Страница:
Варвары сгрудились как муравьи, разворачивая неподъемные машины. Рядом суетился бледный, перепуганный пленный раб-механикус. Натянулись канаты, отводя чашу катапульты для броска, – огромный булыжник со свистом пролетел над головой Ольгерда и безвредно рухнул в палисадник. Взлетели обрывки зелени растерзанных мальв. Спешили на помощь дружинники Хруста. Крепкие мужчины из народа схватились за мечи. Впрочем, варвары не торопились вздымать лестницы – толпа, в которой задубевшие шкуры мешались с блистающей броней, неожиданно слаженно отступила на безопасное расстояние.
– Они уходят!
– Заманивают…
– Будет вылазка, а, воевода?
– Нет. Всем стоять на месте. Кто тронет брус ворот – руки отсеку.
Люди замерли на месте, наблюдая, как в прахе полувытоптанного поля кружат и кружат, разворачиваясь, конные степняки.
– А ведь и правда – хитрецы.
– Ничего. Мы тоже головой не обижены.
Люди успокоились, почувствовав власть опытного командира. Страх отступил. Позади Ольгерда перебрасывались шутками – но уже спокойно, без надрыва. Под стену прибывали вооруженные ополченцы.
Времени для праздного ожидания судьба оставила немного – в стены вскоре ударили тараны и метательные ядра, в бойницы меж зубцов ударили легкооперенные стрелы…
Дальнейший ход событий ничем не отличался от обычной осады большого, хорошо укрепленного города. Оводчане, столь беспечные в мирное время, в опасности оказались отважны и предприимчивы, людей хватало, оружие с отрочества носили все, Ольгерд командовал с умом – смело и осмотрительно.
Приступы варваров чередовались вылазками оводчан, колодцы города в изобилии давали воду, цены на провизию поднялись, но немалые запасы, без стеснения отобранные Хрустом у несговорчивых купцов, позволяли надеяться, что до настоящего голода дело дойдет не скоро.
У завоевателей обнаружились собственные трудности – каждый день, проведенный под стенами Оводца, увеличивал нужду в корме для лошадей. Во многом бесполезные при штурме, кони, тем не менее, быстро уничтожали в окрестностях траву, хотя кочевникам и достался почти весь запас уже уложенного в стога сена.
По ночам гортанные крики джете долетали до часовых, выставленных оводчанами. Черноту поля усеивала, недобро соперничая со звездами, россыпь лагерных костров. Город светился багровыми огнями – полыхали горны кузниц, спешно ковали оружие из запасов железа.
Хайни Ладер, о судьбе которого на время позабыла история, ничуть не нуждался в подобном внимании – он продолжал действовать в сердцевине растревоженного людского муравейника. Продолжал в том качестве, которое навязали рубаке люди, обстоятельства и достопамятное волшебство пропавшего друга. Ладер сделался верным дружинником князя Хруста. По меркам Империи собственная карьера показалась наемнику ослепительной. Для Хайни нашлось место в личной гвардии правителя. Гвардия – это не то что простая пехота, которая обречена стопами месить грязь по дороге в рай и скромно уступать высокородным рыцарям дорогу к славе. По меркам Оводца воевода Ольгерд был не менее прославленной личностью, чем легендарный капитан гвардии двух императоров, Кунц Лохнер, а князь Хруст, без сомнения, был лют и непредсказуем, а следовательно, в чем-то и велик.
Оцени Ладер обстоятельства более трезво, непременно учел бы, что все наемное войско оводецкого правителя как раз и состояло из единственной небольшой дружины. Прочими (и куда более многочисленными) воинами при случае становились взявшиеся за кистени и луки жители города. По-имперски твердых понятий о благородном рыцарстве и высших сословиях вольные и дерзкие оводчане не имели и людей ценили просто – по достоинствам.
Однако война, опасности, прирожденная житейская мудрость и неважное знакомство с чужими обычаями не оставляли времени для бесплодных и огорчительных размышлений. Осада шла своим чередом – вылазки и стычки убедили, что степные умирают так же, как прочие люди, продовольствия в Оводце хватало, стены казались неприступными, ходили слухи, что нашествие скоро уйдет, оставив в тылу неуступчивый город.
Тяжеловесное воображение Хайни занимали обстоятельства иного рода – Хрусту служило немало бывших подданных Империи. Были в их числе и такие, к которым Ладер ни в коем случае не повернулся бы спиной…
– …Эй, мясник!
Хайни развернулся к сидящему напротив и чуть наискосок – чтобы лучше видеть лицо противника. Как его звали? Тайхал? Местный язык немилосердно искажал имена пришельцев. Черты лица выдавали уроженца Империи, чуть уловимый акцент и нелепое имя – альвиса. Вызов выглядел откровенным и весьма наглым, поскольку прозвучал за длинным пиршественным столом, который по старому, но еще соблюдаемому обычаю занимала гвардия во главе с самим Хрустом. Буйство в таких обстоятельствах не поощрялось, но противника это ничуть не смущало. Правда, сейчас правителя на месте не было, но все же…
Хайни потер старый шрам, и слова нашлись сами:
– Чего тебе, овечка?
Враг ничуть не смутился, даже удовлетворенно кивнул, как будто только и ждал оскорбления.
– Говорят, ты воевал у озера Слез? Расскажи, куда подевалось твое ухо.
Хайни имел вескую причину не удовлетворять ничье любопытство.
– Не твое дело.
– Левое ухо отсекают за кражу.
– Палач был слишком занят такими, как ты.
– Значит, ты честный подданный церенского императора. Как же тебя занесло в эти края?
– Не твое дело.
Ольгерд, не зная церенского, насторожился, воины заоглядывались. Альвис, казалось, нарочно нарывался на ссору, не обращая внимания на ропот.
– Может, ты расскажешь, почему появился в городе вместе с тайным прознатчиком Империи?
– Ты врешь! Господин Людвиг не прознатчик.
– Верно, твой хозяин считает, что если кочевники утыкают нас стрелами, сожгут город и возьмут эти земли, то не явятся в ваши пределы. Это измена. Ты – лазутчик Империи.
– Врешь! Сам ты лазутчик.
– Я не скрываю своего имени и происхождения. В отличие от тебя, свиной помет.
Это было уже слишком. Хайни побагровел.
– Божий гром и чертова задница – а я тебе говорю – заткнись, ты, отродье грязной суки!
В следующий момент в лицо Хайни полетела чаша, горячая жижа, смешавшись с кровью из рассеченной брови, залепила глаза, нос, попала за воротник.
С минуту Хайни ошарашенно протирал глаза, потом потянулся к засапожному ножу. Вскочили с мест воины, растаскивая буянов.
– Стойте, тролльи дети! – медведем заревел Ольгерд. – Враг под стенами города, а вы затеяли драку меж собой. Тому, кто первый замахнется ножом, я своею рукой проткну брюхо!
Хайни стиснул зубы, отряхивая кашу с волос.
– Он начал, он оскорбил меня, предводитель! Для моей чести нестерпимо подобное.
Тайхал ничего не ответил, зато его ухмылка как нельзя более показывала, во что альвис ставит честь бывшего наемника армии Гизельгера. Враг уже совершенно успокоился и казался подозрительно довольным. У не столь уж и простодушного Хайни мелькнуло подозрение – так ли случайно разгорелась ссора?
– Отстань от него, Тайхал, – крикнул кто-то из кметов. – Он у нас с ведьмовским топором.
– Колдовство не поможет изменнику.
Дружинники умолкли в смущении. Ольгерд же был откровенно зол.
– Ладно, волки. Раз вам неймется, я данной мне князем властью назначаю судный поединок. Решайте, кто из вас изменник, а кто… кхе-кхе… свиной помет. На топорах или мечах – выбирайте сами. Жаль терять людей, но от таких вояк невелик прок…
Ольгерд в досаде махнул рукой. Воины расходились хмуро, не глядя друг другу в лицо.
Стрелу Лунь приготовил заранее. Записку написал на тонкой бумаге, свернул в трубочку, втолкнул в полое древко. Потом аккуратно вернул оперение на место – три разных пера, взятых от птиц трех пород – быстрых крыльев тебе, легкий вестник. Стрелу вложил в колчан, она смешалась с прочими, отличаясь теперь лишь для зоркого глаза. Переступая порог, привычно наклонил голову перед низкой притолокой, прикрыл за собой дверь.
О доски двери отчаянно заскребли острые когти. Опальный рыцарь помедлил, потом вернулся и выпустил на волю дымчатого кота. Пардус отошел на почтительное расстояние и сел, поджав лапы и прикрыв их, несмотря на жару, теплым толстым хвостом. Желтые глаза животного грустно следили за хозяином. Лунь последний раз обернулся, посмотрел на дом, на кота и, усмехнувшись, начал свой путь…
К вечеру этого дня в ставку джете прискакал гонец и бросил поводья у шатра вождя. Курился дымок священных костров. Стража в головных повязках молча расступилась, увидев на руке воина знак высшего доверия – золотой браслет с фигуркой трехглавого зверя. Гонец опустился перед повелителем на колени и поклонился, коснувшись лбом кошмы. Древко приметной стрелы, прилетевшей со стены в условленном месте, сломалось легко. Как всегда – позвали толмача в пестрых одеждах. Но обдумывал записку Сарган уже в одиночестве…
Наступившей ночью ничего не подозревающий Хруст тайно покинул свой город, с немногими преданными людьми пробравшись секретным ходом далеко за пределы стен. Княжеский отряд верхами ушел на север, чтобы собрать войско и ударить в спину варварам. Князь не бежал от опасности, напротив, просто самых важных дел он не доверял никому…
За пять дней до описанных событий, уже собираясь в дорогу, Хруст приказал Ольгерду в случае настоящей опасности тайно вывести княгиню и детей за пределы города. Не самому – поскольку в опасности дело Ольгерда – сражаться. Но непременно послав верного и надежного человека. Крайней беды не ждали, однако обещание было дано. Недоверчивый Хруст потребовал с воеводы клятвы. И тот – что же? Дал ее…
Все эти события привели к событиям иным, а те, сплетясь неразрывной сетью обстоятельств и случая, стали причиной одного из самых громких судебных процессов в истории Церенской Империи. Но об этом – в свой черед.
Летописи и предания не так уж редко упоминают о трагическом падении городов, чьи ворота за щедрую плату или из одной лишь злобы открывает изменник. Как может свершить подобное один человек? Подступы к стенам принято бдительно охранять, и немалая толпа врагов, собравшаяся подле ворот в подозрительном ожидании, наверняка не ускользнет от пристального внимания стражи. Легенды решают эту загадку просто – ворота принято отворять под покровом глухой ночи, которая равно утаивает все – и предательство, и стойкость, и отчаяние. Впрочем, старые истории мало чем могли помочь Луню.
Ночью ворота Оводца хорошо охраняли изнутри. Слишком хорошо.
В сагах и сказаниях одиночка способен повергнуть наземь два-три десятка сильных, вооруженных и нетрусливых противников. Но принцепс Ойле прекрасно знал, что справится не более чем с тремя. Впрочем, это означало лишь одно – нет смысла ждать ночи. И человек, чье имя по праву могло бы претендовать на место среди самых опасных людей своего времени, ради свершения мести собрался открыть ворота Оводца днем.
Варвары обступили город полукольцом. Бой с утра шел где-то у южной стены, там стлался дым пожара, сотворенного летящими поверх стены огненными стрелами. Крыши ближних к стене домов заранее обильно полили водой. Пожар затухал, так и не разгоревшись, так издыхает сказочный трехглавый ящер, встретив противника не по зубам.
В южную стену надсадно бил таран. Внешний ряд камня слегка осыпался, но более серьезных повреждений пока не было. Лучники со стен осыпали штурмующих стрелами, вынуждая варваров у тарана то и дело оттаскивать раненых.
Это можно было увидеть, поднявшись на южную стену, но Лунь спешил не туда. Пространство у западных ворот оставалось почти безлюдным – ни одного штурмующего, пустое поле, покрытое пятнами догоревших ночью костров, забытые и чудом уцелевшие стога, на неприступной стене – редкие стражи.
Лунь поправил складки одежды и проверил, не заметна ли кольчуга. Бронь не могла спасти от топора или меча – устоит металл колец, но кость не выдержит удара. Однако кольчатая рубашка поможет хозяину против стрелы или ножа. Он решился – будь что будет. Стражник у ворот – молодой крепкий парень с добродушным открытым лицом – поклонился и приветливо улыбнулся:
– Здравствуй, командир.
Лунь похолодел, вспомнив – стражник совсем мальчишкой учился у него держать меч.
– Здравствуй… Клещ.
Имя само всплыло в памяти. Парень явно обрадовался знакомому. Он знал, что страже нельзя вести речей ни с кем, но сейчас совершенно забыл об этом, обрадованный возможностью без свидетелей потолковать с бывшим, но все еще уважаемым воеводой.
– Все спокойно?
– Здесь-то спокойно. С южной стороны горит. Как думаешь, воевода, отобьемся?
– Должны отбиться, иначе конец.
– Хотел бы я хоть одним глазком взглянуть, что там творится.
У Луня затеплилась надежда – что, если… Пусть хоть этой крови не будет на его руках.
– Так сходи туда, посмотри. Я покараулю. Парень покачал головой.
– Не могу, клятву дал Ольгерду – стоять здесь до смерти.
Бесполезно, все тщета, подумал принцепс. От судьбы не уйти. Он действительно простоит здесь… до смерти.
– Глянь, что это там? Клещ повернулся.
– Где?
Нож, мгновенно выхваченный из-под плаща, легко вошел в спину. Лунь выдернул лезвие и ткнул раненого под колени. Мальчишка завалился, но, вопреки ожиданиям, жил еще с минуту. Обломанные ногти царапали засохшую грязь. Умирающий сумел повернуть голову, кровь с губ тонкой ниткой стекала в пыль.
– Помоги мне…
«Он не хочет верить, что именно я убил его», – понял Ойле. Парень все не умирал, пытаясь что-то сказать.
– За что…
И тогда Лунь ударил лежащего еще раз – точно в шею.
Утро выдалось слегка туманным, но еще задолго до приближения полудня туман рассеялся, линялая голубизна небес обещала жаркий день. Вокруг утоптанной площадки, на которой обычно происходили поединки, собралось лишь полтора десятка очевидцев – когда через стены летят стрелы, горожанам не до судного поединка. Присутствовал Ольгерд, бледный от сдерживаемого бешенства, вынужденный к участию в деле роковым словом «измена». Хайни, против обыкновения серьезный и молчаливый, рассматривал своего врага. Людвиг, будь он рядом, наверняка нашел бы способ уловить и оформить в слова смутное ощущение, занимавшее наемника. Тайхал был слишком спокоен, а повод для ссоры чересчур уж легковесен. Крепкий череп рубаки хранил в себе изрядное здравомыслие, и как раз сейчас здравомыслие настойчиво шептало Ладеру – дело нечисто. Даже давняя неприязнь альвисов к имперским солдатам не могла объяснить странную вспышку хладнокровного Тайхала.
Хайни перехватил поудобнее пусть самую малость, но все еще волшебный топор и приготовился. Враг стоял напротив, держа точно такое же оружие, но безо всякого налета волшебства. Мрачный Ольгерд безнадежно махнул рукой – «начинайте». Противники сошлись.
Много позже, когда бурные события, пережитые имперским наемником по милости беглого мага фон Фирхофа, станут чем-то вроде предания, Хайни будет охотно рассказывать всем желающим, как он распознал «истину святую» прямо на судном поле.
– Помог святой Регинвальд. Ведь я его тогда узнал, когда шлем с него сбил. У озера Эвельси он без шлема был, на лбу кровь. Вот как только он таким же сделался, так я его и узнал. Потому что с той поры, как я уха через него лишился, знал точно: не последняя у нас встреча…
А пока трещат щиты под ударами топоров, молчат люди и злится, с нетерпением ожидая развязки, Ольгерд.
Лунь с трудом отвалил тяжелый запорный брус, слегка толкнул ворота. Помедлив, поднял откатившийся в сторону шлем мертвого дружинника и покрыл им собственную голову. Оставалось выполнить самое опасное. Ворота открывались вовсе не в чистое поле. За ними был устроен «проход смерти» – стиснутый с двух сторон стенами путь до вторых ворот, которые действительно вели наружу. На стенах по сторонам таких проходов обычно устраивали засаду лучники. Неосторожный враг, разбивший внешние ворота и ворвавшийся в город в запале боя, попадал в тесное пространство тупика, под град смертоносных стрел. Воины джете еще не пытались штурмовать западные ворота. Есть ли лучники в засаде? Возможно.
Лунь сбросил плащ – он теперь лишь мешал, – приоткрыл тяжело заскрипевшие створки и втиснулся в образовавшуюся щель. Сейчас или никогда. Первый шаг дался ему с трудом. Казалось, он не бежит, а бредет в стылой воде, на самом деле принцепс едва ли не в три прыжка достиг вторых ворот.
– Стой! Эй, кто там, что ты делаешь, проклятая душа? Стой!
Лунь, не оглядываясь, не обращая внимания на крики, вцепился в запорный брус. Первая стрела несильно, вскользь зацепила плечо, отскочив от кольчуги. Вторая чиркнула по шлему. Третья разорвала кожу на бедре.
Брус, казалось, прикипел намертво. Еще две стрелы жестко вонзились в дубовые доски створок.
Стража, пятеро лучников-ополченцев, стреляли второпях, ошеломленные наглостью неизвестного. Видимо, не получая ни ответа, ни сопротивления, они растерялись. Двое все еще оставались на месте, трое поспешно лезли из укрытия вниз, опустив деревянную лестницу. Ойле оставил неподъемный брус и повернулся лицом к подбегающим лучникам. Он встал свободно, не трогая меча, даже скрестил руки на груди. Воины – из новичков, отметил Лунь – замедлили шаг, оглядывая дорогую одежду незнакомца. Мысль о недоразумении, по-видимому, возникла у всех сразу. Старший, чернявый и долговязый, нерешительно приставил острие меча к груди противника.
– Не двигайся. Ты кто?
– По приказу князя…
Нелепость ответа дошла до старшего лишь через несколько секунд.
– Какой такой еще приказ?!
Эти секунды решили дело. Принцепс коротко, без замаха, ткнул чернявого спрятанным в рукаве ножом, уходя в сторону, перехватил падающий меч. Лезвие наискось, неглубоко порезало пальцы, но рукоять уже плотно лежала во влажной от крови ладони. Ойле чиркнул острием по шее чернявого, доканчивая дело. Двое оставшихся в живых невольно отступили на шаг, готовя клинки.
– Измена! Ерш, Летун – стреляйте! Стрелы пели, осыпая пятачок перед воротами. Возможно, лучники опасались задеть друзей – ни один выстрел не попал в цель. Лунь отчаянно рубился один против двоих, точно, экономно, вкладывая свое умение в каждый удар. Искусство обострялось яростью – эти люди глупостью своей заставили его поднять меч. Он почти поверил в это сам. Верткий, ловкий парень ударил слева, цепляя меч принцепса топором. Лунь отбил удар, не без труда удержав оружие. Звенела сталь, его противники тяжело дышали, изумленные стойкостью изменника. Бой перед воротами длился всего несколько минут, но Луню казалось – прошло не меньше часа. Один из противников упал, держась за разрубленное до кости предплечье. Второй, верткий, продержался подольше.
Они стояли друг против друга, ловя не движение рук – зрачки врага. Верткий чуть приподнял топор:
– Отойди. Не трогай брус. Лунь молчал, экономя дыхание.
– Добром тебя прошу – отойди. Сдавайся! Все равно подстрелят.
«Поздно» – Ойле кивнул, отвел клинок, словно бы выпуская его из руки, и в ту же секунду ударил парня, целясь в колени. Верткий упал, Лунь не стал ни добивать раненого, ни слушать крик, стрелы часто вонзались в створки ворот, кольчуга выдержала еще три удара стальных жал. Наконец брус подался, и бывший воевода скорее выбросился, чем выскочил наружу. Теперь лучники не могли его достать.
Открылось поле, пустое. Без единого человека. Казалось, сам воздух звенит от зноя и внезапно наступившей тишины, а может быть, это шум в висках от потери крови?
Лунь понял, что проиграл – все напрасно. Или, напротив, освободился от задуманного? Записка не попала к вождю варваров, или, быть может, варвар не поверил изменнику. Лунь ощутил отчаянную тоску и… облегчение. Варваров не было, никто не пытался ворваться в распахнутые настежь ворота. Куда теперь? Захотелось уйти прочь, не оборачиваясь, бросить Хруста в пасть его же судьбе, оставив за спиной город, грязь, кровь, тело мертвого Клеща, осторожный ночной разговор с Тассельгорном.
Он привычно поискал ножны – не нашел и сунул чужой меч за пояс. Раны кровоточили. Лунь оторвал от рубашки полосу почище и обмотал бедро. Он проиграл, но будет жить и помнить. Четверо убитых – но город цел. Пути назад нет, зато сам он свободен. Пришла пора уходить. Тревожно, пронзительно кричали стрижи, их гнезда лепились в нишах стен. Предатель, так и не свершив предательства по воле случая и судьбы, повернувшись, зашагал по траве, вытоптанной лошадьми и выжженной небывало жарким солнцем последнего лета.
…Далеко он не ушел. Все произошло почти мгновенно. Рухнули, обвалившись, ближние стога, обнажив, показав безжалостному солнечному свету воинов. Дочерна загорелые лица, кожаная одежда и оружие их казались такими чуждыми – так чужды пески пустыни зеленым рощам Оводца. Стога падали, сухая трава с хрустом осыпалась. Один из воинов выступил вперед – узкие глаза хищника, «лучистый» доспех. Сам Сарган? Лунь принужденно поклонился – шея против воли Ойле будто окаменела, не желая сгибаться в угоду варвару.
Сарган чуть улыбнулся, посмотрел прямо в глаза предателя. На лице вождя не отражались ни дружелюбие, ни вражда, ни благодарность, так смотрят даже не на животных – на изначально мертвый инструмент: нож, огниво, молот. Варвар небрежно протянул руку – подскочивший толмач проворно положил округлый предмет на ладонь повелителя.
– Скажи ему – это охранный знак. Пусть возьмет и идет куда хочет.
Сарган швырнул медный браслет в сторону Луня – под ноги, прямо в пыль, потом махнул рукой, подавая знак своим.
Варвары взвыли – тонкий, высокий боевой клич напоминал волчий вой, ярость предстоящей атаки уже захлестывала людей. Пришельцы, обнажая клинки, потоком вливались в распахнутые ворота. Никто более не обращал внимания на Луня – тот все еще неловко пытался остановить кровь. Предатель сделал свое дело и больше не нужен победителям. Что же, он пойдет именно туда, куда хочет – наступил час его собственной мести.
…Хайни остановил руку и отступил на шаг, с болью вырванный из омута боевого безумия. Волшебный топор больше не трепетал в руке – он был мертв, точнее, окончательно умерла, истончившись, чудесная душа лезвия, и оружие стало лишь неудобной для солдата Империи, слишком короткой секирой.
Тайхал – или Дайгал? – стоял перед Ладером, крепко сжимая древко топора, но без шлема. Он так и не ударил. Выражение лица врага показалось Хайни странным. Удивление? Медленно отступающая волна ненависти? Снова, как десять лет назад, несколько капель крови стекло альвису на бровь.
– Воевода!
Дернулся Ольгерд, оборачиваясь на крик. Подбежал растерянный до полного отчаяния младший дружинник.
– Измена… Западные ворота пали!
Ольгерд молчал лишь мгновение. Потом повернулся к тем двоим, что замерли, стоя на утоптанном песке.
– Эй, вы, отпрыски тролля, кончайте этот спор. Сейчас понадобятся не ваши трупы, а ваши топоры. Это – штурм.
Людвиг ощутил запах дыма и поднял голову – в висках ныло, усталость не удалось развеять коротким сном, сквозь тонкую подстилку чувствовалась жесткая земля пола. В последнее время похитители держали его в пристройке – глухие бревенчатые стены, прочная дверь, над нею единственное крошечное окошко – рама для лоскута выцветшего неба. Фон Фирхоф встал. В тускло-белесой голубизне витало что-то тревожное.
– Эй, есть здесь кто-нибудь? Откройте! Молчание. Он толкнул дверь, приналег посильнее.
Бесполезно. Скорее всего створка просто подперта снаружи колом. Запах дыма не слишком силен, но есть что-то еще… Людвиг понял – звуки. Обычными звуками Оводца были голоса людей, смех детей, звон железа из кузниц, шум толпы на площади, иногда мычание скота, часто – лай собак. Сейчас он слышал иное – чужую речь, чуждую здесь не только ему, пришельцу из Империи, – всем. Людвиг закрыл глаза, попытался тонким зрением увидеть пришельцев. Иссохшая земля, медленная река уносит желтый ил… Метелки ковыля… Рев верблюдов… Бесконечная дорога за спиной…
Кочевники. Варвары.
Запах дыма стал резче. Окошко заволокло. Голоса, кажется, удалялись. Теперь клубы дыма скрывали выцветшую голубизну, врывались в тесноту стен.
– Откройте!
Впрочем, подумал он, не стоит об этом просить. Лучше подождать – неизвестно, кто еще мог стоять за запертой дверью. Магическое зрение подсказывало – там пустота. Инстинкт противоречил магии, как всегда бурно, но не приводя в свою пользу никаких доводов. Во всяком случае, голоса действительно стихли, на смену им пришел более зловещий звук – потрескивание огня. А ведь надо выбираться. Иначе он очень быстро потеряет сознание, а потом задохнется или сгорит вместе с этим убогим пристанищем.
В дверь несильно стукнуло, кто-то торопливо возился снаружи. Створка, по-видимому, распахнулась, но почти не посветлело – лишь лучше стало видно колыхание тугих колец дыма.
– Эй, лекарь! Ты где? Вода и камни… Здесь темно! Ты где?! Денунциант, ты задохся, что ли? Вылезай!
Людвиг рванулся на голос и выскочил наружу, скорее нащупав, чем разглядев выход.
– Они уходят!
– Заманивают…
– Будет вылазка, а, воевода?
– Нет. Всем стоять на месте. Кто тронет брус ворот – руки отсеку.
Люди замерли на месте, наблюдая, как в прахе полувытоптанного поля кружат и кружат, разворачиваясь, конные степняки.
– А ведь и правда – хитрецы.
– Ничего. Мы тоже головой не обижены.
Люди успокоились, почувствовав власть опытного командира. Страх отступил. Позади Ольгерда перебрасывались шутками – но уже спокойно, без надрыва. Под стену прибывали вооруженные ополченцы.
Времени для праздного ожидания судьба оставила немного – в стены вскоре ударили тараны и метательные ядра, в бойницы меж зубцов ударили легкооперенные стрелы…
Дальнейший ход событий ничем не отличался от обычной осады большого, хорошо укрепленного города. Оводчане, столь беспечные в мирное время, в опасности оказались отважны и предприимчивы, людей хватало, оружие с отрочества носили все, Ольгерд командовал с умом – смело и осмотрительно.
Приступы варваров чередовались вылазками оводчан, колодцы города в изобилии давали воду, цены на провизию поднялись, но немалые запасы, без стеснения отобранные Хрустом у несговорчивых купцов, позволяли надеяться, что до настоящего голода дело дойдет не скоро.
У завоевателей обнаружились собственные трудности – каждый день, проведенный под стенами Оводца, увеличивал нужду в корме для лошадей. Во многом бесполезные при штурме, кони, тем не менее, быстро уничтожали в окрестностях траву, хотя кочевникам и достался почти весь запас уже уложенного в стога сена.
По ночам гортанные крики джете долетали до часовых, выставленных оводчанами. Черноту поля усеивала, недобро соперничая со звездами, россыпь лагерных костров. Город светился багровыми огнями – полыхали горны кузниц, спешно ковали оружие из запасов железа.
Хайни Ладер, о судьбе которого на время позабыла история, ничуть не нуждался в подобном внимании – он продолжал действовать в сердцевине растревоженного людского муравейника. Продолжал в том качестве, которое навязали рубаке люди, обстоятельства и достопамятное волшебство пропавшего друга. Ладер сделался верным дружинником князя Хруста. По меркам Империи собственная карьера показалась наемнику ослепительной. Для Хайни нашлось место в личной гвардии правителя. Гвардия – это не то что простая пехота, которая обречена стопами месить грязь по дороге в рай и скромно уступать высокородным рыцарям дорогу к славе. По меркам Оводца воевода Ольгерд был не менее прославленной личностью, чем легендарный капитан гвардии двух императоров, Кунц Лохнер, а князь Хруст, без сомнения, был лют и непредсказуем, а следовательно, в чем-то и велик.
Оцени Ладер обстоятельства более трезво, непременно учел бы, что все наемное войско оводецкого правителя как раз и состояло из единственной небольшой дружины. Прочими (и куда более многочисленными) воинами при случае становились взявшиеся за кистени и луки жители города. По-имперски твердых понятий о благородном рыцарстве и высших сословиях вольные и дерзкие оводчане не имели и людей ценили просто – по достоинствам.
Однако война, опасности, прирожденная житейская мудрость и неважное знакомство с чужими обычаями не оставляли времени для бесплодных и огорчительных размышлений. Осада шла своим чередом – вылазки и стычки убедили, что степные умирают так же, как прочие люди, продовольствия в Оводце хватало, стены казались неприступными, ходили слухи, что нашествие скоро уйдет, оставив в тылу неуступчивый город.
Тяжеловесное воображение Хайни занимали обстоятельства иного рода – Хрусту служило немало бывших подданных Империи. Были в их числе и такие, к которым Ладер ни в коем случае не повернулся бы спиной…
– …Эй, мясник!
Хайни развернулся к сидящему напротив и чуть наискосок – чтобы лучше видеть лицо противника. Как его звали? Тайхал? Местный язык немилосердно искажал имена пришельцев. Черты лица выдавали уроженца Империи, чуть уловимый акцент и нелепое имя – альвиса. Вызов выглядел откровенным и весьма наглым, поскольку прозвучал за длинным пиршественным столом, который по старому, но еще соблюдаемому обычаю занимала гвардия во главе с самим Хрустом. Буйство в таких обстоятельствах не поощрялось, но противника это ничуть не смущало. Правда, сейчас правителя на месте не было, но все же…
Хайни потер старый шрам, и слова нашлись сами:
– Чего тебе, овечка?
Враг ничуть не смутился, даже удовлетворенно кивнул, как будто только и ждал оскорбления.
– Говорят, ты воевал у озера Слез? Расскажи, куда подевалось твое ухо.
Хайни имел вескую причину не удовлетворять ничье любопытство.
– Не твое дело.
– Левое ухо отсекают за кражу.
– Палач был слишком занят такими, как ты.
– Значит, ты честный подданный церенского императора. Как же тебя занесло в эти края?
– Не твое дело.
Ольгерд, не зная церенского, насторожился, воины заоглядывались. Альвис, казалось, нарочно нарывался на ссору, не обращая внимания на ропот.
– Может, ты расскажешь, почему появился в городе вместе с тайным прознатчиком Империи?
– Ты врешь! Господин Людвиг не прознатчик.
– Верно, твой хозяин считает, что если кочевники утыкают нас стрелами, сожгут город и возьмут эти земли, то не явятся в ваши пределы. Это измена. Ты – лазутчик Империи.
– Врешь! Сам ты лазутчик.
– Я не скрываю своего имени и происхождения. В отличие от тебя, свиной помет.
Это было уже слишком. Хайни побагровел.
– Божий гром и чертова задница – а я тебе говорю – заткнись, ты, отродье грязной суки!
В следующий момент в лицо Хайни полетела чаша, горячая жижа, смешавшись с кровью из рассеченной брови, залепила глаза, нос, попала за воротник.
С минуту Хайни ошарашенно протирал глаза, потом потянулся к засапожному ножу. Вскочили с мест воины, растаскивая буянов.
– Стойте, тролльи дети! – медведем заревел Ольгерд. – Враг под стенами города, а вы затеяли драку меж собой. Тому, кто первый замахнется ножом, я своею рукой проткну брюхо!
Хайни стиснул зубы, отряхивая кашу с волос.
– Он начал, он оскорбил меня, предводитель! Для моей чести нестерпимо подобное.
Тайхал ничего не ответил, зато его ухмылка как нельзя более показывала, во что альвис ставит честь бывшего наемника армии Гизельгера. Враг уже совершенно успокоился и казался подозрительно довольным. У не столь уж и простодушного Хайни мелькнуло подозрение – так ли случайно разгорелась ссора?
– Отстань от него, Тайхал, – крикнул кто-то из кметов. – Он у нас с ведьмовским топором.
– Колдовство не поможет изменнику.
Дружинники умолкли в смущении. Ольгерд же был откровенно зол.
– Ладно, волки. Раз вам неймется, я данной мне князем властью назначаю судный поединок. Решайте, кто из вас изменник, а кто… кхе-кхе… свиной помет. На топорах или мечах – выбирайте сами. Жаль терять людей, но от таких вояк невелик прок…
Ольгерд в досаде махнул рукой. Воины расходились хмуро, не глядя друг другу в лицо.
Стрелу Лунь приготовил заранее. Записку написал на тонкой бумаге, свернул в трубочку, втолкнул в полое древко. Потом аккуратно вернул оперение на место – три разных пера, взятых от птиц трех пород – быстрых крыльев тебе, легкий вестник. Стрелу вложил в колчан, она смешалась с прочими, отличаясь теперь лишь для зоркого глаза. Переступая порог, привычно наклонил голову перед низкой притолокой, прикрыл за собой дверь.
О доски двери отчаянно заскребли острые когти. Опальный рыцарь помедлил, потом вернулся и выпустил на волю дымчатого кота. Пардус отошел на почтительное расстояние и сел, поджав лапы и прикрыв их, несмотря на жару, теплым толстым хвостом. Желтые глаза животного грустно следили за хозяином. Лунь последний раз обернулся, посмотрел на дом, на кота и, усмехнувшись, начал свой путь…
К вечеру этого дня в ставку джете прискакал гонец и бросил поводья у шатра вождя. Курился дымок священных костров. Стража в головных повязках молча расступилась, увидев на руке воина знак высшего доверия – золотой браслет с фигуркой трехглавого зверя. Гонец опустился перед повелителем на колени и поклонился, коснувшись лбом кошмы. Древко приметной стрелы, прилетевшей со стены в условленном месте, сломалось легко. Как всегда – позвали толмача в пестрых одеждах. Но обдумывал записку Сарган уже в одиночестве…
Наступившей ночью ничего не подозревающий Хруст тайно покинул свой город, с немногими преданными людьми пробравшись секретным ходом далеко за пределы стен. Княжеский отряд верхами ушел на север, чтобы собрать войско и ударить в спину варварам. Князь не бежал от опасности, напротив, просто самых важных дел он не доверял никому…
За пять дней до описанных событий, уже собираясь в дорогу, Хруст приказал Ольгерду в случае настоящей опасности тайно вывести княгиню и детей за пределы города. Не самому – поскольку в опасности дело Ольгерда – сражаться. Но непременно послав верного и надежного человека. Крайней беды не ждали, однако обещание было дано. Недоверчивый Хруст потребовал с воеводы клятвы. И тот – что же? Дал ее…
Все эти события привели к событиям иным, а те, сплетясь неразрывной сетью обстоятельств и случая, стали причиной одного из самых громких судебных процессов в истории Церенской Империи. Но об этом – в свой черед.
Летописи и предания не так уж редко упоминают о трагическом падении городов, чьи ворота за щедрую плату или из одной лишь злобы открывает изменник. Как может свершить подобное один человек? Подступы к стенам принято бдительно охранять, и немалая толпа врагов, собравшаяся подле ворот в подозрительном ожидании, наверняка не ускользнет от пристального внимания стражи. Легенды решают эту загадку просто – ворота принято отворять под покровом глухой ночи, которая равно утаивает все – и предательство, и стойкость, и отчаяние. Впрочем, старые истории мало чем могли помочь Луню.
Ночью ворота Оводца хорошо охраняли изнутри. Слишком хорошо.
В сагах и сказаниях одиночка способен повергнуть наземь два-три десятка сильных, вооруженных и нетрусливых противников. Но принцепс Ойле прекрасно знал, что справится не более чем с тремя. Впрочем, это означало лишь одно – нет смысла ждать ночи. И человек, чье имя по праву могло бы претендовать на место среди самых опасных людей своего времени, ради свершения мести собрался открыть ворота Оводца днем.
Варвары обступили город полукольцом. Бой с утра шел где-то у южной стены, там стлался дым пожара, сотворенного летящими поверх стены огненными стрелами. Крыши ближних к стене домов заранее обильно полили водой. Пожар затухал, так и не разгоревшись, так издыхает сказочный трехглавый ящер, встретив противника не по зубам.
В южную стену надсадно бил таран. Внешний ряд камня слегка осыпался, но более серьезных повреждений пока не было. Лучники со стен осыпали штурмующих стрелами, вынуждая варваров у тарана то и дело оттаскивать раненых.
Это можно было увидеть, поднявшись на южную стену, но Лунь спешил не туда. Пространство у западных ворот оставалось почти безлюдным – ни одного штурмующего, пустое поле, покрытое пятнами догоревших ночью костров, забытые и чудом уцелевшие стога, на неприступной стене – редкие стражи.
Лунь поправил складки одежды и проверил, не заметна ли кольчуга. Бронь не могла спасти от топора или меча – устоит металл колец, но кость не выдержит удара. Однако кольчатая рубашка поможет хозяину против стрелы или ножа. Он решился – будь что будет. Стражник у ворот – молодой крепкий парень с добродушным открытым лицом – поклонился и приветливо улыбнулся:
– Здравствуй, командир.
Лунь похолодел, вспомнив – стражник совсем мальчишкой учился у него держать меч.
– Здравствуй… Клещ.
Имя само всплыло в памяти. Парень явно обрадовался знакомому. Он знал, что страже нельзя вести речей ни с кем, но сейчас совершенно забыл об этом, обрадованный возможностью без свидетелей потолковать с бывшим, но все еще уважаемым воеводой.
– Все спокойно?
– Здесь-то спокойно. С южной стороны горит. Как думаешь, воевода, отобьемся?
– Должны отбиться, иначе конец.
– Хотел бы я хоть одним глазком взглянуть, что там творится.
У Луня затеплилась надежда – что, если… Пусть хоть этой крови не будет на его руках.
– Так сходи туда, посмотри. Я покараулю. Парень покачал головой.
– Не могу, клятву дал Ольгерду – стоять здесь до смерти.
Бесполезно, все тщета, подумал принцепс. От судьбы не уйти. Он действительно простоит здесь… до смерти.
– Глянь, что это там? Клещ повернулся.
– Где?
Нож, мгновенно выхваченный из-под плаща, легко вошел в спину. Лунь выдернул лезвие и ткнул раненого под колени. Мальчишка завалился, но, вопреки ожиданиям, жил еще с минуту. Обломанные ногти царапали засохшую грязь. Умирающий сумел повернуть голову, кровь с губ тонкой ниткой стекала в пыль.
– Помоги мне…
«Он не хочет верить, что именно я убил его», – понял Ойле. Парень все не умирал, пытаясь что-то сказать.
– За что…
И тогда Лунь ударил лежащего еще раз – точно в шею.
Утро выдалось слегка туманным, но еще задолго до приближения полудня туман рассеялся, линялая голубизна небес обещала жаркий день. Вокруг утоптанной площадки, на которой обычно происходили поединки, собралось лишь полтора десятка очевидцев – когда через стены летят стрелы, горожанам не до судного поединка. Присутствовал Ольгерд, бледный от сдерживаемого бешенства, вынужденный к участию в деле роковым словом «измена». Хайни, против обыкновения серьезный и молчаливый, рассматривал своего врага. Людвиг, будь он рядом, наверняка нашел бы способ уловить и оформить в слова смутное ощущение, занимавшее наемника. Тайхал был слишком спокоен, а повод для ссоры чересчур уж легковесен. Крепкий череп рубаки хранил в себе изрядное здравомыслие, и как раз сейчас здравомыслие настойчиво шептало Ладеру – дело нечисто. Даже давняя неприязнь альвисов к имперским солдатам не могла объяснить странную вспышку хладнокровного Тайхала.
Хайни перехватил поудобнее пусть самую малость, но все еще волшебный топор и приготовился. Враг стоял напротив, держа точно такое же оружие, но безо всякого налета волшебства. Мрачный Ольгерд безнадежно махнул рукой – «начинайте». Противники сошлись.
Много позже, когда бурные события, пережитые имперским наемником по милости беглого мага фон Фирхофа, станут чем-то вроде предания, Хайни будет охотно рассказывать всем желающим, как он распознал «истину святую» прямо на судном поле.
– Помог святой Регинвальд. Ведь я его тогда узнал, когда шлем с него сбил. У озера Эвельси он без шлема был, на лбу кровь. Вот как только он таким же сделался, так я его и узнал. Потому что с той поры, как я уха через него лишился, знал точно: не последняя у нас встреча…
А пока трещат щиты под ударами топоров, молчат люди и злится, с нетерпением ожидая развязки, Ольгерд.
Лунь с трудом отвалил тяжелый запорный брус, слегка толкнул ворота. Помедлив, поднял откатившийся в сторону шлем мертвого дружинника и покрыл им собственную голову. Оставалось выполнить самое опасное. Ворота открывались вовсе не в чистое поле. За ними был устроен «проход смерти» – стиснутый с двух сторон стенами путь до вторых ворот, которые действительно вели наружу. На стенах по сторонам таких проходов обычно устраивали засаду лучники. Неосторожный враг, разбивший внешние ворота и ворвавшийся в город в запале боя, попадал в тесное пространство тупика, под град смертоносных стрел. Воины джете еще не пытались штурмовать западные ворота. Есть ли лучники в засаде? Возможно.
Лунь сбросил плащ – он теперь лишь мешал, – приоткрыл тяжело заскрипевшие створки и втиснулся в образовавшуюся щель. Сейчас или никогда. Первый шаг дался ему с трудом. Казалось, он не бежит, а бредет в стылой воде, на самом деле принцепс едва ли не в три прыжка достиг вторых ворот.
– Стой! Эй, кто там, что ты делаешь, проклятая душа? Стой!
Лунь, не оглядываясь, не обращая внимания на крики, вцепился в запорный брус. Первая стрела несильно, вскользь зацепила плечо, отскочив от кольчуги. Вторая чиркнула по шлему. Третья разорвала кожу на бедре.
Брус, казалось, прикипел намертво. Еще две стрелы жестко вонзились в дубовые доски створок.
Стража, пятеро лучников-ополченцев, стреляли второпях, ошеломленные наглостью неизвестного. Видимо, не получая ни ответа, ни сопротивления, они растерялись. Двое все еще оставались на месте, трое поспешно лезли из укрытия вниз, опустив деревянную лестницу. Ойле оставил неподъемный брус и повернулся лицом к подбегающим лучникам. Он встал свободно, не трогая меча, даже скрестил руки на груди. Воины – из новичков, отметил Лунь – замедлили шаг, оглядывая дорогую одежду незнакомца. Мысль о недоразумении, по-видимому, возникла у всех сразу. Старший, чернявый и долговязый, нерешительно приставил острие меча к груди противника.
– Не двигайся. Ты кто?
– По приказу князя…
Нелепость ответа дошла до старшего лишь через несколько секунд.
– Какой такой еще приказ?!
Эти секунды решили дело. Принцепс коротко, без замаха, ткнул чернявого спрятанным в рукаве ножом, уходя в сторону, перехватил падающий меч. Лезвие наискось, неглубоко порезало пальцы, но рукоять уже плотно лежала во влажной от крови ладони. Ойле чиркнул острием по шее чернявого, доканчивая дело. Двое оставшихся в живых невольно отступили на шаг, готовя клинки.
– Измена! Ерш, Летун – стреляйте! Стрелы пели, осыпая пятачок перед воротами. Возможно, лучники опасались задеть друзей – ни один выстрел не попал в цель. Лунь отчаянно рубился один против двоих, точно, экономно, вкладывая свое умение в каждый удар. Искусство обострялось яростью – эти люди глупостью своей заставили его поднять меч. Он почти поверил в это сам. Верткий, ловкий парень ударил слева, цепляя меч принцепса топором. Лунь отбил удар, не без труда удержав оружие. Звенела сталь, его противники тяжело дышали, изумленные стойкостью изменника. Бой перед воротами длился всего несколько минут, но Луню казалось – прошло не меньше часа. Один из противников упал, держась за разрубленное до кости предплечье. Второй, верткий, продержался подольше.
Они стояли друг против друга, ловя не движение рук – зрачки врага. Верткий чуть приподнял топор:
– Отойди. Не трогай брус. Лунь молчал, экономя дыхание.
– Добром тебя прошу – отойди. Сдавайся! Все равно подстрелят.
«Поздно» – Ойле кивнул, отвел клинок, словно бы выпуская его из руки, и в ту же секунду ударил парня, целясь в колени. Верткий упал, Лунь не стал ни добивать раненого, ни слушать крик, стрелы часто вонзались в створки ворот, кольчуга выдержала еще три удара стальных жал. Наконец брус подался, и бывший воевода скорее выбросился, чем выскочил наружу. Теперь лучники не могли его достать.
Открылось поле, пустое. Без единого человека. Казалось, сам воздух звенит от зноя и внезапно наступившей тишины, а может быть, это шум в висках от потери крови?
Лунь понял, что проиграл – все напрасно. Или, напротив, освободился от задуманного? Записка не попала к вождю варваров, или, быть может, варвар не поверил изменнику. Лунь ощутил отчаянную тоску и… облегчение. Варваров не было, никто не пытался ворваться в распахнутые настежь ворота. Куда теперь? Захотелось уйти прочь, не оборачиваясь, бросить Хруста в пасть его же судьбе, оставив за спиной город, грязь, кровь, тело мертвого Клеща, осторожный ночной разговор с Тассельгорном.
Он привычно поискал ножны – не нашел и сунул чужой меч за пояс. Раны кровоточили. Лунь оторвал от рубашки полосу почище и обмотал бедро. Он проиграл, но будет жить и помнить. Четверо убитых – но город цел. Пути назад нет, зато сам он свободен. Пришла пора уходить. Тревожно, пронзительно кричали стрижи, их гнезда лепились в нишах стен. Предатель, так и не свершив предательства по воле случая и судьбы, повернувшись, зашагал по траве, вытоптанной лошадьми и выжженной небывало жарким солнцем последнего лета.
…Далеко он не ушел. Все произошло почти мгновенно. Рухнули, обвалившись, ближние стога, обнажив, показав безжалостному солнечному свету воинов. Дочерна загорелые лица, кожаная одежда и оружие их казались такими чуждыми – так чужды пески пустыни зеленым рощам Оводца. Стога падали, сухая трава с хрустом осыпалась. Один из воинов выступил вперед – узкие глаза хищника, «лучистый» доспех. Сам Сарган? Лунь принужденно поклонился – шея против воли Ойле будто окаменела, не желая сгибаться в угоду варвару.
Сарган чуть улыбнулся, посмотрел прямо в глаза предателя. На лице вождя не отражались ни дружелюбие, ни вражда, ни благодарность, так смотрят даже не на животных – на изначально мертвый инструмент: нож, огниво, молот. Варвар небрежно протянул руку – подскочивший толмач проворно положил округлый предмет на ладонь повелителя.
– Скажи ему – это охранный знак. Пусть возьмет и идет куда хочет.
Сарган швырнул медный браслет в сторону Луня – под ноги, прямо в пыль, потом махнул рукой, подавая знак своим.
Варвары взвыли – тонкий, высокий боевой клич напоминал волчий вой, ярость предстоящей атаки уже захлестывала людей. Пришельцы, обнажая клинки, потоком вливались в распахнутые ворота. Никто более не обращал внимания на Луня – тот все еще неловко пытался остановить кровь. Предатель сделал свое дело и больше не нужен победителям. Что же, он пойдет именно туда, куда хочет – наступил час его собственной мести.
…Хайни остановил руку и отступил на шаг, с болью вырванный из омута боевого безумия. Волшебный топор больше не трепетал в руке – он был мертв, точнее, окончательно умерла, истончившись, чудесная душа лезвия, и оружие стало лишь неудобной для солдата Империи, слишком короткой секирой.
Тайхал – или Дайгал? – стоял перед Ладером, крепко сжимая древко топора, но без шлема. Он так и не ударил. Выражение лица врага показалось Хайни странным. Удивление? Медленно отступающая волна ненависти? Снова, как десять лет назад, несколько капель крови стекло альвису на бровь.
– Воевода!
Дернулся Ольгерд, оборачиваясь на крик. Подбежал растерянный до полного отчаяния младший дружинник.
– Измена… Западные ворота пали!
Ольгерд молчал лишь мгновение. Потом повернулся к тем двоим, что замерли, стоя на утоптанном песке.
– Эй, вы, отпрыски тролля, кончайте этот спор. Сейчас понадобятся не ваши трупы, а ваши топоры. Это – штурм.
Людвиг ощутил запах дыма и поднял голову – в висках ныло, усталость не удалось развеять коротким сном, сквозь тонкую подстилку чувствовалась жесткая земля пола. В последнее время похитители держали его в пристройке – глухие бревенчатые стены, прочная дверь, над нею единственное крошечное окошко – рама для лоскута выцветшего неба. Фон Фирхоф встал. В тускло-белесой голубизне витало что-то тревожное.
– Эй, есть здесь кто-нибудь? Откройте! Молчание. Он толкнул дверь, приналег посильнее.
Бесполезно. Скорее всего створка просто подперта снаружи колом. Запах дыма не слишком силен, но есть что-то еще… Людвиг понял – звуки. Обычными звуками Оводца были голоса людей, смех детей, звон железа из кузниц, шум толпы на площади, иногда мычание скота, часто – лай собак. Сейчас он слышал иное – чужую речь, чуждую здесь не только ему, пришельцу из Империи, – всем. Людвиг закрыл глаза, попытался тонким зрением увидеть пришельцев. Иссохшая земля, медленная река уносит желтый ил… Метелки ковыля… Рев верблюдов… Бесконечная дорога за спиной…
Кочевники. Варвары.
Запах дыма стал резче. Окошко заволокло. Голоса, кажется, удалялись. Теперь клубы дыма скрывали выцветшую голубизну, врывались в тесноту стен.
– Откройте!
Впрочем, подумал он, не стоит об этом просить. Лучше подождать – неизвестно, кто еще мог стоять за запертой дверью. Магическое зрение подсказывало – там пустота. Инстинкт противоречил магии, как всегда бурно, но не приводя в свою пользу никаких доводов. Во всяком случае, голоса действительно стихли, на смену им пришел более зловещий звук – потрескивание огня. А ведь надо выбираться. Иначе он очень быстро потеряет сознание, а потом задохнется или сгорит вместе с этим убогим пристанищем.
В дверь несильно стукнуло, кто-то торопливо возился снаружи. Створка, по-видимому, распахнулась, но почти не посветлело – лишь лучше стало видно колыхание тугих колец дыма.
– Эй, лекарь! Ты где? Вода и камни… Здесь темно! Ты где?! Денунциант, ты задохся, что ли? Вылезай!
Людвиг рванулся на голос и выскочил наружу, скорее нащупав, чем разглядев выход.