Дарья ДОНЦОВА
ЛЮБОВЬ-МОРКОВЬ И ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Глава 1

   Жизнь дается человеку только один раз, потому что во второй никто ее не выдержит. Сия мысль пришла мне в голову ровно в восемь тридцать утра на относительно небольшой улочке, на перекрестке около супермаркета «Мечта гурмана». Глядя в полной безнадежности на красный сигнал светофора, я понимала, что надежды устроиться сегодня на новую работу испаряются столь же быстро, как кусочек паштета, украденный утром пронырливой мопсихой Капой со стола. Тот, кто уже встречался со мной, хорошо знает, что, имея в кармане диплом арфистки, я никак не могу найти достойную службу, практически перебиваюсь случайными заработками. Мои родители в свое время постарались дать любимой единственной дочери отличное образование. Мама, оперная певица, нажала на нужные кнопки, и ее не особо талантливая дщерь поступила в консерваторию, кою я без всякого блеска закончила в срок. Мама в принципе рассудила правильно: если чадо категорически не способно к наукам, то его следует обучить достойному ремеслу, пусть дочь получит возможность заработать себе на кусочек хлеба, а уж маслице, сыр и икорку к нему принесет любящий муж. Мамуля, практически бросившая свою карьеру ради меня и папы, наивно полагала, будто счастье женщины в семье, работать надо лишь по двум причинам: чтобы с гордо поднятой головой заявить: «Я вполне самостоятельна» – и еще обладать возможностью продемонстрировать новую шубку. Поэтому профессия арфистки показалась ей наиболее пригодной для дочурки. Но, увы, благими намерениями вымощена дорога в ад. Времена сильно изменились, девушки, мягко говоря, «за тридцать», способные перебирать струны здоровенного агрегата, оказались не слишком востребованы на рынке труда страны, стихийно въехавшей в фазу дикого капитализма. И теперь я постоянно ломаю голову: ну где найти работу?
   Увы, в моей анкете сплошные минусы. Первый – это возраст, те, кому исполнилось, хм, тридцать пять, хорошо меня поймут. Увидев даму, перешагнувшую рубеж пресловутого бальзаковского возраста, кадровики мигом навешивают на лицо мрачное выражение и сообщают:
   – К сожалению, вакансия занята, мы только вчера взяли человека.
   "Еще никому из нанимателей не нравятся отрицательные ответы на вопросы анкеты. "Наличие семьи?
   Не замужем. Знание иностранных языков? Не владею. Умение пользоваться компьютером? Не умею".
   Ну и так далее.
   Неделю назад Сережка, придя домой, нашел меня в слезах с очередным вопросом на устах:
   – Ну почему я опять пролетела, как фанера над Парижем?
   – Дура ты, Лампа, – сказал парень, – ну кто же про себя правду в вопросниках пишет. Ясное дело, никогда на службу не возьмут незамужнюю тетку с полным отсутствием всяких навыков.
   – И что делать? – плаксиво поинтересовалась я.
   – Зачем тебе хомут? – пожал плечами Сергей. – Проблем с деньгами особых нет, веди домашнее хозяйство, готовь котлеты.
   Я вздохнула.
   – Скоро Двадцать третье февраля, а потом Восьмое марта, надо покупать сувенирчики Кирюшке, Катюше, Лизе, Юлечке…
   – Эка задача! – засмеялся Сережка. – У тебя же заначка есть.
   Действительно, в шкафу в моей спальне лежит большая коробка из-под печенья, играющая в нашей семье роль сейфа, я торжественно складываю туда все сэкономленные деньги и совершенно спокойно могу вытащить сейчас из «ячейки» нужную сумму на мелочи. Но, согласитесь, очень странно покупать человеку подарки на его же деньги, лично я в последнее время ничего на «счет» не вносила. Радио «Бум», где мне так сладко работалось ведущей, перешло к другому владельцу, который моментально уволил всех прежних сотрудников. Правда, у меня есть небольшая сумма, полученная при увольнении.
   – Нет, – воскликнула я, – мне нужна работа!
   Срочно!
   – Вот глупости! Сиди дома!
   – Не хочу.
   – Твое упрямство – отвратительно! – рявкнул Сережка.
   – Может, и так, но я к нему привыкла, и, в конце концов, это мое упрямство, – шмыгнула я носом.
   – Еще заплачь! – обозлился Сергей.
   – Очень хочется, – призналась я. – После тридцати пяти жизнь не заканчивается, или мне пора ползти на кладбище? Ну не все же женщины молоды и обладают универсальными знаниями!
   – Нет, конечно, – ухмыльнулся Сергей, – полно идиоток, которые даже телефоном не способны воспользоваться. Вот сегодня я был в одной конторе, пообщался с менеджером, полный мрак! Представляешь, попросил: «Дайте адрес». А тетка мне начала диктовать: «Индекс…» Я ее перебиваю: «Мыло!» Дальше следует изумительный диалог.
   – Какое мыло? Впрочем, в туалете есть жидкое!
   – Е-мейл!
   – Что?
   – Электронный адрес!
   – Какой?
   Сережка набрал полную грудь воздуха и, старательно держа себя в руках, объяснил:
   – Хочу переслать письмо по компьютерной почте!
   Тетка раздраженно воскликнула:
   – Так бы сразу и говорили, что нужен адрес со щетками!
   – С чем? – изумился до крайности парень. – С какими щетками?
   Менеджер снисходительно глянула на собеседника, потом ткнула пальцем в экран:
   – Вот. Надо учиться владеть техникой, вон они, щетки.
   Сергей уставился на монитор и, забыв про хорошее воспитание, захохотал во весь голос. Перст дамочки указывал на буквы www.
   – Вот видишь, – окончательно расстроилась я, – я не сморозила бы такой глупости. Но ту тетку взяли на службу, а мне стабильно отказывают. Ну почему, а?
   – Честная ты слишком, – захихикал Сережка, – а это качество сильно осложняет жизнь. Если б родители знали, как их дети станут страдать, говоря прав-. ду, мигом бы обучили ребяток лгать. Ну с какой радости ты отвечаешь на вопросы с прямотой Буратино?
   – На какие?
   – Да на все! Вот предположим: семейное положение. И ежу ясно, что не окольцованную бабу твоего, прости, конечно, Лампа, возраста, никогда не возьмут.
   – Но почему? – возмутилась я.
   – Дурында! В голове у любого кадровика мигом начинает крутиться простая мысль. Так, у бабенки нет семьи, значит, она сейчас активно ищет мужа, работница из нее фиговая, башка забита личными проблемами. А еще, не дай бог, устроит в коллективе скандал, начнет «охотиться» внутри фирмы, отобьет мужика у Другой сотрудницы. Нужен нам такой геморрой?
   Нет! Отказать!!!
   – И как ты предлагаешь мне поступить? – уныло поинтересовалась я.
   – Пиши в анкете: замужем.
   – С ума сошел, а где свидетельство о браке?
   Сережка улыбнулся:
   – А его в девяноста случаях из ста не спрашивают, если, конечно, ты не решила пристроиться личным секретарем к президенту или не надумала работать на заводе, производящем ракетное топливо. Начнут потом требовать бумагу, отвечай: «Принесу». Стопудово забудут про документик. И еще укажи в анкете: «Имею двух сыновей, Сергея и Кирилла, уже взрослых, не пеленочных младенцев». Молодых матерей в кадрах тоже недолюбливают. Ясно?
   – Ага, – растерянно кивнула я.
   – Едем дальше, – вдохновился Серега. – Владение иностранным языком – английский, могу изъясняться, читаю со словарем.
   – Но я не произнесу ни слова!
   Сережка хмыкнул:
   – Попрощайся со мной на англицком, говорю тебе: «Гуд бай!»
   – Гуд бай, – машинально ответила я.
   – Вот! Значит, можешь!
   – Но это все!
   – Даже «о'кей» не скажешь?
   – «О'кей» произнесу, еще «плиз» знаю и…
   Из глубин памяти выплыли остатки знаний, полученные троечницей Романовой в школе.
   – Морнинг, афтер найт [1]
   – Класс! Супер! Послушай, я ошибаюсь или видел, как ты весьма бойко переводила Кирюшке текст из газеты? – вдруг оживился Сережка.
   – Было дело, – призналась я, – в общем-то, это просто. Берем словарь, ищем в нем нужное слово, складываем фразу…
   – Во! – восхитился Сережка. – Следовательно, ты особо и не соврешь, великолепно умеешь работать с нужной литературой. Значит, когда в следующий раз станешь заполнять анкету, везде пиши: «Да». Усекла?
   Я кивнула и решила покривить душой. Не скажу, что чувствовала себя комфортно, «дакая» на все вопросы анкеты, но тем не менее послушалась Сергея.
   Кадровик прочитал бумагу, потом снял очки, положил их на стол и резко сказал:
   – Замечательно, но вы нам не подходите.
   – Почему? – воскликнула я.
   Мужчина посмотрел на меня.
   – Буду откровенен, руководство фирмы настороженно относится к людям с такой биографией и с такими проблемами, как у вас!
   – Вы это о чем? – растерялась я.
   Дядька снова водрузил на нос очки.
   – Вот вопрос: имеете ли вы судимость? Ответ: «Да».
   – Ой, я ошиблась! Нет, конечно! Да посмотрите на меня, неужели я похожа на бывшую уголовницу?
   Кадровик пожал плечами:
   – Я просто озвучиваю написанное вами. Следующая графа. "Страдаете ли каким-либо из перечисленных заболеваний: сифилис, СПИД, гепатит, туберкулез. И снова: «Да». Я ценю вашу откровенность, но вы хотели трудоустроиться няней в приличную семью.
   Сами понимаете, бывшая заключенная, пораженная неприятной инфекцией, никак не может претендовать на место возле ребенка.
   – Ой, я ошиблась! Я совершенно здорова! Абсолютно!
   Работодатель нахмурился:
   – Евлампия Андреевна, мы давно на рынке труда, хорошо себя зарекомендовали и дорожим добрым именем агентства. Вас бы все равно отправили на медкомиссию, поэтому нам лучше расстаться сразу. Кстати, мы обязательно проверяем претендентов по компьютеру, у фирмы имеются связи с МВД. За сим прощайте!
   – Поверьте, это дурацкая описка!
   – Вы ничем не больны?
   – Да, то есть нет.
   – Так как?
   – Ну совершенно по-идиотски задан вопрос, – возмутилась я, – на него же невозможно ответить. Скажешь «да» или «нет» – разницы никакой! Так нельзя формулировать!
   – Спасибо, что указали мне на ошибки, прощайте, – сухо каркнул дядька и уткнулся в экран компьютера.
   Я вернулась домой и налетела на Сережку:
   – Хороший совет ты мне дал, нечего сказать!
   Узнав суть дела, Серега развеселился.
   – Ну, Лампудель, ты сильно выступила! Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет. В следующий раз все же читай вопросы, не везде надо ставить «да», а то и в неприятности вляпаться можно. Вдруг у тебя спросят что-то типа: «Вы одобряете терроризм?»
   Я уничтожила Сережку взглядом и решила в дальнейшем писать в анкетах только истину, в конце концов сумею устроиться на службу и со своими данными!
   Неделю после этого я тщательно просматривала объявления и в результате отрыла интересное предложение. Собеседование было назначено ровно на десять утра.
   Но, очевидно, судьба решила бесповоротно воспротивиться моему устройству на работу, потому что все, как только я встала с кровати, пошло наперекосяк.
   Для начала Муля на прогулке, запутавшись в поводке, стала жалобно ныть, на вопли подруги моментально кинулись остальные члены стаи, и через секунду передо мной возник многолаповый комок тесно сплетенных между собой тел. Пришлось потратить много времени, чтобы купировать неприятность.
   Потом убежал кофе, у брюк сломалась «молния», а на куртке невесть откуда обнаружилось жирное пятно самого отвратительного вида. В довершение ко всему моя машина решила не заводиться.
   В полном отчаянье я стукнула кулаком по рулю, еще раз повернула ключи и.., о чудо! Мотор ровно затарахтел.
   Мысленно перекрестившись, я выехала со двора, осторожно пересекла проспект, повернула направо, налево и оказалась на перекрестке. Светофор тревожно горел красным глазом. Впереди стояли две практически одинаковые машины – «Жигули» цвета сгнившего баклажана, – и в той и в другой за рулем сидели женщины, мне, притормозившей в левом ряду, были видны их кудлатые головы.
   Светофор поменял цвет на зеленый. Правые «Жигули» начали медленно двигаться вперед, левый автомобиль стоял. Я рассердилась: встречаются среди водителей «тормозы», пока такой сообразит, что можно ехать, снова загорится запрещающий сигнал. Ну почему она не шевелится? Может, побибикать?
   Но не успела я переместить ладонь на клаксон, как на перекрестке разыгралась драма, которая длилась буквально секунды. «Жигули», осторожно пересекавшие дорогу, были торпедированы здоровенным грузовиком, вылетевшим слева, с той стороны, где транспорту предписывалось терпеливо ждать зеленого сигнала. Улочки, идущие крест-накрест, небольшие, пользуются ими лишь местные жители, желающие объехать пробку на проспекте. Сейчас свидетелей происшествия практически не оказалось, только одна женщина, плохо одетая, похоже, нищенка, быстро шла по тротуару. Других пешеходов не наблюдалось, да оно и понятно почему, третий день в Москве бушует метель, пронизывающий ветер швыряет в лицо пригоршни колкого снега. На земле образовалась каша, под которой блестит лед, высунуться на улицу в такую погоду способны лишь те несчастные, которым никак нельзя остаться дома. Кстати, машин на дорогах стало меньше, и это единственная радость, которую принес москвичам буран.
   Грузовик, превратив ни в чем не повинный «жигуленок» в груду искореженных железок, на секунду замер, потом подал назад, объехал кучу металлолома и скрылся с глаз. С воплем: «Стой!» – я выскочила на дорогу.
   Куда там, виновника аварии и след простыл. Не зная, что делать, я растерянно озиралась по сторонам.
   Сзади послышался визг тормозов, я прыгнула влево.
   – Эй, девушка, – заорал, высовываясь из окна шикарной иномарки, толстый дядька, – чего случилось?
   – Так.., вот.., там.., ее.., грузовик, – попыталась я объяснить ситуацию.
   – Ментов вызвала? – перебил водитель.
   – Не успела.
   – Ну, бабы, – недовольно буркнул он, – никакого от них толку!
   С этими словами он схватил мобильный, а я, еле-еле передвигая ноги, подошла к останкам «Жигулей» и крикнула:
   – Не волнуйтесь, сейчас «Скорую» вызовем.
   Изнутри груды обломков не раздалось ни звука.
   – Вы меня слышите?
   Тишина.
   – Скоро врачи подъедут.
   Молчание.
   – Отзовитесь, пожалуйста.
   Нет ответа.
   – Вам плохо?
   – Хорош дурака валять, – раздалось сзади, – чего орешь?
   Я растерянно замолчала. Хозяин иномарки кряхтя выбрался наружу и, осторожно ступая замшевыми ботинками по «супу» из реагента, снега и грязи, дошел до места аварии, глянул через разбитое лобовое стекло и констатировал:
   – Парень труп.
   – Умер? – ужаснулась я.
   – Ты бы тоже концы отдала, «поцеловавшись» с многотонной махиной, – отреагировал мужик. – Ну вообще! Ничего себе денек начинается.
   – За рулем сидела женщина, – пролепетала я.
   – Откуда ты знаешь?
   – Ну.., я видела, пока стояли на светофоре, прическу кудлатую, волосы до плеч.
   – Это мужик шевелюру отрастил, – сплюнул дядька, – небось пидор! А че та машина стоит? Никто не вылазит? Вон гаишники прутся, быстро, однако, прилетели. Небось где-то рядом толкались, синие птицы.
   Забыв про меня, он бодрым шагом потопал к мрачным патрульным, нехотя вылезавшим из машины.
   Я приблизилась к «Жигулям», тосковавшим на перекрестке, увидела внутри девушку, вцепившуюся в руль, и постучала пальцем в окно. Она вздрогнула и уронила голову на баранку. Сообразив, что незнакомка находится в шоке, я решила успокоить ее и дернула дверцу, та неожиданно открылась.
   – Не пугайтесь, – быстро сказала я, – все в порядке. Хотите воды? У меня есть бутылка.
   Незнакомка подняла голову, и я невольно поразилась ее красоте. Большие голубые глаза были окружены частоколом черных изогнутых ресниц, красивые брови разлетались к вискам, масса мелко завитых волос ниспадала на плечи, тонкий нос, пухлые губы, словно нарисованные гениальным художником, довершали картину идеального лица.
   – Не волнуйтесь, – продолжала я, – сейчас приедут врачи, сделают вам укольчик.
   Красавица вдруг подняла руку и указала в сторону автобусной остановки, находившейся в паре метров от места трагических событий.
   – Ты видишь красного зайца? – прошептала она. – Вон он на скамейке сидит!
   Сначала я решила, что у небесного создания от стресса помутился рассудок. Длинноухий в центре Москвы? К тому же красного цвета? Наверное, у дамы реактивный психоз. Но тут мой взгляд невольно упал туда, куда указывала изящная ладошка женщины.
   На остановке, под стеклянной крышей, на скамейке сидела огромная плюшевая игрушка пурпурного цвета, видно, кто-то забыл ее, залез в автобус и уехал, не вспомнив про косого.
   – И правда! – воскликнула я. – Зайчик!
   – Красный!
   – Да.
   – Это не сон, – прошептала девушка и, странно всхлипнув, лишилась чувств.

Глава 2

   На собеседование я, естественно, не попала. Сначала меня допросили гаишники, собственно говоря, их волновали две вещи: могу ли я назвать номер грузовика и описать, как он выглядел.
   – Все произошло слишком быстро, – робко объясняла я. – Вжик – и он уехал! Номера я не запомнила.
   – Совсем? – деловито осведомился один милиционер.
   – Нет, ни одной цифры!
   – А буквы?
   – Тоже.
   – Попытайтесь описать грузовую машину, – потребовал второй гаишник.
   Но и тут я потерпела полнейшую неудачу.
   – Такая, большая.., железная, с колесами!
   Менты переглянулись.
   – Отличная примета, – вздохнул один, – я имею в виду колеса, потому что транспорт по Москве в основном передвигается при помощи гусениц!
   Ощутив себя полнейшей идиоткой, я пошла к машине и вздрогнула, раздался противный протяжный звук, это спасатели при помощи резаков пытались освободить тело несчастного парня.
   – Девушка, – тронул меня за рукав мужчина в синей куртке с надписью «Скорая помощь», – помогите бумаги оформить.
   Плохо понимая, о чем он говорит, я влезла внутрь белого микроавтобуса и увидела красавицу, лязгающую зубами на носилках.
   – Она не хочет с нами разговаривать, – пояснил врач, – может, вы поможете? Знаете ее имя?
   – Нет, откуда? Впрочем, наверное, у девушки есть права, а там все данные. Может, принести из машины ее сумочку?
   – Вам не трудно будет? – прищурился доктор. – Нам не разрешено трогать чужие вещи, еще пропадет чего, на меня свалят.
   Я посмотрела на незнакомку и ласково попросила:
   – Попробуйте сами вспомнить, как вас зовут?
   Голубые глаза слегка расширились.
   – Заяц там?
   – Да, да, сидит на скамейке.
   – Возьми его.
   – Хотите игрушку?
   – Да.
   – С удовольствием принесу ее вам, а сами пока попробуйте сказать свои данные.
   – Жанна Львовна Кулакова, актриса театра «Лео», – вполне спокойно ответила девица.
   – Вот и славно, – обрадовалась я, – сейчас притащу зайчика.
   – Ты его сунь в мою машину, – прошептала Жанна.
   Я дошла до остановки, схватила плюшевое чудовище и принялась стряхивать с него налипший снег.
   В стеклянной крыше остановки имелась дыра, и длинноухий медленно, но верно превращался в сугроб. Оставалось удивляться фантазии производителей, сшивших зайчика абсолютно нереального цвета.
   Открыв незапертые «Жигули» Жанны, я хотела положить мягкую игрушку на заднее сиденье и осторожно подвинула большую сумку. В ту же секунду изнутри донеслось недовольное ворчание и наружу высунулась крохотная мохнатая мордочка, внутри саквояжа мирно спал до моего появления крохотный йоркширский терьер.
   – Ой, какой ты хорошенький, – умилилась я.
   Но собачка сочла, что это ниже ее достоинства – общаться с незнакомой женщиной. Чихнув, она снова скрылась в недрах переноски. Я захлопнула дверь и побежала в микроавтобус. Жанна, уже не такая бледная, поинтересовалась:
   – Забрала?
   – Да, да, не беспокойся. А зачем он тебе?
   – Это мой лучший друг, – прошептала Кулакова, – хочу выпить за его здоровье, если б не заяц, лежать бы мне в пластиковом мешке. Спаситель.., милый…
   Я не удержалась и участливо погладила Жанну по спутанным волосам. Очень хорошо знаю, что человек, счастливо избежавший смертельной опасности, часто бывает неадекватен.
   – Может, все-таки съездим в больницу? – предложил врач.
   – Нет, – категорично отрезала Жанна.
   – Вам нельзя за руль, – предостерег доктор.
   Девушка посмотрела на меня и вдруг заявила:
   – Вот она меня отвезет!
   Наверное, услыхав сие наглое заявление, мне следовало возмутиться, и именно так я бы и поступила в обычной ситуации, но сейчас кивнула.
   – Конечно, только адрес скажи и дай ключи, отгоню твои «Жигули» на парковку к супермаркету.
   Все равно на собеседование я опоздала, да и нельзя бедную Жанну оставлять, лучше доставить ее домой.
   Сев в мою машину, Жанна воскликнула:
   – Ой, принеси ириску.
   – Что?
   – Ириску.
   – Где они?
   – У меня в машине.
   Я покорно вернулась на парковку, порылась в бардачке, внимательно осмотрела пластмассовую корзиночку возле ручки переключения скоростей, потом зашла в магазин, купила на кассе пакетик конфет и принесла его Жанне.
   – Вот, держи.
   – Это что? – удивилась девушка.
   – Конфеты.
   – Я не ем сладкое, мигом толстею от него, а мне нужно думать о фигуре.
   – Но ты сама же просила.
   – Я?!
   – Ты. Сказала: «Принеси из моей машины ириски». Извини, я ничего в «Жигулях» не нашла, поэтому купила на свой вкус, если эти не нравятся, могу раздобыть другие.
   Жанна улыбнулась одними губами.
   – Не ириски, а Ириску, собачку, йоркшира, она в переноске спит.
   Тут только я вспомнила про крохотное мохнатое существо и ощутила укол совести, ну надо же, ведь видела терьера и совершенно забыла о нем, а несчастный мог замерзнуть в брошенной машине.
   – И зайца прихвати! – крикнула мне вслед Жанна.
* * *
   Наконец суета закончилась, я умостилась за рулем и сказала:
   – Говори адрес.
   В ответ раздалось тихое похрапывание, я обернулась. Положив голову на плюшевое чудовище, Жанна мирно спала. Пару секунд я колебалась, но потом развернулась и покатила домой. Живем мы недалеко, пусть Жанна проведет некоторое время у нас, наверное, не следует таскать ее сейчас по пробкам.
   Очутившись во дворе, я осторожно потрясла девушку.
   – Очнись, пожалуйста.
   – Мы где? – сонно прошептала та.
   – Пойдем ко мне, попьем чаю.
   Совершенно не сопротивляясь, Жанна вышла наружу, прижимая к себе сумку с Ириской.
   – Зайца не забудь, – напомнила она.
   Я вытянула из машины красного монстра.
* * *
   Крохотная Ириска оказалась полнейшей пофигисткой. Увидав стадо наших собак, она не потеряла меланхоличности, преспокойно выбралась из переноски, попила воды, а потом развалилась на подстилке Мули. Мульяна, тоже невозмутимая, словно скала, подняла глаза и деликатно осведомилась:
   – Гав?
   – Это не навсегда, – ответила я, – просто в гости.
   Мопсиха шумно вздохнула и ушла на диван, Ада, Феня и Капа последовали за ней, Рейчел устроилась под столом, а Рамик прогалопировал в мою спальню, появление Ириски никого не взбудоражило. Хотя йоркшир такой крохотный, что наше зверье, скорей всего, приняло его за хомячка, а к грызунам стая настроена дружески.
   – Хочешь супу? – спросила я у Жанны.
   – Спасибо, не ем первого, от него толстеют, – раздалось в ответ, – лучше дай водки!
   Я пришла в замешательство: согласитесь, странное желание для молодой женщины среди бела дня. Водки! Ладно бы вино, коньяк, виски, в конце концов, но беленькая!
   – Я не алкоголичка, – объяснила Жанна, – вообще не пью! Но сейчас хочу опрокинуть стопочку за красного зайца, он мне жизнь спас.
   Я ощутила тревогу. Похоже, Кулакова повредилась умом, и как мне поступить? Дома никого нет, Лиза и Кирюшка на занятиях, Катюша укатила в командировку, Костин на службе, Сережка и Юлечка тоже на работе, вернутся все поздно.
   – Я не имею никакого отношения к алкоголикам, – повторила Жанна.
   – Да, да, – с самым глупым видом закивала я.
   Очень хорошо знаю: с психопатами нужно соглашаться, в противном случае вы можете вызвать бурную аффективную реакцию полувменяемой личности.
   Больной человек способен схватить нож, швырнуть в собеседника чугунную сковородку…
   – И не потерявшая ум баба, – добавила гостья.
   – Ну как ты могла решить, что я такое подумала!
   – У тебя на лбу все мысли написаны.
   – Э.., э.., вовсе нет.
   – Ладно, – скривилась Жанна, – сейчас все объясню. Вчера вечером раздался звонок. Я только что со спектакля прирулила, он в одиннадцать заканчивается, пока переоделась, туда-сюда.., около полуночи приперлась. Слышу, телефон заходится как припадочный!
   Жанна схватила трубку и почти зло спросила:
   – Ну кто там еще?
   – Можно Жанну Львовну? – прохрипел странный то ли мужской, то ли женский голос.
   – Слушаю, – ответила она.
   – Вас беспокоит помреж сериала «Загробные тайны», – начали сипеть из трубки, – Коваленко Саша.
   Так и не поняв, какого пола Коваленко Саша, Жанна рухнула в кресло. Здесь следует слегка отвлечься от основной темы повествования и сказать пару слов о Кулаковой.
   Жанночка, сколько себя помнила, мечтала быть актрисой. Наверное, ей достались гены мамы, очаровательной Лидочки, страстной поклонницы сцены.
   Но Лиде не повезло, ее родители, папа – профессор математики и мама – историк, услышав от девочки слова: «Пойду учиться на актрису», пришли в ужас и категорически запретили Лидочке даже думать о сцене.
   Пришлось ей поступать в обычный педагогический институт. Лида все студенческие годы являлась самой активной участницей самодеятельности, а потом удачно вышла замуж, родила дочь и занялась ее воспитанием. С самого раннего детства Жанне внушали, что сцена – это все. Со временем Лида сумела пристроить дочь в театральное училище и каждое утро повторяла ей: