Страница:
А в общем, у нас с истинными арийцами все всегда было нормально. Больше для вида воевали мы только с ними. Вот поэтому-то и нельзя повсеместно петь такие зверские песни. Есть ведь у нас нейтральная песня – «День Победы» называется и там прямо сказано: «этот день мы приближали как могли!» Вот и пусть каждый домысливает, что такое «как могли».
Ладно, это, опять же, когда-то давно было. И стало уже несправедливо забываться. А сейчас длилась уже новая – афганская кутерьма. Оба! Пошла очередная сигнальная ракета. Еще раз встали! Кто-то сам встал и пошел вперед зигзагообразными перебежками. А кого-то приходится поднимать громкими «буками» с буквой «е» впереди или, используя опыт Великой Отечественной, бросить «лимонку» со снятой чекой в наспех отрытое убежище – теперь уж точно выскочит и пойдет. И случалось многое в этой кутерьме, но самым обидным из творившихся вокруг безобразий был, так называемый, дружественный огонь. Огонь бывал порой настолько дружественным, что хирурги госпиталей начинали валиться с ног от бесчисленного количества операций, а «борта» в Союз заполнялись исключительно «грузом 200». («Да это еще ерунда, – басил Сереге на ухо под огнем родных «вертушек» какой-то майор из боевого охранения, «мотающий» в Афгане второй срок, – эти еще минут десять покружатся и улетят. «Нэ маэ в ных боэкомлэкту». А вот три года назад, помнится, сопровождали колонну боеприпасов, в основном снаряды для «Града». Едва успевали от «духов» отбиваться, и в самый тяжелый момент нас наши же, едри их через гребанное коромысло, штурмовики так за полчаса отутюжили…! Ктой-то чегой-то там опять перепутал! Это только что перелетевшая из Союза в «Афган» эскадрилья штурмовиков была. Они ведь по эскадрильям меняются: одна улетает, а другая тут же прилетает. Командир улетающей эскадрильи только было получил приказ напоследок «прикрыть» колонну, а тут уже новые прилетели и задачу перекинули на них. А новые поняли так, что колонну надо «накрыть». И «накрыли»! Полным боекомплектом. Как только жив остался! Короче – снаряды после их «ошибочного» налета рвались еще двое суток. На том месте долбанном до сих пор ничего не растет, ни одной травинки. И, сто пудов, в ближайшие сто лет расти точно не будет – эксперты из генштабовской комиссии по пробам грунта определили»).
Под утро «духи» окончательно исчезли – растворились просто в чаще «зеленки», завидев подошедшие на подмогу дополнительные «мотострелецкие» подразделения. И через некоторое время изрядно потрепанная колонна продолжила свое движение без раненых и, еще более неудачливых представителей «груза 200». Ранило в том злополучном бою и Серегу.
Ранило его во время ночной вылазки уже отступивших было «духов». В тот злосчастный момент ранило, когда он уже, казалось бы, накрыл гранатой едва заметные крадущиеся к колонне тени и прошил огнем своего АКМа выхваченные из темноты вспышкой взрыва силуэты очередных кандидатов на успех. Стрелял с колена, привалившись к гусенице БМП боевого охранения, и вдруг откуда-то сбоку зазвенели по броне свинцовые «подарочки». Парочка таких «близнецов-братьев» досталась и Сереге. Досталась и навеяла на него великую грусть. Стало так грустно, что пришлось даже на время притормозить сознанием. Очнулся Серега, когда уже его заканчивал перевязывать румяный сержант медицинской службы. Присмотрелся с опаской: что перевязывают? Голова не перевязана, но почему-то болит. На месте хотя бы и ладно. А то ведь, иначе если, это ведь и есть-то нечем будет. В боку дырка, сержант говорит, что две дырки-то – навылет значит. Тоже не так все плохо. В бедре дырища, жаль одна только – здесь с вылетом не повезло. Да и сержант не успокоил, внимательно осмотрев зияющее отверстие, – видимо кость серьезно повреждена. Ладно, самое главное – жив и гениталии на месте, без них вообще бы в этой жизни скучно было, не интересно как-то все. Так вот наспех перевязанный и с пустеющей флягой спирта в руке держался Серега до утра. Не сам по себе, конечно, держался, а как говорится, со товарищи. Товарищи держались дружно, экономно пуская осветительные ракеты, периодически постреливая и изредка пошвыривая гранаты в подозрительные перемещения ночных теней. А утром «вертушкой» отправили Серегу в госпиталь в столичный Кабул. Раненое мясо там слегка подлатали, а с раздробленной бедренной костью связываться не стали и отправили его долечиваться в Союз, в район сияния на его территории «звезды востока». В район, так сказать, расположения воспеваемой тогда «столицы мира и тепла», а попросту говоря в столицу солнечного Узбекистана город Ташкент был отправлен Серега для дальнейшего своего излечения. Наконец-то покончено с генетически унаследованным интернациональным долгом!
И когда все это наконец закончилось, опять всплыли в травмированной анестезией Серегиной памяти рассказы ветеранов второй мировой о своих погибших товарищах: «Порой это просто не укладывалось в голове. Ведь еще какой-то час назад занимался Колян так же, как и все, какими-то обыденными утренними делами: побрился наскоро, вспомнил родных своих, представил, чем они сейчас занимаются, улыбнулся их фотографии, шутливо перебросился с другом одним-другим нелитературным словцом. Так же, как все, замер в окопе, ожидая окончания артподготовки, выскочил по команде, пошел вперед и вдруг – мертво лицом в липкую грязь. И сколько их упавших Колянов, Федянов, Петек… Во время боя не до павших. А после, когда про них, наконец-то устало вспомнят или свои или другие, то бросят их в братскую могилу, наскоро вырытую в грязи. Бросят несопротивляющимися кулями еще не начавшего тухнуть мяса. И все, поминай, как звали. А поминать долго никто не будет – кого самого назавтра убьют, а кто и просто забудет во фронтовой чехарде и череде часто меняемых товарищей. Да нет, после победы вспомнят, конечно же – мы же сейчас вспоминаем… А тогда некогда было – смертельная усталость сваливалась сразу после боя на измученное туловище, а еще надо было успеть похлебать чего-нибудь стылого из алюминиевого котелка и хоть не много, но поспать – часто так случалось, что со следующим рассветом начинался следующий бой. Да и не было тогда, честно говоря, полного ощущения того, что товарищей этих мы сегодня навсегда потеряли». И при воспоминаниях этих ветеранских рассказов вдруг отчетливо вспомнились Сергею последние, произошедшие с ним события. Вспомнились и сопоставились они с рассказами ветеранов. «Действительно, – думал Серега, – это ведь была совсем другая война, и по целям, и по масштабам другая. Но сколько между войнами этими общего. Наверное, между всеми войнами много общего, несмотря на разные времена, вооружение и условия их проведения – свои герои и обычные работяги войны, и все те же трусы, воры, предатели». И в голове его вдруг опять зазвучала очередная, тщательно скрываемая от широкой общественности и удивительно глубокая по своему психологическому содержанию «песнярская» песня (читатель не поленись, достань и прослушай, только обязательно в «песнярском» исполнении прослушай):
Сереге в этом смысле повезло больше: живым остался и инвалидом не стал. Больше того, за все переживания и мытарства даже награжден он был невозвращением обратно на территорию, населенную довольно враждебным народцем. Народцем, вроде как жаждущим от чего-то освобождения и постоянно взывающим о помощи к безотказным «шурави». Далее, воспользовавшись доверчивостью и заманив безотказных наших освободителей на свою территорию, стремился этот коварный народец от освободителей своих всяческими способами избавиться. Преследовал просто всякий раз одну и ту же, какую-то маниакальную в упорстве своем, дурацкую абсолютно цель – нанести доверчивым «шурави» травмы, несовместимые с жизнью. Иногда засранцам этим все же удавалось это сделать. Но почти за добрый десяток лет количество нанесенных ими травм этих смертельных, не превысило количество потерь, которые мы сами же ежегодно творим на наших дорогах, весьма отдаленно напоминающие автомобильные и очень похожих на едва обозначенные бедуинами направления в дикой пустыне. Во как мы друг-друга скрытно ненавидим! Странно это. Очередной парадокс какой-то получается. Вот, к примеру, если мы с кем-то не знакомы, и встретились, допустим, по делу. Как мы себя ведем? Конечно же мило так улыбаемся друг другу: «Как мы рады Вас видеть! Очень сожалеем, что не встречались раньше!» Но стоит увидеть друг друга в первый раз, таких же, казалось бы, незнакомых на импровизированной нашей дороге…! Дикая всеми обуревает в одночасье взаимная ненависть! «Ах, ты, скотина, посмел меня не пропустить, вот ужо же я сейчас, урод, тебя подрежу! Уж подрежу, так подрежу!» И подрезает ведь, шельмец окаянный! Резко так в сладострастии своем подрезает! И ощущает, пострел, – бах, долгожданный удар в автомобильную задницу и вынос на встречную полосу под 120-ти километрово в час в шустрости своей, 5-ти тонный какой-нибудь там захудалый самосвалишко! И в доме его короткое время играет грустно-торжественная музыка. Он ее почему-то не слышит. Может, наконец-то, о чем-то задумался? Никто не знает. Это теперь его тайна.
Но не только этим чудесным невозвращением в мир кровожадных туземцев награжден был Серега за свои ратные подвиги, а еще премирован он был еще и переводом в Ракетные войска самого что ни на есть стратегического назначения. «Вы не волнуйтесь, – говорили ему, – хуже уже не будет, там уже с «духами» перестреливаться вам не придется. Это ведь не основная ваша специальность – свинец по сторонам метать. И связь вы до этого какую-то смешную организовывали – какие-то сотни километров. Пора бы сосредоточиться на решении стратегических задач. А в Сухопутных войсках вам этого не дадут. Там, Вы будете всю жизнь и в холод, и в зной по полям, лесам, болотам и пустыням таскаться. Оси прокладывать и рокады тянуть за наступающими на учениях войсками. А в Ракетных-то войсках да еще стратегического назначения жизнь вас ждет совершенно другая. Будете себе в подземелье посиживать да различные кнопочки нажимать – у них там все автоматизировано. Тепло, светло, с крыши не капает, и, заметьте, никакой стрельбы! Если уж они, «стратеги» эти, вдруг стрелять начнут – все, всем остальным, а через некоторое время и им самим (когда ракеты кончатся) больше никуда торопиться не надо будет. И волноваться больше ни о чем никому уже не придется. Но это ведь все только в самом крайнем случае может произойти! А так, в повседневности липкой все в этих войсках стабильно, комфортно и хорошо. Что-что? У вас клаустрофобия?! Теряете сознание в замкнутых пространствах и не переносите подземелий? Ничем вам помочь не можем. Мы и так вам навстречу пошли, учитывая ваше маниакальное желание служить. Вам с вашими ранениями и перенесенными заболеваниями вообще в армии больше делать уже нечего. Вы уже готовый, законченный совсем инвалид даже по гражданским критериям. Это касательно вашего соматического здоровья. А относительно вашего психического здоровья должны вас предупредить, что сохраняется реальная угроза достижения Вами долговременного состояния вялотекущей шизофрении. Вы ведь помните бессмертную классику: «Если человек дурак – то это надолго!»? А Вы ведь после «афгана» своего, Вы ведь все уже состоявшиеся дураки и есть. Проблемные вы уже все. Так что прямой и безальтернативный путь вам уже предопределен – только в Ракетные войска самого что ни на есть стратегического назначения. Идите, идите, проваливайте, пока для Вас не стало уже все поздно. Пока мы еще ничего по Вашему поводу не передумали.
Настороженное отношение к службе в Ракетных войсках стратегического назначения Сереге и его однокашникам настойчиво прививали в течение всех пяти лет обучения в военном училище. Распределением в эти войска разгневанные военноначальствующие пугали самых нерадивых обучаемых военных всякий раз после совершения ими каких-нибудь из ряда вон выходящих воинских проступков. «Ублюдки! Скоты! Всех в РВСН отправлю! Сгниете там все у меня, уроды! В ракетных шахтах смердеть до конца века своего будете!» – заходился, бывало в истошном крике какой-нибудь очередной удрученный поведением своих подчиненных военноначальствующий.
Что же конкретно там, в войсках этих стратегических, было страшного? Никто из обучаемых военных этого точно не знал. Были предположения о многочисленных аспектах тяжести несения службы в заглубленных командных пунктах, но все предположения разбивались об один аргумент, состоявший в том, что многие выпускники попадали служить на не менее заглубленные командные пункты (с сопутствующими каждой заглубленности проблемами поддержания приемлемого температурно-влажностного режима) других родов и видов войск, и никто из них каких-то сверхчеловеческих трудностей не испытывал. Но все же что-то настораживало обучаемых военных и заставляло подсознательно побаиваться попадания на эти четыре зловещих буквы. Наверное, пугающая близость «ядерной» кнопки.
Но, все-таки, обучаемым военным однажды удалось приподнять завесу тайны над всеобщим испугом. Как-то в ночном лесу на осенних учениях проговорился один из военноначальствующих. Расслабленно сидя вечером у костра, военноначальствующий провел с обучаемыми военными своего рода мастер-класс, посвященный умению делать логические выводы:
«Вы сами-то мозгами своими куриными пораскиньте. Когда примерно образовались Ракетные войска стратегического назначения? Правильно, на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов. А вы знаете, как это реально происходило? Нет? Поясняю – перед вами живой участник тех далеких событий. Изготовили у нас в стране, знатчица, ядерные боеприпасы. Просто наперекор и в противовес Америке разработали. А когда испытывать начали, сами испугались – батюшки светы! Это же такая силища! Можно теперь и о мировой революции задуматься! Правда, нашлись в коллективе «отцов-содателей» и свои ренегаты. Про одного из них вы, наверняка, слышали. Про академика Сахарова слышали, небось? То-то. Да-да, трижды Герой. Вот посмотрел этот «герой» во время испытаний на то, что натворил с сотоварищи и испугался. Испугался, срочно переквалифицировался в диссиденты и стал выступать за запрет испытаний ядерного оружия и его немедленную ликвидацию. А что? Сейчас можно и повыступать немного. Это раньше диссиденты делились на две категории: досиденты и отсиденты. А сейчас… Вот, пожалуйста, тот же Сахаров – сколько кровушки он отпил у членов Политбюро ЦК КПСС своими обращениями к международной общественности? А вот, поди ж ты, – дали отдельную квартиру в городе Горьком, академическую стипендию тоже пожаловали. Вернее, не сумели у него отнять эту стипендию, – академики наши проявили солидарность и оставили его в своих рядах. В пику, так сказать, высшим нашим партийцам. Вот такой наступил нынче диссидентский гуманизм. Пользуйтесь, товарищи диссиденты, пока новый Сталин не родился. Сидите себе тихонечко и не вякайте. Ему ведь, Сахарову-то, когда он подрывной своей деятельностью занялся, очень поучительный анекдот маршал Неделин рассказал: «Молится дед перед образами на ночь: «Господи, укрепи и направь!» А бабка с печи: «Господи, ты главное-то укрепи, а направить-то мы и сами как-нибудь смогем!» Но не внял академик завуалированному в анекдот совету и попал в опалу. Ну, ладно, Бог-бы с ним. Извините. Отвлекся. Всевышнего в суе зря совсем упомянул. Так вот, заряды-то создали, а пулять-то ими как? Задумали, допустим, сделать подарок дядюшке Сэму, например, на день Независимости, а доставить его ему никак не можем. Уже и по телефону ему позвонили, чтобы устно поздравить. А во время устных этих поздравлений не удержались и похвалились приготовленным подарком. Похвалиться-то похвалились, а сами не везем ничего. Не самому же дядюшке Сэму, в конце-то-концов, за подарком приезжать! Должны же соблюдаться хоть какие-нибудь правила приличия?! Например, правила международного этикета. Можно, конечно, самолетами ему подарки доставить, но дорого очень – без дозаправки в пути не обойдешься. Да и долго очень – дядюшка-то Сэм особым терпением никогда ведь не отличался, охоч больно до подарков-то. Тогда, наконец-то, вспомнили: у нас ведь космические ракеты имеются! Надо их только немножко доработать, сделать из них межконтинентальные и порядок! Так и сделали. (Лукавство это все, конечно же, – ракеты делали в первую очередь для повышения обороноспособности страны Советов, а уже потом только для мирного освоения ближнего космоса. И все об этом знали. Но так, чтобы в слух такое ляпнуть… Ни в коем случае! Ни-ни! У нас гуманистическая идеология!). Взялись за дело круто и намодернизировали. А дальше-то что? Ну а дальше, конечно же, войска особые нужны. Не просто ракетные, а еще и стратегические! А как же? Кто ж все это хозяйство обслуживать будет и по необходимости ракеты эти подарочные пулять? И полетели в различные рода и виды Вооруженных сил СССР директивы с квотами на количество служилого люда, командируемого для формирования нового рода войск – Ракетных войск стратегического назначения. А теперь внимание: вопрос! Каких людей отдавали командиры для выполнения столь почетной миссии? Вот сами вы кого, например, отдали бы? Правильно тех и, отдали бы, от которых уже не чаяли Вы сами как избавиться. А как от них, сердешных, можно было избавиться? На службу иной такой служака приходит всегда вовремя. Мало того, что вовремя приходит, сволочь эта, он ведь на службе этой еще и не выпивает! А еще не гнушается он на ней, на службе этой, неограниченно долго задерживаться. Демонстрирует деланный в фальшивости своей фанатизм! Всем видом своим демонстрирует он – не запамятовал, мол, я о извечной военной ненормированности рабочего дня. И могу, мол, в течение всей этой ненормированности непрерывно имитировать вам кипучую деятельность в любом направлении. Понятно, что толку от такого служаки может не быть абсолютно никакого. Мало того, он может быть для ратного вашего труда чрезвычайно вреден. Кроме того, встречаются так же порой еще и экземпляры не только вредные до чрезвычайности, но еще и крайне опасные для окружающих их во время службы лиц. Им так и пишут в служебных характеристиках: «В мирное время – чрезвычайно вреден, в военное – катастрофически опасен». Командиры и начальники всех степеней (если, конечно же, сами не подпадают под определения этих категорий – бесполезных, вредных и опасных военных) пребывают в постоянных и напряженных размышлениях, в непрерывном поиске пребывают они. Поиске вариантов законного дистанцирования от этих часто ревностных, но удивительно бестолковых служак. Отправляют командиры этих скрытых врагов в дальние и длительные командировки: на курсы повышения их застывшей и дрожащей в окрестностях абсолютного нуля квалификации; в Казахстан на уборку целинного урожая; на сбор грибов и ягод в окрестные леса; на ловлю рыбы в соседних безнадежных водоемах и т. д.
Ладно, это, опять же, когда-то давно было. И стало уже несправедливо забываться. А сейчас длилась уже новая – афганская кутерьма. Оба! Пошла очередная сигнальная ракета. Еще раз встали! Кто-то сам встал и пошел вперед зигзагообразными перебежками. А кого-то приходится поднимать громкими «буками» с буквой «е» впереди или, используя опыт Великой Отечественной, бросить «лимонку» со снятой чекой в наспех отрытое убежище – теперь уж точно выскочит и пойдет. И случалось многое в этой кутерьме, но самым обидным из творившихся вокруг безобразий был, так называемый, дружественный огонь. Огонь бывал порой настолько дружественным, что хирурги госпиталей начинали валиться с ног от бесчисленного количества операций, а «борта» в Союз заполнялись исключительно «грузом 200». («Да это еще ерунда, – басил Сереге на ухо под огнем родных «вертушек» какой-то майор из боевого охранения, «мотающий» в Афгане второй срок, – эти еще минут десять покружатся и улетят. «Нэ маэ в ных боэкомлэкту». А вот три года назад, помнится, сопровождали колонну боеприпасов, в основном снаряды для «Града». Едва успевали от «духов» отбиваться, и в самый тяжелый момент нас наши же, едри их через гребанное коромысло, штурмовики так за полчаса отутюжили…! Ктой-то чегой-то там опять перепутал! Это только что перелетевшая из Союза в «Афган» эскадрилья штурмовиков была. Они ведь по эскадрильям меняются: одна улетает, а другая тут же прилетает. Командир улетающей эскадрильи только было получил приказ напоследок «прикрыть» колонну, а тут уже новые прилетели и задачу перекинули на них. А новые поняли так, что колонну надо «накрыть». И «накрыли»! Полным боекомплектом. Как только жив остался! Короче – снаряды после их «ошибочного» налета рвались еще двое суток. На том месте долбанном до сих пор ничего не растет, ни одной травинки. И, сто пудов, в ближайшие сто лет расти точно не будет – эксперты из генштабовской комиссии по пробам грунта определили»).
Под утро «духи» окончательно исчезли – растворились просто в чаще «зеленки», завидев подошедшие на подмогу дополнительные «мотострелецкие» подразделения. И через некоторое время изрядно потрепанная колонна продолжила свое движение без раненых и, еще более неудачливых представителей «груза 200». Ранило в том злополучном бою и Серегу.
Ранило его во время ночной вылазки уже отступивших было «духов». В тот злосчастный момент ранило, когда он уже, казалось бы, накрыл гранатой едва заметные крадущиеся к колонне тени и прошил огнем своего АКМа выхваченные из темноты вспышкой взрыва силуэты очередных кандидатов на успех. Стрелял с колена, привалившись к гусенице БМП боевого охранения, и вдруг откуда-то сбоку зазвенели по броне свинцовые «подарочки». Парочка таких «близнецов-братьев» досталась и Сереге. Досталась и навеяла на него великую грусть. Стало так грустно, что пришлось даже на время притормозить сознанием. Очнулся Серега, когда уже его заканчивал перевязывать румяный сержант медицинской службы. Присмотрелся с опаской: что перевязывают? Голова не перевязана, но почему-то болит. На месте хотя бы и ладно. А то ведь, иначе если, это ведь и есть-то нечем будет. В боку дырка, сержант говорит, что две дырки-то – навылет значит. Тоже не так все плохо. В бедре дырища, жаль одна только – здесь с вылетом не повезло. Да и сержант не успокоил, внимательно осмотрев зияющее отверстие, – видимо кость серьезно повреждена. Ладно, самое главное – жив и гениталии на месте, без них вообще бы в этой жизни скучно было, не интересно как-то все. Так вот наспех перевязанный и с пустеющей флягой спирта в руке держался Серега до утра. Не сам по себе, конечно, держался, а как говорится, со товарищи. Товарищи держались дружно, экономно пуская осветительные ракеты, периодически постреливая и изредка пошвыривая гранаты в подозрительные перемещения ночных теней. А утром «вертушкой» отправили Серегу в госпиталь в столичный Кабул. Раненое мясо там слегка подлатали, а с раздробленной бедренной костью связываться не стали и отправили его долечиваться в Союз, в район сияния на его территории «звезды востока». В район, так сказать, расположения воспеваемой тогда «столицы мира и тепла», а попросту говоря в столицу солнечного Узбекистана город Ташкент был отправлен Серега для дальнейшего своего излечения. Наконец-то покончено с генетически унаследованным интернациональным долгом!
И когда все это наконец закончилось, опять всплыли в травмированной анестезией Серегиной памяти рассказы ветеранов второй мировой о своих погибших товарищах: «Порой это просто не укладывалось в голове. Ведь еще какой-то час назад занимался Колян так же, как и все, какими-то обыденными утренними делами: побрился наскоро, вспомнил родных своих, представил, чем они сейчас занимаются, улыбнулся их фотографии, шутливо перебросился с другом одним-другим нелитературным словцом. Так же, как все, замер в окопе, ожидая окончания артподготовки, выскочил по команде, пошел вперед и вдруг – мертво лицом в липкую грязь. И сколько их упавших Колянов, Федянов, Петек… Во время боя не до павших. А после, когда про них, наконец-то устало вспомнят или свои или другие, то бросят их в братскую могилу, наскоро вырытую в грязи. Бросят несопротивляющимися кулями еще не начавшего тухнуть мяса. И все, поминай, как звали. А поминать долго никто не будет – кого самого назавтра убьют, а кто и просто забудет во фронтовой чехарде и череде часто меняемых товарищей. Да нет, после победы вспомнят, конечно же – мы же сейчас вспоминаем… А тогда некогда было – смертельная усталость сваливалась сразу после боя на измученное туловище, а еще надо было успеть похлебать чего-нибудь стылого из алюминиевого котелка и хоть не много, но поспать – часто так случалось, что со следующим рассветом начинался следующий бой. Да и не было тогда, честно говоря, полного ощущения того, что товарищей этих мы сегодня навсегда потеряли». И при воспоминаниях этих ветеранских рассказов вдруг отчетливо вспомнились Сергею последние, произошедшие с ним события. Вспомнились и сопоставились они с рассказами ветеранов. «Действительно, – думал Серега, – это ведь была совсем другая война, и по целям, и по масштабам другая. Но сколько между войнами этими общего. Наверное, между всеми войнами много общего, несмотря на разные времена, вооружение и условия их проведения – свои герои и обычные работяги войны, и все те же трусы, воры, предатели». И в голове его вдруг опять зазвучала очередная, тщательно скрываемая от широкой общественности и удивительно глубокая по своему психологическому содержанию «песнярская» песня (читатель не поленись, достань и прослушай, только обязательно в «песнярском» исполнении прослушай):
И вспомнились они как то сразу все друг за другом, все боевые Серегины товарищи, молодые и мечтавшие о чем угодно, только не о возможности прибыть на Родину грузом «200». Каждого из них ждали дома в совершенно другом качестве. Нет, конечно же, нельзя сравнивать эти две войны по масштабам достигнутого (и были ли они, достижения при исполнении мнимого долга?) и потерям, но по психологическому содержанию все очень даже похоже. В некотором, тоже психологическом смысле, в «афгане» может даже и потяжелей было. По-тяжелей в том смысле, что как-то все было не так очевидно: на нас ведь никто не нападал и угрозы существованию чиновников попросту отсутствовали. И поэтому они, чинуши-то эти, таращили свои равнодушные бельма на пришедшего к ним с законной просьбой о каком-нибудь содействии инвалида-«афганца»: «Вы кто? Да-да. Что-то слышали. Интернациональный долг какой-то. Но мы-то никому совершенно не должны и совершенно тут ни при чем. Да, законы кой-какие льготы гарантируют вам, а вот Минфин – нет. Нет у нас денег на ваши льготы. Что вы здесь орете?! Мы вас туда не посылали! Вот найдите тех, кто посылал, и брызгайте на них слюной». Но найти посылавших, как правило, никому не удавалось. Кто-то помер уже, а кто-то надежно спрятался.
В тот день, когда окончилась война,
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна,
Особая для наших душ, минута.
В конце пути в далекой стороне
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, кто погиб на той войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними, как бы, наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогами войны
В едином братстве воинском – до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них,
Нас эти залпы с ними разлучали.
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль
Заполненный товарищами берег.
Суда живых – не меньше павших суд…
И пусть в душе до дней моих скончанья
Живет-гремит торжественный салют
Победы и Великого прощанья…
Сереге в этом смысле повезло больше: живым остался и инвалидом не стал. Больше того, за все переживания и мытарства даже награжден он был невозвращением обратно на территорию, населенную довольно враждебным народцем. Народцем, вроде как жаждущим от чего-то освобождения и постоянно взывающим о помощи к безотказным «шурави». Далее, воспользовавшись доверчивостью и заманив безотказных наших освободителей на свою территорию, стремился этот коварный народец от освободителей своих всяческими способами избавиться. Преследовал просто всякий раз одну и ту же, какую-то маниакальную в упорстве своем, дурацкую абсолютно цель – нанести доверчивым «шурави» травмы, несовместимые с жизнью. Иногда засранцам этим все же удавалось это сделать. Но почти за добрый десяток лет количество нанесенных ими травм этих смертельных, не превысило количество потерь, которые мы сами же ежегодно творим на наших дорогах, весьма отдаленно напоминающие автомобильные и очень похожих на едва обозначенные бедуинами направления в дикой пустыне. Во как мы друг-друга скрытно ненавидим! Странно это. Очередной парадокс какой-то получается. Вот, к примеру, если мы с кем-то не знакомы, и встретились, допустим, по делу. Как мы себя ведем? Конечно же мило так улыбаемся друг другу: «Как мы рады Вас видеть! Очень сожалеем, что не встречались раньше!» Но стоит увидеть друг друга в первый раз, таких же, казалось бы, незнакомых на импровизированной нашей дороге…! Дикая всеми обуревает в одночасье взаимная ненависть! «Ах, ты, скотина, посмел меня не пропустить, вот ужо же я сейчас, урод, тебя подрежу! Уж подрежу, так подрежу!» И подрезает ведь, шельмец окаянный! Резко так в сладострастии своем подрезает! И ощущает, пострел, – бах, долгожданный удар в автомобильную задницу и вынос на встречную полосу под 120-ти километрово в час в шустрости своей, 5-ти тонный какой-нибудь там захудалый самосвалишко! И в доме его короткое время играет грустно-торжественная музыка. Он ее почему-то не слышит. Может, наконец-то, о чем-то задумался? Никто не знает. Это теперь его тайна.
Но не только этим чудесным невозвращением в мир кровожадных туземцев награжден был Серега за свои ратные подвиги, а еще премирован он был еще и переводом в Ракетные войска самого что ни на есть стратегического назначения. «Вы не волнуйтесь, – говорили ему, – хуже уже не будет, там уже с «духами» перестреливаться вам не придется. Это ведь не основная ваша специальность – свинец по сторонам метать. И связь вы до этого какую-то смешную организовывали – какие-то сотни километров. Пора бы сосредоточиться на решении стратегических задач. А в Сухопутных войсках вам этого не дадут. Там, Вы будете всю жизнь и в холод, и в зной по полям, лесам, болотам и пустыням таскаться. Оси прокладывать и рокады тянуть за наступающими на учениях войсками. А в Ракетных-то войсках да еще стратегического назначения жизнь вас ждет совершенно другая. Будете себе в подземелье посиживать да различные кнопочки нажимать – у них там все автоматизировано. Тепло, светло, с крыши не капает, и, заметьте, никакой стрельбы! Если уж они, «стратеги» эти, вдруг стрелять начнут – все, всем остальным, а через некоторое время и им самим (когда ракеты кончатся) больше никуда торопиться не надо будет. И волноваться больше ни о чем никому уже не придется. Но это ведь все только в самом крайнем случае может произойти! А так, в повседневности липкой все в этих войсках стабильно, комфортно и хорошо. Что-что? У вас клаустрофобия?! Теряете сознание в замкнутых пространствах и не переносите подземелий? Ничем вам помочь не можем. Мы и так вам навстречу пошли, учитывая ваше маниакальное желание служить. Вам с вашими ранениями и перенесенными заболеваниями вообще в армии больше делать уже нечего. Вы уже готовый, законченный совсем инвалид даже по гражданским критериям. Это касательно вашего соматического здоровья. А относительно вашего психического здоровья должны вас предупредить, что сохраняется реальная угроза достижения Вами долговременного состояния вялотекущей шизофрении. Вы ведь помните бессмертную классику: «Если человек дурак – то это надолго!»? А Вы ведь после «афгана» своего, Вы ведь все уже состоявшиеся дураки и есть. Проблемные вы уже все. Так что прямой и безальтернативный путь вам уже предопределен – только в Ракетные войска самого что ни на есть стратегического назначения. Идите, идите, проваливайте, пока для Вас не стало уже все поздно. Пока мы еще ничего по Вашему поводу не передумали.
Настороженное отношение к службе в Ракетных войсках стратегического назначения Сереге и его однокашникам настойчиво прививали в течение всех пяти лет обучения в военном училище. Распределением в эти войска разгневанные военноначальствующие пугали самых нерадивых обучаемых военных всякий раз после совершения ими каких-нибудь из ряда вон выходящих воинских проступков. «Ублюдки! Скоты! Всех в РВСН отправлю! Сгниете там все у меня, уроды! В ракетных шахтах смердеть до конца века своего будете!» – заходился, бывало в истошном крике какой-нибудь очередной удрученный поведением своих подчиненных военноначальствующий.
Что же конкретно там, в войсках этих стратегических, было страшного? Никто из обучаемых военных этого точно не знал. Были предположения о многочисленных аспектах тяжести несения службы в заглубленных командных пунктах, но все предположения разбивались об один аргумент, состоявший в том, что многие выпускники попадали служить на не менее заглубленные командные пункты (с сопутствующими каждой заглубленности проблемами поддержания приемлемого температурно-влажностного режима) других родов и видов войск, и никто из них каких-то сверхчеловеческих трудностей не испытывал. Но все же что-то настораживало обучаемых военных и заставляло подсознательно побаиваться попадания на эти четыре зловещих буквы. Наверное, пугающая близость «ядерной» кнопки.
Но, все-таки, обучаемым военным однажды удалось приподнять завесу тайны над всеобщим испугом. Как-то в ночном лесу на осенних учениях проговорился один из военноначальствующих. Расслабленно сидя вечером у костра, военноначальствующий провел с обучаемыми военными своего рода мастер-класс, посвященный умению делать логические выводы:
«Вы сами-то мозгами своими куриными пораскиньте. Когда примерно образовались Ракетные войска стратегического назначения? Правильно, на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов. А вы знаете, как это реально происходило? Нет? Поясняю – перед вами живой участник тех далеких событий. Изготовили у нас в стране, знатчица, ядерные боеприпасы. Просто наперекор и в противовес Америке разработали. А когда испытывать начали, сами испугались – батюшки светы! Это же такая силища! Можно теперь и о мировой революции задуматься! Правда, нашлись в коллективе «отцов-содателей» и свои ренегаты. Про одного из них вы, наверняка, слышали. Про академика Сахарова слышали, небось? То-то. Да-да, трижды Герой. Вот посмотрел этот «герой» во время испытаний на то, что натворил с сотоварищи и испугался. Испугался, срочно переквалифицировался в диссиденты и стал выступать за запрет испытаний ядерного оружия и его немедленную ликвидацию. А что? Сейчас можно и повыступать немного. Это раньше диссиденты делились на две категории: досиденты и отсиденты. А сейчас… Вот, пожалуйста, тот же Сахаров – сколько кровушки он отпил у членов Политбюро ЦК КПСС своими обращениями к международной общественности? А вот, поди ж ты, – дали отдельную квартиру в городе Горьком, академическую стипендию тоже пожаловали. Вернее, не сумели у него отнять эту стипендию, – академики наши проявили солидарность и оставили его в своих рядах. В пику, так сказать, высшим нашим партийцам. Вот такой наступил нынче диссидентский гуманизм. Пользуйтесь, товарищи диссиденты, пока новый Сталин не родился. Сидите себе тихонечко и не вякайте. Ему ведь, Сахарову-то, когда он подрывной своей деятельностью занялся, очень поучительный анекдот маршал Неделин рассказал: «Молится дед перед образами на ночь: «Господи, укрепи и направь!» А бабка с печи: «Господи, ты главное-то укрепи, а направить-то мы и сами как-нибудь смогем!» Но не внял академик завуалированному в анекдот совету и попал в опалу. Ну, ладно, Бог-бы с ним. Извините. Отвлекся. Всевышнего в суе зря совсем упомянул. Так вот, заряды-то создали, а пулять-то ими как? Задумали, допустим, сделать подарок дядюшке Сэму, например, на день Независимости, а доставить его ему никак не можем. Уже и по телефону ему позвонили, чтобы устно поздравить. А во время устных этих поздравлений не удержались и похвалились приготовленным подарком. Похвалиться-то похвалились, а сами не везем ничего. Не самому же дядюшке Сэму, в конце-то-концов, за подарком приезжать! Должны же соблюдаться хоть какие-нибудь правила приличия?! Например, правила международного этикета. Можно, конечно, самолетами ему подарки доставить, но дорого очень – без дозаправки в пути не обойдешься. Да и долго очень – дядюшка-то Сэм особым терпением никогда ведь не отличался, охоч больно до подарков-то. Тогда, наконец-то, вспомнили: у нас ведь космические ракеты имеются! Надо их только немножко доработать, сделать из них межконтинентальные и порядок! Так и сделали. (Лукавство это все, конечно же, – ракеты делали в первую очередь для повышения обороноспособности страны Советов, а уже потом только для мирного освоения ближнего космоса. И все об этом знали. Но так, чтобы в слух такое ляпнуть… Ни в коем случае! Ни-ни! У нас гуманистическая идеология!). Взялись за дело круто и намодернизировали. А дальше-то что? Ну а дальше, конечно же, войска особые нужны. Не просто ракетные, а еще и стратегические! А как же? Кто ж все это хозяйство обслуживать будет и по необходимости ракеты эти подарочные пулять? И полетели в различные рода и виды Вооруженных сил СССР директивы с квотами на количество служилого люда, командируемого для формирования нового рода войск – Ракетных войск стратегического назначения. А теперь внимание: вопрос! Каких людей отдавали командиры для выполнения столь почетной миссии? Вот сами вы кого, например, отдали бы? Правильно тех и, отдали бы, от которых уже не чаяли Вы сами как избавиться. А как от них, сердешных, можно было избавиться? На службу иной такой служака приходит всегда вовремя. Мало того, что вовремя приходит, сволочь эта, он ведь на службе этой еще и не выпивает! А еще не гнушается он на ней, на службе этой, неограниченно долго задерживаться. Демонстрирует деланный в фальшивости своей фанатизм! Всем видом своим демонстрирует он – не запамятовал, мол, я о извечной военной ненормированности рабочего дня. И могу, мол, в течение всей этой ненормированности непрерывно имитировать вам кипучую деятельность в любом направлении. Понятно, что толку от такого служаки может не быть абсолютно никакого. Мало того, он может быть для ратного вашего труда чрезвычайно вреден. Кроме того, встречаются так же порой еще и экземпляры не только вредные до чрезвычайности, но еще и крайне опасные для окружающих их во время службы лиц. Им так и пишут в служебных характеристиках: «В мирное время – чрезвычайно вреден, в военное – катастрофически опасен». Командиры и начальники всех степеней (если, конечно же, сами не подпадают под определения этих категорий – бесполезных, вредных и опасных военных) пребывают в постоянных и напряженных размышлениях, в непрерывном поиске пребывают они. Поиске вариантов законного дистанцирования от этих часто ревностных, но удивительно бестолковых служак. Отправляют командиры этих скрытых врагов в дальние и длительные командировки: на курсы повышения их застывшей и дрожащей в окрестностях абсолютного нуля квалификации; в Казахстан на уборку целинного урожая; на сбор грибов и ягод в окрестные леса; на ловлю рыбы в соседних безнадежных водоемах и т. д.