Как бы не так... И Андрея вдруг пробила мысль отом, что Алена им вовсе не нужна и его триста пятьдесят тысяч тоже. Им нужен он, Гусаров! Ради рекламы или для замазывания криминала, который обязательно вертится рядом с такими мессиями-коммерсантами. Они имеют офисы, доход, а значит, не обходится без рэкета. Как он сразу не допер?
— Спасибо, но у нас суровые правила. Мы не посвящаем посторонних в свою работу. Рад был познакомиться. Пока, Алена, я заеду.
С большим сожалением он уходил к своему «москвичу», оставляя в лапах обходительного охмурилы собственную жену. Другой бы схватил ее за руки, за ноги и поволок в машину. Прочь от них. Пусть со скандалом. А он не мог. Втемяшенное в голову Алены останется навсегда, ее уже не удержишь. Сев за руль, Гусаров тупо смотрел вперед, а в мозгу повторялись и повторялись две строки:
— "...И никто не скажет, вынимая нож,
«Что ж ты. гад. любимую замуж выдаешь?!».
Как поступить?! Окончательно разругаться или, наоборот, быть рядом с ней в этой глупой компании? Слушать бахвальство, видеть подставных из зала.
— Владимир Михайлович одним прикосновением вылечил мою хроническую гонорею!
Пусть выступают, пусть лечат, допускается, что действительно лечат, но ни он, ни Алена не должны быть с ними. Андрей и жена его не должны кому-то поклоняться. Их собственные способности ничуть не ниже, чем у какого-то Кудратова. Они — сильные люди. Самостоятельные, умные. Гусаров никому не заглядывал в рот, ни на кого не молился. Но Алена... Скучно ей... Нормальной работы сама не нашла, и он не помог. Попробуй найти, чтоб деньги платили и интересно было. Человеку с музыкальным образованием... Блин! Блин! Блин! Ладно, надо жить. Поехал! Булат... Ох, что-то будет!..
Человек в изящном костюме с сияющими пуговицами спрыгнул на землю. Художники по одежде, модельеры, просто обеспеченные люди, следящие за модой, могли бы объяснить неуловимые для обывателя штрихи, выдающие влияние южного вкуса на выбор одежды. Все в этом костюме было «от кутюр», но детали... — (Какие? В чем дело?), — выдавали во владельце южанина. Может, эти золотые пуговицы, сверкающие в свете заходящего солнца?
— С удачной посадкой, уважаемый Руслан. Что случилось?
Буташев смотрел поверх голов встречавших «Сесну».
— У вас все тихо?
— Как можно сомневаться...
— Быстро разгрузить и вымыть самолет. Чтобы никакого запаха!
Хозяин обычно был более приветлив.
— Давайте, давайте. Так надо.
Трое мужчин спешно затолкали самолет в ангар. Летчик, подошедший к Буташеву, усталым голосом сказал:
— Не беспокойтесь, милиции поблизости нет, я бы сверху заметил опасность. Если только от аэропорта помчатся на сверхзвуковых машинах по бездорожью, то еще успеют задержать. Но мы заметим и вмиг уничтожим товар.
Буташев резко повернулся к пилоту и сказал с угрозой:
— Руст!
Летчик, сознающий свою значимость в операции, не испугался, наоборот широко улыбнулся:
— Рустем пошутил, усто.
В ангаре трое южных мужчин в спецовках с электрическими отвертками в руках «раздевали» самолет. Листы обшивки слезали с него, будто лоскуты с кожи обгоревшего на солнце человека. Из разных мест самолетного скелета извлекались черные пакеты и складывались в мотоколяску. Буташев, заглянув в ангар и еще раз оглядев окрестности, немного успокоился. Вояж подходил к концу. То, что он стоял на пулковской земле под Петербургом — еще не финал операции. Когда мотоколяска выедет из ангара — тогда можно расслабиться. Тогда можно считать, что долгий путь из Чечни проделан не зря.
Пилот Рустем курил спокойно, как человек, сделавший большую работу. Он прилетел издалека и посадил самолет. У ангара стояли две одинаковых «копейки». Два простых автомобиля, без претензий. Новенькие, отлаженные, заправленные. И дорога отсюда для них была проложена. Незаметная для непосвященного, уходящая к Таллиннскому шоссе. Из ангара послышался треск мотоколяски, который быстро удалился. Буташев пожал Рустему руку.
— Я не сомневался в тебе.
— Путь проложен, капитан, — улыбнулся пилот.
— Отдыхай, Руст, — Буташев хлопнул в ладоши. — А потом — готовь эскадрилью!
После вечернего занятия в академии экстрасенсорики Алена была добра и вдохновенна. Читала свой конспект. Гусаров слушал в пол ух.
— Я рад, что тебе это нравится.
— Честно говоря, ты был прав. Есть немного театральности. Лекции и показы выстроены драматургически. Люди очень разные. Среди учащихся есть и, как ты говоришь, шизики.
— Будешь продолжать?
— Буду. Пока не разонравится.
Душа была не на месте. В четверг Андрей бросил все, чтобы своими глазами увидеть, чем занимаются в клубе. По оперативным делам он знал про некоторые сборища, где проповедовался сатанизм и в ход пускались наркотики. Упаси боже. Бегания по кругу, раскачивания в едином ритме, гипноз и применение психотропных средств — эта обойма пускается в ход ради завладения душами неустойчивых натур.
Все оказалось пристойно. Войдя в зал в конце занятий. Гусаров увидел сидящих учеников и их мэтра на эстраде. Он манипулировал руками у затылка немолодой дамы, а на лесенке возле сцены стояла очередь из четырех человек. Безобидное действо. Андрей сел в последнем ряду, по привычке закрыл глаза, желая им отдыха, но тут же раскрыл их. Его опять на миг посетило то жуткое видение, тот сон, в котором он испытал животный страх и ненависть. События в том сне тоже происходили в конкретном зале, так похожем на этот. Может, здесь же? Андрей, наверное, вздрогнул тогда, во сне, когда зал вмиг опустел от появления какого-то человека. Существа! Люди бросились к выходам, напуганные чем-то.
Гусаров усилием воли заставлял себя сидеть на месте, когда по проходу к нему шел тот, кто посеял панику. Но по мере его приближения Андрей все же потихоньку вставал. Не монстр, не урод, просто крепкий мужчина. Лицо... Лицо не запомнилось. Дойдя до прохода, мужчина, против ожидания, повернул направо. Они оставались в зале вдвоем. Гусаров пошел следом, недоумевая по поводу паники. Что же так напугало людей? Это открылось внезапно и в то же время медленно. Мужчина поворачивал лицо бесконечно долго. Но когда обратил его, наконец, к Андрею, произошло то, что неизгладимо осталось в памяти. Глаза! Можно ли прийти в ужас от взгляда? На Гусарова смотрела сама Бездонность, сама Пустота. Из этих двух щелочек, ведущих в Ничто, звериным прыжком на Андрея обрушилась злость, а за нею поползло Безумие. Гусаров закричал, весь он искал защиту в ужасном своем вопле, весь собрался, цепляясь за сознание, за свой мир, чтобы не быть унесенным в Никуда, в Пустоту, в Ничто. В нем пробудилась вдруг великая сила, ненависть к обладателю этих глаз, и Андрей выдержал взгляд. Проснулся в дрожи, сердце ухало, как после длительного бега. Кошмарное видение, длившееся, может быть, секунды, мгновенно заняло свою ячейку в памяти. Оно возвращалось, внезапно вонзаясь даже в бодрствующее сознание с такой силой, что впору было кричать, как и тогда, во сне. Но столь четко вернулось впервые. Обеспокоенно оглядывая зал, Гусаров попытался идентифицировать это видение с тем, которое опять ушло в архив памяти вместе с паникой, криком, взглядом лютого холода и ненависти. Обратно не вызвать. Тот или не тот зал? Кресла тоже красные, но такие есть повсюду... Проход. Здесь есть такой, но он ли? Андрей представил: вот сейчас появится Этот... Может, уже появился? А может Он — это сам Гусаров?!.. Все это было не наяву, а в нем самом. Его мозг выдумал эти странные глаза неизвестного. Вот он пришел сюда, незваный, к людям, имеющим свое увлечение, убеждение, религию. Пришел чужим. С другими глазами, отличными от глаз восторженных слушателей. Для них глаза Гусарова могут казаться потусторонними, злыми и страшными.
Между тем человек на эстраде продолжал свое действо.
— У вас тоже закрыты каналы. Вы не можете подпитаться космической энергией. Давайте откроем их и на этом сегодня закончим.
Костюм концертный. Туфли блестят, бабочка. Мужик нормальный с виду. Пусть себе учится Алена. Зря тревожился. Покинув зал, вернулся на работу. Решил не раздражать жену своим неприятием нового ее увлечения.
Но следующий день заставил Гусарова изменить решение и вглядеться пристальнее в Кудратова и его команду. О том, что команда была, и отчаянная команда, стало известно не из его вчерашнего посещения клуба, а чисто случайно.
Заехав по делам в 11 отдел Фрунзенского РУВД и зайдя к начальнику угрозыска Николаю Конюхову, застал его говорящим по телефону:
— Поспрашивайте людей, позвоните в РУВД, на телевидение, найдите, в общем.
Поздоровались.
— Андрей Витальевич, может быть, ты видел вчера «Телеслужбу безопасности»?
Гусаров посматривал, когда удавалось. Обнадеженный Конюхов напомнил:
— Там людоеда показывали.
— Был сюжет. Татарин какой-то.
— Лицо запомнил?
Его спрашивают! Спрашивают Гусарова, запомнил ли он лицо! Начальник отделения извинился:
— Понял. Помоги, а? Короче, задержали мы этого людоеда.
Уже уличенное в убийствах и съедении жертв чудовище сбежало из следственного изолятора или было выпущено по ошибке где-то в Казахстане. Телевизионщики утверждали, что зверюга мог направить свои стопы-лапы в Петербург или Архангельск.
— Пойдем, познакомлю.
Людоед сидел даже не в изоляторе, а в коридоре под присмотром милиционера. Чуть лысоват, скуласт. Неужели? Экран слегка искажает физиономические черты. Важны повадки, как двигается.
— Пойдем, — просто сказал Гусаров.
Засомневался. Чистенько одет, рубашка белая. Андрей уверенно пошел в комнату для бесед с задержанными. За годы службы перебывал во всех подразделениях, знал, где она. А вдруг тот самый? Неприятное ощущение, когда за тобой следует особь, жевавшая собратьев — человечину.
— Садитесь.
Конюхов говорил, что урод назвался Михаилом Юхельзоном. Документов при себе не имеет. Пристал на улице к женщине, предложил пройти с ним в какой-то клуб. Болезная как вспомнила вчерашний показ людоеда по телевизору, как подумала, что косточки ее обглодают, так в крик. А тут и милиционер поблизости.
Гусаров в кабинетике дежурного следователя усадил задержанного за стол, сел напротив.
— Юхельзон Михаил Изиевич?
— Да.
Отвечает спокойно. Губы тонкие, нос большой, лицо широкое, с резкими очертаниями. Но не тот.
— Вы знакомы с Рагимом?
Андрей запомнил из телепередачи имя людоеда. Задавая этот вопрос, Гусаров сосредоточился. Реакция сидящего напротив человека была самой обычной.
— Каким?
Дальше спрашивать смысла не было. Разве что помочь отделению в уточнении мотивов его приставаний к женщинам.
— За что вас задержали?
Михаил не поинтересовался, с кем он говорит, что означало или его неискушенность, или наоборот, хитрость и большой опыт общения с милицией.
— Задержали? Не знаю. Из-за женщины, наверно. Я с ней просто беседовал, а она вдруг закричала, позвала милиционера. Вот. Жду, когда мне объяснят, что я сделал плохого.
— Вы с ней были знакомы?
— Да нет, встретились на улице.
— Встречаются по-разному. Кто стал инициатором знакомства?
— Я. Стояли у киоска, она что-то покупала. Мне показалась общительной, вот и обратился к ней.
— С какой целью? Вам нужна была женщина?
— Вот в чем дело! — Юхельзон продемонстрировал догадку. — Вы меня подозреваете в сексуальных преступлениях? Разве я похож на маньяка?
— Тогда чем же вы так напугали ее?
— Я говорю, что не знаю. Может, это будет длинно, попробую объяснить.
— Желательно короче.
— С недавнего времени я занимаюсь приглашением людей в нашу Академию. Только отнеситесь к этому серьезно, я знаю, что люди в форме слишком реалистичны. Хотя я вас, кажется, видел на наших занятиях.
— Вы ошиблись. Своих дел по горло. Говорите, я постараюсь понять.
— Мы, то есть наша Академия, обучаем людей приемам, как стать совершеннее, как стать гармоничной частицей Вселенной. Как получить немалую силу, питаемую энергией Космоса...
Слушая уже знакомую песню, Андрей все пристальнее вглядывался в исполнителя. С ее началом Михаил обрел твердость и бодрость. Вхождение в роль произошло мгновенно. Из опрашиваемого человека превратился в проповедующего. Пробует, гад. Пробует свои силы на Гусарове.
— Достаточно, вы же видите, что я толстокожий.
Юхельзон, убедившись, что перед ним не слабая натура, моментально угас. Как актер, ушедший за кулисы со сцены, где только что играл переполненного эмоциями героя.
— Ближе к женщине.
— Да. Чтобы наша академия могла существовать, необходимо достаточное количество публики. Самые активные члены, вроде меня, ищут новых клиентов. Это и моральная обязанность и материальная заинтересованность. Все просто объясняется.
Куда проще. В том зале, где занимается Алена, было около сотни человек. По триста пятьдесят с каждого — это тридцать пять тысяч. Курс рассчитан на месяц. Три подгруппы разных ступеней. Итого — сто пять тысяч. Не хило. За такие бабки можно содержать сеть вербовщиков, хватать людей на улицах. Приглашать, льстить, устрашать, подпаивать, пудрить мозги.
— Многие соглашаются идти с вами?
— Сегодня — редкий случай срыва. Я умею различать людей. Практика. Один из пяти срывается. Эта женщина накануне была чем-то напугана, только поэтому не попала к нам. Ей же хуже.
— Чем же?
— Останется обычным человеком. Почему, все-таки, у вас ко мне такое пристальное внимание? Разве я кого-то ударил, оскорбил?
Такие хуже людоедов. Такие души съедают. Крадут, готовят, жрут и переваривают. Количество съеденных душ пропорционально количеству отнятых у них денег. Неужели столько доверчивых? Неужели так много людей верит в волшебное слово? Оставив Юхельзона без ответа, Андрей вышел в коридор.
— Жаль, что это не людоед. Но сволочь еще та. Дай паспорт, посмотрю прописку на всякий случай.
Начальник угрозыска взял у дежурного вещи задержанного. Паспорт, расческа, бумажник, пузырек с лекарством.
— Больной, должно быть.
— На голову.
— От этого таблетки не помогают, даже такой величины.
Гусаров, оторвав глаза от паспорта, взглянул на стеклянную ампулу. Таблетки в ней по диаметру были величиной с пятак советского периода.
— Их тут всего две. Толстые!
— Какое к черту лекарство? Больше на сухой спирт похоже. Или аспирин для слона. Дай-ка.
— Может, наркотик? Надо спросить.
Гусаров вернулся в комнату, где невозмутимо сидел Юхельзон.
— Это что за хренотень?
Глазки, глазки, давай, не прячь. Взглянул на пузырек и сразу в стол уткнулся.
— Народное средство. Помогает при любом недомогании.
— Даже в случае ломки?
— Это не имеет никакого отношения к наркотикам.
— Посмотрим.
— Вы хотите забрать? На каком основании? Я ни в чем не виноват, вы не имеете права отбирать личные вещи...
Право тебе? Откуда у тебя право причислять себя к высшей расе и дурманить другим сознание? Сиди! Гусаров молча, угрожающим взмахом руки заставил Юхельзона принять исходное положение.
— Если эта дрянь окажется наркотиком, я тобой серьезно займусь. И всей вашей школой.
Сучары! Они же могут удерживать у себя людей с помощью галлюциногенов! А вдруг Алена уже попробовала? Выйдя из комнаты, Гусаров вытряхнул из пузырька одну таблетку и положил в карман. Вторую отдал Конюхову.
— Коля, сдай на экспертизу. Жругую я у себя проверю. А этого супермена обставь как следует. Чтоб все адреса сказал, где искать, если понадобится.
Не подводит его интуиция, сердце еще подсказывает, где ждет беда. Не простая это школа-академия. Скорее, секта. Где дурман, там обман. К этому дурману вплотную приблизилась его жена. Если он не в силах оторвать ее, то вполне по плечу оторвать дурман от Алены. С чего начать? Во-первых, с «крыши». Кто-то берет с конторы Кудратова проценты. Второе — с основных лиц, начиная с самого мэтра. Таблетка может служить подсобным средством. Надо заглянуть в Подвал.
Миновав улицу Чайковского, Гусаров направился на встречу с Наркомом. Был бы на месте. Матвей Юхимович получил свое прозвище за всезнайство в области галлюциногенов и мог бы возглавлять народный комиссариат по незаконному обороту наркотиков. Бывший армейский офицер какой-то секретной части чудом оставался здоровым, бодрым и свежим. По скупым данным отсидел по секретной статье чуть ли не за разглашение государственной тайны, после скитался по стране, гремел за мошенничество и торговлю наркотиками. С его слов -подставляли, не давали поднять головы. В годы перестройки от него отстали, но куча судимостей все еще играла роль — перебивался разовыми работами. С созданием УНОНов был замечен как способный «на зуб» определять синтетические наркотики, не говоря о растительных. Спектр познаний Юхимовича был значительно шире, в чем убедился Гусаров, нашедший его в подвале.
— Мотя, привет, ты мне нужен.
— Мотя всем нужен. Если ты о том же, что и все, то я ничего не знаю.
— А о чем все? Я в отпуске, сводок не читаю.
— Ну и слава богу. Лучше и не знать.
— Что случилось?
— Ничего, спи спокойно, Гусар. Пусть УНОН кувыркается, ему полезно. Так для чего я тебе нужен?
— Мотя! О чем люди говорят? Не томи!
— Он не знает! А еще начальник отдела РУОП! Даже дети в школе знают, что наркотики подешевели, а целый полковник — не знает. Кто-то валит их в город тоннами. Марихуану, героин, лекарственные, искусственные наркотики. Недавно гору экстази впрыснули в ночные клубы. Что творится! Как раз этой ночью уноновцы меня вызывали. Гончарук лично просил провести блицэкспертизу. С этой дрянью они впервые столкнулись. Внешне как героин, но не героин. Такой же беленький порошок. Попробовал — сам удивился. Раз в триста мощнее героина, в тысячу раз мощнее, чем морфин! Представляешь, «китайского карлика» приперли! Много, очень много «китайского карлика». Это синтетика, этонитазен называется. Сначала американцы его сделали как обезболивающее для солдат во Вьетнаме, но раненые стали к нему привыкать. Химики синтезировали мощный наркотик в благих целях. Только вчера изъяли 5 килограммов «карлика»! Представляешь?
— Это много?
— Да ты что?! Если из 20 граммов получаются сотни доз, можешь представить какое количество народа нанюхается и наширяется? Мерзость еще в том, что для многих наших, питерских, не знают критической дозы «карлика». Наверняка уже с десяток человек загнулось. Такое впечатление, что твои продажные коллеги открыли вокзалы и наркоту стали ввозить вагонами. Но это не так. Остается еще два варианта — привозят на кораблях или целыми самолетами. Кстати, РУОПу надо бы подключиться, тут четкой организацией пахнет, кто-то головастый наладил и доставку и сбыт. Богата земля русская на таланты.
— Нерусская тоже.
— В точку попал. Так чего ты хотел?
Гусаров достал таблетку, изъятую у Юхельзона.
— Мотя, это что такое?
— Таблэтка.
— Смотри-ка! Точно таблетка! А что за таблетка?
— Папробовать нада.
— А если цианистая?
— Тем более пробавать нада.
— С закуской?
— Если скусная, тада не нада.
— Тада пробавай.
— Антиресная таблэтка. Таковая мне ва сне марещится.
У Юхимовича не было ни реактивов, ни приборов. Во всяком случае на работе. Эксперты-криминалисты по наркоте, ютящиеся в двух комнатах на Шпалерной, едва справлялись о привозимыми образчиками изъятого дурмана. Заключение выдавали пачками. Матвей по мере необходимости служил уноновцам в качестве моментального определителя на выездах. В сложных случаях. Когда, например, накрывается лаборатория. Чего в ней только нет! В пробирках-колбах. Вода? Раствор? Что за порошок? Вывозить? Оставлять? Юхимович невероятно быстро отличал незначительное от важного.
Вопреки ожиданиям Гусарова тем же вечером Нарком не стал и разговаривать с ним по поводу изъятой у Юхельзона таблетки. Очень серьезно и хмуро сказал:
— Завтра заходи.
— Матвей, мне бы поскорее.
— Я не ударник сразу заключение давать.
Гусаров хотел еще раз настоять на срочности, но Юхимович встал:
— И все.
Видя, что руоповец уходит расстроенным, Нарком попытался сгладить суровость своего отрицательного ответа. Он снова стал улыбаться и рассказывать.
— Знаешь, Андрей Витальевич, если мухи имеют доступ к кокаину, они ведут себя точно так же, как наркоманы. Попудрит муха рыло в кокаине и давай балдеть — дергается, беспокоится, блуждает. При передозировке начинает дергаться еще больше, резче, пока не парализует. А потом и лапки кверху. Жизнь наркомана как на ладони, правда? Но знаешь, мухе дрозофиле нужны на порядок большие дозы. Они особенно устойчивы к наркотику. Потому, что они мутанты. У них нет генов, контролирующих биологический ритм. Я пока что как та дрозофила, всякое пробовал и должно быть, мутировал. Держусь пока. Но вдруг эта таблетка меня доконает?
Юхимович снял улыбку с лица:
— Завтра приходите.
Поведение Юхимовича отличалось от постоянного. Никакой веселости в глазах, наоборот, Андрей увидел в них тревогу.
— Утром зайти?
— Может, утром. Не знаю.
Юхимович собирался. Вот-вот закончится рабочий день. Уходить тютелька в тютельку по времени было не в традициях Подвала.
Дома Андрей попытался прощупать в шутливом разговоре тайны Алениных занятий. Жена увлеченно заговорила о снятии порчи и сглаза, как защитить свое энергетическое поле и ни слова об интересующем Гусарова.
— Для этого что-нибудь надо принимать внутрь?
Алена не поняла.
— Зачем? Это же неосязаемые вещи. Как на них воздействуешь какой-то там микстурой?
Ну и хорошо. Гусаров поуспокоился, но утром, когда заглянул в подвал... Нарком нетерпеливо ждал его.
— Пойдем.
Прикрыв за собой дверь мастерской, Юхимович прошел к задрипанному списанному креслу, упал в него. Вид у него был разбитый.
— Где ты это взял?
— Изъял.
— У человека или в хранилище?
— У человека.
— Достань его и вытряхни душу — откуда он взял этот..., — Юхимович осекся. -...Эту таблэтку. Знаешь, паря, то, что ты приволок, есть такое изобретение двадцатого века, как атомная бомба или как кока-кола.
Характерное акание Юхимовича терялось, когда он начинал волноваться и говорить быстрее:
— В послевоенные годы нам поручили воссоздать психотропное средство, разработанное еще в годы войны. Две шараги — в Москве и Ленинграде — работали над этим материалом. Совсем раздельно. Только два руководителя обменивались информацией. Перед блокадой в московскую шарагу поступили последние ленинградские разработки вместе с пробной партией препарата. Дальше — мрак и неведение. Куда подевалась группа ученых, где документация, никто так и не узнал. В войну было не до того. Наступил перелом, немцев погнали. Важнее стала огневая мощь, чем тайное оружие. Лабораторию могли разбомбить или накрыть снарядом. Не знаю. Работа возобновилась, когда я уже служил. Подписался под секретность и в один из дней меня определили в ту группу разработчиков. Точнее, доработчиков. Было десять таких таблеток. Поручили вывести формулу, описать их воздействие. Это страшная вещь, Гусаров. Теперь время другое, можно говорить. А тогда за одно слово на стороне могли так... Я знаю... Испытал.
Юхимович замолчал, унимая чувства нахлынувшие при воспоминании о лагерях. Потом встал и продолжил:
— Сейчас появилось понятие «зомби». Мы его тогда не знали, но вот это, — Юхимович достал пустую сигаретную пачку и вытряхнул из нее пол таблетки, конфискованной у Юхельзона. — Вот это делает из человека зомби.
Юхимович смотрел на Гусарова, угадывая, понял ли тот всю важность сказанного.
— Какая-то сволочь все-таки разгадала секрет препарата. Его появление в народе — катастрофа. Если военные упустили секретность и таблетки попадут в нечестивые руки — всему хана. Дав принять вот этот кусочек, я превращу тебя в раба. Под воздействием препарата внушу все, что угодно. Навеки. Навсегда. Ты не сможешь сам перепрограммировать свои мозги. Это как воспитание. «Что такое хорошо» и «что такое плохо» можно поменять местами за несколько часов. Я пробовал, я знаю. И на себе, и на других. Московских таблеток времен войны уже нет. Я их уничтожил. «Случайно». Чем закончились разработки нашей группы тоже не ведаю. Только эта штука сложная. Вряд ли им удалось воссоздать. Тогда... Не знаю, что и думать. Искать питерский след? Это надо сделать обязательно.
Жаркий рассказ Наркома потряс Гусарова. Проблема оказалась значительно глубже. Речь шла уже не о личной жизни Андрея. Зомбирование могло коснуться всего населения, если препарата в достатке. Допустим, его применят во время выборов. У кого таблетки — у того и власть. Ими даже деньги можно победить. Гусаров вспомнил об «оживляльщике» мертвецов, у которого учился серийный архангелогородский убийца Пальчиков, но тут же отмел это предположение. Кудратов не был похож на изверга—сектанта, дающего человеку яд, а потом откачивающего отравленного.
— Держи меня в курсе, Андрей. В молодости я пострадал из-за этого препарата «БП-53», как его называли с войны.
— Почему так?
— Не знаю. Предполагали, что Берия-Победа. Но это лишь догадки.
Из Подвала Гусаров бегом направился на службу, нарушая тем самым логичное правило милицейских отпускников: не появляться на работе до последнего дня отпуска, ибо могут «припахать». Всегда дел по горло, а тут как раз человек подошел свежий. Андрей, изо всех сил стараясь улыбаться приветствующим коллегам, проскочил в свой кабинет и сел к телефону.
— Спасибо, но у нас суровые правила. Мы не посвящаем посторонних в свою работу. Рад был познакомиться. Пока, Алена, я заеду.
С большим сожалением он уходил к своему «москвичу», оставляя в лапах обходительного охмурилы собственную жену. Другой бы схватил ее за руки, за ноги и поволок в машину. Прочь от них. Пусть со скандалом. А он не мог. Втемяшенное в голову Алены останется навсегда, ее уже не удержишь. Сев за руль, Гусаров тупо смотрел вперед, а в мозгу повторялись и повторялись две строки:
— "...И никто не скажет, вынимая нож,
«Что ж ты. гад. любимую замуж выдаешь?!».
Как поступить?! Окончательно разругаться или, наоборот, быть рядом с ней в этой глупой компании? Слушать бахвальство, видеть подставных из зала.
— Владимир Михайлович одним прикосновением вылечил мою хроническую гонорею!
Пусть выступают, пусть лечат, допускается, что действительно лечат, но ни он, ни Алена не должны быть с ними. Андрей и жена его не должны кому-то поклоняться. Их собственные способности ничуть не ниже, чем у какого-то Кудратова. Они — сильные люди. Самостоятельные, умные. Гусаров никому не заглядывал в рот, ни на кого не молился. Но Алена... Скучно ей... Нормальной работы сама не нашла, и он не помог. Попробуй найти, чтоб деньги платили и интересно было. Человеку с музыкальным образованием... Блин! Блин! Блин! Ладно, надо жить. Поехал! Булат... Ох, что-то будет!..
Человек в изящном костюме с сияющими пуговицами спрыгнул на землю. Художники по одежде, модельеры, просто обеспеченные люди, следящие за модой, могли бы объяснить неуловимые для обывателя штрихи, выдающие влияние южного вкуса на выбор одежды. Все в этом костюме было «от кутюр», но детали... — (Какие? В чем дело?), — выдавали во владельце южанина. Может, эти золотые пуговицы, сверкающие в свете заходящего солнца?
— С удачной посадкой, уважаемый Руслан. Что случилось?
Буташев смотрел поверх голов встречавших «Сесну».
— У вас все тихо?
— Как можно сомневаться...
— Быстро разгрузить и вымыть самолет. Чтобы никакого запаха!
Хозяин обычно был более приветлив.
— Давайте, давайте. Так надо.
Трое мужчин спешно затолкали самолет в ангар. Летчик, подошедший к Буташеву, усталым голосом сказал:
— Не беспокойтесь, милиции поблизости нет, я бы сверху заметил опасность. Если только от аэропорта помчатся на сверхзвуковых машинах по бездорожью, то еще успеют задержать. Но мы заметим и вмиг уничтожим товар.
Буташев резко повернулся к пилоту и сказал с угрозой:
— Руст!
Летчик, сознающий свою значимость в операции, не испугался, наоборот широко улыбнулся:
— Рустем пошутил, усто.
В ангаре трое южных мужчин в спецовках с электрическими отвертками в руках «раздевали» самолет. Листы обшивки слезали с него, будто лоскуты с кожи обгоревшего на солнце человека. Из разных мест самолетного скелета извлекались черные пакеты и складывались в мотоколяску. Буташев, заглянув в ангар и еще раз оглядев окрестности, немного успокоился. Вояж подходил к концу. То, что он стоял на пулковской земле под Петербургом — еще не финал операции. Когда мотоколяска выедет из ангара — тогда можно расслабиться. Тогда можно считать, что долгий путь из Чечни проделан не зря.
Пилот Рустем курил спокойно, как человек, сделавший большую работу. Он прилетел издалека и посадил самолет. У ангара стояли две одинаковых «копейки». Два простых автомобиля, без претензий. Новенькие, отлаженные, заправленные. И дорога отсюда для них была проложена. Незаметная для непосвященного, уходящая к Таллиннскому шоссе. Из ангара послышался треск мотоколяски, который быстро удалился. Буташев пожал Рустему руку.
— Я не сомневался в тебе.
— Путь проложен, капитан, — улыбнулся пилот.
— Отдыхай, Руст, — Буташев хлопнул в ладоши. — А потом — готовь эскадрилью!
После вечернего занятия в академии экстрасенсорики Алена была добра и вдохновенна. Читала свой конспект. Гусаров слушал в пол ух.
— Я рад, что тебе это нравится.
— Честно говоря, ты был прав. Есть немного театральности. Лекции и показы выстроены драматургически. Люди очень разные. Среди учащихся есть и, как ты говоришь, шизики.
— Будешь продолжать?
— Буду. Пока не разонравится.
Душа была не на месте. В четверг Андрей бросил все, чтобы своими глазами увидеть, чем занимаются в клубе. По оперативным делам он знал про некоторые сборища, где проповедовался сатанизм и в ход пускались наркотики. Упаси боже. Бегания по кругу, раскачивания в едином ритме, гипноз и применение психотропных средств — эта обойма пускается в ход ради завладения душами неустойчивых натур.
Все оказалось пристойно. Войдя в зал в конце занятий. Гусаров увидел сидящих учеников и их мэтра на эстраде. Он манипулировал руками у затылка немолодой дамы, а на лесенке возле сцены стояла очередь из четырех человек. Безобидное действо. Андрей сел в последнем ряду, по привычке закрыл глаза, желая им отдыха, но тут же раскрыл их. Его опять на миг посетило то жуткое видение, тот сон, в котором он испытал животный страх и ненависть. События в том сне тоже происходили в конкретном зале, так похожем на этот. Может, здесь же? Андрей, наверное, вздрогнул тогда, во сне, когда зал вмиг опустел от появления какого-то человека. Существа! Люди бросились к выходам, напуганные чем-то.
Гусаров усилием воли заставлял себя сидеть на месте, когда по проходу к нему шел тот, кто посеял панику. Но по мере его приближения Андрей все же потихоньку вставал. Не монстр, не урод, просто крепкий мужчина. Лицо... Лицо не запомнилось. Дойдя до прохода, мужчина, против ожидания, повернул направо. Они оставались в зале вдвоем. Гусаров пошел следом, недоумевая по поводу паники. Что же так напугало людей? Это открылось внезапно и в то же время медленно. Мужчина поворачивал лицо бесконечно долго. Но когда обратил его, наконец, к Андрею, произошло то, что неизгладимо осталось в памяти. Глаза! Можно ли прийти в ужас от взгляда? На Гусарова смотрела сама Бездонность, сама Пустота. Из этих двух щелочек, ведущих в Ничто, звериным прыжком на Андрея обрушилась злость, а за нею поползло Безумие. Гусаров закричал, весь он искал защиту в ужасном своем вопле, весь собрался, цепляясь за сознание, за свой мир, чтобы не быть унесенным в Никуда, в Пустоту, в Ничто. В нем пробудилась вдруг великая сила, ненависть к обладателю этих глаз, и Андрей выдержал взгляд. Проснулся в дрожи, сердце ухало, как после длительного бега. Кошмарное видение, длившееся, может быть, секунды, мгновенно заняло свою ячейку в памяти. Оно возвращалось, внезапно вонзаясь даже в бодрствующее сознание с такой силой, что впору было кричать, как и тогда, во сне. Но столь четко вернулось впервые. Обеспокоенно оглядывая зал, Гусаров попытался идентифицировать это видение с тем, которое опять ушло в архив памяти вместе с паникой, криком, взглядом лютого холода и ненависти. Обратно не вызвать. Тот или не тот зал? Кресла тоже красные, но такие есть повсюду... Проход. Здесь есть такой, но он ли? Андрей представил: вот сейчас появится Этот... Может, уже появился? А может Он — это сам Гусаров?!.. Все это было не наяву, а в нем самом. Его мозг выдумал эти странные глаза неизвестного. Вот он пришел сюда, незваный, к людям, имеющим свое увлечение, убеждение, религию. Пришел чужим. С другими глазами, отличными от глаз восторженных слушателей. Для них глаза Гусарова могут казаться потусторонними, злыми и страшными.
Между тем человек на эстраде продолжал свое действо.
— У вас тоже закрыты каналы. Вы не можете подпитаться космической энергией. Давайте откроем их и на этом сегодня закончим.
Костюм концертный. Туфли блестят, бабочка. Мужик нормальный с виду. Пусть себе учится Алена. Зря тревожился. Покинув зал, вернулся на работу. Решил не раздражать жену своим неприятием нового ее увлечения.
Но следующий день заставил Гусарова изменить решение и вглядеться пристальнее в Кудратова и его команду. О том, что команда была, и отчаянная команда, стало известно не из его вчерашнего посещения клуба, а чисто случайно.
Заехав по делам в 11 отдел Фрунзенского РУВД и зайдя к начальнику угрозыска Николаю Конюхову, застал его говорящим по телефону:
— Поспрашивайте людей, позвоните в РУВД, на телевидение, найдите, в общем.
Поздоровались.
— Андрей Витальевич, может быть, ты видел вчера «Телеслужбу безопасности»?
Гусаров посматривал, когда удавалось. Обнадеженный Конюхов напомнил:
— Там людоеда показывали.
— Был сюжет. Татарин какой-то.
— Лицо запомнил?
Его спрашивают! Спрашивают Гусарова, запомнил ли он лицо! Начальник отделения извинился:
— Понял. Помоги, а? Короче, задержали мы этого людоеда.
Уже уличенное в убийствах и съедении жертв чудовище сбежало из следственного изолятора или было выпущено по ошибке где-то в Казахстане. Телевизионщики утверждали, что зверюга мог направить свои стопы-лапы в Петербург или Архангельск.
— Пойдем, познакомлю.
Людоед сидел даже не в изоляторе, а в коридоре под присмотром милиционера. Чуть лысоват, скуласт. Неужели? Экран слегка искажает физиономические черты. Важны повадки, как двигается.
— Пойдем, — просто сказал Гусаров.
Засомневался. Чистенько одет, рубашка белая. Андрей уверенно пошел в комнату для бесед с задержанными. За годы службы перебывал во всех подразделениях, знал, где она. А вдруг тот самый? Неприятное ощущение, когда за тобой следует особь, жевавшая собратьев — человечину.
— Садитесь.
Конюхов говорил, что урод назвался Михаилом Юхельзоном. Документов при себе не имеет. Пристал на улице к женщине, предложил пройти с ним в какой-то клуб. Болезная как вспомнила вчерашний показ людоеда по телевизору, как подумала, что косточки ее обглодают, так в крик. А тут и милиционер поблизости.
Гусаров в кабинетике дежурного следователя усадил задержанного за стол, сел напротив.
— Юхельзон Михаил Изиевич?
— Да.
Отвечает спокойно. Губы тонкие, нос большой, лицо широкое, с резкими очертаниями. Но не тот.
— Вы знакомы с Рагимом?
Андрей запомнил из телепередачи имя людоеда. Задавая этот вопрос, Гусаров сосредоточился. Реакция сидящего напротив человека была самой обычной.
— Каким?
Дальше спрашивать смысла не было. Разве что помочь отделению в уточнении мотивов его приставаний к женщинам.
— За что вас задержали?
Михаил не поинтересовался, с кем он говорит, что означало или его неискушенность, или наоборот, хитрость и большой опыт общения с милицией.
— Задержали? Не знаю. Из-за женщины, наверно. Я с ней просто беседовал, а она вдруг закричала, позвала милиционера. Вот. Жду, когда мне объяснят, что я сделал плохого.
— Вы с ней были знакомы?
— Да нет, встретились на улице.
— Встречаются по-разному. Кто стал инициатором знакомства?
— Я. Стояли у киоска, она что-то покупала. Мне показалась общительной, вот и обратился к ней.
— С какой целью? Вам нужна была женщина?
— Вот в чем дело! — Юхельзон продемонстрировал догадку. — Вы меня подозреваете в сексуальных преступлениях? Разве я похож на маньяка?
— Тогда чем же вы так напугали ее?
— Я говорю, что не знаю. Может, это будет длинно, попробую объяснить.
— Желательно короче.
— С недавнего времени я занимаюсь приглашением людей в нашу Академию. Только отнеситесь к этому серьезно, я знаю, что люди в форме слишком реалистичны. Хотя я вас, кажется, видел на наших занятиях.
— Вы ошиблись. Своих дел по горло. Говорите, я постараюсь понять.
— Мы, то есть наша Академия, обучаем людей приемам, как стать совершеннее, как стать гармоничной частицей Вселенной. Как получить немалую силу, питаемую энергией Космоса...
Слушая уже знакомую песню, Андрей все пристальнее вглядывался в исполнителя. С ее началом Михаил обрел твердость и бодрость. Вхождение в роль произошло мгновенно. Из опрашиваемого человека превратился в проповедующего. Пробует, гад. Пробует свои силы на Гусарове.
— Достаточно, вы же видите, что я толстокожий.
Юхельзон, убедившись, что перед ним не слабая натура, моментально угас. Как актер, ушедший за кулисы со сцены, где только что играл переполненного эмоциями героя.
— Ближе к женщине.
— Да. Чтобы наша академия могла существовать, необходимо достаточное количество публики. Самые активные члены, вроде меня, ищут новых клиентов. Это и моральная обязанность и материальная заинтересованность. Все просто объясняется.
Куда проще. В том зале, где занимается Алена, было около сотни человек. По триста пятьдесят с каждого — это тридцать пять тысяч. Курс рассчитан на месяц. Три подгруппы разных ступеней. Итого — сто пять тысяч. Не хило. За такие бабки можно содержать сеть вербовщиков, хватать людей на улицах. Приглашать, льстить, устрашать, подпаивать, пудрить мозги.
— Многие соглашаются идти с вами?
— Сегодня — редкий случай срыва. Я умею различать людей. Практика. Один из пяти срывается. Эта женщина накануне была чем-то напугана, только поэтому не попала к нам. Ей же хуже.
— Чем же?
— Останется обычным человеком. Почему, все-таки, у вас ко мне такое пристальное внимание? Разве я кого-то ударил, оскорбил?
Такие хуже людоедов. Такие души съедают. Крадут, готовят, жрут и переваривают. Количество съеденных душ пропорционально количеству отнятых у них денег. Неужели столько доверчивых? Неужели так много людей верит в волшебное слово? Оставив Юхельзона без ответа, Андрей вышел в коридор.
— Жаль, что это не людоед. Но сволочь еще та. Дай паспорт, посмотрю прописку на всякий случай.
Начальник угрозыска взял у дежурного вещи задержанного. Паспорт, расческа, бумажник, пузырек с лекарством.
— Больной, должно быть.
— На голову.
— От этого таблетки не помогают, даже такой величины.
Гусаров, оторвав глаза от паспорта, взглянул на стеклянную ампулу. Таблетки в ней по диаметру были величиной с пятак советского периода.
— Их тут всего две. Толстые!
— Какое к черту лекарство? Больше на сухой спирт похоже. Или аспирин для слона. Дай-ка.
— Может, наркотик? Надо спросить.
Гусаров вернулся в комнату, где невозмутимо сидел Юхельзон.
— Это что за хренотень?
Глазки, глазки, давай, не прячь. Взглянул на пузырек и сразу в стол уткнулся.
— Народное средство. Помогает при любом недомогании.
— Даже в случае ломки?
— Это не имеет никакого отношения к наркотикам.
— Посмотрим.
— Вы хотите забрать? На каком основании? Я ни в чем не виноват, вы не имеете права отбирать личные вещи...
Право тебе? Откуда у тебя право причислять себя к высшей расе и дурманить другим сознание? Сиди! Гусаров молча, угрожающим взмахом руки заставил Юхельзона принять исходное положение.
— Если эта дрянь окажется наркотиком, я тобой серьезно займусь. И всей вашей школой.
Сучары! Они же могут удерживать у себя людей с помощью галлюциногенов! А вдруг Алена уже попробовала? Выйдя из комнаты, Гусаров вытряхнул из пузырька одну таблетку и положил в карман. Вторую отдал Конюхову.
— Коля, сдай на экспертизу. Жругую я у себя проверю. А этого супермена обставь как следует. Чтоб все адреса сказал, где искать, если понадобится.
Не подводит его интуиция, сердце еще подсказывает, где ждет беда. Не простая это школа-академия. Скорее, секта. Где дурман, там обман. К этому дурману вплотную приблизилась его жена. Если он не в силах оторвать ее, то вполне по плечу оторвать дурман от Алены. С чего начать? Во-первых, с «крыши». Кто-то берет с конторы Кудратова проценты. Второе — с основных лиц, начиная с самого мэтра. Таблетка может служить подсобным средством. Надо заглянуть в Подвал.
Миновав улицу Чайковского, Гусаров направился на встречу с Наркомом. Был бы на месте. Матвей Юхимович получил свое прозвище за всезнайство в области галлюциногенов и мог бы возглавлять народный комиссариат по незаконному обороту наркотиков. Бывший армейский офицер какой-то секретной части чудом оставался здоровым, бодрым и свежим. По скупым данным отсидел по секретной статье чуть ли не за разглашение государственной тайны, после скитался по стране, гремел за мошенничество и торговлю наркотиками. С его слов -подставляли, не давали поднять головы. В годы перестройки от него отстали, но куча судимостей все еще играла роль — перебивался разовыми работами. С созданием УНОНов был замечен как способный «на зуб» определять синтетические наркотики, не говоря о растительных. Спектр познаний Юхимовича был значительно шире, в чем убедился Гусаров, нашедший его в подвале.
— Мотя, привет, ты мне нужен.
— Мотя всем нужен. Если ты о том же, что и все, то я ничего не знаю.
— А о чем все? Я в отпуске, сводок не читаю.
— Ну и слава богу. Лучше и не знать.
— Что случилось?
— Ничего, спи спокойно, Гусар. Пусть УНОН кувыркается, ему полезно. Так для чего я тебе нужен?
— Мотя! О чем люди говорят? Не томи!
— Он не знает! А еще начальник отдела РУОП! Даже дети в школе знают, что наркотики подешевели, а целый полковник — не знает. Кто-то валит их в город тоннами. Марихуану, героин, лекарственные, искусственные наркотики. Недавно гору экстази впрыснули в ночные клубы. Что творится! Как раз этой ночью уноновцы меня вызывали. Гончарук лично просил провести блицэкспертизу. С этой дрянью они впервые столкнулись. Внешне как героин, но не героин. Такой же беленький порошок. Попробовал — сам удивился. Раз в триста мощнее героина, в тысячу раз мощнее, чем морфин! Представляешь, «китайского карлика» приперли! Много, очень много «китайского карлика». Это синтетика, этонитазен называется. Сначала американцы его сделали как обезболивающее для солдат во Вьетнаме, но раненые стали к нему привыкать. Химики синтезировали мощный наркотик в благих целях. Только вчера изъяли 5 килограммов «карлика»! Представляешь?
— Это много?
— Да ты что?! Если из 20 граммов получаются сотни доз, можешь представить какое количество народа нанюхается и наширяется? Мерзость еще в том, что для многих наших, питерских, не знают критической дозы «карлика». Наверняка уже с десяток человек загнулось. Такое впечатление, что твои продажные коллеги открыли вокзалы и наркоту стали ввозить вагонами. Но это не так. Остается еще два варианта — привозят на кораблях или целыми самолетами. Кстати, РУОПу надо бы подключиться, тут четкой организацией пахнет, кто-то головастый наладил и доставку и сбыт. Богата земля русская на таланты.
— Нерусская тоже.
— В точку попал. Так чего ты хотел?
Гусаров достал таблетку, изъятую у Юхельзона.
— Мотя, это что такое?
— Таблэтка.
— Смотри-ка! Точно таблетка! А что за таблетка?
— Папробовать нада.
— А если цианистая?
— Тем более пробавать нада.
— С закуской?
— Если скусная, тада не нада.
— Тада пробавай.
— Антиресная таблэтка. Таковая мне ва сне марещится.
У Юхимовича не было ни реактивов, ни приборов. Во всяком случае на работе. Эксперты-криминалисты по наркоте, ютящиеся в двух комнатах на Шпалерной, едва справлялись о привозимыми образчиками изъятого дурмана. Заключение выдавали пачками. Матвей по мере необходимости служил уноновцам в качестве моментального определителя на выездах. В сложных случаях. Когда, например, накрывается лаборатория. Чего в ней только нет! В пробирках-колбах. Вода? Раствор? Что за порошок? Вывозить? Оставлять? Юхимович невероятно быстро отличал незначительное от важного.
Вопреки ожиданиям Гусарова тем же вечером Нарком не стал и разговаривать с ним по поводу изъятой у Юхельзона таблетки. Очень серьезно и хмуро сказал:
— Завтра заходи.
— Матвей, мне бы поскорее.
— Я не ударник сразу заключение давать.
Гусаров хотел еще раз настоять на срочности, но Юхимович встал:
— И все.
Видя, что руоповец уходит расстроенным, Нарком попытался сгладить суровость своего отрицательного ответа. Он снова стал улыбаться и рассказывать.
— Знаешь, Андрей Витальевич, если мухи имеют доступ к кокаину, они ведут себя точно так же, как наркоманы. Попудрит муха рыло в кокаине и давай балдеть — дергается, беспокоится, блуждает. При передозировке начинает дергаться еще больше, резче, пока не парализует. А потом и лапки кверху. Жизнь наркомана как на ладони, правда? Но знаешь, мухе дрозофиле нужны на порядок большие дозы. Они особенно устойчивы к наркотику. Потому, что они мутанты. У них нет генов, контролирующих биологический ритм. Я пока что как та дрозофила, всякое пробовал и должно быть, мутировал. Держусь пока. Но вдруг эта таблетка меня доконает?
Юхимович снял улыбку с лица:
— Завтра приходите.
Поведение Юхимовича отличалось от постоянного. Никакой веселости в глазах, наоборот, Андрей увидел в них тревогу.
— Утром зайти?
— Может, утром. Не знаю.
Юхимович собирался. Вот-вот закончится рабочий день. Уходить тютелька в тютельку по времени было не в традициях Подвала.
Дома Андрей попытался прощупать в шутливом разговоре тайны Алениных занятий. Жена увлеченно заговорила о снятии порчи и сглаза, как защитить свое энергетическое поле и ни слова об интересующем Гусарова.
— Для этого что-нибудь надо принимать внутрь?
Алена не поняла.
— Зачем? Это же неосязаемые вещи. Как на них воздействуешь какой-то там микстурой?
Ну и хорошо. Гусаров поуспокоился, но утром, когда заглянул в подвал... Нарком нетерпеливо ждал его.
— Пойдем.
Прикрыв за собой дверь мастерской, Юхимович прошел к задрипанному списанному креслу, упал в него. Вид у него был разбитый.
— Где ты это взял?
— Изъял.
— У человека или в хранилище?
— У человека.
— Достань его и вытряхни душу — откуда он взял этот..., — Юхимович осекся. -...Эту таблэтку. Знаешь, паря, то, что ты приволок, есть такое изобретение двадцатого века, как атомная бомба или как кока-кола.
Характерное акание Юхимовича терялось, когда он начинал волноваться и говорить быстрее:
— В послевоенные годы нам поручили воссоздать психотропное средство, разработанное еще в годы войны. Две шараги — в Москве и Ленинграде — работали над этим материалом. Совсем раздельно. Только два руководителя обменивались информацией. Перед блокадой в московскую шарагу поступили последние ленинградские разработки вместе с пробной партией препарата. Дальше — мрак и неведение. Куда подевалась группа ученых, где документация, никто так и не узнал. В войну было не до того. Наступил перелом, немцев погнали. Важнее стала огневая мощь, чем тайное оружие. Лабораторию могли разбомбить или накрыть снарядом. Не знаю. Работа возобновилась, когда я уже служил. Подписался под секретность и в один из дней меня определили в ту группу разработчиков. Точнее, доработчиков. Было десять таких таблеток. Поручили вывести формулу, описать их воздействие. Это страшная вещь, Гусаров. Теперь время другое, можно говорить. А тогда за одно слово на стороне могли так... Я знаю... Испытал.
Юхимович замолчал, унимая чувства нахлынувшие при воспоминании о лагерях. Потом встал и продолжил:
— Сейчас появилось понятие «зомби». Мы его тогда не знали, но вот это, — Юхимович достал пустую сигаретную пачку и вытряхнул из нее пол таблетки, конфискованной у Юхельзона. — Вот это делает из человека зомби.
Юхимович смотрел на Гусарова, угадывая, понял ли тот всю важность сказанного.
— Какая-то сволочь все-таки разгадала секрет препарата. Его появление в народе — катастрофа. Если военные упустили секретность и таблетки попадут в нечестивые руки — всему хана. Дав принять вот этот кусочек, я превращу тебя в раба. Под воздействием препарата внушу все, что угодно. Навеки. Навсегда. Ты не сможешь сам перепрограммировать свои мозги. Это как воспитание. «Что такое хорошо» и «что такое плохо» можно поменять местами за несколько часов. Я пробовал, я знаю. И на себе, и на других. Московских таблеток времен войны уже нет. Я их уничтожил. «Случайно». Чем закончились разработки нашей группы тоже не ведаю. Только эта штука сложная. Вряд ли им удалось воссоздать. Тогда... Не знаю, что и думать. Искать питерский след? Это надо сделать обязательно.
Жаркий рассказ Наркома потряс Гусарова. Проблема оказалась значительно глубже. Речь шла уже не о личной жизни Андрея. Зомбирование могло коснуться всего населения, если препарата в достатке. Допустим, его применят во время выборов. У кого таблетки — у того и власть. Ими даже деньги можно победить. Гусаров вспомнил об «оживляльщике» мертвецов, у которого учился серийный архангелогородский убийца Пальчиков, но тут же отмел это предположение. Кудратов не был похож на изверга—сектанта, дающего человеку яд, а потом откачивающего отравленного.
— Держи меня в курсе, Андрей. В молодости я пострадал из-за этого препарата «БП-53», как его называли с войны.
— Почему так?
— Не знаю. Предполагали, что Берия-Победа. Но это лишь догадки.
Из Подвала Гусаров бегом направился на службу, нарушая тем самым логичное правило милицейских отпускников: не появляться на работе до последнего дня отпуска, ибо могут «припахать». Всегда дел по горло, а тут как раз человек подошел свежий. Андрей, изо всех сил стараясь улыбаться приветствующим коллегам, проскочил в свой кабинет и сел к телефону.