– Мне бы было очень любопытно это узнать, – сказал Жан-Пьер де Гиньяр, входя в стойло. – Ты для меня загадка, Рауль Лоренс, а я загадок не люблю. Особенно в моей стране.
– В твоей стране? – Рауль удивленно поднял брови. – А принц Сандре знает, что ты на нее претендуешь?
Жан-Пьер скривил губы.
– Принц Сандре рад поделиться с членами своей семьи, особенно с человеком, который поддерживает правопорядок.
– Значит, принц Сандре чувствует себя хорошо? – вежливо осведомился Рауль.
– Очень хорошо. Почему ты в этом сомневаешься?
– За последнее время он не показывался на публике. Ну и поползли слухи…
– Слухи эти совершенно необоснованные, – заявил Жан-Пьер.
Жан-Пьер не сказал, что недавно пережитое унижение сделало из принца Сандре отшельника, который боится выходить из дома, потому что за его спиной неизбежно раздается смех. Тихий смех, сдавленное фырканье или многозначительное покашливание. Но недавно во время его последнего появления на публике толпа морикадийцев разразилась хохотом и орала: «Свинья! Жареная свинья!» и «Подсвечник!» Жан-Пьер направил на толпу конных королевских гвардейцев, и они разогнали толпу, а принц Сандре в тревоге вернулся назад в свой дворец.
Образовавшийся вакуум сделал Жан-Пьера властью в королевстве. Жан-Пьера с его черными волосами, красивой физиономией, атлетическим телосложением и очень светлыми, почти белыми глазами. В Морикадии люди говорили, что глаза у него такого цвета потому, что его мать была сексуально озабоченной женщиной и имела связи с множеством мужчин. Слышали, будто принц Сандре утверждал, что Жан-Пьер похож на пса, который вот-вот взбесится, но что он держит его на цепи.
Рауль считал, что Жан-Пьер с цепи сорвался. Никакая цепь его больше не сдерживала, и где бы он ни появлялся, он приносил боль и безумие.
Не было дня, чтобы какого-нибудь морикадийского отца семейства не бросали в тюрьму за браконьерство, а мать не обвиняли в краже еды и зверски не избивали публично. Это делалось не столько для того, чтобы снизить рост преступности, наблюдавшийся за последнее время, сколько для того, чтобы заставить морикадийских мятежников обнаружить себя до того, как они будут готовы к бунту.
Этого нельзя было допустить.
Но в намерения Жан-Пьера входило заставить мятежников страдать от всякого рода несправедливостей.
Сейбер страдал.
Пока Жан-Пьер оставался у власти, справедливости в Морикадии быть не могло. А теперь вот он явился сюда собственной персоной. Что привлекло внимание Жан-Пьера к Раулю? Может быть, он уже слышал о том, что утверждает Виктория Кардифф?
– Я недавно – точнее, сегодня – проехался верхом до твоего замка, – сказал Жан-Пьер.
– Вот как? Наверняка ты знал, что я буду сегодня здесь! – сказал Рауль, который бывал на скаковой дорожке каждый раз, когда проводились скачки.
– Да. Но мне было интересно узнать, почему меня – да и вообще никого – никогда не приглашают сюда на вечеринку или на чашку чаю?
– Вы сказали, что побывали там. Значит, теперь вы понимаете, почему я не устраиваю вечеринок и не хвастаюсь своим домом?
– Да. Атмосфера в замке, прямо скажем, удручающая. Мрачновато, совсем в готическом стиле. Подъемный мост едва держится. А эти подземные темницы? С канделябров свешивается паутина… – Жан-Пьер подошел к Халкону Гуэрре, чтобы погладить его.
Жеребенок, не позволив ему прикоснуться, попятился.
Рауль, успокоив жеребенка, сказал:
– Видели бы вы, как там было, когда я туда въехал. Теперь там стало гораздо лучше.
Жан-Пьер засмеялся с довольным видом.
– А еще мне хотелось бы знать, на что ты тратишь свои деньги?
– На что большинство мужчин тратят свои деньги?
– Ты не содержишь любовницу.
– Зато я помогаю довольно многим моим хорошим друзьям. – Рауль многозначительно помедлил.
– Да, женщины всегда хорошо о тебе отзываются. – Судя по всему, этот факт не доставлял удовольствия Жан-Пьеру. – Однако мой визит не дал мне ответа на главный вопрос: зачем англичанину переезжать в такую страну, как наша, обосновываться здесь и покупать полуразрушенный бывший королевский дворец?
Пора было подвести черту под разговором.
– Я сделал это три года назад.
– А я всего лишь недавно стал человеком, поддерживающим правопорядок в стране, которой правят де Гиньяры.
– Правильно. Ты получил эту работу всего несколько месяцев назад, не так ли? Когда твоего предшественника нашли повешенным на дереве.
Дафидд незаметно вышел из стойла.
Томпсон поднял кожаную уздечку и повесил на гвоздь.
Они недооценивали умения Жан-Пьера держать себя в руках. Он стоял, похлопывая по голенищу сапога кнутом для верховой езды, и улыбался.
– Да, это был благоприятный для меня поворот событий.
Сказано просто и ясно, хотя человек, которого он заменил, приходился ему кузеном.
– Если мой предшественник не проявлял любопытства в отношении такого человека, как ты, – сказал Жан-Пьер, – значит, он был болваном, который заслуживал того, чтобы его повесили.
– Он был повешен Жнецом, который скакал по полночным дорогам, чтобы придать достоверность старому как мир мифу о том, что когда привидение старого короля появится верхом на коне, следует в ближайшем времени ждать возвращения нового короля.
– Это всего-навсего человек в маскарадном костюме, – сердито сказал Жан-Пьер.
– Да, конечно. Надеюсь, ты не думаешь, что я такой олух, что поверю в привидения или призраки? Я англичанин и стою выше всей этой ахинеи.
Жан-Пьер даже не подозревал, что он говорит чистую правду. Ведь Рауль сам помог упростить выезды Жнеца.
– К тому же я развожу коней. – Он жестом указал на Халкона Гуэрру. – Я играю на скачках. И время от времени навещаю богатую женщину. Я выбрал для проживания Морикадию, потому что могу заниматься здесь всей этой деятельностью с большой выгодой для себя.
– Ты именно такой мужчина, которые нужны морикадийским казино для процветания, – сказал Жан-Пьер.
– Да. Так с чего бы тебе проявлять ко мне любопытство? – спросил Рауль.
Жан-Пьер, прищурившись, посмотрел Раулю в лицо:
– Ты напоминаешь мне кого-то… Человека, которого я встречал раньше.
Глава 12
– В твоей стране? – Рауль удивленно поднял брови. – А принц Сандре знает, что ты на нее претендуешь?
Жан-Пьер скривил губы.
– Принц Сандре рад поделиться с членами своей семьи, особенно с человеком, который поддерживает правопорядок.
– Значит, принц Сандре чувствует себя хорошо? – вежливо осведомился Рауль.
– Очень хорошо. Почему ты в этом сомневаешься?
– За последнее время он не показывался на публике. Ну и поползли слухи…
– Слухи эти совершенно необоснованные, – заявил Жан-Пьер.
Жан-Пьер не сказал, что недавно пережитое унижение сделало из принца Сандре отшельника, который боится выходить из дома, потому что за его спиной неизбежно раздается смех. Тихий смех, сдавленное фырканье или многозначительное покашливание. Но недавно во время его последнего появления на публике толпа морикадийцев разразилась хохотом и орала: «Свинья! Жареная свинья!» и «Подсвечник!» Жан-Пьер направил на толпу конных королевских гвардейцев, и они разогнали толпу, а принц Сандре в тревоге вернулся назад в свой дворец.
Образовавшийся вакуум сделал Жан-Пьера властью в королевстве. Жан-Пьера с его черными волосами, красивой физиономией, атлетическим телосложением и очень светлыми, почти белыми глазами. В Морикадии люди говорили, что глаза у него такого цвета потому, что его мать была сексуально озабоченной женщиной и имела связи с множеством мужчин. Слышали, будто принц Сандре утверждал, что Жан-Пьер похож на пса, который вот-вот взбесится, но что он держит его на цепи.
Рауль считал, что Жан-Пьер с цепи сорвался. Никакая цепь его больше не сдерживала, и где бы он ни появлялся, он приносил боль и безумие.
Не было дня, чтобы какого-нибудь морикадийского отца семейства не бросали в тюрьму за браконьерство, а мать не обвиняли в краже еды и зверски не избивали публично. Это делалось не столько для того, чтобы снизить рост преступности, наблюдавшийся за последнее время, сколько для того, чтобы заставить морикадийских мятежников обнаружить себя до того, как они будут готовы к бунту.
Этого нельзя было допустить.
Но в намерения Жан-Пьера входило заставить мятежников страдать от всякого рода несправедливостей.
Сейбер страдал.
Пока Жан-Пьер оставался у власти, справедливости в Морикадии быть не могло. А теперь вот он явился сюда собственной персоной. Что привлекло внимание Жан-Пьера к Раулю? Может быть, он уже слышал о том, что утверждает Виктория Кардифф?
– Я недавно – точнее, сегодня – проехался верхом до твоего замка, – сказал Жан-Пьер.
– Вот как? Наверняка ты знал, что я буду сегодня здесь! – сказал Рауль, который бывал на скаковой дорожке каждый раз, когда проводились скачки.
– Да. Но мне было интересно узнать, почему меня – да и вообще никого – никогда не приглашают сюда на вечеринку или на чашку чаю?
– Вы сказали, что побывали там. Значит, теперь вы понимаете, почему я не устраиваю вечеринок и не хвастаюсь своим домом?
– Да. Атмосфера в замке, прямо скажем, удручающая. Мрачновато, совсем в готическом стиле. Подъемный мост едва держится. А эти подземные темницы? С канделябров свешивается паутина… – Жан-Пьер подошел к Халкону Гуэрре, чтобы погладить его.
Жеребенок, не позволив ему прикоснуться, попятился.
Рауль, успокоив жеребенка, сказал:
– Видели бы вы, как там было, когда я туда въехал. Теперь там стало гораздо лучше.
Жан-Пьер засмеялся с довольным видом.
– А еще мне хотелось бы знать, на что ты тратишь свои деньги?
– На что большинство мужчин тратят свои деньги?
– Ты не содержишь любовницу.
– Зато я помогаю довольно многим моим хорошим друзьям. – Рауль многозначительно помедлил.
– Да, женщины всегда хорошо о тебе отзываются. – Судя по всему, этот факт не доставлял удовольствия Жан-Пьеру. – Однако мой визит не дал мне ответа на главный вопрос: зачем англичанину переезжать в такую страну, как наша, обосновываться здесь и покупать полуразрушенный бывший королевский дворец?
Пора было подвести черту под разговором.
– Я сделал это три года назад.
– А я всего лишь недавно стал человеком, поддерживающим правопорядок в стране, которой правят де Гиньяры.
– Правильно. Ты получил эту работу всего несколько месяцев назад, не так ли? Когда твоего предшественника нашли повешенным на дереве.
Дафидд незаметно вышел из стойла.
Томпсон поднял кожаную уздечку и повесил на гвоздь.
Они недооценивали умения Жан-Пьера держать себя в руках. Он стоял, похлопывая по голенищу сапога кнутом для верховой езды, и улыбался.
– Да, это был благоприятный для меня поворот событий.
Сказано просто и ясно, хотя человек, которого он заменил, приходился ему кузеном.
– Если мой предшественник не проявлял любопытства в отношении такого человека, как ты, – сказал Жан-Пьер, – значит, он был болваном, который заслуживал того, чтобы его повесили.
– Он был повешен Жнецом, который скакал по полночным дорогам, чтобы придать достоверность старому как мир мифу о том, что когда привидение старого короля появится верхом на коне, следует в ближайшем времени ждать возвращения нового короля.
– Это всего-навсего человек в маскарадном костюме, – сердито сказал Жан-Пьер.
– Да, конечно. Надеюсь, ты не думаешь, что я такой олух, что поверю в привидения или призраки? Я англичанин и стою выше всей этой ахинеи.
Жан-Пьер даже не подозревал, что он говорит чистую правду. Ведь Рауль сам помог упростить выезды Жнеца.
– К тому же я развожу коней. – Он жестом указал на Халкона Гуэрру. – Я играю на скачках. И время от времени навещаю богатую женщину. Я выбрал для проживания Морикадию, потому что могу заниматься здесь всей этой деятельностью с большой выгодой для себя.
– Ты именно такой мужчина, которые нужны морикадийским казино для процветания, – сказал Жан-Пьер.
– Да. Так с чего бы тебе проявлять ко мне любопытство? – спросил Рауль.
Жан-Пьер, прищурившись, посмотрел Раулю в лицо:
– Ты напоминаешь мне кого-то… Человека, которого я встречал раньше.
Глава 12
Рауль лихорадочно обдумывал ситуацию. Кажется, его приезд сюда не сопровождался никакими слухами о его морикадийском происхождении. Гримсборо оттого и приказал своему обслуживающему персоналу не болтать о происхождении Рауля: он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что в жилах его сына течет неанглийская кровь. Разумеется, ему безоговорочно подчинились. Правда, Рауль был очень похож на последнего морикадийского короля, но это сходство не так бросалось в глаза, поскольку он носил длинные волосы до плеч, так что пока никому не приходило в голову, что он как-то связан с королевской семьей. Он был твердо намерен не дать Жан-Пьеру стать первым, кто заметит это сходство. Взглянув ему прямо в лицо, Рауль постарался привлечь его внимание к своим зеленым глазам.
– Ты бывал в Англии? Возможно, мы там встречались.
– Я никогда не бывал в Англии. Так что – нет. Ты напоминаешь мне человека, которого я видел очень давно… – Жан-Пьер уставился на Рауля, пристально вглядываясь в него.
– Когда же это могло быть?
– Мне самому этот вопрос не дает покоя, словно больной зуб. Но я скоро вспомню. А пока я с нетерпением жду следующего визита в твой дом.
– В следующий раз я пришлю приглашение.
– В этом нет необходимости. Я нахожу, что гораздо забавнее просто… зайти на огонек. – Жан-Пьер прикоснулся пальцами к своей шляпе, повернулся и вышел из конюшни, громко стуча каблуками по деревянному полу.
Томпсон, выйдя из стойла, смотрел ему вслед.
Рауля насторожил топот сапог Жан-Пьера.
– А ведь мы не слышали, как он вошел, не так ли?
– Нет, сэр, не слышали, – сказал Томпсон. – Он, должно быть, подошел крадучись.
– Он мастер ходить на цыпочках. Как ты думаешь, слышал он что-нибудь такое, чего не следовало слышать?
– Я уже подумал об этом и уверен, что не слышал. – Томпсон, продолжая смотреть из двери, понизил голос: – Интересно бы узнать, правда ли, что он вас помнит.
Рауль усмехнулся, фыркнул, потом, прислонившись к стене, расхохотался и кивнул.
Томпсону это явно не показалось забавным.
– Позвольте спросить, с каких пор?
– Мне кажется, он мог быть свидетелем одного происшествия, после которого меня срочно вывезли из Морикадии. – Рауль при этом воспоминании стал серьезным, хотя улыбка на губах осталась.
– Что это за происшествие? – Четкая дикция Томпсона стала еще более четкой.
– В те дни я был несколько диковат.
– Я это помню, сэр.
– Нет, ты не понимаешь. В том возрасте я был сущим наказанием. А потом из-за своих выходок вынужден был уехать в Англию. Это был жестокий урок, который заставил меня понять, что все, что я делаю, имеет последствия. Это, да еще тоска по дому поубавили мою прыть, – сказал Рауль, став абсолютно серьезным. – Но до тех пор… – Он покачал головой, вспоминая. – Семейство де Гиньяров славилось своим осенним пикником. Они усаживались в ярко украшенные повозки и ехали на поляну в лесу, где был воздвигнут великолепный белый шатер, и устраивали там пиршество, поедая мясо дикого вепря…
– Убитого преданными, любящими подданными? – подсказал Томпсон.
Рауль кивнул.
– Если их преданные, любящие подданные плохо исполняли свою роль, их ждала жестокая расплата. На протяжении всей нашей долгой истории члены моей семьи были воинами, так что мы умели охотиться на вепря. У нас были лошади, но они были слишком дороги для нас, чтобы, преследуя зверя, рисковать ими, доставляя удовольствие де Гиньярам. У нас было немного огнестрельного оружия, но его получали контрабандным путем, а де Гиньяры строго следили за этим, так что мы опасались попасться им на глаза с оружием.
– Члены вашей семьи охотились на дикого вепря пешими? – спросил явно потрясенный Томпсон. – С копьями? Боже милосердный, но это же какое-то Средневековье.
– Но ты находишься в первобытной стране, Томпсон. – По выражению лица Томпсона было ясно, что он это отлично знает. – У нас была многочисленная семья, в которой и мальчики, и девочки не были изнежены и с раннего возраста умели за себя постоять. Еды было мало, зимы суровые, гнет де Гиньяров невыносим. Однако несмотря на все это, мои дедушка и дяди не позволяли мальчикам охотиться вместе с ними. С вепрями опасно иметь дело. Поэтому мужчины подсаживали нас на деревья, приказывали сидеть и не двигаться и спускали собак, чтобы загнать вепря.
– Вепри и впрямь такие злые, как о них говорят?
– Когда вепря загонят, он бросается в бой. Он припадает к земле, он очень стремителен, он тяжел, и если ему удается ускользнуть от пик, он может выпустить кишки человеку.
– Ого! – В восклицании Томпсона явно слышалось недоверие цивилизованного англичанина.
– Когда мне было семь лет, я видел, как вепрь бросился на дедушку и располосовал ему ногу своими клыками. После этого дедушка всю жизнь хромал. Сын королей, изувеченный на службе у детей французских узурпаторов. А им это было безразлично. Их преданные, любящие подданные зажарили вепря и принесли то, что было выращено в их садах и на полях, чтобы накормить угнетателей.
– Удивительно, что де Гиньяров не отравили.
– Они заставляли морикадийских ребятишек пробовать пищу.
– И вас тоже?
– Нет. Я был королевским престолонаследником и считался слишком большой ценностью, чтобы рисковать мною. Можешь себе представить, в какую ярость это меня приводило. Это и еще поддразнивания моих кузенов. – Вспомнив какую-то важную подробность, Рауль добавил: – Их преданные и любящие подданные копали и обустраивали также отхожие места для королевского дерьма де Гиньяров.
– Что вы тогда натворили, сэр? – не скрывая подозрения, спросил Томпсон.
– Мне было десять лет. Шел первый год правления принца Сандре, и я хотел отомстить за своего дедушку. Поэтому в моей голове созрел план. – Даже сейчас, зная, какую катастрофу это повлекло за собой, Рауль не мог удержаться от улыбки. – Ты помнишь, как я выглядел, когда приехал в Англию? Маленький, щуплый – кожа да кости.
– Голодный, – добавил Томпсон.
– И это тоже. В ночь перед знаменитым пикником де Гиньяров я взобрался на дерево, перелез на крышу шатра и сделал в шелку разрез, сквозь который можно было просунуть коровий мочевой пузырь, наполненный экскрементами де Гиньяров, собранными в отхожем месте…
– Ох, сэр! Только не это! – воскликнул Томпсон, потерев рукой лоб.
– Мне было десять лет. В то время это казалось мне хорошей идеей, – сказал Рауль. Никакие дальнейшие объяснения не потребовались.
Возможно, Томпсон вспомнил себя в десятилетнем возрасте.
– Дело шло как по маслу. Де Гиньяры уселись за стол. Я перелез на крышу шатра и просунул пузырь сквозь отверстие. – Воспоминание было таким ярким, что Рауль даже сейчас пришел в возбуждение. – Пузырь шлепнулся прямо на вепря и разорвался, окатив дерьмом всех присутствующих, особенно принца Сандре, который от удивления раскрыл рот как раз тогда, когда он шлепнулся.
Томпсон хохотнул, но моментально подавил смешок.
– Все шло идеально… если не считать того, что у меня не было опыта обращения с таким материалом, как шелк, и я не понимал, что под моим весом шелк с обеих сторон разреза разорвется и я проскользну сквозь разрез, как горячий нож сквозь сливочное масло.
Выражение лица Томпсона было точно таким, каким он запомнил выражение физиономии принца Сандре, когда рот его был полон экскрементов.
– Да. Шелк разорвался, разрез увеличился, и я шлепнулся навзничь на стол. Я лежал прямо на вепре и смотрел на всех этих разгневанных, перепачканных дерьмом де Гиньяров. Они пытались меня схватить, но я, вывалявшись в свином сале, выскользнул из их рук. Я бегал туда-сюда по столу, пытаясь спрыгнуть ближе к выходу.
– Как вам удалось сбежать?
– Мой дедушка был стариком проницательным. Он заподозрил, что я что-то замышляю, и не оставлял в покое моих кузенов, пока один из них не признался во всем. Поэтому, пока я там скакал, моя родня повалила шатер. Я выбрался оттуда, и еще до наступления зимы мои мать и дедушка отправили меня от греха подальше в Англию. – У Рауля сжалось сердце от старого, знакомого чувства вины. – Де Гиньяры нашли и убили моего дедушку. Потом умерла моя мать.
– Не по вашей вине, сэр.
– Может быть, так. А может, и нет. Де Гиньярам не нужно было искать оправдания, чтобы повесить старого человека, и моя мать, возможно, умерла не с горя и не от голода. Но я знаю свой долг перед своей семьей и этой страной, – сказал Рауль. Он выполнит свой долг, пусть даже ради этого придется умереть. А умирать он не собирался.
– Присутствовал ли на том банкете Жан-Пьер де Гиньяр?
Рауль задумался, припоминая.
– Он был одного со мной возраста, значит, должен бы был сидеть в конце стола… Да. Вполне возможно, что присутствовал.
– Значит, он действительно помнит вас, – сказал Томпсон, которого явно одолевали дурные предчувствия.
– Сейчас я едва ли сильно похож на маленького дикаря, каким был тогда.
– Да… но вы все-таки по-прежнему выглядите самим собой.
– Ну, с этим я ничего не могу поделать, Томпсон.
Мужчины смотрели друг на друга, пока в стойло не вернулся Дафидд, который громко откашлялся и заявил со своим четко выраженным валлийским акцентом:
– Послушайте, мистер Лоренс, сэр. Я всего лишь жокей. Я совсем не разбираюсь в политике, но парни вроде меня разбираются в таких типах, как тот, что только что вышел отсюда. Он из тех людей, которым нравится, что таких маленьких людишек, как я, они могут сожрать с костями и не подавиться.
Рауль не стал возражать, чтобы не обидеть его.
– Я ухожу отсюда, – сказал Дафидд. – Сию же минуту.
Рауль, подумав, принял решение:
– Останься на следующую скачку.
– С какой целью? – опасаясь подвоха, спросил Дафидд.
– Чтобы привести его к финишу первым, – сказал Рауль, погладив шею Халкона Гуэрры.
– Думаете, вам следует это сделать? – спросил Томпсон.
– Дафидд – жокей Халкона Гуэрры. Халкон Гуэрра ни с кем не будет работать так же хорошо, как с ним. – Рауль кивком указал в сторону Дафидда. – Нам скоро потребуются наличные, и ждать дольше нет никакого смысла. У нас появятся хорошие деньги, что будет очень и очень кстати, а вдобавок я продам жеребенка за восемь тысяч гиней еще до конца дня. На данный момент это хорошая гарантированная сумма денег у нас в руках.
– Не знаю, что и сказать, сэр, – сказал Дафидд. – Мне хочется убраться подобру-поздорову из этого раскаленного места.
– Я дам тебе десять процентов от всей выручки, – сказал Рауль.
Для Дафидда это было важным обстоятельством.
– Решено, – сказал он.
Рауль хлопнул его по спине и вместе с Томпсоном вышел из стойла. Он взял свою шляпу, и они оба направились к двери.
– Что нам делать с женщиной? – тихо спросил Томпсон. – С мисс Кардифф?
Они вышли из конюшни.
Рауль поднял лицо к солнцу, согреваясь в его лучах.
– Ты бывал в Англии? Возможно, мы там встречались.
– Я никогда не бывал в Англии. Так что – нет. Ты напоминаешь мне человека, которого я видел очень давно… – Жан-Пьер уставился на Рауля, пристально вглядываясь в него.
– Когда же это могло быть?
– Мне самому этот вопрос не дает покоя, словно больной зуб. Но я скоро вспомню. А пока я с нетерпением жду следующего визита в твой дом.
– В следующий раз я пришлю приглашение.
– В этом нет необходимости. Я нахожу, что гораздо забавнее просто… зайти на огонек. – Жан-Пьер прикоснулся пальцами к своей шляпе, повернулся и вышел из конюшни, громко стуча каблуками по деревянному полу.
Томпсон, выйдя из стойла, смотрел ему вслед.
Рауля насторожил топот сапог Жан-Пьера.
– А ведь мы не слышали, как он вошел, не так ли?
– Нет, сэр, не слышали, – сказал Томпсон. – Он, должно быть, подошел крадучись.
– Он мастер ходить на цыпочках. Как ты думаешь, слышал он что-нибудь такое, чего не следовало слышать?
– Я уже подумал об этом и уверен, что не слышал. – Томпсон, продолжая смотреть из двери, понизил голос: – Интересно бы узнать, правда ли, что он вас помнит.
Рауль усмехнулся, фыркнул, потом, прислонившись к стене, расхохотался и кивнул.
Томпсону это явно не показалось забавным.
– Позвольте спросить, с каких пор?
– Мне кажется, он мог быть свидетелем одного происшествия, после которого меня срочно вывезли из Морикадии. – Рауль при этом воспоминании стал серьезным, хотя улыбка на губах осталась.
– Что это за происшествие? – Четкая дикция Томпсона стала еще более четкой.
– В те дни я был несколько диковат.
– Я это помню, сэр.
– Нет, ты не понимаешь. В том возрасте я был сущим наказанием. А потом из-за своих выходок вынужден был уехать в Англию. Это был жестокий урок, который заставил меня понять, что все, что я делаю, имеет последствия. Это, да еще тоска по дому поубавили мою прыть, – сказал Рауль, став абсолютно серьезным. – Но до тех пор… – Он покачал головой, вспоминая. – Семейство де Гиньяров славилось своим осенним пикником. Они усаживались в ярко украшенные повозки и ехали на поляну в лесу, где был воздвигнут великолепный белый шатер, и устраивали там пиршество, поедая мясо дикого вепря…
– Убитого преданными, любящими подданными? – подсказал Томпсон.
Рауль кивнул.
– Если их преданные, любящие подданные плохо исполняли свою роль, их ждала жестокая расплата. На протяжении всей нашей долгой истории члены моей семьи были воинами, так что мы умели охотиться на вепря. У нас были лошади, но они были слишком дороги для нас, чтобы, преследуя зверя, рисковать ими, доставляя удовольствие де Гиньярам. У нас было немного огнестрельного оружия, но его получали контрабандным путем, а де Гиньяры строго следили за этим, так что мы опасались попасться им на глаза с оружием.
– Члены вашей семьи охотились на дикого вепря пешими? – спросил явно потрясенный Томпсон. – С копьями? Боже милосердный, но это же какое-то Средневековье.
– Но ты находишься в первобытной стране, Томпсон. – По выражению лица Томпсона было ясно, что он это отлично знает. – У нас была многочисленная семья, в которой и мальчики, и девочки не были изнежены и с раннего возраста умели за себя постоять. Еды было мало, зимы суровые, гнет де Гиньяров невыносим. Однако несмотря на все это, мои дедушка и дяди не позволяли мальчикам охотиться вместе с ними. С вепрями опасно иметь дело. Поэтому мужчины подсаживали нас на деревья, приказывали сидеть и не двигаться и спускали собак, чтобы загнать вепря.
– Вепри и впрямь такие злые, как о них говорят?
– Когда вепря загонят, он бросается в бой. Он припадает к земле, он очень стремителен, он тяжел, и если ему удается ускользнуть от пик, он может выпустить кишки человеку.
– Ого! – В восклицании Томпсона явно слышалось недоверие цивилизованного англичанина.
– Когда мне было семь лет, я видел, как вепрь бросился на дедушку и располосовал ему ногу своими клыками. После этого дедушка всю жизнь хромал. Сын королей, изувеченный на службе у детей французских узурпаторов. А им это было безразлично. Их преданные, любящие подданные зажарили вепря и принесли то, что было выращено в их садах и на полях, чтобы накормить угнетателей.
– Удивительно, что де Гиньяров не отравили.
– Они заставляли морикадийских ребятишек пробовать пищу.
– И вас тоже?
– Нет. Я был королевским престолонаследником и считался слишком большой ценностью, чтобы рисковать мною. Можешь себе представить, в какую ярость это меня приводило. Это и еще поддразнивания моих кузенов. – Вспомнив какую-то важную подробность, Рауль добавил: – Их преданные и любящие подданные копали и обустраивали также отхожие места для королевского дерьма де Гиньяров.
– Что вы тогда натворили, сэр? – не скрывая подозрения, спросил Томпсон.
– Мне было десять лет. Шел первый год правления принца Сандре, и я хотел отомстить за своего дедушку. Поэтому в моей голове созрел план. – Даже сейчас, зная, какую катастрофу это повлекло за собой, Рауль не мог удержаться от улыбки. – Ты помнишь, как я выглядел, когда приехал в Англию? Маленький, щуплый – кожа да кости.
– Голодный, – добавил Томпсон.
– И это тоже. В ночь перед знаменитым пикником де Гиньяров я взобрался на дерево, перелез на крышу шатра и сделал в шелку разрез, сквозь который можно было просунуть коровий мочевой пузырь, наполненный экскрементами де Гиньяров, собранными в отхожем месте…
– Ох, сэр! Только не это! – воскликнул Томпсон, потерев рукой лоб.
– Мне было десять лет. В то время это казалось мне хорошей идеей, – сказал Рауль. Никакие дальнейшие объяснения не потребовались.
Возможно, Томпсон вспомнил себя в десятилетнем возрасте.
– Дело шло как по маслу. Де Гиньяры уселись за стол. Я перелез на крышу шатра и просунул пузырь сквозь отверстие. – Воспоминание было таким ярким, что Рауль даже сейчас пришел в возбуждение. – Пузырь шлепнулся прямо на вепря и разорвался, окатив дерьмом всех присутствующих, особенно принца Сандре, который от удивления раскрыл рот как раз тогда, когда он шлепнулся.
Томпсон хохотнул, но моментально подавил смешок.
– Все шло идеально… если не считать того, что у меня не было опыта обращения с таким материалом, как шелк, и я не понимал, что под моим весом шелк с обеих сторон разреза разорвется и я проскользну сквозь разрез, как горячий нож сквозь сливочное масло.
Выражение лица Томпсона было точно таким, каким он запомнил выражение физиономии принца Сандре, когда рот его был полон экскрементов.
– Да. Шелк разорвался, разрез увеличился, и я шлепнулся навзничь на стол. Я лежал прямо на вепре и смотрел на всех этих разгневанных, перепачканных дерьмом де Гиньяров. Они пытались меня схватить, но я, вывалявшись в свином сале, выскользнул из их рук. Я бегал туда-сюда по столу, пытаясь спрыгнуть ближе к выходу.
– Как вам удалось сбежать?
– Мой дедушка был стариком проницательным. Он заподозрил, что я что-то замышляю, и не оставлял в покое моих кузенов, пока один из них не признался во всем. Поэтому, пока я там скакал, моя родня повалила шатер. Я выбрался оттуда, и еще до наступления зимы мои мать и дедушка отправили меня от греха подальше в Англию. – У Рауля сжалось сердце от старого, знакомого чувства вины. – Де Гиньяры нашли и убили моего дедушку. Потом умерла моя мать.
– Не по вашей вине, сэр.
– Может быть, так. А может, и нет. Де Гиньярам не нужно было искать оправдания, чтобы повесить старого человека, и моя мать, возможно, умерла не с горя и не от голода. Но я знаю свой долг перед своей семьей и этой страной, – сказал Рауль. Он выполнит свой долг, пусть даже ради этого придется умереть. А умирать он не собирался.
– Присутствовал ли на том банкете Жан-Пьер де Гиньяр?
Рауль задумался, припоминая.
– Он был одного со мной возраста, значит, должен бы был сидеть в конце стола… Да. Вполне возможно, что присутствовал.
– Значит, он действительно помнит вас, – сказал Томпсон, которого явно одолевали дурные предчувствия.
– Сейчас я едва ли сильно похож на маленького дикаря, каким был тогда.
– Да… но вы все-таки по-прежнему выглядите самим собой.
– Ну, с этим я ничего не могу поделать, Томпсон.
Мужчины смотрели друг на друга, пока в стойло не вернулся Дафидд, который громко откашлялся и заявил со своим четко выраженным валлийским акцентом:
– Послушайте, мистер Лоренс, сэр. Я всего лишь жокей. Я совсем не разбираюсь в политике, но парни вроде меня разбираются в таких типах, как тот, что только что вышел отсюда. Он из тех людей, которым нравится, что таких маленьких людишек, как я, они могут сожрать с костями и не подавиться.
Рауль не стал возражать, чтобы не обидеть его.
– Я ухожу отсюда, – сказал Дафидд. – Сию же минуту.
Рауль, подумав, принял решение:
– Останься на следующую скачку.
– С какой целью? – опасаясь подвоха, спросил Дафидд.
– Чтобы привести его к финишу первым, – сказал Рауль, погладив шею Халкона Гуэрры.
– Думаете, вам следует это сделать? – спросил Томпсон.
– Дафидд – жокей Халкона Гуэрры. Халкон Гуэрра ни с кем не будет работать так же хорошо, как с ним. – Рауль кивком указал в сторону Дафидда. – Нам скоро потребуются наличные, и ждать дольше нет никакого смысла. У нас появятся хорошие деньги, что будет очень и очень кстати, а вдобавок я продам жеребенка за восемь тысяч гиней еще до конца дня. На данный момент это хорошая гарантированная сумма денег у нас в руках.
– Не знаю, что и сказать, сэр, – сказал Дафидд. – Мне хочется убраться подобру-поздорову из этого раскаленного места.
– Я дам тебе десять процентов от всей выручки, – сказал Рауль.
Для Дафидда это было важным обстоятельством.
– Решено, – сказал он.
Рауль хлопнул его по спине и вместе с Томпсоном вышел из стойла. Он взял свою шляпу, и они оба направились к двери.
– Что нам делать с женщиной? – тихо спросил Томпсон. – С мисс Кардифф?
Они вышли из конюшни.
Рауль поднял лицо к солнцу, согреваясь в его лучах.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента