Донцова Дарья. Любовь-морковь и третий лишний

   Когда Николаевич покинул помещение, остальные зрители «шоу» молча уставились на профессора.
   – Э.., э.., голубчики, – простонал отец, – милосердие является доблестью не меньшей, чем храбрость.
   .Надеюсь, никто из вас не станет смеяться над коллегой, перепутавшим понятия «резюме» и «реверанс».
   – Хорошо, – пискнул кто-то с галерки, – мы че?
   Ниче! Бывает.
   В ту же секунду в аудитории грянул хохот, отец попытался справиться с собой, но не сумел, впервые в жизни ему отказало самообладание, и он уткнул лицо в идеально выглаженный платок.
   С тех пор, когда человек произносит слова «реверанс» или «резюме», я вспоминаю несчастного Николаевича. Интересно, кто-нибудь указал ему на ошибку? Если да, то это был не мой папа, он не смог побеседовать на сию тему с учеником.
   – Начинается второй акт, – понеслось с потолка, – горничная в кулисе, Кулакова, проверьте поднос и чашку с водой.
   Я обернулась и увидела на колченогом столике весь необходимый реквизит: жестяной поднос, на нем фарфоровую емкость в виде пузатой «бомбочки» и чуть поодаль бутылочку с газировкой.
   – Внимание, музыка, – вновь ожил громкоговоритель.
   Я, ощущая легкий испуг, быстро схватила бутылочку. Как правило, пластиковая тара закрыта просто насмерть, у меня не хватит сил, чтобы свернуть пробку. Ну неужели Алиса не могла сама налить воду в чашку!
   Но голубая крышка неожиданно легко поддалась, обрадовавшись, я плеснула воду в фарфоровую «бомбочку» и услышала раздраженное:
   – Горничная! Жанна, блин, ты где? Жанна!!!
   Вцепившись в холодный поднос, я шагнула на сцену, свет софитов ударил в лицо, зрительный зал напряженно молчал, и на первый взгляд казалось, что там, в темноте, никого нет, но я очень хорошо знала: за яркой полоской прожекторов находятся люди, все они сейчас уставились на меня.
   Еле-еле передвигая ставшие каменно-тяжелыми и отчего-то негнущимися ноги, я пошла к креслу, в котором восседала фигура, облаченная в синий атлас, с маской на лице. Разглядеть внешность баронессы было совершенно невозможно, я обратила внимание на ее волосы, ярко-рыжие, прямые, красиво блестевшие в электрическом свете.
   Так, теперь реверанс. Чашка поехала по подносу, с огромным усилием я сумела удержать ее и протянула поднос баронессе.
   – Туда, Амалия, туда, – послышался капризный голосок.
   Потом красивый пальчик, украшенный огромным перстнем, ткнул в сторону крохотного столика. Я осторожно уместила на нем реквизит и, сделав еще раз реверанс, пошла назад, чувствуя, как тонкое платье противно прилипло к потной спине. Зрители, очевидно, потеряли к горничной всякий интерес, потому что баронесса принялась восклицать с фальшивым пафосом:
   – Вода! Вот единственное, чего можно от них дождаться! Стакан, нет, чашка! Боже, как смешно! Пить или не пить? Возьму – унижусь, пренебрегу – измучаюсь от жажды!
   Оставив баронессу решать почти гамлетовские вопросы, я нырнула в кулису и, не замеченная никем, добежала до гримерки. Следовало признать: затея удалась на все сто процентов, расчет Жанны оправдался полностью.
   Радуясь удаче, я некоторое время посидела в кресле, унимая дрожь в теле, торопиться было некуда, до конца второго акта много времени, потом повесила платье в шкаф, поставила на место туфли, положила маску. Все это я проделывала под непрерывный бубнеж громкоговорителя.
   – Любовница, на выход. Алиса, приготовь полотенце. Дайте музыку! Где Соня? Отчего.., а.., а.., а!
   Резкий вопль ударил по ушам, я вздрогнула.
   – Занавес, занавес, занавес, – метался крик.
   Я стала быстро всовывать ноги в сапоги, но, как назло, не застегивалась «молния». Проклиная некстати заевшую железку, я дергала ее туда-сюда, но без всякого результата.
   Дверь гримерки распахнулась.
   – Жанна, – завопил какой-то мужик, – живо к Батурину!
   Я замерла и мигом оценила ситуацию. Стою спиной ко входу в весьма пикантной позе, вошедшему видно, простите, конечно, за подробность, одну обтянутую джинсами попу. Каким образом он догадался, что в комнате находится Жанна? Да по шевелюре!
   Мелко вьющаяся копна искусственных волос сейчас свисает до полу.
   – Жанка, слышишь!
   Я покивала головой.
   – Живо к директору.
   – М-м-м!
   – Быстрей!
   – М-м-м.
   – Он бесится!
   – М-м-м.
   – Хорош мычать, беги давай!
   – Ща, – просипела я, – ща, кха, кха, кха, кажется, я простудилась, голос-то как изменился от ангины.
   – Поторопись, – велел дядька и исчез.
   Я выпрямилась, черт с ними, с сапогами. Что делать, а? Идти к директору? Он мигом заметит подмену. Ледяная рука сжала желудок. Ну с какой стати я согласилась на идиотское приключение? Чуяло ведь сердце, беда приключится.
   Дверь заскрипела и начала тихо открываться.
   Я сдернула с головы парик, сунула его в шкаф и села на обшарпанную табуретку.
   – Жанна, – взвыл лысый мужик, входя в гримерку, – ну сколько можно… Ой, а где Кулакова?
   – Сама ее жду, – максимально спокойно ответила я.
   – Только что же была здесь!
   – Верно, – подхватила я, – она велела мне: «Посиди, Лампа» – и исчезла, фр-р-р, и нету! Костюм швырнула и деру!
   – А вы кто? – начал хмуриться дядька.
   – Я?
   – Ну не я же! Что вы делаете в гримерной?
   – Так Жанну жду!
   – Зачем?
   – Почему я должна перед вами отчитываться? – нагло схамила я, ожидая, что лысый обозлится и заорет: «Убирайтесь отсюда немедленно».
   Вот тогда я получу право с гордо поднятой головой покинуть помещение, но он поступил по-иному, на его лице появилась самая приветливая из всех возможных улыбок.
   – А потому, душечка, – пропел он, – что вы видите Юлия Батурина, и все происходящее за кулисами является моей головной болью. Живо отвечайте, чем вы тут занимаетесь?
   Я опять вспотела и завела:
   – Понимаете, Юрий…
   – Юлий, – перебил меня Батурин, – Юлий, как Цезарь. Очень не люблю, когда коверкают мое имя.
   – Простите, я не хотела вас обидеть.
   – Ничего, продолжайте. Вы кто?
   – Евлампия Романова, для близких просто Лампа.
   В театр меня пригласила Жанна, мы дружим.
   – У этой обезьяны есть подруги? – скривился Юлий.
   – Ну…
   – С чего бы это Кулаковой всех в гримерку тащить?
   – Я не все.
   – Уже понял! Цель вашего визита?
   – Я хотела устроиться на работу, – ляпнула я.
   – Вы актриса?
   – Нет, нет, Жанна говорила, что тут есть вакансия…
   – Гримера?
   – Верно!
   – Значит, вы гример?
   – Да, да.
   – А с волосами справитесь?
   – Обожаю создавать прически, – лихо солгала я.
   – Образование какое?
   – Высшее.
   – А именно?
   – Консерватория по классу арфы.
   Брови Юлия поползли вверх.
   – Консерватория? – удивленно повторил он.
   – Ну да, потом я освоила еще мастерство гримера, – принялась изворачиваться я, больше всего мечтая исчезнуть из крохотной комнатки. Юлий крякнул, а я почему-то добавила:
   – Давно замужем, имею двух взрослых сыновей и дочь, владею компьютером, умею при помощи словаря читать и переводить английский текст, в тюрьме не сидела, СПИДом не болею.
   Батурин закашлялся, потом вдруг ласково сказал:
   – В принципе вы нам можете подойти, если имеете постоянную московскую прописку, но сейчас нужно найти Жанну, говорите, она внезапно ушла?
   – Да, да, – затараторила я, изо всех сил пытаясь внушить Юлию, что Кулакова лично принимала участие в спектакле, – прибежала сюда, мигом переоделась и унеслась. Видно, очень торопилась! Вы не сомневайтесь, она замечательно сегодня подавала чашку с водой баронессе.
   Выпалив последнюю фразу, я замерла, сейчас Юлий справедливо заметит: «Однако странно, она пригласила вас якобы на работу и смылась. И зачем вы ее ждете, если она ушла?»
   Но Батурин почесал подбородок и сердито промолвил:
   – Ее все на сцене видели, полный зал и наши, очень глупо убегать, ведь все равно поймают.
   Я разинула рот, но тут в гримерку влетела девица, страшная, словно голодная смерть. Тощее тельце было втиснуто в красную кожаную мини-юбчонку, которая заканчивалась почти сразу там же, где начиналась, мосластые, жилистые ножки украшали высокие черные кожаные сапоги-ботфорты с не правдоподобно узкими мысами, сверху на небесном создании была ядовито-лиловая кофточка-стрейч, из рукавов которой торчали руки, более всего напоминавшие лапы больного воробья, копна иссиня-черных, слишком ярких, чтобы быть натуральными, волос водопадом лилась с макушки до плеч.
   – Ой, ой, ой, – безостановочно верещала девица, – ой, ой…
   – Софья Сергеевна, – сердито оборвал ее Юлий, – немедленно успокойтесь, говорите внятно, без визга и истерик.
   – Юлий, – фистулой завизжала Софья и быстрым жестом отвела за уши волосы, почти полностью до этого прикрывавшие ее лицо.
   Я вздрогнула, у слишком худой девушки оказалось лицо хорошо пожившей тетки лет пятидесяти. Щеки, глаза, лоб, губы покрывал толстый слой макияжа, но из-под тонального крема и килограмма пудры проступали морщины вкупе с пигментными пятнами.
   – Юлий! Она умерла, – на едином дыхании выпалила Софья. – Ой, ой, ой, ай! Я так ее любила! О-о-о!
   Немедленно найди Жанну!
   – Ты уверена? – деловито осведомился Батурин, спокойно глядя на колотящуюся в истерике Софью.
   Та тряхнула головой и почти нормально ответила:
   – Да.
   – Кто сказал?
   – Врач.
   – Но она дышала, когда ее уносили.
   – А сейчас скончалась, доктор говорит, похоже, ее отравили, а яд…
   – Сам знаю, – отмахнулся Юлий, – я думал, она ей какой-то гадости подсыпала, просто чтобы напакостить. Но отрава! Эй, перекройте выход и никого без моего распоряжения на улицу не выпускать, слышишь? А все баба Лена! Вот дура старая, глухарь, а не вахтер! Всех уволю!
   Резко повернувшись на пятках, Юлий выскочил в коридор.
   – Что случилось? – налетела я на Софью.
   Та совершенно спокойно плюхнулась на диван, вытащила из крохотной сумочки пачку ароматизированных сигарилл, закурила и равнодушно спросила:
   – Ты кто?
   – Э.., новый гример.
   – Вместо Ксюши?
   – Наверное, да.
   – Будем знакомы, – кокетливо прищурилась тетка, – Софья Сергеевна Щепкина. Да, да, родственница того самого, слышала небось?
   Я кивнула. Михаил Семенович Щепкин, великий русский актер, основоположник реализма в русском сценическом искусстве, вроде умер в 1863 году, в консерватории у нас был факультатив по истории театра, отсюда и знания.
   – Можешь звать меня Соня, – разрешила Щепкина, – мы почти одногодки, и я совсем не чванлива, в театрах важен любой винтик, даже такой, как гример. О, театр! Только беззаветно любящий искусство человек способен пожертвовать всем ради мгновений…
   – Так что случилось? – весьма нетактично перебила я ее.
   – Тина умерла.
   – Кто? – отшатнулась я.
   – Актриса Бурская, игравшая роль баронессы, – без всякого трепета пояснила Софья, – Валентина ее имечко, но оно Вальке простонародным казалось, велела звать себя Тиной. Все выделывалась, пальцы гнула. Да уж!
   – Но почему она скончалась? Пожилая была? Инфаркт?
   Софья захихикала.
   – Уж не девочка, но о своем возрасте молчала. Боже, она не понимала, что смешна! Мне вот тридцать два, и я смело говорю об этом.
   Я покосилась на дряблую шею молодки и, тактично промолчав, задала следующий вопрос:
   – Так от чего умерла Бурская?
   Софья попыталась было округлить глаза и вздернуть брови, но лоб, обколотый ботоксом, не хотел двигаться, и очи прелестницы просто вылезли из орбит.
   – Ее отравила Жанна! Вот маленькая дрянь! Хотя лично я не поддерживала Валентину!
   – Жанна? – заорала я. – Не может быть!
   – Ты ее знаешь? – склонила набок раскрашенную мордочку Щепкина.
   – Да, и абсолютно уверена, она здесь ни при чем!
   Софья вытащила новую сигариллу.
   – Ха! Все видели. Эта бесталанная мадам приволокла чашку воды.
   – На сцену?
   – Да, роль у нее такая, поднос носить, – ехидно сказала Софья, – ну очень сложная, философская, напряженная работа, нужно воды подать и уматывать.
   А Тина сначала произносит небольшой монолог, потом отпивает из чашки…
   Я, оцепенев, слушала болтающую Софью. Голос ее, резкий, визгливый, вонзался в мозг раскаленным железом. Через пару минут ситуация стала мне понятна. Бурская, выпив воды, должна была встать, подойти к шкафу, открыть дверцу, откуда вываливалась любовница ее мужа, ну и так далее.
   Но сегодня все пошло наперекосяк, Тина одним глотком осушила чашку, сморщилась, будто уксус глотнула, начала говорить, икнула и лишилась чувств. Зрители решили, что так положено по роли, и сидели тихо, но помреж живо понял: дело неладно, и велел дать занавес. Бурскую унесли за кулисы, людям в зале сообщили о внезапной болезни исполнительницы главной роли и вызвали «Скорую», но, пока та ехала, Валентина умерла. Актеры сначала подумали, что у Бурской инфаркт, но прибывший врач мигом заявил:
   – Это очень похоже на отравление, надо сообщить в милицию.
   – Жанка ее на тот свет отправила, – подвела итог Щепкина.
   – Почему вы подозреваете Кулакову? – прохрипела я.
   – А кто еще? – удивилась Софья. – Водичку она принесла и повод имела! Да уж, красотища! Никому Павлик не достанется! Одна на кладбище, вторая в тюрьме. Какой накал страстей, Шекспир отдыхает!
   В гримерку вошел толстый парень.
   – Где Жанна? – спросил он. – Ее все ищут!
   – Сбежала красавица, – взвизгнула Софья, – послушай, Алик…
   Воспользовавшись тем, что Щепкина переключила свое внимание на другого человека, я выскользнула в коридор, добежала до вахтерши и увидела Юлия, допрашивавшего бабку.
   – Значит, как она приходила, ты видела?
   – Точно, – закивала баба Лена, – приволоклася вовремя, волосьями занавесилась и летит.
   – А выходила ли она, ты не помнишь?
   – Ну…
   – Да или нет?
   – Э.., э.., э.
   – Безобразие, – обозлился Батурин, – чем только на посту занимаешься! Газеты все читаешь!
   – Мимо меня и муха не пролетит, – обиженно прогудела бабка, – в туалет я отлучилась, живот схватило, а все потому, что после огурцов молочка попила.
   – Сделай милость, – взревел Юлий, – не рассказывай тут о своих кишечных проблемах!
   – Вы же спрашиваете!
   – Но не о твоем поносе, вопрос звучал: «Уходила ли Кулакова?»
   – Вот ща я точно вспомнила, – всплеснула руками бабка, – она дико торопилась, пронеслася молнией, один запах остался, духи у нее шибко вонючие, спасу нет, тошнить начинает, как до носа доберутся!
   – Ты куда? – рявкнул Юлий.
   Последний вопрос относился ко мне.
   – Домой, – пролепетала я, – похоже, вам сейчас не до нового гримера.
   – Прибегай завтра к четырем часам, – деловито сказал Батурин, – не опаздывай, ты мне подходишь, люблю не пафосных.
   Я кивнула и вылетела на улицу.

Глава 5

   В нашей квартире стояла полнейшая тишина, в прихожей не горел свет. Я щелкнула выключателем, разделась и пошла в гостиную. Создавшееся положение, мягко говоря, не радовало. Конечно, я очень даже ловко выручила Жанну, заменила ее во время спектакля, но теперь актрису считают убийцей, нечего сказать, хороша ситуация. И как поступить несчастной девице? Сказать честно: я не принимала участия в спектакле, заболела и послала вместо себя другую бабу? Ох, боюсь, главный режиссер, услышав такое оправдание, мгновенно выгонит Жанну вон, навряд ли господину Арнольскому понравится поступок Кулаковой. А еще он вполне может заявить ей:
   – Раз с твоей ролью способна справиться первая встречная, то ступай на биржу труда, лучше я приглашу в коллектив студентку на подобные выходы. Ученице можно особо и не платить, за «спасибо» прыгать будет.
   Может, мне следовало честно признаться в подмене? Дождаться милиции и сказать оперативникам правду? А я лишь усугубила ситуацию, рассказав о том, сколь спешно Жанна удрала из театра. Слабым оправданием моего поведения служит то, что я не знала о смерти Бурской и хотела убедить Юлия Батурина в присутствии Кулаковой на службе. Да уж, затея удалась на все сто процентов. Никто теперь не сомневается, что именно Жанна отравила Тину, торжественно, драматично, абсолютно по-актерски лишила Бурскую жизни на глазах у зрительного зала. Отчего никому в голову не пришло простое рассуждение: с какой стати Жанне убивать при доброй сотне свидетелей? Что, нельзя было обстряпать дело по-тихому, в гримерке?
   Впрочем, похоже, у Кулаковой имелся веский повод расправиться с Тиной. Юная старушка Софья трещала о некоем Павлике, который теперь никому не достанется…
   Потерев ладонями виски, я распахнула дверь гостиной и крикнула в темноту:
   – Жанна, вставай.
   Сейчас расскажу Кулаковой о происшествии, и мы вместе отправимся в милицию.
   – Жанна, просыпайся!
   Из мрака не донеслось ни звука. Я постояла пару мгновений на пороге, потом щелкнула выключателем.
   Конечно, не следует будить больную Жанну, ей и так сегодня досталось, одна история с красным зайцем любого уложила бы в кровать, но альтернативы-то нет!
   Яркий свет многорожковой люстры осветил гостиную. Я прислонилась к косяку: никого. В комнате царил идеальный порядок, плед на диване был аккуратно сложен, подушечки взбиты, в раскрытую форточку дул ледяной ветер, от Жанны не осталось даже запаха духов.
   Решив, что она мирно пьет чай на кухне, я кинулась туда и снова обнаружила безлюдное пространство, никаких следов Кулаковой не было и в помине.
   Растерянно выкрикивая на все лады: «Жанна, Жанночка, Жанна…» – я заглянула в ванную, туалет, спальни детей и Кати.
   Но Кулакова испарилась без следа, на вешалке не было ее одежды, в галошнице тосковали лишь мои зимние сапожки.
   Плохо понимая, как поступить, я вернулась на кухню, машинально поставила чайник на газ и услышала стук входной двери, потом голоса Юли, Сережки, Лизы и Кирюши. Члены семьи явились домой вместе, небось столкнулись у подъезда.
   – Лампа, – завопил Кирюша, – я есть хочу! Чего у нас на ужин?
   – Надеюсь, макароны с мясом, – вступила Лизавета.
   – Тебе только мучное и есть, – заржал мальчик.
   – Сам дурак! – обиделась Лиза.
   – Чего обзываешься?
   – Ты первый начал.
   – А ну цыц, – прогремел Сережка.
   – Ой, ты наступил на мою сумку, – возмутилась Юля.
   – Не фиг ее на пол бросать, – парировал ее муж.
   – Так у нас макароны? – влетела на кухню Лиза.
   – Мне лучше салат, – заявила входящая следом Юля, – без заправки.
   – Мяса хочу, мяса, котлет! – завел Кирюшка.
   – И супу! Борща, – подхватил Сережка.
   Я вынула пачку пельменей.
   – Через пять минут сварятся.
   – Фу, гадость!
   – Не хочу тесто с жилами!
   – Ваще отстой!
   – Лампа, ты чем занималась?
   – Дома сидела, – соврала я, ставя на огонь кастрюлю.
   – И не сварила щи!!!
   – Ну.., не успела!
   – Почему? – гневно воскликнул Кирюшка.
   Я не нашлась, что ответить, но тут меня выручила Юлечка.
   – Ой, – закричала Сережкина жена, – какая прелесть? Откуда она у нас?
   Я обернулась и уронила шумовку, посреди кухни сидела Ириска и чесалась изо всех сил.
   – Жутко прикольная! – взвизгнула Лиза.
   – Это кошка? – спросил Кирюша.
   – Ты чего, – захихикала Лизавета, – так Рейчел и потерпит дома киску, это собака.
   – Маленькая какая!
   – Порода называется йоркширский терьер, – осторожно сообщила я.
   Может, Жанна где-то в доме? Ириска ведь здесь!
   Наверное, ее хозяйка пошла покурить на лестницу.
   Хотя маловероятно, когда я пришла, дверь была закрыта. Может, Жанночка отправилась подымить и захлопнулась? Девушка небось потопталась на площадке, замерзла и попросилась временно к соседям! Ага, а куда подевались ее сапожки и куртка?
   – Лампудель, – сурово спросил Сережка, – немедленно отвечай, откуда у нас сие блохастое существо?
   – У Ириски блох нет, – возмутилась я, – маленьким йоркам положено чесаться!
   – Вот так, почти до крови? – прозвучал сзади голос Костина.
   – И ты тут? – подпрыгнула я.
   – Если не ко двору, могу уйти, – не преминул изобразить из себя обиженного майор.
   – Блохи нам ни к чему, – задумчиво протянула Юля.
   – Она без паразитов, – стала злиться я, – нежное, крохотное создание. Чем оно вам мешает?
   – Приходит Ваня домой из армии, – вдруг заявил Костин.
   – Ваня – это кто? – изумилась Лиза.
   – Прийти из армии нельзя, – ехидно перебила ее Юля, – можно демобилизоваться.
   – Зануда, – сказал Кирюша.
   – К нам еще и Ваня явился? – воскликнул Сережка.
   – Что вы за люди! – возмутился майор. – Я анекдот рассказываю! Пришел Ваня из армии, а у его Тани трое ребят на лавке. Муж давай орать: «Ты, такая-сякая, изменяла мне!» А жена в ответ: «Вовсе нет, милый! Вон первый, Паша, сидит, – это ты в отпуск приезжал. Вон второй, Коля, – это ты опять в отпуск приезжал». – «А третий откуда? – взревел Ваня. – Меня всего пару раз домой отпускали». – «Он такой маленький, наивный, крохотный, чего ты к нему привязался?» – ответила жена.
   – Не смешно, – отрезал Сережка, – откуда Йорк?
   Я отошла к окну.
   – Ладно, расскажу правду. Утром я поехала…
   Но я не все рассказала, о красном зайце и затее с выходом на сцену промолчала, зато историю с аварией изложила в деталях.
   – Интересная песня, – прищурился Костин, – ну, зови сюда девушку, познакомимся.
   – Она ушла, – быстро сообщила я, – право, странно, даже «до свидания» не сказала!
   – А ты, значит, не слышала стука двери? – ехидно поинтересовался майор.
   – Да!
   – Чем же так занята была?
   – Суп варила, вода на кухне текла, радио играло, вот и…
   – И где он? – перебил меня Сережка.
   – Кто?
   – Суп!
   Я растерянно умолкла.
   – Отчего сейчас пельмени в кипяток пошвыряла, коли супчик имеется? – откровенно издевательски вопрошал он.
   – Э.., э.., понимаешь.., э… Он скис!
   – Скис?
   – Ага.
   – Свежий борщик?
   – Ну да, картошка испорченная попалась, – стала выкручиваться я.
   – Ай беда!
   – Точно, столько времени зря потратила.
   – Хватит, – оборвал наш диалог майор, – сейчас объясню, как обстояло дело! Лампа увидела на улице тетку, продававшую за бесценок вот это существо, гордо называемое йоркширтерьером, и не сумела устоять, купила его. Спору нет, пока собачонка выглядит очаровательно, но во что она вырастет?!
   – Надеюсь, не станет похожа на Коко из двадцать пятой квартиры, – захихикала Юлечка.
   Я вздрогнула. Примерно год назад соседка из нашего подъезда, глупая как пробка Люся, приобрела на Птичке очаровательное крохотное существо, покрытое нежным белым пухом. Зная, что мы опытные собачники, Люська принеслась к нам для консультации.
   – Это Коко, – захлебывалась соседка от счастья, – чихуахуа, милая крошка!
   Я попыталась объяснить Люське, что Коко похожа на «чхуню», как бегемот на забор, но соседушка обиделась и со словами: «Ты ничего не смыслишь в животных», ушла.
   За двенадцать месяцев Коко вымахала до размера пони, весит она около восьмидесяти килограммов, и тощая Люська вполне способна ездить верхом на своей «чихуахуа», но тупая соседка не сдается, каждый раз, сталкиваясь со мной в лифте, она говорит:
   – Кока чистопородное животное, просто выросла так от качественного питания, если б ты нормально ела, тоже бы хорошо смотрелась…
   – Ириска Йорк, – возмутилась я.
   – Непонятно кто, да еще с блохами, – стоял на своем Сережка.
   – Жанна…
   – Лампа, – вздохнула Юлечка, – хватит врать.
   Мы же тебя не осуждаем! Ясное дело, ты не смогла пройти мимо собачки, вот и взяла ее! Очень даже понятно.
   – Но Жанна…
   – Лампудель, остановись, – погрозил мне пальцем Костин, – пусть живет, никто ее не обидит.
   – Суперская собачка, – кинулась целовать Ириску Лиза.
   – Вполне ничего, – одобрил Кирюшка, – берем в семью.
   – Она принадлежит Жанне!!!
   – у-у-у. – прозвучал хор голосов, – хватит!
   – Вы мне не верите! – возмутилась я.
   – Нет, конечно, – ответил Костин, – наврала с три короба!
   И тут мне в голову пришла замечательная мысль.
   – Сейчас принесу красного зайца!
   – Кого? – вытаращилась Лизавета.
   – Ну не стала я вам в деталях пересказывать эту историю, – оживилась я, – на самом деле Жанну спас красный заяц.
   – Охохоюшки, – протянул Сережа, – зайчик-то креативный!
   – Да вы послушайте! Косой сидел на автобусной остановке, но сначала он позвонил Жанне…
   – Длинноухий сам звонил? – с абсолютно серьезной миной спросил Костин.
   – То есть не он, а помреж Саша Коваленко, неизвестно, мужчина это или женщина, он снимает сериал, но его нет!
   – Зайца? – уточнила Лиза.
   – Кино нету! – стала злиться я.
   – Какого? – прищурился Вовка.
   – «Загробных тайн», Жанну обманули, вопрос зачем? А потом позвонили от красного зайца, то есть сказали о нем и про фильм…
   – Которого нет? – снова влез Костин.
   – Есть!!!
   – Но ты же сказала: «Кино нету».
   – Я про зайца!
   – А-а-а!
   – Вы мне не верите, погодите, сейчас я его принесу.
   С быстротой таракана я метнулась в гостиную, распахнула дверь и поняла – игрушка исчезла. Жанна забыла Ириску, но плюшевого монстра прихватила с собой. Пришлось мне возвращаться ни с чем.
   – И где кролик? – весело поинтересовался Костин.
   – Он заяц, – буркнула я.
   – Я не знаток живой природы, – фальшиво пригорюнился Вовка. – Всего лишь дилетант, мечтающий увидеть красного представителя семейства…
   – Отстань от нее, – велела Юля, – лучше ешь пельмени!