескольких десятков шагов в любую сторону и от этого, конечно, злятся. Поэтому лучше не подходить к ним слишком близко. Правда, иногда они застревают неподалеку от дома или даже в нем самом. Тогда нужно убрать его оттуда и искусственно связать в другом месте.
   – А что такое «леи»? – спросил я.
   – Мнения расходятся, парень. Кто-то думает, что это древние тропы, которые опутывают землю, тропы наших далеких предков. По ним мы ходили в те времена, когда люди были настоящими людьми, а темные силы знали свое место. Тогда жили дольше, все были счастливы и довольны.
   – И что же случилось?
   – С севера пришел лед, и земля на тысячи лет замерзла, – ответил Ведьмак. – Выжить было очень трудно, и люди забыли все, чему их учили. Старые знания стали никому не нужны. Главное – согреться и отыскать пищу. А когда лед наконец сошел, выжившие превратились в охотников в звериных шкурах. Они позабыли, как выращивать хлеб и приручать животных. Темные силы обладали великим могуществом.
   – Что ж, теперь, конечно, все лучше, но нам еще предстоит долгий путь, – продолжал он. – А все, что осталось с тех времен, – леи, и это больше, чем просто тропы. Это линии таинственной силы, живущей в земле. Невидимые дороги, по которым на большой скорости путешествуют свободные домовые. Именно они доставляют больше всего хлопот. Там, где домовые устроят новый дом, им редко рады. А от этого они сами злятся и начинают насмехаться, строить ловушки, часто очень опасные. Тогда приходит наш черед: искусственно связать их в яме. И как раз такую яму ты сейчас будешь рыть…
   – Вот, можно здесь, – сказал Ведьмак, указав на землю под большим старым дубом. – Между корнями достаточно места.
   Он дал мне измерительный прут, чтобы я вырыл яму ровно в шесть футов глубиной, столько же длиной и три фута шириной. Даже в тени было очень жарко, и я копал несколько часов, пока не сделал все безупречно. Ведьмак всегда требовал безупречности.
   Затем я должен был приготовить пахучую смесь из соли, металлических опилок и особого клея, приготовленного из костей.
   – Соль может обжечь домового, – рассказал Ведьмак. – А железо загонит его в яму. Вот молния, например, попадает в землю и гибнет. Так же и железо высасывает силу и сущность из тех, кто крадется в ночи. Оно может обезвредить злого домового. А вместе соль и железо создают что-то вроде преграды. Они вообще во многом нам полезны.
   Я размешал смесь в большом ведре и нанес ее на стенки ямы кистью, как наносят краску, только это было труднее. Чтобы не выпустить самого сильного домового, слой должен быть идеальным.
   – Работай как следует, парень, – говорил Ведьмак. – Домовой убежит даже через дырочку меньше булавочной головки.
   Разумеется, как только я закончил с ямой, Ведьмак потребовал ее закопать и начать заново. Я выкапывал по две учебные ямы в неделю, и эта тяжелая, рутинная работа отнимала очень много времени. К тому же меня то и дело охватывал страх: я работал совсем рядом с настоящими ямами, в которых сидели домовые, и даже днем тут было жутковато. Сам Ведьмак старался не отходить далеко и всегда присматривал за мной, повторяя, что лучше не искушать судьбу, даже если домовые связаны.
   Еще Ведьмак сказал, что я должен узнать каждый уголок Графства, все города, деревни и кратчайшие дороги между ними. Наверху в библиотеке у него было множество карт, но, похоже, легкий путь – не для меня. Учитель заставил рисовать свою собственную карту.
   В центре нее располагался его дом и сады, и нужно было изобразить деревню и близлежащие холмы. В конце концов карта должна была постепенно вырасти и включить в себя все окрестные земли. Правда, рисование всегда давалось мне нелегко, а Ведьмак, как я уже упоминал, хотел, чтобы все было идеально. Так что дело это оказалось ну очень кропотливым. Только потом учитель показал мне свои карты, но обычно я тратил больше времени на их сворачивание, чем на изучение.
   А еще я начал вести дневник. Ведьмак подарил мне еще одну чистую книгу, не раз повторив, что я должен все время записывать события и в будущем эти записи мне помогут. Каждый день писать не удавалось: иногда я так уставал от уроков (на которых приходилось строчить за Ведьмаком с бешеной скоростью, еле улавливая мысль), что запястье дрожало.
   Однажды, уже спустя месяц обучения, за завтраком Ведьмак спросил:
   – Ну, что ты думаешь, парень?
   Мне показалось, он имеет в виду завтрак. Может, вместо подгоревшего бекона будет второе блюдо? Поэтому я просто пожал плечами: не хотел обижать домового, который наверняка нас слышал.
   – Что ж, это тяжелая работа, и я не стану винить тебя, если ты решишь ее бросить, – продолжил Ведьмак. – Прошел уже месяц, а я всегда даю ученикам возможность вернуться домой и хорошенько подумать. Тебе нужно время?
   Я, как мог, старался не подать виду, будто очень рад, но улыбка меня выдала. Жаль только, что чем шире я улыбался, тем грустнее становилось лицо Ведьмака. Я понял: он не хочет, чтоб я уходил, но мне так хотелось повидать свою семью, снова отведать маминой стряпни, что я не устоял.
   Уже через час я покинул дом Ведьмака.
   – Ты храбрый малый. И умный, – сказал мне он, провожая за ворота. – Ты выдержал первый месяц обучения, так что можешь сказать отцу: если останешься, я приду к нему осенью за десятью гинеями. Ты показал себя как хороший ученик, но решать тебе. Если не вернешься, я пойму. Жду тебя через неделю. Потом я еще пять лет буду учить тебя, пока не передам тебе все мои знания.
   Я отправился домой с легким сердцем. Мне не хотелось говорить об этом Ведьмаку, но еще в тот самый момент, когда он разрешил мне уйти и не возвращаться, я решил, что не останусь. Это ужасная работа. Я уже понял, что она не только обрекает на одиночество, но и сулит много опасностей. Никому ведь нет дела, жив ты или мертв. Все, что людям нужно, – это избавиться от зла и бедствий. Но никто никогда не задумается, чего это стоит тебе.
   Как-то Ведьмак рассказывал, что однажды его чуть не убил домовой. В мгновение ока он превратился из стукача в пращника и пытался размозжить Ведьмаку голову огромным камнем с кулак кузнеца. Учителю до сих пор даже не заплатили за ту работу, он ждал платы следующей весной. А до нее ведь еще ой как долго. Так что же хорошего в этом ремесле? Отправившись домой, я даже пришел к выводу, что мне будет гораздо лучше остаться фермером.
   Но вот в чем штука: путь домой занял почти два дня, и у меня было достаточно времени на размышления. Я вспомнил, как скучно мне бывало на ферме. Разве я смогу работать там всю жизнь?
   Да и мама возлагала на меня большие надежды. Она хотела, чтобы я стал учеником Ведьмака. Получается, так я ее подведу. Труднее всего будет сказать ей обо всем.
   К вечеру первого дня у меня закончился весь сыр, который дал в дорогу Ведьмак. На следующий день я останавливался на привал всего один раз – помыть ноги в ручье – и пришел домой как раз перед вечерней дойкой.
   Открыв калитку, я увидел отца: он шел в хлев. При виде меня он просиял от радости. Я предложил помочь в хлеву и подоить коров, чтобы мы смогли поговорить, но он отправил меня сразу к маме.
   – Она истосковалась по тебе, сынок, и с ума сойдет от счастья.
   Отец похлопал меня по спине и ушел доить коров, но не успел я сделать и дюжину шагов, как из амбара прямо мне навстречу вышел Джек.
   – Ты почему так рано вернулся? – спросил он.
   В голосе его сквозил холодок. Если честно, даже не холодок, а настоящий холод. У Джека даже лицо перекосилось, как будто он скалился, и улыбался одновременно.
   – Ведьмак отправил меня домой на несколько дней. Я должен решить, стану ли продолжать обучение.
   – И что ты собираешься делать?
   – Поговорю с мамой.
   – И, как всегда, сделаешь по-своему, – заключил Джек.
   Теперь-то он точно скалился, и мне показалось: что-то стряслось в мое отсутствие. Иначе почему он волком смотрит? Может, он не хотел, чтобы я возвращался?
   – Как ты мог взять отцовскую трутницу! – добавил брат.
   – Он сам мне ее дал, – возразил я. – Отец хотел, чтобы я взял ее.
   – Это еще не значит, что надо было ее брать. Ты думаешь только о себе, нет чтоб о бедном отце вспомнить. Он так любил эту трутницу.
   Я ничего не ответил, потому что не собирался спорить. Все равно Джек не прав. Отец правда хотел, чтобы я взял его трутницу.
   – Пока я здесь, буду вам помогать, – попробовал я сменить тему.
   – Если уж не хочешь быть нахлебником, то иди и покорми свиней! – бросил он, уходя.
   Никто не любил это делать. Свиньи – они волосатые, вонючие и вечно такие голодные, что к ним спиной лучше не поворачиваться.
   Даже разговор с Джеком не омрачил моей радости от возвращения домой. Я прошел через двор и стал смотреть на наш дом. Мамины розовые кусты закрывали почти всю стену. Они всегда росли хорошо даже на северной стороне. Сейчас на них еще только распускались почки, но к середине июня распустятся алые цветы.
   Заднюю дверь всегда заедало. Однажды в дом попала молния, сгоревшую дверь заменили, но проем немного перекосился. Пришлось поднатужиться, чтобы ее открыть. Зато первое, что я увидел, была мамина улыбка.
   Мама сидела в старом кресле-качалке в дальнем углу кухни, куда не доставало солнце. Она не любила яркого света, от него у нее резало в глазах. Мама предпочитала зиму лету и ночь дню.
   Она была так рада меня видеть, и сначала я решил не говорить, что хочу остаться насовсем. Притворился очень счастливым и бодрым, но она видела меня насквозь. От мамы ничего не скроешь.
   – Что-то не так? – спросила она.
   Я пожал плечами и изобразил на лице улыбку. Даже мой брат лучше скрывал свои чувства.
   – Ну-ка, говори, – потребовала она. – Нечего отмалчиваться!
   Я долго не отвечал, потому что не мог найти нужных слов. Кресло-качалка качалось все медленнее, пока наконец и вовсе не остановилось. Плохой признак.
   – Я выдержал месяц обучения, и мистер Грегори сказал, что я сам должен решить, продолжать или нет. Но мне очень одиноко, мам, – признался я. – У меня нет друзей. Там нет детей, с которыми можно было бы поговорить. Я совсем один… Я хочу вернуться и работать здесь.
   Я мог сказать больше: как мы были счастливы все вместе, пока братья жили дома. Но не сказал. Мама и так по ним очень скучала. Я думал, она поддержит меня, пожалеет. И ошибся.
   Мама выдержала долгую паузу, прежде чем заговорить, и я даже слышал, как за стеной в соседней комнате Элли подметала пол, тихо напевая.
   – Тебе одиноко? – переспросила мама скорее сердито, чем с сочувствием. – Но почему? У тебя же есть ты, разве нет? Только потеряв самого себя, становишься по-настоящему одиноким. И перестань жаловаться. Ты почти взрослый, а мужчина должен трудиться. С сотворения мира люди работали, нравилось им это или нет. А ты чем хуже? Ты седьмой сын седьмого сына и рожден для этой работы.
   – Но у мистера Грегори были и другие ученики, – не подумав, сболтнул я. – Один из них должен вернуться и охранять Графство. Но почему я?
   – Он учил многих, но немногие закончили обучение, – сказала мама. – Да и те, кто закончил, не достойны быть его преемниками. Это малодушные трусы или калеки. Они сошли с пути истинного и берут деньги ни за что. Остался лишь ты, сын. Ты – последний шанс. Последняя надежда. Кто-то должен это делать. Кто-то должен противостоять злу. Ты – единственный, кто может.