Дивайн Тия. Желанная

   Дейн тряхнула головой и сказала:
   – Как мне думается, ты говорил, что всегда будешь голым ждать меня. Я не думаю, что мы оговаривали место и время, но... – она перестала водить щеткой по волосам и оглянулась, – думаю, что для тебя такие ограничения существуют. Ты, очевидно, не способен пылать страстью к своей жене, столь отличной от... – Дейн сделала шаг к супругу, еще один, – маленькой развратницы с плетью в руках и кожаным ошейником там, в Оринде. Ну что же, муж. Я вот что тебе скажу. Почему бы тебе, – и тут она оттолкнула его обеими руками, – не отправиться к ней, – она снова оттолкнула его, – ждущей тебя, такой горячей и такой страстной.
   Флинт не шелохнулся, и блеск в его черных глазах стал ярче. Они, казалось, потемнели еще сильнее. Он весь пылал гневом.
   – Иди поищи ее призрак, мой сладкий, – толчок, – и спи с ней в свою первую брачную ночь...
   Он взорвался. Он грубо зажал ей рот ладонью, одновременно схватив ее руки и прижав к себе.
   – Ты слишком много говоришь, моя сладкая, – пробормотал Флинт. Голос его выдавал неослабевающее напряжение, – и тебе, черт побери, нечего сказать. Послушай меня: я требую, чтобы моя жена ждала меня, жаркая, страстная и ко всему готовая, даже если для этого мне пришлось бы содрать с нее все одежду.
   – Зануда, хам, – пыталась сказать она, но его ладонь мешала.
   – Неужели? Да, черт возьми. Ты теперь моя, и я могу делать с тобой все, что захочу, а я точно знаю, : что хочу с тобой сделать.
   Флинт убрал руку и рванул Дейн за рубашку.
   – Не шевелись, моя сладкая.
   Его руки, еще до того, как она успела отреагировать, резко потянули вниз. Дейн услышала звук рвущегося материала. Он сорвал с нее белье и швырнул его за дверь – в смежную спальню.
   Все: ее туфли, чулки, панталоны – все было безжалостно сорвано, и, сколько она ни колотила его, сколько ни извивалась, сопротивление оказалось бесполезным.
   Она не станет его умолять. Никогда!
   Дейн стояла перед Флинтом, нагая, готовая дать отпор, но соски, затвердевшие от возбуждения, выдавали ее.
   – Ну, мой сладкий, теперь я твоя нагая жена, но не вижу, чтобы ты исполнял условия сделки.
   – Что же, причина в том, что я иду в Оринду к моей призрачной любовнице, а тебя оставляю здесь взаперти, каяться в грехах. Тогда, быть может, ты будешь чуть гостеприимнее со своим мужем и забудешь обо всем прочем.
   – Я не забуду, что ты купил меня, – выплюнула она ему в лицо.
   – Надеюсь, что нет, моя сладкая. Именно такой я и хочу тебя видеть: нагой и подчиняющейся мне во всем. – Флинт повернулся спиной и вышел из комнаты, медленно закрыв за собой дверь, чтобы она поняла, насколько сильно он зол.
   – Вот что я купил, женившись на тебе, – пробормотал он. – Приятных снов, сладкая. – Флинт закрыл дверь и запер ее снаружи.
   Дейн не могла поверить тому, что произошло. Он не мог этого сделать...
   Она схватилась за дверную ручку и дернула ее – бесполезно. Дейн стучала в дверь изо всех сил минут пятнадцать, надеясь и не надеясь на то, что Оливия услышит и пришлет Праксин, но так ничего и не произошло.
   Она бросилась к двери, ведущей в холл, и принялась дергать за ручку.
   Напрасно! Господи, он в самом деле это сделал.
   Было ощущение, словно спальни их существовали изолированно от всего остального мира и что никто не смел вмешиваться в их отношения. Она оказалась заперта у себя в спальне в первую брачную ночь словно ребенок, которого наказали. Нагая и одинокая, горящая от желания и жажды возмездия.
   Дейн закуталась в ночную рубашку и побрела к постели.
   «Голая, ждущая его – тоже мне, вообразил себя тираном. Пусть считает, что ему повезло, если я хоть на день здесь останусь. Я просто все расскажу Питеру, а он уж найдет выход. Этот дурацкий брак можно аннулировать. Я могу выйти замуж вторично. Нет, я вообще не буду выходить замуж. Я могу получить больше, оставаясь Изабель. Это мне больше даст, чем свидетельство о браке. Ни одна женщина в мире не остается одна в свою первую брачную ночь... Я ненавижу его, ненавижу...»
   Хозяйка Бонтера или Изабель – почему ей приходится выбирать?
   Но ведь Дейн могла стать женой этого смехотворного Бонфила или отвратительного мистера Ханскома...
   В самом деле? Что же теперь, целовать мистеру Ратледжу ноги за то, что он избавил ее от такой участи?
   Ее колотило от гнева – Дейн понимала, что и мистер Бонфил, и мистер Ханском, и мистер Ратледж, все хотели жениться на ней не из-за того, что вожделели ее, а лишь из-за того, что мечтали получить Монтелет.
   Но если бы у нее была власть Изабель, они бы желали ее только за то, что она собой представляет, и это так же верно, как то, что с ней сейчас произошло.
   Она спала и во сне забыла обо всем. Но сквозь дрему Дейн, кажется, услышала, как повернулся ключ в одной из дверей. Или, может, она так сильно этого хотела, что ей приснилось?
   Она не спешила просыпаться и тогда, когда в комнату вошла служанка и поставила на столик возле кровати поднос с ранним завтраком.
   Дейн действительно хотелось есть. Она удивилась, насколько сильно проголодалась. Она встала с кровати и сняла колпак с блюда с яичницей, с удовольствием набила рот печеньем, наливая себе кофе.
   Утро.
   Солнце светило в окна и желтым пятном растекалось на полу спальни. Легкий ветерок колыхал тонкие занавески, врываясь в открытое окно. Должно быть, Праксин открыла его, когда принесла завтрак.
   Дейн подошла к окну, которое выходило на лужайку перед домом. Над рекой клубился туман, уже начавший распадаться на клочья.
   Утро. Все выглядит чуть ярче, чуть радостнее...
   Кофе был великолепен и все еще очень горяч, печенье теплое и нежное. Масло таяло у нее во рту. Дейн налила еще чашку кофе и подвинула к окну стул. Она чувствовала себя лучше, значит, все должно измениться к лучшему.
   Флинт был скорее всего уже в полях, а Оливия еще крепко спала. Было раннее утро, время суток, которое дома, в Монтелете, Дейн любила больше всего. Она могла поесть, вымыться и одеться, и, возможно, побродить по Бонтеру, исследовать окрестности.
   Господи, как же она проголодалась. Дейн съела все, что ей принесли, до последней крошки и выпила почти целый кофейник ароматного напитка. Солнце разгоняло последние остатки тумана.
   Она чувствовала себя отдохнувшей и готовой ко всему. Поставив чашку на столик, Дейн подошла к шкафу.
   Он был пуст. Ее единственное платье унесли, наверное, еще ранним утром или ночью. Бессильный гнев накатил на нее.
   Дейн схватила чашку и запустила ее в пустой шкаф.
   Жалобный звон разбитого фарфора.
   Следом полетела тарелка. Настала очередь кофейника. Остатки кофе каплями разлетелись по полу и шкафу.
   Поднос...
   Но едва Дейн схватила его, как услышала тихий звук – ключ поворачивался в замке. Она медленно опустила руки и, подозрительно нахмурившись, уставилась на дверь. Звук исходил от той двери, что соединяла спальни.
   Нет, ничего не слышно.
   Она взяла поднос под мышку и подошла к двери. Протянула руку к ручке, но передумала и отступила на шаг.
   «Он явился за мной», – подумала она, разрываясь между двумя возможностями: остаться там, где была, или улизнуть через его спальню в холл – там-то дверь наружу точно не заперта.
   Дейн прикусила губу, в очередной раз в полной мере ощутив собственную уязвимость.
   Невозможно представить, чтобы ту дверь отперла Оливия. Но выяснить это она могла одним лишь способом. Дейн решительно нажала на ручку и открыла дверь. Он лежал в постели.
   – Доброе утро, жена, – лениво протянул Флинт, закинув руки за голову, чтобы Дейн в полной мере могла налюбоваться его сильным торсом. – Если ты швырнешь этот поднос, у тебя будут неприятности.
   – Неприятности у меня уже и так есть. Это ты, – раздраженно ответила она, продвигаясь к двери в холл. – Не хочу дальше навязывать тебе свое общество.
   – Не странно ли, сладкая? Мне и самому всю ночь снилось...
   – Не могу представить, что тебе снилось, – ледяным тоном ответила она.
   Он перевернулся на бок, чтобы лучше ее видеть. От него не ускользнуло то внимание, с которым Дейн окинула его тело и самую выдающуюся часть.
   – Думаю, что можешь, сладкая.
   Она вздрогнула от звука его голоса. Дейн сильно раздражало то, что она не могла оторвать взгляда от одного определенного органа.
   – Не говорите чепухи, мистер Ратледж, – безжалостно заключила она. – Я жена плантатора. Откуда мне знать про такие вещи? Меня тщательно оберегали от суровой правды жизни.
   – О да, жена. Бедная затворница. Всю жизнь в трудах по хозяйству. Но кто-то неплохо тебя научил, как угодить мужчине, и твой муж ожидает, что ты сделаешь все, чтобы доставить ему удовольствие.
   – О, я так не думаю, муж! Мне кажется, жена плантатора имеет другие... задачи. И они требуют ее внимания дни напролет. – Дейн уже почти приблизилась к двери. – Так что, если вы меня из...
   Флинт прыгнул на нее как лев, схватил за рубашку и подтащил к кровати. Увы, при этом рубашка порвалась. Поднос со звоном упал на пол, и Дейн почувствовала на теле жаркие мужские ладони. Мгновение – и она оказалась в постели.
   – Жена плантатора должна исполнять свой долг, – прошептал Флинт ей на ухо тоном заправского соблазнителя. Он избавлял жену от остатков ночной рубашки.
   – Исполнять долг? Долг? Родить тебе сыновей, чтобы ты мог найти в Новом Орлеане потаскуху и с ней утолять свою похоть? О нет, муж, это не по мне! Ты получил Монтелет, но сыновей у тебя не будет... со мной. Хочешь, пусть тебе любовница их рожает...
   – У меня есть любовница, – прорычал Флинт, грубо подмяв Дейн под себя.
   – О нет, у тебя есть жена. – Она задыхалась, отталкивая его, упираясь ладонями в его волосатую грудь.
   – У меня есть, – он вот-вот накроет ее губы своими, – Изабель, чтобы согревала мою постель и любовница, – он лизнул ее в губы, – чтобы возбуждала меня... – Он просунул язык между губами и начал исследовать ее язык.
   Дейн попыталась возразить, но почувствовала, как кончик его языка вторгся в ее рот, после чего предательское тело едва не растаяло от потрясающей комбинации: нежная сладость влажного языка и гранитная твердость орудия его страсти.
   Рот ее открылся ему навстречу, и руки сжались в кулаки. Она уже не знала, хочет ли оттолкнуть его или боится дотронуться до его груди, чтобы не сдаться окончательно.
   Поцелуи Флинта унесли ее в состояние полусна, сладкого, греховного забытья, где все, кроме собственных ощущений, теряло смысл.
   Хрупкая – она ощущала себя такой хрупкой по сравнению с ним, с напором его желания. Она чувствовала то, что должна чувствовать жена: чувство долга обязывало ее покориться, но девичья честь призывала сопротивляться всякому проявлению похоти.
   Она потерялась между невыносимым желанием и презрением к себе за то, что у нее не хватает воли к сопротивлению.
   Между тем тело уже давно успело предать ее. Оно жаждало поцелуев Флинта и реагировало соответственно, в то время как мозг лихорадочно искал отговорки, способные отсрочить полную капитуляцию на возможно более длительный срок.
   «Ну что же, пусть будет так, мне ни к чему отвечать. Я могу исполнять свой долг, как положено жене... И это послужит ему уроком. Он ожидал найти в постели страстную и искушенную Изабель, а нашел девственную жену».
   Вот и найден выход. Дейн почувствовала, что Флинт раздвинул ее ноги, приподнял, и тихо застонала, почувствовав, как он входит в нее.
   Он толкал и прекращал движения. Снова и снова, пока не довел ее до неистовства, и лишь затем овладел ею до самой глубины.
   Он сжимал в ладонях ее лицо и целовал в губы. Дейн казалось, что она больше не выдержит, но, когда он повел ее к заключительной стадии, к вершине наслаждения, она поймала себя на том, что сопротивляется удовольствию, что старается вести себя так, как положено послушной своему долгу жене...
   – Черт возьми, черт возьми!
   Потом была тишина, леденящее молчание, и Флинт смотрел прямо в голубые глаза жены. С их триумфальным выражением. Смотрел так зло, что она понимала – лучше ей ни слова не говорить.
   – Такая послушная, совестливая, услужливая супруга, – прорычал он. – Такая податливая, такая... такая лгунья, черт возьми!
   Вот этого она никак не ожидала услышать.
   – Что? – Дейн чуть не подпрыгнула. – Чего еще ты ожидал от жены, ты, ублюдок? Ты женился на мне из-за денег, запер меня, украл мою одежду, превратил меня в вещь. А мне, мне что остается? Я буду играть свою роль до конца – у вещей нет чувств, они не умеют играть в игры и управлять плантацией. Они просто неодушевленные предметы, которые можно продавать, покупать и выставлять напоказ. И вот я перед тобой – тряпичная кукла с руками, ногами и телом, которое ты можешь согнуть так и эдак – как тебе вздумается, мой муж, и делать с ним все, что тебе угодно.
   О Господи, она слышала, как Флинт прорычал что-то невнятное. Она думала, он ее ударит. Глаза его были как горящие уголья.
   – Вещь, говоришь? – прошипел он, скатившись с нее без особых церемоний. – Сейчас посмотрим.
   Флинт раскинул ее дрожащие ноги.
   – Нет, – застонала Дейн, когда пальцы его коснулись ее вибрирующего центра.
   – Нет? Но ведь куклы не умеют говорить. Куклы не могут иметь свое мнение и требовать ничего не могут. Вещь не может стонать от удовольствия, – добавил он, когда она, вопреки собственной воле, застонала и раскинула ноги пошире. – Ты создана быть любовницей, Изабель. Создана для меня. Ты навсегда моя, – шептал он, чувствуя, как реагирует на ласку ее тело. – Моя сладкая, моя...
   Он все время повторял это и чувствовал, как ее гнев мешался с острейшей потребностью в том, что он делал, и эта смесь выливалась в то, что, подняв бедра навстречу его проворным, опытным пальцам, Дейн толкала себя ему навстречу, и так до тех пор, пока ощущения не стали подобны громадному пульсирующему горячему шару, который, не в силах больше вместить в себя всю меру наслаждения, взорвался, отбросив ее в сверкающий мир чистого наслаждения.
   Да, она навеки его.
   Но она скорее умрет, чем признается в этом.

Глава 12

   Он оставил ее одну в запертой комнате. На сей раз вообще без всякой одежды, поскольку ночная рубашка оказалась изодранной в клочья, а платье так и не нашлось.
   Но ведь не может быть, чтобы отец не побеспокоился о том, чтобы сундук с вещами дочери доставили из Нового Орлеана. Когда это произойдет – лишь вопрос времени.
   А между тем Оливия наверняка ее хватится, а может, и Питер решит заглянуть, и Флинт Ратледж будет вынужден позаботиться о том, чтобы его жена во что-то оделась.
   «Муж обязан покупать жене платья», – говорила себе Дейн, когда, сорвав с кровати простыню, завернулась в нее, как в римскую тогу.
   Получилось весьма удобное платье – легкое и не сковывающее движений. Ей ничего не оставалось, кроме как, пододвинув стул к окну, дышать воздухом. Выйти из комнаты она все равно не могла. Надо было лишь заставить себя не думать о муже.
   Но, увы, Дейн больше не о чем было думать, вернее, все ее мысли так или иначе обращались к замужеству.
   Хотелось, чтобы после обеда к ней заглянул Питер и они могли бы обсудить дальнейшие планы.
   Дейн пошлет ему записку – попросит прислать Боя, чтобы она могла тренировать его в Бонтере, подготовить к скачкам, которые состоятся осенью в Сент-Франсисвилле.
   Питер будет здесь осенью?
   Праксин принесла ленч. Дверь в комнату распахнул для нее Тул, оставшись невозмутимо ждать в вестибюле, пока служанка поставит на столик поднос и удалится.
   Невозможно поверить: ее муж действительно вознамерился держать супругу в этой комнате, как непослушного ребенка.
   Муж...
   Дейн подняла салфетку корзинки со свежими булочками. Помимо хлеба ей принесли маленькую тарелку супа. Горячий суп – повторение утреннего урока унижения.
   Хлеб и вода для узницы – именно так. Ей хотелось швырнуть этот скудный обед в лицо Флинту, но вместо этого она съела все, до последней капли. Он пришел к ней ближе к вечеру, разгоряченный и пропотевший – прямо с полей. Вошел и сорвал с себя одежду.
   – Я вижу, послушная жена ожидает меня, – ехидно заметил Флинт, протянул руки к простыне и сорвал ее с Дейн. – Послушная жена не прячет себя от мужа. Твое предназначение – постоянно ждать меня и быть готовой встретить так же, как я всегда готов быть с тобой, нагой и жадный до твоего тела.
   И он действительно желал ее – грубая рабочая одежда не могла скрыть его сильнейшего возбуждения.
   Флинт отнес Дейн на кровать без церемоний, ибо она уже была готова. Возбуждена его желанием и стремлением обладать ею грубо и жадно.
   Дейн не думала. Она не знала, хотела ли сама того же, чего хотел он – быстрого и жадного соития, от которого у обоих захватило дух и которое, несмотря на то что оба достигли оргазма, оставило их обоих желать большего.
   Она не знала, отчего ей так полюбится этот его запах, прикосновение мускулистого тела, напряженного после тяжких трудов в поле, его возбуждение, вызванное скорее не похотью, а жизненной силой.
   Но она еще так многого не знала.
   – Послушная жена будет ждать меня здесь, в постели, и у нее не должно быть никаких мыслей, кроме мечты о том, чтобы муж, вернувшись, вновь овладел ею. А он, в свою очередь, будет думать о ее теле, готовом принять его в тот миг, как он войдет к ней. Он живет ради этого мига, жена, и он весь день пребывает в состоянии возбуждения, зная, что его нагая и страстная жена ждет его возвращения.
   Дейн почувствовала, как у нее перехватило дыхание, и тело, еще не остывшее после страстного совокупления, разгоряченное его дерзкими словами, томно потянулось. Она будто упрашивала его остаться.
   Но Дейн была прирожденной искусительницей. Тело ее само знало, что делать, чтобы привлечь мужчину. Он уже был наполовину одет, но она шевельнула бедрами так, что он снова захотел ее. Он видел по ее глазам, что одного раза ей мало, что она тоже возбуждена.
   Флинт закончил одеваться и провел своей большой жаркой ладонью по ее телу.
   Затем он оставил ее, не забыв запереть за собой дверь.
   Дейн еще долго оставалась в постели, чувствуя, как токи желания прокатываются по телу и жара и запах укутывают ее в тончайшие покрывала.
   Вот каково это – быть рабыней ощущений. Собственное нагое тело позволяло ей пировать, наслаждаться тем, что оно способно было чувствовать и какие чувства вызывать, какой хаос оно могло посеять в сердце мужчины, который возжелал ее.
   В этом была ее сила, и он, понимая это, запер ее, чтобы никто, кроме его самого, не мог видеть и обладать ею. Флинт пожелал смести все барьеры между своим эротическим желанием и собой. Он жаждал ее каждую минуту, и он не хотел, чтобы хоть что-то мешало осуществлению его желания.
   Флинт хотел Дейн, томящуюся в страстном ожидании, нагую, исполненную желания получить то, что мог дать ей только он. Одна, вдалеке от всех, Дейн не испытывала потребности в том, чтобы прикрывать чем-то свое тело, и сама нагота действовала на нее возбуждающе. Тем более что нагая она не могла не думать о нем, о том миге, когда он придет к ней снова.
   Тело ее вновь и вновь переживало полученное удовольствие, словно существовало отдельно. Его поцелуи, эротические ласки, плоть...
   Тело Дейн истекало соками, оно желало вобрать в себя каждый дюйм его...
   Такая сила! Сила и власть Изабель!
   Та власть, которую она считала потерянной, когда он взял ее в жены... ибо неужели он мог захотеть взять в жены Изабель?
   Дейн провела ладонями по своему гибкому, влажному от жары телу.
   А чего хотела она?
   Дейн хотела того, чего желала живущая в ней Изабель: его нагого в постели с ней, прямо сейчас!
   Она хотела...
   Дверь открылась...
   Флинт стоял на пороге. Голый и желающий ее. Его черные блестящие глаза пировали, рассматривая жену, лежавшую перед ним в постели и переполненную желанием.
   Дейн обернулась. Глаза ее сузились, и она улыбнулась как женщина, которая знала о нем все и знала, что ему не устоять. Дейн была в точности такой, какой он ее себе представлял: нагое тело ее чуть дрожало от возбуждения, и думала она лишь о нем и о том, как он станет любить ее тогда, когда явится, чтобы заявить свои права на нее.
   Флинт закрыл за собой дверь.
   Воздух сгустился.
   Дейн не могла шевелиться. Просто лежала и смотрела.
   И Флинт не хотел двигаться: просто стоял и смотрел, как будто взглядом мог навечно продлить их союз. Она знала это и не могла отвести взгляда от его могучего естества. Она томно потянулась, раскинула ноги, открываясь для него.
   Флинт почувствовал острый ток желания, но не шевельнулся. Дейн заерзала под его горячим взглядом, тело ее звенело от возбуждения, соски набухли.
   Флинт словно окаменел.
   Она пробежала ладонями по своему телу, чувствуя то, что мог бы чувствовать он, лаская ее, как тому положено быть. Она видела очевидный эффект своих действий, проявляющийся в эрекции Флинта, но он не шевелился.
   – Муж, – хриплым от желания голосом проговорила она, – ты тверд как гранит и выглядишь готовым...
   – Еще недостаточно тверд, жена, и еще не готов. Еще не готов...
   Она сдавленно застонала.
   – И я буду смотреть на тебя голую столько, сколько захочу, жена...
   – Я... Власть.
   Ее нагое тело обладало властью – ему все было мало... Да! Да...
   Дейн шевельнула бедрами и прогнула спину. Она чувствовала, что в его глазах она само совершенство – ее гибкое тело, заостренные твердые соски, форма груди, темный треугольник между ног, зовущий узнать тайну вновь и вновь...
   Если он никак не может насытиться видом ее женственного тела, то сколько в нем силы, какая в нем власть...
   – Муж, ты так удивительно тверд...
   – Я оставался тверд все время, пока был без тебя. Когда я тебя покинул, стоило мне подумать о тебе, и я снова становился твердым и горячим...
   – Мне нравится, что я могу делать это для тебя, – прошептала Дейн, протягивая руку. Такая власть. Такая чудесная власть... – Ты знаешь, что делаешь со мной?
   – Почему бы тебе не сказать мне об этом... жена?..
   – Я хочу тебя в себе прямо сейчас. Хочу почувствовать каждый твой дюйм, хочу быть нагой и готовой для тебя постоянно... Каждый раз, как я думаю о тебе, то хочу тебя. Мое тело нуждается в тебе. Позволь мне прийти к тебе, позволь...
   Дейн сошла с кровати и пошла к Флинту, покачивая бедрами. Она остановилась в дюйме от него, и орудие его страсти железным стержнем встало между ними. Соски ее касались волосков на его груди.
   – Позволь мне, – прошептала она голосом, дрожащим от еле сдерживаемого возбуждения. Так близко... Так томительно близко...
   – Позволь мне, – выдохнул он, и она почувствовала его жаркие горячие ладони у себя на плечах.
   Дейн подставила ему рот для поцелуя. Ладони его медленно заскользили вниз, накрыли грудь, большие пальцы ласкали возбужденные соски, и все это время он не отрывался от ее рта... Руки его сомкнулись у Дейн на талии. Вот они ласкают бедра, поглаживают тугие ягодицы, сжимают их...
   Затем Флинт приподнял ее. Дейн согнула колени, прижавшись ногами к его бедрам, и обвила его руками, давая возможность войти в нее.
   Он опускал ее медленно, дюйм за дюймом, пока она не охватила его целиком.
   – Ты хочешь этого? – застонал он, прижимая се к стене спиной, чтобы иметь возможность двигаться.
   – Я люблю это, – прошептала она у его губ. – Я чувствую тебя всего. Я хочу тебя.
   Он накрыл ее рот поцелуем.
   – Ты этого хочешь? – Флинт вошел в нее еще глубже, еще туже.
   – Я хочу тебя как угодно, – прошептала Дейн, подставляя ему губы.
   – Изабель, – пробормотал он, сжимая ее ягодицы и методически толкая себя внутрь.
   – Изабель любит твои поцелуи, – прошептала она и открыла рот пошире, вбирая его язык.
   То был еще один облик рая. Его поцелуи, сильные руки, сжимающие ягодицы, то, как он входил в нее словно поршень.
   Дейн чувствовала его прикосновения, ей хотелось почувствовать то, что чувствует он, и узнать то, что знал он. Его ритм сровнялся с ритмом ее пульса, и та скользкая стеклянная гора, по которой она взбиралась, вдруг рассыпалась на обломки. Наслаждение растеклось по телу.
   Его разрядка пришла на мгновение позже. Опустошающая, полная, полнее не бывает...
   И тогда Флинт отнес жену на кровать. Она легла, уткнувшись лицом в его плечо, обвив ногами, не желая выпускать из себя.
   Дейн проснулась не сразу, а проснувшись, поняла, что лежит на животе, что пальцы ее ухватились за жесткие густые волосы у его корня. Муж был рядом, и его ладонь поглаживала ее ягодицы.
   Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Флинт лежал на спине, раскинувшись, выставив, словно для обозрения, готовый к любви орган. Рука его продолжала двигаться, дразня, пробуждая ото сна.
   Изабель так легко соблазнить. Дейн шевельнула бедрами, приглашая мужа к дальнейшим исследованиям, и он внял приглашению, лаская ее именно там, где ей больше всего этого хотелось.
   Вот там, как раз там...
   Дейн застонала, поощряя его к дальнейшим действиям. Его пальцы скользнули в самый центр ее существа, влажный и готовый к любви.
   – Я не могу удержаться от того, чтобы тебя не трогать...
   – Я не хочу, чтобы ты... – прошептала она, и его пальцы скользнули глубже.
   Он не убирал руки, занимая такое положение, чтобы войти в нее сзади.
   – Я хочу тебя сейчас...
   – Ты хочешь меня? – Изабель любит поиграть, она знает свою власть. Она вообще все знает.
   – Я слишком сильно хочу тебя...