Дойл Артур Конан. Повести и рассказы разных лет

   - Я больше не осуждаю вас, Персивел. Вы сохранили мою мать от потрясения, которое, без сомнения, разбило бы ее сердце. А что это за бумага?
   - Последние записи вашего отца, сэр. Могу я прочитать это для вас?
   - Прошу вас.
   - "Я принял яд, и мне кажется, я чувствую, как он струится у меня по жилам, свершая свою разрушительную работу. Ощущение странное, но не болезненное. Когда эти строки будут прочитаны, после моей смерти пройдет уже немало лет, если только те, кому я доверился, исполнили в точности мою волю. Полагаю, по истечении такого срока никто из тех, кому случилось потерять деньги по моей вине, не станет более держать на меня зла. А ты, Феликс, конечно же, простишь мне этот семейный скандал. И да упокоит Господь мою смертельно уставшую душу!"
   - Аминь! - воскликнули мы хором.
   1898 г.
   Тайна замка Свэйлклифф
   I. Король-тигр
   Снова дома! Какое же это счастье - оказаться здесь вновь после пяти лет заморских странствий. Значит, все-таки стоит обогнуть земной шар - хотя бы ради того, чтоб испытать радость возвращения в исходный пункт. Лишь узнав о кончине тетушки Мариэнн, я понял, как до сих пор ее недооценивал; только покинув Эверсфолд, осознал, сколь дорог он моему сердцу. Было время, когда я только и помышлял, как бы унести отсюда ноги, но теперь, на всем обратном пути, начиная от Парижа, лишь зеленые лужайки да дроковые пустыри Суррея занимали мои мысли. Бесконечно долго тянулись те четыре часа, что пришлось провести мне в Лондоне, ожидая поезда на Кросс-Хиллс. Прогуливаясь в нетерпении по Стрэнду, я едва не столкнулся с человеком, который не так давно случайно встретился мне за границей. В Риме он и его семья приняли меня с величайшим радушием, однако, зная, как меняется характер человека в зависимости от его положения на географической долготе, я не решился заговорить первым. Впрочем, к добродушному Мэтью Паркеру, эсквайру, наблюдение это не имело ни малейшего отношения. На Стрэнде он встретил меня тем самым вопросом, каким распрощался со мною на Пьяцца ди Спанья:
   - Так когда же мне ждать вас в Свэйлклиффе? Рабочие наконец уехали, и у нас там теперь вполне уютно и мило. Во вторник - новоселье. Вы обещали! Мои дамы никогда не простят мне, если я позволю вам ускользнуть!
   - Сейчас я еду домой к матери, но на праздник загляну непременно.
   Что такое две сотни миль для человека, который только что оставил за спиной двадцать тысяч?
   - Вот моя карточка: замок Свэйлклифф. Возьмете билет до Вудс-Энда - это по западной линии. Не забудьте!
   Я сунул карточку в карман и тут же выбросил этот разговор из головы, мыслями своими устремившись к Эверсфолду.
   На станции Кросс-Хиллс (откуда до нашего дома было две мили) я сошел, когда уже сгустились сумерки. Как изменилось здесь все за пять лет! Новый сторож не узнал Фрэнсиса Мильфорда, новый начальник станции в знак приветствия не притронулся к шляпе... Даже слуга, присланный навстречу мне матерью, оказался из новеньких: некоторое время мы искоса поглядывали друг на друга, свыкаясь с тем, что одному отныне придется выполнять роль хозяина, другому - лакея.
   Наконец он взял мой багаж. Я предпочел пройтись по полям, рассудив, что путь в карете ничуть не быстрее, а главное, таким образом я смогу вспомнить шаг за шагом дорогу, отметив все происшедшие вокруг изменения.
   Таковых я насчитал несколько, причем далеко не все изменилось здесь к лучшему. У обочины дороги появилась новая таверна; сбросив старую солому, коттеджики покрылись шифером; вокруг старого пустыря выросла изгородь. А ворота старого Гловера так непочиненными 'и остались. Вот она, экономия скряги!.. Живая изгородь: в ней знакома мне каждая веточка. Тут растет паслен, тут - осока, а тут мы с Джемми Кингом нашли когда-то птичье гнездо. Тропинка вывела меня на дорожку: отсюда до нас было уже полмили. Поднимаясь по вырубленным в почве ступенькам, я увидел силуэт человека, который, кажется, мелькнул передо мной еще где-то на станции. Он перемахнул через калитку в изгороди, но, увидев меня, сбавил шаг. Я продолжал свой путь, ощущая, что он держится за мной на некотором расстоянии. Странная, почти воровская походка попутчика показалась мне подозрительной. Одет он был бедно, шляпу надвинул на лоб, а в руке держал толстую трость. Со мной были лишь легкий зонтик да дорогие 'часы на цепочке, дразняще выставленные напоказ.
   Вокруг не было ни души, так что, решив пропустить бродягу вперед, я отошел на обочину, ступил на бугорок и, сделав вид, будто вглядываюсь в контуры деревенских строений, стал ждать, пока он не пройдет мимо. Тот не сдвинулся с места. Раздосадованный столь упрямым преследованием, я резко обернулся, заглянул ему в лицо и... расхохотался, забыв о своих опасениях.
   - Неужто это ты, Джемми? Жив-здоров - как, впрочем, и я! Первый знакомый, которого я тут встретил...
   "Первый - и изменившийся явно к худшему", - пришлось добавить мне мысленно. Неужели это бледное тощее существо и есть тот крепкий зажиточный фермер, с которым я распрощался пять лет назад. Плохи же были последние его урожаи... Впрочем, более всего поразила меня какая-то нервная пугливость во взгляде; для прежнего Джемми она была совершенно нехарактерна.
   - Ты, никак, захворал, старина? Может быть, я помогу тебе стать на ноги? Имей в виду: сегодня у тебя в Англии стало на одного друга больше вчерашнего!
   Мое приветствие, судя по всему, совершенно его ошеломило.
   - Мастер Фрэнк, - едва слышно проговорил он срывающимся голосом. С раннего детства мы были закадычными друзьями и оставались хорошими приятелями, когда я в свои 22 года отбыл в Штаты.
   - Пожмем же руки! - воскликнул я, хватая ладонь, которую он не осмеливался мне протянуть. - Пойдем, и ты обо всех мне расскажешь: о пасторе, о старом скряге Гловере и его шалопае-племяннике. А как поживает очаровательная Роз Эванс, за которой все вы тут, когда я уезжал, ухаживали, не оставляя мне ни малейшего шанса?
   Я осекся. Лицо Джема сделалось мертвенно-бледным, черты его исказились. Я вспомнил, что мой друг всегда отличался вспыльчивостью, из-за чего и получил в школе прозвище: Король-Тигр. Как-то в детстве я вызвал Джема на драку, и памятку о той своей оплошности до сих пор ношу на плече.
   - Черт побери, ты в своем уме? - воскликнул он. - Как ты смеешь говорить мне такое?
   - Это ты, кажется, не в себе, - отвечал я. - Странно же ты приветствуешь возвращение старого друга.
   - Так ты ни о чем не знаешь? - хмуро проговорил он, вызывающе смерив меня косым взглядом.
   - О чем это? Мама не делится со мной местными новостями. Давай же, сам расскажи обо всем.
   Он яростно оттолкнул мою ладонь. Это снова был Король-Тигр. Будто забыв обо мне на минуту, он взошел на насыпь и устремил сквозь листву напряженный взгляд - туда, где виднелись крытая красной черепицей церковь, остроконечная крыша школы и эверсфолдские амбары.
   - Черт меня надоумил снова вернуться в родные места! Зачем? Разве что перерезать тут себе горло, чтобы покончить с этим уже навсегда?
   - Джемми, в чем дело? - вскричал я, обеспокоившись не на шутку. - Скажи мне, и клянусь, я помогу тебе все уладить.
   - Там все расскажут. А уладить тут ничего не сможет уже ни один человек на свете.
   - Послушай, дружище, - снова начал я, теряясь в догадках, - похоже, у тебя неприятности; какие - этого мне, может быть, знать пока и не обязательно. Но если кошелек или просто дружеская рука способны тебе как-то помочь, счастлив буду предложить и то, и другое! Сейчас дела у меня идут прекрасно, но я знаю: чуть переменись фортуна, и ты ответишь мне тем же. Auld lang syne - вот наш с тобой сегодняшний девиз!
   На мгновение лицо Джемми вновь просветлело, но он быстро взял себя в руки.
   - Чтобы добраться до места, денег мне хватит, - последовал резкий ответ.
   - Где же оно, это место?
   - В копях Колорадо. "Камбрия" отчаливает сегодня вечером, и я вместе с ней. Живой или мертвый, Джемми Кинг никогда уже вас тут не потревожит. - С этими словами он повернулся, бросился прочь и секундой позже скрылся за поворотом.
   Вне себя от изумления и мучительной душевной боли я продолжил свой путь. Но по мере приближения к дому радость затмила все прочие чувства, и несколько минут спустя я совершенно забылся в объятиях матери, которую, к счастью, изменения коснулись меньше всего.
   Читатель легко представит себе этот сбивчивый, жадный обмен расспросами, за которым пролетели первые часы. Лишь после обеда, погрузившись в состояние ленивого блаженства, что наступает обычно после десерта, когда стихает звон посуды и исчезают слуги, я вновь вернулся мыслями к странной встрече.
   - Кстати, мама, по пути сюда я встретил Джемми Кинга. Я и предположить не мог, что человек за столь короткий срок способен так измениться.
   Сообщение это привело маму - по природе своей, привычкам и убеждениям человека в высшей степени умиротворенного - в состояние величайшего возбуждения. Даже ленточки и кружева на чепчике ее взволнованно затрепетали.
   - Джеймс Кинг здесь? - воскликнула она.
   - Да, мы встретились на Шутерс-Хилл. А что такое с ним приключилось?
   - На Шутерс-Хилл? Значит, его выпустили. Боже милостивый, как это неблагоразумно!
   - Выпустили откуда? - спросил я озадаченно. - Он что, побывал в сумасшедшем доме?
   - В Дартмурской тюрьме, - последовал мрачный ответ.
   - Джемми Кинг?! - я даже вскочил с места во гневе. - Ты шутишь. Но за что?
   - Сущая безделица: человека чуть не прикончил, - ответила она.
   Плечо мое отозвалось резкой болью. Я получил еще один ответ, но готов теперь был поклясться, что жертва Джема заслужила свою участь.
   - Довели же его, должно быть. Кто этот человек?
   - Несчастный Мик Гловер, племянник старого Сэмпсона.
   - Мик всегда был чертовски дерзок. - Я готов был защищать приятеля до последнего, на какое бы злодеяние не толкнула его злая судьба. Мама, естественно, тут же осудила эту мою к нему снисходительность.
   - Дорогой Фрэнк, сразу видно, что ты вернулся из страны, знающей один закон - Линча, где суд вершат кинжалом да кольтом. Если кто-то и испытывает твое терпение, это еще не повод для того, чтобы подстеречь его в чистом поле и избить до беспамятства.
   - Мик, наверное, очень его разозлил. - Видя, что мама начинает выходить из себя, я поспешно добавил: - Все так неожиданно. Трудно даже свыкнуться с этой мыслью. Ты же знаешь, мы с Джемми Кингом были как братья. Из-за чего же они поссорились?
   - Разумеется, из-за этой глупой красотки Роз Эванс, - вздохнула она, и я стал понемногу догадываться о том, что произошло. Еще до моего отъезда в деревне стали поговаривать о том, что фермер Кинг и дочь кузнеца Эванса питают друг к другу весьма нежные чувства. Но красавец-повеса Мик легко мог перейти дорогу любому местному кавалеру. Нрава он был совершенно дикого, однако все без исключения женщины, независимо от возраста и происхождения, предпочитали сквозь пальцы смотреть на его проказы, виня во всем - кто торгашей, у которых Мик вымогал деньга, кто дядюшку, в которого племянничек всосался пиявкой, кто девушек, чье доброе имя он успел уже опорочить - одним словом, кого угодно, кроме истинного виновника всех бед.
   - Узнав о том, что юный Гловер ухаживает за Роз, Кинг сообщил об этом Эвансу, и тот запретил дочери встречаться с Миком, - продолжала мать. - Тот взвился, как укушенный, и в "Сверчках" позволил себе в адрес девушки несколько не слишком уважительных замечаний. Началась перепалка - пришлось вмешаться хозяину заведения. Кинг ушел взбешенный, пообещав прикончить Мика, как только тот попадется ему на пути. Мик, не вняв советам приятелей, бесстрашно отправился домой без провожатых. Стояла светлая лунная ночь. Соперник подстерег его у старого каштана на поле Элмера, избил до беспамятства и ушел, оставив несчастного умирать. Это была подлая месть: Мик ведь совсем не умел драться.
   - Джем был, наверное, очень нетрезв. - Универсальное английское оправдание я приберег напоследок.
   - Да, как тот каменотес, что убивает жену. Кинг полагал, будто заткнул врагу рот навеки и может быть спокоен. Но Мик выжил и дал показания против своего без пяти минут убийцы.
   Оставив надежду оправдать преступника, я накинулся на его жертву.
   - И как поживает наш сельский донжуан? Сполна ли испил горькую чашу?
   - Вскоре после этого умер дядюшка Мика, оставив все свои сбережения какому-то дальнему родственнику. Племянника такой поворот событий, конечно же, не обрадовал: деньгами дяди он привык распоряжаться более чем свободно. У бедняжки имелась кое-какая наличность, но уезжал он отсюда явно на мели. С тех пор о нем здесь никто не слышал.
   - А что же Роз Эванс? - спросил я.
   - Все еще Роз Эванс. Не столь миловидна, как прежде, но... свой урок она получила. Парни вокруг Роз уж не вьются, но сегодня она, как никогда прежде достойна стать женой приличного человека. После смерти миссис Эванс душою и сердцем она осталась с престарелым отцом. Но слушай, Фрэнк, если Кинга выпустили и он шляется где-то неподалеку, думаю, следует сообщить об этом в полицию.
   - Нет смысла его бояться, мама. Я собственными глазами видел, как он поспешил на саутгемптонский экспресс. Сегодня вечером Джем отплывает в Америку. И дай Бог ему того же счастья, что улыбнулось там мне!
   Пустое. Счастье улыбается лишь ищущим - людям со связями и капиталом. У Джемми же не было ничего, кроме запятнанного имени.
   II. Роз Эванс
   Как приятно впервые за пять лет проснуться в собственной комнате! За это время где только не приходилось мне спать: в недостроенных домиках, в хижинах дикарей, даже на столе в таверне. Стоит ли говорить о том, что возвращение в спальню со всеми ее удобствами, не говоря уж о многочисленных напоминаниях о счастливом детстве, было само по себе событием ужасно волнующим.
   Не приснилось ли мне во сне все, что произошло за последние пять лет? Неужели я стал на пять лет старше? После завтрака мы с мамой провели продолжительную беседу, потом прошлись в огород и обратно (более длинным маршрутом ей, кажется, в жизни своей путешествовать не приходилось), после чего я насладился ленчем, конной прогулкой и чаем. Наскоро сочинив записку Паркеру с извинениями за то, что не смогу сдержать обещание и приехать на новоселье (мероприятие представилось мне скучнейшей тратой времени), я почувствовал вдруг... что умру, если хотя бы еще минуту останусь на месте. Решив, что не смогу без хорошего моциона оценить по достоинству жирную телятину, ожидавшую нас на ужин, я, получив на то улыбчивое мамино благословение, отправился вдоль по деревне - так привыкли мы именовать десяток коттеджиков Эверс-фолда (каждый из них был окружен садом, издали напоминавшим цветочный букетик), разбросанных вокруг церкви, служившей здесь центром.
   Ага, вот еще новшество: кооперативная лавка, выросшая на месте магазинчика, торговавшего имбирным пивом и леденцами, - впрочем, и она успела уже обветшать. Здание школы не просто стоит, где стояло, но и, напротив, приобрело нарядный вид: местный комитет поработал на славу. Ну, а сельские старожилы не изменились, конечно же, ни на йоту.
   Ни пять, ни пятнадцать лет не в силах сделать другими церковного сторожа или почтового клерка. Все приветствовали меня очень радушно, но так, будто отсутствия моего не заметили вовсе. Вот и дом кузнеца Эванса. Главное, не спросить по ошибке о здоровье супруги. А вот... Ну, конечно же, Бог мой, это она! У дверей дома в темном шерстяном платье, белом батистовом фартуке и простом чепчике стояла, чуть нагнувшись, чтобы принять ведерко из рук мальчика-молочника, Роз Эванс. "О, мама, как ты была неправа, - воскликнул я мысленно. - Она стала краше прежнего!"
   Какими словами мне описать ее? Ангел, фея, может быть, королева? - нет, все не то. Роз отличалась высоким ростом и прекрасным телосложением; изящную головку венчала густая копна блестящих каштановых волос. Лицо ее ни чертами своими (излишне, пожалуй, миниатюрными), ни цветом кожи не поражало воображения, но в целом этот чудесный образ медленно, но верно проникал в самую душу. У нее была необычайно красивая шея, а уж ямочки на щечках... они разбили немало сердец!
   Роз олицетворяла пасторальный тип красоты - тихий, но в контрасте с внутренней силой своей, неотразимый. Как это удивительно - обнаружить, что застенчивое юное создание, которую издали можно было бы принять за нарядную куколку, обладает недюжинной волей и яркой индивидуальностью! Иные наши красотки, куда более миловидные и кокетливые, с ума сходили от ревности, видя, как их воздыхатели бегут, чтобы в очередной раз столпиться вокруг этой тихони Эванс.
   Но до чего же больно было мне при виде Роз - как всегда, аккуратной, элегантной и чуточку самодовольной (к числу тех, кто склонен себя недооценивать, отнести ее было никак не возможно), - вспомнить внезапно о горе, ею причиненном! Нет, этого я никогда уже ей простить не смогу. Позволив какие-то вольности этому смазливому негодяю Мику, она едва не сделала убийцей достойного человека. "Останься же навсегда одинокой, мисс Роз, ты этого заслужила..." - Более резких слов з ее адрес я не смог заставить себя произнести даже мысленно. Роз выглядела такой милой, свежей и невинной, что я, приблизившись, заговорил далеко не так холодно и отстраненно, как мне самому того хотелось бы.
   - Добрый вечер. Вы, видно, совсем меня позабыли?
   - Не совсем, - ответила Роз. На губах ее появилась едва заметная улыбка, щеки покрылись слабым румянцем (не девушка, а сама умеренность, во всех отношениях!). - Вы появились так неожиданно. Не хотите ли зайти в дом, сэр? Сейчас папа вернется из кузницы, и будет очень рад вас видеть.
   Мы вошли в кухню. Наблюдая за тем, как открывает она дверь в кладовую, чтобы поставить туда молоко, я невольно загляделся на полные руки, выглянувшие из-под подвернутых рукавов. Все-таки было в этой девушке что-то дьявольски привлекательное.
   Но затем, отметив про себя идеально сидящее платьице с аккуратными складочками, юное личико, такое свежее, будто за пять минувших лет ничто не нарушило его безмятежности, оглядев кухню с безупречно чистым кирпичным полом и сияющими кастрюлями (Эвансы жили вполне безбедно), я вспомнил о сломленном, опороченном Джемми, обреченном один на один бороться с враждебным миром за свое жалкое существование, и вновь почувствовал, как душа моя переполняется горечью.
   - Сколько лет прошло? Пять?
   - Достаточный срок, чтобы кое-кому жизнь пустить под откос, - ответил я. Ничто в лице ее не дрогнуло при этих словах. Под решетчатым окошком с шитьем в руках Роз словно воплотилась в персонаж какого-то голландского живописца. "Завидная флегматичность. Пожалуй, излишняя деликатность с моей стороны совершенно тут неуместна", - заметил я мысленно, а вслух многозначительно добавил:
   - Одним за это время повезло больше, другим - куда меньше.
   - Вы явно принадлежите к числу первых, - парировала Роз.
   - Не стану спорить. К сожалению, оказалось, что фортуна была куда менее милостива к другому вашему поклоннику прежних лет, которого я случайно вчера повстречал.
   Роз метнула на меня быстрый взгляд; от прежней ее сдержанности не осталось и следа.
   - Вы имеете в виду Мика? - выпалила она. - Но где вы его встретили? Он ни разу не дал о себе знать с тех пор, как после смерти дяди покинул наши места. А тому уж три года минет на Рождество.
   - Сколько же разбитых сердец он здесь после себя оставил? - осведомился я язвительно.
   Роз еще ниже склонилась над шитьем, с видимым усилием набрала в легкие воздуха и тихо, но гордо ответила:
   - Мое сердце, во всяком случае, им не разбито.
   "Оно-то, конечно, цело - если вообще существует", - подумал я, все более раздражаясь от ее непробиваемого самодовольства.
   - Нет, я повстречал не Мика. Этот человек гораздо достойнее, пусть и побывал в арестантской робе; но, имей он неосторожность здесь показаться, то сошел бы за прокаженного.
   Вот тут я попал в самую точку. Роз выронила шитье и побелела. Губы ее так и не посмели вымолвить его имени.
   - Он... на свободе? - спросила она наконец, тщетно пытаясь сдержать волнение.
   - Да, и отбыл уже в Америку, - ответил я. - Пусть же Сам Господь Бог протянет там ему руку дружбы!
   Ее карие глаза лани смотрели на меня очень внимательно.
   - Как он выглядел?
   - Очень плохо, - ответил я. - Боюсь, Джем - из тех, кто, раз преступив закон, предпочитают по ту сторону его и остаться. Что ж, по крайней мере там, куда он держит путь, первый встречный не станет указывать на него пальцем.
   - Как бы мне хотелось увидеть его, - прошептала она, будто размышляя вслух.
   - Вам? Это было бы слишком жестоко. Зачем напоминать лишний раз человеку, кому он обязан своим паденьем?
   Роз зарделась от возмущения.
   - Вы говорите со мной так, словно я во всем виновата!
   - Полагаю, так оно и есть, - заявил я без обиняков. - Вы позволили Джему ухаживать за собой, делая вид, будто вам это нравится. Но скажите, разве у него не было причин для ревности? Неужели он сам их выдумал?
   - Я совсем забыла о том, какой у него необузданный нрав, - печально молвила Роз. - До сих пор не могу поверить в то, что произошло. Рядом со мной он всегда был так мягок. Кроме того, я не была связана с ним каким-либо обещанием, и выслушать Мика имела полное право - почему бы нет?
   - Правом этим, конечно, вы воспользовались.
   - Возможно и так, - честно призналась Роз. - Он из тех, кто способен заставить тебя поверить во что угодно. И кто легко раздает обещания ради того лишь, чтобы их тут же нарушить. Обещания эти погубили тут многих. И хотя мне Мик не сделал дурного, я заявила, что между нами все кончено. Тогда-то он и произнес слова, которые...
   - Едва не стоили ему жизни, - закончил я за нее. - Конечно, он был нетрезв. А такого, как он, если уж заведешь, то не остановишь.
   - С тех пор я не обмолвилась с Миком ни словом, - произнесла Роз, как бы оправдываясь.
   "Все это, дорогая моя, очень мило, но этим дела теперь не поправишь", заметил я про себя. Потом не сдержался и вслух добавил:
   - Вряд ли это известие утешит Джемми Кинга, где бы он ни был сейчас - в тюрьме, или на корабле, среди незнакомых людей.
   И тут Роз, к моему удивлению, расплакалась. Я понял, что проповеди моей пришел конец.
   - Не плачьте, - пробормотал я, чувствуя себя совершенно беспомощным.
   - Я не считаю, что во всем виновата, - снова заговорила она. - Хотя, конечно, не будь меня, Джема никогда не постигла бы такая участь. Сама мысль об этом для меня сейчас невыносима. Я все сделала бы, чтобы хоть как-то ему помочь, хоть что-то поправить!
   - Неужели? Даже вышли бы за него замуж? - спросил я, не пытаясь скрыть любопытства.
   - Вышла бы. - Роз опустила ладони и приоткрыла лицо. Голос ее зазвучал теперь твердо и убедительно. - Но вы же знаете, это невозможно. Отец скорее увидит меня мертвой, чем согласится на брак с Джемом.
   - Да, верно.
   В ту же секунду, будто в подтверждение прозвучавших слов, передо мной вырос коренастый кузнец в гетрах и фартуке, типичный представитель сельского сообщества - упрямого, ограниченного, по-своему добродушного. В юности Эванс был популярным проповедником, но собственной паствы в Эверсфолде собрать не сумел и вскоре стал посещать церковь наравне с остальными. Мы вышли на крыльцо и некоторое время сидели, наблюдая за тем, как весь сельский приход в лице полудюжины крестьян расходится по домам после вечерней службы.
   - Неужто это Джо Мерфи?! - воскликнул я при виде человека со взъерошенными волосами и странным выражением лица, лихо сбежавшего по ступенькам. На нем была поношенная ряса, извлеченная, очевидно, из гардероба священника. - И он церковь стал посещать? Ну, это уже ни в какие ворота не лезет.
   - Серьезным стал человеком: органные мехи раздувает, - торжественно сообщил Эванс.
   Прежде Джо жил как в тумане, предаваясь, в основном, двум утехам: браконьерству (об этом мы только догадывались) и джину (о чем все знали наверняка). В силу некоторых особенностей интеллекта (не совладавшего, очевидно, с последствиями второй привычки) ему прощали все эти безобразия, считая любую проделку для этого безобидного сельского шута совершенно естественной.
   - Он принял обет и хранит ему верность вот уж почти два года, добавила Роз. - Сначала стал разносить церковные книги и получил прозвище: "Святоша Джо" - но потом занемог, и теперь, кроме как раздувать мехи, ни на что не способен.
   - Ну, Мерфи, добрый вечер, - окликнул я новообращенного прихожанина. Откуда путь держишь?
   Он тронул пальцами полы шляпы, как бы давая понять, что весьма рад меня видеть.
   - Вера святая ведет меня. А откуда? Всегда из церкви. В пятнадцатый вечер месяца - ох и длинный же псалом! Дай Бог, чтобы вам, хозяин, никогда не пришлось зарабатывать хлеб насущный раздуванием мехов.
   - Рад был услышать, что ты изменился к лучшему, - заметил я с некоторым сомнением, ибо разглядел в физиономии Святоши Джо некоторые признаки того, что по крайней мере с одной из своих привычек он порвал неокончательно.
   - Спиртного в рот теперь не беру, - тут же развеял он все мои сомнения. - Вкус вина успел уже позабыть.
   Джо испустил тяжкий вздох, пожелал мне спокойной ночи и двинулся прочь, напевая под нос то ли псалом, то ли что-то еще.
   - И он ничего не слыхал о Мике? - спросил я. - Они же были неразлучны.
   - Ничего, - ответила Роз. - Что ему наш Эверсфолд? Мик теперь - птица иного полета.
   Местные жители оправдывали безобразия Мика пагубным влиянием Джо, но в действительности это были два сапога пара. Более того, подле своевольного Мика Джо всегда оставался лишь бледной тенью.
   Заглянув в тот вечер к себе в блокнот, я нашел там записку с адресованными Паркеру извинениями, которую сунул сюда по ошибке. Отправлять письмо было уже слишком поздно. Посоветовавшись с матушкой (она у меня сама пунктуальность), я решил, что поеду к нему, как мы и договаривались, в понедельник, а домой вернусь в среду. Вот такие случайности круто меняют подчас судьбу человека.