Страница:
Хайни помедлил.
– Не хочу я связываться со святыми отцами. Рог святого Никлауса, дружище, слишком жжет мою котомку. Обойдемся без наград, оставим ее, где лежала, да и дело с концом.
Женщина шевельнулась и открыла глаза. Они оказались черными-черными, как бездонное небо, с золотыми искрами.
– Я не еретичка…
– Слышь, Лакомка, она говорит, что, мол, не еретичка.
– Врет, конечно, не сомневайся.
– Ей, женщина, если ты не еретичка, скажи-ка, кто у нас первый человек перед лицом Господа? – коварно поинтересовался Хайни.
– Великий Император, государь Церена Гаген Справедливый! – набравшись сил, истошно взвизгнула колдунья.
Хайни подпрыгнул от неожиданности.
– А я-то думал – она вот-вот концы отдаст! Сильна еще. Такие слова ни один еретик даже на костре не выговорит.
– Эй, женщина, откуда ты здесь взялась? – осторожно поинтересовался Рихард Лакомка.
– Я бежала из крепости, от злодеев, которые носят пики, мечи и неправильно распевают искаженные псалмы, – довольно искренне ответила Магдалена.
– Праведная, должно быть, женщина! – прочувствованно произнес Хайни. – Помоги мне, друг, поднять ее с земли.
…Через некоторое время перевязанная и накормленная чародейка из Тинока, устроясь у дымного костерка, нянчила уложенную в лубок руку. Рана под повязкой подсохла, кровь унялась. Ладер, подрумянивая на огне очередной кусок украденного теленка, разглагольствовал:
– Слушай меня, Магда! Их еретические пехотные пики – видимость одна, и супротив конных латников не годятся…
– Угу, – отвечал Рихард, уплетая сочный кусок. – Толоссу обложили со всех сторон, как весеннюю кошку.
Он помахал в воздухе наполовину обглоданной костью.
– Скоро негодяям придется подтянуть пояса – подвоза больше не будет и все такое. Не сокрушайся, добрая женщина, наш капитан не промах, и скоро твои обидчики получат по заслугам.
Хайни запоздало и с некоторым сомнением поинтересовался:
– Эй, Магда, а сама ты каким ремеслом промышляешь?
– Лечу грыжу и прострел, гадаю по зернам и звездам, исцеляю скотину, принимаю роды! – довольно бодро ответила Магдалена.
– А патент от святых отцов у тебя есть?
– А как же!.
– А ну-ка, покажи!
– Он утонул в заливе, – как ни в чем не бывало заявила чародейка.
Проницательный Хайни внезапно загрустил:
– Скажи мне, добрая женщина, а ты, случаем, не ведьма?
– Да что же вы этакое скверное подумали-то, славные солдатики!
Лакомка на этот раз тоже оказался на редкость сообразительным:
– А пускай она себя знаком святым очертит! А иначе веры не будет.
Магдалена задумалась. Ведьмовство считалось несовместимым с подобными жестами, но что-то подсказывало чародейке, что на деле ограничение это не столь уж сурово. Она глубоко вздохнула, набравшись смелости, здоровой рукой осенила себя знаком треугольника и победно воззрилась на наемников:
– Вот так. Теперь верите?
Крыть было нечем и Ладер серьезно кивнул:
– Верим. А молитвы ты знаешь? – на всякий случай добавил он.
– Pater noster, qui es in caelis – нараспев затянула Магдалена.
Расчувствовавшийся Рихард налил из баклажки вина.
– Так выпьем же за посрамление твоих обидчиков-еретиков, Магда-красотка!
Друзья опрокинули по малой кружке. Солнце уже поднялось над горизонтом. Они поднялись и, прибрав в яму остатки теленка, закидали костер песком. Ведьма ковыляла в хвосте маленькой процессии, кутаясь в подаренный щедрым Ладером запасной плащ.
Лагерь императорских наемников представлял собою живописное зрелище. Склон холма, полого идущий к морю, покрывали костры и палатки. Ров охватывал прибежище пехотинцев, оберегая его от внезапного налета еретической конницы. Костры курились, трепетали яркие флажки на копьях, рубаки в толстых кожаных куртках чистили мечи. Кто-то спал, кто-то ел, кто-то играл в кости. Капитан Конрад – рослый здоровяк в отличных латах маячил у входа в собственный шатер.
Ладер, Лакомка и Магдалена устроились чуть поодаль, так, чтобы и негромкий разговор подслушать было нельзя, и вид не внушал подозрений. Для непристального взгляда чародейка в этот момент почти ничем не отличалась от солдатской женщины – выдавала ее разве что чрезмерно потрепанная одежда и отсутствие даже непритязательных украшений. Прекраснолицая Белинда, любовница профоса, издали пренебрежительно оглядела конкурентку:
– Prostituta…
Магдалена равнодушно проигнорировала оскорбление.
– …ну и что он дальше-то делал? – нетерпеливо переспросил Лакомка.
Ведьма устроила раненую руку на коленях и, предав скуластому лицу и раскосым глазам максимально возможное честное выражение, продолжила прерванный рассказ:
– Супруг мой, мэтр Адальберт, жизнь вел самую предосудительную, проиграв в кости не только сукновальное заведение, полученное в наследство от отца его, достопочтенного мэтра Альбрехта, но и те скромные средства, кои зарабатывала я тяжким ремеслом…
– Ослиная башка твой Адальберт! – возмутился Лакомка. – Не умеешь выигрывать – не берись. Вот я, например, имея баталию с нашим профосом…
Ладер незаметно пнул приятеля ногой. Магдалена попыталась сладко улыбнуться:
– Однажды я отправилась в Зильбервальдский лес, чтобы набрать шишек для растопки очага. На маленькой круглой поляне я увидела большой дуб, расколотый ударом молнии. Толстая ветвь его отвалилась, большое дупло раскололось, а спрятанное там сорочье гнездо выкатилось на мягкую травку…
– А я сорок не люблю – мясо у них горькое и яйца тоже так себе, – благодушно рявкнул Рихард.
– …Там, среди пуха, перьев и соломы обнаружила я изумруд великой чистоты, прекрасный как слеза девственницы…
При слове “девственница” Ладер подозрительно закашлялся, но Магдалена, увлеченная собственным враньем, не обратила на это никакого внимания.
– Изумруд сиял, как солнце, и мессир Анцинус по прозвищу Ящер, достойный нусбаумский ювелир, обещал за него целое состояние. Могу ли я описать горе, сразившее меня, когда, проснувшись поутру, обнаружила я, что муж мой Адальберт не только беззаконно бежал, покинув супружеское ложе, не только похитил изумруд, но и предался всей душой гнусному учению бретонистов?!
Разочарованный Рихард ударил кулаком по траве.
– Проклятый еретик!
– Я двинулась в путь, дабы усовестить мужа и спасти его душу от ада, – заявила ведьма, дивно сверкая на наемников смоляными очами. – Под солнцем и ветром, в кровь побив ноги о камни, не доедая и терпя бесчисленные опасности пути, шла я, чтобы вернуть супруга под семейный кров. Я явилась в Толоссу чуть жива от усталости. И – кто бы мог подумать?! Непутевый супруг мой набросился на меня с упреками и побоями, уверяя, что дал обет скромности и воздержания, а бесценный изумруд обязан отдать на нужды запутавшегося в ереси аббата Бретона!
– Обет воздержания дал, да еще и изумруд отдать?
– Всенепременно – отдать, – печально обронила ведьма.
Друзья трагически замолчали, увидев, что раненая женщина плачет. Магдалена, на минуту забыв о наемниках, вспоминала собственные беды – копоть, треск багрового огня, насмешки сержанта, клетку в подвале эбертальской тюрьмы, холодные беспощадные глаза и тихую, уверенную речь инквизитора, страх и бегство, мучительный путь через всю Империю, уцелевшего, насмехающегося (как ей казалось) Хрониста, предательство и обман Клауса Бретона. Она плакала настоящими слезами – крупные прозрачные капли, срываясь с ресниц, катились по щекам.
Хайни Ладер вздохнул.
– Ладно. Даже если ты лишь наполовину не соврала, дело стоит того. Как, говоришь, его зовут – Адальберт?
– Он принял имя Вольфа Россенхеля.
– Сейчас из Толоссы и мышь не выскочит. Рано или поздно будет штурм – найти человека во время общей драки не больно-то легко. Но, все-таки… ты сможешь указать его?
– Да.
– Мы не будем врать тебе, Магда, и за дело беремся не просто так. Не знаю, так ли превелик твой изумруд и есть ли он на свете, однако ж не станет столь пригожая женщина бегать за мужем, если кошелек его совершенно пуст. Будь твой Адальберт благочестивым парнем, не встал бы я между мужем и женою ни за какие деньги. Однако же, сам Бог велел преследовать еретиков. Не будем путать друг друга, а скажем честно – пополам?
Ведьма для виду задумалась. Острые огоньки в голубых глазах Ладера не внушали ей доверия, наемник не был тем простофилей, которым сперва показался. “К ним спиной не поворачивайся,” – подумала тинокская чародейка и твердо ответила:
– Пополам.
На том и порешили.
Глава XVI
Глава XVII
– Не хочу я связываться со святыми отцами. Рог святого Никлауса, дружище, слишком жжет мою котомку. Обойдемся без наград, оставим ее, где лежала, да и дело с концом.
Женщина шевельнулась и открыла глаза. Они оказались черными-черными, как бездонное небо, с золотыми искрами.
– Я не еретичка…
– Слышь, Лакомка, она говорит, что, мол, не еретичка.
– Врет, конечно, не сомневайся.
– Ей, женщина, если ты не еретичка, скажи-ка, кто у нас первый человек перед лицом Господа? – коварно поинтересовался Хайни.
– Великий Император, государь Церена Гаген Справедливый! – набравшись сил, истошно взвизгнула колдунья.
Хайни подпрыгнул от неожиданности.
– А я-то думал – она вот-вот концы отдаст! Сильна еще. Такие слова ни один еретик даже на костре не выговорит.
– Эй, женщина, откуда ты здесь взялась? – осторожно поинтересовался Рихард Лакомка.
– Я бежала из крепости, от злодеев, которые носят пики, мечи и неправильно распевают искаженные псалмы, – довольно искренне ответила Магдалена.
– Праведная, должно быть, женщина! – прочувствованно произнес Хайни. – Помоги мне, друг, поднять ее с земли.
…Через некоторое время перевязанная и накормленная чародейка из Тинока, устроясь у дымного костерка, нянчила уложенную в лубок руку. Рана под повязкой подсохла, кровь унялась. Ладер, подрумянивая на огне очередной кусок украденного теленка, разглагольствовал:
– Слушай меня, Магда! Их еретические пехотные пики – видимость одна, и супротив конных латников не годятся…
– Угу, – отвечал Рихард, уплетая сочный кусок. – Толоссу обложили со всех сторон, как весеннюю кошку.
Он помахал в воздухе наполовину обглоданной костью.
– Скоро негодяям придется подтянуть пояса – подвоза больше не будет и все такое. Не сокрушайся, добрая женщина, наш капитан не промах, и скоро твои обидчики получат по заслугам.
Хайни запоздало и с некоторым сомнением поинтересовался:
– Эй, Магда, а сама ты каким ремеслом промышляешь?
– Лечу грыжу и прострел, гадаю по зернам и звездам, исцеляю скотину, принимаю роды! – довольно бодро ответила Магдалена.
– А патент от святых отцов у тебя есть?
– А как же!.
– А ну-ка, покажи!
– Он утонул в заливе, – как ни в чем не бывало заявила чародейка.
Проницательный Хайни внезапно загрустил:
– Скажи мне, добрая женщина, а ты, случаем, не ведьма?
– Да что же вы этакое скверное подумали-то, славные солдатики!
Лакомка на этот раз тоже оказался на редкость сообразительным:
– А пускай она себя знаком святым очертит! А иначе веры не будет.
Магдалена задумалась. Ведьмовство считалось несовместимым с подобными жестами, но что-то подсказывало чародейке, что на деле ограничение это не столь уж сурово. Она глубоко вздохнула, набравшись смелости, здоровой рукой осенила себя знаком треугольника и победно воззрилась на наемников:
– Вот так. Теперь верите?
Крыть было нечем и Ладер серьезно кивнул:
– Верим. А молитвы ты знаешь? – на всякий случай добавил он.
– Pater noster, qui es in caelis – нараспев затянула Магдалена.
Расчувствовавшийся Рихард налил из баклажки вина.
– Так выпьем же за посрамление твоих обидчиков-еретиков, Магда-красотка!
Друзья опрокинули по малой кружке. Солнце уже поднялось над горизонтом. Они поднялись и, прибрав в яму остатки теленка, закидали костер песком. Ведьма ковыляла в хвосте маленькой процессии, кутаясь в подаренный щедрым Ладером запасной плащ.
Лагерь императорских наемников представлял собою живописное зрелище. Склон холма, полого идущий к морю, покрывали костры и палатки. Ров охватывал прибежище пехотинцев, оберегая его от внезапного налета еретической конницы. Костры курились, трепетали яркие флажки на копьях, рубаки в толстых кожаных куртках чистили мечи. Кто-то спал, кто-то ел, кто-то играл в кости. Капитан Конрад – рослый здоровяк в отличных латах маячил у входа в собственный шатер.
Ладер, Лакомка и Магдалена устроились чуть поодаль, так, чтобы и негромкий разговор подслушать было нельзя, и вид не внушал подозрений. Для непристального взгляда чародейка в этот момент почти ничем не отличалась от солдатской женщины – выдавала ее разве что чрезмерно потрепанная одежда и отсутствие даже непритязательных украшений. Прекраснолицая Белинда, любовница профоса, издали пренебрежительно оглядела конкурентку:
– Prostituta…
Магдалена равнодушно проигнорировала оскорбление.
– …ну и что он дальше-то делал? – нетерпеливо переспросил Лакомка.
Ведьма устроила раненую руку на коленях и, предав скуластому лицу и раскосым глазам максимально возможное честное выражение, продолжила прерванный рассказ:
– Супруг мой, мэтр Адальберт, жизнь вел самую предосудительную, проиграв в кости не только сукновальное заведение, полученное в наследство от отца его, достопочтенного мэтра Альбрехта, но и те скромные средства, кои зарабатывала я тяжким ремеслом…
– Ослиная башка твой Адальберт! – возмутился Лакомка. – Не умеешь выигрывать – не берись. Вот я, например, имея баталию с нашим профосом…
Ладер незаметно пнул приятеля ногой. Магдалена попыталась сладко улыбнуться:
– Однажды я отправилась в Зильбервальдский лес, чтобы набрать шишек для растопки очага. На маленькой круглой поляне я увидела большой дуб, расколотый ударом молнии. Толстая ветвь его отвалилась, большое дупло раскололось, а спрятанное там сорочье гнездо выкатилось на мягкую травку…
– А я сорок не люблю – мясо у них горькое и яйца тоже так себе, – благодушно рявкнул Рихард.
– …Там, среди пуха, перьев и соломы обнаружила я изумруд великой чистоты, прекрасный как слеза девственницы…
При слове “девственница” Ладер подозрительно закашлялся, но Магдалена, увлеченная собственным враньем, не обратила на это никакого внимания.
– Изумруд сиял, как солнце, и мессир Анцинус по прозвищу Ящер, достойный нусбаумский ювелир, обещал за него целое состояние. Могу ли я описать горе, сразившее меня, когда, проснувшись поутру, обнаружила я, что муж мой Адальберт не только беззаконно бежал, покинув супружеское ложе, не только похитил изумруд, но и предался всей душой гнусному учению бретонистов?!
Разочарованный Рихард ударил кулаком по траве.
– Проклятый еретик!
– Я двинулась в путь, дабы усовестить мужа и спасти его душу от ада, – заявила ведьма, дивно сверкая на наемников смоляными очами. – Под солнцем и ветром, в кровь побив ноги о камни, не доедая и терпя бесчисленные опасности пути, шла я, чтобы вернуть супруга под семейный кров. Я явилась в Толоссу чуть жива от усталости. И – кто бы мог подумать?! Непутевый супруг мой набросился на меня с упреками и побоями, уверяя, что дал обет скромности и воздержания, а бесценный изумруд обязан отдать на нужды запутавшегося в ереси аббата Бретона!
– Обет воздержания дал, да еще и изумруд отдать?
– Всенепременно – отдать, – печально обронила ведьма.
Друзья трагически замолчали, увидев, что раненая женщина плачет. Магдалена, на минуту забыв о наемниках, вспоминала собственные беды – копоть, треск багрового огня, насмешки сержанта, клетку в подвале эбертальской тюрьмы, холодные беспощадные глаза и тихую, уверенную речь инквизитора, страх и бегство, мучительный путь через всю Империю, уцелевшего, насмехающегося (как ей казалось) Хрониста, предательство и обман Клауса Бретона. Она плакала настоящими слезами – крупные прозрачные капли, срываясь с ресниц, катились по щекам.
Хайни Ладер вздохнул.
– Ладно. Даже если ты лишь наполовину не соврала, дело стоит того. Как, говоришь, его зовут – Адальберт?
– Он принял имя Вольфа Россенхеля.
– Сейчас из Толоссы и мышь не выскочит. Рано или поздно будет штурм – найти человека во время общей драки не больно-то легко. Но, все-таки… ты сможешь указать его?
– Да.
– Мы не будем врать тебе, Магда, и за дело беремся не просто так. Не знаю, так ли превелик твой изумруд и есть ли он на свете, однако ж не станет столь пригожая женщина бегать за мужем, если кошелек его совершенно пуст. Будь твой Адальберт благочестивым парнем, не встал бы я между мужем и женою ни за какие деньги. Однако же, сам Бог велел преследовать еретиков. Не будем путать друг друга, а скажем честно – пополам?
Ведьма для виду задумалась. Острые огоньки в голубых глазах Ладера не внушали ей доверия, наемник не был тем простофилей, которым сперва показался. “К ним спиной не поворачивайся,” – подумала тинокская чародейка и твердо ответила:
– Пополам.
На том и порешили.
Глава XVI
Беседы и размышления капитана Кунца
Император, капитан Кунц и другие. Военный лагерь, побережье близ Толоссы, Церенская Империя.
Лагерь между тем наполнился суетой. Взвыла труба, грянули литавры и ударил барабан. Поодаль, там, где кончался лагерь наемников и трепетали на ветру флажки рыцарской кавалерии, началось движение. По каменистому склону холма, по пучкам колючих трав уверенно ступали широкие копыта рыжего жеребца. Корпус животного защищала кольчужная попона, голову – налобник, уши прикрывали украшенные травленым узором стальные футляры. Масть коня удавалось рассмотреть разве что по ногам и кончику хвоста, который торчал из шитого золотом зашнурованного мешочка. Верхом на жеребце, в высоком рыцарском седле, ехал сам император Церена – Гаген Справедливый. Полнеющий государь несколько сутулился, бился за плечами лилового пурпура плащ, яростное солнце юга раскалило чеканку шлема. Император обнажил голову и передал стальной колпак оруженосцу. Беглая ведьма с любопытством рассматривала круглое лицо повелителя Империи, его каштановые волосы с нитями ранней седины, выпуклые карие глаза. Вид у правителя был скорее милостивый, чем злой, однако, легкие черточки – резкие складки в углах рта, слегка заломленные брови – все это выдавало подавленное раздражение. Гаген стоял далеко, смотрел в другую сторону, однако знахарка на всякий случай юркнула за широкую спину Ладера.
Капитан гвардии Кунц Лохнер подъехал на игреневой лошади и придержал ее на полкорпуса позади императорского жеребца.
– Вы видите штандарт над фортом, государь?
Император близоруко прищурился. Морской ветер трепал знамя на шпиле башни, там, в ясно-голубой вышине, на шелковом полотнище реял золотой сокол Империи.
– Да, Кунц, это прекрасно. Это флаг Церена, форт держится. Какие вести от капитана Беро?
– Был почтовый голубь. Они ждут нашей помощи, государь.
– И более ничего? Меня интересуют вести о Людвиге.
– Мориц Беро о нем молчит.
– Ты ответил?
Капитан Кунц немного помедлил, опасаясь императорского гнева.
– Нет.
Рыжий конь переступил копытами, Гаген проводил взглядом метнувшуюся за юркой рыбой чайку. Полное лицо императора окаменело, в этот момент в нем проявилось обычно почти незаметное сходство с покойным отцом, скорым на расправу Гизельгером.
– Простите, мой император, – поспешно добавил Кунц. – Но у нас нет подходящего голубя.
– Это все?
Капитан склонил коротко стриженую поседевшую голову.
– Да.
Гаген рванул повод (рыжий конь нервно переступил на месте) и брюзгливо добавил:
– Запомните, Кунц. Что бы ни происходило с проклятым Хронистом, мой друг, фон Фирхоф нужен мне живым. Если его нет в Толоссе – клянусь щитом святого Регинвальда! – я должен лично в этом убедиться. Если он укрылся за стенами форта – я желаю об этом знать. Если же он все еще прячется между мятежниками, мы задержим штурм крепости и…
– Мой император…
– Ты смеешь возражать?
– Помоги мне святые! Я смею лишь отдать вам свой меч и свою жизнь, государь. Но, возможно, фон Фирхоф уже убит. Я не обучен воскрешать покойников.
Император Церена задумался, следя как ленивые волны в пыль разбивается о скалы Толоссы. Громада крепостной стены неприветливо торчала из зеленоватой пучины моря. Над островом едва заметно курились дымки очагов. Кунц Лохнер отметил интерес повелителя и почтительно кивнул:
– Да, негодяи разрушили перешеек. Еретический сброд потрудился на славу, лопатами превратив полуостров в остров. У нас почти нет лодок, не из чего вязать плоты, рощи в округе почти все выжжены. Мы не святые праведники и наша конница не сможет, словно посуху, скакать по волнам.
– Я прикажу подогнать корабли из Лузы.
– Корабли не помогут пробить стен.
Император закованной в стальную перчатку рукой ткнул в золотого сокола над шпилем форта:
– Там сражаются люди Империи, Кунц. Там сражаются мои солдаты. Пока подданный верен мне, он может надеяться на защиту своего императора.
Гаген ужалил скакуна шпорой, посылая его вперед, на самую вершину холма. Отсюда, с возвышенности, он некоторое время с неудовольствием рассматривал непокорную крепость.
– Гнездо измены и мятежа…
– Сухие камни и мистраль, государь. Эти места всегда обильно рождали сумасшедших, – охотно согласился простодушный капитан.
Император помрачнел и сухо добавил:
– Соберите совет, Кунц. Мне нужен план штурма Толоссы. Неважно, защищает ли еретиков море – с нами Бог, и я не позволю беглому аббату-расстриге и кучке мужиков глумиться над властью Священной Империи… И еще. Найдите верного человека, найдите его, Кунц. Пусть этот человек тайно проберется в Толоссу. Древние уверяли, что золото способно отворять любые ворота – я не пожалею для смельчака ни своей милости, ни имперских марок, ваш шпион получит награду.
– Чего я должен потребовать от него?
– Пусть отыщет фон Фирхофа и вернет его ко мне. Если Людвиг нашел Хрониста – прекрасно. Если нет… Что ж, я более не требую невозможного. Пусть возвращается один, без возражений – я дам гонцу письменный приказ.
– Как скажете, мой император.
– И еще…
– Да, государь?
– Я обдумал все обстоятельства. Если фон Фирхофу удалось добраться до Хрониста, пусть убьет его на месте.
Кунц Лохнер склонил по-солдатски стриженую голову.
– Повинуюсь. Я могу посвятить лазутчика во все подробности?
– Ни в коем случае. Свиток будет запечатан, а еще лучше – пусть ваш гонец окажется неграмотным.
Капитан гвардии довольно ухмыльнулся:
– За этим дело не станет, парни не жалуют книжную пыль, у солдата иные развлечения, все, что надо, ему растолковывают капелланы. Только…
– Что?
– Как он опознает фон Фирхофа в Толоссе?
Император задумался, наблюдая за бойкой суетой чаек.
– Людвига видели многие. Отыщи того, кто узнает его в лицо. Меня не волнует ни знатность, ни доблесть гонца, если он не вернется из крепости, мы смиримся с подобной утратой. Пусть только найдет и вернет фон Фирхофа – мне нужен именно он.
Лохнер молча поклонился церенскому государю.
Спешившийся широкоплечий латник почтительно подошел, держа на весу испачканный землею сверток.
– Святые и Империя, государь!
Гаген Справедливый склонился с высокого рыцарского седла, пластины доспехов на груди императора пронзительно сверкнули.
– В чем дело?
– Мои люди выкопали этот предмет на побережье.
Распластанная на траве тряпка наполовину развернулась, обнажив грань прозрачного кристалла. Император бросил на талисман мимолетный взгляд:
– Не сметь нагибаться! Всем приказываю покинуть нашу персону. Ты, Кунц, останься.
Опешивший от внезапной ярости повелителя, латник попятился и чуть не упал. Лохнер ошеломленно рассматривал находку.
– Это кристалл Людвига, – утвердительно кивнул Гаген. – Наш друг закопал его на берегу, отправляясь в Толоссу по следам Адальберта, мы на правильном пути.
– А если глянуть в этот кристалл?
– Крупица этого минерала зашита в плащ ведьмы, возможно, мы увидим, что происходит с Адальбертом, а это поможет отыскать Людвига. Возьмите эту вещь, Кунц.
Гвардеец спешился и с опасливой осторожностью подобрал кристалл. Закутанный в полу плаща, тот утратил свое тревожное свечение, оно потускнело, увяло, затаилось где-то в самой глубине талисмана.
– Вернемся в лагерь.
Игреневый конь капитана и рыжий скакун императора легко понесли своих всадников прочь. Шатер Гагена, разбитый на северной стороне возвышенности, охраняла стража – в любом случае, даже если он пустовал. Гвардейцы расступились, почтительно пропуская государя Церена и капитана Кунца. Гаген опустился в резное деревянное кресло, на низком столике, покрытом расшитой тканью, с вечера осталась груда свитков и пара книг в тяжелых переплетах – император охотно читал древних. Один из томов оказался открытым на середине. Лохнер из любопытства присмотрелся к тексту, и, от напряжения чуть шевеля губами, с удивлением прочел:
“Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников.”[15]
– Прикажете приступить прямо сейчас, государь?
Гаген кивнул и смахнул свитки в ларец, в другой, побольше, аккуратно убрал книги. Обнаженный кристалл слабо опалесцировал мутно-голубоватым отливом, казалось, за тонкими прозрачными гранями, в самом сердце минерала, холодно кипит жемчужная пена.
– Красиво, – задумчиво произнес Гаген. – Это творение Людвига трогает душу и будит воображение. Почему вещи, созданные волшебством, имеющие в самой сущности своей некий отпечаток сомнительного греха, так прекрасны? Верно, капитан?
– О да! То есть, о нет. Как скажете, государь, – заявил изрядно смущенный непривычными материями Кунц Лохнер.
Император осторожно установил кристалл на железный поставец.
– Подойдите ближе. Я приказываю вам присутствовать.
Кунц склонился над камнем. На загорелом до медной красноты лице гвардейца заплясали жемчужные блики.
Некоторое время не происходило ничего, потом сердце талисмана беззвучно вспенилось мелкими пузырьками и посветлело. Гаген заворожено смотрел в самую середину, туда, где свет, преломленный гранями, рисовал странную, но довольно ясную картину.
– Клянусь святым щитом! Вот это сюрприз.
Кристалл показывал небольшую комнату с грубо сложенным камином. На простом столе, поверх чистого платка блестел серебром священный символ треугольника. На табурете у самого стола сидел человек – на его правильном, умном, красивом, холодноватом, как у статуи, лице был заметен след той особой усталости, которая создается затянувшимся нервным напряжением. Незнакомец был одет в полусолдатскую одежду темных тонов, на простой перевязи висел ничем не украшенный меч.
– Смотрите внимательно, смотрите, Кунц. Это Бретон.
По-видимому, ересиарх с кем-то беседовал – кристалл позволял увидеть, но не давал подслушать разговор. Собеседник мятежного священника сидел спиной к наблюдателям, его узкие плечи, укрытые плащом, слегка подались вперед. Губы Бретона шевелились, беззвучно роняя слова, брови гневно сошлись к переносице.
– Хорош. Изменник, еретик и расстрига, отринувший все обеты до единого – и это в одном человеке, – хмуро бросил император. Кунц Лохнер недоверчиво тронул собственные глаза – ему показалось, что при последних словах Гагена внутренность волшебного кристалла испуганно вспыхнула.
– А где же ведьма, государь?
– Ах, если бы я знал! Похоже, колдунья потеряла свой плащ, сейчас он надет на этого щуплого мятежника, благодаря крошке кристалла мы можем наблюдать эту сцену.
– Как же быть с фон Фирхофом и Адальбертом?
Император молчал, заворожено глядя на близкого, ясно различимого и такого недосягаемого врага.
– …что?
– Как мы найдем фон Фирхофа, государь? Как мой человек проникнет в город?
– Последнее будет не сложно.
Гаген отстранился от кристалла и набросил на него плотную ткань.
– Сержант!
Гвардеец мгновенно появился на пороге палатки.
– Приведите Бенинка, постарайтесь сделать это осторожно, не мозоля глаза половине лагеря. Вы хорошо поняли меня?
– Да, мой император!
– Не беспокойтесь, Кунц, – добавил Гаген, оборачиваясь к озадаченному Лохнеру. – Вашего лазутчика поведет мой человек, такой слуга – это просто находка, он умен, отважен и надежен, но, к сожалению, никогда не видел фон Фирхофа.
– Кто он?
– Альвис… И не делайте постного лица вдовы-святоши, капитан, государственные интересы превыше всего.
…Бенинк поклонился императору, он оказался человеком лет тридцати, длинные черные волосы альвиса, зачесанные назад, спадали на воротник неровными прядями. Лохнер постарался не показывать неприязни, совершенно не подозревая, что она ясно читается на его простоватом солдатском лице – банды таких, как Бенинк, еще тринадцать лет назад были истинным проклятием для властей Империи.
Гаген как ни в чем ни бывало милостиво кивнул, отвечая на приветствие подданного.
– Говори.
– Я знаю, как безопасно попасть на мятежный остров, государь…
Император слушал, Лохнер подергал ус и несколько улучшил собственное мнение об альвисах. Отпустив Бенинка, Гаген убрал кристалл в ларец и еще раз напутствовал капитана:
– Найдите мне верного человека, Кунц. И помните – он должен знать фон Фирхофа в лицо. Он не должен представлять особой ценности.
Лохнер отсалютовал повелителю, вышел из палатки и крепко задумался. Лагерь курился витыми струйками дыма, возле рыцарских палаток возились оруженосцы, ржали кони, кто-то довольно скверно играл на флейте, поодаль, за небрежно выкопанным рвом, устроилась наемная пехота. Капитан императорской гвардии заметил знакомое лицо и тронул игреневого жеребца, подъезжая поближе к командиру наемников.
– Это ты, бродяга Конрад?!
– А кто же еще? Ты не веришь зрению, старина Кунц?!
Кунц спешился и старые приятели обнялись. Беседа, сопровождаемая умеренными возлияниями, продолжилась в конрадовой палатке.
Темно-синим вечером, когда растворились в сумерках тени, когда каменистые холмы озарились россыпью многочисленных огней, когда засияла начищенная эльфами луна и свежий морской ветер принес от мятежной крепости звуки псалмов, загрустивший Лохнер коснулся животрепещущей темы:
– Ты, дружище, счастлив как честный солдат, над тобою не висят два меча, имя которым – интриги пройдохи-советника и гнев императора-капеллана.
Конрад (который не отличался бритвенной остротой мысли, с успехом компенсируя ее отсутствие тяжестью слов) на всякий случай ответил сложно составленным богохульством.
Лохнер грубо отставил кубок и подвинул ближе мясной пирог.
– Император не ценит простой и честной преданности. Я слишком понятен и неинтересен для него.
– Тебя обошел советник?
– Меня? Я солдат, а не интриган из Канцелярии Короны.
– Так в чем же твоя беда, приятель?
– Фон Фирхоф мне друг, но душе противна мысль о том, что простой барон, даже не граф, выскочка, книжник, который едва может отличить клинок от рукояти, управляет Цереном.
– Он настолько не владеет мечом?
– Ну, я сболтнул, преувеличив. При случае и он кое-что умеет.
– Умен?
– …Как лиса, и опасен, как рысь.
– Маг?
– Был когда-то, но потерял свои способности. Бывший маг и бывший инквизитор в одном лице – как тебе такое?
– Он в чести у императора?
– Три года назад Святоша едва не казнил его, но Фирхоф ловко вышел сухим из воды. Теперь мне приказано найти добровольца для того, чтобы спасти, вытащив из Толоссы, зарвавшегося любимца императора. Где прикажешь взять такого дурака? В Империи стало бы проще и честнее, потеряйся Фирхоф совсем…
Конрад наполовину обнажил меч с снова с лязгом бросил его в ножны.
– Небесный Гром и задница дьявола! Будь я на твоем месте, я бы знал, что делать…
– Ну уж нет, я честно служил еще покойному Гизельгеру…
– И все-таки…
– Нет.
Рубаки помолчали. Капитан Конрад искоса посмотрел на капитана Кунца и всерьез пожалел о поспешной откровенности.
– Я могу тебе помочь. У меня под началом служит один человек…
– Я же сказал – нет, – ощерился капитан императорских гвардейцев. – Никакой измены, и, к тому же, Фирхоф – мой приятель.
– Ты не понял меня, Кунц. У меня под началом служит человек, который хвастался, будто некогда лично прислуживал советнику фон Фирхофу. У парня широкая спина и крепкий череп, он глуп как осел и здоров как теленок. Ради такого дела я уступаю тебе своего негодяя…
Лохнер задумался.
– Он точно неграмотен?
– Точнехонько! Неграмотен, словно странствующий проповедник. Как, впрочем, и я сам.
Довольный Лохнер крепко ударил друга по плечу.
– Отменно! За эту услугу я готов на все – я упомяну тебя в своем завещании.
Рубаки неистово захохотали.
Хайни Ладер уже устроился на ночлег неподалеку от палатки капитана, он слышал этот раскатистый смех, но по неосведомленности не придал ему ни малейшего значения…
Лагерь между тем наполнился суетой. Взвыла труба, грянули литавры и ударил барабан. Поодаль, там, где кончался лагерь наемников и трепетали на ветру флажки рыцарской кавалерии, началось движение. По каменистому склону холма, по пучкам колючих трав уверенно ступали широкие копыта рыжего жеребца. Корпус животного защищала кольчужная попона, голову – налобник, уши прикрывали украшенные травленым узором стальные футляры. Масть коня удавалось рассмотреть разве что по ногам и кончику хвоста, который торчал из шитого золотом зашнурованного мешочка. Верхом на жеребце, в высоком рыцарском седле, ехал сам император Церена – Гаген Справедливый. Полнеющий государь несколько сутулился, бился за плечами лилового пурпура плащ, яростное солнце юга раскалило чеканку шлема. Император обнажил голову и передал стальной колпак оруженосцу. Беглая ведьма с любопытством рассматривала круглое лицо повелителя Империи, его каштановые волосы с нитями ранней седины, выпуклые карие глаза. Вид у правителя был скорее милостивый, чем злой, однако, легкие черточки – резкие складки в углах рта, слегка заломленные брови – все это выдавало подавленное раздражение. Гаген стоял далеко, смотрел в другую сторону, однако знахарка на всякий случай юркнула за широкую спину Ладера.
Капитан гвардии Кунц Лохнер подъехал на игреневой лошади и придержал ее на полкорпуса позади императорского жеребца.
– Вы видите штандарт над фортом, государь?
Император близоруко прищурился. Морской ветер трепал знамя на шпиле башни, там, в ясно-голубой вышине, на шелковом полотнище реял золотой сокол Империи.
– Да, Кунц, это прекрасно. Это флаг Церена, форт держится. Какие вести от капитана Беро?
– Был почтовый голубь. Они ждут нашей помощи, государь.
– И более ничего? Меня интересуют вести о Людвиге.
– Мориц Беро о нем молчит.
– Ты ответил?
Капитан Кунц немного помедлил, опасаясь императорского гнева.
– Нет.
Рыжий конь переступил копытами, Гаген проводил взглядом метнувшуюся за юркой рыбой чайку. Полное лицо императора окаменело, в этот момент в нем проявилось обычно почти незаметное сходство с покойным отцом, скорым на расправу Гизельгером.
– Простите, мой император, – поспешно добавил Кунц. – Но у нас нет подходящего голубя.
– Это все?
Капитан склонил коротко стриженую поседевшую голову.
– Да.
Гаген рванул повод (рыжий конь нервно переступил на месте) и брюзгливо добавил:
– Запомните, Кунц. Что бы ни происходило с проклятым Хронистом, мой друг, фон Фирхоф нужен мне живым. Если его нет в Толоссе – клянусь щитом святого Регинвальда! – я должен лично в этом убедиться. Если он укрылся за стенами форта – я желаю об этом знать. Если же он все еще прячется между мятежниками, мы задержим штурм крепости и…
– Мой император…
– Ты смеешь возражать?
– Помоги мне святые! Я смею лишь отдать вам свой меч и свою жизнь, государь. Но, возможно, фон Фирхоф уже убит. Я не обучен воскрешать покойников.
Император Церена задумался, следя как ленивые волны в пыль разбивается о скалы Толоссы. Громада крепостной стены неприветливо торчала из зеленоватой пучины моря. Над островом едва заметно курились дымки очагов. Кунц Лохнер отметил интерес повелителя и почтительно кивнул:
– Да, негодяи разрушили перешеек. Еретический сброд потрудился на славу, лопатами превратив полуостров в остров. У нас почти нет лодок, не из чего вязать плоты, рощи в округе почти все выжжены. Мы не святые праведники и наша конница не сможет, словно посуху, скакать по волнам.
– Я прикажу подогнать корабли из Лузы.
– Корабли не помогут пробить стен.
Император закованной в стальную перчатку рукой ткнул в золотого сокола над шпилем форта:
– Там сражаются люди Империи, Кунц. Там сражаются мои солдаты. Пока подданный верен мне, он может надеяться на защиту своего императора.
Гаген ужалил скакуна шпорой, посылая его вперед, на самую вершину холма. Отсюда, с возвышенности, он некоторое время с неудовольствием рассматривал непокорную крепость.
– Гнездо измены и мятежа…
– Сухие камни и мистраль, государь. Эти места всегда обильно рождали сумасшедших, – охотно согласился простодушный капитан.
Император помрачнел и сухо добавил:
– Соберите совет, Кунц. Мне нужен план штурма Толоссы. Неважно, защищает ли еретиков море – с нами Бог, и я не позволю беглому аббату-расстриге и кучке мужиков глумиться над властью Священной Империи… И еще. Найдите верного человека, найдите его, Кунц. Пусть этот человек тайно проберется в Толоссу. Древние уверяли, что золото способно отворять любые ворота – я не пожалею для смельчака ни своей милости, ни имперских марок, ваш шпион получит награду.
– Чего я должен потребовать от него?
– Пусть отыщет фон Фирхофа и вернет его ко мне. Если Людвиг нашел Хрониста – прекрасно. Если нет… Что ж, я более не требую невозможного. Пусть возвращается один, без возражений – я дам гонцу письменный приказ.
– Как скажете, мой император.
– И еще…
– Да, государь?
– Я обдумал все обстоятельства. Если фон Фирхофу удалось добраться до Хрониста, пусть убьет его на месте.
Кунц Лохнер склонил по-солдатски стриженую голову.
– Повинуюсь. Я могу посвятить лазутчика во все подробности?
– Ни в коем случае. Свиток будет запечатан, а еще лучше – пусть ваш гонец окажется неграмотным.
Капитан гвардии довольно ухмыльнулся:
– За этим дело не станет, парни не жалуют книжную пыль, у солдата иные развлечения, все, что надо, ему растолковывают капелланы. Только…
– Что?
– Как он опознает фон Фирхофа в Толоссе?
Император задумался, наблюдая за бойкой суетой чаек.
– Людвига видели многие. Отыщи того, кто узнает его в лицо. Меня не волнует ни знатность, ни доблесть гонца, если он не вернется из крепости, мы смиримся с подобной утратой. Пусть только найдет и вернет фон Фирхофа – мне нужен именно он.
Лохнер молча поклонился церенскому государю.
Спешившийся широкоплечий латник почтительно подошел, держа на весу испачканный землею сверток.
– Святые и Империя, государь!
Гаген Справедливый склонился с высокого рыцарского седла, пластины доспехов на груди императора пронзительно сверкнули.
– В чем дело?
– Мои люди выкопали этот предмет на побережье.
Распластанная на траве тряпка наполовину развернулась, обнажив грань прозрачного кристалла. Император бросил на талисман мимолетный взгляд:
– Не сметь нагибаться! Всем приказываю покинуть нашу персону. Ты, Кунц, останься.
Опешивший от внезапной ярости повелителя, латник попятился и чуть не упал. Лохнер ошеломленно рассматривал находку.
– Это кристалл Людвига, – утвердительно кивнул Гаген. – Наш друг закопал его на берегу, отправляясь в Толоссу по следам Адальберта, мы на правильном пути.
– А если глянуть в этот кристалл?
– Крупица этого минерала зашита в плащ ведьмы, возможно, мы увидим, что происходит с Адальбертом, а это поможет отыскать Людвига. Возьмите эту вещь, Кунц.
Гвардеец спешился и с опасливой осторожностью подобрал кристалл. Закутанный в полу плаща, тот утратил свое тревожное свечение, оно потускнело, увяло, затаилось где-то в самой глубине талисмана.
– Вернемся в лагерь.
Игреневый конь капитана и рыжий скакун императора легко понесли своих всадников прочь. Шатер Гагена, разбитый на северной стороне возвышенности, охраняла стража – в любом случае, даже если он пустовал. Гвардейцы расступились, почтительно пропуская государя Церена и капитана Кунца. Гаген опустился в резное деревянное кресло, на низком столике, покрытом расшитой тканью, с вечера осталась груда свитков и пара книг в тяжелых переплетах – император охотно читал древних. Один из томов оказался открытым на середине. Лохнер из любопытства присмотрелся к тексту, и, от напряжения чуть шевеля губами, с удивлением прочел:
“Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников.”[15]
– Прикажете приступить прямо сейчас, государь?
Гаген кивнул и смахнул свитки в ларец, в другой, побольше, аккуратно убрал книги. Обнаженный кристалл слабо опалесцировал мутно-голубоватым отливом, казалось, за тонкими прозрачными гранями, в самом сердце минерала, холодно кипит жемчужная пена.
– Красиво, – задумчиво произнес Гаген. – Это творение Людвига трогает душу и будит воображение. Почему вещи, созданные волшебством, имеющие в самой сущности своей некий отпечаток сомнительного греха, так прекрасны? Верно, капитан?
– О да! То есть, о нет. Как скажете, государь, – заявил изрядно смущенный непривычными материями Кунц Лохнер.
Император осторожно установил кристалл на железный поставец.
– Подойдите ближе. Я приказываю вам присутствовать.
Кунц склонился над камнем. На загорелом до медной красноты лице гвардейца заплясали жемчужные блики.
Некоторое время не происходило ничего, потом сердце талисмана беззвучно вспенилось мелкими пузырьками и посветлело. Гаген заворожено смотрел в самую середину, туда, где свет, преломленный гранями, рисовал странную, но довольно ясную картину.
– Клянусь святым щитом! Вот это сюрприз.
Кристалл показывал небольшую комнату с грубо сложенным камином. На простом столе, поверх чистого платка блестел серебром священный символ треугольника. На табурете у самого стола сидел человек – на его правильном, умном, красивом, холодноватом, как у статуи, лице был заметен след той особой усталости, которая создается затянувшимся нервным напряжением. Незнакомец был одет в полусолдатскую одежду темных тонов, на простой перевязи висел ничем не украшенный меч.
– Смотрите внимательно, смотрите, Кунц. Это Бретон.
По-видимому, ересиарх с кем-то беседовал – кристалл позволял увидеть, но не давал подслушать разговор. Собеседник мятежного священника сидел спиной к наблюдателям, его узкие плечи, укрытые плащом, слегка подались вперед. Губы Бретона шевелились, беззвучно роняя слова, брови гневно сошлись к переносице.
– Хорош. Изменник, еретик и расстрига, отринувший все обеты до единого – и это в одном человеке, – хмуро бросил император. Кунц Лохнер недоверчиво тронул собственные глаза – ему показалось, что при последних словах Гагена внутренность волшебного кристалла испуганно вспыхнула.
– А где же ведьма, государь?
– Ах, если бы я знал! Похоже, колдунья потеряла свой плащ, сейчас он надет на этого щуплого мятежника, благодаря крошке кристалла мы можем наблюдать эту сцену.
– Как же быть с фон Фирхофом и Адальбертом?
Император молчал, заворожено глядя на близкого, ясно различимого и такого недосягаемого врага.
– …что?
– Как мы найдем фон Фирхофа, государь? Как мой человек проникнет в город?
– Последнее будет не сложно.
Гаген отстранился от кристалла и набросил на него плотную ткань.
– Сержант!
Гвардеец мгновенно появился на пороге палатки.
– Приведите Бенинка, постарайтесь сделать это осторожно, не мозоля глаза половине лагеря. Вы хорошо поняли меня?
– Да, мой император!
– Не беспокойтесь, Кунц, – добавил Гаген, оборачиваясь к озадаченному Лохнеру. – Вашего лазутчика поведет мой человек, такой слуга – это просто находка, он умен, отважен и надежен, но, к сожалению, никогда не видел фон Фирхофа.
– Кто он?
– Альвис… И не делайте постного лица вдовы-святоши, капитан, государственные интересы превыше всего.
…Бенинк поклонился императору, он оказался человеком лет тридцати, длинные черные волосы альвиса, зачесанные назад, спадали на воротник неровными прядями. Лохнер постарался не показывать неприязни, совершенно не подозревая, что она ясно читается на его простоватом солдатском лице – банды таких, как Бенинк, еще тринадцать лет назад были истинным проклятием для властей Империи.
Гаген как ни в чем ни бывало милостиво кивнул, отвечая на приветствие подданного.
– Говори.
– Я знаю, как безопасно попасть на мятежный остров, государь…
Император слушал, Лохнер подергал ус и несколько улучшил собственное мнение об альвисах. Отпустив Бенинка, Гаген убрал кристалл в ларец и еще раз напутствовал капитана:
– Найдите мне верного человека, Кунц. И помните – он должен знать фон Фирхофа в лицо. Он не должен представлять особой ценности.
Лохнер отсалютовал повелителю, вышел из палатки и крепко задумался. Лагерь курился витыми струйками дыма, возле рыцарских палаток возились оруженосцы, ржали кони, кто-то довольно скверно играл на флейте, поодаль, за небрежно выкопанным рвом, устроилась наемная пехота. Капитан императорской гвардии заметил знакомое лицо и тронул игреневого жеребца, подъезжая поближе к командиру наемников.
– Это ты, бродяга Конрад?!
– А кто же еще? Ты не веришь зрению, старина Кунц?!
Кунц спешился и старые приятели обнялись. Беседа, сопровождаемая умеренными возлияниями, продолжилась в конрадовой палатке.
Темно-синим вечером, когда растворились в сумерках тени, когда каменистые холмы озарились россыпью многочисленных огней, когда засияла начищенная эльфами луна и свежий морской ветер принес от мятежной крепости звуки псалмов, загрустивший Лохнер коснулся животрепещущей темы:
– Ты, дружище, счастлив как честный солдат, над тобою не висят два меча, имя которым – интриги пройдохи-советника и гнев императора-капеллана.
Конрад (который не отличался бритвенной остротой мысли, с успехом компенсируя ее отсутствие тяжестью слов) на всякий случай ответил сложно составленным богохульством.
Лохнер грубо отставил кубок и подвинул ближе мясной пирог.
– Император не ценит простой и честной преданности. Я слишком понятен и неинтересен для него.
– Тебя обошел советник?
– Меня? Я солдат, а не интриган из Канцелярии Короны.
– Так в чем же твоя беда, приятель?
– Фон Фирхоф мне друг, но душе противна мысль о том, что простой барон, даже не граф, выскочка, книжник, который едва может отличить клинок от рукояти, управляет Цереном.
– Он настолько не владеет мечом?
– Ну, я сболтнул, преувеличив. При случае и он кое-что умеет.
– Умен?
– …Как лиса, и опасен, как рысь.
– Маг?
– Был когда-то, но потерял свои способности. Бывший маг и бывший инквизитор в одном лице – как тебе такое?
– Он в чести у императора?
– Три года назад Святоша едва не казнил его, но Фирхоф ловко вышел сухим из воды. Теперь мне приказано найти добровольца для того, чтобы спасти, вытащив из Толоссы, зарвавшегося любимца императора. Где прикажешь взять такого дурака? В Империи стало бы проще и честнее, потеряйся Фирхоф совсем…
Конрад наполовину обнажил меч с снова с лязгом бросил его в ножны.
– Небесный Гром и задница дьявола! Будь я на твоем месте, я бы знал, что делать…
– Ну уж нет, я честно служил еще покойному Гизельгеру…
– И все-таки…
– Нет.
Рубаки помолчали. Капитан Конрад искоса посмотрел на капитана Кунца и всерьез пожалел о поспешной откровенности.
– Я могу тебе помочь. У меня под началом служит один человек…
– Я же сказал – нет, – ощерился капитан императорских гвардейцев. – Никакой измены, и, к тому же, Фирхоф – мой приятель.
– Ты не понял меня, Кунц. У меня под началом служит человек, который хвастался, будто некогда лично прислуживал советнику фон Фирхофу. У парня широкая спина и крепкий череп, он глуп как осел и здоров как теленок. Ради такого дела я уступаю тебе своего негодяя…
Лохнер задумался.
– Он точно неграмотен?
– Точнехонько! Неграмотен, словно странствующий проповедник. Как, впрочем, и я сам.
Довольный Лохнер крепко ударил друга по плечу.
– Отменно! За эту услугу я готов на все – я упомяну тебя в своем завещании.
Рубаки неистово захохотали.
Хайни Ладер уже устроился на ночлег неподалеку от палатки капитана, он слышал этот раскатистый смех, но по неосведомленности не придал ему ни малейшего значения…
Глава XVII
Схватка
Людвиг фон Фирхоф. Толосса, Церенская Империя.
Багровые щупальца огня – отсветы факелов – шарили по стенам сонных домов, грохот подкованных сапог метался в тесноте кривых переулков. Заспанные жители Толоссы нехотя отнимали головы от подушек, с тревогой прислушиваясь к топоту погони: “спасите святые и сохраните от ярости людской…”
– Держи его! – доносилось с улицы в ответ.
– Не упускай!
– Заходи слева!
Кольцо преследователей сжималось. Призрачный силуэт беглеца временами двоился.
– Их двое или как? – прильнув к щели окна, спросил у своей тощей остроглазой супруги один из любопытных горожан.
Багровые щупальца огня – отсветы факелов – шарили по стенам сонных домов, грохот подкованных сапог метался в тесноте кривых переулков. Заспанные жители Толоссы нехотя отнимали головы от подушек, с тревогой прислушиваясь к топоту погони: “спасите святые и сохраните от ярости людской…”
– Держи его! – доносилось с улицы в ответ.
– Не упускай!
– Заходи слева!
Кольцо преследователей сжималось. Призрачный силуэт беглеца временами двоился.
– Их двое или как? – прильнув к щели окна, спросил у своей тощей остроглазой супруги один из любопытных горожан.