Дивайн Тия. Жажда наслаждений

   Но, Бог тому свидетель, Николас больше не собирался спасать отца Элизабет. Он мог теперь вариться в собственном соку. Достаточно того, что Элизабет поддерживала его в течение целого года, практически не имея собственных доходов.
   Но проблема была в другом. Николас спустился к Минне.
   — Должно быть, он тайно уехал в Лондон; он просто не хотел никому говорить о своих проблемах. Это единственное объяснение.
   — Своим исчезновением он создал еще большие проблемы, — проговорила Минна. — Фредерик был рожден, чтобы создавать проблемы. А нам остается только сидеть и ждать.
   Но Николас не мог спокойно ждать. Его беспокоила мысль о Невидимой Руке. То, что Фредерик никому не сказал о своем отъезде в Лондон, не имело смысла.
   Николас не мог нормально ходить или ездить верхом, поэтому он запряг двуколку и отправился в сторону ферм, где он видел пару конюхов, проверяющих каждый куст.
   Затем он вернулся назад, сделав широкий круг, что напомнило ему о пути следования искателей в ночь пожара.
   Боже, в ночь пожара…
   Кто-нибудь догадался посмотреть там?
   Дьявол…
   Он погнал двуколку на нижнее поле и на ходу выскочил из нее, рискуя сломать себе еще несколько костей.
   Через минуту-другую он нашел двери, практически сливающиеся с землей. Черт. Закрыты и нечем подцепить. Придется руками.
   Стоп. В повозке… он видел гвоздь для подковы…
   Пытаться поднять двери этим гвоздем — все равно что валить дерево столовым ножом.
   Он почувствовал, что ему не справиться в одиночку. Казалось, что боль разорвет его пополам.
   Проклятие. Поддайся… хоть немного.
   Минна ждет его. Элизабет уже, наверное, вернулась в дом.
   Поддайся, черт тебя дери!
   Еще одно яростное усилие, и неожиданно дверь подалась, открыв щель, достаточную, чтобы просунуть в нее пальцы.
   И достаточную, чтобы уложить его в больницу, язвительно подумал Николас, открывая двери и спускаясь по ступенькам.
   Фонаря не было на месте.
   Нет на месте? Каким образом?
   Что теперь? Вернуться в дом и прилечь отдохнуть?
   Он расставил в стороны руки.
   Двадцать шагов. Он считал каждый.
   Двадцать шагов. В воздухе все еще висел легкий запах гари.
   Двадцать шагов, и он достиг комнаты. У входа в нее его ботинок коснулся чего-то твердого…
   На закате они перенесли тело отца Элизабет в дом и положили в его спальне до прихода доктора Пембла.
   К тому времени Элизабет давно вернулась в дом, Питер приехал из Лондона, и они все собрались в гостиной, включая заливавшуюся слезами Минну.
   — Никто не хотел мне ничего говорить, — сказал Питер под аккомпанемент тихих всхлипываний Минны. — Краснов — эдакий Макиавелли, клянусь, он пытался выжать из твоего отца все соки. Я практически уверен, что никаких нефтяных скважин даже не существует.
   — Я не хочу ни о чем знать, — с каменным лицом проговорила Элизабет. — Зачем мне знать, что он был таким неудачником?
   — Он не был неудачником, — попытался успокоить ее Питер. — У него было доброе сердце, но сам он был слишком доверчив. И у него была ты.
   У него никогда не было ее, подумала Элизабет. Она была его основным критиком. Она никогда не верила ни в одну из его честолюбивых затей. Но она доказала свою веру в него, продав себя для того, чтобы иметь возможность обеспечивать его средствами.
   На какую жертву она пошла? Брак по расчету? Целых два? На греховную сделку? Она считала, что смогла обмануть его. Она думала, что он до конца своих дней будет высасывать из нее деньги и вторгаться в ее личную жизнь.
   Как мог умереть такой человек — в своем собственном доме?
   Она проклинала все на свете. И Николаса — за то, что именно он обнаружил ее отца. И где обнаружил — в наиболее очевидном месте, где никто не догадался поискать.
   Она так и не могла поверить в его смерть; она так и не могла плакать.
   — Когда прибудет доктор Пембл? — сжав губы, спросила она.
   — Скоро, — ответил Питер. — Скоро.
   Нет, скорее ее отец войдет в комнату, будет требовать от нее ответа, где она была, когда пришла и сколько денег даст ему на неделе.
   Проклятие… Черт, черт, черт… А он так гордился своей гениальной идеей, что Элизабет должна выйти замуж за Николаса и что она последовала его совету.
   Почему его нашел именно Николас? Николас, который обвинял их всех в посягательстве на свою жизнь?
   — Как он умер?
   Она задавала этот вопрос уже в десятый раз. Николас не знал, не знал и Питер. У Минны было бесполезно спрашивать, а Виктор отрешенно смотрел в окно.
   «Господи, как мне его не хватает!» — думала Элизабет.
   Прошел час. Никто не был голоден. Джайлс принес чай и бисквиты, бормоча:
   — Я так сожалею, мадам, так сожалею.
   Доктор Пембл приехал, только когда часы уже пробили шесть. Питер и Николас проводили его в комнату Фредерика.
   Элизабет переместилась на диван.
   — Я не могу ничего понять, не могу. Почему мой отец умер? — повторяла Элизабет.
   — Враги, — многозначительно заявил Виктор. — Вокруг нас.
   — Господи, Виктор, твои слова утомляют.
   — Тогда думай что хочешь, Элизабет. Каким-то образом он умер.
   — В тоннеле, — проговорила Элизабет, будто читая молитву. — Он просто спустился в тоннель и упал замертво?
   — Прекрати! — потребовал Виктор. — Бесполезно рассуждать об этом. Ты только еще сильнее себя расстроишь.
   — Ничто уже не может меня расстроить еще сильнее.
   — Тогда плачь, — ожесточенно сказал Виктор. — Ты только сидишь, выдумываешь разные истории и притворяешься, что он в любой момент может войти в комнату.
   — Я ненавижу тебя, Виктор. Он пожал плечами.
   — Мне все равно.
   — Боже, что они там делают наверху? Разве врач уже не должен был вынести заключение?
   — Прошло всего полчаса, дорогая, — сквозь слезы проговорила Минна. — Он наверняка очень тщателен.
   — Я хочу, чтобы он сказал, что еще есть надежда.
   — Мы все хотим, милая.
   Часы продолжали тикать. Странно, что время продолжало свой бег, как будто ничего не произошло. Как будто время ее отца на земле не остановилось.
   Она почувствовала, как слезы наконец начинают щипать ей глаза, когда послышались спускающиеся с лестницы шаги.
   Она не могла пошевелиться. Слезы застилали глаза.
   Первым вошел Питер, затем Николас, последним доктор Пембл, севший рядом с ней на диване.
   Он прочистил горло.
   — Расклад таков. Он упал и ударился головой.
   Она с трудом проглотила слюну.
   — В тоннеле, — едва слышно произнесла она.
   — Похоже на то, миледи, — объяснил доктор. — Милорд сказал, что, когда он спустился туда сегодня, там не было фонаря. Мы должны предполагать, что его там не было и когда туда спускался твой отец. Но он решил продолжить путь во что бы то ни стало, споткнулся и упал. Трагический инцидент, миледи.
   — Да, — прошептала она, хотя каждая клеточка ее тела кричала: «Не-ет!»
   — Я сообщил в церковь. Если вас устроит, завтра с утра оттуда придут женщины, чтобы помочь вам, а викарий обсудит с вами детали службы.
   — Да, конечно. — Но не-ет… Как ей вообще дожить до завтра?
   — Несчастный случай, — проговорил Питер. — Мы ничего не могли поделать. Случай.
   Элизабет изумленно протянула доктору руку.
   — Но зачем он пошел туда?
   — Боюсь, моя леди, мы этого никогда не узнаем.
   Своим дерзким выпадом противник вошел в игру. Смерть Фредерика была очередным ходом, превратившим пешку в ферзя. Он оказался всего лишь ладьей в рокировке.
   Кому выгодна его смерть?
   Снова Элизабет.
   Николас был настолько обессилен поисками и смертью Фредерика, что не мог сделать ничего, кроме как остаться в гостиной и позволить Минне и Элизабет заниматься приготовлениями.
   Возможно, было даже к лучшему, что он не один.
   Его инстинкты в ожидании чего-то напряглись.
   Зачем Фредерику понадобилось спускаться в тоннель?
   Николас мог придумать четыре объяснения: его туда заманили; он там с кем-то встречался; он там что-то прятал; он последовал за кем-то…
   Прошлой ночью? Но ведь вчера они были все ошеломлены известием о венчании Николаса и Элизабет. У Невидимой Руки просто не было времени, чтобы составить некий план.
   Однако же… Его враг был очень умен и осторожен. Если он собирался сделать очередной ход, значит, он должен был действовать прошлой ночью. Или по крайней мере ранним утром…
   Очевидно, он занимался чем-то таким, что вынудило его пойти на убийство. Значит, логично предположить, что Фредерик увидел нечто, за что и поплатился жизнью.
   Николас встал и прошелся по комнате. Звучало разумно. Однако… чего-то еще недоставало…
   В вестибюле послышался полный слез голос Элизабет:
   — А, Урсула. Думаю, тебе никто не успел сообщить. Сегодня у нас произошло два значительных события: смерть и венчание. Да, мы с Николасом. Да, неожиданно. Но ты вполне можешь остаться погостить.
   Минутой спустя Элизабет показалась в дверях.
   — Думаю, ты не удивишься, если я скажу, что Урсула решила сегодня не составлять тебе компанию.
   — Сегодня я ничему не удивляюсь. — Он увидел, как ее лицо исказилось, вытянул руки, и она пришла в его объятия.
   Он был таким сильным, уверенным и успокаивающим.
   — Почему мой отец умер?
   Николас молча обнимал ее; он не решался сказать ей, что Фредерик просто попался под руку.
   Вместе с Виктором они спустились в тоннель и тщательно обыскали комнату и окружающую территорию.
   — Ничего не видно. Но так всегда, — проговорил Виктор. — Что бы ни заманило сюда Фредерика, ничего уже найти невозможно.
   Николас на мгновение погрузился в размышления.
   — Возможно, он видел, как кто-то выносил нечто из тоннеля.
   Наиболее вероятное предположение.
   Оно прекрасно дополняло общую картину.
   Должно быть, Фредерик совершал утреннюю прогулку, заметил кого-то у тоннеля, спрятался поблизости, затем встретился с тем человеком лицом к лицу, чем и предопределил свою смерть.
   Подойдя к зарослям кустарника неподалеку, Николас нашел подтверждение своим словам: некоторые ветви были придавлены и повсюду виднелись отпечатки ног.
   Фредерик был убит, и круг подозреваемых продолжал сужаться.
   — Что будем делать? — спросил Виктор.
   — Не представляю. Наверное, просто ждать. Хотя ожидание было совсем неподходящим средством защиты.
   Может, просто все бросить и уехать вместе с Элизабет, подумал он. Однако впереди еще предстояли похороны. Уже прибыл владелец похоронного бюро, Фредерика должным образом уложили, и завтра им всем придется идти вслед за повозкой с гробом до семейного места захоронения в полумиле от Шенстоуна.
   Дом был похож на морг. Над ним, словно туман, нависла угроза, пропитав собой все комнаты и тела обитателей.
   Все по очереди посидели рядом с Фредериком.
   — Ах, Элизабет, — проговорил Питер, утирая ей слезы. — Ты сделала все, что могла.
   Пройдет еще день, за ним ночь, и нужно будет принимать какое-то решение; им не стоило оставаться в Шенстоуне.
   Нужно похоронить отца и покончить с этим, думала Элизабет.
   Из-за его внезапной смерти ей не надо было разбираться с последствиями брака по принуждению.
   Николас теперь стал для нее надеждой и опорой. Несмотря на его необузданную чувственность, в нем была некая надежность. В нестабильное для нее время Элизабет понимала, что может на него положиться.
   Однако ее преследовало ощущение неуверенности.
   Виктор слишком много пил. Минна постоянно заламывала руки. Николас рыскал вокруг, словно лев на охоте. Питер был неподвижен и молчалив, как монах.
   — Думаю, после похорон нам всем стоит отправиться в Лондон, — наконец сказала Элизабет, чтобы как-то разрядить атмосферу. — Не то чтобы я смогла что-то предпринять, просто здесь какой-то… мертвый воздух.
   — Ты же только что перенесла такое потрясение, — запротестовал Питер. — За два дня — и столько событий. Они способны изменить всю твою жизнь. Если ты будешь от них убегать, тебе с ними не справиться. Лучше остаться здесь. Говорю тебе как друг. Ты же знаешь, я желаю тебе только добра.
   «А я желаю вернуть своего отца», — подумала Элизабет. Она все еще надеялась, что он стоит за дверью и подслушивает их разговор, чтобы суметь каким-нибудь образом извлечь из него свою выгоду.
   — Возможно. Я не знаю. Пойду лягу, — бесцветным голосом произнесла она.
   Но и лежать ей тоже не хотелось. Она хотела остаться одна, потому что не доверяла Питеру.
   И даже Николасу.
   Чего она добилась, вынудив Николаса жениться на ней?
   Если бы она ничего не предприняла…
   Но от нее зависело немногое. Теперь она была женой Николаса, а ее отец был мертв. Почему?
   С момента прибытия Николаса она только и занималась что обманом и ложью. Только один Николас оказался правдивым. Он был тем, кем себя назвал, представил необходимые доказательства и приютил в своем доме Элизабет и ее отца. А она все равно пыталась обманом отобрать у него Шенстоун.
   А письма Дороти… в лучшем случае были блефом, в худшем — большим риском, если бы Николас не отступил. И она пошла бы даже на риск. Так что можно было после таких поступков о ней сказать?
   Именно ее нужно оплакивать — потерю ее невинности и все неблаговидные поступки, совершенные ею во имя любви к Питеру.
   На самом деле она любила только одно — быть хозяйкой Шенстоуна.
   Теперь она ею стала.
   Дом был тих, как могила. Не слышалось ни единого звука. Только слабый свет мерцал в пустых коридорах.
   Ночью должна была наступить смерть — смерть желаний, надежд и грез, смерть духа, поэтому все старались заснуть, хотели заснуть, чтобы отгородиться от кошмара.
   Глубоко в сны каждого закрался легкий запах дыма. Легкий, словно воздух, нереальный, словно туман, он стелился по коридору, забираясь под двери.
   Сейчас все было иначе; не похоже на рев бушующего пламени. Скорее медленное горение, ощущение некоего присутствия.
   Теперь спасется только один.
   Тот, с кем нужно было сыграть партию.
   Тот, кто владел сокровищем.
   Тот, кому было что терять.
   Ему снился огонь… или, может быть, мысль о нем закралась в подсознание, ведь он обнаружил Фредерика там, где начался пожар, и запах горелого дерева все еще оставался в его памяти.
   Но огонь был во сне. Неторопливый, коварный огонь, лижущий перила, пробирающийся по перекрытиям…
   Николас резко проснулся. Оказывается, огонь и пожар не сон. Дым не был похож на плотное облако, скорее на мягкую удушающую вуаль.
   Он выскочил из кровати и бросился к смежной двери. Запертой двери. С его стороны? Он не мог вспомнить — он уже начинал задыхаться.
   Значит, пожар, где бы он ни начался, бушевал уже достаточно давно.
   Николас забарабанил в дверь.
   — Элизабет!..
   Он рванулся к окну и разбил стекло.
   — Элизабет!..
   В коридоре висело тонкое облако удушливого дыма.
   — Минна! Виктор! Питер! — Николас понесся по коридору, стуча в каждую дверь. Он слышал, как они начинали кашлять, пытаться в темноте открыть двери. Наконец все вывалили в коридор.
   — Вниз! Вставайте на четвереньки… скорее! Сам он бросился обратно в спальню и яростным ударом выбил смежную дверь.
   Элизабет там не было. Элизабет не было в ее спальне.
   Господи, что случилось?
   Все поползли по коридору к лестнице, и Николас первым добрался до лестничной площадки, где дым был еще более густым.
   — Черт. Огонь опять в подвале. Дьявол. Все назад, назад; не сюда, здесь мы не выберемся. Через гостевое крыло… по задней лестнице… быстрее…
   У него не было времени поразмыслить, оценить ситуацию, даже унять свой дикий страх, когда дым мягко принял его в свои объятия, лаская, словно нежная возлюбленная.
   Где же Элизабет?
   Господи Боже. Они ползли обратно по коридору, вверх по лестнице, снова по коридору в гостевое крыло, вниз по служебной лестнице. На всем пути их ласково окутывал дым.
   Они кубарем выкатились на кухню, оттуда в сад и обернулись, чтобы посмотреть на дело рук врага.
   Шенстоун горел.
   А Элизабет куда-то пропала.
   Ничего нельзя было сделать. Слышался звон пожарного колокола, громыхание повозок с водой, движущихся из города. Оставалось только убедиться, что все слуги успели выбежать из дома.
   И Элизабет. Боже, где Элизабет?
   Была ли она творцом погребального костра или его жертвой?
   Николас почувствовал такую жгучую боль, что чуть не лишился рассудка.
   Элизабет…
   Питер смотрел на него. Пристально смотрел. Николас почувствовал, как по коже прошла волна мурашек.
   — Все, что было прекрасного внутри, теперь горит, — проговорил Питер. — Какая потеря, Николас.
   — Я ее перенесу.
   — Было бы совсем ужасно, если бы внутри оказалось нечто, что тебе обязательно нужно было бы спасти, — таким же бесстрастным голосом сказал Питер.
   — Только Элизабет, — резко сказал Николас. — Ты видел Элизабет? Ее не было в ее комнате. У меня даже не было времени на ее поиски. — Он с трудом сдерживался от боли.
   — Ее там нет, — словно во сне произнес Питер. — А ведь она самый ценный бриллиант.
   — Тогда где она? О чем ты говоришь, черт возьми? — закричал Николас в отчаянии.
   — Николас. — В руке Питера появился пистолет. — О том, где она, знаем только я и ты.
   Рев пламени, грохот рушащихся стен и гул собравшейся толпы только подчеркивали гнетущий момент откровения.
   — Ты. — Он понял все; перед ним стоял он — Враг, Невидимая Рука.
   И его целью были имперские драгоценности.
   — Тогда пойдем и возьмем то, что, как мы оба знаем, находится у тебя, — сказал Питер твердо.
   — Найди сам, — дерзко сказал Николас. — Или все умрет вместе со мной.
   — Я не против убить тебя, Николас. Подумаешь, еще одно из множества совершенных мною убийств. Нет. Мы заключим с тобой сделку. Ты же любишь сделки. Мы совершим простой обмен: жизнь Элизабет за бриллианты императрицы.
   — Где она?
   — Я показал ей небольшой фокус с веревкой. Она там, куда огонь еще не добрался… пока. Остается посмотреть, как долго ей суждено там пробыть. Все, друг мой, зависит от тебя.
   — Зачем? Почему?
   — Не будь наивен, Николас. Членам королевской семьи нужны деньги. Мы же вынуждены вести соответствующий образ жизни, для чего требуются сотни тысяч фунтов. Поэтому представь мою обеспокоенность, когда до меня дошел слух, что Александра собирается переправить бриллианты в Англию и положить их в банк. Будто мои собратья и так недостаточно поддерживают британскую экономику, тратя деньги на содержание здесь загородных домов. Нет уж — эти бриллианты должны были достаться мне. Я не видел смысла в том, чтобы драгоценности Александры следующие полвека пролежали на пыльной полке.
   — Фредерик?
   — Видел, как я вношу в дом горючие вещества. Он был все равно недостоин жизни — обычный паразит.
   Неожиданно, подняв фонтан искр, обрушилась крыша, и в воздух взметнулся столб пламени.
   Кто-то закричал, Питер вздрогнул и оглянулся.
   В то же мгновение Николас бросился к Питеру, а сзади на него прыгнул Виктор.
   Питер боролся, выл и корчился, словно привидение при свете пожара, пока им двоим наконец не удалось справиться с ним.
   Когда Николас взглянул вверх, он увидел Минну, стоящую над телом Питера с его пистолетом в руках.
   — Виктор? — неуверенно произнес Николас.
   — М-м?
   — Спасибо, — сказал уже уверенно Николас.
   — Не за что, Николас. Такова наша с Минной работа — поддерживать тебя в трудную минуту.
   — Господи. — Какое-то время он приходил в себя. — Каким образом?
   — Благодари свою мать. Она попросила нас помочь тебе, когда убедилась, что ты решил заявить права на титул.
   Надо же, его мать. Его дорогая праведная матушка следит за ним свысока.
   — Тебе должны были сообщить пароль, — продолжал Виктор, внимательно следя за Питером. — Но когда Минна сказала, что знает тебя, а ты никак не отреагировал, мы решили, что тебе лучше пока ничего не говорить.
   — Проклятие. — На него лился поток новой информации, и он не справлялся с ним. Но… — Элизабет?
   — Я слышал, что он говорил. Где она, как ты думаешь?
   — Только в одном месте: в тоннеле, где умер ее отец… если еще не поздно…

Глава 21

   Дым, словно погребальный саван, медленно подбирался к ней. Огненные языки пожирали деревянные балки, двери, лизали земляной пол, рисовали на каменных стенах смертельные узоры.
   Он привязал ее к одной из деревянных балок в потайной комнате, отчего у нее было фатальное ощущение, что она умрет в том месте, которое она считала колыбелью своих надежд и мечтаний.
   Все будет по-прежнему…
   Обещание Питера, ее золотого бога, которому она доверила свое сердце, душу и власть. Питер, который приходил к ней за помощью. Не к своим друзьям-эмигрантам. Не к своей семье. Не к своему племяннику, императору.
   К ней.
   К глупой, наивной Элизабет.
   Разве это могло не польстить ей? А заодно атмосфера таинственности, связанная с тем, что ему нужно было безопасное место, чтобы скрыться от врагов.
   Он сказал, что ему нужна всего одна неделя, и его не волновало, где он ее проведет, — на чердаке, в кладовке или в чулане. Только одна неделя, пока все не уляжется. И он просил ее сохранять все в строжайшем секрете. О его пребывании здесь не должен был знать никто.
   Затем, когда его враги будут уничтожены, он обещал, что вернется, и все станет по-прежнему, и они смогут начать жить заново.
   Он тогда ничего не сообщил об убийствах. О тех самых, которые обсуждали отец, Минна и Виктор. Безумным маньяком, терроризирующим Лондон, был… Питер.
   Питер.
   Она была ошеломлена своей бесхитростностью. Она настолько сильно его любила, что верила всем его словам, тогда как разумная женщина поставила бы их под сомнение. Каково же было ее отчаяние тогда? И как легко ее оказалось обмануть.
   К тому же что она знала о жизни эмигрировавших членов царской семьи? Казалось вполне правдоподобным, что они окружены врагами. И что они время от времени нуждаются в безопасной гавани.
   Она желала быть для Питера такой гаванью. Хранилищем его тайн и его любви.
   Он ненавидел свою семью за то, что он постоянно нуждался в средствах, что привело к…
   Последней каплей стало ее внезапное замужество.
   — Ты не понимаешь, — говорил он ненавистным ей рассудительным тоном, волоча ее в тоннель, — все было закручено вокруг бриллиантов. Все всегда было из-за бриллиантов.
   Она даже не знала, что они существуют. Бриллианты, ради которых Питер совершил несколько убийств. Дальше ее засосал водоворот событий. Затем появился международный секретный агент, оказавшийся наследником Шенстоуна…
   До нее доносилось потрескивание огня, а дым казался вратами в рай…
   Тайны. У всех были тайны.
   Она умрет за них и за свою слепую веру в Питера.
   Они неслись так быстро, как могли. Спотыкаясь в неверном свете пожара, они бежали к садам, к нижнему полю, где дым лежал на земле подобно толстой серой мантии.
   Должно быть, металлические двери уже горячие, как адское пекло. Тело Николаса болело, будто его избили на боксерском поединке. И он совершенно не представлял, как ему спасать Элизабет.
   Проклятие… У них с собой не было ничего такого, чем можно было подцепить двери. Только собственные руки.
   Чертов ублюдок…
   Элизабет…
   Сукин сын… Николас подозревал его с самого начала. Но не был уверен. Он не понимал, чего добивался Питер, после того как Элизабет потеряла Шенстоун.
   И все время она искала, что бы использовать против Николаса.
   По приказу Питера?
   Черт. Ему нужно было так много узнать, а дым становился все плотнее, а она — внизу в тоннеле… черт бы его побрал, он убьет его…
   Они резко затормозили, когда Николас наступил на одну из металлических дверей и выругался.
   — Чертовски горячая. Не прикасайся к… — предупредил он Виктора. — Повяжи что-нибудь на рот и нос. Нужно найти толстую ветку. Черт, я почти ничего не вижу. Будь он проклят, будь он проклят…
   В отчаянии они бродили вокруг, разыскивая что-нибудь тяжелое, чем можно было бы приподнять двери. К счастью, у Виктора оказался нож, которым они срезали две крепкие ветки. Освещаемые далеким пожаром, они легли на землю, воткнули концы веток в щель и налегли на них всем телом.
   Дым пробирался в легкие даже через самодельные повязки. Ближе к земле он был густым, как кисель, и с каждым вдохом наполнял их легкие.
   А Элизабет была внизу.
   Нажимая на ствол, Николас чувствовал, что его тело как будто разрывается надвое.
   Проклятие…
   Элизабет!..
   Она могла уже быть без сознания, она могла… нет, если он будет так думать, он тоже умрет…
   Он благодарил Бога за то, что Виктор методично и четко помогал ему во всем.
   — Мы доберемся до нее, — хриплым голосом пообещал Виктор. — Мы ее найдем.
   Металлический лист поддался. Они еще сильнее налегли на ветки — одна из них треснула, но створка двери все же приподнялась. Всего на дюйм, но вполне достаточно.
   Еще через минуту Виктор открыл обе створки, и наружу повалил дым.
   — Черт возьми…
   — Я за тобой, — сказал Виктор. Времени почти не осталось. Они скатились вниз по задымленной лестнице и на четвереньках двинулись в сторону потайной комнаты.
   Огонь еще не достиг ее, но жар был почти невыносим. Питер поджег часть подвала непосредственно под домом, и теперь огонь распространялся по тоннелю.