Хельга положила прибор на стол, аккуратно промокнула салфеткой губы и сказала:
– Если бы вы не одолели этих зверей в Чечне, я бы не проявилась. Но вы их одолели и я знаю, что русские повернули куда надо. Поэтому я дала сигнал.
Данила улыбнулся и ответил:
– Мы не могли не одолеть. Ты не могла не выйти на связь. Я не мог не прилететь к тебе. Как ты живешь, радость моя? Почему мы встречаемся в Дрездене?
– Как сотрудник самой лучшей в мире разведки, ты должен знать, что я вхожу в группу советников по политическим вопросам Герхарда Шредера. Сейчас он по делам здесь, поэтому мы и встречаемся в этом чудном городе. А живу я неважно. У меня нет надежды на светлое будущее простых людей. После того, как Горбачев предал социалистический лагерь, наши дела стали никудышными. До этого среди социал-демократов было твердое ядро – последователи годбадесбергской программы. Почти коммунисты, уверенные в том, что мы своим путем придем к социализму. Сегодня они исчезают. Мы уже ничем не отличаемся от черных. Такие же филистеры, такие же продажные карлики. Партия повторяет свой путь перед первой мировой войной. Если бы вы не победили чеченских варваров, я бы загнулась от тоски. Но вы победили.
– Почему ты так прямо связываешь эту войну с будущим мира?
– Можно подумать, что ты не связываешь. Ты был моим учителем и я никогда не поверю, что ты думаешь по-другому. Россия сделала выбор. Американским надеждам конец.
– Вот прямо так?
– Прямо так. Кого вы уничтожили в Чечне? Щупальцы американской Медузы Горгоны. Она вам этого не простит, потому что не умеет прощать никого. Но вас нельзя победить. Американцы надорвутся. Логика борьбы неумолима. Вы упретесь со Штатами лоб в лоб совсем скоро. Может быть, лет через пять-семь. Только если в прежние времена на стороне американцев стоял западный мир, а против были соцлагерь и развивающиеся нации, то теперь Штаты останутся вдвоем со своей клевреткой – Англией. Европа от янки просто ошизела и следом не потянется.
– Узнаю свою боевую подругу. Ты права, схватка с Горгоной неизбежна, и расклад мировых сил будет иной. Однако попотеть придется. Насколько я понял, ты решила попотеть вместе с нами?
– Я потею только с Хайнцем, мой дорогой ведущий офицер. А с вами я напрягаю мышцы головы. Дай поцелую тебя, я сильно скучала по твоим приколам.
Потом она убежала к Шредеру начинать рабочий день, а он снова целый день бродил по своему любимому городу и они продолжили беседу вечером.
Конечно, Хельга пришла не с пустыми руками. Она рассказала, что месяц назад на нее вышел американский дипломат Ник Кулиш и стал довольно незатейливо ее обхаживать. На второй встрече Хельга безошибочно определила, что Кулиш намерен взять ее в вербовочную разработку. Здесь она не могла не вспомнить о Даниле, дело было в высшей мере стоящее.
Хельга рассказывала о том, как ее вербует американец и Данила наслаждался ее остроумными и глубокими наблюдениями. С оперативными способностями и чувством юмора у нее все было в порядке.
– Представляешь, Данила, этот гамадрил решил подкатить ко мне не традиционно. Нет бы просто позвонить в бюро, получить официальное согласие на встречу, мол я дипломат, интересуюсь политикой, разрешите побеседовать… и так далее. Он притерся ко мне в фитнесс-центре. Я туда хожу дважды в неделю, всех посетителей знаю. Там у нас постоянный состав. Иногда появляются новички, но мы близко не знакомится. Так, перекинемся приветствиями и все. В баре только вода и соки, поэтому особенно не засидишься. Короче, знакомства не завязываются. Так вот, смотрю, появляется этот тип. Пыхтит на тренажере, живот сгоняет. Есть что сгонять. Он же урожденный поляк, хотя и янки. А у них, как у нашего брата – немца, животы висят ниже ремней. Любят жрать все без разбору. Значит, пыхтит и на меня поглядывает. Я собой загордилась. Ого, думаю, в мои годы я еще нравлюсь.
– Ладно тебе, Хельга. За тобой, наверное, шлейф мужиков волочится.
– Ну, уж конечно, шлейф. Знал бы ты, какие свиньи эти немцы. Смотрят на женщин как на животных. Ни романтики, ни почитания. Шлейф! Хорошо хоть муженек мой умеет быть мужчиной. Сама научила. Ну, так вот, стал этот Ник со мной раскланиваться и мне улыбаться. Потом познакомились. Догнал меня на выходе из центра, спросил какую-то блажь и представился. Что-то еще прокукарекал а потом говорит: не хотите ли выпить со мной по чашечке кофе?
Мне сразу весело стало, с какого перепуга, думаю, я с тобой кофе пить должна. Уж если ты шпион, так создай нужную обстановку для предлога. Скажи, что тебе моя прическа нравится, и ты хочешь выяснить, у какого мастера я обслуживаюсь. Или еще что нибудь. А то подходит и говорит, я Ник Кулиш, сегодня неплохая погода, пойдем выпьем кофейку. В ваших спецшколах тоже так учат?
– Хельга, ты забыла, что он не папуас какой нибудь, а американский Кулиш. От одного этого ты должна проникнуться ожиданием счастья и броситься с ним пить кофе, правильно?
– Вообще-то ты прав. Я забыла. Ну вот, пойду, думаю, повеселюсь. Но поддерживать тебя, чмо ты жирное, не буду. Крутись сам.
Сели за столик. Заказали кофе. Я молчу. А он стал из себя слова выдавливать. Снова про погоду, как ему тут в Германии хорошо и что он в восторге от немцев. Я молчу, смотрю на него внимательно. Он потеет. Потом спрашивает, а Вы чем занимаетесь? Сечешь мастерство? Просто гений вербовки. Я тужусь чтобы не расхохотаться и серьезно так говорю: секретаршей тружусь, не разгибая позвоночника. А что?
Очень говорит, Вы интересная женщина просто от вас глаз оторвать не могу и хочу с вами провести немножечко времени, так сказать, в приватной обстановке. Представляешь, этот балбес, зная, что я замужем, настолько о себе возомнил, что даже и не сомневался, что я соглашусь.
– А ты?
– А я согласилась. Мне уже не терпелось посмотреть, что дальше будет. Только Герхарду решила по началу не докладывать. Про тебя вспомнила.
– И что дальше?
– Дальше я стала ломаться. Мол, сегодня не могу, позвоните завтра. Пока встречи с тобой дождешься, целая вечность пройдет.
– Так вашего интимного свидания еще не было?
– Нет. Отложила до консультации с тобой. Теперь на следующей неделе.
– А Хайнц знает?
– Неужели я буду скрывать. Ты что?!
– Ну и как?
– Он в отличие от тебя мне верит на все сто.
– Я тебе верю на все двести.
– Ну да, знаю я вас русских. Вы дикий народ.
– Кому-то сейчас натреплют уши.
– Давно пора, они соскучились по руководящим трепкам.
– Ладно, шутки в сторону. Можете с Хайнцем организовать видеозапись твоих свиданий с Ником?
– Другого я и предположить не могла. Все подряд наверное, не сможем, но сцены за столиком в ресторане – попробуем.
– Как ты думаешь, он знает твоего мужа в лицо?
– Может и знает. Досье на меня наверняка завел. В нем, поди, и фотография Хайнца имеется. Но фотография фотографией, а если Хайнца малость изменить, например, наклеить усики и надеть очки – ни за что не опознает.
– Да, это надо сделать, потому, что без его помощи не обойтись. Ему придется находиться в зале и заниматься документальным кино.
– Это он с удовольствием. Любовь к американцам у нас семейное хобби.
– Техника у вас какая?
– Ясное дело, малогабаритная японская камера. Можно спрятать в мужскую сумочку, положить ее на стол и снимать. Только со звуком будут проблемы, наверняка мало что запишется. Шум, музыка да и далековато наверное будет. Не сядет же Хайнц за соседний столик.
– Вот тебе эта зажигалка. На самом деле это магнитофон с продолжительностью записи в четыре часа. Будем писать изображение и звук отдельно, а затем наложим одно не другое. Отдаю из собственных запасов.
– Слушай, Данила, этот балбес, кажется, не прочь забраться мне под юбку.
– Ты это определила из разговора в дверях фитнесс-центра?
– Ваши шутки неуместны, товарищ. Женщина может такие вещи определять даже из окна проходящего мимо автобуса.
– Согласен, согласен. Сдаюсь. Ваши действия фройлен?
– Оторвать ему яйца.
– Это решение противоречит интересам российской разведки.
– Советуешь зачать с ним еще одно американское чмо?
– Это уж слишком. Но сделать глазки и позволить лишнее движение все же можно. А потом дать ему за это по рогам. Вы женщины применяете этот приемчик сплошь и рядом. Почему бы его не применить во славу русского оружия?
– Ради вас приходится рисковать самым дорогим.
– Я награжу тебя за это специальным Орденом Неразорванной Подвязки. Что ты обещаешь принести на следующий раз?
– Первую серию остросюжетного детектива «Приключение янки под столом у Шредера»
– С Богом. Возьму билет на первый ряд. Желаю тебе успеха. Будь осмотрительна. Привет Хайнцу. Денег хочешь?
– Только путем насильственного вручения.
– Хорошо, потом намекнешь, когда созреешь для насилия. – Есть, мой ведущий офицер.
Началась прерванная десять лет назад работа. Только теперь Данила приезжал в Германию из Чехии и они встречались в городках вокруг Берлина.
6
– Если бы вы не одолели этих зверей в Чечне, я бы не проявилась. Но вы их одолели и я знаю, что русские повернули куда надо. Поэтому я дала сигнал.
Данила улыбнулся и ответил:
– Мы не могли не одолеть. Ты не могла не выйти на связь. Я не мог не прилететь к тебе. Как ты живешь, радость моя? Почему мы встречаемся в Дрездене?
– Как сотрудник самой лучшей в мире разведки, ты должен знать, что я вхожу в группу советников по политическим вопросам Герхарда Шредера. Сейчас он по делам здесь, поэтому мы и встречаемся в этом чудном городе. А живу я неважно. У меня нет надежды на светлое будущее простых людей. После того, как Горбачев предал социалистический лагерь, наши дела стали никудышными. До этого среди социал-демократов было твердое ядро – последователи годбадесбергской программы. Почти коммунисты, уверенные в том, что мы своим путем придем к социализму. Сегодня они исчезают. Мы уже ничем не отличаемся от черных. Такие же филистеры, такие же продажные карлики. Партия повторяет свой путь перед первой мировой войной. Если бы вы не победили чеченских варваров, я бы загнулась от тоски. Но вы победили.
– Почему ты так прямо связываешь эту войну с будущим мира?
– Можно подумать, что ты не связываешь. Ты был моим учителем и я никогда не поверю, что ты думаешь по-другому. Россия сделала выбор. Американским надеждам конец.
– Вот прямо так?
– Прямо так. Кого вы уничтожили в Чечне? Щупальцы американской Медузы Горгоны. Она вам этого не простит, потому что не умеет прощать никого. Но вас нельзя победить. Американцы надорвутся. Логика борьбы неумолима. Вы упретесь со Штатами лоб в лоб совсем скоро. Может быть, лет через пять-семь. Только если в прежние времена на стороне американцев стоял западный мир, а против были соцлагерь и развивающиеся нации, то теперь Штаты останутся вдвоем со своей клевреткой – Англией. Европа от янки просто ошизела и следом не потянется.
– Узнаю свою боевую подругу. Ты права, схватка с Горгоной неизбежна, и расклад мировых сил будет иной. Однако попотеть придется. Насколько я понял, ты решила попотеть вместе с нами?
– Я потею только с Хайнцем, мой дорогой ведущий офицер. А с вами я напрягаю мышцы головы. Дай поцелую тебя, я сильно скучала по твоим приколам.
Потом она убежала к Шредеру начинать рабочий день, а он снова целый день бродил по своему любимому городу и они продолжили беседу вечером.
Конечно, Хельга пришла не с пустыми руками. Она рассказала, что месяц назад на нее вышел американский дипломат Ник Кулиш и стал довольно незатейливо ее обхаживать. На второй встрече Хельга безошибочно определила, что Кулиш намерен взять ее в вербовочную разработку. Здесь она не могла не вспомнить о Даниле, дело было в высшей мере стоящее.
Хельга рассказывала о том, как ее вербует американец и Данила наслаждался ее остроумными и глубокими наблюдениями. С оперативными способностями и чувством юмора у нее все было в порядке.
– Представляешь, Данила, этот гамадрил решил подкатить ко мне не традиционно. Нет бы просто позвонить в бюро, получить официальное согласие на встречу, мол я дипломат, интересуюсь политикой, разрешите побеседовать… и так далее. Он притерся ко мне в фитнесс-центре. Я туда хожу дважды в неделю, всех посетителей знаю. Там у нас постоянный состав. Иногда появляются новички, но мы близко не знакомится. Так, перекинемся приветствиями и все. В баре только вода и соки, поэтому особенно не засидишься. Короче, знакомства не завязываются. Так вот, смотрю, появляется этот тип. Пыхтит на тренажере, живот сгоняет. Есть что сгонять. Он же урожденный поляк, хотя и янки. А у них, как у нашего брата – немца, животы висят ниже ремней. Любят жрать все без разбору. Значит, пыхтит и на меня поглядывает. Я собой загордилась. Ого, думаю, в мои годы я еще нравлюсь.
– Ладно тебе, Хельга. За тобой, наверное, шлейф мужиков волочится.
– Ну, уж конечно, шлейф. Знал бы ты, какие свиньи эти немцы. Смотрят на женщин как на животных. Ни романтики, ни почитания. Шлейф! Хорошо хоть муженек мой умеет быть мужчиной. Сама научила. Ну, так вот, стал этот Ник со мной раскланиваться и мне улыбаться. Потом познакомились. Догнал меня на выходе из центра, спросил какую-то блажь и представился. Что-то еще прокукарекал а потом говорит: не хотите ли выпить со мной по чашечке кофе?
Мне сразу весело стало, с какого перепуга, думаю, я с тобой кофе пить должна. Уж если ты шпион, так создай нужную обстановку для предлога. Скажи, что тебе моя прическа нравится, и ты хочешь выяснить, у какого мастера я обслуживаюсь. Или еще что нибудь. А то подходит и говорит, я Ник Кулиш, сегодня неплохая погода, пойдем выпьем кофейку. В ваших спецшколах тоже так учат?
– Хельга, ты забыла, что он не папуас какой нибудь, а американский Кулиш. От одного этого ты должна проникнуться ожиданием счастья и броситься с ним пить кофе, правильно?
– Вообще-то ты прав. Я забыла. Ну вот, пойду, думаю, повеселюсь. Но поддерживать тебя, чмо ты жирное, не буду. Крутись сам.
Сели за столик. Заказали кофе. Я молчу. А он стал из себя слова выдавливать. Снова про погоду, как ему тут в Германии хорошо и что он в восторге от немцев. Я молчу, смотрю на него внимательно. Он потеет. Потом спрашивает, а Вы чем занимаетесь? Сечешь мастерство? Просто гений вербовки. Я тужусь чтобы не расхохотаться и серьезно так говорю: секретаршей тружусь, не разгибая позвоночника. А что?
Очень говорит, Вы интересная женщина просто от вас глаз оторвать не могу и хочу с вами провести немножечко времени, так сказать, в приватной обстановке. Представляешь, этот балбес, зная, что я замужем, настолько о себе возомнил, что даже и не сомневался, что я соглашусь.
– А ты?
– А я согласилась. Мне уже не терпелось посмотреть, что дальше будет. Только Герхарду решила по началу не докладывать. Про тебя вспомнила.
– И что дальше?
– Дальше я стала ломаться. Мол, сегодня не могу, позвоните завтра. Пока встречи с тобой дождешься, целая вечность пройдет.
– Так вашего интимного свидания еще не было?
– Нет. Отложила до консультации с тобой. Теперь на следующей неделе.
– А Хайнц знает?
– Неужели я буду скрывать. Ты что?!
– Ну и как?
– Он в отличие от тебя мне верит на все сто.
– Я тебе верю на все двести.
– Ну да, знаю я вас русских. Вы дикий народ.
– Кому-то сейчас натреплют уши.
– Давно пора, они соскучились по руководящим трепкам.
– Ладно, шутки в сторону. Можете с Хайнцем организовать видеозапись твоих свиданий с Ником?
– Другого я и предположить не могла. Все подряд наверное, не сможем, но сцены за столиком в ресторане – попробуем.
– Как ты думаешь, он знает твоего мужа в лицо?
– Может и знает. Досье на меня наверняка завел. В нем, поди, и фотография Хайнца имеется. Но фотография фотографией, а если Хайнца малость изменить, например, наклеить усики и надеть очки – ни за что не опознает.
– Да, это надо сделать, потому, что без его помощи не обойтись. Ему придется находиться в зале и заниматься документальным кино.
– Это он с удовольствием. Любовь к американцам у нас семейное хобби.
– Техника у вас какая?
– Ясное дело, малогабаритная японская камера. Можно спрятать в мужскую сумочку, положить ее на стол и снимать. Только со звуком будут проблемы, наверняка мало что запишется. Шум, музыка да и далековато наверное будет. Не сядет же Хайнц за соседний столик.
– Вот тебе эта зажигалка. На самом деле это магнитофон с продолжительностью записи в четыре часа. Будем писать изображение и звук отдельно, а затем наложим одно не другое. Отдаю из собственных запасов.
– Слушай, Данила, этот балбес, кажется, не прочь забраться мне под юбку.
– Ты это определила из разговора в дверях фитнесс-центра?
– Ваши шутки неуместны, товарищ. Женщина может такие вещи определять даже из окна проходящего мимо автобуса.
– Согласен, согласен. Сдаюсь. Ваши действия фройлен?
– Оторвать ему яйца.
– Это решение противоречит интересам российской разведки.
– Советуешь зачать с ним еще одно американское чмо?
– Это уж слишком. Но сделать глазки и позволить лишнее движение все же можно. А потом дать ему за это по рогам. Вы женщины применяете этот приемчик сплошь и рядом. Почему бы его не применить во славу русского оружия?
– Ради вас приходится рисковать самым дорогим.
– Я награжу тебя за это специальным Орденом Неразорванной Подвязки. Что ты обещаешь принести на следующий раз?
– Первую серию остросюжетного детектива «Приключение янки под столом у Шредера»
– С Богом. Возьму билет на первый ряд. Желаю тебе успеха. Будь осмотрительна. Привет Хайнцу. Денег хочешь?
– Только путем насильственного вручения.
– Хорошо, потом намекнешь, когда созреешь для насилия. – Есть, мой ведущий офицер.
Началась прерванная десять лет назад работа. Только теперь Данила приезжал в Германию из Чехии и они встречались в городках вокруг Берлина.
6
Зенон и Порфирий
Озаботившись возрождением в России троцкизма в новой форме, Зенон стал вынашивать мысль встретиться с самим Лейбой, чтобы разобраться в происходящем. Он прочитал об этом деятеле массу документов, изучил множество его работ, но все же никак не мог уразуметь, почему троцкизм уже много лет так популярен по всему миру. Особенно среди западных студентов и молодых интеллектуалов. В чем тут загадка? Ведь авантюризм этой революционной «теории» был очевиден каждому. Ему казалось, что многое в приближении к сути троцкизма мог бы дать разговор с его основоположником.
Поэтому Александр Александрович наметил себе дату незадолго до снятия Троцкого с поста наркома военных и морских дел и решил посетить его под видом одного из делегатов 14 партконференции для доверительной беседы. Однако, когда после преодоления временного пласта он очутился в приемной наркома, то первым делом увидел там Поцелуева.
Порфирий важно вышагивал по красной ковровой дорожке в тускло освещенном кабинете, сцепив руки пониже спины. Его обычно неряшливые волосы были аккуратно подстрижены, фигуру облегал зеленый френч, на ногах блестели мягким светом хромовые сапожки. Появление Порфирия у дверей Троцкого Зенону не понравилось. Поцелуев явно превращался в цербера, препятствующего встрече профессора с ключевыми персонами истории.
– Сейчас Вы объявите, Порфирий Петрович, что Троцкий является гением проницательности и сразу определит во мне гостя из будущего. А посему моя встреча с ним опасна.
– Как удивительно, что такой культурный человек, как товарищ Зенон, не изволит здороваться при появлении в нашем времени. Или я стал вам настолько нелюбезен?
– Здороваются при встрече, товарищ красный командир Поцелуев Порфирий Петрович. А мы с Вами будто бы и не расставались. Я уже подозреваю, что Ваше невидимое присутствие меня вообще не покидает.
– Ну, это Вы преувеличиваете. Разъясняю Вам еще раз, что пока Вас несет в избранную Вами точку времени, я успеваю получить все необходимые сведения о Ваших планах и соответственно подготовиться. Время, как Вы теперь знаете – понятие растяжимое. А что касается проницательности Троцкого – так не смешите меня. Этот петух так увлечен самолюбованием, что не видит вещей очевидных. Идите к нему хоть сейчас. Только пользы от этого будут мало. Все равно он Вам правды не скажет. Врет всем напропалую.
– Тогда зачем Вы перехватили меня в приемной?
– А поболтать охота. Давно не виделись.
– Так я и поверил.
– Ну, ладно, скажу. Признайтесь, чего Вы так к троцкизму привязались? Чего в нем такого особенного? Вот невидаль! Обычный еврейский номер с переодеванием. Любому дураку ясно: увлечь пролетариев под красное знамя и построить их руками царство всех царств для избранного народа. Вы это лучше меня знаете, по глазам вижу.
– Я, собственно, по делам советской перестройки. Представьте, что заподозрил я в этой самой перестройке тот же самый номер с переодеванием, ведь перестройщики опять какую-то международную модель в России построить вознамерились. Я изучаю классический так сказать троцкизм только с этой точки зрения. Но здесь Вам меня понять трудно. Ведь, насколько я понимаю, эпоха, наступившая после Вашей безвременной кончины, то есть после 1937 года, Вам недоступна.
– Теперь я вижу, что Вы от папеньки недалеко упали, такая же язва. Это касательно моей кончины. А касательно эпохи после 1937 года, то она действительно для меня закрыта. Явиться в нее я не могу, но сведения о ней получаю. И хотя аз, грешный, нахожусь в ограниченном состоянии и на земную жизнь влиять не в силах, происходящее вижу. А что касается до Ваших догадок, то давно спросили бы. Дело-то ясное.
– То есть, Вы согласны с моими догадками?
– Какие это догадки? Это чистой воды логические выводы. Просто людям Вашей эпохи так зашпаклевали мозги, что они черное принимают за белое. У нас там сейчас диктатура либерализма. Все как положено. Кто не либерал – тот враг человечества. А либерал – надежа страны. Даже сумасшедшие вроде Новодворской учат всех, как жить. А за всей этой шпаной стоят все те же силы, которые спровоцировали октябрьский переворот. Если Вы хотите назвать их новыми троцкистами – воля Ваша. От истины Вы недалеки, хотя я бы их так называть не стал.
– Почему?
– Потому что цели у них такие же, как у троцкистов – отнять у русских Россию. А способы уже другие. Сами знаете. Ну, да называйте, как знаете. Главное, что Вы до сути докопались: все та же неутомимая рать валит нашу Родину наземь. Все века она ее валит и все никак не свалит. Но что в этом интересного? Вы лучше понаблюдайте, как себя при этом англичане ведут. Вот уж чертово отродье, прости Господи! Умеют же на тайные рычаги истории нажимать. Ни от кого Россия не получала столько подлости, как от этих псов. И всегда они действовали безжалостно.
– Никак Вы, Порфирий Петрович, новый объект для наскоков себе сыскали. Опять ревматизм разыгрался?
– Эх, Алексаша, дорогой – неожиданно перешел на «ты» Порфирий – Блажен, кто не ведает! Не знаешь ты ни черта, историк липовый, а я тебе про англичан по пунктам перечислю, слушай:
Стоило Павлу Первому заключить альянс с Наполеоном, как послишка англицкий Уитворт сплел заговор с русскими масонами. Гвардейцы отправили императора на тот свет, а на трон взошел выкормыш английских масонов Александр Первый, которого они стравили с Наполеоном.
Дальше. Стоило России укрепиться в Персии, как в Тегеране правоверные растерзали весь состав русской миссии во главе с Грибоедовым. А из-за спин правоверных торчали английские уши. Так? Так!
Стоило англичанам узнать, что Григорий Распутин стал склонять Николая Второго к заключению сепаратного мира с Германией, как они организовали его убийство через князя Юсупова. Князь-то погряз во всевозможных грехах, был натурой слабой и управляемой и с англичанами сотрудничал. Англофил, поди, и педераст. А так как он был размазня, исполнение задания контролировал сотрудник британского посольства Освальд Райнер, который и сделал последний выстрел в «старца». Небось, не слышал? А документики то в английском королевском архиве имеются! Да не подлежат разглашению вечно! Вот так вот.
А царек-то наш вяло отвечал на подлости своей британской родни. Родственные чувства, знаешь ли…Что это я на «ты» перескочил, забылся что ли?
– Да ладно уж – махнул рукой Зенон. Он стал привыкать к богемной манере Порфирия.
– Зато советская власть была не в пример решительней – продолжал литературный критик – как только большевики отказались от всех обязательств России перед Антантой, английский консул Локкарт начал готовить переворот. Но ЧК ему показала, что теперь шуток не будет. Так по заговорщикам шарахнули, что по всему миру звон пошел. Жаль, что Локкарта не расстреляли, а выменяли на Литвинова. Англичан нельзя миловать, они воспринимают это как слабость. Как только мы во время войны им послабление дали, так они снова обнаглели и взорвали в 1955 году крейсер «Новороссийск» в севастопольской бухте. Погибло более тысячи моряков. Был у них такой герой подводной борьбы по фамилии Крэбб. Вот он и рванул. КГБ не ожидал такого сюрприза, но сделал правильные выводы, когда годом спустя Крэбб решил подобраться к крейсеру «Орджоникидзе», на котором Хрущев с делегацией приплыл в Великобританию. Замысел был такой: на рейде в Портсмуте прилепить к нему мину, а рвануть ее уже на обратном пути, в открытом море. Если бы Хрущев с Булганиным и еще кучей министров утопли в результате взрыва, то мировой кризис был бы неминуем и в дело пошли бы атомные бомбы, которых у Америки в ту пору было куда больше, чем у СССР. Вот такие у нас британские друзья. Правда Креббу в тот раз не повезло. У «Орджоникидзе» уже была подводная охрана, которая ему и отрезала башку вместе со шлемом к чертовой бабушке. Мину наши водолазы отлепили, а британского героя только через год нашли в море, разумеется, без башки.
Подобные примеры можно приводить без конца. Поэтому я Вам советую обратить внимание не столько на схватку Сталина и Троцкого, сколько на возню англичан вокруг нее. Ведь именно благодаря им история свернет на дорогу новой мировой войны. Вот Вам письмецо Джоржа Керзона британскому премьеру Стэнли Болдуину. Весьма интересное письмецо.
Поцелуев достал из кармана листок гербовой бумаги.
Перед глазами Александра Александровича побежали строчки документа Форин Офис.
Прочитав письмо, профессор вопросительно взглянул на Порфирия:
– Это все прекрасно. Ну, а к Троцкому мы пойдем или нет?
Поцелуев досадливо шлепнул губами, крякнул, а затем открыл дверь в кабинет и протрубил внутрь:
– Лев Давыдович, тут участник партконференции, руководитель талдыкурганской делегации товарищ Зенон к Вам просится.
– Прошу, прошу – раздалось из кабинета, и входя в огромное помещение, профессор увидел идущего ему на встречу сухощавого мужчину среднего возраста с бледным, усталым лицом и внимательным прищуром глаз. Мужчина был быстр в движениях и, несмотря на явную утомленность, энергичен. Он усадил Зенона в кресло за чайным столиком, заказал чаю помощнику и спросил:
– Как Вас, простите, по батюшке?
– Александр Александрович.
– Ах, да, Александр Зенон, известный критик, так вот Вы какой! Что ж, я иногда почитывал ваши работы в царской прессе, но никак не думал, что Вы станете большевиком и даже приедете на партконференцию, где меня будут бичевать как римского раба.
Профессор смущенно крякнул. Ему совсем не хотелось признаваться, что Троцкий принял его совсем за другого Зенона. Поэтому, набравшись нахальства, которого у него заметно прибавилось со времен знакомства с Поцелуевым, он сразу перешел к делу:
– Я понимаю, Лев Давыдович, как вы сильно заняты, поэтому хочу услышать ответ только на один вопрос: почему разгорелась такая борьба с троцкизмом, почему партия не может успокоиться?
Троцкий рассмеялся напряженным дробным смешком:
– Это не партия, дорогой Александр Александрович. Это товарищ Сталин и собранная им группа сторонников, вроде Молотова, Зиновьева, Каменева и еще некоторых не хотят успокоиться. В чем обвиняют товарища Троцкого? В том, что он не хочет остановить революцию в рамках СССР а это, по их мнению, приведет к катастрофе. Утверждая это, приводят мою теорию перманентной революции. В ответ я имею полное право сказать, что во-первых, теория перманентной революции выдумана не мной, а великим Марксом. Во-вторых, попробуйте, поищите хоть слово в моих выступлениях, где я уже сегодня настаивал бы на прямом экспорте революции за границу. Да, это было в 1918 году, когда бушевало пламя в Германии и российские революционеры были обязаны поддержать это пламя. Сегодня ситуация изменилась и я говорю совсем о другом: о накоплении сил на будущее. Но разве не о накоплении сил говорит любой политик, кому дорого будущее его страны? Поэтому обвинения в фактической контрреволюционности ложные. Сталин и его группа просто не хотят, чтобы я с помощью моего авторитета и влияния стал первым человеком в государстве. Они фабрикуют обвинения. Только и всего.
– Простите, тогда совсем другой вопрос. В наших рядах шепчутся, что Вы имеете отношения с американскими финансистами. Называют имя вашего дяди Абрама Животовского, людей покойного Шиффа….
Троцкий вскочил с кресла и прервал вопрос профессора:
– А о заговоре против русского народа у вас не шепчутся?
Как не стыдно, уважаемый коллега, верить в такую брехню! Это все идет от высланных интеллигентиков, которых мы отправили в Европу. Они там распространяют о вождях всякую грязь, а Вы ее подхватываете. Чудовищно!
– Вы имеете в виду «русский пароход»?
– Да, да, именно его. Мы на нем всех этих реакционеров попросили удалиться от нового будущего страны.
– Но какие же они были реакционеры. Там университетские профессора, литераторы, философы…
– Вот именно, философы! Только их философия была насквозь контрреволюционна. Все о Великой России твердили, об особом пути русского народа и прочих глупостях. Нет у русского народа никакого особого пути! Он отличается от европейских народов только своей неимоверной отсталостью и дикостью. Именно это мы и намерены вытряхнуть из него! А вот такие шептуны как Вы – нам помеха!
Троцкий разошелся не на шутку. Глаза его сверкали, он перешел на крик. Ситуация накалялась. В этот момент в кабинете возник Поцелуев. Он подбежал к Льву Давыдовичу, что то пошептал ему на ухо и нарком стремительно вышел. А Поцелуев показал знаком профессору, что пора быстро ретироваться. Они вместе покинули кабинет и вышли на улицу. Стоял темный осенний вечер. Поцелуев повлек профессора по безлюдным улицам и вскоре привел к себе на квартирку на Кузнецком мосту. Пока шли, молчали. Лишь раздевшись в теплом и уютном уголке Поцелуева, продолжили разговор:
– Ну что, побеседовал? – спросил Порфирий с ухмылкой – а я тебя предупреждал, что он будет врать. Так оно и было. Я ведь разговорчик ваш подслушал.
– Разве это прилично? – устало поинтересовался Зенон.
– Прилично печься о судьбе близкого своего, особенно такого неразумного, как ты, Сашхен. Вот вызывал бы нарком стражу и велел тебя расстрелять в течении 20 минут. Он ведь такой у нас, горячий. Поэтому я и пошел на преступление против моральных устоев, подслушал ваш идейный диспут. И, глядишь, в самый страшный момент закрыл бы тебя своим бренным телом – Поцелуев заржал.
А профессор, уже отогревшийся от промозглого холода в диванных подушках Порфирия, начал приходить в себя от разговора.
«Как много пишут о Троцком, о его величии. Где оно? Какое величие я увидел? Он споткнулся на простейших вещах. На том, что сегодня неоспоримо. Но он, сам того не подозревая, был прав: Сталин отгоняет его от власти. Не потому что существует какая-то и теория перманентной революции, а потому что Троцкого нельзя допускать к ней. Для него русский народ – быдло» думал он.
Расслабившийся Зенон задремал и услышал мелкую скороговорку Лейбы Бронштейна:
«Откуда Феликс узнал о моих встречах с Ходжсоном? Этот Зенон, что приходил в гости, явно ставил вопросы под диктовку чекистов. Зенона подослал Феликс, это точно. Но не мог же он подсушивать кабинет военного наркома! Откуда ему известно, как Ходжсон обсуждал со мной политическую ситуацию? Я это понял по вопросам и по выражению глаз подосланного критика. Да, тогда сказано было много. Официальный агент заливался соловьем, тоже хочет историю попасть, и заодно и Его Королевскому Величеству послужить. Теперь Феликс нашепчет этой троице таких сведений, что они меня загрызут. Ну и троица образовалась: Апфельбаум, Розенфельд и Джугашвили, в миру Зиновьев, Каменев и Сталин. Два обрезанных и абрек. Смертельная дружба! Только для кого смертельная? Если меня победят, то между собой схлестнутся. А кинжалом из них троих только Коба владеет. Эти два засранца – пустобрехи и трусы. Он их выпотрошит как баранов. Будет им поделом! Как они на съезде по делегациям бегали, уговаривали завещание Ленина не зачитывать! Боялись меня вперед пропустить, самим в вожди захотелось. А ведь съезд ждал моей инициативы. Революционеры России любят меня и ценят, я в этом сто раз убеждался. Я для них настоящий вождь. Но если ни один из них свой голос в мою поддержку не подал – я сам не пойду. Либо массы выносят своего кумира на поверхность сами, либо он плывет по лону времени в одиночестве и только история оценит его личность. Не вынесли меня массы. А ведь я в своей речи все сказал! Имеющий уши должен был услышать. Но троица все обстряпала и вместо Ильича назначили Рыкова. Рыкова! Кто он по сравнению со мной? Политический пигмей, не имевший к Октябрю никакого сравнимого отношения. Но теперь он председатель Совнаркома, а Каменев стал Председателем Совета Труда и Обороны. Не прощу им предательства!
Но сейчас нужно придумать какое-нибудь оправдание по беседам с англичанином. Там тяжелый материал, придавит меня. О чем мы говорили?
Во первых об усилении партии моими кадрами. Это было. Вскоре после нашего разговора еврейская компартия подала прошение о приеме ее в ВКП(б). Коба уперся, почувствовал опасность. Сопротивлялся изо всех сил. Но тут засранцы помогли. Все-таки своя кровь. Проголосовали «за». Я еще раз встречался с Ходжсоном. Потом я сумел продавить это решение через партконференцию. Наши влились в ВКП(б), сейчас почти все заняли неплохие посты. Усиление невероятное плюс мои сторонники в армии. Тут Коба ничего поделать не сможет, этот забег я выиграл. Все прошло демократическим путем, комар носа не подточит. Но успокаиваться нельзя. Заведет абрек на всех принятых особые списки и будет ждать своего часа. Не такой он человек, чтобы с подобными поражениями мириться. Каждый из семи тысяч принятых – это моя опорная точка в партии. Его задача заключается в поддержке моей линии в собирании сил.
О чем еще говорили? Об американской родне, о Шиффе и дядюшке. А покойный Шифф засветился еще перед царской разведкой во время русско-японской войны, когда помогал микадо деньгами. Документы об этом перекочевали в ЧК из царского Генштаба. Тоже отягощающий момент.
Что о Животовском говорили? Говорили разное, хотя, впрочем, какая разница. О моих связях с дядей Феликс всегда знал. И никогда не думал, что я их прерву. В конце концов, мне американский паспорт не повредит. Может быть, это вообще моя последняя надежда. А в Америке мне без Абрама не обойтись. Имеющиеся счета конечно жизнь обеспечат, но политическую деятельность – нет. Теперь как никогда ясно, какой нужный тыл – мой дядюшка. Очень нужный.
Что еще обсуждали? Ах, да! Использование масонских лож для антисталинской пропаганды в Европе. Пусть англичане через масонские каналы в прессе завещание Ленина пополощут. Чтобы каждый европейский рабочий знал, каков новый состав Политбюро и лично товарищ Сталин.
Да, Феликс много знает. Он хитрый чекист, но и не действует сгоряча. Чувствительный очень. Где это видано, чувствительный председатель ВЧК? Когда Тухачевский на Варшаву шел и не очень бережно с польскими военнопленными обращался, так он телеграммами засыпал, чтобы не нарушали революционную законность. А Миша нарушал, давил шляхту как клопов. Миша человек крутой, беспощадный, настоящая опора в борьбе.
Поэтому Александр Александрович наметил себе дату незадолго до снятия Троцкого с поста наркома военных и морских дел и решил посетить его под видом одного из делегатов 14 партконференции для доверительной беседы. Однако, когда после преодоления временного пласта он очутился в приемной наркома, то первым делом увидел там Поцелуева.
Порфирий важно вышагивал по красной ковровой дорожке в тускло освещенном кабинете, сцепив руки пониже спины. Его обычно неряшливые волосы были аккуратно подстрижены, фигуру облегал зеленый френч, на ногах блестели мягким светом хромовые сапожки. Появление Порфирия у дверей Троцкого Зенону не понравилось. Поцелуев явно превращался в цербера, препятствующего встрече профессора с ключевыми персонами истории.
– Сейчас Вы объявите, Порфирий Петрович, что Троцкий является гением проницательности и сразу определит во мне гостя из будущего. А посему моя встреча с ним опасна.
– Как удивительно, что такой культурный человек, как товарищ Зенон, не изволит здороваться при появлении в нашем времени. Или я стал вам настолько нелюбезен?
– Здороваются при встрече, товарищ красный командир Поцелуев Порфирий Петрович. А мы с Вами будто бы и не расставались. Я уже подозреваю, что Ваше невидимое присутствие меня вообще не покидает.
– Ну, это Вы преувеличиваете. Разъясняю Вам еще раз, что пока Вас несет в избранную Вами точку времени, я успеваю получить все необходимые сведения о Ваших планах и соответственно подготовиться. Время, как Вы теперь знаете – понятие растяжимое. А что касается проницательности Троцкого – так не смешите меня. Этот петух так увлечен самолюбованием, что не видит вещей очевидных. Идите к нему хоть сейчас. Только пользы от этого будут мало. Все равно он Вам правды не скажет. Врет всем напропалую.
– Тогда зачем Вы перехватили меня в приемной?
– А поболтать охота. Давно не виделись.
– Так я и поверил.
– Ну, ладно, скажу. Признайтесь, чего Вы так к троцкизму привязались? Чего в нем такого особенного? Вот невидаль! Обычный еврейский номер с переодеванием. Любому дураку ясно: увлечь пролетариев под красное знамя и построить их руками царство всех царств для избранного народа. Вы это лучше меня знаете, по глазам вижу.
– Я, собственно, по делам советской перестройки. Представьте, что заподозрил я в этой самой перестройке тот же самый номер с переодеванием, ведь перестройщики опять какую-то международную модель в России построить вознамерились. Я изучаю классический так сказать троцкизм только с этой точки зрения. Но здесь Вам меня понять трудно. Ведь, насколько я понимаю, эпоха, наступившая после Вашей безвременной кончины, то есть после 1937 года, Вам недоступна.
– Теперь я вижу, что Вы от папеньки недалеко упали, такая же язва. Это касательно моей кончины. А касательно эпохи после 1937 года, то она действительно для меня закрыта. Явиться в нее я не могу, но сведения о ней получаю. И хотя аз, грешный, нахожусь в ограниченном состоянии и на земную жизнь влиять не в силах, происходящее вижу. А что касается до Ваших догадок, то давно спросили бы. Дело-то ясное.
– То есть, Вы согласны с моими догадками?
– Какие это догадки? Это чистой воды логические выводы. Просто людям Вашей эпохи так зашпаклевали мозги, что они черное принимают за белое. У нас там сейчас диктатура либерализма. Все как положено. Кто не либерал – тот враг человечества. А либерал – надежа страны. Даже сумасшедшие вроде Новодворской учат всех, как жить. А за всей этой шпаной стоят все те же силы, которые спровоцировали октябрьский переворот. Если Вы хотите назвать их новыми троцкистами – воля Ваша. От истины Вы недалеки, хотя я бы их так называть не стал.
– Почему?
– Потому что цели у них такие же, как у троцкистов – отнять у русских Россию. А способы уже другие. Сами знаете. Ну, да называйте, как знаете. Главное, что Вы до сути докопались: все та же неутомимая рать валит нашу Родину наземь. Все века она ее валит и все никак не свалит. Но что в этом интересного? Вы лучше понаблюдайте, как себя при этом англичане ведут. Вот уж чертово отродье, прости Господи! Умеют же на тайные рычаги истории нажимать. Ни от кого Россия не получала столько подлости, как от этих псов. И всегда они действовали безжалостно.
– Никак Вы, Порфирий Петрович, новый объект для наскоков себе сыскали. Опять ревматизм разыгрался?
– Эх, Алексаша, дорогой – неожиданно перешел на «ты» Порфирий – Блажен, кто не ведает! Не знаешь ты ни черта, историк липовый, а я тебе про англичан по пунктам перечислю, слушай:
Стоило Павлу Первому заключить альянс с Наполеоном, как послишка англицкий Уитворт сплел заговор с русскими масонами. Гвардейцы отправили императора на тот свет, а на трон взошел выкормыш английских масонов Александр Первый, которого они стравили с Наполеоном.
Дальше. Стоило России укрепиться в Персии, как в Тегеране правоверные растерзали весь состав русской миссии во главе с Грибоедовым. А из-за спин правоверных торчали английские уши. Так? Так!
Стоило англичанам узнать, что Григорий Распутин стал склонять Николая Второго к заключению сепаратного мира с Германией, как они организовали его убийство через князя Юсупова. Князь-то погряз во всевозможных грехах, был натурой слабой и управляемой и с англичанами сотрудничал. Англофил, поди, и педераст. А так как он был размазня, исполнение задания контролировал сотрудник британского посольства Освальд Райнер, который и сделал последний выстрел в «старца». Небось, не слышал? А документики то в английском королевском архиве имеются! Да не подлежат разглашению вечно! Вот так вот.
А царек-то наш вяло отвечал на подлости своей британской родни. Родственные чувства, знаешь ли…Что это я на «ты» перескочил, забылся что ли?
– Да ладно уж – махнул рукой Зенон. Он стал привыкать к богемной манере Порфирия.
– Зато советская власть была не в пример решительней – продолжал литературный критик – как только большевики отказались от всех обязательств России перед Антантой, английский консул Локкарт начал готовить переворот. Но ЧК ему показала, что теперь шуток не будет. Так по заговорщикам шарахнули, что по всему миру звон пошел. Жаль, что Локкарта не расстреляли, а выменяли на Литвинова. Англичан нельзя миловать, они воспринимают это как слабость. Как только мы во время войны им послабление дали, так они снова обнаглели и взорвали в 1955 году крейсер «Новороссийск» в севастопольской бухте. Погибло более тысячи моряков. Был у них такой герой подводной борьбы по фамилии Крэбб. Вот он и рванул. КГБ не ожидал такого сюрприза, но сделал правильные выводы, когда годом спустя Крэбб решил подобраться к крейсеру «Орджоникидзе», на котором Хрущев с делегацией приплыл в Великобританию. Замысел был такой: на рейде в Портсмуте прилепить к нему мину, а рвануть ее уже на обратном пути, в открытом море. Если бы Хрущев с Булганиным и еще кучей министров утопли в результате взрыва, то мировой кризис был бы неминуем и в дело пошли бы атомные бомбы, которых у Америки в ту пору было куда больше, чем у СССР. Вот такие у нас британские друзья. Правда Креббу в тот раз не повезло. У «Орджоникидзе» уже была подводная охрана, которая ему и отрезала башку вместе со шлемом к чертовой бабушке. Мину наши водолазы отлепили, а британского героя только через год нашли в море, разумеется, без башки.
Подобные примеры можно приводить без конца. Поэтому я Вам советую обратить внимание не столько на схватку Сталина и Троцкого, сколько на возню англичан вокруг нее. Ведь именно благодаря им история свернет на дорогу новой мировой войны. Вот Вам письмецо Джоржа Керзона британскому премьеру Стэнли Болдуину. Весьма интересное письмецо.
Поцелуев достал из кармана листок гербовой бумаги.
Перед глазами Александра Александровича побежали строчки документа Форин Офис.
Лондон. Секретно
Канцелярия премьер министра. Личное письмо
Сэру Стэнли.
Дорогой Стэнли!
Еще недавно я высказывал мнение, что поддержка Троцкого будет губительна для нас. Троцкий казался мне самым опасным зверем во всем большевистском руководстве. Теперь мое мнение начинает меняться. Судя по перипетиям схватки в Кремле, Сталин становится сильнее Троцкого. Самое негативное заключается в том, что, он последовательно распространяет свое влияние на бюрократический механизм партии большевиков. К тому же, он проявляет умение играть на чувстве единения русских. Думаю, что указанные обстоятельства позволят ему победить Троцкого, который не придумал ничего нового и пытается объединить вокруг себя большевиков-евреев, что у него не получается в силу их внутренних склок. Я вижу в несомненной победе Сталина весьма опасный знак для нашей империи. Его дискуссия с Троцким показала, что он отказался от классического марксизма и будет создавать в России еще не виданную в историю национально ориентированную пролетарскую диктатуру. С колоссальными человеческими и природными ресурсами России, он создаст могучего противника. В твое отсутствие мы проводили Высший совет, который пришел к выводу, что у нас в распоряжении не более 7-10 лет, после чего начнется прямое влияние сталинского государства на европейских и английских рабочих. Он подает им весьма дурной пример. Совет пришел к выводу, что следует искать в Европе силы, способные противопоставить Сталину свою политику. Надеюсь посоветоваться с тобой о наших делах при личной встрече.
С уважением, искренне твой Джорж».12 февраля 1925 года
Прочитав письмо, профессор вопросительно взглянул на Порфирия:
– Это все прекрасно. Ну, а к Троцкому мы пойдем или нет?
Поцелуев досадливо шлепнул губами, крякнул, а затем открыл дверь в кабинет и протрубил внутрь:
– Лев Давыдович, тут участник партконференции, руководитель талдыкурганской делегации товарищ Зенон к Вам просится.
– Прошу, прошу – раздалось из кабинета, и входя в огромное помещение, профессор увидел идущего ему на встречу сухощавого мужчину среднего возраста с бледным, усталым лицом и внимательным прищуром глаз. Мужчина был быстр в движениях и, несмотря на явную утомленность, энергичен. Он усадил Зенона в кресло за чайным столиком, заказал чаю помощнику и спросил:
– Как Вас, простите, по батюшке?
– Александр Александрович.
– Ах, да, Александр Зенон, известный критик, так вот Вы какой! Что ж, я иногда почитывал ваши работы в царской прессе, но никак не думал, что Вы станете большевиком и даже приедете на партконференцию, где меня будут бичевать как римского раба.
Профессор смущенно крякнул. Ему совсем не хотелось признаваться, что Троцкий принял его совсем за другого Зенона. Поэтому, набравшись нахальства, которого у него заметно прибавилось со времен знакомства с Поцелуевым, он сразу перешел к делу:
– Я понимаю, Лев Давыдович, как вы сильно заняты, поэтому хочу услышать ответ только на один вопрос: почему разгорелась такая борьба с троцкизмом, почему партия не может успокоиться?
Троцкий рассмеялся напряженным дробным смешком:
– Это не партия, дорогой Александр Александрович. Это товарищ Сталин и собранная им группа сторонников, вроде Молотова, Зиновьева, Каменева и еще некоторых не хотят успокоиться. В чем обвиняют товарища Троцкого? В том, что он не хочет остановить революцию в рамках СССР а это, по их мнению, приведет к катастрофе. Утверждая это, приводят мою теорию перманентной революции. В ответ я имею полное право сказать, что во-первых, теория перманентной революции выдумана не мной, а великим Марксом. Во-вторых, попробуйте, поищите хоть слово в моих выступлениях, где я уже сегодня настаивал бы на прямом экспорте революции за границу. Да, это было в 1918 году, когда бушевало пламя в Германии и российские революционеры были обязаны поддержать это пламя. Сегодня ситуация изменилась и я говорю совсем о другом: о накоплении сил на будущее. Но разве не о накоплении сил говорит любой политик, кому дорого будущее его страны? Поэтому обвинения в фактической контрреволюционности ложные. Сталин и его группа просто не хотят, чтобы я с помощью моего авторитета и влияния стал первым человеком в государстве. Они фабрикуют обвинения. Только и всего.
– Простите, тогда совсем другой вопрос. В наших рядах шепчутся, что Вы имеете отношения с американскими финансистами. Называют имя вашего дяди Абрама Животовского, людей покойного Шиффа….
Троцкий вскочил с кресла и прервал вопрос профессора:
– А о заговоре против русского народа у вас не шепчутся?
Как не стыдно, уважаемый коллега, верить в такую брехню! Это все идет от высланных интеллигентиков, которых мы отправили в Европу. Они там распространяют о вождях всякую грязь, а Вы ее подхватываете. Чудовищно!
– Вы имеете в виду «русский пароход»?
– Да, да, именно его. Мы на нем всех этих реакционеров попросили удалиться от нового будущего страны.
– Но какие же они были реакционеры. Там университетские профессора, литераторы, философы…
– Вот именно, философы! Только их философия была насквозь контрреволюционна. Все о Великой России твердили, об особом пути русского народа и прочих глупостях. Нет у русского народа никакого особого пути! Он отличается от европейских народов только своей неимоверной отсталостью и дикостью. Именно это мы и намерены вытряхнуть из него! А вот такие шептуны как Вы – нам помеха!
Троцкий разошелся не на шутку. Глаза его сверкали, он перешел на крик. Ситуация накалялась. В этот момент в кабинете возник Поцелуев. Он подбежал к Льву Давыдовичу, что то пошептал ему на ухо и нарком стремительно вышел. А Поцелуев показал знаком профессору, что пора быстро ретироваться. Они вместе покинули кабинет и вышли на улицу. Стоял темный осенний вечер. Поцелуев повлек профессора по безлюдным улицам и вскоре привел к себе на квартирку на Кузнецком мосту. Пока шли, молчали. Лишь раздевшись в теплом и уютном уголке Поцелуева, продолжили разговор:
– Ну что, побеседовал? – спросил Порфирий с ухмылкой – а я тебя предупреждал, что он будет врать. Так оно и было. Я ведь разговорчик ваш подслушал.
– Разве это прилично? – устало поинтересовался Зенон.
– Прилично печься о судьбе близкого своего, особенно такого неразумного, как ты, Сашхен. Вот вызывал бы нарком стражу и велел тебя расстрелять в течении 20 минут. Он ведь такой у нас, горячий. Поэтому я и пошел на преступление против моральных устоев, подслушал ваш идейный диспут. И, глядишь, в самый страшный момент закрыл бы тебя своим бренным телом – Поцелуев заржал.
А профессор, уже отогревшийся от промозглого холода в диванных подушках Порфирия, начал приходить в себя от разговора.
«Как много пишут о Троцком, о его величии. Где оно? Какое величие я увидел? Он споткнулся на простейших вещах. На том, что сегодня неоспоримо. Но он, сам того не подозревая, был прав: Сталин отгоняет его от власти. Не потому что существует какая-то и теория перманентной революции, а потому что Троцкого нельзя допускать к ней. Для него русский народ – быдло» думал он.
Расслабившийся Зенон задремал и услышал мелкую скороговорку Лейбы Бронштейна:
«Откуда Феликс узнал о моих встречах с Ходжсоном? Этот Зенон, что приходил в гости, явно ставил вопросы под диктовку чекистов. Зенона подослал Феликс, это точно. Но не мог же он подсушивать кабинет военного наркома! Откуда ему известно, как Ходжсон обсуждал со мной политическую ситуацию? Я это понял по вопросам и по выражению глаз подосланного критика. Да, тогда сказано было много. Официальный агент заливался соловьем, тоже хочет историю попасть, и заодно и Его Королевскому Величеству послужить. Теперь Феликс нашепчет этой троице таких сведений, что они меня загрызут. Ну и троица образовалась: Апфельбаум, Розенфельд и Джугашвили, в миру Зиновьев, Каменев и Сталин. Два обрезанных и абрек. Смертельная дружба! Только для кого смертельная? Если меня победят, то между собой схлестнутся. А кинжалом из них троих только Коба владеет. Эти два засранца – пустобрехи и трусы. Он их выпотрошит как баранов. Будет им поделом! Как они на съезде по делегациям бегали, уговаривали завещание Ленина не зачитывать! Боялись меня вперед пропустить, самим в вожди захотелось. А ведь съезд ждал моей инициативы. Революционеры России любят меня и ценят, я в этом сто раз убеждался. Я для них настоящий вождь. Но если ни один из них свой голос в мою поддержку не подал – я сам не пойду. Либо массы выносят своего кумира на поверхность сами, либо он плывет по лону времени в одиночестве и только история оценит его личность. Не вынесли меня массы. А ведь я в своей речи все сказал! Имеющий уши должен был услышать. Но троица все обстряпала и вместо Ильича назначили Рыкова. Рыкова! Кто он по сравнению со мной? Политический пигмей, не имевший к Октябрю никакого сравнимого отношения. Но теперь он председатель Совнаркома, а Каменев стал Председателем Совета Труда и Обороны. Не прощу им предательства!
Но сейчас нужно придумать какое-нибудь оправдание по беседам с англичанином. Там тяжелый материал, придавит меня. О чем мы говорили?
Во первых об усилении партии моими кадрами. Это было. Вскоре после нашего разговора еврейская компартия подала прошение о приеме ее в ВКП(б). Коба уперся, почувствовал опасность. Сопротивлялся изо всех сил. Но тут засранцы помогли. Все-таки своя кровь. Проголосовали «за». Я еще раз встречался с Ходжсоном. Потом я сумел продавить это решение через партконференцию. Наши влились в ВКП(б), сейчас почти все заняли неплохие посты. Усиление невероятное плюс мои сторонники в армии. Тут Коба ничего поделать не сможет, этот забег я выиграл. Все прошло демократическим путем, комар носа не подточит. Но успокаиваться нельзя. Заведет абрек на всех принятых особые списки и будет ждать своего часа. Не такой он человек, чтобы с подобными поражениями мириться. Каждый из семи тысяч принятых – это моя опорная точка в партии. Его задача заключается в поддержке моей линии в собирании сил.
О чем еще говорили? Об американской родне, о Шиффе и дядюшке. А покойный Шифф засветился еще перед царской разведкой во время русско-японской войны, когда помогал микадо деньгами. Документы об этом перекочевали в ЧК из царского Генштаба. Тоже отягощающий момент.
Что о Животовском говорили? Говорили разное, хотя, впрочем, какая разница. О моих связях с дядей Феликс всегда знал. И никогда не думал, что я их прерву. В конце концов, мне американский паспорт не повредит. Может быть, это вообще моя последняя надежда. А в Америке мне без Абрама не обойтись. Имеющиеся счета конечно жизнь обеспечат, но политическую деятельность – нет. Теперь как никогда ясно, какой нужный тыл – мой дядюшка. Очень нужный.
Что еще обсуждали? Ах, да! Использование масонских лож для антисталинской пропаганды в Европе. Пусть англичане через масонские каналы в прессе завещание Ленина пополощут. Чтобы каждый европейский рабочий знал, каков новый состав Политбюро и лично товарищ Сталин.
Да, Феликс много знает. Он хитрый чекист, но и не действует сгоряча. Чувствительный очень. Где это видано, чувствительный председатель ВЧК? Когда Тухачевский на Варшаву шел и не очень бережно с польскими военнопленными обращался, так он телеграммами засыпал, чтобы не нарушали революционную законность. А Миша нарушал, давил шляхту как клопов. Миша человек крутой, беспощадный, настоящая опора в борьбе.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента