Доманович Р. Страдия

-- Вы иностранец?
-- Иностранец.
Он с почтением посмотрел на меня, подобострастно поклонился до земли и
попытался было что-то сказать, но я прервал его словами:
-- Прошу Вас, сударь, скажите, как называется ваша страна?
-- Вы до сих пор не знаете?!--воскликнул он и посмотрел на меня с еще
большим почтением и подобострастием.--Страдия!--произнес он и отступил
немного назад.
"Странно, но так называлась и удивительная героическая страна моих
предков!" -- подумал я, но ему не сказал ни слова и только спросил:
-- Чем могу служить, милостивый государь?
-- Установлено новое звание управляющего государственным имуществом, и
я от имени господина министра имею честь просить вас занять этот высокий
гражданский пост... Вы ведь не раз бывали по крайней мере министром?
---- Нет, никогда не был.
-- Никогда!..--воскликнул он вне себя от изумления.--Ну, тогда,
наверное, занимали важный пост с несколькими окладами?
-- Никогда.

Старший чиновник потерял дар речи от удивления. Не зная, что
предпринять в этом единственном в своем роде случае, он извинился за
причиненное беспокойство и, сказав, что о нашем разговоре поставит в
известность господина министра, вышел.
Назавтра обо мне писали все газеты. В одной была помещена заметка под
заголовком: "Человек-чудо".
"Вчера в наших краях появился шестидесятилетний иностранец, который за
всю свою жизнь ни разу не был министром, не имеет ни одного ордена, вообще
никогда не состоял па государственной службе и не получал жалованья. Это
единственный случай в мире. Как нам стало известно, человек-чудо поселился в
отеле "На милой многострадальной родине". По уверениям многих, посетивших
его вчера, он ничуть не отличается от других людей. Мы примем все меры,
чтобы разузнать подробнее о жизни этого загадочного существа, что, без
сомнения, представит большой интерес для наших читателей, и при первой
возможности постараемся поместить в нашей газете его портрет".
Другая газета сообщила примерно то же самое с таким добавлением: "Кроме
того, из достоверных источников нам удалось узнать, что этот странный
человек приехал с важной политической миссией".
Правительственные же газеты весьма корректно опровергали эти слухи:
"Бестолковые оппозиционные газеты дошли в своем сумасбродстве до того,
что измышляют всякую ложь и распространяют в народе возбуждающие слухи,
будто в нашу страну приехал шестидесятилетний иностранец, который, как
говорят эти болваны, никогда не был ни министром, ни чиновником и даже не
имеет ни одного ордена. Такие небылицы и полнейший вздор могут придумать и
злонамеренно распространять только ограниченные, жалкие и выжившие из ума
сотрудники оппозиционной печати; но заряд их пропадет даром, ибо,
благодарение богу, кабинет вот уже неделю находится у власти, и положение
его ни разу еще не пошатнулось, как хотелось бы глупцам из оппозиции".
После этих статеек возле гостиницы, где я остановился, начал собираться
народ. Стоят, глазеют, одни уходят, другие приходят, -- толпа не уменьшается
целый день, и в ней шныряют продавцы газет и книг, истошно крича:
-- Новый роман: "Странный человек", часть первая!
-- Новая книга: "Приключения старца без орденов"!
Подобные книжонки предлагались всюду.
Появилась даже кафана под названием: "У человека-чуда", на ее огромной
вывеске красовался человек без орденов. Народ толпился около этого чудища, и
полиции волей-неволей пришлось в интересах общественной нравственности
убрать эту соблазнительную картину.
Назавтра я вынужден был сменить гостиницу. Чтобы иметь приличный вид на
улице, я должен был нацеплять хотя бы несколько орденов, и только тогда на
меня никто не обращал внимания.
Как иностранцу, мне была предоставлена возможность познакомиться с
виднейшими личностями и министрами и проникнуть во все государственные
тайны.
Вскоре я имел честь увидеть всех министров за работой.
Прежде всего я отправился к министру иностранных дел. Как раз в тот
момент, когда я переступил порог приемной, где собралось много желающих
попасть к министру, служитель громогласно объявил:
-- Господин министр не может никого принять: он прилег немного
вздремнуть!
Публика разошлась, и я обратился к служителю со словами:
-- Сообщите, пожалуйста, господину министру, что его просит принять
иностранец.
Едва услышав слово "иностранец", служитель вежливо поклонился и скрылся
в кабинете министра.
Тотчас распахнулись двустворчатые двери, появился коренастый, полный,
небольшого роста человек и, поклонившись мне с довольно глупой улыбкой,
пригласил войти.
Министр усадил меня в кресло, сам сел напротив, заложил ногу за ногу, с
довольным видом погладил себя по круглому животу и начал разговор:
-- Я, сударь, много слышал о вас и очень рад познакомиться с вами... Я,
знаете ли, хотел соснуть немного... Что делать?.. Свободного времени так
много, что просто не знаешь, куда себя деть.
-- Осмелюсь спросить, господин министр, какие у вас отношения с
соседними странами?
-- Э... да как вам сказать?.. Хорошие, хорошие, во всяком случае...
Говоря откровенно, у меня не было случая подумать об этом; но, судя по
всему, очень хорошие, очень хорошие... Плохого у нас ничего не случилось,
только вот на севере запретили вывоз свиней *, а на юге нападают ануты * из
пограничной страны и грабят наши села... Но это ничего... пустяки...
-- Жаль, что запретили вывоз свиней. Я слышал, их много в вашей стране?
-- скромно заметил я.
-- Да, слава богу, хватает, но это не суть важно -- съедят и здесь этих
свиней, дешевле только будут; да и что бы получилось, если бы мы вовсе
лишились свиней?! Ведь жили бы без них, -- равнодушно ответил он.
В дальнейшей беседе он поведал мне о том, что изучал лесоводство, а
теперь с увлечением читает статьи о скотоводстве, что собирается приобрести
несколько коров и откармливать телят, так как это очень доходная статья.
-- На каком языке вы предпочитаете читать? -- спросил я.
-- Да на своем, родном. Не люблю я других языков и никогда их не
изучал. Ни потребности, ни желания такого у меня не было. Мне это совсем не
нужно, особенно на данном посту; а если и возникнет в этом необходимость,
так ведь легко затребовать специалиста из любой страны.
-- Совершенно верно! -- одобрил я его остроумные, оригинальные
рассуждения, да и что, собственно, я мог еще сказать?
-- Кстати, вы любите форель? -- спросил он, немного помолчав.
-- Я никогда ее не ел.
-- Жаль, это прекрасная рыба. Редкое, изысканное блюдо. Вчера я получил
от приятеля несколько штук. Исключительно вкусная вещь...
После того как мы поговорили еще некоторое время о подобных важных
вещах, я, извинившись перед господином министром, что своим визитом оторвал
его, быть может, от важной государственной работы, попрощался и ушел.
Он любезно проводил меня до дверей.
На следующий день я посетил министра полиции. Перед министерством --
пропасть вооруженных людей, хмурых, разозленных, по-видимому, тем, что вот
уже два-три дня они не избивали граждан, как заведено в этой строго
конституционной стране.
Коридоры и зал ожидания забиты народом, желающим попасть к министру.
Кого тут только нет! Одни в цилиндрах, изысканно одетые, другие в
потертых, рваных одеяниях, а некоторые в каких-то странных пестрых униформах
с саблями на боку.
Я не стремился сразу пройти к министру, желая предварительно
потолковать с ожидающими.
Сначала я завел разговор с изящным молодым человеком, который, как он
мне сообщил, хотел устроиться на службу в полицию.
-- Вы, как видно, человек образованный и, наверное, сразу будете
приняты на государственную службу.
Молодой человек вздрогнул и боязливо осмотрелся вокруг, чтобы
убедиться, не обратил ли кто внимания на мои слова. Увидев, что все заняты
обсуждением своих неприятностей, он облегченно вздохнул и, сделав мне знак
говорить тише, осторожно потянул за рукав в сторонку, подальше от других.
-- Вы тоже пришли хлопотать о службе? -- спросил он.
-- Нет. Я иностранец-путешественник. Мне хотелось поговорить с
министром.
-- Так вот почему вы во всеуслышание заявляете, что я, как образованный
человек, сразу получу работу! -- шепотом сказал он.
-- А разве об этом нельзя говорить?
-- Можно, но мне бы это повредило.
-- Как повредило, почему?
-- Потому что в этом ведомстве не терпят образованных людей. Я доктор
права, но тщательно скрываю это, ибо мне не получить работы, если, не дай
бог, об этом узнает министр. Один мой приятель, тоже образованный человек,
должен был представить свидетельство, что никогда ничему не учился, и только
после этого он получил хорошую должность.
Я побеседовал еще с несколькими людьми, в том числе и с чиновником в
форме, который пожаловался мне, чтодо сих пор не получил повышения в чине,
хотя подготовил материал для обвинения в государственной измене пяти
оппозиционеров.
Я .выразил свое сочувствие по поводу столь явной несправедливости.
Затем один богатый торговец долго рассказывал мне о своем прошлом; из
всех его рассказов я запомнил только, что несколько лет тому назад он
содержал в каком-то городке лучшую гостиницу, но пострадал из-за своих
политических убеждений, понеся убытки в несколько сот динаров; правда, через
месяц, когда к власти пришли люди его партии, он сразу же получил хорошие
поставки, на которых заработал большие деньги.
-- В это время, -- сказал он, -- пал кабинет.
-- И вы опять пострадали?
-- Нет, я ушел с политической арены. Вначале я еще поддерживал деньгами
нашу газету, но на голосование не ходил и никак себя в политике не проявлял.
С меня вполне довольно. Другие и этого не делали... Да и устал я от
политики. Зачем человеку маяться всю жизнь! Вот я и решил попросить
господина министра, чтобы на следующих выборах меня избрали народным
депутатом.
-- Но ведь выбирает-то народ?
-- Да как вам сказать?.. Выбирает, конечно, народ, как полагается по
конституции, но обычно избирается тот, кого хочет полиция.
Наговорившись с публикой, я подошел к служителю и сказал:
-- Я хочу повидаться с господином министром. Хмурый служитель посмотрел
на меня с высокомерным презрением и объявил:
-- Жди! Не видишь, что ли, сколько народу дожидается?!
-- Я иностранец, путешественник и не могу ждать, -- сдержанно сказал я,
кланяясь служителю.
Слово "иностранец" произвело магическое действие, и служитель опрометью
бросился в канцелярию министра.
Министр сразу же любезно меня принял и пригласил сесть, после того,
разумеется, как я сказал, кто я и как меня зовут.
Министр--долговязый и худой, со злым и суровым выражением лица --
производил отталкивающее впечатление, хоть и старался быть как можно
любезнее.
-- Как вам понравилось у нас, сударь?--холодно спросил министр с
принужденной улыбкой.
Я отпустил множество комплиментов стране и народу и добавил:
-- Особенно я рад поздравить вашу прекрасную страну с мудрым и умелым
управлением. Просто не знаешь, чем в первую очередь восхищаться!
-- Кхе, могло быть и лучше, но мы стараемся как можем! -- с гордостью
сказал он, довольный моими восторгами.
-- Нет, нет, господин министр, без лести, лучшего и не пожелаешь.
Народ, я вижу, очень доволен и счастлив. За несколько дней было уже столько
праздников и парадов!
-- Это все так, в народном довольстве есть и моя заслуга, ибо мне
удалось внести в конституцию дополнительно ко всем свободам, полностью
гарантированным народу, еще и такой пункт: "Каждый гражданин страны Страдии
должен быть довольным, веселым и с радостью приветствовать многочисленными
делегациями и телеграммами каждое важное событие и каждый правительственный
акт".
-- Очень хорошо, но, господин министр, как это можно выполнить?
-- А что тут затруднительного, если все граждане без исключения должны
подчиняться законам страны! -- ответил министр, преисполненный достоинства и
важности.
-- Отлично, -- заметил я, -- ну, а если случается что-либо
неблагоприятное как для интересов народа, так и для интересов страны? Вот,
например, вчера от господина премьер-министра я узнал, что на севере закрыт
вывоз свиней, а это ведь причинит стране большой вред.
-- Правильно, но так оно и должно было случиться; а посему не
сегодня-завтра из всех краев Страдии соберется множество делегаций
поздравить премьер-министра с мудрой и тактичной политикой по отношению к
соседнему, дружественному нам государству! -- сказал министр с
воодушевлением.
-- Это прекрасно, о таком мудром строе можно только мечтать, и я, как
иностранец, осмелюсь искренно поздравить вас со столь гениальным, созданным
благодаря вашим заслугам законом, который осчастливил страну и ликвидировал
все заботы и горести.
-- На тот случай, если бы народ забыл вдруг исполнить свои обязанности
перед законом, я уже три дня назад предусмотрительно разослал всем
полицейским властям секретный циркуляр, в котором настойчиво рекомендовал
всему народу принести по этому поводу свои поздравления премьер-министру.
-- Ну, а как вы поступите, если через несколько дней вывоз свиней
возобновится? -- вежливо полюбопытствовал я.
-- Очень просто: пошлю другой секретный циркуляр, в котором через
полицию вновь обяжу народ собраться для поздравления в возможно большем
количестве. Это будет тяжеловато лишь вначале, но постепенно народ привыкнет
и будет являться сам.
-- Действительно, вы правы! -- сказал я, потрясенный ответом министра.
-- Все, сударь, можно сделать при желании и взаимопонимании. В кабинете
мы помогаем друг другу обеспечить точное исполнение приказов каждого члена
правительства. Вот, например, министр просвещения прислал мне сегодня свой
циркуляр, с тем чтобы я помог ему через сотрудников вверенного мне
министерства заставить всех строго придерживаться его распоряжения.
-- Какое-нибудь важное дело, смею спросить?!
-- Очень важное. Более того, неотложное, и я уже принял необходимые
меры. Посмотрите, -- сказал он и сунул мне в руки листок бумаги.
Я принялся читать:
"С каждым днем все больше и больше начинает портиться наш народный
язык, а некоторые граждане зашли так далеко, что, забывая статью закона,
которая гласит:
"Никто из граждан не имеет права портить народный язык, изменяя порядок
слов в предложении или употребляя отдельные формы вопреки предусмотренным и
утвержденным правилам, составленным особым "комитетом лингвистов"; к
сожалению, даже слово "гнев" начали без зазрения совести дерзко произносить
как "гнэв". Чтобы пресечь подобные неприятные случаи, могущие иметь крупные
последствия для нашей милой родины, приказываю вам силой власти защитить
слово "гнев", которое так исказили, и строго по закону наказывать всякого,
кто позволит себе в этом или ином слове своевольно изменить грамматическую
форму, не считаясь с ясным распоряжением закона".
-- Да разве за это наказывают? -- крайне удивленный, спросил я.
-- А как же, это ведь очень важно. Виновный в таких делах, если вина
его доказана свидетелями, приговаривается к тюремному заключению сроком от
десяти до пятнадцати дней!
Министр, немного помолчав, продолжал:
-- Над этим следует призадуматься, сударь! Закон, в силу которого мы
можем наказать всякого, кто неправильно употребляет слова и делает
грамматические ошибки, приносит неоценимую пользу и с финансовой и с
политической точки зрения. Подумайте хорошенько и вы сами все поймете.
Я попробовал углубиться в размышления, но ни одна стоящая мысль не
приходила мне в голову. И чем больше я думал, тем меньше понимал смысл
заявления министра и тем слабее отдавал себе отчет в том, над чем я
раздумываю. Пока я безуспешно пытался понять этот удивительный закон в этой
еще более удивительной стране, министр смотрел на меня с довольной улыбкой
-- иностранцы, должно быть, далеко не такие умные и догадливые, как народ
Страдии, способный выдумать нечто такое, что в другой стране произвело бы
впечатление чуда.
-- Итак, вы не можете догадаться?! -- спросил министр, испытующе глядя
на меня исподлобья.
-- Простите, никак не могу.
-- Э, видите ли, это новейший закон, имеющий огромное значение для
страны. Во-первых, так как наказание за такую провинность часто заменяется
денежным штрафом, страна имеет прекрасный доход, употребляемый на покрытие
дефицита в кассах наших политических друзей или на пополнение специального
фонда, из которого черпаются средства для награждения приверженцев
правительственной политики; во-вторых, закон этот, такой наивный на первый
взгляд, помогает правительству во время выборов депутатов, наряду с другими
средствами, получить большинство в Скупщине.
-- Но ведь вы, господин министр, говорите, что конституцией даны народу
все свободы?
-- Да. У народа есть все свободы, но он ими не пользуется! Как вам
сказать, мы, понимаете ли, приняли новые свободолюбивые законы, которые надо
выполнять, но по привычке, да и охотнее, мы пользуемся старыми законами.
-- Зачем же тогда вы принимали новые? -- осмелился я спросить.
-- У нас такой обычай -- иметь как можно больше законов и чаще менять
их. В этом мы опередили весь мир. Только за последние десять лет было
пятнадцать конституций *, из которых каждая по три раза отменялась и вновь
принималась, так что ни мы, ни граждане не могут разобраться и упомнить,
какие законы действуют, а какие отменены... Этим, сударь, я думаю, и
обеспечиваются совершенство порядков и культура страны!--заключил министр.
-- Вы правы, господин министр, иностранцы должны завидовать вам в столь
мудром государственном устройстве.
Вскоре, попрощавшись с господином министром, я вышел на улицу.
На улице меня поразило невообразимое множество людей, группами валящих
со всех сторон к большому зданию. Каждая группа шла со своим знаменем, на
котором было написано соответствующее название округа, а под ним слова:
"Всем жертвуем для Страдии!" или "Страдия нам милее свиней!"
Улица приобрела особо праздничный вид, на домах были вывешены белые
знамена с народным гербом посередине, закрыты все мастерские и* прекращено
всякое движение.
-- Что это? -- с любопытством спросил я господина на улице.
-- Праздник. Разве вы не знали?
-- Нет.
--- Да ведь об этом вот уже три дня пишут в газетах. У нашего великого
государственного деятеля и дипломата, имеющего много больших и славных
заслуг перед родиной и оказывающего решающее влияние на внешнюю и внутреннюю
политику нашей страны, был сильный насморк, который благодаря божьей милости
и усердию врачей вылечен, так что теперь это не будет мешать великому и
мудрому деятелю все свое внимание и заботу отдавать на благо измученного
отечества и вести его к лучшему будущему.
Перед домом государственного деятеля собралось столько мужчин, женщин и
детей, что яблоку негде было упасть. Мужчины сняли шапки; у одного в каждой
группе торчала из кармана уже написанная патриотическая речь.
На балконе ''дома появился убеленный сединами государственный деятель,
и громогласное "живео!" всколыхнуло воздух и разнеслось по всему городу. В
окнах соседних домов зазвенели стекла, и в них высунулось множество голов.
Заборы, крыши--все вокруг было заполнено любознательным народом, даже из
каждого чердачного окна торчало две-три головы.
Возгласы прекратились, наступила мертвая тишина, -и из толпы раздался
трепетный пронзительно-тонкий голос:
-- Мудрый правитель!..
-- Живео! Живео! Живео! -- прервали оратора многочисленные бурные
возгласы; как только патриотическое волнение стихло, оратор продолжал:
-- Жители моего края проливают горячие слезы радости и
коленопреклоненно возносят хвалу всемилостивейшему богу, который спас наш
народ от великой беды и дал тебе, дорогой руководитель, выздоровление, чтобы
ты долго жил на радость стране и счастье народа!
Оратор закончил, и из тысячи глоток вырвалось:
-- Живео!
Мудрый государственный 'деятель поблагодарил оратора за искреннее
поздравление и заверил, что все свои мысли и чувства направит на повышение
культуры и благосостояния дорогой родины.
Разумеется, его речь вновь покрыло многократное "живео!".
Вслед за этим один за другим выступили с десяток ораторов из разных
краев страны, и на каждую речь маститый государственный деятель отвечал
патриотическим и содержательным выступлением. Речи смешивались с
восторженным, громогласным "живео!".

Церемония длилась очень долго, а когда наступил конец, заиграла музыка,
и по всем улицам стал прогуливаться народ, что придало празднику еще больше
торжественности.
Вечером засверкала иллюминация, и при зажженных факелах, которые несли
патриотически настроенные массы народа, на улицах счастливого города вновь
загремела музыка; высоко в воздухе разрывались ракеты, выписывая имя
великого государственного деятеля, казавшееся сплетенным из звездочек.
А когда наступила глубокая тихая ночь, патриоты прекрасной страны
Страдай, утомленные выполнением возвышенных гражданских обязанностей, сладко
заснули, видя.во сне счастливое и великое будущее милой их сердцу родины.
Разбитый удивительными впечатлениями, я не мог заснуть целую ночь и
только на рассвете, одетый, задремал, склонившись на стол головой; и вдруг я
услышал страшный, злобно хохочущий демониче-ский голос: "Это твоя родина!..
Ха, ха, ха!.."
Я вскочил, дрожа от страшного предчувствия, а в ушах раздавалось это
пакостное: "Ха, ха, ха!"
На следующий день о празднике писали все газеты страны, и особенно
правительственная; в ней были также помещены телеграммы за многочисленными
подписями из всех краев Страдии, в которых подписавшиеся сожалели о том, что
не могли лично выразить свою радость по случаю благополучного выздоровления
великого государственного деятеля.
Был прославлен и врач, вылечивший государственного деятеля. Во всех
газетах можно было прочесть, что сознательные граждане из такого-то и
такого-то местечки, уезда или округа, ценя заслуги врача Мирона, так ею
звали, приобретают для него такой-то дорогой подарок.
В одной газете писали: ,
"Мы узнали, что город Крадия по примеру других городов готовит ценный
подарок врачу Мирону. Это будег небольшой серебряный канделябр в виде статуи
Эскулапа, держащего в руках серебряную же чашу, вокруг которой сплетаются
две позолоченные змеи, с бриллиантами вместо глаз и со свечами во рту. На
груди у Эскулапа будет золотыми буквами написано: "Граждане города Крадии
врачу Мирону в знак вечной благодарности за заслуги перед родиной!"
Газеты были переполнены подобными новостями. По всей стране готовились
для врача дорогие подарки, а в телеграммах выражалась благодарность этому
счастливцу. Один город был так воодушевлен, что начал даже строить
величественный дворец, в стену которого будет вделана большая мраморная
плита, а на плите запечатлена народная благодарность.
И, само собой разумеется, сразу же была создана и размножена картина,
на которой был изображен великий государственный деятель, с благодарностью
пожимающий руку врачу. Под ней текст: "-- Благодарю тебя, преданный Мирон,
ты спас меня от болезни, мешавшей мне отдать всего себя на благо дорогой
родины!
-- Я только выполнил свои святой долг перед отчизной!"
• Над их головами порхает голубь, держащий в клюве ленточку с
надписью: "Милостивый творец отводит от любимой им Страдии всякое зло".
Повыше голубя -- крупный заголовок: "В память о дне выздоровления
великого государственного деятеля Симона". (Так, кажется, его звали, если
мне не изменяет память.)
По всем улицам и гостиницам детвора разносила эти картины, крича во
весь голос:
Новая картина! Государственный деятель Симон и врач Мирон!..


Прочитав несколько газет (почти в каждой из них была обширная биография
знаменитого врача-патриота), я решил пойти к министру сельского хозяйства.
Господин министр -- пожилой, маленький, тщедушный, седеющий человечек в
очках -- встретил меня любезнее, чем я мог ожидать. Он предложил мне сесть
поближе к его столу, а сам занял свое обычное место за столом, заваленным
старинными книгами с пожелтевшими страницами и потрепанными обложками, и
сказал:
-- Спешу похвастаться. Вы и представить себе не можете, как я доволен.
Вообразите только, что я открыл!

-- Видимо, какой-нибудь способ усовершенствования сельского хозяйства?
-- Э, нет! Какое там хозяйство! Хозяйство усовершенствовано хорошими
законами *. Об этом и думать больше нечего.
Я умолк, не зная, что сказать, когда он с добродушной, блаженной
улыбкой спросил меня, показывая на старую книжищу:
-- Как вы думаете, что это за произведение?
Я притворился будто что-то припоминаю, а он вновь блаженно заулыбался.
-- "Илиада" Гомера!.. Но очень, очень... редкое издание!.. --
проговорил он, смакуя каждое слово и с любопытством следя за тем, насколько
это поразит меня.
И я действительно был поражен, хоть и совсем по другой причине; однако
я сделал вид, что меня удивила именно эта редкостная вещь.
-- Замечательно!
-- Ну, а если я еще добавлю, что это уникальное издание!
-- Да, это великолепно! -- восторженно воскликнул я и принялся
рассматривать книгу, воем своим видом показывая, что глубоко тронут и