Дивайн Тия. Желанная

   Но что бы в действительности ни испытывали к ней многочисленные гости: симпатию или завистливое любопытство, – она утомилась от оценивающих взглядов и необходимости постоянно держать рот растянутым в улыбке.
   Музыка продолжала играть, вначале подбадривая, потом лишь раздражая. И когда Дейн показалось, что она вот-вот упадет без чувств от усталости, на сцене появился Гарри. Она подумала было, не срежиссировал ли его появление Флинт.
   Флинт взял жену под руку и, сделав почетный круг, подвел к центральному столу – напротив того места, где высился свадебный торт.
   – Пора твоему отцу произнести тост.
   – Тост? Гарри? – слабым голосом переспросила Дейн. Но Гарри уже был подле них, и Тул уже доставал шампанское из ведерка со льдом.
   – Ах! – воскликнул Гарри, когда Тул, элегантно открыв бутылку, налил содержимое в бокал. – Шампанское...
   Отец Дейн взял бокал из рук дворецкого и обратился к гостям:
   – Дамы и господа, я выдал свою дочь за мистера Флинта Ратледжа, нашего теперешнего соседа, и хочу выпить за объединение династий.
   Гости одобрительно встретили тост. Слуги успели наполнить бокалы всех присутствующих и готовились открывать бутылки для нового тоста.
   Флинт поднял бокал и посмотрел в отчего-то подернувшиеся дымкой глаза Дейн.
   – За союз неожиданный, но желанный, – сказал он и скрестил с нею руки, чтобы она пила из его бокала, а он из ее.
   Гости встретили тост дружными восклицаниями.
   – А теперь пора разрезать свадебный торт, – сказал Флинт. – Приглашаем всех принять участие.
   Тул передал Флинту нож для торта (он тоже был захвачен из Бонтера – столовое серебро Оливия принесла в приданое) и, предварительно опустив нож в воду, принялся разрезать самый большой из трех тортов.
   Два ломтика были специально предназначены для жениха и невесты. Когда они оказались отложены на тарелки из тончайшего фарфора, мамаша Деззи подошла и забрала торт, чтобы упаковать его и сохранить, а два оставшихся Тул начал аккуратно резать на равные куски.
   Флинт принялся кормить жену тортом, просовывая щедро украшенный кремом кусок фруктового бисквита между губами. А Дейн стала кормить его, как бы нечаянно задерживая пальцы на его губах. Казалось, все это по-настоящему, словно она сама только об этом и мечтала.
   «А может быть, все так и есть», – подумала она, когда они с Флинтом стали разносить торт гостям.
   Найрин пряталась. Именно так – ни убавить, ни прибавить. Она просто не могла предстать перед Гарри сейчас, хотя знала, что он может явиться за ней в любую минуту.
   Она была противна самой себе. Она обзывала себя тупицей за поспешность. Будь она прозорливее, догадалась бы, как стоит вести себя. Если бы Гарри относился к ней как к дочери, она могла бы выйти за того же Флинта Ратледжа и сегодня был бы ее день, ее праздник.
   Найрин проклинала свою глупость и распущенность. Она невыносимо хотела Флинта. Братец Клей рядом с ним был никчемным мальчишкой.
   Она не знала, что предпринять. Может, дело стоило того, чтобы решиться на убийство?
   В конце концов было что поставить на карту: все денежки Гарри против нищеты Ратледжей. Впрочем, в том, что у Ратледжей не было денег, виноват только Клей.
   Когда у мужчины нет денег, это плохо. Но зато какой мужчина! Высокий, черноволосый, таинственно-мрачный, и никаких признаков аристократического вырождения: отличная фигура, то, что надо. Она сразу успела оценить приобретение Дейн.
   Ну что же... Она могла бы... Собственно, именно так она планировала поступить с Клеем.
   Но этот был другой. Совсем другой. Этим мужчиной она не желала ни с кем делиться. Найрин мечтала заполучить его для себя, и навсегда. Но он достался этой маленькой сучке, и как с этим быть, она не знала. Пока не знала.
   Кто знал, что в этом захолустье объявится такой красавец?
   – Найрин!
   Проклятие! Это Гарри. Найрин в испуге огляделась: куда бы спрятаться?
   – Где моя дорогая девочка? Иди ко мне, Найрин, иди ко мне. Все устроено. Они уедут через час-другой, а я так хочу тебя, Найрин...
   Найрин безнадежно вздохнула и вышла на свет.
   – Гарри, милый... – Голос ее звучал вполне искренне, годы практики не прошли даром. Она была прирожденной актрисой, всегда была. Научилась этому в маленьких городках, кишащих золотоискателями, куда они с матерью так часто наведывались. Совсем юной она научилась делать из мужчин марионеток, обращаясь с ними как с королями.
   И здесь она оказалась благодаря этому: мать ее влюбила в себя брата Гарри.
   «Дорогая мамочка, – подумала Найрин, – я, кажется, сделала все так, как ты меня учила. Другому научить ты меня не могла».
   Все получилось так, как они с матерью задумали. Найрин осталась в доме Гарри с тем, чтобы вытянуть у него все, что можно, и она была на волоске от завершения комбинации. Отчего же из-за какого-то Флинта Ратледжа ею вдруг овладело желание бросить все к чертям?
   Это было бы крайней глупостью.
   Через пару часов Дейн исчезнет из этого дома. Гарри вполне можно манипулировать. Скоро мать приедет к ней, и тогда уж они выжмут из Гарри все. Им хватит на всю жизнь.
   Найрин улыбалась собственным мыслям, позволяя Гарри ластиться к ней и шептать на ухо свои желания. Пусть старый хряк надеется на то, что не успеет Дейн уехать, как он сможет делать с ней все, что захочет.
   Они присоединились к гостям после того, как Найрин позволила Гарри потискать ее с четверть часа за портьерой в зале. К тому моменту как любовники вышли к гостям, народу заметно поубавилось. Флинт распорядился, чтобы желающих отвезли обратно в город. А те, кто все еще пребывал здесь, уже переступили предел дозволенного.
   Флинт регулярно посматривал на часы. Шампанского он, возможно, выпил чуть больше, чем следовало, но ему было все равно. Прием прошел без сучка, без задоринки. Благодаря искусству дворецкого, поваров и неистощимым запасам винных погребов Бонтера.
   Приличия соблюдены, и Флинт прекрасно понимал, что, если бы не он, Гарри давно выпроводил бы дочь из дому, не думая об условностях.
   Он очень хотел, чтобы Гарри поплатился за свое безрассудство. И когда-нибудь этот момент настанет, Флинт о том позаботится. Гарри будет платить и платить и никогда не узнает, что расплачиваться ему предстоит за украденные у Оливии драгоценности и выкуп – его дочь.
   Эта фарфоровая куколка, которую из себя изображала шлюха Гарри, получала в его доме то, что никогда не доставалось Дейн.
   Он не мог дождаться минуты, чтобы увезти ее отсюда. Он нашел Дейн на кухне с мамашей Деззи.
   – Да не стоит, милая, – говорила мамаша Деззи. – Мистер Гарри и не должен был ничего знать о торте и всем прочем, но я-то просто делала то, что надо, и все.
   – Спасибо, – с улыбкой говорила Дейн.
   – Не стоит, девочка. Смотри-ка, твой муж пришел сюда. Как говорится, вкуса желе не узнаешь, пока не откроешь банку. Ты вышла за него в воскресенье, а это значит, тебе с ним быть навсегда. – Она чуть подтолкнула Дейн к Флинту.
   – Пора уезжать, – просто сказал он.
   – Так скоро... – Дейн беспомощно смотрела на мамашу Деззи.
   – В добрый путь, – сказала старая няня, ободряюще кивнув.
   Флинт протянул руку жене, и она несмело вложила свою руку в его ладонь.
   – До свидания, мама Деззи.
   – Скоро увидимся, – в полной уверенности ответила няня, глядя молодоженам вслед.
   Проводив их, она вернулась к своим горшкам и кастрюлькам.
   – Скоро, скоро она вернется...
   Солнце садилось, и лужайка перед домом погружалась в тень. Все уже было убрано, кроме столов. Двое рабов разбирали беседку. Ее предстояло погрузить на тележку и вернуть в Бонтер.
   Все здесь дышало покоем – очевидный контраст недавней праздничной суете.
   Флинт очень остро чувствовал это, наслаждаясь ароматным вином. Он ждал, пока Дейн переоденется, чтобы они смогли наконец уехать. Уехать так скоро, как это позволяла бы вежливость.
   Но ему совсем не хотелось быть вежливым по отношению к Гарри Темплтону.
   ...Который в этот самый момент уговаривал Найрин сменить нарядное платье на что-то более удобное, что не требовало бы корсета и бесчисленных нижних юбок... что было бы легко сбросить с себя, как только они останутся наедине.
   Найрин так устала от его увещеваний, что даже не пыталась отвечать. Стояла и бездумно смотрела в окно.
   – Гарри, к нам едет еще кто-то.
   Она хотела отвлечь его.
   – Найрин, дорогая, молю тебя...
   Ей это нравилось, когда он выпрашивал у нее что-нибудь, этот тон открывал много приятных возможностей.
   – Гарри, это я тебя прошу: не ставь меня в компрометирующее положение. Флинт Ратледж сидит у тебя на веранде. К тому же у кого-то хватило наглости явиться сюда на два часа позже назначенного времени. Может, все же сначала стоит подумать о молодоженах? Обещаю, я всегда буду готова сделать все, что ты ни попросишь, когда они уедут.
   Ну что же, ей придется. Придется, и все тут! Гарри все равно не успокоится, и к тому же еще эта карета, и Флинт Ратледж, один вид которого лишал ее самообладания.
   И Дейн. Господи, ей никогда не избавиться от Дейн... Дейн Ратледж, Господи!
   «...красивое платье... Гарри должен купить мне такое же, чтобы расплатиться за все, что я терплю...»
   Скорее всего это карста, которая должна отвезти молодоженов в Бонтер.
   – Ну, Гарри, мы должны оставаться людьми воспитанными и попрощаться с молодоженами. А потом, дорогой, мы отпустим льва на свободу...
   Карета остановилась перед домом.
   – Ты как раз вовремя, Дейн. Должно быть, экипаж прибыл за вами.
   Они смотрели, как возница соскочил с Козел, но, вместо того чтобы направиться к Дейн и Флинту, обошел карету сбоку и открыл дверь. Из экипажа вышел мужчина. Стройный, хорошо одетый джентльмен. Он постоял минуту, огляделся и с таким видом, будто остался доволен увиденным, направился к ним неторопливой уверенной походкой.
   И тогда Найрин смогла его рассмотреть получше – господин столь приятной наружности, что она готова была броситься ему навстречу и просить защиты.
   Словно сквозь вату услышала она, как воскликнула Дейн:
   – Господи!
   И Гарри вторил ей:
   – Черт!
   Как будто визитер выбрал именно это время, чтобы испортить Гарри праздник.
   И затем снова возбужденно-радостное Дейн:
   – Питер! Питер приехал!
   Никто не смог бы остановить ее. Забыв о подобающей ее положению степенности, она вприпрыжку бросилась навстречу брату. Через лужайку в распахнутые объятия юного бога.
   Найрин была в смятении. Она и так ненавидела Дейн, но сейчас возненавидела ее еще больше. Еще один пункт в списке того, что отняла у нее Дейн Темплтон.
   Господи, как она ее ненавидела. Она имела полное право обниматься с этим красавцем. С этим и с тем, с Флинтом, а ей, Найрин, оставалась лишь роль наблюдателя. Зеленея от зависти, она ждала того момента, когда Дейн позволит гостю подойти к остальным членам семьи.
   О, она была и в самом деле очень хитрой, эта Дейн. Не зря она бросила на Найрин такой взгляд, словно могла постичь все ее тайные желания.
   Найрин смотрела в синие искристые глаза Питера. Его взгляд завораживал. Словно во сне она протянула ему руку.
   «Здравствуй, дорогой! Мне совсем не хочется становиться твоей мачехой».
   И в этот ключевой момент узнавания и понимания она послала к черту все, что так тщательно планировала и так виртуозно исполнила. Послала к черту все три года, проведенные в Монтелете.

Глава 11

   Все бесповоротно. Ничего изменить нельзя.
   Но... если бы только она уговорила отца подождать еще один день, Питер избавил бы ее от необходимости идти к алтарю.
   А теперь он приехал в Монтелет, испортив Найрин всю игру. А она, Дейн, стала миссис Ратледж, хозяйкой Бонтера, что бы это ни значило, навечно. Она села напротив Оливии на веранде второго этажа и смотрела на закат. Вечер опускался на реку словно шелковое покрывало.
   Сказать Оливии ей было нечего, и поэтому тишина была весьма напряженной, прерываемой лишь звуками извне – стрекотом насекомых, шелестом листвы.
   – Вы хотите пить, дорогая?
   Голос Оливии надорвал тишину.
   – Да, спасибо. – Дейн была сама вежливость. В конце концов, она общалась со свекровью.
   Оливия взяла в руки серебряный колокольчик, лежавший на подносе.
   Праксин буквально тут же появилась с подносом в руках.
   – Миз Ратледж, – она уважительно поклонилась, и Дейн взяла стакан с лимонадом с подноса. – Миз Оливия?
   Женщина жестом приказала прислуге поставить поднос на стол и уходить.
   Дейн потягивала лимонад, любуясь тем, как день сменяется ночью. Оливия подняла стакан и посмотрела на него так, будто в руках у нее был хрустальный шар, по которому можно определить будущее.
   – Клей уехал в Новый Орлеан, – сказала она наконец.
   Дейн нечего было на это сказать. Гарри вообще не следовало бы приманивать его обещанием больших денег в обмен на согласие стать мужем его дочери. И все же всего несколько недель назад Дейн хотела стать его женой и даже явилась сюда, пробралась тайно, как воровка, чтобы уговорить его жениться.
   Но он сказал «нет» ей и «да» Гарри, и Дейн закипала от ярости при мысли о том, что слова отца имели для него больший вес, чем ее чувства.
   «Если бы только Питер...»
   Нет, об этом поздно думать.
   Питер, который вернулся домой, остался для нее прежним и все же стал чужим. За годы странствий он приобрел лоск человека, повидавшего мир. Он все видел, везде побывал, и, если она правильно поняла, возвращаться домой ему совсем не хотелось.
   Деньги кончились, и это означало, что он должен вернуться и занять положенное ему место рядом с отцом. Хотя, судя по его виду, меньше всего на свете ему хотелось возвращаться сюда, в Монтелет.
   Да и он тоже понимал ее с полуслова. Иногда с полувзгляда.
   – Может, я мог бы шантажом заставить его дать мне средства на то, чтобы пожить в Европе еще полгода, – прошептал Питер на ухо сестре, прощаясь с ней. Он не шутил.
   Дейн злилась из-за того, что должна расстаться с братом в тот момент, когда у нее столько накопилось невысказанного. Но он лишь хотел побывать на могиле матери и потом отдохнуть после поездки.
   Они вместе сходили на могилу, и там Дейн не могла сказать ему о том, что их отец начал ухлестывать за Найрин еще тогда, когда мать умирала.
   – Она умерла с миром, – пробормотала Дейн, наклонившись, чтобы вырвать сорняки из цветочного ковра, покрывавшего могилу. – Ее успокаивало сознание того, что ты занимаешься любимым делом, а у меня есть Бой и отец. Отец и Монтелет. Она любила Монтелет. Мама никогда не сожалела о том, что вышла замуж так неожиданно и приехала в Сент-Фой, и она ничего не имела против того, чтобы отец приютил у себя дочь своего брата. Она никогда не стояла за ценой. И отец тоже.
   – Добрый, щедрый папочка. Такой альтруист, – сказал Питер, качая головой, когда они уже шли к дому. – Он собирается на ней жениться?
   Дейн была потрясена откровением брата. Питер бросил на сестру скептический взгляд, и она ответила с прохладцей:
   – Да, собирается.
   – Значит, он от тебя избавился.
   Эти слова ранили своей очевидностью. – Да.
   – А теперь я вернулся и все ему испорчу. Интересно, что станет теперь делать моя сестричка?
   – Твоя сестричка должна ехать домой с Флинтом Ратледжем, Питер, дорогой.
   Он задал наводящий вопрос.
   – Ты его не хочешь?
   – Я хотела Клея. Раньше... А теперь отец хочет, сильно хочет, чтобы я не путалась у него под ногами, и за кого меня отдать, ему все равно. Откуда мне знать, хочу ли я его? – спросила она с горечью.
   И вдруг Дейн поняла, что знает ответ на свой вопрос. Она хотела его, если могла над ним властвовать.
   Но сейчас, сейчас... Дейн смотрела в темноту, накрывшую Бонтер. Сейчас у нее не было над Флинтом никакой власти. Их союз был освещен церковью, скреплен всевозможными подписями и печатями и не имел никакого отношения к ее желаниям и потребностям. Она была единицей имущества, и отец был вынужден изменить условия сделки, но все равно постарался извлечь из женитьбы дочери свою выгоду.
   Так что у Дейн вообще не осталось никакой власти.
   Брачная ночь.
   Дейн переодела свадебное платье еще в Монтелете, уложила в дорожный саквояж ночную сорочку и сейчас свое единственное платье аккуратно повесила в шкаф. Теперь у нее здесь была своя спальня – спальня хозяйки Бонтера.
   Это была просторная угловая комната с окнами, выходящими на разные стороны света, и таинственно-зловещей дверью, ведущей в смежную комнату – комнату мужа.
   Муж... Сознание отказывалось называть этим именем человека, который был се страстным любовником последние две недели.
   Муж...
   Он купил ее! Гарри мог ставить условия, но Флинт Ратледж купил ее, как мог бы купить рабыню. Она не была больше его любовницей и в то же время ею оставалась. Он поставит ее на пьедестал и оставит тосковать, а сам пойдет искать развлечений в другое место.
   Так было и так будет всегда.
   Мужья из класса плантаторов не любят своих жен страстно, жарко, развратно. Для такой любви они держат любовниц в Новом Орлеане, эти женщины не связаны никакими ограничениями и могут получать удовольствие полной мерой.
   Удовольствие...
   Бесконечное удовольствие, бескрайнее удовольствие... в его руках. Господи, в его руках...
   Дейн стояла и смотрела на себя в зеркало. Куда же сейчас подевалась Изабель?
   Она была в своей спальне в Бонтере, одетая в корсет, рубашку, панталоны, чулки, нижние юбки, и на пальце у нее сияло золотое кольцо – все как у порядочной жены.
   Ни тебе голого тела, ни испепеляющей страсти. И муж ее ни разу не появлялся на глаза, пока она высиживала вечер с Оливией в тягостном молчании.
   Сейчас он не ждал ее, нагой и жаркий... Муж...
   В тот момент, когда кольцо оказалось у Дейн на пальце, она пересекла некую черту. Как будто священник изгнал из нее бесов – бесов желания плоти.
   Ей надо привыкнуть к одиночеству, привыкнуть снова быть девственной и целомудренной.
 
   – Найрин! Черт возьми, пусти меня!
   – Уходи, Гарри, хватит корчить из себя дурака!
   – Проклятие! – Он отчаянно колотил по двери. Найрин оставалось одно – открыть ему, не то дураками будут выглядеть они оба.
   – Что? Что такое?
   – Ты знаешь что, – прорычал Гарри, у которого чуть глаза не вылезли из орбит при виде любовницы в шелковой тонкой сорочке, под которой, как ему было известно, ничего не было. – Пусти меня!
   – Гарри. – Найрин слегка оттолкнула его. Тщетно. – Гарри, дорогой...
   – Ты обещала, Найрин. Ты, черт возьми, обещала. Сегодня должна была начаться наша жизнь...
   Она пожала плечами и отвернулась, а он демонстративно хлопнул за собой дверью.
   – Да, я обещала, но я не думала, что у нас постоянно в доме будут гости.
   – Он в своем флигеле, Найрин. Он нас не побеспокоит. Он ни о чем не подозревает...
   Наивный Гарри. Питер Темплтон прекрасно понимал, что именно происходит – она заметила быстрый оценивающий взгляд, которым он окинул их с Гарри, и не питала иллюзий: оценка, которую он дал своему отцу, была не слишком высокой.
   Но только Гарри говорить об этом не стоило. Он поверит в то, во что захочет поверить, и ей он верить точно не станет.
   – Дорогой Гарри, – промурлыкала Найрин, – неужели ты думаешь, что я по тебе не соскучилась? Мужчины не понимают тех ограничений, которые накладывает общество на нас, женщин. Ты можешь иметь кого захочешь и когда захочешь, и никто из-за этого не станет думать о тебе хуже. Но я, я...
   – Ты шлюха, и я не дам тебе снова меня провести! Все эти обещания, Найрин, ради чего они делались: ради меня или моих денег?
   Она тут же поняла его настроение и заняла агрессивно-оборонительную позицию.
   – Я хочу тебя, как ты мог в этом сомневаться? Или ты не берешь в расчет все то, что я сделала для тебя до сих пор? Ты ведешь себя глупо, Гарри, и тобой сейчас руководит не разум, а инстинкт. Твой сын спит всего лишь через комнату, а ты думаешь, что я могу гарцевать по дому голая, чтобы удовлетворить твою похоть? Тебе не приходит в голову, что он может бродить ночью, может увидеть меня и тоже захотеть?
   Она добилась своего.
   – Нет! – взревел Гарри. Господи, ему и в голову не приходило, что и сын его мог иметь похотливые мечтания. Но как может мужчина оставаться бесстрастным, когда рядом Найрин? Что, если он ее увидит? Что, если он на нее набросится?
   Найрин улыбалась самодовольной улыбкой, которую Гарри в своем эгоизме даже не замечал. Она знала, что может рассчитывать на его ревность. Она очень хорошо знала мужчин.
   Этот образ, так умело ею созданный – она и Питер, возжелавший ее, – поможет держать Гарри в узде, по крайней мере до тех пор, пока Питер будет жить в доме.
   Это вполне ее устраивало, особенно потому, что Найрин самой очень нравилось представлять себя и Питера вместе. В конце концов Питер был хорош собой и молод.
   – Так что, сам понимаешь, – сказала она, пожав плечами.
   – Я хочу тебя.
   – Конечно, дорогой, мне и самой этого хочется. Я просто не могу удовлетворить твою фантазию о том, чтобы я бегала по дому голая. – Она сделала паузу для пущего эффекта. – Пока не могу.
   – Где ты будешь встречать меня нагой? – прохрипел Гарри, запирая дверь на ключ.
   Она повернулась к нему спиной.
   – Во всех укромных уголках, которые мы с тобой уже опробовали, и мы будем любить друг друга без устали, – ласковым шепотом проговорила Найрин, позволив халатику соскользнуть с плеч.
   Она повернулась к нему лицом, распахнув халат. Она знала, что один вид ее нагого тела сделает его рабом. Она не позволяла ему видеть себя нагой слишком часто – она вела себя так, чтобы поддерживать в нем возбуждение, но сегодня Гарри заслужил награду за то, что предоставил ей возможность соблазнить его сына.
   – Иди ко мне, Гарри, – сказала Найрин, роняя халатик на пол. – Иди в мои объятия.
   Он сорвал с себя одежду, схватил ее на руки и отнес на кровать, а там, расчетливо, обдуманно, она обеспечила себе уверенность в том, что все будет продолжаться так, как она того хочет.
 
   Его жена...
   Словно зверь в клетке, Флинт бродил по усадьбе Бонтер, пытаясь как-то связать облик вкрадчиво-элегантной тигрицы, чье нагое тело он любил так страстно, с гордой и неприступной мисс Дейн Темплтон, которую он буквально принудил стать своей женой и которая сейчас ждала его в спальне.
   Любовница или хозяйка, так или иначе, но она теперь принадлежала ему. И Оливия была отомщена. Монтелет теперь стал придатком Бонтера, и если Гарри думает по-другому, то вскоре ему придется взять в толк, что дело он имеет совсем не с Клеем Ратледжем.
   Он уже сделал первый шаг. Дейн Темплтон Ратледж рассматривалась лишь как осложнение на пути к цели, как средство для утоления... плоти.
   А теперь – его жена. И все, что с этим связано.
   Его жена.
   Укрощенная тигрица. Изабель, обращенная в пепел, раскаявшаяся грешница. А что еще может представлять собой жена? Жены не предстают перед своими супругами нагими, одетыми лишь в тонкие полоски кожи. Жены не заманивают мужей в укромные уголки, чтобы предаваться там похоти.
   Жена рожает вам детей, и затем вы покидаете ее и ищете удовольствий где-нибудь в другом месте. А ей остается лишь примириться с тем, что муж должен оставаться свободным.
   Флинт знал, как это все происходит. Его собственный отец жил достаточно полной жизнью, деля свой досуг между рабынями на плантации и любовницей-мулаткой в Новом Орлеане. Деньги всегда были прекрасным рычагом, и Вернье не жалел их.
   Когда он завел интрижку с Селией, Флинт просто взял и ушел, оставив отца с никчемным Клеем, который растрачивал жизнь, развлекаясь с очередной рабыней.
   Итак, он завершил цикл, Бонтер теперь был его собственностью, как тому всегда и надлежало быть. Клей уехал, и он взял дочь злейшего врага Вернье в жены.
   Все складывалось как нельзя лучше. Если не считать очевидных намерений Гарри вернуть Бонтер. Только Темплтон и понятия не имел, с кем связался.
   Но об этом он подумает завтра. Сегодня он хотел свою жену. Он хотел...
   Флинт резко развернулся и пошел назад, к дому.
   Он не знал, которую из двух женщин, носящих имя Дейн, он найдет в хозяйской спальне Бонтера. Когда Флинт открыл дверь, соединяющую две спальни, то увидел ее, стоящую перед зеркалом, одетую во все эти дурацкие, сковывающие тело дамские тряпки, и вдруг так сильно ее захотел.
   Флинт прошел в комнату и встал у Дейн за спиной. Кровать разделяла их.
   Его жена...
   Он купил ее плоть, чтобы обеспечить себя потомством. Вдруг Флинт почувствовал, что она знает это. Странно, что никто из них не думал об этом раньше. Они были слишком заняты тем, чтобы достойно пройти сквозь церемонию венчания и последующего празднества. И еще их радовало, что удалось избавиться от Клея.
   Но теперь все изменилось. Дейн не обернулась, лишь встретила взгляд мужа в зеркале. Черный, горящий взгляд.
   Тишина сгустилась, встала между ними непроницаемой стеной. Изабель не могла существовать в пределах Бонтера. Здесь она была бессильна. У нее муж и новая жизнь, и где-то она должна была найти место для себя, вопреки тому, что тело ее было юным и сильным, вопреки тому, что она оказалась проданной в рабство, ему вопреки.
   – Ну, муж, – глухо произнесла Дейн, и затем слова потекли, слова, которые она не собиралась произносить, или, быть может, собиралась, она не знала; возможно, все, чего ей хотелось, это вернуть чувственную сладкую власть, завораживающую, опьяняющую.
   А может быть, она просто хотела его и не желала принимать во внимание возможные последствия. Что бы там ни было, она протянула руку к туалетному столику, взяла в руку щетку для волос, медленно распустила волосы и принялась расчесывать их. Флинт молча наблюдал за ее размеренными и сильными движениями.