В парке неподалеку симпатичный парень лет двадцати выгуливал роскошного южака. К снежно-белым мохнатым псам Мастер относился с опаской. Поговаривали, что у южаков случаются крайне неприятные закидоны, по сравнению с которыми гнусные выходки кавказов — детский сад. Но этот южак оказался на редкость воспитанный. Что, правда, не помешало ему заставить Мастера понервничать. Завидев пухленькую блондиночку, кавалер бросился к ней с такой прытью, что Карма, опешив, на шаг отступила, а Мастер принял жест поклонения за атаку. Выручил опыт собачника. Мастер уже прыгнул было вперед, готовый защитить барышню, но буквально за долю секунды до контакта остановился. Южак — неглупый! — тоже притормозил. Карма очнулась, и между животными завязалось интенсивное обнюхивание. Тут из кустов возник хозяин южака и с ходу расположил к себе Мастера, заявив снизу вверх:
— Спасибо, что не тронули моего дурака.
Мастер от такого комплимента мгновенно растаял. «Ничего, все нормально. Я, правда, не очень понимаю в южнорусских, но элитную собаку видно издали. А выставочные экземпляры, насколько мне известно, очень дисциплинированны. И потом, я заметил в последний момент, что ваш красавец как-то очень весело подпрыгивает на бегу. В атаку так не ходят. Ну вот, видите… А моя-то, моя! Карма, солнышко, будь поскромнее. Он сейчас так возбудится, что придется его увести».
Однако южак не слишком возбудился. С Кармой так уже бывало — взрослые и серьезные псы, давно «развязанные» и знающие, что к чему, принимались обхаживать ее с рыцарским трепетом. Разве что подарков не дарили. За исключением периодов, когда Карма «текла». Но она, видимо, берегла себя для любимого хозяина, и пытающимся запрыгнуть на нее кобелям обычно приходилось несладко. Только однажды она всерьез задумалась, не уступить ли домогательствам сенбернара-переростка. Возможно, он показался Карме еще привлекательнее, чем Мастер. Или она решила Мастера наказать за то, что тот никак не соблазняется ее прелестями. А может, сказался напор — сенбернарище тянул больше чем на сто кило, на Мастера посмотрел как на пустое место, а Карму облапил, толком даже не обнюхав. Мастер понял, что положение безвыходное — в драке он не победит, — и вытащил пистолет. Тут, оглушительно матерясь, прибежал человек с фигурой штангиста. Он запросто снял динозавра с бедной девочки, обозвал Мастера мудаком, а Карму рыжей блядью и пинками угнал чудовище домой. Мастер убрал пистолет и долго отряхивал с Кармы липкие слюни кавалера. Потом они пошли за пивом, и Мастер всю дорогу переживал из-за того, как он перед Кармой виноват. Так вышло, что он купил ее за месяц до приглашения в Школу. Тогда ему и в голову не приходило, что Карме суждено вырасти охотницей на зомби, а значит — умереть девственницей. Собаку, работающую в Школе, оказалось сложно выводить из игры даже на периоды течки. Ну, это-то делать приходилось, а вот о беременности и выкармливании щенков нечего было и думать.
Слава богу, южак с ходу воспылал к Карме чистым и возвышенным чувством. Поэтому зверье просто начало резвиться, носясь кругами вокруг людей, которые расслабленно закурили и повели светскую беседу. Оказалось, что парень с южаком живет ни больше ни меньше через стенку. Мастер у дома выводил Карму ненадолго — она основательно нагуливалась на школьной тренировочной площадке, да и работала на относительно свежем воздухе. Ничего удивительного, что парочка из соседнего подъезда раньше не попадалась им навстречу.
И еще менее удивительно было то, что Игорь, парень с южаком, с тех пор всегда старался оказаться на улице одновременно с Мастером. Его тянуло как магнитом к загадочному человеку с красивой кавказкой. Может быть, привлекла внутренняя сила, которая нет-нет да и проглядывала в этой импозантной паре. А может, просто нравилось на них смотреть. Они производили впечатление. Вот идет Мастер — крепкий мужчина с очень приятным, только каким-то слишком уж отстраненным лицом. Так просто с ним не заговоришь. Вдобавок он непонятным образом выглядит значительно крупнее, чем есть на самом деле, отчего входить с ним в контакт совсем не хочется. Руки у Мастера в карманах, сбоку под пояс заправлен сложенный вчетверо поводок. Он свисает из-под куртки так, что стоит Мастеру опустить руку — и карабин ляжет прямо в ладонь. А для кого поводок-то? Ой! В двух метрах позади топает мощная собака роскошного песочного цвета, изредка отвлекаясь на особенно интересные запахи. Иногда Мастер останавливается — когда согласен, что запах интересный. Иногда нет — и зверюга быстренько его догоняет. Когда нужно перейти дорогу, Мастер щелкает языком, хлопает себя по бедру — и собака мгновенно подбирается к ноге. На вас она обратит внимание, только если вы целенаправленно подойдете к Мастеру вплотную, — и тогда она вдруг окажется между ним и вами. Еще она может зарычать, если вам вздумается ее погладить, и тогда вы быстренько отдернете руку. Хотя известен случай, когда к Карме бросился обниматься ребенок, а Мастер этот момент позорно зевнул. Когда он обернулся, несчастное животное, боясь лишний раз дыхнуть, выпученными глазами умоляло о спасении. Человеческий детеныш висел у него на шее и радостно пищал: «Собачка чау-чау, собачка чау-чау!»
— Это не чау-чау, — холодно сказал Мастер, не двигаясь с места. — Это кавказская овчарка. Отпусти ее, пожалуйста.
— Я же тебе говорила, что это не чау-чау! — сказала, подходя, симпатичная мама лет двадцати пяти, дорого и безвкусно одетая. — Извините, молодой человек, — бросила она небрежно, отдирая ребенка от собаки. Карма, казалось, сейчас упадет в обморок от пережитого стресса. Опустив хвост, она нетвердой походкой отползала к хозяину.
— Очень красивая у вас собака, — заметила мамаша, стоически не обращая внимания на возмущенный писк детеныша, у которого отняли игрушку. — Прямо как игрушка. И добрая. А что, она вообще не кусается?
— Она смертельно опасна, — гордо сообщил Мастер.
— Никогда таких не видела, — сказала мамаша, недоверчиво глядя на Карму. Смертельно опасное животное жалось к хозяйской ноге, судорожно хватая пастью воздух, и по-прежнему не задирало хвоста.
— На них мода уже прошла, — светским тоном объяснил Мастер, суя Карме под нос кусочек «пищевого подкрепления» — дорогого импортного собачьего лакомства. Собака чуть оживилась и мягко, одними губами приняла заслуженную награду. — И потом, это довольно редкий для Москвы тип кавказца — горный. Тут все больше степные, голенастые такие, высокие. Поэтому дети, бывает, ошибаются. Им ведь нравятся чау, плюшевые мишки. Только я бы вам советовал и к настоящим чау-чау близко не подходить.
— Хай! — поздоровались сзади голосом Игоря, и к Карме подлетел здороваться симпатяга Беллью.
— Салют, — сказал Мастер, оборачиваясь.
— Ой, страшила какая… — пробормотала мамочка, вновь оттаскивая ребенка и давая поспешно задний ход. — Ну, извините еще раз, молодой человек…
Мастер церемонно поклонился ей вслед.
— Вот так-то, — заключил он, в двух словах описав Игорю ситуацию. Тот завистливо рассматривал Карму, которая уже очухалась и вместе с Беллью, радостно лая, гнала от куста к кусту низко летящую ворону. Хвост у Кармы снова торчал кверху, победно развеваясь. — Ты вот меня спросишь, почему я ей не сказал, что с такого ребенка глаз нельзя спускать, если вблизи собаки…
— И спрошу.
— А потому что без толку. — Мастер с усилием провел ладонью по глазам. — Эта девица по жизни ни на что не годна — просто еще один потенциальный труп. Она сначала делает, а потом думает. И из ребенка вырастит такое же, как сама, пушечное мясо. Тупое, упертое, самовлюбленное, бескультурное пушечное мясо. Совершенно бесстрашное, потому что ему ума не хватит понять, что такое боль и какова истинная ценность жизни. И поэтому — запросто способное убить… Всегда уверенное в своей правоте… Считающее, что если чего-то не может быть никогда, то этого никогда быть не может…
— О чем ты? — спросил Игорь почти шепотом. Ему вдруг стало не по себе. Нормальная реакция человека, к которому Мастер повернулся своим больным местом. Только охотники знали, что Мастер так остро переживает отвлеченные, казалось бы, проблемы. А для него это было нормально, потому что, как наложить лубок на сломанную лапу, — это он знал, а как сделать тупой разум острым — нет.
Всегда его волновали только те вопросы, на которые он не знал ответов. Именно поэтому умный Генерал в свое время обещал уйти в отставку, если руководство Проекта утвердит Мастера старшим Школы. «Или я ему эти глаза его проклятые выколю!» — пообещал Генерал. Но Мастеру не нашлось альтернативы, и Генералу приказали справиться с эмоциями. Некоторое время Генералу казалось, что он справляется — и с эмоциями, и с Мастером. Потом выяснилось, что это Мастер справился с Генералом. Сменить Генерала было глупо — пропал бы опытнейший менеджер. А сменить Мастера было страшно — он всего за год командования так гениально развалил Школу, что держалась она только на одном — самом Мастере. Убери его — и охотники могут повернуть оружие против тех, кто их породил. Такого развития событий не предполагал ни один из аналитиков Проекта. Выдвигая Мастера, они особенно рассчитывали на то, что его невозможно зомбировать, а значит, Школа всегда будет именно в его руках. И, манипулируя Мастером, именно Проект всегда будет контролировать Школу. Никто третий — ни тварь, ни сенс — не сможет незаметно овладеть Школой, покопавшись в голове старшего охотника. Старательно изучив файл Мастера, разработчики так и не додумались, что этим третьим может стать он сам. Как и все сотрудники Проекта, они просто не в состоянии были такое себе представить. Выступить против этой махины мог только самоубийца. Проекту не сопротивляются. Проект — это жизнь. Кто бы мог подумать, что Мастеру жить надоест… Но он еще и так все повернул, что просто взять и убить его стало невозможно. Ничего специально не планируя, опираясь только на интуицию — что было доказано, — он стал проблемой, на решение которой нужно было положить несколько лет.
Впервые за историю Проекта возникла глупейшая ситуация. До этого Проект прошел сквозь все политические и экономические кризисы почти без потерь. А теперь элементарный сбой в кадровой работе поставил под вопрос надежность подразделения, допущенного к топ-секретной тематике. Один-единственный человек оказался той самой каплей бензина, сделавшей концентрацию паров взрывоопасной. И именно ему нельзя было в случае чего стереть память. Он мог только умереть.
Но сначала он должен был собственными руками вырастить себе полноценную замену.
Он мог это сделать. Сам того не желая, он перекраивал под себя любого, кто ему действительно нравился и кому нравился он сам.
Бессознательно, невольно люди копировали Мастера в самом главном — подходе к решению вопросов. Он заражал спокойствием, близким к пофигизму. Заражал потому, наверное, что в этом он был настоящий мужчина — просто герой экрана. Умение держать себя в руках было самым ярким его мужским качеством. А самым незаметным — умение обходить любое противодействие, делать все по-своему. Да так, что оппоненты разевают рты и матерятся лишь тогда, когда поворачивать оглобли уже поздно.
В остальном Мастер мог быть плох — и частенько бывал. Пижон, трепло, зануда, нытик — таким его в Школе тоже знали. Но только в Школе. Поэтому на Игоря Мастер своим внезапным откровением произвел впечатление просто неизгладимое. Игорь решил, что ему приоткрыли душу. А Мастер всего лишь использовал спонтанный прорыв злобы, чтобы получился хороший тест, — сможет ли мальчик верно понять слова и глубоко прочувствовать эмоцию. Мастер развлекался. А мальчик влюбился в Мастера еще крепче. Зачем это Мастеру было нужно, он сам не знал — брать Игоря в Школу не имело смысла. Школа — заповедник отщепенцев. Из нее уходят либо под землю, либо в отставку, то есть на менее опасную работу в секторе прикрытия. Но ты все равно остаешься в Проекте. Воли тебе не видать. Зачем такая кабала тому, у кого все в жизни гладко? А у мальчика было именно так. Папа, мама, собака, институт — стандартный набор респектабельного молодого человека.
Было — да сплыло. За окном валил снег. «Старик, умоляю, выведи до кучи и моего крокодила — хоть на пять минут». — «Что такое, заболел?» — «В натуре помираю, отравился чем-то». — «Это ты несвежей водки попил». — «Да если бы!» — «Ладно, сейчас зайдем, только вечером я работаю, так что…» — «Да вечером он уже на даче будет, предки едут на выходные, заберут с собой. Я, как оклемаюсь, тоже к ним рвану…» — «Ну, хорошо. Только ты ему внушение сделай». Какое там внушение… С Кармой и Мастером Беллью был готов топать если и не на край света, то во двор — точно. Крокодилы чудесно побегали и даже чуть не поймали какую-то примороженную ворону, которая потом долго выкрикивала им вслед свои вороньи непристойности с безопасной высоты. Мастер завел машину, включил печку и загнал Карму на заднее сиденье. И, молясь, чтобы под ноги не попалась немецкая овчарка с шестого этажа, повел Беллью домой. Он уже привык к этому красивому псу и все боролся с желанием его погладить. Негоже гладить чужую собаку. И бить негоже. И любовь, и злобу выказывать собаке может только хозяин. Неважно, что это за собака — южак или болонка. Мастер поднимался с Беллью в лифте и вспоминал историю, прославившую Игоря на всю Москву. Как-то к парню на улице подошла тетка с болонкой и спросила: «Простите, молодой человек, а что это у вас за порода?» Игорь, предусмотрительно взявший Беллью за ошейник, среагировал мгновенно: «Как это? Болонка, конечно!» Бабушка обомлела. «Да вы свою, наверное, кормите неправильно! — заявил Игорь. — Вот, смотрите, что делает грамотное питание!» Тут Беллью чихнул, и тетка с болонкой испарились. Эту историю Мастер слышал потом не раз от собачников, живших в разных концах города. В качестве автора хохмы всегда фигурировал некий мужик из соседнего подъезда. Мастер стоически держался, чтобы не выдать этот чудесный анекдот в Школе, — и дождался результата. Очередную версию ему, сотрясаясь от хохота, пересказал Крюгер, назвавшись очевидцем и сославшись на «чувака с южаком из соседнего дома». Тут уж Мастер не выдержал и на Крюгера наехал, оперируя терминами «как не стыдно врать», «есть же предел» и «ты же взрослый, в конце концов». Посрамленный Крюгер ответил, что не стыдно, предела нет и он еще даже не половозрелый. «Никогда я вас, людей, не пойму!» — искренне сказал Мастер, отвернулся и пошел. Тут аналитика проняло. Вспомнив, какая у Крюгера была сконфуженная физиономия, Мастер расхохотался. Именно так, смеясь, он и вручил бледно-зеленому Игорю поводок. «Историю с болонкой вспомнил», — объяснил Мастер. «А-а! — слабым голосом сказал Игорь. — Мы еще и не так можем… Спасибо!» — «Не за что. Заходите еще». На прощанье Мастер щелкнул Беллью по кончику хвоста. И больше его никогда не видел.
Груженный под завязку трейлер спихнул машину с Беллью и родителями Игоря в придорожную канаву всего за полкилометра от поворота на Видное. Они уже тормозили, шли в своем ряду, дело было на подъеме — вообще непонятно, как такое могло получиться. Во всяком случае, водитель трейлера ничего толком объяснить не сумел, только причитал и трясся. А они летели через крышу — не раз и не два, — и им, наверное, было даже не больно.
И было не больно Карме. И совсем не больно Мастеру — просто обидно, что люди уходят. Он успел рассмотреть вскользь родителей Игоря, определил их для себя как «пушечное мясо» и переживал их смерть в чисто прикладном ключе — они унесли с собой единственное существо, которое любило Игоря поистине бескорыстно и этой любовью хранило его от всех бед. Игорь остался настолько один, насколько может быть одинок человек. И этот очаг боли за стеной начал Мастеру действовать на нервы.
Игорь звал Мастера на поминки — собиралось немало родственников и друзей, и оградить Игоря от шквала бессмысленных соболезнований мог только старший брат, которого, естественно, не было. Игорь звонил на «девять дней» — ответчик бесстрастно зафиксировал голос, полный мольбы о помощи. Потом Игорь запил. Его разнокалиберные девицы пытались его, конечно же, утешить, но что они, толком не нужные, могли сделать для совсем молодого человека, потерявшего в одночасье все… Он еще не был готов по-настоящему любить женщину. И мечтал о друге. Ему нужен был кто-то огромный, мохнатый и теплый, смертельно опасный для всех, кроме щенков, уверенно стоящий на крепких лапах, настороженно поводящий кисточками на обрубленных ушах и поднявший к небу толстый сильный хвост, рассыпающийся длинными перьями: умираю, но не сдаюсь. Мастер. Карма. И Игорь наконец устал их ждать. Пора было понять — они его тоже бросили.
Карма ввалилась к Игорю в дом через незапертую дверь, сшибая расставленные вдоль стен коридора пустые бутылки. За Кармой шел Мастер — пушистый воротник поднят, кепка надвинута на глаза. На руках Мастер держал маленькую светло-серую мохнатую собачку. У кавказов это норма — они не бывают щенками. Кавказский щенок выглядит именно маленькой собачкой. Карма присела у стола, а Мастер рукой в перчатке разгреб пузыри и стаканы, положил собачонку на освободившееся место и сказал:
— Вырастет серо-стальной. Только с ним будет одна проблема. Придется выдумать ему имя на букву «ха».
Игорь протянул дрожащую руку к щенку, а тот сунулся к этой руке и радостно прокомпостировал ее белыми-пребелыми зубищами.
Так заявил о себе Хасан, один из лучших бойцов за всю историю Школы. А через месяц Игорь успешно прошел входные тесты и был зачислен стажером в «группу Два» под именем Саймон. Когда Хасан подрос, Саймона поставили напарником к асу Петровичу. Потом эту пару год «шлифовал» Боцман. Под его руководством они достигли нужной кондиции, после чего Саймона забрал Мастер и начал готовить из него старшего группы.
К Саймону в Школе отнеслись тепло. Охотники высоко ценят в человеке чувство собственного достоинства и терпеть не могут истериков. Они уважают сильных парней, которые знают себе цену, но при этом не корчат из себя покорителей Вселенной и всех ее мисс. Короче, как назвал это Мэкс, «не рвут трансмиссию». У Саймона все задатки были соответствующие. Под присмотром Мастера он быстро отошел от пережитого стресса и чуть ли не с наслаждением нырнул в сумасшедшую охотничью жизнь.
Конечно, утрата не прошла совсем даром. Внешне это выразилось в том, что весь первый год после гибели родителей Саймон интенсивно седел. Поначалу он здорово расстраивался и втихаря оплакивал загубленную свою молодость и красоту. Но Доктор и Склифосовский в два голоса убедили его, что это не смертельно и организм у него вполне здоровый, а брюнетам седина даже к лицу. «И вообще, — заключил Склиф, кивая на проходившего в отдалении Мастера, — вот кто у нас должен быть седой как лунь». Саймон проводил влюбленными глазами пышную каштановую гриву и поинтересовался, кто такой лунь. Начали выяснять, пошли по Школе. Поставили на уши принимавшую дежурство «Четверку» и застыдили лингвиста Севу, осилившего десять лет назад целый курс филфака. Тут очень вовремя по громкой связи начал разоряться Мастер, который, оказывается, уже давно ждал Саймона в машине. К Мастеру вместе с искателями правды выбежало, горя нетерпением, еще человек десять. Тот, слегка обалдев, сказал, что точно не помнит, но, кажется, лунь — то ли филин, то ли просто сова. «А к чему это вы?» — спросил он. Зачинщики переглянулись и начали было вспоминать, с чего начался разговор, но тут в толпу врезался старший «Четверки» Винни. С высоты своих двух метров он заорал, что сейчас всем надает звездюлей, продемонстрировал Мастеру сломанный замок на ботинке и ссадину на руке, проклял дурную погоду, обматерил распущенность молодых женщин и возмутился нагноением желез под хвостом у собаки. Винни вчера перебрал на юбилее свадьбы и поругался с женой. Его вселенская ярость была настолько убедительна, что не только «группа Фо» бросилась по местам, но и Доктор со Склифом поспешили отвалить к медицинскому фургону. Доктору вдогонку Винни громогласно пожаловался на паскуду Крота, который зажал кассету с порнографией, а Склифосовскому посулил расправу, если тот опять будет «на расчистке тормозить со своей долбаной труповозкой». Грозно развернувшись в поисках очередной жертвы, Винни обнаружил, что все уже попрятались, кроме Мастера и Саймона, которые его восхищенно разглядывают.
— Как дела, «черный пояс»? — рявкнул Винни в адрес Саймона.
— Я счастлив, — просто ответил Саймон, улыбаясь от уха до уха.
— Зашибись! — обрадовался Винни. — Хоть у одной сволочи все в порядке. Когда спарринг учиним?
— Нет! — скомандовал Мастер.
— Ну чего ты?.. - в один голос обиделись восточные единоборцы.
— Вон твой спарринг-партнер топает, — показал Мастер. — Как раз подходящая весовая категория.
Винни обернулся и понуро опустил плечи. На безопасном расстоянии переминался с ноги на ногу Склифосовский, держа стволом к небу инъекционный пистолет.
— Сейчас все пройдет, — умильным голосом пообещал Склиф издали.
— Кругом одни враги, — посочувствовал Мастер, садясь за руль. Саймон уселся рядом, захлопнул дверцу и вдруг сказал:
— Ты не представляешь, как я тебе благодарен за все это, вот за все. Если бы не ты…
— Ты бы так настоящей жизни и не увидел, — заключил Мастер серьезно.
— Да… — кивнул Саймон и отвернулся, дабы скрыть нахлынувшие чувства. За окном Винни громко охнул — это Склиф впрыснул ему какую-то антипохмельную дрянь собственного производства. Мастер тронул машину навстречу раскрывающимся воротам. Он вез Саймона на собеседование в Штаб.
— Тебе идет быть взрослой, — сказал Мастер ласково, почти нараспев. Он сидел к Тане вполоборота, расслабленно откинувшись в глубоком кресле, и позвякивал льдинками в бокале, небрежно двигая его по мягкому подлокотнику. Таня устроилась на диване, поджав под себя ноги. В этой комнате просто не получалось сидеть выпрямившись. Слишком мягкое все было вокруг: освещение, мебель, подушки, игрушки… Дорогие игрушки — отличные, почти живые, копии реальных собак один к двум. И проклятье собачника — ковер с длинным ворсом.
— Взрослой?.. - рассеянно переспросила Таня, ставя бокал на журнальный столик и протягивая руку к сигаретам. — Может быть…
— Именно взрослой, — глядя в стену, кивнул своим мыслям Мастер. — Мы ведь тогда были дети совсем. Даже представить себе не могли, что в итоге из нас получится. Нет, я догадывался, конечно, что ты станешь еще красивее, но в тебе сейчас есть что-то гораздо большее, чем просто красота. В тебе появилось м-м… благородство зрелой женщины. Которая уже знает жизнь и понимает, чего от этой жизни хочет. Это же чудесно — еще совсем молодая и уже совсем взрослая…
— Не знаю я, чего хочу, — пробормотала Таня, закуривая и выпуская дым в потолок. — И раньше не знала, и теперь не знаю. Ни жизни не знаю, ни людей, ни себя. Занимаюсь какой-то мутью… А что мы были дети — это тебе сейчас легко говорить. Вот уж кто себя не считал ребенком…
— Зато теперь не рискну сказать, что я большой. Ну, посмотри на меня! Похож я на взрослого?
— Похож, — кивнула Таня. — Теперь похож. Уже совсем взрослый и еще совсем молодой. И красивый.
— И на том спасибо, — вздохнул Мастер и отхлебнул из бокала изрядный глоток.
— Кончай себя убеждать в том, что все правильно. Мы действительно правильно сделали, что разошлись. Сколько можно казниться?
— Да сколько угодно… Я головой понимаю, что нам вместе больше нельзя было. А сердцем — жалко.
— Значит, не забыл?
— Все помню. Каждое слово, каждый жест. А Чучу помнишь?
— Ой, не надо…
Мастер вздохнул, отставил стакан, пересел к Тане на диван и обнял ее. Таня положила голову ему на плечо. «До чего же с ним спокойно… Раньше так не было. Жаль. Вот что остается от настоящего чувства, когда его совместными усилиями похоронят, — хотя бы возможность сожалеть. И никуда не деться от желания сесть рядом, прикоснуться к человеку, с которым когда-то была такая безумно яркая близость… Мы ведь через год после разрыва случайно встретились — и чуть ли не со слезами бросились друг к другу. И не расставались… аж целых два дня. Поплакались в жилетку, предались воспоминаниям, согласились, что все правильно, полюбились-разбежались. Еще через два года пересеклись — на день. С тем же результатом — душу отвели. И ведь ни с кем так не поговоришь, никто тебя так глубоко не поймет… Да, теперь с ним спокойно. Может, потому, что я перестала от него требовать невозможного? Или я просто научилась его правильно видеть. Вот такого, какой он есть. Красивый, сильный, надежный. Злобный, своевольный, высокомерный. Как он говорил всегда… «И еще у меня есть кавказская овчарка». Интересно — он никогда не заводил кобелей. Очень характерная черта — кобеля ведь даже дома приходится время от времени обламывать. А он не терпит конфликтов в доме. Надо же, ковер… Как он раньше эти ковры ненавидел! Шерсть из них вычесывать, это же застрелиться можно. А я ковры всегда любила. И здоровья хватало заставить любимого человека щеточкой поработать, раз пылесос не берет. И что? Теперь мне подари самый лучший ковер — не возьму. А у него вон с каким ворсом… И квартира ухожена. Не до блеска, но с тем, что было, не сравнить. Разве что бокалы из прошлой жизни — не бокалы, а стаканы.
— Спасибо, что не тронули моего дурака.
Мастер от такого комплимента мгновенно растаял. «Ничего, все нормально. Я, правда, не очень понимаю в южнорусских, но элитную собаку видно издали. А выставочные экземпляры, насколько мне известно, очень дисциплинированны. И потом, я заметил в последний момент, что ваш красавец как-то очень весело подпрыгивает на бегу. В атаку так не ходят. Ну вот, видите… А моя-то, моя! Карма, солнышко, будь поскромнее. Он сейчас так возбудится, что придется его увести».
Однако южак не слишком возбудился. С Кармой так уже бывало — взрослые и серьезные псы, давно «развязанные» и знающие, что к чему, принимались обхаживать ее с рыцарским трепетом. Разве что подарков не дарили. За исключением периодов, когда Карма «текла». Но она, видимо, берегла себя для любимого хозяина, и пытающимся запрыгнуть на нее кобелям обычно приходилось несладко. Только однажды она всерьез задумалась, не уступить ли домогательствам сенбернара-переростка. Возможно, он показался Карме еще привлекательнее, чем Мастер. Или она решила Мастера наказать за то, что тот никак не соблазняется ее прелестями. А может, сказался напор — сенбернарище тянул больше чем на сто кило, на Мастера посмотрел как на пустое место, а Карму облапил, толком даже не обнюхав. Мастер понял, что положение безвыходное — в драке он не победит, — и вытащил пистолет. Тут, оглушительно матерясь, прибежал человек с фигурой штангиста. Он запросто снял динозавра с бедной девочки, обозвал Мастера мудаком, а Карму рыжей блядью и пинками угнал чудовище домой. Мастер убрал пистолет и долго отряхивал с Кармы липкие слюни кавалера. Потом они пошли за пивом, и Мастер всю дорогу переживал из-за того, как он перед Кармой виноват. Так вышло, что он купил ее за месяц до приглашения в Школу. Тогда ему и в голову не приходило, что Карме суждено вырасти охотницей на зомби, а значит — умереть девственницей. Собаку, работающую в Школе, оказалось сложно выводить из игры даже на периоды течки. Ну, это-то делать приходилось, а вот о беременности и выкармливании щенков нечего было и думать.
Слава богу, южак с ходу воспылал к Карме чистым и возвышенным чувством. Поэтому зверье просто начало резвиться, носясь кругами вокруг людей, которые расслабленно закурили и повели светскую беседу. Оказалось, что парень с южаком живет ни больше ни меньше через стенку. Мастер у дома выводил Карму ненадолго — она основательно нагуливалась на школьной тренировочной площадке, да и работала на относительно свежем воздухе. Ничего удивительного, что парочка из соседнего подъезда раньше не попадалась им навстречу.
И еще менее удивительно было то, что Игорь, парень с южаком, с тех пор всегда старался оказаться на улице одновременно с Мастером. Его тянуло как магнитом к загадочному человеку с красивой кавказкой. Может быть, привлекла внутренняя сила, которая нет-нет да и проглядывала в этой импозантной паре. А может, просто нравилось на них смотреть. Они производили впечатление. Вот идет Мастер — крепкий мужчина с очень приятным, только каким-то слишком уж отстраненным лицом. Так просто с ним не заговоришь. Вдобавок он непонятным образом выглядит значительно крупнее, чем есть на самом деле, отчего входить с ним в контакт совсем не хочется. Руки у Мастера в карманах, сбоку под пояс заправлен сложенный вчетверо поводок. Он свисает из-под куртки так, что стоит Мастеру опустить руку — и карабин ляжет прямо в ладонь. А для кого поводок-то? Ой! В двух метрах позади топает мощная собака роскошного песочного цвета, изредка отвлекаясь на особенно интересные запахи. Иногда Мастер останавливается — когда согласен, что запах интересный. Иногда нет — и зверюга быстренько его догоняет. Когда нужно перейти дорогу, Мастер щелкает языком, хлопает себя по бедру — и собака мгновенно подбирается к ноге. На вас она обратит внимание, только если вы целенаправленно подойдете к Мастеру вплотную, — и тогда она вдруг окажется между ним и вами. Еще она может зарычать, если вам вздумается ее погладить, и тогда вы быстренько отдернете руку. Хотя известен случай, когда к Карме бросился обниматься ребенок, а Мастер этот момент позорно зевнул. Когда он обернулся, несчастное животное, боясь лишний раз дыхнуть, выпученными глазами умоляло о спасении. Человеческий детеныш висел у него на шее и радостно пищал: «Собачка чау-чау, собачка чау-чау!»
— Это не чау-чау, — холодно сказал Мастер, не двигаясь с места. — Это кавказская овчарка. Отпусти ее, пожалуйста.
— Я же тебе говорила, что это не чау-чау! — сказала, подходя, симпатичная мама лет двадцати пяти, дорого и безвкусно одетая. — Извините, молодой человек, — бросила она небрежно, отдирая ребенка от собаки. Карма, казалось, сейчас упадет в обморок от пережитого стресса. Опустив хвост, она нетвердой походкой отползала к хозяину.
— Очень красивая у вас собака, — заметила мамаша, стоически не обращая внимания на возмущенный писк детеныша, у которого отняли игрушку. — Прямо как игрушка. И добрая. А что, она вообще не кусается?
— Она смертельно опасна, — гордо сообщил Мастер.
— Никогда таких не видела, — сказала мамаша, недоверчиво глядя на Карму. Смертельно опасное животное жалось к хозяйской ноге, судорожно хватая пастью воздух, и по-прежнему не задирало хвоста.
— На них мода уже прошла, — светским тоном объяснил Мастер, суя Карме под нос кусочек «пищевого подкрепления» — дорогого импортного собачьего лакомства. Собака чуть оживилась и мягко, одними губами приняла заслуженную награду. — И потом, это довольно редкий для Москвы тип кавказца — горный. Тут все больше степные, голенастые такие, высокие. Поэтому дети, бывает, ошибаются. Им ведь нравятся чау, плюшевые мишки. Только я бы вам советовал и к настоящим чау-чау близко не подходить.
— Хай! — поздоровались сзади голосом Игоря, и к Карме подлетел здороваться симпатяга Беллью.
— Салют, — сказал Мастер, оборачиваясь.
— Ой, страшила какая… — пробормотала мамочка, вновь оттаскивая ребенка и давая поспешно задний ход. — Ну, извините еще раз, молодой человек…
Мастер церемонно поклонился ей вслед.
— Вот так-то, — заключил он, в двух словах описав Игорю ситуацию. Тот завистливо рассматривал Карму, которая уже очухалась и вместе с Беллью, радостно лая, гнала от куста к кусту низко летящую ворону. Хвост у Кармы снова торчал кверху, победно развеваясь. — Ты вот меня спросишь, почему я ей не сказал, что с такого ребенка глаз нельзя спускать, если вблизи собаки…
— И спрошу.
— А потому что без толку. — Мастер с усилием провел ладонью по глазам. — Эта девица по жизни ни на что не годна — просто еще один потенциальный труп. Она сначала делает, а потом думает. И из ребенка вырастит такое же, как сама, пушечное мясо. Тупое, упертое, самовлюбленное, бескультурное пушечное мясо. Совершенно бесстрашное, потому что ему ума не хватит понять, что такое боль и какова истинная ценность жизни. И поэтому — запросто способное убить… Всегда уверенное в своей правоте… Считающее, что если чего-то не может быть никогда, то этого никогда быть не может…
— О чем ты? — спросил Игорь почти шепотом. Ему вдруг стало не по себе. Нормальная реакция человека, к которому Мастер повернулся своим больным местом. Только охотники знали, что Мастер так остро переживает отвлеченные, казалось бы, проблемы. А для него это было нормально, потому что, как наложить лубок на сломанную лапу, — это он знал, а как сделать тупой разум острым — нет.
Всегда его волновали только те вопросы, на которые он не знал ответов. Именно поэтому умный Генерал в свое время обещал уйти в отставку, если руководство Проекта утвердит Мастера старшим Школы. «Или я ему эти глаза его проклятые выколю!» — пообещал Генерал. Но Мастеру не нашлось альтернативы, и Генералу приказали справиться с эмоциями. Некоторое время Генералу казалось, что он справляется — и с эмоциями, и с Мастером. Потом выяснилось, что это Мастер справился с Генералом. Сменить Генерала было глупо — пропал бы опытнейший менеджер. А сменить Мастера было страшно — он всего за год командования так гениально развалил Школу, что держалась она только на одном — самом Мастере. Убери его — и охотники могут повернуть оружие против тех, кто их породил. Такого развития событий не предполагал ни один из аналитиков Проекта. Выдвигая Мастера, они особенно рассчитывали на то, что его невозможно зомбировать, а значит, Школа всегда будет именно в его руках. И, манипулируя Мастером, именно Проект всегда будет контролировать Школу. Никто третий — ни тварь, ни сенс — не сможет незаметно овладеть Школой, покопавшись в голове старшего охотника. Старательно изучив файл Мастера, разработчики так и не додумались, что этим третьим может стать он сам. Как и все сотрудники Проекта, они просто не в состоянии были такое себе представить. Выступить против этой махины мог только самоубийца. Проекту не сопротивляются. Проект — это жизнь. Кто бы мог подумать, что Мастеру жить надоест… Но он еще и так все повернул, что просто взять и убить его стало невозможно. Ничего специально не планируя, опираясь только на интуицию — что было доказано, — он стал проблемой, на решение которой нужно было положить несколько лет.
Впервые за историю Проекта возникла глупейшая ситуация. До этого Проект прошел сквозь все политические и экономические кризисы почти без потерь. А теперь элементарный сбой в кадровой работе поставил под вопрос надежность подразделения, допущенного к топ-секретной тематике. Один-единственный человек оказался той самой каплей бензина, сделавшей концентрацию паров взрывоопасной. И именно ему нельзя было в случае чего стереть память. Он мог только умереть.
Но сначала он должен был собственными руками вырастить себе полноценную замену.
Он мог это сделать. Сам того не желая, он перекраивал под себя любого, кто ему действительно нравился и кому нравился он сам.
Бессознательно, невольно люди копировали Мастера в самом главном — подходе к решению вопросов. Он заражал спокойствием, близким к пофигизму. Заражал потому, наверное, что в этом он был настоящий мужчина — просто герой экрана. Умение держать себя в руках было самым ярким его мужским качеством. А самым незаметным — умение обходить любое противодействие, делать все по-своему. Да так, что оппоненты разевают рты и матерятся лишь тогда, когда поворачивать оглобли уже поздно.
В остальном Мастер мог быть плох — и частенько бывал. Пижон, трепло, зануда, нытик — таким его в Школе тоже знали. Но только в Школе. Поэтому на Игоря Мастер своим внезапным откровением произвел впечатление просто неизгладимое. Игорь решил, что ему приоткрыли душу. А Мастер всего лишь использовал спонтанный прорыв злобы, чтобы получился хороший тест, — сможет ли мальчик верно понять слова и глубоко прочувствовать эмоцию. Мастер развлекался. А мальчик влюбился в Мастера еще крепче. Зачем это Мастеру было нужно, он сам не знал — брать Игоря в Школу не имело смысла. Школа — заповедник отщепенцев. Из нее уходят либо под землю, либо в отставку, то есть на менее опасную работу в секторе прикрытия. Но ты все равно остаешься в Проекте. Воли тебе не видать. Зачем такая кабала тому, у кого все в жизни гладко? А у мальчика было именно так. Папа, мама, собака, институт — стандартный набор респектабельного молодого человека.
Было — да сплыло. За окном валил снег. «Старик, умоляю, выведи до кучи и моего крокодила — хоть на пять минут». — «Что такое, заболел?» — «В натуре помираю, отравился чем-то». — «Это ты несвежей водки попил». — «Да если бы!» — «Ладно, сейчас зайдем, только вечером я работаю, так что…» — «Да вечером он уже на даче будет, предки едут на выходные, заберут с собой. Я, как оклемаюсь, тоже к ним рвану…» — «Ну, хорошо. Только ты ему внушение сделай». Какое там внушение… С Кармой и Мастером Беллью был готов топать если и не на край света, то во двор — точно. Крокодилы чудесно побегали и даже чуть не поймали какую-то примороженную ворону, которая потом долго выкрикивала им вслед свои вороньи непристойности с безопасной высоты. Мастер завел машину, включил печку и загнал Карму на заднее сиденье. И, молясь, чтобы под ноги не попалась немецкая овчарка с шестого этажа, повел Беллью домой. Он уже привык к этому красивому псу и все боролся с желанием его погладить. Негоже гладить чужую собаку. И бить негоже. И любовь, и злобу выказывать собаке может только хозяин. Неважно, что это за собака — южак или болонка. Мастер поднимался с Беллью в лифте и вспоминал историю, прославившую Игоря на всю Москву. Как-то к парню на улице подошла тетка с болонкой и спросила: «Простите, молодой человек, а что это у вас за порода?» Игорь, предусмотрительно взявший Беллью за ошейник, среагировал мгновенно: «Как это? Болонка, конечно!» Бабушка обомлела. «Да вы свою, наверное, кормите неправильно! — заявил Игорь. — Вот, смотрите, что делает грамотное питание!» Тут Беллью чихнул, и тетка с болонкой испарились. Эту историю Мастер слышал потом не раз от собачников, живших в разных концах города. В качестве автора хохмы всегда фигурировал некий мужик из соседнего подъезда. Мастер стоически держался, чтобы не выдать этот чудесный анекдот в Школе, — и дождался результата. Очередную версию ему, сотрясаясь от хохота, пересказал Крюгер, назвавшись очевидцем и сославшись на «чувака с южаком из соседнего дома». Тут уж Мастер не выдержал и на Крюгера наехал, оперируя терминами «как не стыдно врать», «есть же предел» и «ты же взрослый, в конце концов». Посрамленный Крюгер ответил, что не стыдно, предела нет и он еще даже не половозрелый. «Никогда я вас, людей, не пойму!» — искренне сказал Мастер, отвернулся и пошел. Тут аналитика проняло. Вспомнив, какая у Крюгера была сконфуженная физиономия, Мастер расхохотался. Именно так, смеясь, он и вручил бледно-зеленому Игорю поводок. «Историю с болонкой вспомнил», — объяснил Мастер. «А-а! — слабым голосом сказал Игорь. — Мы еще и не так можем… Спасибо!» — «Не за что. Заходите еще». На прощанье Мастер щелкнул Беллью по кончику хвоста. И больше его никогда не видел.
Груженный под завязку трейлер спихнул машину с Беллью и родителями Игоря в придорожную канаву всего за полкилометра от поворота на Видное. Они уже тормозили, шли в своем ряду, дело было на подъеме — вообще непонятно, как такое могло получиться. Во всяком случае, водитель трейлера ничего толком объяснить не сумел, только причитал и трясся. А они летели через крышу — не раз и не два, — и им, наверное, было даже не больно.
И было не больно Карме. И совсем не больно Мастеру — просто обидно, что люди уходят. Он успел рассмотреть вскользь родителей Игоря, определил их для себя как «пушечное мясо» и переживал их смерть в чисто прикладном ключе — они унесли с собой единственное существо, которое любило Игоря поистине бескорыстно и этой любовью хранило его от всех бед. Игорь остался настолько один, насколько может быть одинок человек. И этот очаг боли за стеной начал Мастеру действовать на нервы.
Игорь звал Мастера на поминки — собиралось немало родственников и друзей, и оградить Игоря от шквала бессмысленных соболезнований мог только старший брат, которого, естественно, не было. Игорь звонил на «девять дней» — ответчик бесстрастно зафиксировал голос, полный мольбы о помощи. Потом Игорь запил. Его разнокалиберные девицы пытались его, конечно же, утешить, но что они, толком не нужные, могли сделать для совсем молодого человека, потерявшего в одночасье все… Он еще не был готов по-настоящему любить женщину. И мечтал о друге. Ему нужен был кто-то огромный, мохнатый и теплый, смертельно опасный для всех, кроме щенков, уверенно стоящий на крепких лапах, настороженно поводящий кисточками на обрубленных ушах и поднявший к небу толстый сильный хвост, рассыпающийся длинными перьями: умираю, но не сдаюсь. Мастер. Карма. И Игорь наконец устал их ждать. Пора было понять — они его тоже бросили.
Карма ввалилась к Игорю в дом через незапертую дверь, сшибая расставленные вдоль стен коридора пустые бутылки. За Кармой шел Мастер — пушистый воротник поднят, кепка надвинута на глаза. На руках Мастер держал маленькую светло-серую мохнатую собачку. У кавказов это норма — они не бывают щенками. Кавказский щенок выглядит именно маленькой собачкой. Карма присела у стола, а Мастер рукой в перчатке разгреб пузыри и стаканы, положил собачонку на освободившееся место и сказал:
— Вырастет серо-стальной. Только с ним будет одна проблема. Придется выдумать ему имя на букву «ха».
Игорь протянул дрожащую руку к щенку, а тот сунулся к этой руке и радостно прокомпостировал ее белыми-пребелыми зубищами.
Так заявил о себе Хасан, один из лучших бойцов за всю историю Школы. А через месяц Игорь успешно прошел входные тесты и был зачислен стажером в «группу Два» под именем Саймон. Когда Хасан подрос, Саймона поставили напарником к асу Петровичу. Потом эту пару год «шлифовал» Боцман. Под его руководством они достигли нужной кондиции, после чего Саймона забрал Мастер и начал готовить из него старшего группы.
К Саймону в Школе отнеслись тепло. Охотники высоко ценят в человеке чувство собственного достоинства и терпеть не могут истериков. Они уважают сильных парней, которые знают себе цену, но при этом не корчат из себя покорителей Вселенной и всех ее мисс. Короче, как назвал это Мэкс, «не рвут трансмиссию». У Саймона все задатки были соответствующие. Под присмотром Мастера он быстро отошел от пережитого стресса и чуть ли не с наслаждением нырнул в сумасшедшую охотничью жизнь.
Конечно, утрата не прошла совсем даром. Внешне это выразилось в том, что весь первый год после гибели родителей Саймон интенсивно седел. Поначалу он здорово расстраивался и втихаря оплакивал загубленную свою молодость и красоту. Но Доктор и Склифосовский в два голоса убедили его, что это не смертельно и организм у него вполне здоровый, а брюнетам седина даже к лицу. «И вообще, — заключил Склиф, кивая на проходившего в отдалении Мастера, — вот кто у нас должен быть седой как лунь». Саймон проводил влюбленными глазами пышную каштановую гриву и поинтересовался, кто такой лунь. Начали выяснять, пошли по Школе. Поставили на уши принимавшую дежурство «Четверку» и застыдили лингвиста Севу, осилившего десять лет назад целый курс филфака. Тут очень вовремя по громкой связи начал разоряться Мастер, который, оказывается, уже давно ждал Саймона в машине. К Мастеру вместе с искателями правды выбежало, горя нетерпением, еще человек десять. Тот, слегка обалдев, сказал, что точно не помнит, но, кажется, лунь — то ли филин, то ли просто сова. «А к чему это вы?» — спросил он. Зачинщики переглянулись и начали было вспоминать, с чего начался разговор, но тут в толпу врезался старший «Четверки» Винни. С высоты своих двух метров он заорал, что сейчас всем надает звездюлей, продемонстрировал Мастеру сломанный замок на ботинке и ссадину на руке, проклял дурную погоду, обматерил распущенность молодых женщин и возмутился нагноением желез под хвостом у собаки. Винни вчера перебрал на юбилее свадьбы и поругался с женой. Его вселенская ярость была настолько убедительна, что не только «группа Фо» бросилась по местам, но и Доктор со Склифом поспешили отвалить к медицинскому фургону. Доктору вдогонку Винни громогласно пожаловался на паскуду Крота, который зажал кассету с порнографией, а Склифосовскому посулил расправу, если тот опять будет «на расчистке тормозить со своей долбаной труповозкой». Грозно развернувшись в поисках очередной жертвы, Винни обнаружил, что все уже попрятались, кроме Мастера и Саймона, которые его восхищенно разглядывают.
— Как дела, «черный пояс»? — рявкнул Винни в адрес Саймона.
— Я счастлив, — просто ответил Саймон, улыбаясь от уха до уха.
— Зашибись! — обрадовался Винни. — Хоть у одной сволочи все в порядке. Когда спарринг учиним?
— Нет! — скомандовал Мастер.
— Ну чего ты?.. - в один голос обиделись восточные единоборцы.
— Вон твой спарринг-партнер топает, — показал Мастер. — Как раз подходящая весовая категория.
Винни обернулся и понуро опустил плечи. На безопасном расстоянии переминался с ноги на ногу Склифосовский, держа стволом к небу инъекционный пистолет.
— Сейчас все пройдет, — умильным голосом пообещал Склиф издали.
— Кругом одни враги, — посочувствовал Мастер, садясь за руль. Саймон уселся рядом, захлопнул дверцу и вдруг сказал:
— Ты не представляешь, как я тебе благодарен за все это, вот за все. Если бы не ты…
— Ты бы так настоящей жизни и не увидел, — заключил Мастер серьезно.
— Да… — кивнул Саймон и отвернулся, дабы скрыть нахлынувшие чувства. За окном Винни громко охнул — это Склиф впрыснул ему какую-то антипохмельную дрянь собственного производства. Мастер тронул машину навстречу раскрывающимся воротам. Он вез Саймона на собеседование в Штаб.
***
— Тебе идет быть взрослой, — сказал Мастер ласково, почти нараспев. Он сидел к Тане вполоборота, расслабленно откинувшись в глубоком кресле, и позвякивал льдинками в бокале, небрежно двигая его по мягкому подлокотнику. Таня устроилась на диване, поджав под себя ноги. В этой комнате просто не получалось сидеть выпрямившись. Слишком мягкое все было вокруг: освещение, мебель, подушки, игрушки… Дорогие игрушки — отличные, почти живые, копии реальных собак один к двум. И проклятье собачника — ковер с длинным ворсом.
— Взрослой?.. - рассеянно переспросила Таня, ставя бокал на журнальный столик и протягивая руку к сигаретам. — Может быть…
— Именно взрослой, — глядя в стену, кивнул своим мыслям Мастер. — Мы ведь тогда были дети совсем. Даже представить себе не могли, что в итоге из нас получится. Нет, я догадывался, конечно, что ты станешь еще красивее, но в тебе сейчас есть что-то гораздо большее, чем просто красота. В тебе появилось м-м… благородство зрелой женщины. Которая уже знает жизнь и понимает, чего от этой жизни хочет. Это же чудесно — еще совсем молодая и уже совсем взрослая…
— Не знаю я, чего хочу, — пробормотала Таня, закуривая и выпуская дым в потолок. — И раньше не знала, и теперь не знаю. Ни жизни не знаю, ни людей, ни себя. Занимаюсь какой-то мутью… А что мы были дети — это тебе сейчас легко говорить. Вот уж кто себя не считал ребенком…
— Зато теперь не рискну сказать, что я большой. Ну, посмотри на меня! Похож я на взрослого?
— Похож, — кивнула Таня. — Теперь похож. Уже совсем взрослый и еще совсем молодой. И красивый.
— И на том спасибо, — вздохнул Мастер и отхлебнул из бокала изрядный глоток.
— Кончай себя убеждать в том, что все правильно. Мы действительно правильно сделали, что разошлись. Сколько можно казниться?
— Да сколько угодно… Я головой понимаю, что нам вместе больше нельзя было. А сердцем — жалко.
— Значит, не забыл?
— Все помню. Каждое слово, каждый жест. А Чучу помнишь?
— Ой, не надо…
Мастер вздохнул, отставил стакан, пересел к Тане на диван и обнял ее. Таня положила голову ему на плечо. «До чего же с ним спокойно… Раньше так не было. Жаль. Вот что остается от настоящего чувства, когда его совместными усилиями похоронят, — хотя бы возможность сожалеть. И никуда не деться от желания сесть рядом, прикоснуться к человеку, с которым когда-то была такая безумно яркая близость… Мы ведь через год после разрыва случайно встретились — и чуть ли не со слезами бросились друг к другу. И не расставались… аж целых два дня. Поплакались в жилетку, предались воспоминаниям, согласились, что все правильно, полюбились-разбежались. Еще через два года пересеклись — на день. С тем же результатом — душу отвели. И ведь ни с кем так не поговоришь, никто тебя так глубоко не поймет… Да, теперь с ним спокойно. Может, потому, что я перестала от него требовать невозможного? Или я просто научилась его правильно видеть. Вот такого, какой он есть. Красивый, сильный, надежный. Злобный, своевольный, высокомерный. Как он говорил всегда… «И еще у меня есть кавказская овчарка». Интересно — он никогда не заводил кобелей. Очень характерная черта — кобеля ведь даже дома приходится время от времени обламывать. А он не терпит конфликтов в доме. Надо же, ковер… Как он раньше эти ковры ненавидел! Шерсть из них вычесывать, это же застрелиться можно. А я ковры всегда любила. И здоровья хватало заставить любимого человека щеточкой поработать, раз пылесос не берет. И что? Теперь мне подари самый лучший ковер — не возьму. А у него вон с каким ворсом… И квартира ухожена. Не до блеска, но с тем, что было, не сравнить. Разве что бокалы из прошлой жизни — не бокалы, а стаканы.