Страница:
— Я очень люблю Боба… — вдруг сказала она.
Мы медленно брели по мягкому теплому песку, и я старался понять, что же произошло в душе этой красивой девушки. Если бы в самом начале мне кто-нибудь сказал, что Маргарэт полюбит парня с физиономией Боба, я бы ни за что не поверил. А теперь это показалось мне само собой разумеющимся. Я нисколько не удивился, когда она прямо и открыто сказала, что любит его. Я даже ждал этого. Разве настоящая женщина любит мужчину только за красивое лицо? Как бы угадав мою мысль, Мэг сказала:
— Женщины всегда любят героев. Так было во все времена. Невозможно оставаться равнодушной к человеку, который силой своего разума укротил чудовище, способное убить сразу миллионы людей. Это как в древних сказках о легендарных героях. Они побеждали злых титанов, огненных драконов, страшных чудовищ. Мой Боб победил водородную бомбу. Если бы каждый ученый сделал что-нибудь такое! Тогда жизнь на земле была бы вечной…
— Она будет вечной, — почему-то с уверенностью сказал я.
— Только бы ничего не случилось с Бобом, — прошептала Мэг.
— С ним ничего не случится. Вы слышали, что сказал полковник Джейкс?
— Нас скоро отсюда увезут…
Я подумал и сказал:
— Важно, чтобы о том, что сделал Боб, узнало как можно больше людей!
Мэг остановилась и лукаво посмотрела мне в глаза.
— Вильям, вы много пьете и совсем не интересуетесь тем, что происходит в мире.
Действительно, я даже забыл, когда слушал радио в последний раз.
— А что происходит в мире?
— Вся страна взбудоражена. Все газеты полны сообщений о поступке Боба. Крупнейшие ученые одобряют его действия. Создана «Научная лига солидарности с Вигнером». Вчера по радио один крупный физик выступил с идеей создания комитета по разработке активных научных методов борьбы с атомной опасностью. Он прямо так и заявил: «Пример молодого математика Боба Вигнера показывает, как много мы можем сделать, если хорошенько подумаем. Достаточно болтать о мире. Наступила пора активно действовать. Ученые должны быть впереди…» Может быть, они действительно смогут придумать такой аппарат, о котором говорилось в рассказе?
Я взял руку Мэг и крепко пожал.
— Если все ученые заговорят таким языком, никакого специального аппарата не понадобится…
8
ГЛИНЯНЫЙ БОГ
Глава 1
Мы медленно брели по мягкому теплому песку, и я старался понять, что же произошло в душе этой красивой девушки. Если бы в самом начале мне кто-нибудь сказал, что Маргарэт полюбит парня с физиономией Боба, я бы ни за что не поверил. А теперь это показалось мне само собой разумеющимся. Я нисколько не удивился, когда она прямо и открыто сказала, что любит его. Я даже ждал этого. Разве настоящая женщина любит мужчину только за красивое лицо? Как бы угадав мою мысль, Мэг сказала:
— Женщины всегда любят героев. Так было во все времена. Невозможно оставаться равнодушной к человеку, который силой своего разума укротил чудовище, способное убить сразу миллионы людей. Это как в древних сказках о легендарных героях. Они побеждали злых титанов, огненных драконов, страшных чудовищ. Мой Боб победил водородную бомбу. Если бы каждый ученый сделал что-нибудь такое! Тогда жизнь на земле была бы вечной…
— Она будет вечной, — почему-то с уверенностью сказал я.
— Только бы ничего не случилось с Бобом, — прошептала Мэг.
— С ним ничего не случится. Вы слышали, что сказал полковник Джейкс?
— Нас скоро отсюда увезут…
Я подумал и сказал:
— Важно, чтобы о том, что сделал Боб, узнало как можно больше людей!
Мэг остановилась и лукаво посмотрела мне в глаза.
— Вильям, вы много пьете и совсем не интересуетесь тем, что происходит в мире.
Действительно, я даже забыл, когда слушал радио в последний раз.
— А что происходит в мире?
— Вся страна взбудоражена. Все газеты полны сообщений о поступке Боба. Крупнейшие ученые одобряют его действия. Создана «Научная лига солидарности с Вигнером». Вчера по радио один крупный физик выступил с идеей создания комитета по разработке активных научных методов борьбы с атомной опасностью. Он прямо так и заявил: «Пример молодого математика Боба Вигнера показывает, как много мы можем сделать, если хорошенько подумаем. Достаточно болтать о мире. Наступила пора активно действовать. Ученые должны быть впереди…» Может быть, они действительно смогут придумать такой аппарат, о котором говорилось в рассказе?
Я взял руку Мэг и крепко пожал.
— Если все ученые заговорят таким языком, никакого специального аппарата не понадобится…
8
На другой день следователи уехали, и Бобу разрешили выйти. Мы ждали его, собравшись внизу у лестницы. Когда он появился, ведя под руку Мэг, мы устроили ему бурную овацию. Свистели и кричали так, будто бы нас было не три, а тридцать три человека. Я не ожидал, что больше всех будет орать Самуил Финн. Боб улыбался во весь рот и кланялся нам, как неопытный молодой актер. Сзади него стоял часовой и тоже улыбался.
— Какого черта вы разорались? — гаркнул внезапно явившийся полковник Джейкс. — Ну и наделали же вы хлопот, Вигнер!..
— Служу отечеству, — отрапортовал Боб. — А ведь здорово я придумал, полковник!
— Мальчишка! Это только первый акт драмы. Скоро за вами приедут. Мне приказано вас с территории никуда не отпускать.
— О'кэй. Только это не поможет. Можете счигатъ бомбу заживо похороненной.
Полковник покачал головой и, ни слова не говоря, ушел. Мы все ввалились в бар.
— Я предлагаю выпить за молодоженов, — сказал я, разливая шампанское.
— За кого? — переспросил удивленно Крамм.
— За чету Вигнер. Давай, Боб, чокнемся.
Наш математик так и застыл с открытым ртом. Затем перевел испуганные глаза на Мэг. Она храбро и лукаво улыбалась.
— Ну что вы на меня смотрите? — обратилась она к Бобу. — Разве вы не хотите, чтобы я была вашей женой?
Боб начал лепетать несусветную чушь, и, чтобы ему было легче, мы снова стали орать во всю глотку.
— Ребята, наша база теперь ни к чему! Ее закроют, потому что пещера занята! — кричал подвыпивший Финн. — А если бы вы знали, какого парня родила моя жена! — Потом посмотрел на меня и глухо сказал: — Это не для тебя говорится.
— Брось сердиться. Давай помиримся. Такой день!
Все поддержали меня.
— Самуил, не сердись на него. Это он спьяну тогда наболтал.
Финн нахмурился и уставился на меня исподлобья. Но его глаза были не злыми, а очень веселыми.
— Хорошо. Согласен помириться. Но только я должен дать ему сдачи.
— Ладно, черт с тобой, бей. Только не по носу.
Я встал перед Финном, поднял подбородок и зажмурил глаза.
— Ребята, подержите его руки. У него очень развиты условные рефлексы.
Крамм и Боб зашли сзади и взяли меня за руки.
— Подождите! — крикнула Мэг. — Я сбегаю за ватой и примочками.
— Не надо. Бей, Самуил, только скорее. Я не привык долго ждать.
Все загоготали наверное, над тем, как долго Финн примерялся Затем он ударил меня изо всех сил, и я отлетел к самой стойке бара. В глазах поплыли круги.
Крамм и Боб меня не удержали, и я грохнулся на пол.
— Ну и удар… — поднимаясь, кряхтел я.
В баре стоял невероятный хохот. Я долго ничего не мог разглядеть, потому что правый глаз моментально заплыл. Финн поднес мне рюмку виски, и мы с ним выпили, а после расцеловались. Мэг все же сбегала в свою комнату и принесла кусок марли, смоченной какой-то гадостью.
— Не хочу, чтобы у вас под глазом был синяк, — сказала она, прилаживая марлю при помощи пластыря.
Потом мы пили еще и болтали всякую чепуху. В разгар веселья в дверях бара появился полковник Джейкс с каким-то незнакомым парнем. Мы сразу притихли.
Парень был высокого роста, блондин, с бледно-розовой, почти детской физиономией. С виду совсем мальчишка, с красивыми, пухлыми, как у ребенка, губами. Он вежливо поклонился и тихо сказал.
— Добрый день.
— Это наш новый математик. Знакомьтесь.
Полковник Джейкс вышел, а мы продолжали молча рассматривать новичка.
— Моя фамилия Скотт, Роберт Скотт, — наконец произнес парень. — Разрешите присесть?
– Пожалуйста, — Финн кивнул на свободный стул.
— А как вас зовут? — Голос у новичка был мягкий и тихий.
Мы молчали.
— Я недавно окончил математический факультет в Чикаго, — продолжал он. — И вот сразу после дипломной работы меня рекомендовали сюда. — Он улыбнулся, затем порывисто встал и сказал: — Давайте выпьем за знакомство.
Подошел к стойке бара и стал разливать джин. Он не имел никакого представления, как вести себя среди взрослых людей.
— Пожалуйста, берите, — сказал он, расставляя стаканы. На его лице во всю щеку пылал румянец.
Мы продолжали хранить мертвое молчание, пристально наблюдая за новым математиком.
— А кто из вас мистер Вигнер?
— Я, — хрипло ответил Боб.
— Блок памяти для счетной машины «Феано» разработал я, под руководством профессора Колинза. Он вас знает…
Боб слегка кивнул головой.
— «Феано» — хорошая машинка. Удобная, правда? — продолжал лепетать Роберт Скотт, чуть касаясь губами своего стакана.
Мы ничего не отвечали. В баре стало как-то неуютно.
Несколько минут царило молчание. Скотт совсем потерялся. Затем ни с того ни с сего, обращаясь к Крамму, заговорил:
— Дельта-квантование — замечательная вещь! В сущности, это совершенно безотказный метод составлять какие угодно алгоритмы. Даже такие, которые нельзя выразить в аналитических функциях.
Боб закусил губу и встал.
Поднялась из-за стола и Маргарэт.
— Пойдем, Боб…
Они вышли из бара, и Роберт Скотт проводил их удивленным взглядом.
— Они муж и жена? — спросил он робко.
Ему никто не ответил.
— Пейте, — сказал он просительно и потом совсем тихо добавил: — Пожалуйста…
Мне вдруг стало его жалко.
— Так что вы сказали о дельта-квантовании? — спросил я.
Он мгновенно оживился.
— Вы математик?
— Нет, я дозиметрист.
— Дельта-квантование — это, так сказать, разложение непрерывных операций на последовательные импульсные операции. Если, например, вы работаете с цифровыми машинами дискретного действия, то, чтобы заставить их выполнять сколь угодно сложные непрерывные действия, вы должны разложить эти действия на отдельные импульсы. Наверное, именно так поступил мистер Вигнер, когда решил заменить взрыватель водородной бомбы. Правда?
Финн криво улыбнулся.
— Н-не знаю…
— Иначе быть не может, — продолжал мальчишка. — Мистер Вигнер никогда не был в пещере, где лежит бомба, и никогда не видел этой бомбы. Он знал только, что она снабжена электровзрывателем. И вот, имея такие ничтожные исходные данные, он смог составить остроумную программу для «Феано». С точки зрения математики это просто гениально! В университете мы все восхищались. Профессор Колинз поручил мне рассказать, как это делается, на университетском семинаре.
Роберт смущенно улыбнулся и немного отпил из своего стакана.
— А вы знаете, как это делается? — спросил я.
— Да, — ответил он и добавил — Вигнер, наверное, очень талантливый математик.
— Что вы собираетесь здесь делать?
— Я? — удивился Роберт Скотт. — Разве вам не говорили?
— А что вы за шишка, что нам должны о вас говорить? — не выдержал Крамм.
— Просто об этом написано во всех газетах и…
— Мы газет не читаем, — резко оборвал его Финн. — Пошли, ребята.
Мы встали и вышли из бара, так и не прикоснувшись к джину, предложенному нам Робертом Скоттом.
9 Мы собрались у изгороди, около часового, и смотрели на бетонированную дорожку, убегавшую к скале. Было раннее утро, но солнце жгло неимоверно. Боб нервно ходил взад и вперед, что-то усиленно обдумывая. Маргарэт следила за ним воспаленными, влажными глазами. Невдалеке стояли полковник Джейкс, голубоглазый мальчишка-математик и два гражданских представителя из центра. Посмотреть, что будет, вышли все рабочие из шатра. В фиолетовых комбинезонах, они держались в отдалении, сзади нас.
— Да перестань ты болтаться взад и вперед, как маятник, — раздраженно сказал Крамм.
Боб остановился.
— Какой же я идиот! Не учел такой элементарщины…
— Что?
— То, что вторая тележка с таким же электронным устройством может обезвредить первую…
— А, ты про это… Промахи бывают и у вас, властелинов самой точной науки, — не без иронии сказал Финн. — Скотт воспользовался тем же методом, что и ты?
Боб кивнул.
— Не расстраивайся, Боб, ради бога! — воскликнула Мэг. — В конечном счете дело, может быть, не в этой конкретной бомбе, а в чем-то большем. Главное — дать людям направление мысли.
— Направление мысли?
Боб гневно посмотрел на Роберта Скотта, который с волнением ждал результатов своей недельной работы по программированию «обезвреживающей операции». Новый математик волновался, как школьник перед экзаменом.
Он меньше всего представлял, какую чудовищную подлость совершил, какие надежды разрушил. Для него это было всего лишь решение задачи по дельта-квантованию. В его мозгу не шевельнулась ни одна человеческая мысль.
— Таким разве дашь направление мысли! — с горечью продолжал Боб. — Они бездумно работают на войну, и когда атомное пламя охватит их, они так и не поймут, откуда оно взялось…
— Их научит жизнь, — сказал Крамм.
— А может быть, у него ничего не получится? — спросила Мэг.
— Судя по тому, как он рассуждает о методах программирования, получится. Он ученик Колинза. Старец ничего, кроме математики, не знает. Ему все равно, что рассчитывать: убийство людей или механическую детскую игрушку. Свою мысль — «Математика правит миром, а все остальное чепуха» — он внушает всем своим ученикам.
Боб говорил страстно и запальчиво.
— Может быть, он все же не такой умный, как тебе кажется? — прошептала Маргарэт.
Роберт Скотт вышел на середину дорожки, прикрыл глаза ладонью и вдруг закричал:
— Смотрите, они едут! Едут сюда!..
Вначале ничего не было видно, но потом на сером бетоне заблестела приближающаяся точка…
— Едут! Едут обе тележки! Вот здорово!.. — кричал Скотт Радостный и возбужденный, он начал метаться от одного к другому, повторяя: — Все правильно! Значит, я не ошибся! Замечательная вещь — дельта-квантование!
Подбежав к нам, он закричал:
— Ребята, сейчас видно совершенно отчетливо! Моя тележка сзади. Она ведет первую!
Финн изо всех сил оттолкнул его от себя.
— Убирайся отсюда, щенок, глиста паршивая, — процедил он сквозь зубы.
Но Роберт этого даже не заметил. Он прыгал на месте, хлопал в ладоши и всем указывал на две тележки, которые быстро приближались к нам.
Тележка Боба была впереди, с машинкой «Феано» под брезентом. Сзади вплотную, прицепившись металлической лапой к никелированной скобе, катилась тележка Роберта Скотта. Казалось, она под конвоем вела первую тележку.
Военный инженер на ходу подхватил обе счетные машинки «Феано», провода оборвались, тележки остановились как вкопанные.
Стало очень тихо. Лицо Боба исказилось, как от страшной физической боли.
— Вот и все, — произнес Финн и, резко повернувшись, пошел к зданию.
Мы медленно побрели за ним. Молча в шатре скрылись рабочие.
— Вигнер и Чикони, подойдите сюда! — крикнул Джейкс.
Боб и Маргарэт остановились.
— Вы сейчас поедете с этими господами.
Джейкс указал на штатских. Боб молча кивнул.
— Мы принесем свои вещи.
— Только поскорее.
В двери здания показался Финн с чемоданом в руках.
— Вы меня захватите с собой? — обратился он к одному из штатских.
Тот вопросительно посмотрел на полковника Джейкса.
— Самуил Финн позавчера подал мне рапорт о расторжении контракта. Клятву о сохранении тайны он подписал.
— Ничего не имею против. Вы можете сесть в автомобиль, в котором будет женщина.
Я подошел к Финну и пожал ему руку.
— Поцелуй своего малыша.
— Теперь я понял, что моему малышу требуется нечто большее, чем поцелуи.
— Ты прав.
Все разошлись, а я остался внизу, чтобы проводить Боба. Он появился вместе с Мэг раньше, чем я ожидал. Оказывается, у них все было готово к отъезду.
Мы стояли втроем и смотрели на скалу.
— Значит, ей не суждено остаться в живых, — вздохнув, сказала Мэг.
— Скала — это не так уж и важно. Главное — люди…
— Мэг, ты что-то раскисла! — вдруг весело воскликнул Боб. — Борьба только начинается!
— Совершенно верно. Слушайте.
Это был Крамм. Он подошел к Мэг и протянул ей свой карманный радиоприемник.
— Это мой вам свадебный подарок. Слушай, Боб, что ты наделал!
«…речи сейчас ни к чему! — послышалось из приемника. — Передовые ученые нашего времени активно включаются в борьбу против атомной опасности. Кто, как не мы, знаем, что несет человечеству атомная война? Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока господь бог подарит нам мир. За него нужно драться настойчиво, неутомимо, как Боб Вигнер».
Передача транслировалась с какой-то огромной площади. Речи ораторов прерывались шумными возгласами, свистом, криками : «Долой ученых, работающих на войну! Не дадим в обиду Боба! Отстоим мир! Атомным и водородным бомбам общечеловеческое — нет!»
— Это сильнее водородных бомб, — сказал Крамм.
Два автомобиля, один за другим, скрылись за брезентовым шатром. Мы с Краммом несколько минут смотрели им вслед. Потом я зашел в бар.
В углу за столиком, потягивая лимонад, сидел Роберт Скотт. Он мурлыкал какую-то песенку и что-то писал на листе бумаги.
— А, Вильям, салют! — бросил он весело. Настроение у него было прекрасное. — Вы знаете, что я сейчас рассчитал? Можно создать такую систему испытаний водородных бомб, которая будет совершенно неуязвима. Просто не существует алгоритма, по которому можно было бы нарушить эту систему. Стопроцентная надежность!
Я выпил полный стакан виски и подошел к нему.
— Ну-ка, покажи свою систему…
— Пожалуйста. Только вы не математик и все равно ничего не поймете.
— Как-нибудь разберусь.
— Я вам объясню. Допустим, что в этом блоке находится взрыватель, который приводится в действие некоторой группой электрических импульсов…
Я взял лист бумаги, испещренный формулами, и сжал в кулаке.
Роберт Скотт поднял на меня удивленный взгляд.
— Я еще вам не рассказал…
— Мне все ясно.
Я рывком поднял Скотта со стула. Его выпученные глаза наполнились ужасом.
— Вильям, что вы… Я ведь… Право же, не надо… Я только…
— Ты понимаешь, щенок, что ты сделал?
— Ничего такого… Просто мне поручили…
— А если бы тебе поручили рассчитать, как лучше всего убить свою мать? — прошептал я, прижимая Скотта к стене.
У меня появилось дикое желание задушить его.
Скотт яростно затряс головой.
— Нет… нет… нет, — цедил он сквозь зубы.
— А помогать убивать миллионы других матерей — это хорошо?..
На мгновение он вывернулся и, забившись в угол, закричал:
— Почему вы ко мне пристаете? Я только математик. Я решаю задачи — и все.
Я не имею к бомбам никакого отношения! Я даже не знаю, что это такое!
И тогда я его ударил. Он опрокинулся через стол, сгоряча вскочил на ноги и затем рухнул на пол, корчась от боли, как змееныш, которого прижали рогатиной к земле.
Я с презрением посмотрел на это тщедушное существо и решил, что мой удар поможет Скотту кое-что понять в будущем. А если он не поймет, то ему придется испытать еще и не такие удары.
Я переступил через него и пошел наверх упаковывать чемоданы.
— Какого черта вы разорались? — гаркнул внезапно явившийся полковник Джейкс. — Ну и наделали же вы хлопот, Вигнер!..
— Служу отечеству, — отрапортовал Боб. — А ведь здорово я придумал, полковник!
— Мальчишка! Это только первый акт драмы. Скоро за вами приедут. Мне приказано вас с территории никуда не отпускать.
— О'кэй. Только это не поможет. Можете счигатъ бомбу заживо похороненной.
Полковник покачал головой и, ни слова не говоря, ушел. Мы все ввалились в бар.
— Я предлагаю выпить за молодоженов, — сказал я, разливая шампанское.
— За кого? — переспросил удивленно Крамм.
— За чету Вигнер. Давай, Боб, чокнемся.
Наш математик так и застыл с открытым ртом. Затем перевел испуганные глаза на Мэг. Она храбро и лукаво улыбалась.
— Ну что вы на меня смотрите? — обратилась она к Бобу. — Разве вы не хотите, чтобы я была вашей женой?
Боб начал лепетать несусветную чушь, и, чтобы ему было легче, мы снова стали орать во всю глотку.
— Ребята, наша база теперь ни к чему! Ее закроют, потому что пещера занята! — кричал подвыпивший Финн. — А если бы вы знали, какого парня родила моя жена! — Потом посмотрел на меня и глухо сказал: — Это не для тебя говорится.
— Брось сердиться. Давай помиримся. Такой день!
Все поддержали меня.
— Самуил, не сердись на него. Это он спьяну тогда наболтал.
Финн нахмурился и уставился на меня исподлобья. Но его глаза были не злыми, а очень веселыми.
— Хорошо. Согласен помириться. Но только я должен дать ему сдачи.
— Ладно, черт с тобой, бей. Только не по носу.
Я встал перед Финном, поднял подбородок и зажмурил глаза.
— Ребята, подержите его руки. У него очень развиты условные рефлексы.
Крамм и Боб зашли сзади и взяли меня за руки.
— Подождите! — крикнула Мэг. — Я сбегаю за ватой и примочками.
— Не надо. Бей, Самуил, только скорее. Я не привык долго ждать.
Все загоготали наверное, над тем, как долго Финн примерялся Затем он ударил меня изо всех сил, и я отлетел к самой стойке бара. В глазах поплыли круги.
Крамм и Боб меня не удержали, и я грохнулся на пол.
— Ну и удар… — поднимаясь, кряхтел я.
В баре стоял невероятный хохот. Я долго ничего не мог разглядеть, потому что правый глаз моментально заплыл. Финн поднес мне рюмку виски, и мы с ним выпили, а после расцеловались. Мэг все же сбегала в свою комнату и принесла кусок марли, смоченной какой-то гадостью.
— Не хочу, чтобы у вас под глазом был синяк, — сказала она, прилаживая марлю при помощи пластыря.
Потом мы пили еще и болтали всякую чепуху. В разгар веселья в дверях бара появился полковник Джейкс с каким-то незнакомым парнем. Мы сразу притихли.
Парень был высокого роста, блондин, с бледно-розовой, почти детской физиономией. С виду совсем мальчишка, с красивыми, пухлыми, как у ребенка, губами. Он вежливо поклонился и тихо сказал.
— Добрый день.
— Это наш новый математик. Знакомьтесь.
Полковник Джейкс вышел, а мы продолжали молча рассматривать новичка.
— Моя фамилия Скотт, Роберт Скотт, — наконец произнес парень. — Разрешите присесть?
– Пожалуйста, — Финн кивнул на свободный стул.
— А как вас зовут? — Голос у новичка был мягкий и тихий.
Мы молчали.
— Я недавно окончил математический факультет в Чикаго, — продолжал он. — И вот сразу после дипломной работы меня рекомендовали сюда. — Он улыбнулся, затем порывисто встал и сказал: — Давайте выпьем за знакомство.
Подошел к стойке бара и стал разливать джин. Он не имел никакого представления, как вести себя среди взрослых людей.
— Пожалуйста, берите, — сказал он, расставляя стаканы. На его лице во всю щеку пылал румянец.
Мы продолжали хранить мертвое молчание, пристально наблюдая за новым математиком.
— А кто из вас мистер Вигнер?
— Я, — хрипло ответил Боб.
— Блок памяти для счетной машины «Феано» разработал я, под руководством профессора Колинза. Он вас знает…
Боб слегка кивнул головой.
— «Феано» — хорошая машинка. Удобная, правда? — продолжал лепетать Роберт Скотт, чуть касаясь губами своего стакана.
Мы ничего не отвечали. В баре стало как-то неуютно.
Несколько минут царило молчание. Скотт совсем потерялся. Затем ни с того ни с сего, обращаясь к Крамму, заговорил:
— Дельта-квантование — замечательная вещь! В сущности, это совершенно безотказный метод составлять какие угодно алгоритмы. Даже такие, которые нельзя выразить в аналитических функциях.
Боб закусил губу и встал.
Поднялась из-за стола и Маргарэт.
— Пойдем, Боб…
Они вышли из бара, и Роберт Скотт проводил их удивленным взглядом.
— Они муж и жена? — спросил он робко.
Ему никто не ответил.
— Пейте, — сказал он просительно и потом совсем тихо добавил: — Пожалуйста…
Мне вдруг стало его жалко.
— Так что вы сказали о дельта-квантовании? — спросил я.
Он мгновенно оживился.
— Вы математик?
— Нет, я дозиметрист.
— Дельта-квантование — это, так сказать, разложение непрерывных операций на последовательные импульсные операции. Если, например, вы работаете с цифровыми машинами дискретного действия, то, чтобы заставить их выполнять сколь угодно сложные непрерывные действия, вы должны разложить эти действия на отдельные импульсы. Наверное, именно так поступил мистер Вигнер, когда решил заменить взрыватель водородной бомбы. Правда?
Финн криво улыбнулся.
— Н-не знаю…
— Иначе быть не может, — продолжал мальчишка. — Мистер Вигнер никогда не был в пещере, где лежит бомба, и никогда не видел этой бомбы. Он знал только, что она снабжена электровзрывателем. И вот, имея такие ничтожные исходные данные, он смог составить остроумную программу для «Феано». С точки зрения математики это просто гениально! В университете мы все восхищались. Профессор Колинз поручил мне рассказать, как это делается, на университетском семинаре.
Роберт смущенно улыбнулся и немного отпил из своего стакана.
— А вы знаете, как это делается? — спросил я.
— Да, — ответил он и добавил — Вигнер, наверное, очень талантливый математик.
— Что вы собираетесь здесь делать?
— Я? — удивился Роберт Скотт. — Разве вам не говорили?
— А что вы за шишка, что нам должны о вас говорить? — не выдержал Крамм.
— Просто об этом написано во всех газетах и…
— Мы газет не читаем, — резко оборвал его Финн. — Пошли, ребята.
Мы встали и вышли из бара, так и не прикоснувшись к джину, предложенному нам Робертом Скоттом.
9 Мы собрались у изгороди, около часового, и смотрели на бетонированную дорожку, убегавшую к скале. Было раннее утро, но солнце жгло неимоверно. Боб нервно ходил взад и вперед, что-то усиленно обдумывая. Маргарэт следила за ним воспаленными, влажными глазами. Невдалеке стояли полковник Джейкс, голубоглазый мальчишка-математик и два гражданских представителя из центра. Посмотреть, что будет, вышли все рабочие из шатра. В фиолетовых комбинезонах, они держались в отдалении, сзади нас.
— Да перестань ты болтаться взад и вперед, как маятник, — раздраженно сказал Крамм.
Боб остановился.
— Какой же я идиот! Не учел такой элементарщины…
— Что?
— То, что вторая тележка с таким же электронным устройством может обезвредить первую…
— А, ты про это… Промахи бывают и у вас, властелинов самой точной науки, — не без иронии сказал Финн. — Скотт воспользовался тем же методом, что и ты?
Боб кивнул.
— Не расстраивайся, Боб, ради бога! — воскликнула Мэг. — В конечном счете дело, может быть, не в этой конкретной бомбе, а в чем-то большем. Главное — дать людям направление мысли.
— Направление мысли?
Боб гневно посмотрел на Роберта Скотта, который с волнением ждал результатов своей недельной работы по программированию «обезвреживающей операции». Новый математик волновался, как школьник перед экзаменом.
Он меньше всего представлял, какую чудовищную подлость совершил, какие надежды разрушил. Для него это было всего лишь решение задачи по дельта-квантованию. В его мозгу не шевельнулась ни одна человеческая мысль.
— Таким разве дашь направление мысли! — с горечью продолжал Боб. — Они бездумно работают на войну, и когда атомное пламя охватит их, они так и не поймут, откуда оно взялось…
— Их научит жизнь, — сказал Крамм.
— А может быть, у него ничего не получится? — спросила Мэг.
— Судя по тому, как он рассуждает о методах программирования, получится. Он ученик Колинза. Старец ничего, кроме математики, не знает. Ему все равно, что рассчитывать: убийство людей или механическую детскую игрушку. Свою мысль — «Математика правит миром, а все остальное чепуха» — он внушает всем своим ученикам.
Боб говорил страстно и запальчиво.
— Может быть, он все же не такой умный, как тебе кажется? — прошептала Маргарэт.
Роберт Скотт вышел на середину дорожки, прикрыл глаза ладонью и вдруг закричал:
— Смотрите, они едут! Едут сюда!..
Вначале ничего не было видно, но потом на сером бетоне заблестела приближающаяся точка…
— Едут! Едут обе тележки! Вот здорово!.. — кричал Скотт Радостный и возбужденный, он начал метаться от одного к другому, повторяя: — Все правильно! Значит, я не ошибся! Замечательная вещь — дельта-квантование!
Подбежав к нам, он закричал:
— Ребята, сейчас видно совершенно отчетливо! Моя тележка сзади. Она ведет первую!
Финн изо всех сил оттолкнул его от себя.
— Убирайся отсюда, щенок, глиста паршивая, — процедил он сквозь зубы.
Но Роберт этого даже не заметил. Он прыгал на месте, хлопал в ладоши и всем указывал на две тележки, которые быстро приближались к нам.
Тележка Боба была впереди, с машинкой «Феано» под брезентом. Сзади вплотную, прицепившись металлической лапой к никелированной скобе, катилась тележка Роберта Скотта. Казалось, она под конвоем вела первую тележку.
Военный инженер на ходу подхватил обе счетные машинки «Феано», провода оборвались, тележки остановились как вкопанные.
Стало очень тихо. Лицо Боба исказилось, как от страшной физической боли.
— Вот и все, — произнес Финн и, резко повернувшись, пошел к зданию.
Мы медленно побрели за ним. Молча в шатре скрылись рабочие.
— Вигнер и Чикони, подойдите сюда! — крикнул Джейкс.
Боб и Маргарэт остановились.
— Вы сейчас поедете с этими господами.
Джейкс указал на штатских. Боб молча кивнул.
— Мы принесем свои вещи.
— Только поскорее.
В двери здания показался Финн с чемоданом в руках.
— Вы меня захватите с собой? — обратился он к одному из штатских.
Тот вопросительно посмотрел на полковника Джейкса.
— Самуил Финн позавчера подал мне рапорт о расторжении контракта. Клятву о сохранении тайны он подписал.
— Ничего не имею против. Вы можете сесть в автомобиль, в котором будет женщина.
Я подошел к Финну и пожал ему руку.
— Поцелуй своего малыша.
— Теперь я понял, что моему малышу требуется нечто большее, чем поцелуи.
— Ты прав.
Все разошлись, а я остался внизу, чтобы проводить Боба. Он появился вместе с Мэг раньше, чем я ожидал. Оказывается, у них все было готово к отъезду.
Мы стояли втроем и смотрели на скалу.
— Значит, ей не суждено остаться в живых, — вздохнув, сказала Мэг.
— Скала — это не так уж и важно. Главное — люди…
— Мэг, ты что-то раскисла! — вдруг весело воскликнул Боб. — Борьба только начинается!
— Совершенно верно. Слушайте.
Это был Крамм. Он подошел к Мэг и протянул ей свой карманный радиоприемник.
— Это мой вам свадебный подарок. Слушай, Боб, что ты наделал!
«…речи сейчас ни к чему! — послышалось из приемника. — Передовые ученые нашего времени активно включаются в борьбу против атомной опасности. Кто, как не мы, знаем, что несет человечеству атомная война? Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока господь бог подарит нам мир. За него нужно драться настойчиво, неутомимо, как Боб Вигнер».
Передача транслировалась с какой-то огромной площади. Речи ораторов прерывались шумными возгласами, свистом, криками : «Долой ученых, работающих на войну! Не дадим в обиду Боба! Отстоим мир! Атомным и водородным бомбам общечеловеческое — нет!»
— Это сильнее водородных бомб, — сказал Крамм.
Два автомобиля, один за другим, скрылись за брезентовым шатром. Мы с Краммом несколько минут смотрели им вслед. Потом я зашел в бар.
В углу за столиком, потягивая лимонад, сидел Роберт Скотт. Он мурлыкал какую-то песенку и что-то писал на листе бумаги.
— А, Вильям, салют! — бросил он весело. Настроение у него было прекрасное. — Вы знаете, что я сейчас рассчитал? Можно создать такую систему испытаний водородных бомб, которая будет совершенно неуязвима. Просто не существует алгоритма, по которому можно было бы нарушить эту систему. Стопроцентная надежность!
Я выпил полный стакан виски и подошел к нему.
— Ну-ка, покажи свою систему…
— Пожалуйста. Только вы не математик и все равно ничего не поймете.
— Как-нибудь разберусь.
— Я вам объясню. Допустим, что в этом блоке находится взрыватель, который приводится в действие некоторой группой электрических импульсов…
Я взял лист бумаги, испещренный формулами, и сжал в кулаке.
Роберт Скотт поднял на меня удивленный взгляд.
— Я еще вам не рассказал…
— Мне все ясно.
Я рывком поднял Скотта со стула. Его выпученные глаза наполнились ужасом.
— Вильям, что вы… Я ведь… Право же, не надо… Я только…
— Ты понимаешь, щенок, что ты сделал?
— Ничего такого… Просто мне поручили…
— А если бы тебе поручили рассчитать, как лучше всего убить свою мать? — прошептал я, прижимая Скотта к стене.
У меня появилось дикое желание задушить его.
Скотт яростно затряс головой.
— Нет… нет… нет, — цедил он сквозь зубы.
— А помогать убивать миллионы других матерей — это хорошо?..
На мгновение он вывернулся и, забившись в угол, закричал:
— Почему вы ко мне пристаете? Я только математик. Я решаю задачи — и все.
Я не имею к бомбам никакого отношения! Я даже не знаю, что это такое!
И тогда я его ударил. Он опрокинулся через стол, сгоряча вскочил на ноги и затем рухнул на пол, корчась от боли, как змееныш, которого прижали рогатиной к земле.
Я с презрением посмотрел на это тщедушное существо и решил, что мой удар поможет Скотту кое-что понять в будущем. А если он не поймет, то ему придется испытать еще и не такие удары.
Я переступил через него и пошел наверх упаковывать чемоданы.
ГЛИНЯНЫЙ БОГ
Глава 1
ПУСТЫНЯ
Здесь я впервые увидел мираж.
Линия горизонта трепетала и извивалась в потоках раскаленного воздуха. Иногда от песчаного моря вдруг отрывался огромный ком светло-желтой земли и повисал на некоторое время в небе. Затем фантастический небесный остров опускался, расплывался и снова сливался с пустыней.
С каждым часом жара становилась сильнее и все более причудливо выглядели бескрайние пески. Сквозь колышущийся горячий воздух, как сквозь кривое стекло, мир казался изуродованным. В песчаный океан глубоко врезались клочья голубого неба, высоко вверх всплывали песчаные дюны. Нередко я терял из виду едва заметные контуры дороги и с опаской поглядывал на шофера.
Высокий молчаливый араб напряженно всматривался воспаленными глазами в раскаленную даль. Густые черные волосы были покрыты серой пылью, пыль была на смуглом лице, на бровях, на потрескавшихся от жары губах. Он, казалось, отрешился от всего и слился воедино с автомобилем, и эта отрешенность и слияние с ревущим и стонущим мотором почему-то придавала мне уверенность, что мы едем по правильному пути, что мы не потеряемся в безумном хороводе желтых и голубых пятен, которые обступали нас со всех сторон, по мере того как мы углублялись в пустыню.
Я посмотрел на пересохшие губы шофера, и мне захотелось пить. Я вдруг почувствовал, что мои губы тоже пересохли, язык стал жестким и неповоротливым, на зубах скрипит песок. Из кузова машины я перетащил на переднее сиденье свой дорожный саквояж и извлек термос. Я выпил залпом две кружки холодной влаги, которая здесь, в пустыне, имела необычный, почти неземной вкус. Затем я налил еще кружку и протянул ее шоферу:
— Пей…
Он не отвел глаз от дороги и только более плотно сжал губы.
— Пей, — повторил я, думая, что он не слышит. Тогда шофер повернул ко мне лицо и холодно взглянул на меня.
— Пей! — Я протянул ему воду.
Он изо всех сил нажал на педаль. Машина резко рванулась, и от толчка вода выплеснулась мне на колено. В недоумении я несколько секунд продолжал держать пустую кружку. Мне показалось странным, что он отказался от воды.
Прошло мучительно много времени, прежде чем пустыня снова стала холмистой. Дорожная колея совсем исчезла, Шофер ловко объезжал высокие дюны, чутьем выискивая твердый грунт, то и дело переключая передачу на переднюю ось, чтобы машина не увязла в глубоком песке. Очевидно, этот путь ему приходилось преодолевать много раз. Было почти четыре часа дня, и до места назначения оставалось ехать не более часа.
Когда в Париже, в маленьком особняке на улице Шантийон, мне рассказывали про эту дорогу, я решил, что меня просто пугают, не желая взять на работу. Высокий тощий американец Вильям Бар говорил мне тогда:
«Не воображайте, что вам предлагают рай земной. Худшего ада не придумаешь. Вам придется жить и работать в настоящем пекле, вдали от всего того, что мы привыкли называть человеческой жизнью. Я не знаю точно, где это находится, но мне известно, что где-то на краю света божьего, в самой пустынной пустыне, которую только можно себе вообразить».
«Может быть, вы мне все же скажете хотя бы приблизительно?»
«Приблизительно? Пожалуйста. Где-то в Сахаре. Впрочем, в Агадире вас встретят и повезут куда нужно. Больше я ничего не знаю. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет».
Я вспомнил объявление, которое я накануне прочитал на улице Дюбек:
Солнце горело оранжево-красным светом, когда вдруг из-за неровной линии горизонта появилось что-то, что не было миражем. Автомобиль наезжал на свою быстро вытягивающуюся тень. Проваливаясь в глубоком песке, он приближался к ярко-красной полосе, которая постепенно вырастала над землей, превращаясь в бесконечную ограду. Она убегала на север и на юг, и ее границы терялись за песчаными холмами. Казалось, вся пустыня была перегорожена глиняной стеной пополам, а в центре стены виднелся темный квадрат, который, по мере того как мы приближались, принимал очертания огромных ворот. Ограда была очень высока, по ее гребню в четыре ряда была протянута колючая проволока. Через равные интервалы над проволокой возвышались высокие шесты с электрическими лампами. Лампы блестели кроваво-красными звездами в лучах заходящего солнца. У ворот, справа и слева, можно было различить два окошка. Мы подъехали к стене вплотную, и я вспомнил слова Вильяма Бара: «На краю света божьего…» Может быть, это и есть край света?
— Это здесь, — хрипло произнес шофер, медленно выползая из кабины.
Несколько секунд он стоял скрючившись, потирая колени затекших ног. Я достал из автомобиля свои немногочисленные пожитки — чемодан с бельем, саквояж и стопку перевязанных бечевкой книг — и пошел к воротам. Они походили на гигантский конверт, по углам запечатанный стальными печатями — болтами.
Шофер подошел к правому окошку и постучал. В нем мгновенно показалось темно-коричневое лицо. Последовал негромкий разговор на непонятном мне языке. Затем послышалось слабое гудение, и ворота медленно раскрылись.
За стеной я ожидал увидеть что-нибудь вроде города или поселка. Но, к моему изумлению, там оказалась вторая стена, такая же высокая, как и первая. Шофер вернулся к машине, включил мотор и медленно въехал в ворота. Я пошел следом. Машина свернула направо и поехала вдоль коридора, образованного двумя стенами. Здесь было уже совсем темно. Возле ворот находилась большая глиняная пристройка, у которой стояли часовые в военной форме, с карабинами наперевес. Тот, мимо которого я проходил, вытянул шею, приглядываясь к моему багажу.
Так я шел за машиной минут пять, пока мы не остановились у небольшой двери во второй стене.
Шофер снова вышел из машины и постучал. Дверь сразу же открылась, на пороге появился человек,
— Входите, господин Пьер Мюрдаль, — произнес он на чистейшем французском языке и протянул руку к моим вещам. — Давайте познакомимся. Мое имя Шварц.
Я покорно вошел. Позади заревел автомобиль. Араб-шофер остался за оградой.
— У нас формальностей немного, — объявил Шварц, когда мы подошли к небольшой брезентовой палатке. — Будьте добры, ваш диплом, письмо от мистера Бара и вашу воду.
— И что? — переспросил я.
— Воду. У вас, наверно, есть с собой вода в термосе или в бутылке?
— Есть…
— Вот ее-то вы и должны сдать.
Я открыл саквояж и передал ему документы.
— А зачем вам моя вода?
— Мера предосторожности, — ответил он. — Мы боимся, чтобы с водой к нам сюда не попала какая-нибудь инфекция. Вы ведь знаете, здесь, в Африке…
— Ах, понимаю!
Он скрылся с моими документами и термосом, а я огляделся вокруг. Прямо передо мной вытянулись три длинные постройки барачного типа. Дальше, направо, виднелся трехэтажный дом и рядом с ним здание, похожее на башню. Позади построек выделялась светлая полоска изгороди, а за нею я рассмотрел нечто поразившее и даже испугавшее меня: верхушки необыкновенных пальм. Они казались ярко-алыми на фоне пурпурного, почти фиолетового вечернего неба. Я бы никогда не поверил, что это пальмы. Но очень уж характерными были их кроны, их резные широкие листья, их гофрированные стволы. И все же цвет их листьев был слишком алым. Таким же, как цвет окрашенных солнцем бараков. «Оазис алых пальм», — подумал я.
Солнце зашло, быстро сгущались сумерки. Здесь, в пустыне, вечер длится всего несколько минут. Затем внезапно наступает кромешная тьма. Потускнели бараки, исчезли алые пальмы, и все погрузилось во мрак. Сразу стало прохладно. Вспыхнуло электричество, бесконечный ряд электрических ламп вдоль изгородей.
Линия горизонта трепетала и извивалась в потоках раскаленного воздуха. Иногда от песчаного моря вдруг отрывался огромный ком светло-желтой земли и повисал на некоторое время в небе. Затем фантастический небесный остров опускался, расплывался и снова сливался с пустыней.
С каждым часом жара становилась сильнее и все более причудливо выглядели бескрайние пески. Сквозь колышущийся горячий воздух, как сквозь кривое стекло, мир казался изуродованным. В песчаный океан глубоко врезались клочья голубого неба, высоко вверх всплывали песчаные дюны. Нередко я терял из виду едва заметные контуры дороги и с опаской поглядывал на шофера.
Высокий молчаливый араб напряженно всматривался воспаленными глазами в раскаленную даль. Густые черные волосы были покрыты серой пылью, пыль была на смуглом лице, на бровях, на потрескавшихся от жары губах. Он, казалось, отрешился от всего и слился воедино с автомобилем, и эта отрешенность и слияние с ревущим и стонущим мотором почему-то придавала мне уверенность, что мы едем по правильному пути, что мы не потеряемся в безумном хороводе желтых и голубых пятен, которые обступали нас со всех сторон, по мере того как мы углублялись в пустыню.
Я посмотрел на пересохшие губы шофера, и мне захотелось пить. Я вдруг почувствовал, что мои губы тоже пересохли, язык стал жестким и неповоротливым, на зубах скрипит песок. Из кузова машины я перетащил на переднее сиденье свой дорожный саквояж и извлек термос. Я выпил залпом две кружки холодной влаги, которая здесь, в пустыне, имела необычный, почти неземной вкус. Затем я налил еще кружку и протянул ее шоферу:
— Пей…
Он не отвел глаз от дороги и только более плотно сжал губы.
— Пей, — повторил я, думая, что он не слышит. Тогда шофер повернул ко мне лицо и холодно взглянул на меня.
— Пей! — Я протянул ему воду.
Он изо всех сил нажал на педаль. Машина резко рванулась, и от толчка вода выплеснулась мне на колено. В недоумении я несколько секунд продолжал держать пустую кружку. Мне показалось странным, что он отказался от воды.
Прошло мучительно много времени, прежде чем пустыня снова стала холмистой. Дорожная колея совсем исчезла, Шофер ловко объезжал высокие дюны, чутьем выискивая твердый грунт, то и дело переключая передачу на переднюю ось, чтобы машина не увязла в глубоком песке. Очевидно, этот путь ему приходилось преодолевать много раз. Было почти четыре часа дня, и до места назначения оставалось ехать не более часа.
Когда в Париже, в маленьком особняке на улице Шантийон, мне рассказывали про эту дорогу, я решил, что меня просто пугают, не желая взять на работу. Высокий тощий американец Вильям Бар говорил мне тогда:
«Не воображайте, что вам предлагают рай земной. Худшего ада не придумаешь. Вам придется жить и работать в настоящем пекле, вдали от всего того, что мы привыкли называть человеческой жизнью. Я не знаю точно, где это находится, но мне известно, что где-то на краю света божьего, в самой пустынной пустыне, которую только можно себе вообразить».
«Может быть, вы мне все же скажете хотя бы приблизительно?»
«Приблизительно? Пожалуйста. Где-то в Сахаре. Впрочем, в Агадире вас встретят и повезут куда нужно. Больше я ничего не знаю. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет».
Я вспомнил объявление, которое я накануне прочитал на улице Дюбек:
«Молодой, не боящийся трудностей химик-лаборант требуется для работы вне Франции. Выдающиеся возможности в будущем, после завершения исследований. Возможны денежные и другие награды. Уникальная специализация. Рекомендации не обязательны. Желательно знание немецкого языка. Обращаться: улица Шантийон, 13».Я согласился, и за этим последовал аванс в размере двух тысяч франков, затем короткое прощание с матерью, документы, которые мне почему-то выдали в американском консульстве, дальше Марсельский порт, Гибралтар, шторм в Атлантике, Агадир, и вот я здесь, в этом бескрайнем песчаном море.
Солнце горело оранжево-красным светом, когда вдруг из-за неровной линии горизонта появилось что-то, что не было миражем. Автомобиль наезжал на свою быстро вытягивающуюся тень. Проваливаясь в глубоком песке, он приближался к ярко-красной полосе, которая постепенно вырастала над землей, превращаясь в бесконечную ограду. Она убегала на север и на юг, и ее границы терялись за песчаными холмами. Казалось, вся пустыня была перегорожена глиняной стеной пополам, а в центре стены виднелся темный квадрат, который, по мере того как мы приближались, принимал очертания огромных ворот. Ограда была очень высока, по ее гребню в четыре ряда была протянута колючая проволока. Через равные интервалы над проволокой возвышались высокие шесты с электрическими лампами. Лампы блестели кроваво-красными звездами в лучах заходящего солнца. У ворот, справа и слева, можно было различить два окошка. Мы подъехали к стене вплотную, и я вспомнил слова Вильяма Бара: «На краю света божьего…» Может быть, это и есть край света?
— Это здесь, — хрипло произнес шофер, медленно выползая из кабины.
Несколько секунд он стоял скрючившись, потирая колени затекших ног. Я достал из автомобиля свои немногочисленные пожитки — чемодан с бельем, саквояж и стопку перевязанных бечевкой книг — и пошел к воротам. Они походили на гигантский конверт, по углам запечатанный стальными печатями — болтами.
Шофер подошел к правому окошку и постучал. В нем мгновенно показалось темно-коричневое лицо. Последовал негромкий разговор на непонятном мне языке. Затем послышалось слабое гудение, и ворота медленно раскрылись.
За стеной я ожидал увидеть что-нибудь вроде города или поселка. Но, к моему изумлению, там оказалась вторая стена, такая же высокая, как и первая. Шофер вернулся к машине, включил мотор и медленно въехал в ворота. Я пошел следом. Машина свернула направо и поехала вдоль коридора, образованного двумя стенами. Здесь было уже совсем темно. Возле ворот находилась большая глиняная пристройка, у которой стояли часовые в военной форме, с карабинами наперевес. Тот, мимо которого я проходил, вытянул шею, приглядываясь к моему багажу.
Так я шел за машиной минут пять, пока мы не остановились у небольшой двери во второй стене.
Шофер снова вышел из машины и постучал. Дверь сразу же открылась, на пороге появился человек,
— Входите, господин Пьер Мюрдаль, — произнес он на чистейшем французском языке и протянул руку к моим вещам. — Давайте познакомимся. Мое имя Шварц.
Я покорно вошел. Позади заревел автомобиль. Араб-шофер остался за оградой.
— У нас формальностей немного, — объявил Шварц, когда мы подошли к небольшой брезентовой палатке. — Будьте добры, ваш диплом, письмо от мистера Бара и вашу воду.
— И что? — переспросил я.
— Воду. У вас, наверно, есть с собой вода в термосе или в бутылке?
— Есть…
— Вот ее-то вы и должны сдать.
Я открыл саквояж и передал ему документы.
— А зачем вам моя вода?
— Мера предосторожности, — ответил он. — Мы боимся, чтобы с водой к нам сюда не попала какая-нибудь инфекция. Вы ведь знаете, здесь, в Африке…
— Ах, понимаю!
Он скрылся с моими документами и термосом, а я огляделся вокруг. Прямо передо мной вытянулись три длинные постройки барачного типа. Дальше, направо, виднелся трехэтажный дом и рядом с ним здание, похожее на башню. Позади построек выделялась светлая полоска изгороди, а за нею я рассмотрел нечто поразившее и даже испугавшее меня: верхушки необыкновенных пальм. Они казались ярко-алыми на фоне пурпурного, почти фиолетового вечернего неба. Я бы никогда не поверил, что это пальмы. Но очень уж характерными были их кроны, их резные широкие листья, их гофрированные стволы. И все же цвет их листьев был слишком алым. Таким же, как цвет окрашенных солнцем бараков. «Оазис алых пальм», — подумал я.
Солнце зашло, быстро сгущались сумерки. Здесь, в пустыне, вечер длится всего несколько минут. Затем внезапно наступает кромешная тьма. Потускнели бараки, исчезли алые пальмы, и все погрузилось во мрак. Сразу стало прохладно. Вспыхнуло электричество, бесконечный ряд электрических ламп вдоль изгородей.