Доманович Р. Страдия

называются свободными.
Избранные таким образом народные депутаты для решения и обсуждения
государственных вопросов собираются в столице Страдии. Правительство --
разумеется, патриотическое правительство -- позаботилось, чтобы эти решения
были умными и современными. Оно и тут взяло на себя все обязанности.
Собравшись, депутаты, прежде чем приступить к работе, должны несколько дней
провести в подготовительной школе, которая называется "клуб". Здесь они
готовятся и упражняются, чтобы лучше сыграть свою роль *.

Все это напоминает репетицию в театре.
Правительство пишет текст, который депутаты должны разыграть в Народной
скупщине. Подобно режиссеру председатель клуба обязан изучить все и для
каждого заседания Скупщины распределить между депутатами роли -- разумеется,
в соответствии с их способностями. Одним доверяется произносить длинные
речи, другим -- покороче, новичкам -- совсем куценькие, а некоторым
разрешается сказать только "за" или "против". (Однако последнее слово
произносится очень редко, лишь в целях поддержания видимости нормального
порядка, когда подсчитываются голоса; в действительности же все вопросы
решались задолго до того, как начиналось заседание Скупщины.) Кто не мог
быть использован и для этого, наделялся немой ролью, которая состояла в
голосовании путем вставания.
После столь продуманного распределения ролей депутаты расходились по
домам и начинали готовиться к заседанию. Я был крайне удивлен, впервые
увидев депутатов, разучивающих свои роли.
Встал я однажды рано утром и пошел прогуляться в парк. Там было полно
учащихся -- и школьников, и студентов. Одни, прохаживаясь взад и вперед,
вслух читали задания -- кто историю, кто химию, кто закон божий. Другие же,
разбившись на пары, проверяли знания друг друга.
Среди детворы я заметил и пожилых людей. Заучивая что-то по бумажкам,
они также бродили по парку или сидели на скамьях. Я подсел к старику в
национальном одеянии и прислушался: он монотонно повторял одно и то же:
"Господа депутаты, в связи с обсуждением этого важного проекта закона,
после прекрасной речи уважаемого господина Т. М., выявившего значение и все
хороший стороны предложенного закона, и я считаю необходимым сказать
несколько слов, дабы тем самым немного дополнить мнение уважаемого
предыдущего оратора".
Прочтя это предложение свыше десяти раз, старик отложил, наконец,
бумажку в сторону, поднял голову и, зажмурившись, начал повторять наизусть:
-- Господа депутаты, после уважаемого господина, в котором...-- Па этом
он остановился и долго молчал, наморщив лоб, пытаясь вспомнить. Затем опять
прочел вслух по бумажке ту же фразу и снова попытался произнести ее на
память, но опять сбился. Эта процедура повторялась несколько раз, и с каждым
разом все хуже. Судорожно вздохнув, старик со злостью отшвырнул бумагу и
печально поник головой.
На противоположной скамейке сидел школьник и вслух повторял урок по
ботанике, держа в руках закрытую книгу.
-- Эта полезная травка растет в болотистых местах. Народ употребляет ее
корень как лекарство...
Старик поднял голову. Когда мальчик выучил урок, старик спросил:
-- Выучил?
-- Выучил.
-- Желаю тебе успеха, сынок! Учись, пока у тебя хорошая память, а
доживешь до моих лет, ничего не получится!
Я никак не мог понять, почему эти почтенные люди оказались среди детей
и на кой черт, дожив до седых волос, они что-то учат. Что это еще за школа в
Страдии?
Любопытствуя узнать, что за чудеса тут творятся я в конце концов
обратился к старику и из разговора с ним выяснил, что он народный депутат и
ему поручили в клубе выучить речь, первую фразу которой он только что
повторял.
После разучивания ролей происходит проверка, а затем и репетиция.
Депутаты, придя в клуб, занимают свои места. Председатель клуба и два
его помощника восседают за особым столом. Рядом стол членов правительства, а
немного подальше -- секретаря клуба. Вначале секретарь устраивает общую
перекличку, и лишь после этого приступают к серьезной работе.
-- Встаньте все, кто играет роли оппозиционеров *, -- приказывает
председатель. Подымается несколько человек. Секретарь насчитывает семь.
-- А где восьмой? -- спрашивает председатель.
Ответа нет.
Депутаты начинают оглядываться по сторонам, словно говоря: "Это не я,
кто восьмой--не знаю!"
Оглядываются и те семеро, разыскивая глазами своего восьмого товарища.
И вдруг одного из них осеняет:
-- Да вот он, вот кто получил роль оппозиционера.
-- Нет, не я, что ты выдумываешь?! -- потупившись, злобно отвечает тот.
-- Так кто же? -- спрашивает председатель. .-- Не знаю.
-- Все ли здесь? -- обращается председатель к секретарю.
-- Все.
-- Черт возьми, так ведь должен же кто-нибудь быть! Ответа нет. Все
вновь начинают оглядываться, даже и тот, на кого показали.
-- Признавайтесь, кто восьмой! Никто не признается.
-- А ты почему не встаешь? -- говорит председатель тому, что на
подозрении.
-- Он, он! -- кричат остальные и вздыхают с облегчением, как люди,
сбросившие со своих плеч тяжелый груз.
-- Я не могу исполнять роль оппозиционера, -- с отчаянием простонал
грешник.
-- Как не можешь? -- удивился председатель.
-- Пусть другой будет оппозиционером.
-- Да ведь это все равно кто.
-- Мне хочется с правительством.
-- Ты и так с правительством, но для проформы должен же кто-то
представлять оппозицию.
-- Я не буду представлять оппозицию, я. с правительством.
Председателю с большим трудом удалось уговорить его, и то после того,
как один из министров обещал ему выгодные поставки, на которых можно было
хорошо заработать.
-- Ну, слава богу, -- воскликнул вспотевший, измученный председатель,
-- теперь все восемь!
Но пока председатель и правительство уламывали восьмого оппозиционера,
сели остальные семь.
-- Теперь пусть встанут все оппозиционеры!--сказал довольный
председатель и вытер со лба пот. Стоял только один восьмой.
-- Что это значит, где остальные? -- в бешенстве заорал председатель.
-- Мы за правительство! -- забормотала семерка.
-- Эх, оскудела оппозиция!-- в отчаянии воскликнул министр полиции.
Наступила тишина, гнетущая, мучительная тишина.
-- Так вы за правительство? -- сердито начал министр полиции. -- Да
если бы вы не были за правительство, я бы вас и не выбирал! Вы что же,
хотите, чтоб мы, министры, играли 'роль оппозиции? На следующих выборах вы у
меня не пройдете. В семи округах я предоставлю возможность выбирать народу,
вот тогда у нас будут настоящие оппозиционеры!
Наконец, после долгих убеждений и после того, как каждому было что-то
обещано, семерка согласилась взять на себя такую неприятную роль. Всем --
кому высокий пост, кому большие барыши -- посулили награду за столь крупные
услуги правительству, которому так хотелось, чтобы Скупщина хоть немного
походила на настоящий парламент.
Когда самое главное препятствие было благополучно устранено,
председатель начал проверять оппозиционеров.
-- Какова твоя роль? -- спрашивает он первого.
-- Я должен потребовать у правительства разъяснения, почему
разбазаривается государственная казна.
--' Что ответит тебе правительство?
-- Правительство ответит, что делает это из-за нехватки средств.
-- Что скажешь на это ты?
-- Я отвечу, что объяснением правительства вполне удовлетворен и
попрошу с десяток депутатов поддержать меня.
-- Садись! -- говорит председатель, довольный ответом.
-- В чем заключается твоя роль? -- обращается он к другому.
-- Я сделаю запрос, почему некоторые чиновники без всяких на то
оснований занимают крупные посты и получают по нескольку высоких окладов и
дотаций, тогда как другие, более способные и опытные чиновники, остаются на
маленьких должностях и не продвигаются в течение стольких лет.
-- Хорошо, что должно ответить тебе правительство?
-- Министры разъяснят, что вне очереди продвигают только своих
ближайших родственников, а затем людей, за которых ходатайствовали их
достойные друзья, н больше никого.
-- Что ты скажешь?
-- Я отвечу, что полностью удовлетворен разъяснениями правительства.
Председатель вызывает третьего.
-- Я резко выступлю против заключения правительством займов на
невыгодных условиях в то время, как финансовое положение страны и без того
тяжелое.
-- Что скажет правительство?
-- Правительство ответит, что ему нужны деньги
-- А ты?


-- Я скажу, что такие существенные доводы для меня убедительны и я
удовлетворен ответом правительства.
-- Что у тебя? -- спрашивает четвертого.
-- Запросить военного министра, почему голодает армия.
-- Что он ответит?
-- Ей нечего есть!
-- А ты?
-- Вполне удовлетворен.
-- Садись.
Так он проверил остальных оппозиционеров и только после этого перешел к
большинству Скупщины.
Тех, кто выучил свою роль, похвалил, а невыучившим запретил приходить
на заседание Скупщины.
Принимая во внимание тяжелое положение в стране. народные представители
с первых же заседаний приступили к решению самых неотложных дел.
Правительство настолько правильно поняло свои обязанности, что, не теряя ни
минуты на мелкие вопросы, прежде всего вынесло на обсуждение закон об
укреплении морского флота.
Услышав это, я спросил одного из депутатов:
-- У вас много военных кораблей?
-- Нет.
-- Сколько же -все-таки?
-- Сейчас нет ни одного!
Я был просто поражен. Заметив это, он удивился в свою очередь:
-- Что вас удивляет?


-- Я слышу, что вы обсуждаете закон о...

-- Да, -- перебил он меня, -- обсуждаем закон об укреплении флота, и
это необходимо, так как до сих пор такого закона у нас не было.
-- А Страдия выходит к морю?
-- Пока нет.
-- Так зачем же вам этот закон? Депутат рассмеялся. '"
-- Некогда наша страна, сударь, граничила с двумя морями, и народ
мечтает восстановить ее былое могущество. Как видите, мы этого и добиваемся.
-- О, тогда другое дело, -- сказал я, как бы извиняясь. -- Теперь я
понял и могу с уверенностью заявить, что под таким мудрым и патриотическим
руководством Страдия станет воистину великой и могущественной державой, если
вы и впредь будете печься о ней столь же искренно и энергично.
На следующий день я услышал, что кабинет пал. Всюду -- на улицах, в
кафанах и частных домах -- раздавались веселые песни. Со всех концов Страдии
начали прибывать делегации для приветствия нового правительства.
Многочисленные газеты были переполнены депешами и заявлениями преданных
граждан. Все эти заявления и поздравления, как две капли воды похожие одно
на другое, различались лишь обращениями и подписями. Вот одно:

"Председателю совета министров, господину...
Господин председатель!
Ваш патриотизм и великие дела на благо нашей дорогой родины широко
известны всей Страдии. Народ нашего округа предается веселью, радуясь вашему
приходу к кормилу правления, ибо все мы твердо убеждены, что только вы с
вашими сподвижниками в состоянии вывести страну из тяжелого положения, из
беды, в которую ввергли ее вредной, антипатриотической политикой ваши
предшественники.
Со слезами радости на глазах мы провозглашаем: да здравствует новое
правительство!
От имени пятисот человек
(Подпись торговца)".

Заявления были примерно такого рода:

"Я был приверженцем старого режима, но сегодня, после прихода к власти
нового кабинета, полностью убедившись в том, что бывшее правительство
действовало во вред государству и что только новое правительство в состоянии
повести страну лучшим путем и осуществить великие народные идеалы, заявляю,
что отныне всеми силами буду помогать новому правительству и всюду, в любом
месте буду осуждать провалившийся режим, вызывающий возмущение у всех
порядочных людей.
(Подпись)"

Во многих газетах, за день до этого восторгавшихся каждым шагом бывшего
правительства, я читал статьи, резко его порицающие и восхваляющие новое
правительство.
Просмотрев комплект газет с начала года, я убедился, что то же
повторялось при всякой новой смене кабинета. Каждое новое правительство в
той же самой форме приветствовалось как единственно правильное, а бывшее
обзывалось предательским, плохим, вредным, страшным, гнусным.
Да и заявления и приветствия новому кабинету были от одних и тех же
лиц, так же как одни и те же лица входили в состав делегаций.
Чиновники особенно торопятся с выражением преданности новому
правительству, в противном случае они поставили бы себя в опасное положение
и рисковали бы потерять место. Таких находится мало, и в обществе сложилось
о них весьма нелестное мнение, ибо они нарушают хороший и твердо
установившийся в Страдии порядок.
Я говорил с одним достойным уважения чиновником о его приятеле, который
не пожелал поздравить новое правительство с приходом к власти и из-за этого
был уволен с работы.
-- Он производит впечатление умного человека, -- заметил я.
-- Сумасшедший!--ответил тот холодно.
-- Я бы не сказал!
-- Оставьте, пожалуйста, это -- фанатик. Он, видите ли, предпочитает
голодать с семьей, вместо того чтобы, как все добропорядочные люди, делать
свое дело.
Все, к кому бы я ни обратился с расспросами о таких людях, отзывались
точно так же, и более того, общество смотрело на них с сожалением, даже с
презрением.
Поскольку у нового правительства были свои срочные дела, а приступить к
выполнению их оно могло только после того, как народ через своих депутатов
выразит ему полное доверие, в то же время осудив дела бывшего правительства
и Скупщины, то старые депутаты оставались на своих местах.
Это меня очень удивило, и я, разыскав одного из депутатов, повел с ним
такой разговор:
-- Кабинет несомненно падет, ведь Скупщина-то осталась старая?
-- Нет.
-- Но как же правительство получит полное доверие Скупщины?
-- Проголосуем!
-- Тогда вы должны будете осудить деятельность бывшего правительства, а
значит и свою собственную!
-- Какую нашу деятельность?
-- Вашу работу с бывшим правительством!
-- Мы и осудим бывшее правительство!
-- Хорошо, но как же сделаете это вы, депутаты, только вчера помогавшие
старому правительству?
-- Это не меняет положения.
-- Не понимаю!
-- Все очень просто и ясно! -- сказал он равнодушно.
-- Странно!
-- Ничего странного. Ведь кто-то должен это сделать:
мы ли, другие ли депутаты. Правительству важна формальность. Видимо,
это заведено у нас по примеру других стран, а на самом деле Скупщина и
депутаты делают только то, что хочет правительство.
-- Зачем же тогда Скупщина?
-- Так я же сказал вам: ради формальности, чтобы и у нас, как в других
странах, власть выглядела парламентарной.
-- Вот теперь я понял! -- сказал я, совсем растерявшись от такого
ответа.
И депутаты действительно доказали, что умеют ценить свою родину,
жертвовать для нее и гордостью и честью.
-- Наши предки жизнью жертвовали за отчизну, а мы еще раздумываем,
отдать ли за нее всего лишь честь! -- воскликнул один из депутатов.
-- Правильно! -- отозвались со всех сторон.
Дела в Скупщине вершились быстро. Проголосовали доверие новому
правительству и осудили деятельность старого, после чего предложили
Народному собранию внести изменения в некоторые законы.
Предложение было принято единогласно, изменения в законы внесены, так
как без этих изменений и дополнений они мешали кой-каким министерским
родственникам и приятелям занять более солидные посты на государственной
службе.
Заранее были одобрены все расходы, которые правительство совершит сверх
бюджета, после чего Скупщина была распущена, депутаты, уставшие от
государственных дел, разъехались по домам отдыхать, а члены правительства,
благополучно преодолев все препоны, довольные всеобщим народным доверием,
организовали дружескую вечеринку, чтобы с полным правом отдохнуть за
стаканом вина от тяжких забот по наведению порядка в стране.


Несчастные новые правители сразу же должны были задуматься над тем, что
положение министра в Страдии не вечно. Несколько дней, надо сказать, они
держались гордо, прямо таки героически: пока в кассе оставались деньги, 'они
по целым дням с бодрыми и радостными лицами принимали делегации и
произносили трогательные речи о счастливом будущем их дорогой, измученной
Страдии, а по ночам устраивали роскошные пиршества, пили, пели и
провозглашали патриотические здравицы.
Когда же государственная казна опустела, господа министры принялись
всерьез обсуждать, что можно предпринять в таком отчаянном положении.
Чиновникам легко -- они уже привыкли сидеть без жалованья по нескольку
месяцев; пенсионеры -- люди старые, пожили достаточно; солдатам на роду
написано геройски переносить муки и страдания, а посему нет ничего плохого в
том, если они и поголодают героически; поставщикам, предпринимателям и
прочим добрым гражданам счастливой Страдии очень просто объявить, что оплата
их счетов не вошла в государственный бюджет этого года. Но вот как быть с
министрами? За то, чтобы о них хорошо говорили и писали, надо платить.
Нелегко и с другими важными делами, есть дела поважнее и самой Страдии.
Подумали... и пришли к мысли о необходимости поднять хозяйство, а ради
этого решили обременить страну еще одним крупным долгом, но так как для
заключения займа нужна порядочная сумма -- на заседания Скупщины, на
путешествия министров за границу, то решили для этой цели собрать все
депозиты государственных касс, где хранятся деньги частных лиц, и таким
образом помочь родине, попавшей в беду.
В стране наступила невообразимая сумятица: одни газеты пишут о
правительственном кризисе, другие о благополучном завершении
правительственных переговоров о займе, третьи и о том и о другом, а
правительственные газеты утверждают, что благосостояние страны сейчас на
такой высоте, какой не достигало никогда ранее.
Все больше толковали об этом спасительном займе, и газеты все шире
освещали этот вопрос.
Интерес к нему возрос настолько, что прекратилась почти всякая работа.
И поставщики-торговцы, и пенсионеры, и священники -- все в лихорадочном,
напряженном ожидании. Всюду, в любом уголке страны только и говорили,
спрашивали, гадали что о займе. Министры направлялись то в одно, то в другое
иностранное государство; ездили по одному, по два, а то и по три человека
сразу.
Скупщина в сборе, и там обсуждается, взвешивается и, наконец,
одобряется решение любой ценой получить заем, после чего депутаты
разъезжаются по домам. Отчаянное любопытство в обществе разгорается все
сильнее и сильнее.
Встретятся двое на улице и вместо того, чтобы поздороваться, сразу:
-- Что слышно о займе?
-- Не знаю!
-- Ведутся переговоры?
-- Наверное!
Министры отбывали в иностранные государства и прибывали назад.
-- Министр вернулся -- не слышали?
-- Как будто.
-- А что сделано?
-- Все в порядке, должно быть.
Наконец-то правительственные газеты (правительство всегда имело по
нескольку газет, точнее, каждый министр -- свою газету, а то и две)
сообщили, что правительство закончило переговоры с одной иностранной группой
и результаты весьма благоприятны.
"С уверенностью можем заявить, что не сегодня-завтра заем будет
подписан и деньги ввезены в страну".
Народ немного успокоился, но правительственные газеты сообщили, что на
днях в Страдию приедет уполномоченный этой банкирской группы, г. Хорий, и
подпишет договор.
Начались устные и письменные препирательства. Расспросы, нетерпеливое
ожидание, истерическое любопытство и прочная вера в иностранца, который
должен был спасти страну,--страсти достигли апогея.
Ни о ком другом не говорили и не думали, как о Хо-рии. Пронесся слух,
что он приехал и остановился в гостинице, и любопытная обезумевшая толпа --
мужчины и женщины, старики и молодые -- ринулась туда, давя упавших.
Появится на улице иностранец-путешественник, и сейчас же один говорит
другому:
-- Гляди-ка, иностранец!--И оба значительно смотрят друг на друга, всем
своим видом спрашивая: "А не Хорий ли это?"
-- Пожалуй, он?
-- И я так думаю.
Оглядят еще раз иностранца с ног до головы и твердо решат, что это
именно он. И понесут по городу весть:
"Видели Хория!" Весть эта так быстро проникает во все слои общества,
что через час-другой весь город с уверенностью повторяет, что он здесь, его
видели своими глазами и с ним лично разговаривали. Забегает полиция,
забеспокоятся министры, заспешат увидеться с ним и оказать ему почет.
А его нет.
Наутро газеты сообщают, что вчерашнее известие о приезде Хория ложное.
До чего дошло дело, можно судить по такому событию.
Однажды зашел я на пристань, как раз когда причаливал иностранный
пароход. Пароход пристал, и начали выходить пассажиры. Я беседовал с одним
своим знакомым, как вдруг хлынувшая к пароходу толпа чуть не сбила меня с
ног.
-- Что случилось?
-- Кто это? -- спрашивают со всех сторон.
-- Он!
-- Хорий?
-- Да, приехал!
-- Где же он?!
Толпа зашумела, началась давка, толкотня, драка, каждый старался
приподняться на носки, протиснуться вперед и что-нибудь увидеть.
--И я в самом деле увидел иностранца, умолявшего отпустить его, потому
что он спешил по срочным делам;
Он едва мог говорить, прямо стонал, сдавленный плотным кольцом
любопытной толпы.
Полицейские сразу смекнули, в чем их главная обязанность, и бросились
оповещать о его приезде премьер-министра, всех членов правительства,
председателя городской управы, главу церкви и остальных сановников страны.
Прошло немного времени, и в толпе раздались голоса:
-- Министры, министры!
И правда, появились министры и высшие сановники Страдии -- в парадном
одеянии, при всех своих регалиях (в обычное время они носят не все ордена, а
лишь по нескольку). Толпа расступилась, и иностранец оказался в центре,
перед лицом встречающих.
На почтительном расстоянии министры остановились, сняли шляпы и
поклонились до земли. То же повторила за ними толпа. Иностранец выглядел
смущенным, испуганным и в то же время удивленным, но с места не двигался, а
стоял неподвижно, как статуя.
Премьер-министр шагнул вперед и начал:

-- Дорогой чужеземец, твое прибытие в нашу страну будет золотыми
буквами вписано в историю, ибо оно составит эпоху в жизни нашего государства
и принесет счастливое будущее нашей любимой Страдии. От имени правительства,
от имени всего народа приветствую тебя как нашего спасителя и восклицаю:
"Живео!"
-- Живео! Живео! -- разорвал воздух крик тысячи глоток.
Глава церкви запел псалом, и в храмах столицы Страдии зазвонили
колокола.

По окончании официальной части министры с любезными улыбками на лицах
направились к иностранцу и по очереди с ним поздоровались, остальные же,
отступив назад, стояли с непокрытыми, склоненными головами. Премьер-министр
заключил в объятия чемодан, а министр финансов -- трость знаменитого
человека. Эти вещи они несли как святыню. Чемодан, разумеется, и был
святыней, так как в нем, видимо, находился решающий судьбу страны договор:
да, в этом чемодане было заключено не больше не меньше как будущее,
счастливое будущее целого государства. И премьер-министр, сознавая', что
держит в своих руках будущее Страдии, выглядел торжественно и гордо, словно
преображенный.
Глава церкви, человек, наделенный богом великой душой и умом, тотчас
оценив все значение этого чемодана, присоединился со своими священниками к
премьер-министру и затянул священное песнопение.
Процессия двинулась. Он ,с министром финансов впереди, а чемодан в
объятиях премьер-министра, окруженный священниками и людьми с обнаженными
головами, за ними. Идут они плавно, торжественно, нога в ногу, и поют
божественные песни, а кругом звонят колокола и пушки палят. Медленно пройдя
по главной улице, они направились к дому премьер-министра. Дома и кафаны,
храмы и канцелярии -- все опустело; все живое высыпало на улицу, чтобы
принять участие в этой знаменательной встрече великого иностранца. Даже
больные не остались в стороне: их на носилках вынесли из жилищ и больниц,
чтобы дать возможность и им посмотреть на редкое торжество. У них боль
словно рукой сняло -- легче им стало при мысли о счастье дорогой родины.
Вынесли и грудных младенцев, и они не плачут, а таращат глазенки на великого
иностранца, будто чувствуя, что это счастье для них готовится.
Когда подошли к дому премьер-министра, уже спустился вечер. Иностранца
скорее внесли, чем ввели в дом, за ним вошли все министры и сановники, а
толпа все не расходилась, продолжая с любопытством глазеть в окна или просто
стоять, уставившись на дом.
На следующий день с поздравлениями к великому иностранцу начали
стекаться делегации народа, а еще на заре к дому премьер-министра медленно
подъехала тяжело нагруженная разными орденами карета.
Само собой разумеется, иностранец тут же был избран почетным
председателем министерств, почетным председателем городской управы,
президентом Академии наук и председателем всевозможных благотворительных
обществ и товариществ Страдии, а было их множество, имелось даже Общество