— Усвоила.
— Нет, не понимает она, — вмешался Вадим. — Не получится из нее настоящего следователя. Все возбуждать старается вместо отказа. Темпераментная.
Светлана обратилась к Гусарову за поддержкой.
— Вот он мне говорит, что одно дело из глухих можно похерить без всяких угрызений совести.
Глушковы пригласили Андрея на чай.
— Я хоть ваше мнение узнаю, — направилась в свою комнату Светлана.
Общежитский неуют этим людям был привычен. Они оказались как бы отброшенными во времени назад. Из общаги в квартиру, а затем обратно.
— А Борька где? — Гусаров спросил о сыне Глушковых.
— На юг отправили к деду-бабе, к Светкиным родителям в Зеленовск.
— Вот, к слову, о юге и том глухаре.
Разлив чай по чашкам, Света присела.
— Одно время одолевала наш отдел престарелая женщина, интеллигентная, не скандальная, но настойчивая. И на мой взгляд — по делу.
Светлана рассказала суть проблемы. У заявительницы по имени Галина Рудольфовна Гриневич была дочь Вера, по мужу — Слепенкова, внуки. Жили раздельно. Гриневич в центре города у Казанского собора, а Слепенковы на проспекте Стачек на пересечении с Ленинским. Встречались, отношения были теплые до какого-то времени. Потом стала Галина Рудольфовна замечать за семейкой странности. Креститься стали, а еще руками водить по-чумаковски или по-восточному. Женщина старой закалки, но не рутинерша, Галина Рудольфовна интересовалась духовной жизнью, запретов в этой области не терпела. Силу познания уважала. Все было ничего до тех пор, пока молодежь не стала приставать с просьбами помочь финансово Академии эзотерических наук какого-то Кудратова. Галина Рудольфовна, театральный художник и искусствовед за долгую жизнь накопила немало старинных вещей, хоть и бесполезных в обиходе. Ей приносили в мастерскую и домой предметы антиквариата для реставрации или чтобы проконсультироваться о стоимости. Кое-что Гриневич выторговывала для себя, покупала или обменивала. Кое-что из приносимого соглашалась продать сама, так как знала интересующихся именно такими определенными вещами. При этом имела выгоду.
— Ну зачем вам, мама, эти канделябры?
Дочь Вера указывала на какие-либо предметы в квартире Галины Рудольфовны и с искренним недоумением вопрошала:
— А это зачем?
Гриневич, человек характера властного, долго терпела эти посягательства на свои сокровища, терпеливо объясняла:
— Вы тоже постареете. Вы будете любить какую-нибудь расколотую настольную лампу, при которой провели тысячи вечеров. И ничего милее не будет этого дурацкого предмета нынешнего ширпотреба. Так и многие вещи в моей квартире. А предметы прошлых веков — это моя специальность, коей я посвятила жизнь. Многие я восстановила, вернула к первоначальному виду. Как эти же канделябры. Их принес дворник с соседней улицы. Нашел около переполненных мусорных баков. Выбросили по неведению. А они сделаны в начале прошлого века. Я трудилась над ними целый год. Разве заметно, что они пострадали от людей и времени? А эти позолоченные серебряные сахарницы? А эта шкатулка? У каждого предмета своя история, своя душа...
Объяснения приходилось повторять при каждой встрече с Верой и зятем. Галина Рудольфовна дабы ее не обвиняли в жадности всегда дарила семье дочери деньги. Можно сказать, выдавала ежемесячную среднюю зарплату. И все же настойчивое выпрашивание вещей продолжалось. Теперь уже просили для оснащения святой обители последователей Кудратова. Однажды, будучи не в лучшем расположении духа, Галина Рудольфовна сама приехала в гости к Вере в квартиру на проспекте Стачек. Дверь открыл какой-то толстенный мужчина с внешностью кавказца.
— Аны в церкафь пашли.
— А вы кто?
— Сасет. Салман мэня завут.
Галина Рудольфовна долго не решалась войти. Боялась этого крючконосого.
— Захадите. Даже если ви не мамаша Веры, а пастаронний, все равно у них украсть нэчего.
Салман хохотнул.
— Я купыль у них адын комната. Здэсь живу. А вы во втарой их падаждите. Хатите купаты?
В комнате Веры стояли только диван и стол. Такой аскетизм существования в Петербурге встречается разве что в квартирах хронических алкоголиков. Однако, бутылок или стаканов не наблюдалось. Чистенько и пусто. На полу расстелен матрас. Гриневич ужаснулась:
— Здесь спят внуки?!
В голове старой дамы не укладывалось как можно сейчас, в трудное время лишиться половины жилья, запустить к себе в квартиру на постоянное совместное проживание нацмена ужасного вида... Свять, свять, свять! Да что же это за религия такая, если ее дочь, ее внуки утратили радости жизни?! Где картины, где мебель, подаренные Вере на свадьбу? На стенах висят ширпотребовские плакаты с изображением какого-то юноши, изо всех сил старающегося быть похожим внешне на иконописный лик Христа, афиши с фотографиями «человека-легенды» какого-то Кудратова. Если легенда, то люди должны знать. А Галина Рудольфовна не знала. Значит не легенда, а тварь мошенническая. Потрясенная, Гриневич просидела на диване до позднего вечера. Оказалось, Вера с ее муженьком были отнюдь не на работе, а дети совсем не в школе. Все они спасали души на проповеди своего идола Кудратова. Слушали его, не приседая, несколько часов кряду, а потом бегали, кружились до вхождения в транс. Они и домой вернулись не совсем очухавшимися:
— Мама, покайся пока не поздно, мамочка.
Галина Рудольфовна ничуть не беспокоясь как она выглядит со стороны, заорала так впервые в жизни:
— Что будут есть дети?!
Исхудавшие и отрешенные, Рудик и Эльза спокойно смотрели на бабушку, но при вопросе о еде глазенки их засветились надеждой.
— У нас пост, мама, — сообщил Стас, муж Веры.
Галина Рудольфовна уехала, возмущенная. Через время как ни в чем ни бывало Вера и Стас заявились к ней и по обычаю стали выпрашивать ценности.
— Я не собираюсь делиться своими личными домашними вещами ни с какой Академией. Хоть художественной, хоть вашей разохерической. И ни с каким представителем Бога на земле, вашим дурацким Кудратовым. Это наш последний разговор на эту тему! В юности я была видной девушкой, увлекалась разными учениями и течениями. Я даже среди бела дня выходила на людный Невский в обнаженном виде, боролась против ханжества и за свободу личности. Но до такого идиотизма не доходила! Вы кормите обыкновенных кровососов. Когда продадите последнюю комнату и останетесь на улице, вашими душами уже никто не поинтересуется. Подыхайте. Вы им нужны покуда у вас есть что отнять. Попомните мои слова. Детей пожалейте, чокнутые. Вы же ро-ди-те-ли!
Стас, оставивший работу в турфирме и Вера, ушедшая из проектного предприятия к этому времени уже продали и вторую свою комнату. Они уезжали. Всей семьей. В одно религиозное поселение к своим братьям и сестрам. Галина Рудольфовна не должна была знать куда. Великий магистр строго настрого запретил называть это место.
— Мама, дайте нам хотя бы денег. В последний раз. Мы уезжаем.
Как ни допытывалась Гриневич, зять остолоп и дочь ее дура никак не хотели вести диалог. Только попрошайничали. Галина Рудольфовна ночь не спала, переживала, а на следующий день, хоть и болела спина, поплелась из центра города на Стачек.
— А, это ви, мамаша? — радушно встретил ее Салман Ибрагимов, — Уехаль они. Сапсем уехаль. Теперь мой квартира весь. Дурной, да, этот Стас. Адин сумка вещей на четверых уехаль. Эта, религиозний фанатик, да?
Вот тогда Галина Рудольфовна ударила в колокола.
Светлана рассказывала историю несчастной семьи Гусарову и Глушкову так, будто происшедшее касалась ее личной жизни.
— По закону все чисто. Квартиру Слепенковы продали в здравом уме и в твердой памяти лично, без доверенностей, подписи под документами их собственноручные. Не придраться.
— Вот видишь, — Вадим хотел было пошутить на тему беспристрастности следователя, но Светлана строго посмотрела на него.
— Это система! И я докажу. Какая-то организация засирает, простите, мозги неустойчивым натурам, имеющим неплохую жилплощадь, и денежки, а потом всасывает как пылесос, все благосостояние несчастных. Куда деваются граждане — никто не пытается узнать. Пропадают целыми семьями.
— Доказать надо.
— И докажу. Только в нашем отделе четыре отказных материала по таким заявлениям. Я проверила адреса. Бывшие владельцы квартир слиняли из города в неизвестном направлении. Поехала в соседний, Красносельский район, поинтересовалась подобными материалами. Пока нашла два. Зато в Центральном районе — восемь! Так это когда родственники или соседи заявления пишут. А сколько не заявляют?
— Если организация — то это по моей части.
Гусаров слушал внимательно и вполне допускал существование группы по меньшей мере мошенников.
Светлана продолжала историю Гриневич. О письмах и жалобах в прокуратуру на то, что ее заявления в милиции отфутболивают, что мер не принимают, видимо, стали известны тем, кто рыбку съел. Недавно нашли Галину Рудольфовну мертвой в ее квартире. Никаких следов насилия или разбоя, вещи на месте. Но мне подсказывает сердце, что ее умертвили. Я не знаю каким способом. Врачи поставили диагноз сердечной недостаточности, но никто из знавших Галину Рудольфовну не вспомнил, чтобы она жаловалась на сердце. Крепкая была женщина. Я думаю, что ее отравили. Хитро и умело. Узнав о смерти Гриневич, Светлана поинтересовалась протоколом описания места происшествия, возможными уликами, найденными вещами, могущими представлять оперативный интерес. Более всего ее заинтересовало письмо, которое, судя по почтовому штемпелю, было получено бедной Гриневич накануне смерти. Прочитав его, Светлана задумалась. Чем-то родным, знакомым, веяло от быта и атмосферы, в которых находилась автор письма, Вера Слепенкова.
«Дорогая мама! Прости нас ради Христа, что вести о житии нашем не слала раньше. Вот сегодня поддалась я минутному сомнению, которое придется замаливать долгие месяцы и пишу тебе. Уж лучше бы мое грешное тело наказал господь наш небесный, чем невинного Рудика. Заболел он, бедненький, вот и горюю я над ним с молитвами пятый день. Доктора бы позвать, да не велено нам приводить грешников в нашу святую обитель. Терпеть надо. В наказание это ниспослано нам. Братья и сестры тоже молятся за нашего Рудика и он обязательно поправится. Настоятель наш, Веньямин, осмотрел его и закрыл пробои в ауре, теперь энергия не уходит в космос, наоборот подпитывает сына нашего. Мой испуг за его здоровье Веньямин объяснил маловерием и наказал строго. Теперь мы со Стасом будем ходить по милостыню в самые дальние уголки, вплоть до Арзгира, пешком...».
Арзгира? Это на Северном Кавказе. Малознакомый район, соседний с Зеленовским. Светлана знала эти края. Уже что-то. Слепенковых можно будет найти.
« ...Мы могли бы работать, вести хозяйство, но это отвлекло бы нас от молитв, отбросило бы назад, к первобытному темному духу. А мы уже полусовершенны, как определил Веньямин. Живем мы в кошаре, большой и единой семьей. Это такое просторное длинное здание. Глинобитные стены и камышовый потолок. Камышовые матрасы. Все просто и скромно. Ничто не отвлекает от мыслей о душе. Стас очень много работает над собой, углубился в сознание. Когда я сказала ему о Рудике, он ответил, что на все воля божья и он будет молиться о здоровье сына. Эльза спрашивает почему она не ходит в школу. Я учу ее тому, что знаю сама. И других тоже. Детишек здесь много. Наше поселение очень большое. Спим все мы, поселенцы, в одном помещении. Молимся вместе. Уже есть свой погост. Здесь такое удивительное небо! Днем голубое-голубое! А ночью чернющее и звездное. Сядешь под ним и летишь душою ввысь, в глубину беспредельную. Рядом речка с нелепым названием Кума. В ней мы устраиваем ритуальные омовения. Здесь очень тепло летом и ужасно холодно зимой. Я помню тебя, мама. Письмо, если дойдет до тебя, по прочтении порви, чтобы о нем не узнали. Нам нельзя оскверняться сношением с миром, погрязшим в грехах. Прощай. Твоя Вера».
Светлана представила себе обычную кошару, где колхозники содержат зимой овец, а летом пустующую. Камышовые матрасы на полу вдоль стен и мальчика, лежащего в сумраке. Женщину, склоненную над ним, понявшую в минуту прозрения, что ребенка надо спасать. Забеспокоившуюся. Веньямина, делающего пассы руками над бедным Рудиком. В Зеленовскую больницу его надо, спасать. « ...есть свой погост»! Пацан из-за чокнутых родителей попал из петербургской квартиры в овечью кошару! Поселение очень большое. Так, так...
— Я собрала список фамилий исчезнувших семей и направила запрос в Зеленовский РОВД Ставропольского края. Участковый как уж на сковородке завертится. Скорее всего гуртоправы этого человеческого стада хорошо ему платят, чтобы нос не совал в дела коммуны. Но ответ давать придется. Список не маленький. В любом случае факт проживания нескольких человек должны подтвердить. Конечно же выберут самых убежденных фанатиков.
Чувствовалось, что Светлана заведена этим делом.
— Еще бы! Рядом с Зеленовском, где-то под боком моего родного города образовалась опухоль, которая может потом распространиться на весь район. Если они ходят собирать милостыню до самого Арзгира, то и проповеди, наверное, ведут. И вообще это дико — лишать человека жилья и отправлять в овечьи загоны.
Гусаров запомнил историю. Информация могла представлять интерес. В случае подобного заявления в РУОП, Андрей уже знал бы как реагировать.
Передавать своих подопечных кому-то другому для дальнейшего «совершенствования» было накладно и рискованно. До каких-то пор освобожденные от земных благ учащиеся Академии Кудратова передавались Иллариону. Бывший мент в случае собственной опасности мог выдать Владимира Михайловича.
Супруги Федосовы, пробавлявшиеся целительскими сеансами, обратились к Кудратову за финансовой поддержкой в очень подходящее время. Владимир Михайлович знал Веню Федосова еще по сцене.
— Помогу вам. Но есть более выгодное предложение. Я как раз подбираю на конкурсной основе руководителей поселения моих учеников, согласных совершенствоваться без вкушения земных благ. Нужны пастыри. Вашей задачей будет продолжить обучение людей по моей методике и следить, чтобы они не сбились с пути истинного.
Это устраивало Федосовых почти полностью. Единственное неудобство — Кудратов настаивал об организации поселения подальше от Петербурга. Денежное содержание, размер которого назвал Владимир Михайлович, убедило Федосовых. Анастасия, жена Веньямина, запросила еще.
— А командировочные?
— Будут. По тарифу, — согласился Кудратов.
В скором времени, поездив по стране, Федосовы предложили место для поселения. У Анастасии были родственники в каком-то Зеленовске Ставропольского края.
— Хорошо, — согласился Владимир Михайлович. — Чем дальше, тем лучше. На юге не надо много теплой одежды. Расходов меньше. И край хлебный.
— За аренду жилья надо будет платить сразу. Еще администрации местной, чтобы подмазаться. И милиции. За паспортный режим и все такое.
Кудратову понравился трезвый и обстоятельный подход Федосовых к выполнению порученной им работы.
— Что поделаешь, без взяток теперь никуда. Я дам на эти цели дополнительную сумму.
По прошествии времени Илларион, бывший компаньон Кудратова, с уменьшением потока новых душ в его колонии понял, что у Владимира Михайловича появилась собственная ниша, куда он мог прятать новых бессребреников. «Пророк» не стал поднимать шума. Иллариону как раз стала поступать солидная помощь из-за границы, какая Кудратову и не снилась. Поэтому решил не ссориться. Оба замазаны.
Владимир Михайлович тоже ждал зарубежных гостей со времени своего становления, как «человека-легенды». С их приходом явится еще и опасность, некая таинственность отношений, ощущения, похожие на шпионские. Но это не пугало. Наоборот. Гости должны были появиться. Должны. Его просто обязаны заметить, в конце концов. Тот же Илларион, хлыщ длинноволосый, был замечен ими. Без «гостей» он вряд ли бы приподнялся так быстро. Одно время побирался, ходил-бродил как истый проповедник, на площадях кликушествовал, увещевал быть добродетельными, о душе думать, жертвовать. Кое-что жертвовали, конечно, но не столько же, чтоб сразу хватило на аренду концертных залов. Вдруг как-то сразу Илларион переменился. Остепенился вмиг, броский образ нашел, «под Христа». Наверняка визажисты над ним поработали. Кто-то стал его консультировать и финансировать. Не мог бывший мент так быстро вырасти до известности без поддержки кого-то могущественного.
Кудратов ждал гостей с нетерпением. Как человек воспитанный, он долго противился обзыванию самого себя уж очень нескромными эпитетами. Потом понял свою ошибку. Владимиру Михайловичу показалось, что Гостей может отпугивать его интеллект. Лучше под Ивана-дурака. Под Иллариона-ходока. И стал печатать афиши во множестве, такие же нескромные, как и у других «целителей». «Всемирно известный... Международно признанный... Межгалактически непревзойденный...». Тьфу! Аж самому и смешно и противно.
Но и после этого никто не являлся. Бесило, подтрунивало, влекло, волновало. Конечно же гостем будет не мужик с внешностью Шона Коннори. Никаких зашифрованных агентов к нему не пришлют. А явится какой-нибудь связничок из наших «купленных». Он внесет « пожертвование» на развитие Академии эзотерических наук Кудратова.
Владимир Михайлович подумывал и о том, что неплохо бы прослыть как-нибудь скандально. Сектам легче. Вышли на улицу толпой в каких-нибудь идиотских нарядах, проорали свое « в харю дама, крыша-рама» — вот про тебя и узнали. Только пригласи журналюг. Кудратов с помощью своего приверженца Юхельзона даже пытался пустить слух, что Академия не столь целительская, сколь идеологизированная, насквозь пропитанная новым учением. В зале на сеансах Кудратова собирается ежедневно человек сто. Если учитывать, что его Академия каждые три месяца выпускает по сто, сто пятьдесят специалистов по связям с Космосом, то целая армия наберется. Увидьте же, идеологические забугровые диверсанты, приидите!
Если надо развалить объединенное одной верой, одним духом, одной общей историей общество, надо внести в это общество одну или несколько новых , пусть даже бредовых идей. Один призрак бродил-бродил по Европе, потом зашел в Россию. Ба! Сколько наивных! Забродили мыслишки в народе, заколобродили людишки. И уже к семнадцатому году вовсе свихнулись. Общество раскололось. Революция. Европа финансово подпитывала призрак коммунизма, забредший в Россию и обескровивший ее в конце концов. Выгодно вложенные средства. Кудратов, на школьных уроках истории удивлялся передвижениям вождей революции по Европе. На какие шиши?! Кто их содержал? Ульянов, скромный и бедный, то в Швейцарии поживет, то на туманном Альбионе, то в Париж махнет, то в картишки, шахматишки с Горьким на Капри поиграет! В то время как весь честный трудовой народ... А съезды? Опупеть — съезд партии проводят в Лондоне! Откуда деньжищи? Савва Морозов давал? Не-а, такую ораву борцов за народное счастье один-два миллионера не прокормили бы. И задумался однажды Владимир Михайлович над фразой из книжки по истории о том, что Ленина объявляли немецким шпионом, что революция делалась на немецкие деньги...
— Где же вы, господин Гельмут?!
Кудратов ждал гостей, готовый как угодно скорректировать свое учение, лишь бы поступило финансовое вливание в его Академию. Где же злобные агенты капитализма? Обеднело, что ли ЦРУ? Разорен Интеллидженс-сервис? Без единого шекеля остался Моссад? Где они? Где они?! В любой валюте принял бы Владимир Михайлович помощь со стороны. Еще нетерпеливей стал ждать предложений из-за рубежа после обнаружения таинственного препарата времен войны. Для спецслужб это был бы особо ценный материал. За обнаружение психотропа такого действия на территории чужого государства любой агент или шпион получит самые высокие награды, прославится и заработает валюту на всю оставшуюся жизнь. Цены препарату не было. Если грамотно распорядиться, на эти таблетки можно было бы купить Канары вместе с Океаном. Кудратов, бывая в обществе иностранцев, очень осторожно намекал некоторым о владении чем-то очень полезным и дорогим. Строго следил , чтобы при этом рядом не оказался бы соотечественник. Но после нападения на него неизвестных, отнявших «Полудиск Совести», Кудратов поостерегся каких-либо контактов с незнакомцами и стал ждать случая. Должны же спецслужбы Запада заметить его!
— Пойдем на выступление Кудратова? Ведь ты сегодня не на службе!
— А где это?
Глаза Алены засветились надеждой.
— Да рядом с твоей работой! В Доме офицеров!
— Отлично. Я тебя подкину и заберу после выступления вашего бога.
Под укоризненным взглядом жены промямлил:
— Поехали, в дороге подумаем.
— Я тебя познакомлю с Булатом. Он сам очень хочет с тобой встретиться. Знаешь, по фотографиям можно определить, жив или мертв человек и где находится. Вам в милиции это очень нужно, правда? Допустим, ты кого-то ищешь и представления не имеешь, где тот может быть...
— Надо твоего друга привезти, чтобы пощупал руины нашей квартиры. Пусть скажет, кто это сделал.
Алена приняла слова Андрея всерьез.
— А что, Кудратов сможет, я думаю.
И на фига держать в РУОПе столько оперов? Оставить группу задержания да пару волшебников — вот и вся борьба с преступностью. Андрей хмыкнул и постарался промолчать.
Алена увлеченно говорила про удивительные способности ее новых знакомых угадывать судьбу через прикосновение, рукопожатие, про возможности определять по вещам людей, которые их носили... Гусаров, уловив несколько последних фраз, решил высказаться сам.
— Для книжки это здорово. Я люблю все такие проявления необычайных способностей, мистику люблю, фантастику, ты знаешь. Ты мне рассказываешь, а мне на ум приходит Стивен Кинг. Вот у него это все здорово. Но жизнь не литература и не кино, пойми, что она грубее и проще...
За всю его долгую службу три-четыре человека из гражданских помогли найти преступников, указав, где они находятся. Просто «стучали», звонили и говорили, поезжайте по такому-то адресу. Простые граждане. А во всех других случаях — только по оперативной информации. И таких. как Кудратов, добровольных помощников, встречал. Предлагали услуги. Выставить сразу за дверь неудобно было, да и бесплатное развлечение не мешало. Сядет такой мэтр с умным видом над фотографиями разыскиваемых и выдает заключение. Невдомек, что на нескольких фотках сами оперативники. Для хохмы подкладывали.
— Этого нет в живых.
Попробуй не рассмейся. Те, кто профессионалы, кто просто умные пройдохи, сразу после первой пробы чувствовали, что их насквозь видят и откладывали свое охмурение
в сторону. Дальше говорили по-деловому:
— Я вам концерт организую, а вы разрешите моему фотографу поснимать.
Бывшие актеры, фокусники, честно отрабатывали. Пусть себе потом публикуют, как помогли угрозыску искать преступников. То, что «волшебники» никого не нашли, неважно. Обыватель восхитится — надо же, такие серьезные люди его принимают, значит, что-то в нем есть!
— Если они такие великие, почему зарабатывают на жизнь выступлениями, поборами с доверчивых, опыт свой за деньги передают, а не направят свои способности на достижение, скажем, государственных постов? Хотя, уже пролезают, я полагаю. Твоему Булату я нужен только для устройства встречи с этим Кудратовым. Чтобы я организовал рандеву в РУОПе, а потом он в своих брошюрах напишет, что мы без него ни одного преступления не можем раскрыть.
— Ой, да нужен ты Владимиру Михайловичу! Не хочешь, не ходи.
— И не пойду.
До самого Дома офицеров молчали. Алена не выдержала первой:
— Выйди, поговори, боишься, что ли?
Он боится! Пусть они его боятся! Ни на шаг к его подразделению! Шарлатанов к серьезным вещам допускать? Еще чего!
Булат внешне слегка походил на грузина. Чуть-чуть. А так — вполне европейский тип.
— Ваша жена мне рассказывала немного о вас, что вы были в Чечне и за границей по заданию. Думаю, вы человек с большими энергетическими способностями.
Убедительно так говорит, с вежливой улыбкой. Роста немалого, немного староват, за собой ухаживает. Охмурист. Явный. Хлебом не корми — дай языком помолоть, рассказать, какой он замечательный.
— Вы знаете, я недавно занялся культами разных народов и хотелось бы с вами побеседовать на эту тему. Вы что-то знаете о малоизвестном направлении магометанства, встреченном вами в Чечне.
Язык наш! Бывая в благодушном настроении, рассказывал Алене о помощи самих чеченцев в поисках перевозчиков урановых контейнеров, о том, как странным образом узнавал их местонахождение. Даже о Галие рассказал. Угораздило же проговориться!
— Хорошо, как-нибудь.
Андрей повернулся к Алене.
— Я заеду за тобой.
— Булат, скажите ему, что будет интересно. Он не хочет идти на выступление.
— Что вы? Кудратова надо видеть. Обязательно.
— Спасибо, у меня дела тут неподалеку.
— Как же так? Пожалеете, что упустили такую возможность...
— Не могу.
Видя, что Андрей тверд, Булат с большим сожалением определил его невнушаемость и поспешил выразить пожелание:
— Владимир Михайлович, кстати, очень мог бы помочь в вашей работе... (Начинается!) ... в розыске преступников. У него есть опыт. Он сотрудничал с криминалистами... (Андрей представляет как.)...И были хорошие результаты. Я мог бы с ним поговорить. (На фиг надо?).
— Нет, не понимает она, — вмешался Вадим. — Не получится из нее настоящего следователя. Все возбуждать старается вместо отказа. Темпераментная.
Светлана обратилась к Гусарову за поддержкой.
— Вот он мне говорит, что одно дело из глухих можно похерить без всяких угрызений совести.
Глушковы пригласили Андрея на чай.
— Я хоть ваше мнение узнаю, — направилась в свою комнату Светлана.
Общежитский неуют этим людям был привычен. Они оказались как бы отброшенными во времени назад. Из общаги в квартиру, а затем обратно.
— А Борька где? — Гусаров спросил о сыне Глушковых.
— На юг отправили к деду-бабе, к Светкиным родителям в Зеленовск.
— Вот, к слову, о юге и том глухаре.
Разлив чай по чашкам, Света присела.
— Одно время одолевала наш отдел престарелая женщина, интеллигентная, не скандальная, но настойчивая. И на мой взгляд — по делу.
Светлана рассказала суть проблемы. У заявительницы по имени Галина Рудольфовна Гриневич была дочь Вера, по мужу — Слепенкова, внуки. Жили раздельно. Гриневич в центре города у Казанского собора, а Слепенковы на проспекте Стачек на пересечении с Ленинским. Встречались, отношения были теплые до какого-то времени. Потом стала Галина Рудольфовна замечать за семейкой странности. Креститься стали, а еще руками водить по-чумаковски или по-восточному. Женщина старой закалки, но не рутинерша, Галина Рудольфовна интересовалась духовной жизнью, запретов в этой области не терпела. Силу познания уважала. Все было ничего до тех пор, пока молодежь не стала приставать с просьбами помочь финансово Академии эзотерических наук какого-то Кудратова. Галина Рудольфовна, театральный художник и искусствовед за долгую жизнь накопила немало старинных вещей, хоть и бесполезных в обиходе. Ей приносили в мастерскую и домой предметы антиквариата для реставрации или чтобы проконсультироваться о стоимости. Кое-что Гриневич выторговывала для себя, покупала или обменивала. Кое-что из приносимого соглашалась продать сама, так как знала интересующихся именно такими определенными вещами. При этом имела выгоду.
— Ну зачем вам, мама, эти канделябры?
Дочь Вера указывала на какие-либо предметы в квартире Галины Рудольфовны и с искренним недоумением вопрошала:
— А это зачем?
Гриневич, человек характера властного, долго терпела эти посягательства на свои сокровища, терпеливо объясняла:
— Вы тоже постареете. Вы будете любить какую-нибудь расколотую настольную лампу, при которой провели тысячи вечеров. И ничего милее не будет этого дурацкого предмета нынешнего ширпотреба. Так и многие вещи в моей квартире. А предметы прошлых веков — это моя специальность, коей я посвятила жизнь. Многие я восстановила, вернула к первоначальному виду. Как эти же канделябры. Их принес дворник с соседней улицы. Нашел около переполненных мусорных баков. Выбросили по неведению. А они сделаны в начале прошлого века. Я трудилась над ними целый год. Разве заметно, что они пострадали от людей и времени? А эти позолоченные серебряные сахарницы? А эта шкатулка? У каждого предмета своя история, своя душа...
Объяснения приходилось повторять при каждой встрече с Верой и зятем. Галина Рудольфовна дабы ее не обвиняли в жадности всегда дарила семье дочери деньги. Можно сказать, выдавала ежемесячную среднюю зарплату. И все же настойчивое выпрашивание вещей продолжалось. Теперь уже просили для оснащения святой обители последователей Кудратова. Однажды, будучи не в лучшем расположении духа, Галина Рудольфовна сама приехала в гости к Вере в квартиру на проспекте Стачек. Дверь открыл какой-то толстенный мужчина с внешностью кавказца.
— Аны в церкафь пашли.
— А вы кто?
— Сасет. Салман мэня завут.
Галина Рудольфовна долго не решалась войти. Боялась этого крючконосого.
— Захадите. Даже если ви не мамаша Веры, а пастаронний, все равно у них украсть нэчего.
Салман хохотнул.
— Я купыль у них адын комната. Здэсь живу. А вы во втарой их падаждите. Хатите купаты?
В комнате Веры стояли только диван и стол. Такой аскетизм существования в Петербурге встречается разве что в квартирах хронических алкоголиков. Однако, бутылок или стаканов не наблюдалось. Чистенько и пусто. На полу расстелен матрас. Гриневич ужаснулась:
— Здесь спят внуки?!
В голове старой дамы не укладывалось как можно сейчас, в трудное время лишиться половины жилья, запустить к себе в квартиру на постоянное совместное проживание нацмена ужасного вида... Свять, свять, свять! Да что же это за религия такая, если ее дочь, ее внуки утратили радости жизни?! Где картины, где мебель, подаренные Вере на свадьбу? На стенах висят ширпотребовские плакаты с изображением какого-то юноши, изо всех сил старающегося быть похожим внешне на иконописный лик Христа, афиши с фотографиями «человека-легенды» какого-то Кудратова. Если легенда, то люди должны знать. А Галина Рудольфовна не знала. Значит не легенда, а тварь мошенническая. Потрясенная, Гриневич просидела на диване до позднего вечера. Оказалось, Вера с ее муженьком были отнюдь не на работе, а дети совсем не в школе. Все они спасали души на проповеди своего идола Кудратова. Слушали его, не приседая, несколько часов кряду, а потом бегали, кружились до вхождения в транс. Они и домой вернулись не совсем очухавшимися:
— Мама, покайся пока не поздно, мамочка.
Галина Рудольфовна ничуть не беспокоясь как она выглядит со стороны, заорала так впервые в жизни:
— Что будут есть дети?!
Исхудавшие и отрешенные, Рудик и Эльза спокойно смотрели на бабушку, но при вопросе о еде глазенки их засветились надеждой.
— У нас пост, мама, — сообщил Стас, муж Веры.
Галина Рудольфовна уехала, возмущенная. Через время как ни в чем ни бывало Вера и Стас заявились к ней и по обычаю стали выпрашивать ценности.
— Я не собираюсь делиться своими личными домашними вещами ни с какой Академией. Хоть художественной, хоть вашей разохерической. И ни с каким представителем Бога на земле, вашим дурацким Кудратовым. Это наш последний разговор на эту тему! В юности я была видной девушкой, увлекалась разными учениями и течениями. Я даже среди бела дня выходила на людный Невский в обнаженном виде, боролась против ханжества и за свободу личности. Но до такого идиотизма не доходила! Вы кормите обыкновенных кровососов. Когда продадите последнюю комнату и останетесь на улице, вашими душами уже никто не поинтересуется. Подыхайте. Вы им нужны покуда у вас есть что отнять. Попомните мои слова. Детей пожалейте, чокнутые. Вы же ро-ди-те-ли!
Стас, оставивший работу в турфирме и Вера, ушедшая из проектного предприятия к этому времени уже продали и вторую свою комнату. Они уезжали. Всей семьей. В одно религиозное поселение к своим братьям и сестрам. Галина Рудольфовна не должна была знать куда. Великий магистр строго настрого запретил называть это место.
— Мама, дайте нам хотя бы денег. В последний раз. Мы уезжаем.
Как ни допытывалась Гриневич, зять остолоп и дочь ее дура никак не хотели вести диалог. Только попрошайничали. Галина Рудольфовна ночь не спала, переживала, а на следующий день, хоть и болела спина, поплелась из центра города на Стачек.
— А, это ви, мамаша? — радушно встретил ее Салман Ибрагимов, — Уехаль они. Сапсем уехаль. Теперь мой квартира весь. Дурной, да, этот Стас. Адин сумка вещей на четверых уехаль. Эта, религиозний фанатик, да?
Вот тогда Галина Рудольфовна ударила в колокола.
Светлана рассказывала историю несчастной семьи Гусарову и Глушкову так, будто происшедшее касалась ее личной жизни.
— По закону все чисто. Квартиру Слепенковы продали в здравом уме и в твердой памяти лично, без доверенностей, подписи под документами их собственноручные. Не придраться.
— Вот видишь, — Вадим хотел было пошутить на тему беспристрастности следователя, но Светлана строго посмотрела на него.
— Это система! И я докажу. Какая-то организация засирает, простите, мозги неустойчивым натурам, имеющим неплохую жилплощадь, и денежки, а потом всасывает как пылесос, все благосостояние несчастных. Куда деваются граждане — никто не пытается узнать. Пропадают целыми семьями.
— Доказать надо.
— И докажу. Только в нашем отделе четыре отказных материала по таким заявлениям. Я проверила адреса. Бывшие владельцы квартир слиняли из города в неизвестном направлении. Поехала в соседний, Красносельский район, поинтересовалась подобными материалами. Пока нашла два. Зато в Центральном районе — восемь! Так это когда родственники или соседи заявления пишут. А сколько не заявляют?
— Если организация — то это по моей части.
Гусаров слушал внимательно и вполне допускал существование группы по меньшей мере мошенников.
Светлана продолжала историю Гриневич. О письмах и жалобах в прокуратуру на то, что ее заявления в милиции отфутболивают, что мер не принимают, видимо, стали известны тем, кто рыбку съел. Недавно нашли Галину Рудольфовну мертвой в ее квартире. Никаких следов насилия или разбоя, вещи на месте. Но мне подсказывает сердце, что ее умертвили. Я не знаю каким способом. Врачи поставили диагноз сердечной недостаточности, но никто из знавших Галину Рудольфовну не вспомнил, чтобы она жаловалась на сердце. Крепкая была женщина. Я думаю, что ее отравили. Хитро и умело. Узнав о смерти Гриневич, Светлана поинтересовалась протоколом описания места происшествия, возможными уликами, найденными вещами, могущими представлять оперативный интерес. Более всего ее заинтересовало письмо, которое, судя по почтовому штемпелю, было получено бедной Гриневич накануне смерти. Прочитав его, Светлана задумалась. Чем-то родным, знакомым, веяло от быта и атмосферы, в которых находилась автор письма, Вера Слепенкова.
«Дорогая мама! Прости нас ради Христа, что вести о житии нашем не слала раньше. Вот сегодня поддалась я минутному сомнению, которое придется замаливать долгие месяцы и пишу тебе. Уж лучше бы мое грешное тело наказал господь наш небесный, чем невинного Рудика. Заболел он, бедненький, вот и горюю я над ним с молитвами пятый день. Доктора бы позвать, да не велено нам приводить грешников в нашу святую обитель. Терпеть надо. В наказание это ниспослано нам. Братья и сестры тоже молятся за нашего Рудика и он обязательно поправится. Настоятель наш, Веньямин, осмотрел его и закрыл пробои в ауре, теперь энергия не уходит в космос, наоборот подпитывает сына нашего. Мой испуг за его здоровье Веньямин объяснил маловерием и наказал строго. Теперь мы со Стасом будем ходить по милостыню в самые дальние уголки, вплоть до Арзгира, пешком...».
Арзгира? Это на Северном Кавказе. Малознакомый район, соседний с Зеленовским. Светлана знала эти края. Уже что-то. Слепенковых можно будет найти.
« ...Мы могли бы работать, вести хозяйство, но это отвлекло бы нас от молитв, отбросило бы назад, к первобытному темному духу. А мы уже полусовершенны, как определил Веньямин. Живем мы в кошаре, большой и единой семьей. Это такое просторное длинное здание. Глинобитные стены и камышовый потолок. Камышовые матрасы. Все просто и скромно. Ничто не отвлекает от мыслей о душе. Стас очень много работает над собой, углубился в сознание. Когда я сказала ему о Рудике, он ответил, что на все воля божья и он будет молиться о здоровье сына. Эльза спрашивает почему она не ходит в школу. Я учу ее тому, что знаю сама. И других тоже. Детишек здесь много. Наше поселение очень большое. Спим все мы, поселенцы, в одном помещении. Молимся вместе. Уже есть свой погост. Здесь такое удивительное небо! Днем голубое-голубое! А ночью чернющее и звездное. Сядешь под ним и летишь душою ввысь, в глубину беспредельную. Рядом речка с нелепым названием Кума. В ней мы устраиваем ритуальные омовения. Здесь очень тепло летом и ужасно холодно зимой. Я помню тебя, мама. Письмо, если дойдет до тебя, по прочтении порви, чтобы о нем не узнали. Нам нельзя оскверняться сношением с миром, погрязшим в грехах. Прощай. Твоя Вера».
Светлана представила себе обычную кошару, где колхозники содержат зимой овец, а летом пустующую. Камышовые матрасы на полу вдоль стен и мальчика, лежащего в сумраке. Женщину, склоненную над ним, понявшую в минуту прозрения, что ребенка надо спасать. Забеспокоившуюся. Веньямина, делающего пассы руками над бедным Рудиком. В Зеленовскую больницу его надо, спасать. « ...есть свой погост»! Пацан из-за чокнутых родителей попал из петербургской квартиры в овечью кошару! Поселение очень большое. Так, так...
— Я собрала список фамилий исчезнувших семей и направила запрос в Зеленовский РОВД Ставропольского края. Участковый как уж на сковородке завертится. Скорее всего гуртоправы этого человеческого стада хорошо ему платят, чтобы нос не совал в дела коммуны. Но ответ давать придется. Список не маленький. В любом случае факт проживания нескольких человек должны подтвердить. Конечно же выберут самых убежденных фанатиков.
Чувствовалось, что Светлана заведена этим делом.
— Еще бы! Рядом с Зеленовском, где-то под боком моего родного города образовалась опухоль, которая может потом распространиться на весь район. Если они ходят собирать милостыню до самого Арзгира, то и проповеди, наверное, ведут. И вообще это дико — лишать человека жилья и отправлять в овечьи загоны.
Гусаров запомнил историю. Информация могла представлять интерес. В случае подобного заявления в РУОП, Андрей уже знал бы как реагировать.
Передавать своих подопечных кому-то другому для дальнейшего «совершенствования» было накладно и рискованно. До каких-то пор освобожденные от земных благ учащиеся Академии Кудратова передавались Иллариону. Бывший мент в случае собственной опасности мог выдать Владимира Михайловича.
Супруги Федосовы, пробавлявшиеся целительскими сеансами, обратились к Кудратову за финансовой поддержкой в очень подходящее время. Владимир Михайлович знал Веню Федосова еще по сцене.
— Помогу вам. Но есть более выгодное предложение. Я как раз подбираю на конкурсной основе руководителей поселения моих учеников, согласных совершенствоваться без вкушения земных благ. Нужны пастыри. Вашей задачей будет продолжить обучение людей по моей методике и следить, чтобы они не сбились с пути истинного.
Это устраивало Федосовых почти полностью. Единственное неудобство — Кудратов настаивал об организации поселения подальше от Петербурга. Денежное содержание, размер которого назвал Владимир Михайлович, убедило Федосовых. Анастасия, жена Веньямина, запросила еще.
— А командировочные?
— Будут. По тарифу, — согласился Кудратов.
В скором времени, поездив по стране, Федосовы предложили место для поселения. У Анастасии были родственники в каком-то Зеленовске Ставропольского края.
— Хорошо, — согласился Владимир Михайлович. — Чем дальше, тем лучше. На юге не надо много теплой одежды. Расходов меньше. И край хлебный.
— За аренду жилья надо будет платить сразу. Еще администрации местной, чтобы подмазаться. И милиции. За паспортный режим и все такое.
Кудратову понравился трезвый и обстоятельный подход Федосовых к выполнению порученной им работы.
— Что поделаешь, без взяток теперь никуда. Я дам на эти цели дополнительную сумму.
По прошествии времени Илларион, бывший компаньон Кудратова, с уменьшением потока новых душ в его колонии понял, что у Владимира Михайловича появилась собственная ниша, куда он мог прятать новых бессребреников. «Пророк» не стал поднимать шума. Иллариону как раз стала поступать солидная помощь из-за границы, какая Кудратову и не снилась. Поэтому решил не ссориться. Оба замазаны.
Владимир Михайлович тоже ждал зарубежных гостей со времени своего становления, как «человека-легенды». С их приходом явится еще и опасность, некая таинственность отношений, ощущения, похожие на шпионские. Но это не пугало. Наоборот. Гости должны были появиться. Должны. Его просто обязаны заметить, в конце концов. Тот же Илларион, хлыщ длинноволосый, был замечен ими. Без «гостей» он вряд ли бы приподнялся так быстро. Одно время побирался, ходил-бродил как истый проповедник, на площадях кликушествовал, увещевал быть добродетельными, о душе думать, жертвовать. Кое-что жертвовали, конечно, но не столько же, чтоб сразу хватило на аренду концертных залов. Вдруг как-то сразу Илларион переменился. Остепенился вмиг, броский образ нашел, «под Христа». Наверняка визажисты над ним поработали. Кто-то стал его консультировать и финансировать. Не мог бывший мент так быстро вырасти до известности без поддержки кого-то могущественного.
Кудратов ждал гостей с нетерпением. Как человек воспитанный, он долго противился обзыванию самого себя уж очень нескромными эпитетами. Потом понял свою ошибку. Владимиру Михайловичу показалось, что Гостей может отпугивать его интеллект. Лучше под Ивана-дурака. Под Иллариона-ходока. И стал печатать афиши во множестве, такие же нескромные, как и у других «целителей». «Всемирно известный... Международно признанный... Межгалактически непревзойденный...». Тьфу! Аж самому и смешно и противно.
Но и после этого никто не являлся. Бесило, подтрунивало, влекло, волновало. Конечно же гостем будет не мужик с внешностью Шона Коннори. Никаких зашифрованных агентов к нему не пришлют. А явится какой-нибудь связничок из наших «купленных». Он внесет « пожертвование» на развитие Академии эзотерических наук Кудратова.
Владимир Михайлович подумывал и о том, что неплохо бы прослыть как-нибудь скандально. Сектам легче. Вышли на улицу толпой в каких-нибудь идиотских нарядах, проорали свое « в харю дама, крыша-рама» — вот про тебя и узнали. Только пригласи журналюг. Кудратов с помощью своего приверженца Юхельзона даже пытался пустить слух, что Академия не столь целительская, сколь идеологизированная, насквозь пропитанная новым учением. В зале на сеансах Кудратова собирается ежедневно человек сто. Если учитывать, что его Академия каждые три месяца выпускает по сто, сто пятьдесят специалистов по связям с Космосом, то целая армия наберется. Увидьте же, идеологические забугровые диверсанты, приидите!
Если надо развалить объединенное одной верой, одним духом, одной общей историей общество, надо внести в это общество одну или несколько новых , пусть даже бредовых идей. Один призрак бродил-бродил по Европе, потом зашел в Россию. Ба! Сколько наивных! Забродили мыслишки в народе, заколобродили людишки. И уже к семнадцатому году вовсе свихнулись. Общество раскололось. Революция. Европа финансово подпитывала призрак коммунизма, забредший в Россию и обескровивший ее в конце концов. Выгодно вложенные средства. Кудратов, на школьных уроках истории удивлялся передвижениям вождей революции по Европе. На какие шиши?! Кто их содержал? Ульянов, скромный и бедный, то в Швейцарии поживет, то на туманном Альбионе, то в Париж махнет, то в картишки, шахматишки с Горьким на Капри поиграет! В то время как весь честный трудовой народ... А съезды? Опупеть — съезд партии проводят в Лондоне! Откуда деньжищи? Савва Морозов давал? Не-а, такую ораву борцов за народное счастье один-два миллионера не прокормили бы. И задумался однажды Владимир Михайлович над фразой из книжки по истории о том, что Ленина объявляли немецким шпионом, что революция делалась на немецкие деньги...
— Где же вы, господин Гельмут?!
Кудратов ждал гостей, готовый как угодно скорректировать свое учение, лишь бы поступило финансовое вливание в его Академию. Где же злобные агенты капитализма? Обеднело, что ли ЦРУ? Разорен Интеллидженс-сервис? Без единого шекеля остался Моссад? Где они? Где они?! В любой валюте принял бы Владимир Михайлович помощь со стороны. Еще нетерпеливей стал ждать предложений из-за рубежа после обнаружения таинственного препарата времен войны. Для спецслужб это был бы особо ценный материал. За обнаружение психотропа такого действия на территории чужого государства любой агент или шпион получит самые высокие награды, прославится и заработает валюту на всю оставшуюся жизнь. Цены препарату не было. Если грамотно распорядиться, на эти таблетки можно было бы купить Канары вместе с Океаном. Кудратов, бывая в обществе иностранцев, очень осторожно намекал некоторым о владении чем-то очень полезным и дорогим. Строго следил , чтобы при этом рядом не оказался бы соотечественник. Но после нападения на него неизвестных, отнявших «Полудиск Совести», Кудратов поостерегся каких-либо контактов с незнакомцами и стал ждать случая. Должны же спецслужбы Запада заметить его!
— Пойдем на выступление Кудратова? Ведь ты сегодня не на службе!
— А где это?
Глаза Алены засветились надеждой.
— Да рядом с твоей работой! В Доме офицеров!
— Отлично. Я тебя подкину и заберу после выступления вашего бога.
Под укоризненным взглядом жены промямлил:
— Поехали, в дороге подумаем.
— Я тебя познакомлю с Булатом. Он сам очень хочет с тобой встретиться. Знаешь, по фотографиям можно определить, жив или мертв человек и где находится. Вам в милиции это очень нужно, правда? Допустим, ты кого-то ищешь и представления не имеешь, где тот может быть...
— Надо твоего друга привезти, чтобы пощупал руины нашей квартиры. Пусть скажет, кто это сделал.
Алена приняла слова Андрея всерьез.
— А что, Кудратов сможет, я думаю.
И на фига держать в РУОПе столько оперов? Оставить группу задержания да пару волшебников — вот и вся борьба с преступностью. Андрей хмыкнул и постарался промолчать.
Алена увлеченно говорила про удивительные способности ее новых знакомых угадывать судьбу через прикосновение, рукопожатие, про возможности определять по вещам людей, которые их носили... Гусаров, уловив несколько последних фраз, решил высказаться сам.
— Для книжки это здорово. Я люблю все такие проявления необычайных способностей, мистику люблю, фантастику, ты знаешь. Ты мне рассказываешь, а мне на ум приходит Стивен Кинг. Вот у него это все здорово. Но жизнь не литература и не кино, пойми, что она грубее и проще...
За всю его долгую службу три-четыре человека из гражданских помогли найти преступников, указав, где они находятся. Просто «стучали», звонили и говорили, поезжайте по такому-то адресу. Простые граждане. А во всех других случаях — только по оперативной информации. И таких. как Кудратов, добровольных помощников, встречал. Предлагали услуги. Выставить сразу за дверь неудобно было, да и бесплатное развлечение не мешало. Сядет такой мэтр с умным видом над фотографиями разыскиваемых и выдает заключение. Невдомек, что на нескольких фотках сами оперативники. Для хохмы подкладывали.
— Этого нет в живых.
Попробуй не рассмейся. Те, кто профессионалы, кто просто умные пройдохи, сразу после первой пробы чувствовали, что их насквозь видят и откладывали свое охмурение
в сторону. Дальше говорили по-деловому:
— Я вам концерт организую, а вы разрешите моему фотографу поснимать.
Бывшие актеры, фокусники, честно отрабатывали. Пусть себе потом публикуют, как помогли угрозыску искать преступников. То, что «волшебники» никого не нашли, неважно. Обыватель восхитится — надо же, такие серьезные люди его принимают, значит, что-то в нем есть!
— Если они такие великие, почему зарабатывают на жизнь выступлениями, поборами с доверчивых, опыт свой за деньги передают, а не направят свои способности на достижение, скажем, государственных постов? Хотя, уже пролезают, я полагаю. Твоему Булату я нужен только для устройства встречи с этим Кудратовым. Чтобы я организовал рандеву в РУОПе, а потом он в своих брошюрах напишет, что мы без него ни одного преступления не можем раскрыть.
— Ой, да нужен ты Владимиру Михайловичу! Не хочешь, не ходи.
— И не пойду.
До самого Дома офицеров молчали. Алена не выдержала первой:
— Выйди, поговори, боишься, что ли?
Он боится! Пусть они его боятся! Ни на шаг к его подразделению! Шарлатанов к серьезным вещам допускать? Еще чего!
Булат внешне слегка походил на грузина. Чуть-чуть. А так — вполне европейский тип.
— Ваша жена мне рассказывала немного о вас, что вы были в Чечне и за границей по заданию. Думаю, вы человек с большими энергетическими способностями.
Убедительно так говорит, с вежливой улыбкой. Роста немалого, немного староват, за собой ухаживает. Охмурист. Явный. Хлебом не корми — дай языком помолоть, рассказать, какой он замечательный.
— Вы знаете, я недавно занялся культами разных народов и хотелось бы с вами побеседовать на эту тему. Вы что-то знаете о малоизвестном направлении магометанства, встреченном вами в Чечне.
Язык наш! Бывая в благодушном настроении, рассказывал Алене о помощи самих чеченцев в поисках перевозчиков урановых контейнеров, о том, как странным образом узнавал их местонахождение. Даже о Галие рассказал. Угораздило же проговориться!
— Хорошо, как-нибудь.
Андрей повернулся к Алене.
— Я заеду за тобой.
— Булат, скажите ему, что будет интересно. Он не хочет идти на выступление.
— Что вы? Кудратова надо видеть. Обязательно.
— Спасибо, у меня дела тут неподалеку.
— Как же так? Пожалеете, что упустили такую возможность...
— Не могу.
Видя, что Андрей тверд, Булат с большим сожалением определил его невнушаемость и поспешил выразить пожелание:
— Владимир Михайлович, кстати, очень мог бы помочь в вашей работе... (Начинается!) ... в розыске преступников. У него есть опыт. Он сотрудничал с криминалистами... (Андрей представляет как.)...И были хорошие результаты. Я мог бы с ним поговорить. (На фиг надо?).