Страница:
– У меня ничего не получилось, родители растоптали мой талант, но у тебя есть все возможности, помогу чем смогу.
Жанночка изо всех сил старалась стать великой лицедейкой, но получалось у нее плохо, господь не отсыпал девушке таланта полной мерой. Одни из ее однокурсников, несмотря на строжайший запрет ректората, начали сниматься в сериалах, другие уже пристроились в театральные коллективы, Жанна оказалась никому не нужна. Она бы давно сложила лапки, но мама упорно вселяла в дочь надежду, отнесла ее фотографии в актерскую базу на «Мосфильм» и ухитрилась сделать так, что Жанну после получения диплома взяли в театр «Лео», в коллектив, где безраздельно правил Валерий Арнольский. Но это было последним мамочкиным благодеянием, она скончалась относительно молодой, попав под машину. Перебегала дорогу на красный сигнал светофора и была сбита водителем, который ухитрился скрыться с места происшествия.
Жанна осталась одна, но в депрессию не впала, ее ничто не лишало хорошего расположения духа. В театре Жанночку считали балластом, но не выгоняли. Известные актрисы неохотно соглашаются на крохотные «проходные» роли, но во многих пьесах есть действующие лица, не произносящие ни слова, Жанна была одной из «безмолвных», в балете такие называются «восемнадцатый лебедь в девятом ряду за озером».
Другая бы на ее месте давным-давно отчаялась, но Жанна радостно выходила каждый раз на сцену. Она подавала баронессе стакан воды, приносила шляпку маркизе, ставила на этажерку графин. Впрочем, была и роль со словами, в одной современной пьесе Жанночка с воплем: «Он приехал!» – пробегала по сцене в конце первого акта.
Понимаете теперь, отчего у Жанны подкосились ноги, когда она услышала про сериал? В наше время, если засветишься в многосерийной «фильме», считай, карьера состоялась.
Помреж, в чьи обязанности входило приглашать актеров на пробы, словно не подозревая о буре чувств, которую вызвал у Жанны, вещал бесполым голосом:
– Вас планируют на роль Насти, это одна из центральных фигур фильма, сто двадцать серий, показ на Первом канале. Вы свободны сейчас? Других обязательств нет?
– Сейчас посмотрю в ежедневнике, – дрожащим голосом сказала Жанна, потом помолчала пару секунд и принялась лихо врать:
– Очень удачно получается, только что завершился один проект, я пока не занята.
– Отлично! Завтра приезжайте на «Мосфильм», только не опаздывайте, – рявкнули из трубки и отсоединились.
Всю ночь Жанна не могла сомкнуть глаз, она провертелась в кровати, постанывая от счастья. Сто двадцать серий! Наверное, мамочка пробилась к самому господу и вымолила роль для любимой дочки. К утру веки Жанны стали слипаться, и тут затрезвонил телефон.
Девушка вздрогнула и глянула на часы: четыре утра.
Страшно разозлившись на идиота, решившегося побеспокоить ее в такое время, актриса схватила трубку.
– Да!
– Жанна? – прошелестело в ухе.
– Именно так.
– Кулакова?
– Что надо? – рявкнула она. – Офигели совсем?
– Послушай, – шуршало из трубки. – Ты во сколько собралась выезжать из дома?
– В девять утра, – машинально ответила Жанна.
– На машине «Жигули» цвета баклажан, номерной знак…
– Да кто вы такая? – окончательно обозлилась девушка.
– Ни в коем случае не ходи на пробы, оставайся дома, на улице тебя ждет смерть.
Жанна хмыкнула. Понятно, конкурентки зашевелились. Тот, кто считает, что люди экрана и сцены дружат между собой и, думая только о творчестве, лишены чувства зависти, глубоко заблуждается. Профессия актера очень зависимая: нравишься режиссеру – снимаешься. Не пришлась по душе – вали вон. Самое страшное для артиста – оказаться в простое. Сидишь дома в кресле, смотришь в тоске на экран телевизора, а телефон молчит. Весь мир забыл про тебя, зритель первый. Не мелькает лицо перед народом, и все, с глаз долой, из сердца вон – не сегодня придуманная поговорка. А в телевизоре крутят фильмы, в них играют другие, раздают потом интервью, получают гонорары, премии. И что остается делать? Только врать на ехидно сочувственные вопросы заклятых подруг.
– Ну почему ты не снимаешься? Отдохнуть надумала?
– Мне неохота тратить себя на всякую чушь, отказываюсь от ролей, жду настоящего, хорошего сценария.
Ох, не верьте этой фразе. Тот, кто, пренебрежительно сморщив нос, произносит нечто подобное, просто не интересует режиссеров, находясь в простое, актер схватится за любое предложение, только чтобы не умирать дома от осознания собственной непригодности. Но главных героев мало, а претендентов на их роли много, и частенько творческие люди идут на любые уловки, дабы вышибить из седла конкурента. Жанне небось сейчас звонит одна из приглашенных на кастинг актрис, наверное, надумала запугать Кулакову.
Если Жанна не придет на «Мосфильм», роль достанется другой.
– Пошла на… – вполне миролюбиво сказала актриса.
– Значит, поедешь?
– Естественно.
– Ох, не надо, там тебя смерть ждет!
– Послушай, – вздохнула Жанна, – можешь не стараться, меня не запугать, не надейся на роль, она моя.
– Что ты, – захрипел голос, – как ты могла такое подумать, я Нелли, экстрасенс и маг. Сейчас увидела в магическом шаре страшную картину автокатастрофы и решила тебя предупредить, поверь, завтрашний день лучше провести дома, иначе беда случится.
Как все актеры, Жанна слегка суеверна, она вздрогнула, но решила не сдаваться.
– Что ж, спасибо за предупреждение, сколько я вам должна?
– Я действую абсолютно бескорыстно, за предвидение нельзя деньги брать, иначе дар пропадет!
– И откуда у вас мой телефон? – усмехнулась актриса.
– Тоже в шаре увидела, – не растерялась экстрасенша.
Жанна расхохоталась.
– Ты мне не веришь? – залепетал голос. – Я и машину рассмотрела цвета баклажан, номерной знак три семь…
– Хватит!
– Погоди, умоляю, дослушай!
– Что еще?
– Ты погибнешь!
– Ага.
– Молодой!
– Понятненько!
– Исчезнет нереализованная великая актриса.
– Ладно, спокойной ночи.
– Я помогу тебе совершенно бескорыстно, ничего мне не надо: ни денег, ни услуг, только запомни мои слова.
– Валяй говори, – разрешила Жанна, зевая.
– Тебя спасет красный заяц!
– Кто? – развеселилась актриса.
– Красный заяц!
– Прикольно!
– Будь особенно осторожна на перекрестке около супермаркета «Мечта гурмана». Прежде чем ехать, посмотри по сторонам. Увидишь красного зайца, ни в коем случае не двигайся, стой на месте. А еще лучше, бросай машину и уходи, заяц – знак, предупреждение…
Тетка продолжала вещать дальше, но Жанне надоела дурацкая история, она швырнула трубку, не забыв отключить ее от сети, и попыталась заснуть. Куда там, Морфей.
Злая на весь свет, Жанна сначала пошла пить кофе, потом, пошатавшись по квартире, снова легла в постель, подумав: «Полежу полчасика, затем стану собираться», и тут, как назло, девушка погрузилась в глубокий сон.
Очнулась Жанночка в восемь пятнадцать и в ужасе заметалась по комнате. Нужно признать, мерзкая конкурентка почти добилась своей цели, Жанна выглядит просто отвратительно: зеленый цвет лица, под глазами синяки, волосы уже не успеть помыть и причесать как следует.
В состоянии, близком к бешенству, Жанна влезла в автомобиль, нажала на газ, доехала до супермаркета, затормозила на перекрестке, машинально посмотрела в сторону и обомлела: на автобусной остановке ярко алел плюшевый заяц невероятных размеров.
Глава 3
Глава 4
Жанночка изо всех сил старалась стать великой лицедейкой, но получалось у нее плохо, господь не отсыпал девушке таланта полной мерой. Одни из ее однокурсников, несмотря на строжайший запрет ректората, начали сниматься в сериалах, другие уже пристроились в театральные коллективы, Жанна оказалась никому не нужна. Она бы давно сложила лапки, но мама упорно вселяла в дочь надежду, отнесла ее фотографии в актерскую базу на «Мосфильм» и ухитрилась сделать так, что Жанну после получения диплома взяли в театр «Лео», в коллектив, где безраздельно правил Валерий Арнольский. Но это было последним мамочкиным благодеянием, она скончалась относительно молодой, попав под машину. Перебегала дорогу на красный сигнал светофора и была сбита водителем, который ухитрился скрыться с места происшествия.
Жанна осталась одна, но в депрессию не впала, ее ничто не лишало хорошего расположения духа. В театре Жанночку считали балластом, но не выгоняли. Известные актрисы неохотно соглашаются на крохотные «проходные» роли, но во многих пьесах есть действующие лица, не произносящие ни слова, Жанна была одной из «безмолвных», в балете такие называются «восемнадцатый лебедь в девятом ряду за озером».
Другая бы на ее месте давным-давно отчаялась, но Жанна радостно выходила каждый раз на сцену. Она подавала баронессе стакан воды, приносила шляпку маркизе, ставила на этажерку графин. Впрочем, была и роль со словами, в одной современной пьесе Жанночка с воплем: «Он приехал!» – пробегала по сцене в конце первого акта.
Понимаете теперь, отчего у Жанны подкосились ноги, когда она услышала про сериал? В наше время, если засветишься в многосерийной «фильме», считай, карьера состоялась.
Помреж, в чьи обязанности входило приглашать актеров на пробы, словно не подозревая о буре чувств, которую вызвал у Жанны, вещал бесполым голосом:
– Вас планируют на роль Насти, это одна из центральных фигур фильма, сто двадцать серий, показ на Первом канале. Вы свободны сейчас? Других обязательств нет?
– Сейчас посмотрю в ежедневнике, – дрожащим голосом сказала Жанна, потом помолчала пару секунд и принялась лихо врать:
– Очень удачно получается, только что завершился один проект, я пока не занята.
– Отлично! Завтра приезжайте на «Мосфильм», только не опаздывайте, – рявкнули из трубки и отсоединились.
Всю ночь Жанна не могла сомкнуть глаз, она провертелась в кровати, постанывая от счастья. Сто двадцать серий! Наверное, мамочка пробилась к самому господу и вымолила роль для любимой дочки. К утру веки Жанны стали слипаться, и тут затрезвонил телефон.
Девушка вздрогнула и глянула на часы: четыре утра.
Страшно разозлившись на идиота, решившегося побеспокоить ее в такое время, актриса схватила трубку.
– Да!
– Жанна? – прошелестело в ухе.
– Именно так.
– Кулакова?
– Что надо? – рявкнула она. – Офигели совсем?
– Послушай, – шуршало из трубки. – Ты во сколько собралась выезжать из дома?
– В девять утра, – машинально ответила Жанна.
– На машине «Жигули» цвета баклажан, номерной знак…
– Да кто вы такая? – окончательно обозлилась девушка.
– Ни в коем случае не ходи на пробы, оставайся дома, на улице тебя ждет смерть.
Жанна хмыкнула. Понятно, конкурентки зашевелились. Тот, кто считает, что люди экрана и сцены дружат между собой и, думая только о творчестве, лишены чувства зависти, глубоко заблуждается. Профессия актера очень зависимая: нравишься режиссеру – снимаешься. Не пришлась по душе – вали вон. Самое страшное для артиста – оказаться в простое. Сидишь дома в кресле, смотришь в тоске на экран телевизора, а телефон молчит. Весь мир забыл про тебя, зритель первый. Не мелькает лицо перед народом, и все, с глаз долой, из сердца вон – не сегодня придуманная поговорка. А в телевизоре крутят фильмы, в них играют другие, раздают потом интервью, получают гонорары, премии. И что остается делать? Только врать на ехидно сочувственные вопросы заклятых подруг.
– Ну почему ты не снимаешься? Отдохнуть надумала?
– Мне неохота тратить себя на всякую чушь, отказываюсь от ролей, жду настоящего, хорошего сценария.
Ох, не верьте этой фразе. Тот, кто, пренебрежительно сморщив нос, произносит нечто подобное, просто не интересует режиссеров, находясь в простое, актер схватится за любое предложение, только чтобы не умирать дома от осознания собственной непригодности. Но главных героев мало, а претендентов на их роли много, и частенько творческие люди идут на любые уловки, дабы вышибить из седла конкурента. Жанне небось сейчас звонит одна из приглашенных на кастинг актрис, наверное, надумала запугать Кулакову.
Если Жанна не придет на «Мосфильм», роль достанется другой.
– Пошла на… – вполне миролюбиво сказала актриса.
– Значит, поедешь?
– Естественно.
– Ох, не надо, там тебя смерть ждет!
– Послушай, – вздохнула Жанна, – можешь не стараться, меня не запугать, не надейся на роль, она моя.
– Что ты, – захрипел голос, – как ты могла такое подумать, я Нелли, экстрасенс и маг. Сейчас увидела в магическом шаре страшную картину автокатастрофы и решила тебя предупредить, поверь, завтрашний день лучше провести дома, иначе беда случится.
Как все актеры, Жанна слегка суеверна, она вздрогнула, но решила не сдаваться.
– Что ж, спасибо за предупреждение, сколько я вам должна?
– Я действую абсолютно бескорыстно, за предвидение нельзя деньги брать, иначе дар пропадет!
– И откуда у вас мой телефон? – усмехнулась актриса.
– Тоже в шаре увидела, – не растерялась экстрасенша.
Жанна расхохоталась.
– Ты мне не веришь? – залепетал голос. – Я и машину рассмотрела цвета баклажан, номерной знак три семь…
– Хватит!
– Погоди, умоляю, дослушай!
– Что еще?
– Ты погибнешь!
– Ага.
– Молодой!
– Понятненько!
– Исчезнет нереализованная великая актриса.
– Ладно, спокойной ночи.
– Я помогу тебе совершенно бескорыстно, ничего мне не надо: ни денег, ни услуг, только запомни мои слова.
– Валяй говори, – разрешила Жанна, зевая.
– Тебя спасет красный заяц!
– Кто? – развеселилась актриса.
– Красный заяц!
– Прикольно!
– Будь особенно осторожна на перекрестке около супермаркета «Мечта гурмана». Прежде чем ехать, посмотри по сторонам. Увидишь красного зайца, ни в коем случае не двигайся, стой на месте. А еще лучше, бросай машину и уходи, заяц – знак, предупреждение…
Тетка продолжала вещать дальше, но Жанне надоела дурацкая история, она швырнула трубку, не забыв отключить ее от сети, и попыталась заснуть. Куда там, Морфей.
Злая на весь свет, Жанна сначала пошла пить кофе, потом, пошатавшись по квартире, снова легла в постель, подумав: «Полежу полчасика, затем стану собираться», и тут, как назло, девушка погрузилась в глубокий сон.
Очнулась Жанночка в восемь пятнадцать и в ужасе заметалась по комнате. Нужно признать, мерзкая конкурентка почти добилась своей цели, Жанна выглядит просто отвратительно: зеленый цвет лица, под глазами синяки, волосы уже не успеть помыть и причесать как следует.
В состоянии, близком к бешенству, Жанна влезла в автомобиль, нажала на газ, доехала до супермаркета, затормозила на перекрестке, машинально посмотрела в сторону и обомлела: на автобусной остановке ярко алел плюшевый заяц невероятных размеров.
Глава 3
– Дальнейшее ты знаешь, – тихо сказала Жанна и зябко поежилась. – Я замерла от неожиданности, а стоящая рядом машина двинулась, потом вылетел грузовик… Это была моя смерть, но она другому досталась, я обманула старуху с косой, подсунула вместо себя иного человека. Ужасно, да?
– Простое совпадение, – фальшиво бодро воскликнула я, – шофер, очевидно, был пьян.
– С утра?
– Подумаешь, некоторые люди никогда трезвыми не бывают!
– И он сел за руль?
– Придурков много.
– Нет, это предназначалось мне. Зря я не узнала координаты ясновидящей.
– Ерунда, нельзя предвидеть будущее.
– Оказывается, можно, вон он, красный заяц!
– Это совпадение.
Жанна вцепилась правой рукой в свои кудряшки, потом резко спросила:
– Ты когда-нибудь видела зайчиков такого цвета?
– В реальной жизни нет, а на прилавках игрушечных магазинов сколько угодно! Послушай, ты вся трясешься.
– Есть немного, – призналась Жанна, – меня колотит и подташнивает.
– Иди ляг на диван, поспишь, и все пройдет, на кастинг тебе не попасть сегодня.
– Господи, за что мне такая невезуха? – жалобно воскликнула Жанна.
Огромные прекрасные глаза молодой женщины наполнились слезами, я вспомнила про свои муки на ниве поиска работы и бодро воскликнула:
– Не беда!
– Просто ты не понимаешь! – нервно воскликнула Жанна. – Такое предложение редко делают.
Прозрачная слеза потекла по щеке девушки, за ней вторая, третья.
– Не реви, – велела я, – ну-ка, тебе звонил режиссер?
– Помреж.
– Не важно! Саша Коваленко, сериал «Загробные тайны»?
– Верно.
Я улыбнулась:
– Сейчас я улажу ситуацию. Ты спокойно засыпай, а я позвоню на «Мосфильм», найду координаты этого или этой Саши и скажу: «Жанна Кулакова попала в аварию, но завтра непременно приедет!»
Актриса затряслась еще сильней.
– Давай ложись, – велела я, – и Ириску бери, она тоже вся дергается, небось простыла.
– Нет, – промямлила Жанна, идя в гостиную, – она чешется!
– Давно?
– Ну… Я Ириску получила неделю назад, она еще крошка.
– Наверное, у нее блохи.
– Нет, ее брали в дорогом питомнике, – вяло возразила Жанна, – заводчица сказала, что все йорки до полугода обязательно чешутся.
Уложив осунувшуюся от переживаний Жанну на диван, я плотно задернула шторы.
– Разбуди меня в четыре, – прозвучало из-под одеяла, – на спектакль надо.
– Будет сделано, – ответила я, вернулась на кухню, взяла телефон и, набирая номер справочной, посмотрела на Ириску. Крошечное создание, постанывая и покряхтывая, отчаянно чесало ухо задней лапой.
– Перестань, – велела я, – до крови раздерешь.
Ириска жалобно глянула на меня и снова заработала лапкой, похоже, зуд сильно мучил щенка.
– Немедленно узнай, кто задумал стодвадцатисерийный фильм «Загробные тайны».
– Ничегошеньки не слышала о столь масштабном проекте, – мигом сказала Светка, – а ко мне стекается вся информация.
– Это точно?
– Сейчас проверю, – деловито пообещала Сафонова.
В пятнадцать ноль-ноль она сообщила:
– Такого сериала нет.
– Вообще?
– Ага.
– Ты уверена?
– Послушай, Лампа, – возмутилась Светка, – это мой хлеб. Стодвадцатисерийный фильм – огромная затея, о ней бы давным-давно языками мололи.
А тут полнейшая тишина. И все мои информаторы о «Загробных тайнах» не слыхивали. Ты вообще откуда сведения нарыла?
– Значит, я напутала!
– Похоже, что да, – согласилась Светка.
Я выпила чаю, дала непрерывно чешущейся Ириске молока, потом пошла будить Жанну.
– Что такое? – с трудом простонала она.
Я осторожно изложила ей отчет о своих поисках.
Жанна потерла глаза кулаками.
– Твоя Света не врет?
– Нет, конечно.
– Она компетентный человек?
– Не первый год в журналистике и специализируется именно на телесериалах, знает обо всех проектах будущего года, но «Загробных тайн» среди них нет.
– Ловко, – протянула Жанна, потом она села и с криком «Ой!» обвалилась на подушку.
– Что такое? – испугалась я.
– Голова кружится и болит дико! Плохо мне очень.
Я пощупала лоб Жанны.
– Да у тебя температура.
– Нет, просто все кружится, кровать куда-то уплывает!
Я сбегала за градусником и через пять минут, взглянув на ртутный столбик, сообщила:
– Тридцать девять и пять.
– Не может быть!
– Лежи спокойно, сейчас принесу что-нибудь жаропонижающее.
– Мне надо встать.
– Ни в коем случае.
– У меня спектакль вечером.
– С ума сошла, да?
Внезапно Жанна разрыдалась:
– Ты не понимаешь, я не имею права пропустить работу.
– С гриппом на сцену?
– Да.
– Это невероятно!
– Арнольский меня ненавидит, – хлюпая носом, сказала Жанна, – только и ждет, чтобы прочь выставить: не явилась на работу, пошла вон!
– Бюллетень возьмешь.
– У нас не принято.
– А если, к примеру, человек ногу сломал?
– На костыле приковыляет. И вообще, даже если умер, изволь явиться, выступи, а потом ползи на кладбище.
– Ну и дикость!
– Кулисы – это джунгли сознания, – выпалила Жанна и схватила меня за руку, – помоги!
– С радостью бы, но что я могу?
– Сыграй спектакль!
Я подскочила:
– Ни фига себе! Каким образом?
Жанна молитвенно сложила ладони у груди:
– Меня выгонят вон, на улицу, устроиться я никуда не смогу, пока числюсь актрисой театра «Лео», имею хоть какой-то статус, а оказавшись на улице, мигом потеряю все, даже ту маленькую надежду на съемки, которая есть сейчас. Арнольский не должен знать, что я пропустила спектакль, следующий лишь через неделю, я успею поправиться. Мне, ей-богу, дико плохо, не встать, все ходуном ходит, помоги, умоляю, больше надеяться не на кого.
Я попыталась воззвать к голосу рассудка.
– Жанночка, я не знаю текста!
– Его нет, – закричала девушка, – все элементарно! Второй акт начинается с того, что я выхожу на сцену с подносом, на котором стоит чашка с водой.
Медленно пересекаю пространство, подхожу к креслу, в котором сидит баронесса, и, сделав реверанс, подаю ей чашку. Баронесса недовольно морщится, тычет пальцем в столик и велит: «Туда, Амалия, туда».
Я снова делаю реверанс, ставлю принесенное на указанное место и удаляюсь. Ерунда, любой с этим справится.
– Ладно, на такое я и впрямь способна, но лицо?
Мы с тобой совершенно не похожи!
– Ошибаешься! – воскликнула Жанна. – Фигуры у нас одинаковые, платье горничной на тебя легко налезет.
– Верно, – протянула я, – а волосы? У тебя роскошные кудри, а у меня жалкие перья.
Жанна улыбнулась.
– Это парик, – сказала она и в ту же секунду сдернула буйные локоны с головы, – видишь, с прической у меня совсем беда, измучилась просто! Чего только ни делала – концы подстригала, касторкой мазала, всякие процедуры применяла, толку ноль, не растут совсем, вот я и перешла на парики. Зимой, кстати, это удобно, вместо шапки, тепло и красиво. Да ты примерь.
Я натянула на голову «шевелюру» и глянула в зеркало. Надо же, мне, оказывается, идут мелким бесом вьющиеся волосы.
– Ладно, с «оперением» понятно, но само лицо-то! Неужели никто из твоих коллег не заметит подмены?
– Нет! – воскликнула Жанна, пытаясь сесть и претерпев очередную неудачу. – Нет!
– Они идиоты?
Актриса натянула плед до подбородка.
– Нет, – устало ответила она, – кретин Валерий Арнольский. Он поставил спектакль совершенно диким образом, все актрисы одеты одинаково: баронесса, горничная, молодая любовница и престарелая матрона. У нас темно-синие атласные платья с серебряной вышивкой, а лица закрыты масками, невозможно узнать кто есть кто, понимаешь?
– Но зачем он так поступил? – изумилась я.
Жанна полежала некоторое время молча, потом с большим трудом прошептала:
– Говорю же, кретин. Нам объяснил свою гениальную задумку так: «Хочу показать, что все люди одинаковы, несмотря на их происхождение, образование и богатство, вы играете не человека, а эмоцию. Баронесса – гордыню, горничная – смирение, любовница – страсть, лицо тут ни при чем, изображать чувства следует словом и жестом». Там и текста-то практически ни у кого нет. Театр мимики и жеста получился, бред, концептуальная фигня, но все просто тащатся от Арнольского, а мне особо выбирать не приходится, спасибо, что такая ролька досталась. Кстати, получила я ее лишь потому, что режиссер хотел, чтобы актрисы были одной фактуры, роста. В общем, дело простое.
Приедешь в театр, пойдешь в комнату номер тринадцать, она не заперта, и в шкафу найдешь вешалки с платьями, маски лежат на полке, внизу обувь, внутри моих туфель написано: «Кулакова». У тебя какой размер?
– Тридцать девятый.
– Отлично, как у меня, – обрадовалась Жанна, – видишь, мы с тобой практически одинаковые. Нацепишь одеяние, маску и стой спокойно в кулисе, только приходи ровно в семь пятнадцать, как раз первое действие начнется, все на сцене будут. Быстренько переоблачишься – и вперед, сейчас научу тебя, что делать предстоит.
– А вдруг со мной кто-нибудь заговорит?
– Некому. Явишься к началу первого акта, во втором выйдешь на сцену, и до свидания. Пока переоденешься, все еще перед зрителем будут. Я порой ни с кем не сталкиваюсь, когда этот спектакль идет.
– А совместный поклон?
– Горничная не выходит.
– Ага, понятно. Впрочем, нет, как же меня охрана пропустит?
– Господи, – скривилась Жанна, – на вахте Елена Маркеловна сидит, носом в газету, пойдешь мимо и буркнешь: «Привет, баба Лена, это я, Жанна». Она даже головы не поднимет, скажет в ответ: «Жануся, детка, не заболела ли? Голосок скрипит». Бабка слышит плохо и всем одно и то же талдычит. Спокойно отвечай:
«Мороженое мясо на улице ела», и топай себе прямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.
– Может, не надо про мороженое мясо? – насторожилась я.
– Это шутка местная, – пояснила Жанна, – все ей так отвечают. Значит, согласна?
– Ну.., вдруг не получится.
– Элементарно.
– Э.., э…
– Послушай, – горько воскликнула Жанна, – больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольский озлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?
– Может, кто-нибудь из твоих подруг…
– У меня их нет.
– Совсем? – изумилась я.
– Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули, нет.
– А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдруг выручат.
– Актрисы – это клубок целующихся змей, – устало ответила Жанна, – если видишь за кулисами двух нежно обнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, которая исходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки, возгласы: «Дорогая, ты шикарно выглядишь».
А потом вдруг перед выходом на сцену водички захочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мама родная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: «Спектакль пошел! Где Офелия, пусть готовится!» А невеста принца датского в сортире к унитазу приклеилась, встать не может, понимаешь почему?
– Сильное слабительное в воде?
– Верно. И на кого подумать? Или в туфли лезвие всунут, парик изнутри клеем намажут… В основном бабы стараются, но и мужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол, особый зверь – актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не на кого рассчитывать, если и ты откажешь – мне кирдык! Прощай, моя мечта…
Жанна уткнулась в подушку.
– Хорошо, – быстро согласилась я, – в конце концов, я имею опыт нахождения на сцене.
– Ты актриса? – испуганно воскликнула девушка.
– Нет, арфистка, бывшая, теперь больше не концертирую.
– Ну и повезло же мне, – вырвалось у Жанны, – ладно, давай порепетируем.
– Простое совпадение, – фальшиво бодро воскликнула я, – шофер, очевидно, был пьян.
– С утра?
– Подумаешь, некоторые люди никогда трезвыми не бывают!
– И он сел за руль?
– Придурков много.
– Нет, это предназначалось мне. Зря я не узнала координаты ясновидящей.
– Ерунда, нельзя предвидеть будущее.
– Оказывается, можно, вон он, красный заяц!
– Это совпадение.
Жанна вцепилась правой рукой в свои кудряшки, потом резко спросила:
– Ты когда-нибудь видела зайчиков такого цвета?
– В реальной жизни нет, а на прилавках игрушечных магазинов сколько угодно! Послушай, ты вся трясешься.
– Есть немного, – призналась Жанна, – меня колотит и подташнивает.
– Иди ляг на диван, поспишь, и все пройдет, на кастинг тебе не попасть сегодня.
– Господи, за что мне такая невезуха? – жалобно воскликнула Жанна.
Огромные прекрасные глаза молодой женщины наполнились слезами, я вспомнила про свои муки на ниве поиска работы и бодро воскликнула:
– Не беда!
– Просто ты не понимаешь! – нервно воскликнула Жанна. – Такое предложение редко делают.
Прозрачная слеза потекла по щеке девушки, за ней вторая, третья.
– Не реви, – велела я, – ну-ка, тебе звонил режиссер?
– Помреж.
– Не важно! Саша Коваленко, сериал «Загробные тайны»?
– Верно.
Я улыбнулась:
– Сейчас я улажу ситуацию. Ты спокойно засыпай, а я позвоню на «Мосфильм», найду координаты этого или этой Саши и скажу: «Жанна Кулакова попала в аварию, но завтра непременно приедет!»
Актриса затряслась еще сильней.
– Давай ложись, – велела я, – и Ириску бери, она тоже вся дергается, небось простыла.
– Нет, – промямлила Жанна, идя в гостиную, – она чешется!
– Давно?
– Ну… Я Ириску получила неделю назад, она еще крошка.
– Наверное, у нее блохи.
– Нет, ее брали в дорогом питомнике, – вяло возразила Жанна, – заводчица сказала, что все йорки до полугода обязательно чешутся.
Уложив осунувшуюся от переживаний Жанну на диван, я плотно задернула шторы.
– Разбуди меня в четыре, – прозвучало из-под одеяла, – на спектакль надо.
– Будет сделано, – ответила я, вернулась на кухню, взяла телефон и, набирая номер справочной, посмотрела на Ириску. Крошечное создание, постанывая и покряхтывая, отчаянно чесало ухо задней лапой.
– Перестань, – велела я, – до крови раздерешь.
Ириска жалобно глянула на меня и снова заработала лапкой, похоже, зуд сильно мучил щенка.
* * *
Время до обеда я потратила на поиски Саши Коваленко. Телефон раскалился от напряжения, блокнот покрылся записями, в конце концов мне стало ясно: сериала «Загробные тайны» не существует. Никто даже не слыхивал о подобном проекте. Может, он и должен запускаться, но только сегодня на «Мосфильме» никто не проводил для него кастинг. Не успокоившись, я позвонила своей приятельнице, журналистке Свете Сафоновой, пишущей о телесериалах, и велела ей:– Немедленно узнай, кто задумал стодвадцатисерийный фильм «Загробные тайны».
– Ничегошеньки не слышала о столь масштабном проекте, – мигом сказала Светка, – а ко мне стекается вся информация.
– Это точно?
– Сейчас проверю, – деловито пообещала Сафонова.
В пятнадцать ноль-ноль она сообщила:
– Такого сериала нет.
– Вообще?
– Ага.
– Ты уверена?
– Послушай, Лампа, – возмутилась Светка, – это мой хлеб. Стодвадцатисерийный фильм – огромная затея, о ней бы давным-давно языками мололи.
А тут полнейшая тишина. И все мои информаторы о «Загробных тайнах» не слыхивали. Ты вообще откуда сведения нарыла?
– Значит, я напутала!
– Похоже, что да, – согласилась Светка.
Я выпила чаю, дала непрерывно чешущейся Ириске молока, потом пошла будить Жанну.
– Что такое? – с трудом простонала она.
Я осторожно изложила ей отчет о своих поисках.
Жанна потерла глаза кулаками.
– Твоя Света не врет?
– Нет, конечно.
– Она компетентный человек?
– Не первый год в журналистике и специализируется именно на телесериалах, знает обо всех проектах будущего года, но «Загробных тайн» среди них нет.
– Ловко, – протянула Жанна, потом она села и с криком «Ой!» обвалилась на подушку.
– Что такое? – испугалась я.
– Голова кружится и болит дико! Плохо мне очень.
Я пощупала лоб Жанны.
– Да у тебя температура.
– Нет, просто все кружится, кровать куда-то уплывает!
Я сбегала за градусником и через пять минут, взглянув на ртутный столбик, сообщила:
– Тридцать девять и пять.
– Не может быть!
– Лежи спокойно, сейчас принесу что-нибудь жаропонижающее.
– Мне надо встать.
– Ни в коем случае.
– У меня спектакль вечером.
– С ума сошла, да?
Внезапно Жанна разрыдалась:
– Ты не понимаешь, я не имею права пропустить работу.
– С гриппом на сцену?
– Да.
– Это невероятно!
– Арнольский меня ненавидит, – хлюпая носом, сказала Жанна, – только и ждет, чтобы прочь выставить: не явилась на работу, пошла вон!
– Бюллетень возьмешь.
– У нас не принято.
– А если, к примеру, человек ногу сломал?
– На костыле приковыляет. И вообще, даже если умер, изволь явиться, выступи, а потом ползи на кладбище.
– Ну и дикость!
– Кулисы – это джунгли сознания, – выпалила Жанна и схватила меня за руку, – помоги!
– С радостью бы, но что я могу?
– Сыграй спектакль!
Я подскочила:
– Ни фига себе! Каким образом?
Жанна молитвенно сложила ладони у груди:
– Меня выгонят вон, на улицу, устроиться я никуда не смогу, пока числюсь актрисой театра «Лео», имею хоть какой-то статус, а оказавшись на улице, мигом потеряю все, даже ту маленькую надежду на съемки, которая есть сейчас. Арнольский не должен знать, что я пропустила спектакль, следующий лишь через неделю, я успею поправиться. Мне, ей-богу, дико плохо, не встать, все ходуном ходит, помоги, умоляю, больше надеяться не на кого.
Я попыталась воззвать к голосу рассудка.
– Жанночка, я не знаю текста!
– Его нет, – закричала девушка, – все элементарно! Второй акт начинается с того, что я выхожу на сцену с подносом, на котором стоит чашка с водой.
Медленно пересекаю пространство, подхожу к креслу, в котором сидит баронесса, и, сделав реверанс, подаю ей чашку. Баронесса недовольно морщится, тычет пальцем в столик и велит: «Туда, Амалия, туда».
Я снова делаю реверанс, ставлю принесенное на указанное место и удаляюсь. Ерунда, любой с этим справится.
– Ладно, на такое я и впрямь способна, но лицо?
Мы с тобой совершенно не похожи!
– Ошибаешься! – воскликнула Жанна. – Фигуры у нас одинаковые, платье горничной на тебя легко налезет.
– Верно, – протянула я, – а волосы? У тебя роскошные кудри, а у меня жалкие перья.
Жанна улыбнулась.
– Это парик, – сказала она и в ту же секунду сдернула буйные локоны с головы, – видишь, с прической у меня совсем беда, измучилась просто! Чего только ни делала – концы подстригала, касторкой мазала, всякие процедуры применяла, толку ноль, не растут совсем, вот я и перешла на парики. Зимой, кстати, это удобно, вместо шапки, тепло и красиво. Да ты примерь.
Я натянула на голову «шевелюру» и глянула в зеркало. Надо же, мне, оказывается, идут мелким бесом вьющиеся волосы.
– Ладно, с «оперением» понятно, но само лицо-то! Неужели никто из твоих коллег не заметит подмены?
– Нет! – воскликнула Жанна, пытаясь сесть и претерпев очередную неудачу. – Нет!
– Они идиоты?
Актриса натянула плед до подбородка.
– Нет, – устало ответила она, – кретин Валерий Арнольский. Он поставил спектакль совершенно диким образом, все актрисы одеты одинаково: баронесса, горничная, молодая любовница и престарелая матрона. У нас темно-синие атласные платья с серебряной вышивкой, а лица закрыты масками, невозможно узнать кто есть кто, понимаешь?
– Но зачем он так поступил? – изумилась я.
Жанна полежала некоторое время молча, потом с большим трудом прошептала:
– Говорю же, кретин. Нам объяснил свою гениальную задумку так: «Хочу показать, что все люди одинаковы, несмотря на их происхождение, образование и богатство, вы играете не человека, а эмоцию. Баронесса – гордыню, горничная – смирение, любовница – страсть, лицо тут ни при чем, изображать чувства следует словом и жестом». Там и текста-то практически ни у кого нет. Театр мимики и жеста получился, бред, концептуальная фигня, но все просто тащатся от Арнольского, а мне особо выбирать не приходится, спасибо, что такая ролька досталась. Кстати, получила я ее лишь потому, что режиссер хотел, чтобы актрисы были одной фактуры, роста. В общем, дело простое.
Приедешь в театр, пойдешь в комнату номер тринадцать, она не заперта, и в шкафу найдешь вешалки с платьями, маски лежат на полке, внизу обувь, внутри моих туфель написано: «Кулакова». У тебя какой размер?
– Тридцать девятый.
– Отлично, как у меня, – обрадовалась Жанна, – видишь, мы с тобой практически одинаковые. Нацепишь одеяние, маску и стой спокойно в кулисе, только приходи ровно в семь пятнадцать, как раз первое действие начнется, все на сцене будут. Быстренько переоблачишься – и вперед, сейчас научу тебя, что делать предстоит.
– А вдруг со мной кто-нибудь заговорит?
– Некому. Явишься к началу первого акта, во втором выйдешь на сцену, и до свидания. Пока переоденешься, все еще перед зрителем будут. Я порой ни с кем не сталкиваюсь, когда этот спектакль идет.
– А совместный поклон?
– Горничная не выходит.
– Ага, понятно. Впрочем, нет, как же меня охрана пропустит?
– Господи, – скривилась Жанна, – на вахте Елена Маркеловна сидит, носом в газету, пойдешь мимо и буркнешь: «Привет, баба Лена, это я, Жанна». Она даже головы не поднимет, скажет в ответ: «Жануся, детка, не заболела ли? Голосок скрипит». Бабка слышит плохо и всем одно и то же талдычит. Спокойно отвечай:
«Мороженое мясо на улице ела», и топай себе прямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.
– Может, не надо про мороженое мясо? – насторожилась я.
– Это шутка местная, – пояснила Жанна, – все ей так отвечают. Значит, согласна?
– Ну.., вдруг не получится.
– Элементарно.
– Э.., э…
– Послушай, – горько воскликнула Жанна, – больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольский озлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?
– Может, кто-нибудь из твоих подруг…
– У меня их нет.
– Совсем? – изумилась я.
– Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули, нет.
– А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдруг выручат.
– Актрисы – это клубок целующихся змей, – устало ответила Жанна, – если видишь за кулисами двух нежно обнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, которая исходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки, возгласы: «Дорогая, ты шикарно выглядишь».
А потом вдруг перед выходом на сцену водички захочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мама родная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: «Спектакль пошел! Где Офелия, пусть готовится!» А невеста принца датского в сортире к унитазу приклеилась, встать не может, понимаешь почему?
– Сильное слабительное в воде?
– Верно. И на кого подумать? Или в туфли лезвие всунут, парик изнутри клеем намажут… В основном бабы стараются, но и мужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол, особый зверь – актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не на кого рассчитывать, если и ты откажешь – мне кирдык! Прощай, моя мечта…
Жанна уткнулась в подушку.
– Хорошо, – быстро согласилась я, – в конце концов, я имею опыт нахождения на сцене.
– Ты актриса? – испуганно воскликнула девушка.
– Нет, арфистка, бывшая, теперь больше не концертирую.
– Ну и повезло же мне, – вырвалось у Жанны, – ладно, давай порепетируем.
Глава 4
Ровно в указанный срок я толкнула дверь с табличкой «Театр „Лео“. Служебный вход», и вошла в полутемный предбанник. Слева стоял письменный стол с уютно светящейся лампой, в кресле рядом, уткнувшись в газету, восседала бабка, замотанная в платок.
– Это кто? – равнодушно поинтересовалась она, не отводя взора от полосы.
– Привет, баба Лена, это я, Жанна.
– Ох, детонька, не заболела ли? Голосок сипит.
– Мороженое мясо на улице ела, – выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.
– Ну шутница, – проскрипела старуха и потеряла ко мне всякий интерес.
Дальнейшие события развивались без сучка без задоринки. Комната под номером тринадцать была открыта, в шкафу, как и обещала Жанна, нашлось атласное длинное платье, туфли и маска. Быстро переодевшись, я нацепила сильно пахнущую клеем и краской маску и услышала из громкоговорителя, висевшего на стене:
– Антракт. Второй акт начинается с выхода горничной, Кулакова, займите место во второй кулисе.
Осторожно переступая через всякие шнуры и железки, я добралась до места и увидела тощую вертлявую девицу в джинсах.
– Привет, Жанка! – воскликнула она.
Я кивнула.
– Вон поднос и чашка, видишь?
Я опять кивнула.
– Ой, воду забыла налить, – опомнилась реквизиторша, – ща принесу, ты про реверанс помнишь? А то опять не сделаешь, и Валерка пеной изойдет!
В этот момент из темноты послышался шепот:
– Алиса, сколько можно тебя звать? Куда гром сунула? Как мне грозу изобразить?
– Bay! – подпрыгнула девица. – Совсем я плохая стала!
– Чеши за громом!
– Сейчас, сейчас, – засуетилась Алиса, – только Жанке воды припру.
– Шевелись, убогая, – донеслось из мрака.
Алиса, причитая, исчезла за кулисами, меня неожиданно охватила тоска. Я подошла к закрытому занавесу и посмотрела в щелочку. Плотные ряды кресел были почти пусты, публика в массовом порядке понеслась в буфет. Боже, как давно я не стояла вот так, вглядываясь в зал, впрочем, я никогда не получала оваций, госпожа Романова плохо играла на арфе, нет во мне нужной энергетики, ну не обладаю я ярко выраженной харизмой. Ладно, хватит предаваться тоскливым воспоминаниям, лучше сейчас еще раз повторить то, что предстоит сделать.
Значит, так, выхожу, пересекаю сцену, приближаюсь к баронессе, сидящей в кресле, делаю глубокий реверанс…
Неожиданно в голове возникло еще одно воспоминание.
Поздний вечер, наша квартира наполнена тишиной, только на кухне горит свет. Десятилетняя Фрося [2], большая любительница подслушивать беседы папы и мамы, скрючилась на унитазе. Санузел в родительских апартаментах граничил с кухней, если сидеть тихо, то станешь незримой участницей чужого разговора. Папа, как всегда, описывал маме прошедший день.
– Представляешь, – смеясь, говорил он, – сижу сегодня в академии на экзамене…
Я сначала удивилась, услышав это заявление, но потом мигом сообразила, что папочка, кроме того что является ученым, еще и преподает в вузе, и слушала его дальше.
– Отвечает Николаевич, помнишь его?
– Ну да, – отвечает мама, – майор из Ростова.
– Верно, – подтверждает папа, – в принципе приятный дядька, старательный, одна беда, не слишком образованный. В общем, вышел казус.
Выступил Николаевич вполне пристойно, отец уже решил поставить ему «отлично», но потом подумал и сказал:
– Билет вы знаете, но не хватает завершающей фазы в рассказе, если сейчас сделаете красивое резюме, получите пятерку.
Ничего особенного папа не хотел, всего лишь чтобы слегка туповатый Николаевич подвел итог своему выступлению. Отец всегда говаривал:
– Информацию и дурак запомнит, а вот подвести правильный итог сказанному – прерогатива человека мыслящего.
Но Николаевич отреагировал странно, он резко покраснел и ответил:
– Никогда.
– Голубчик, – принялся уговаривать его отец, твердо решив дотянуть ученика до пятерки, – поверьте, это совсем нетрудно, вы попытайтесь.
– Ни за что.
– Опасаетесь неудачи? Но четверка уже ваша, неужели не желаете повысить балл?
– Резюме делать не стану, – словно взбесившийся попугай, затвердил Николаевич.
– Ну, не стесняйтесь!
– Не могу!
– У вас достаточно знаний для столь простого действия.
– Не могу.
– Ей-богу, смешно.
– Не могу!
Видя, что майор находится почти на грани истерики, отец вздохнул.
– Вы мужчина, обязаны быть смелым, а как военный – подчиняться приказам старшего по званию.
Стыдно, в конце концов, так себя вести, мы в академии призваны научить вас не только зазубривать учебники, но и делать резюме, это же элементарно.
Николаевич стал пунцовым, как рак.
– Хорошо, – просипел он, – если отдаете приказ, тогда конечно.
– Отлично, голубчик, – кивнул папа, – начинайте.
Отец ожидал, что тот сейчас подойдет к доске, возьмет мел, напишет пару формул… Но майор поступил самым невероятным образом.
Смахнув пот со лба, он шагнул на середину аудитории, взялся руками за полы кителя и присел в.., реверансе.
Все – и профессор, и великовозрастные курсанты – замерли с открытыми ртами, Николаевич выпрямился и самым несчастным голосом спросил:
– Хватит? Или еще раз сделать резюме?
Бедный папа, боявшийся обидеть тупого майора, собрал в кулак всю волю и выдавил из себя:
– Достаточно, голубчик, вот ваша зачетка.
– Это кто? – равнодушно поинтересовалась она, не отводя взора от полосы.
– Привет, баба Лена, это я, Жанна.
– Ох, детонька, не заболела ли? Голосок сипит.
– Мороженое мясо на улице ела, – выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.
– Ну шутница, – проскрипела старуха и потеряла ко мне всякий интерес.
Дальнейшие события развивались без сучка без задоринки. Комната под номером тринадцать была открыта, в шкафу, как и обещала Жанна, нашлось атласное длинное платье, туфли и маска. Быстро переодевшись, я нацепила сильно пахнущую клеем и краской маску и услышала из громкоговорителя, висевшего на стене:
– Антракт. Второй акт начинается с выхода горничной, Кулакова, займите место во второй кулисе.
Осторожно переступая через всякие шнуры и железки, я добралась до места и увидела тощую вертлявую девицу в джинсах.
– Привет, Жанка! – воскликнула она.
Я кивнула.
– Вон поднос и чашка, видишь?
Я опять кивнула.
– Ой, воду забыла налить, – опомнилась реквизиторша, – ща принесу, ты про реверанс помнишь? А то опять не сделаешь, и Валерка пеной изойдет!
В этот момент из темноты послышался шепот:
– Алиса, сколько можно тебя звать? Куда гром сунула? Как мне грозу изобразить?
– Bay! – подпрыгнула девица. – Совсем я плохая стала!
– Чеши за громом!
– Сейчас, сейчас, – засуетилась Алиса, – только Жанке воды припру.
– Шевелись, убогая, – донеслось из мрака.
Алиса, причитая, исчезла за кулисами, меня неожиданно охватила тоска. Я подошла к закрытому занавесу и посмотрела в щелочку. Плотные ряды кресел были почти пусты, публика в массовом порядке понеслась в буфет. Боже, как давно я не стояла вот так, вглядываясь в зал, впрочем, я никогда не получала оваций, госпожа Романова плохо играла на арфе, нет во мне нужной энергетики, ну не обладаю я ярко выраженной харизмой. Ладно, хватит предаваться тоскливым воспоминаниям, лучше сейчас еще раз повторить то, что предстоит сделать.
Значит, так, выхожу, пересекаю сцену, приближаюсь к баронессе, сидящей в кресле, делаю глубокий реверанс…
Неожиданно в голове возникло еще одно воспоминание.
Поздний вечер, наша квартира наполнена тишиной, только на кухне горит свет. Десятилетняя Фрося [2], большая любительница подслушивать беседы папы и мамы, скрючилась на унитазе. Санузел в родительских апартаментах граничил с кухней, если сидеть тихо, то станешь незримой участницей чужого разговора. Папа, как всегда, описывал маме прошедший день.
– Представляешь, – смеясь, говорил он, – сижу сегодня в академии на экзамене…
Я сначала удивилась, услышав это заявление, но потом мигом сообразила, что папочка, кроме того что является ученым, еще и преподает в вузе, и слушала его дальше.
– Отвечает Николаевич, помнишь его?
– Ну да, – отвечает мама, – майор из Ростова.
– Верно, – подтверждает папа, – в принципе приятный дядька, старательный, одна беда, не слишком образованный. В общем, вышел казус.
Выступил Николаевич вполне пристойно, отец уже решил поставить ему «отлично», но потом подумал и сказал:
– Билет вы знаете, но не хватает завершающей фазы в рассказе, если сейчас сделаете красивое резюме, получите пятерку.
Ничего особенного папа не хотел, всего лишь чтобы слегка туповатый Николаевич подвел итог своему выступлению. Отец всегда говаривал:
– Информацию и дурак запомнит, а вот подвести правильный итог сказанному – прерогатива человека мыслящего.
Но Николаевич отреагировал странно, он резко покраснел и ответил:
– Никогда.
– Голубчик, – принялся уговаривать его отец, твердо решив дотянуть ученика до пятерки, – поверьте, это совсем нетрудно, вы попытайтесь.
– Ни за что.
– Опасаетесь неудачи? Но четверка уже ваша, неужели не желаете повысить балл?
– Резюме делать не стану, – словно взбесившийся попугай, затвердил Николаевич.
– Ну, не стесняйтесь!
– Не могу!
– У вас достаточно знаний для столь простого действия.
– Не могу.
– Ей-богу, смешно.
– Не могу!
Видя, что майор находится почти на грани истерики, отец вздохнул.
– Вы мужчина, обязаны быть смелым, а как военный – подчиняться приказам старшего по званию.
Стыдно, в конце концов, так себя вести, мы в академии призваны научить вас не только зазубривать учебники, но и делать резюме, это же элементарно.
Николаевич стал пунцовым, как рак.
– Хорошо, – просипел он, – если отдаете приказ, тогда конечно.
– Отлично, голубчик, – кивнул папа, – начинайте.
Отец ожидал, что тот сейчас подойдет к доске, возьмет мел, напишет пару формул… Но майор поступил самым невероятным образом.
Смахнув пот со лба, он шагнул на середину аудитории, взялся руками за полы кителя и присел в.., реверансе.
Все – и профессор, и великовозрастные курсанты – замерли с открытыми ртами, Николаевич выпрямился и самым несчастным голосом спросил:
– Хватит? Или еще раз сделать резюме?
Бедный папа, боявшийся обидеть тупого майора, собрал в кулак всю волю и выдавил из себя:
– Достаточно, голубчик, вот ваша зачетка.