Долгова Елена. Сфера Маальфаса

   – Ты лжешь!
   – Душа моя, не кричи так, будто змею увидела! Я не лгу!
   – Лжешь! Лжешь! Ты ненавидишь Империю – я понимаю за что. Но обвинять императора в пристрастии к черной магии – это уже слишком! Ты лжешь и веришь себе сам. Тебя ведет ненависть!
   – Порази нас враг! Да замолчи же! Клянусь тебе, я говорю правду! Я не могу тебя убедить… Как получилось, что ты не перестала доверять мне? Прошу тебя, выслушай меня, не затыкай ушей, упрямица! Это очень важно. Тот человек, Людвиг фон Фирхоф, ищет способ оживить Сферу. И, можешь не сомневаться, он этот способ откроет. Неважно, приказал ли ему император, или «собака инквизиции» сама осмелилась преступить запрет в надежде, что ей все простится. Сейчас важно лишь то, что ты в большой опасности. Я ехал с востока, загнал лошадь, мчался не останавливаясь. Сначала казалось, что тебя может спасти твое неведение, и я не хотел его нарушать, но теперь… – проклятье! – теперь я не уверен.
   Алиенора недоверчиво пожала плечами.
   – Ты играешь в свои игры, а я только символ, рисунок на полях свитка твоего воображения. Что за опасность грозит именно мне?
   – Прости. Я оставил у тебя кое-какие вещи… Книгу. Она сохранилась?
   – Конечно. Все лежит в надежном месте. Принести?
   – Да.
   Женщина скользнула в сторону, провела рукой по резной панели. Сухо щелкнула пружина, панель отошла в сторону, открывая нишу.
   – Вот, возьми.
   – Здесь не хватает одной вещи.
   – Да, я читала ту книгу, «Историю Hortus Alvis». Как странно… Как ты думаешь, этот Адальберт Хронист… Раньше никто о таком не слышал. Почему он мог так ясно рассказать о том, чего не видел сам? А если он все это видел – кто он?
   – Не знаю.
   – Постой! Этого не может быть! Как мог безвестный человек угадать, что я рассказала императору наедине? А он повторил наш разговор почти слово в слово!
   – Я не знаю. Книга попала ко мне через многие руки. По законам Империи Адальберт – преступник, а его сочинение запретили за оскорбление величества. Ха! Как будто старую скотину Гизельгера, который сам пытал девок по подозрению в ведьмовстве и таскал наследника на публичные казни, можно посмертно оскорбить малой частью правды!
   – Не смей так говорить про великого императора.
   – Так это правда, сама знаешь. А то, чего ты не знаешь, скорее всего еще хуже.
   Альвис и баронесса в этот момент стояли друг против друга почти как враги.
   – Ладно, оставим это, Нора. Здесь была книга, помнишь, я вырвал из нее несколько листов. Эти листы при мне, но мне нужна вся книга, целиком. Где она?
   – Я читала ее, потом дала моему библиотекарю.
   – Прекрасно. То есть, я хочу сказать, ничего хорошего. Приведи себя в порядок и позови-ка его! У меня есть вопросы к этому человеку.
   Библиотекарь, полный пожилой человек трусоватого вида, явился на зов хозяйки незамедлительно. Вопрос о рукописи «История Hortus Alvis» привел несчастного в неописуемое смущение. Среди бессвязного лепета можно было разобрать лишь «госпожа Маргарита фон Шарфенберг» и «попросила». В продолжение разговора разъяренный Дайгал, словно тростинку, сломал в руках рукоять собачьего хлыста, после того как едва не опробовал это орудие на спине любвеобильного книгохранителя.
   Ближайшим следствием состоявшейся беседы оказался поспешный отъезд встревоженного не на шутку альвиса. Впрочем, он торопился, чтобы вернуться в самое ближайшее время, и имел на это очень веские причины.
   День 15 августа выдался жарким, как многие другие дни казавшегося бесконечным лета 7010 от Сотворения Мира. Еще с вечера добравшись до баронства Шарфенберг, отряд Тассельгорна так и не встретил радушного приема. Сотню солдат поспешно разместили в пустующей части обветшалой крепостной казармы. Хозяин пригласил рыцарей к столу, но был хмур, молчалив и вежлив, смотрел остановившимся взглядом куда-то в сторону. Внезапно заболевшая Маргарита не показывалась, справляясь со своим недомоганием в самых укромных покоях замка. Владелец бурга очнулся от мучительного оцепенения лишь один раз – когда встретился взглядом с неприметным холодноглазым человеком в одежде богослова. Лицо Мартина в этот момент разительно переменилось – утонченные аристократические черты смяла гримаса безумного страха. Впрочем, Людвиг фон Фирхоф и бровью не повел, ответив барону лишь вежливым взглядом едва знакомого с хозяином гостя.
   Перепуганные слуги Шарфенбергов ходили не поднимая глаз – по общему мнению, прибыл отряд инквизиции для розыска разоблаченного и бежавшего оборотня. Люди, причастные к событиям роковой ночи, когда над телом мертвого Георга схватили ведьму, дьяволово отродье, Анну Рей, обреченно ждали следствия и допросов. А пока не происходило ничего, лишь медленно сгущался ужас тайны и ожидания.
   В узком кругу прибывших, подальше от любопытных глаз и нескромных ушей, обсуждались совсем иные дела. Цель не вызывала сомнений, споры вызвал лишь выбор наиразумнейших средств. Фон Фирхоф и фон Тассельгорн впервые за время своего знакомства оказались на грани ссоры. Разногласия касались непростого вопроса – целесообразно ли арестовывать знатную баронессу, известную буйным нравом, убийством жениха, да еще и засевшую в укрепленном замке, который как-никак придется брать штурмом силами всего сотни солдат, поскольку не собирать же ради такого подвига рыцарское ополчение?
   Утонченному Тассельгорну претила мысль о том, что вещь, пусть даже столь необходимую, как «История Hortus Alvis», придется добывать, пытая женщину благородной крови. Тем более никто не мешает бесовке попросту метнуть сочинение Адальберта в камин, едва дела осажденных сложатся не лучшим образом.
   Фон Фирхоф стоял на своем – за спиной сумасшедшей женщины маячил силуэт иного врага, лишенного опрометчивости, хладнокровного и беспощадного. Интуиция, обостренная опасным оборотом событий, подсказывала, что альвис будет до последнего держаться за опасную для ненавистной Империи тайну. А раз так – книга в камин не отправится. К сожалению, допрос арестованных мог не дать удовлетворительного результата. Божественная магия в таких случаях бессильна. На слабую природу женщины Фирхоф не уповал совершенно – ему приходилось сталкиваться с невероятной, бессмысленной стойкостью ведьм, уже изобличенных прямыми уликами. Если упорство Алиеноры Виттенштайн окажется того же рода, придется обыскать ее дом от фундамента до башен, а возможно, и перерыть окрестные поля. Но поможет ли это? Доведенный до отчаяния Фирхоф настаивал на жестких мерах, Тассельгорн возражал, пустив в ход всю свою сообразительность, обаяние и дипломатию, пока наконец план действий не был выработан…
   Утром следующего дня «инквизитор» фон Фирхоф временно прекратил свое существование, а вместо него из ворот замка Шарфенбергов выехал ученый богослов Людвиг, в сопровождении верного слуги и отважного рубаки Хайни. Дорога по знакомым уже местам, через поля, мимо холмов и ручья, прошла без особых приключений, и больше никто не пытался выстрелить в спину путникам. Страж окликнул со стены:
   – Эй, кто такие?
   – Людвиг фон Фирхоф, странствующий ученый, прибыл, чтобы поприветствовать госпожу и переговорить с нею по важному делу…
   – Передам. А так – шли бы вы лучше своей дорогой, путник.
   Гостям открыли не ворота – калитку. Людвиг с удивлением понял, что испытывает некоторое любопытство. Возможно, оно было частного толка?
   Внутреннее убранство дома отличалось изяществом, не свойственным провинции. Служанка провела инквизитора во внутренние апартаменты. Между станком, на котором была натянута ткань, покрытая изощренной, но незаконченной вышивкой, по-видимому, изображавшей сцены каких-то батальных подвигов, и поставцом с полудесятком книг, в деревянном кресле сидела женщина. Дама была белокожа, хорошо сложена, с гордой осанкой, лет тридцати. В ярко-рыжих волосах, полускрытых высоким энненом, всего несколько серебряных нитей. В глубине комнаты, неподалеку от развешанного на стене оружия, стоял, скрестив на груди руки, с деланно равнодушным видом юноша лет восемнадцати, черноволосый, со слегка раскосыми глазами.
   – Рада видеть вас, мессир. Что привело вас сюда? – Голос баронессы звучал непринужденно, но опытный слух Людвига уловил едва заметную нотку тревоги.
   – Я слышал, что у вас, госпожа, есть несколько редких книг. Могу ли я воспользоваться своим случайным присутствием в этих краях и получить разрешение посмотреть на них?
   – Какая именно книга вас интересует, господин Людвиг?
   – «История Hortus Alvis».
   – Да, это редкая книга. У меня она есть. – Баронесса фон Виттенштайн поднялась с кресла и взяла с поставца один из томов в кожаном переплете.
   Людвигу понравилось сочетание врожденной грации и отточенного изящества ее движений.
   – Вот книга. Вы можете читать здесь, но, к сожалению, я не могу позволить вынести книгу за пределы бурга. Пожалуйста, следуйте за мной, я проведу вас в помещение, более подходящее для научных занятий, чем эта комната…
   Ладер сделал было движение, намереваясь последовать за хозяином, но инквизитор остановил его жестом:
   – Останься и жди меня.
   Людвиг и Алиенора поднялись по лестнице, потом несколько раз повернули, следуя изгибам коридора, наконец вошли в комнату с низким потолком, которую почти полностью занимал большой стол, заставленный инструментами, книгами и ретортами.
   – Это Гермелин. Мой библиотекарь. Вы можете читать здесь или побеседовать с ним. Я мало разбираюсь в ученых занятиях.
   – Благодарю вас, госпожа.
   Инквизитор разглядывал поднявшегося ему навстречу человека лет пятидесяти. Лицо того вызывало симпатию – открытое, с крупными чертами.
   – Я изучаю богословие в Эбертале. Давно интересовался этой книгой, но копию редко где найдешь. Я смотрю – вы увлекаетесь алхимией?
   – Скорее, пробую себя в ней, как скромный новичок. Я не слишком большой знаток. Зато время здесь течет так медленно…
   – Вы библиотекарь?
   – Да, для десятка книг. Скорее учитель для приемного сына госпожи Алиеноры.
   – Это тот юноша, который, кажется, более интересуется оружием предков, чем книгами?
   – Он самый. Ныне Тильверт фон Виттенштайн. Воспитанник госпожи Алиеноры. Говорят, какой-то сирота, подобранный ею еще в юности. Моя хозяйка – женщина исключительной доброты.
   Гермелин благодушно улыбнулся.
   – А вы сами занимались когда-нибудь историей Hortus Alvis?
   – Только интересовался. Во всяком случае, прочитал эту книгу. Ничего особенного, в сущности, мы все знаем то, что в ней написано. О походе императора Гизельгера, битве у озера Эвельси и бесславном конце вожаков альвисов. О том, как альвисы были возвращены в лоно Империи.
   – И о Сфере Маальфаса?
   – Этот артефакт использовали вожаки Hortus Alvis против воинов Гизельгера… Или что-то в этом роде. Впрочем, он ведь был захвачен в качестве трофея. Наверное, лежит где-нибудь среди сокровищ короны. Кто знает?
   – Ну что ж, спасибо, господин Гермелин. Видимо, я еще не раз зайду к вам почитать книгу.
   – Я провожу вас?
   – Не стоит, я найду дорогу.
   Людвиг действительно без особого труда нашел путь назад, в зал, где осталась хозяйка. Женщина все так же сидела в деревянном кресле, напряженно выпрямив спину. Юноша у нее за спиной играл ножнами кинжала, время от времени посматривая на Людвига без особой приязни.
   – Я покидаю вас на время, баронесса. Благодарю за помощь, добрая госпожа.
   – Постойте!
   – Да?
   – Не надо лгать мне. Я догадалась, кто вы. Зачем вы пришли сюда?
   – О чем вы?
   – Не произносите лжи, господин Людвиг! Бедные студиозусы не ездят в сопровождении до зубов вооруженных слуг. А доблестные бароны не интересуются книгами о Hortus Alvis. Вы монах? Видимо, инквизитор?
   – Допустим.
   – Оставьте меня в покое! Я не знаю ничего, что могло бы вам пригодиться! Я никогда не отрекалась от Бога, а также могу поручиться за своих домашних. Я знаю, чьих рук дело эти доносы! Проклятый брат Элерана! Вы не туда явились, «пес Господний»!
   – Не будьте так поспешны. Может быть, ваши уверения насчет собственного благочестия и искренни. Но едва ли таковыми можно считать ваши поручительства по поводу всех ваших домочадцев.
   Юноша шагнул вперед, заслоняя хозяйку. Глаза его недобро прищурились.
   – Что вы имеете в виду?!
   – Не то, что вы подумали, юноша. Например, в окрестностях случалось, пропадали люди, гибли от рук или, если вам угодно, клыков волка-оборотня. Кстати, что вы имели в виду, госпожа, когда сказали «брат Элерана»?
   – Это не касается святой инквизиции. Старая фамильная вражда. Мой отец и двоюродный брат Мартина, прежний владетель соседних земель, десять лет назад по-разному отнеслись к мятежу Рогендорфа. Моего отца предательски убили в столице. Элеран Шарфенберг тоже… погиб, только в наших краях.
   – И это вы посчитали достаточным основанием?
   – Боже мой! Да. Нет. Я не знаю. Прошу вас, оставьте меня в покое. Ворота в крепостной стене каждый вечер запираются еще засветло и не открываются до утра. Даже если бы один из моих людей обратился ко злу, он не может покинуть бург и вернуться обратно незамеченным.
   – Вы можете поклясться в этом? Неужели нет тайных выходов, малозаметной калитки или просто веревки, которую можно спустить со стены? Вы молчите? Так не торопитесь ручаться за кого бы то ни было.
   Женщину едва заметно била дрожь, она со смешанным выражением гордости и страха смотрела куда-то мимо инквизитора, но так ничего и не ответила. Тильверт замер рядом. Людвиг заметил, как побелели костяшки пальцев, сжатых в кулак. «А ведь парень совсем не боится имени инквизиции. Вот-вот бросится на меня…» Хайни Ладер, до этого безучастно ждавший в углу, придвинулся к хозяину на несколько шагов, в открытую держа руку на рукояти кинжала.
   – Я не угрожаю вам. Пока. Но подумайте… И запечатываю ваши уста печатью молчания. Никто не должен узнать о нашем разговоре. Ни от вас, ни от вашего воспитанника. И еще. Вы обманули меня, благородная дама. Эта книга – не «История Hortus Alvis». До встречи.
   Людвиг повернулся и вышел. Когда дверь за ним уже закрывалась, инквизитору показалось, что женщина что-то сказала, обратившись к приемному сыну. Но слов он разобрать не сумел.
   Оседланные лошади ждали во дворе. Копыта простучали по булыжнику внутреннего двора, с лязгом упала за спиною решетка ворот. Хайни Ладер, против обыкновения, помалкивал. На линии горизонта, чуть повыше верхушек холмов, собиралась тяжелая темно-лиловая туча. Порывы ветра разгоняли предвечерний зной, предвещая свежесть ночной грозы. Людвиг оглянулся на глухую стену, узкие бойницы, и с необъяснимой уверенностью ощутил, что жизнь его теперь изменится. К тому времени, как туча совсем заслонила мягко темнеющее небо, он понял, что сделает все возможное и более того, чтобы не причинить слишком большого зла этой странной женщине.
   Следующая ночь выдалась пасмурной и беспокойной. Гроза прошла в отдалении, но раскаты грома доносились ворчанием полусонного зверя, а согнанные посвежевшим ветром тучи скрыли звезды и луну, безраздельно отдав ночи тропинки, холмы и поля. Тьма стояла кромешная, бесчисленные стрелы дождя быстро превратили выгон в сплошной, хоть и неглубокий поток грязной воды. Узкие тропы меж холмов обернулись ручьями, и во всей округе не нашлось ни единого человека, который рискнул бы встретить такую ночь вдалеке от дома. Однако между двумя и тремя часами пополуночи со стороны леса, лежащего западнее бурга Виттенштайн, на дорогу, разбрызгивая жидкую грязь, выбрался одинокий всадник. Путешественник гнал вороную лошадь галопом, и казалось, ни скакуну, ни всаднику ничуть не мешала темнота, скрывавшая мокрую глину дороги и очертания холмов впереди. Странник повернул лошадь в сторону холмов и скрылся в лабиринте тропинок. Поплутав с полчаса между оврагами, валунами и вереском, он нашел наконец то, что искал. Холмы слегка расступились, образовав подобие поляны – почти ровную площадку, лишь кое-где покрытую разбросанными старым оползнем валунами. На поляне обнаружился убогий дом, лачуга, по-видимому, построенная для ночлега пастухов и охотников. Дом посещали редко – сквозь щели порога успела прорасти сочная трава. Незнакомец привязал лошадь и вошел вовнутрь, осторожно приоткрыв покосившуюся и грозящую сорваться с петель дверь. В доме было темно, сухо и пусто, дождь бессильно барабанил по крыше. Человек нащупал наконец огниво, высек искру, зажег извлеченную из сумки свечу черного воска и огляделся. Единственную комнату дома занимал стол и несколько лавок. Сквозняк слегка колебал густую, пушистую паутину под потолком. Пришелец снял странным образом почти не намокший плащ, стряхнул с него несколько крупных капель. Колеблющийся огонек черной свечи высвечивал спокойное, правильное лицо, холодные, равнодушные глаза.
   Человек аккуратно разложил на столе предметы – куски вещества неясного происхождения, косточки и еще что-то, рассмотреть эту вещь никак не удавалось, сел, прислонившись спиной к грубому дереву стены, и замер, глядя в мерцающий и клубящийся комок. По неподвижному лицу скользили искорки лиловых отблесков. Воздух в комнате, казалось, сгустился, круг бледного света падал на удлиненные белые пальцы неподвижно лежащих на столе рук. Дождь над холмами усилился, порывы ветра гудели, как неумело перебираемые струны чудовищно огромной лютни. Пригоршни воды, сердито разбрасываемые ветром, били в двери, доски порога скрипели, словно потревоженные чьими-то шагами…
   Через некоторое время колдун очнулся от транса и огляделся. Ветер снаружи утих, в щели стен теперь не проникало даже самое слабое дуновение. Однако полог паутины по-прежнему чуть шевелился под потолком. Черная свеча почти догорела. Незнакомец улыбнулся, не разжимая губ, в его усмешке не было ни настоящей радости, ни иронии, ни даже ненависти.
   – Я долго ждал этой встречи. Ждал, оплеванный толпой у позорного столба. Ждал, скитаясь в изгнании. Вот и дождался. Здравствуй, мой возлюбленный братец.
   Далеко за холмами отчаянно завыла, заплакав, собака.
   К утру следующего дня события ускорили свой ход, неотвратимо стремясь к ожидаемой скверной развязке и порождая новую волну слухов. Большая часть гарнизона Виттенштайнов покинула замок, сложив с себя ставшее опасным бремя верности. Подспудный страх перед инквизицией сделал свое дело, оказавшись сильнее открытых угроз, осады, клинков, стрел и приказов. Тильверт фон Виттенштайн метался, тщетно пытаясь остановить людей. Хозяйка не удерживала беглецов. Кто-то удалился молча, опустив глаза, двое-трое отказались от причитающейся за последнее время платы. Чаще уходили с высоко поднятой головой. Солдат, который некогда без шлема караулил на стене, сейчас вполголоса поносил хозяйку, называя ее ведьмой. Когда Виттенштайны после бескровного боя с инквизитором оценили потери, в гарнизоне обнаружилось всего пятеро оставшихся солдат, служивших еще покойному отцу Алиеноры. Все это как нельзя более устраивало ставших неразлучными фон Фирхофа и фон Тассельгорна. А пока эта пара героев настороженно бездействовала по соседству, под кровом гостеприимного поневоле Мартина…
   Однако даже доверенные лица Гагена, по прозвищу Капеллан-Придира, не силах предусмотреть все, и к вечеру того же дня дело повернулось неожиданным и неприятным для слуг Империи образом. Сначала на горизонте, на уже просохшей после грозы дороге, как всегда, показалось облачко пыли, потом оно превратилось в хорошо вооруженный отряд. Всадники, покрытые густым слоем дорожного праха, исчезли в воротах замка, решетка немедленно опустилась, мост был поднят, на шпиле взвился родовой вымпел Виттенштайнов, и старинная крепость неукротимых баронов вновь замкнулась в мрачной неприступности.
   После того, как вновь прибывшие очистились от пыли, их командир оказался уже знакомым нам Дайгалом, а прочие очень походили на вольных альвисов. Новоявленные защитники замка, затворив ворота, принялись обсуждать положение дел, которое, впрочем, все равно оставалось незавидным. Борьба кучки людей с Империей могла кончиться единственным образом, и все мыслимые усилия обещали лишь слегка отодвинуть гибельный финал…
   Когда два дня спустя резиденцию Виттенштайнов вновь посетил «скромный ученый Людвиг», его приняли. По крайней мере, внутрь «богослова» пропустили безо всяких препятствий.
   – Хвала святому Иоанну! Рад видеть вас в добром здравии, благородная дама.
   – Я не желаю вам нездравия, но видеть вас совсем не рада.
   – Приму это к сведению! Верные слуги Господа и Империи не должны предаваться суетным обидам. Поэтому обратимся-ка лучше к нашему делу. У вас было время на размышление, благородная дама. Вы хорошо подумали? Теперь я жду вашего ответа.
   – Мне нечего сказать вам, никто из моих людей не склонялся ко злу. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
   – Понятно. Однако обращение со злом и его носителями, знаете ли, требует некоторой практики и даже, я не побоюсь этого слова, является своего рода наукой и искусством одновременно. У вас нет этого умения, баронесса. Почему бы вам не обратиться за опытом и помощью к человеку более опытному… ко мне, например?
   Людвиг не без тайного удовольствия отметил, что его прекрасная собеседница едва сдержала готовый взметнуться снопом жалящих искр гнев.
   – Искренне верующему в высшую защиту не нужна эта ваша наука!
   – А я бы на вашем месте не зарекался, знаете ли, судьба может повернуться по-всякому… Вы верите в высшее добро?
   – Верю!
   – Тогда почему вы не хотите помочь тем, кто борется с высшим, абсолютным злом?
   – Абсолютным злом? Какое абсолютное зло вы нашли здесь? Мы не творили черной мессы, не призывали дьявола, не вершили запретной магии. Вы не со злом сражаетесь, доблестный, а служите благам и властям бренного мира. Рыцарь фон Фирхоф… словами о высшем зле вы прикрываете собственные подлости!
   Людвиг внутренне ахнул, на мгновение испытав нечто вроде восхищения, смешанного со снисходительной иронией. Того, что мимоходом, желая лишь уязвить собеседника побольнее, сказала Алиенора фон Виттенштайн, вполне достаточно для обвинения в оскорблении величества. Она женщина, и она безрассудна. Но не глупа. Уже около двухсот лет, с тех пор, как светская и духовная власть слились в Империи воедино, «псы Господа» рьяно защищают интересы правителя земного.
   Фон Фирхоф постарался принять подобающий случаю мрачный вид, моментально подавив улыбку.
   – Итак, вы отказываетесь?
   – Приходится. Мне нечего рассказать вам.
   – Тогда мне тем более нечего здесь делать. Но перед тем как я уйду, послушайте одну историю.
   Людвиг, почувствовав легкий толчок опасности, отошел к окну и устроился так, чтобы без труда наблюдать за комнатой.
   – В одном баронстве, название которого для нас не имеет никакого значения, жил человек. Заметьте, отличающийся изрядными способностями и не обделенный ни природой, ни судьбой. Назовем его для краткости – Адальберт. Как многие хорошо образованные люди, этот Адальберт оказался не чужд желанию оставить после себя некую толику испачканного пергамента, а попросту говоря, отдал дань сочинительству, написал несколько занимательных песенок и хронику жизни тамошнего сеньора…
   Ощущение опасности усилилось. Людвиг окинул взглядом комнату. Кажется, по-прежнему никого, кроме него и хозяйки.
   – …Сеньор Адальберта, к слову сказать, грамотный не в большей степени, чем его собственный рыцарский конь, по непонятному капризу захотел иметь письменную историю собственного рода и приказал ученому вассалу эту историю написать. Адальберт с охотой принялся за работу, однако вскоре столкнулся с прискорбным отсутствием исторических сведений. Попробуй живописать подвиги какого-нибудь захолустного владетеля, если и память-то о них давным-давно исчезла! Адальберт, впрочем, ничуть не смущался, возмещая нехватку правдивости игрой воображения. Он описывал лица и убранство, одежды, оружие и прекрасных коней, создавая удивительную историю, которая росла день ото дня…
   Людвигу показалась, что занавесь в глубине комнаты слегка шевельнулась. Ветерок проник сквозь неплотно прикрытые свинцовые рамы?
   – …Однажды в галерее замка, отведенной для изображений предков барона, Адальберт увидел статую. Лицо и одежда ее в точности соответствовали описанным в хронике, но главным было не это. Ужас поразил сочинителя в тот момент, когда он понял, что истукан ранее не существовал! Однако статуя стояла крепко и казалась совсем не новой, напротив, мрамор ее чуть потрескался, а работа выдавала резец ваятеля прежних времен. Адальберт придавил свой страх и промолчал, слуги, гости, сам барон не заметили ничего, искренне считая, что скульптура стоит на своем месте давным-давно.
   Людвиг посмотрел на хозяйку дома. Она забыла обо всем, поглощенная рассказом, на лице играло то неопределенное выражение, которое присуще людям, колеблющимся на грани интуитивного раскрытия тайны.
   – …Адальберт отложил в сторону перо, тогда ему казалось, что навсегда, даже хотел сжечь написанное, но не смог… Стойкости этого человека хватило ненадолго, странные истории, которые писала его рука, казались ему более правдивыми, чем сама правда, а сила, побуждающая его измышлять, оказалась непреодолимой. Он обратился к священнику, но ни молитвы, ни святая вода не помогали. И тогда Адальберт, перестав противиться таинственному зову, начал описывать все, что приходило ему в голову. Он создавал обольстительных женщин – они являлись ему во плоти. Свитки мудрости, золото, драгоценности, диковинки со всего света – все было доступно сочинителю, но, получив свой удивительный дар, этот человек утратил способность радоваться вещам, которых вожделеет сердце обыкновенного человека. Ни золото, ни любовь его не привлекали, и тоска овладела ученым. Волшебный дар показался жестокой шуткой неизвестных сил, и Адальберт попытался обмануть предназначение. Он с трудом дожидался вечера и описывал прошедший день, связывая случай и предопределенность цепью уже свершившегося. Однако не раз ему случалось забываться, повествуя о том, что еще не произошло. В рассказ вплетались истории других людей, баронов и горожан, властителей и простолюдинов. В конце концов, Адальберт перестал различать, описывает ли он историю мира или создает ее. Так он стал Адальбертом Хронистом…