Страница:
1 Jaeger W. Die Theologie der friihen griecheschen Denker. Stuttgart, 1953. S. 5.
2 Ibid. S. 6.
Позиция Йегера высвечивает недостатки как гносеогенной, так и мифогенной концепций. Бернет, отвергавший содержание социо-антропологической и теологической терминологии, попросту отмахивался от проблемы. Йегер, показавший, что античная теология развивается в контексте идей о природе, доказывает, что философия обращена к настоящему, но интерес к настоящему (окружающей человека природе) вызван, по его мнению, потребностями рационального обоснования (поскольку рациональное мышление появляется уже в гомеровском эпосе) сформировавшейся первоначально в мифе религиозной картины мира. Исследование природы, таким образом, инициируется в области религиозной жизни человека. Другое дело, что совершенно априорно утверждается, что обращение к религиозным идеям имело целью их обоснование, а не опровержение. В то же время обнаруживаются и существенные недостатки позиции Корнфорда, отыскивающего содержание философии в прошлом, в ее мифологической предыстории. Йегер пытается доказать, что рационализация мифа была не побочным продуктом (отказа от олимпийской религии), а прямым результатом сознательного обоснования идеи бога, так что древние натурфилософские концепции представляли собой сплав космогонии, теогонии и теодицеи.
Обращение к зарубежному антиковедению позволяет увидеть современную проблемную ситуацию, с которой была начата характеристика разработанности проблемы, в новом свете. Подведем итоги проведенного анализа. Йегеру не удается опровергнуть теоретической позиции Йоля, хотя он делает большой шаг в сторону прежних, рационалистических по преимуществу, трактовок античной натурфилософии, связывая присущий ей рациональный поиск, который и приводит к обоснованию идеала человека, с идеей бога и потребностью ее рационального обоснования. Между тем, как верно заметил Г. Властос, теология, в частности орфиков, не может быть интерпретирована как теоретическое течение, поскольку она по своей сути оставалась практикой религиозного реформаторства.
38
Фридрих Ницше, Мартин Хайдеггер. Сама же позиция Йоля основывалась на взглядах Ф. Ницше, на которого он и ссылается. Пожалуй, Ницше и можно назвать первооткрывателем философии досократиков. Именно он доказывал, что под светлыми аполлоновскими образами античности скрывается хаос стихийных жизненных сил. В античной культуре есть два начала - аполлоновское и дионисийское, и более глубоким, питающим собой светлые образы греков выступает темное, жизненное, дионисийское начало. В этом контексте Ницше и перенес акцент с Сократа на досократиков, утверждая, что Сократ, этот человек из народа, заманив западную цивилизацию на сухую почву рационализма, расправился с духовным аристократизмом, отомстив за поругание Ферсита. Представителями интеллектуального аристократизма и были досократики.
Именно Ницше, опираясь на немецкий романтизм XIX в. (его предшественником и учителем в иррационалистическом истолковании античности выступил также Я. Буркхардт) смог по достоинству оценить афористический стиль философствования досократиков и символическую емкость их философем и фрагментов. Но именно Ницше поднял знамя антисциентизма и, как следствие этого, развенчал классицистский рационалистический образ античности как родины европейского разума и науки. В XX в. с антисциентистских же позиций, оценивая античную философию в целом и обосновывая возвратное движение "назад к досократикам" как альтернативу "рационализму и метафизике", выступил М. Хайдеггер.
В антиковедческом плане на Хайдеггера опирается В. Шадевальдт, не в меньшей мере, чем в свое время на Ницше опирался Йоль. Суть проблемной ситуации заключается в том, что и в первом, и во втором случае возникает эффект антропологического прочтения досократиков со всеми сопутствующими явлениями: противостоянием философа-мыслителя, с одной стороны, и экспертов-антиковедов, с другой; отрицанием традиций классического антиковедения, как будто новое понимание античности выводится на голом месте, и т.д. Естественно, возникает вопрос, а совместимо ли антропологическое прочтений античной натурфилософии с рационалистической ее интерпретацией, начинаемой Э. Целлером и не преодоленной до конца ни в мифогенной, ни в теологической концепциях, т.е. с признанием конструктивного значения античного разума.
Здесь пора обратиться к Гегелю, фигуре ключевой в обсуждаемых вопросах во многих отношениях. Именно Гегель, хотя с ним полемизировал уже Целлер, наиболее полно выразил рационалистическую
39
традицию, парадигму XIX в. с его бескомпромиссной верой в силу разума и науки и постоянное продвижение человечества по пути прогресса. Антропологическое же содержание философии досократиков было открыто при преодолении рационалистической парадигмы в понимании античности и, что не менее важно, при преодолении панлогизма Гегеля, на основе которого было выдвинуто положение о поступательном развитии философии. Ницше, как и Хайдеггер, выступил с позиций антигегелевских, и антропологическое понимание досократовской философии достигалось ценой тотального отказа от принципов историзма. Между тем гегелевское учение о поступательном движении духа позволяет субстантивировать историческое развитие философии, рассматривать его в контексте духовного развития общества, обязательным элементом которого оказывается философская рефлексия.
ИСТОРИЧЕСКАЯ И ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Из зарубежных работ в этой области нами привлекались исследования В. Эренберга, который дает историческую характеристику античному полису и человеку. Особое значение имеют для нас работы Ж.-П. Вернана, французского исследователя, в работах которого (в плоскости истории идей и исторической психологии) содержится глубокое понимание античного типа личности и общественной психологии греков. Незаменимы в нашей области исследования работы по истории права, принадлежащие Р. Гирцелю и современному историку права Э. Хэйвлоку. Мы также широко опирались на историко-филологические работы, среди которых важнейшие принадлежат Курту фон Фрит-цу и С.Е.Ф. фон Эрффе. Специально надо выделить работы в области истории понятий, принадлежащие А. Эрхардту, П. Йелю, Й. Кубе, О. Бейкеру и др.
ЦЕЛЬ И ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Обращение к ранней натурфилософии с вопросом о ее понимании человека и соответственно с вопросом о специфике философствования досократиков преследовало цель выяснить, как соотносится их учение о природе (физика, космология) с вопросом о месте человека в природе и природы человека. Другими словами, мы намерены довести обсуждение проблемы до определения конститутивных признаков раннегреческой натурфилософии и поставить вопрос об учении о человеке как таком признаке. Это предполагает, на наш взгляд, решение следующих задач:
40
? реконструировать антропологические идеи в системе предфилософских представлений и в учениях первых философов (от Фалеса до Парменида включительно);
? довести предполагаемую реконструкцию до рассмотрения социокультурного контекста антропологических размышлений и тем самым до выявления социоантропологических оснований античной натурфилософии исследуемого периода;
? реализовать намеченное направление исследования при анализе проблемы происхождения философии (проанализировав процесс рождения философии в связи с началом антропологической проблематики) и при вновь производимой реконструкции натурфилософии милетской школы, учений Ксенофана, ранних пифагорейцев, завершая реконструкцию периода антропологическим стилем философствования Гераклита и онтологией и антропологией Парменида.
ИСТОЧНИКИ И МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
Источники - фрагменты досократиков в собрании Дильса-Кранца, которые анализируются нами в сопоставлении с имеющимися переводами на русский (М.А. Дынника, А.Ф. Лосева, М.Л. Гаспарова, А.В. Лебедева) и иностранные языки (Ч. Кана, Б. Снелля, Л. Тарана, А. Мурелатоса) и с широким кругом историко-филологических интерпретаций. В то же время широко используются свидетельства Платона с учетом тех характеристик, которые дают им А.Н. Гиляров и А.Ф. Лосев. Основным источником остаются свидетельства Аристотеля; ценность его свидетельств для реконструции раннегреческой философии обосновывалась нами на II, III, IV конференциях по проблемам античной философии ("Аристотелевские чтения") и нашла отражение на страницах журнала "Вопросы философии".
Помещая исторические свидетельства о досократиках, а иногда и их подлинные тексты, в контекст собственных размышлений и полемизируя с предшественниками, Аристотель не стремился, да и не мог использовать свойственную им терминологию. Он использует собственную терминологию и при обсуждении интересующих его проблем. Собственно, для этого он и привлекает свидетельства предшественников. Но это не может служить основанием для обвинений Аристотеля в непонимании, а тем более искажении предшественников. Прежде всего, Аристотель первым начинает выстраивать историко-философский ряд, т.е. отправляется от определенного, уже конституированного и в самой большей степени в его работах, понимания философии. Естественно, что в таком контексте основанием для обращения к до-сократикам выступает его учение о причинности.
41
Но как бы ни велики были претензии Аристотеля к предшествующим философам и как ни значительна терминологическая модернизация при обращении к ним, что справедливо отмечал маститый американский ученый Г. Чернисс, в самом понимании движения есть много общего между Аристотелем и предшественниками. Здесь можно сослаться на мнение такого известного исследователя, как У. Гатри. Аристотелевская характеристика досократиков как "фисиологов" содержит важнейшие содержательные констатации, мимо которых не может, на наш взгляд, пройти современный исследователь.
В анализе используется метод историко-философской реконструкции с элементами герменевтического анализа.
Глава 1
ПРЕДФИЛОСОФИЯ ГОМЕРА
Творчество великого древнегреческого поэта Гомера представляет большой интерес и для историко-философского рассмотрения. Уже Ф. Корнфорд особое внимание уделял космогоническим идеям Гомера [1]. Последующие исследователи истории античной философии также прежде всего обращают внимание на зачатки космогонических представлений у Гомера [2]. Однако за последние десятилетия в исследовании мировоззрения Гомера многое изменилось. Отмечено, что не только космогонические, но и целый ряд других идей Гомера получают развитие в античной философии, и прежде всего в ранней. Много интересного в этом плане дает рассмотрение идеи борьбы в раннегреческом мышлении [3]. На наш взгляд, есть достаточные основания, чтобы поставить вопрос: а не интересовали ли Гомера не столько возникновение мира, сколько его существование, присущий ему порядок, устройство мироздания, жизнь людей в этом мире и т.д.? Для взглядов Гомера характерны модельные представления, наглядность и образность и даже особая геометричность в видении мира [4].
1 См.: Comford F.M. From Religion to Philosophy. N.Y., 1957. P. 25-29.
2 См.: Nestle W. \bm Mythos zum Logos. Stuttgart, 1940. S. 21-43.
3 См.: HershbeUJ.P. The idea of strife in early Greek thought // Personalist. 1974. Vol. 55. №3. P. 205-215.
4 См.: Schadewaldt W. Die Anfange der Philosophic bei den Griechen: Die \fersokratiker und ihre \foraussetzungen. Frankfurt a/M, 1978. S. 426-450.
При анализе модельных представлений Гомера обнаруживается, что он впервые открыл для рационального видения много вещей и явлений, которые в последующем стали неизменными объектами европейской философии. Находился ли среди них человек? Позволяло ли Гомеру модельное, рациональное видение мира в противоположность мифологическому впервые осмыслить множество вопросов, относящихся к существованию и бытию человека, или же обращение его к человеку не выходило за рамки мифологической традиции? Эти вопросы принадлежат к числу наиболее сложных и спорных. Практически они упираются в разрешение текстологических проблем и гомеровской психологии. Однако этим их рассмотрение не завершается, поскольку приходится говорить об отношении гомеровского человека
43
(независимо от позиции, занимаемой исследователем по вопросам гомеровской психологии, т.е. от того, считает ли он гомеровского грека личностью или нет) к богам и в целом к природе. Если исходить из признаваемого большинством исследователей модельного характера миропредставлений Гомера, то можно определить основное направление дальнейшего поиска [1].
Антропологические представления Гомера могут быть реконструируемы как часть его общих представлений о мироздании, компонентами которого являлись окружающая человека природа (как метеорологические, так и космологические явления), весь животный мир, сам человек и человеческие сообщества (племена и государства) и, наконец, божества и полубоги, павшие герои и просто мертвые. Можно сказать, что в гомеровском мире ничего не возникает и ничего не уничтожается. В нем заложены начала и концы событий. Поэтому осветить антропологические представления Гомера, на наш взгляд, значило бы рассмотреть то, как Гомер представляет себе переплетение этих событий, которое происходит в космическом универсуме. Следовательно, их рассмотрение не только характеризует антропологическую проблематику у Гомера, но и дает нам достаточно полное знание о Гомере как о предфилософе.
КОСМОС ГОМЕРА
Поэмы Гомера дают достаточно полное представление о мироздании, хотя термин "космос" при этом не употребляется. Он встречается в поэмах Гомера лишь для обозначения "порядка" - воинского и государственного. И в первом, и во втором случае речь идет о наглядности, в которой внешнее впечатление соответствовало внутренней соразмерности и упорядоченности наблюдаемого объекта. Кроме того, этот термин означал и "убранство", "украшение" (Ил., IV, 145; XIV, 187). Последнее словоупотребление приобрело самодовлеющее значение уже за пределами античного миропонимания - начиная с раннехристианских (византийских) концепций [2]. Древним же грекам неведома была идея о творце и устроителе космоса. "У Гомера была языческая влюбленность в земного и материального человека, в его тело и материю, в физического героя, физически защищавшего свой народ и
1 В дальнейшем делаются ссылки на "Илиаду" в переводе Н.И. Гнедича и "Одиссею" и переводе В.А. Жуковского: Гомер. Илиада / Пер. Н.И. Гнедича. М., 1960; Гомер. Одиссея / Пер. В.А. Жуковского. М., 1959.
2 См.: Ахутин А.В. История принципов физического эксперимента От античности до 17 в. М, 1976. С. 266.
44
физически побеждавшего стихийные силы природы" [1]. Мир, в котором живет человек, - это его мир; чем сильнее и глубже впечатление от мира (любование им), тем глубже и основательнее герой, тем значительнее его деяния.
Эстетически-созерцательное (модельное) отношение к действительности проявляется у гомеровского человека по отношению к мирозданию, ко всем явлениям природы, которые входят в его состав. Наблюдаемые явления самозначащи, они обладают внутренней мерой, и никакие жестокости и несправедливости не способны поколебать это величавое здание мира. Особенности такого рода характеризуют эпический стиль Гомера, в достаточной мере исследованный в нашей литературе. Казалось бы, и миропредставление Гомера должно рассматриваться как часть его эпического видения действительности. Однако существует устойчивая традиция рассматривать представления Гомера о мироздании (космосе) как ростки рационализма, разрушающего привычные (мифологические) взгляды на мир [2]. И все же рационализм Гомера этим не исчерпывается, а его представления о мире содержат много мифологического.
1 Лосев А.Ф. Гомер. М., 1960. С. 51-52.
2 См.: Bumet J. Early Greek Philosophy. L., 1920. P. 4-5.
Конечно, если полностью абстрагироваться от мифологического контекста, в который вкраплены отдельные космологические положения, и не учитывать, с какой целью и при каких обстоятельствах высказывалось то или иное положение, удалось бы легко и просто реконструировать объективную картину мира, содержащуюся в гомеровском эпосе. Достаточно было бы свести воедино отдельные космологические положения и придать им недостающую целостность. Однако ни герои Гомера, ни боги - активные участники происходящих событий, ни сам Гомер нигде прямо не высказываются об устройстве мира.
Отдельные замечания богов и людей о космических явлениях (к ним в гомеровском эпосе относились, например, земля и небо, река Океан) и особенно содержащиеся в самом эпическом повествовании сведения о них позволяют не просто реконструировать объективную картину мира, а охарактеризовать мировосприятие гомеровского человека, неразрывное с его деяниями, его ценностной ориентацией и т.д. Космос Гомера - это прежде всего сфера действия богов и людей. Основные элементы космоса очерчивают границы, внутри которых протекают эти действия. Океан питает все реки и моря на земле. Вблизи его берегов живут загадочные племена эфиопов, киммерий
45
цев, пигмеев. Именно в стране эфиопов любят бывать боги. Но на берегах Океана находится и важнейшая область загробной жизни: остров блаженных Элисий. Океан - также живой бог, начало всех богов вместе с морской богиней Тефисой (Ил., XIV, 201). Его функции двояки. Во-первых, Океан очерчивает сферу жизни богов и людей, делая ее геометрически наглядной. В этом смысле все космологические явления находятся не только между небом и землей, но именно в пределах, очерченных Океаном, - мировым потоком. В него заходят солнце, звезды, за исключением Медведицы. Во-вторых, Океан - отец богов-олимпийцев, о котором Гера говорит Зевсу:
Я отхожу, о супруг мой, к пределам земли даровитой,
Видеть бессмертных отца Океана и матерь Тефису.
(Ил., XIV, 301-302)
Отметим, что Океан, хотя и охватывает землю и тем самым очерчивает пределы, в которых происходят события, прямого участия в них не принимает. Непосредственно к земле примыкает область природных (метеорологических) явлений - дожди, облака, туманы, ветры, град и т. п. Эти столь важные в повседневной жизни явления зачастую не обожествлены и рассматриваются как естественные: воздух превращается в облака и туман, и т.д. (Ил., V, 749-752). Иногда они представлены в образе второстепенных божеств. Часто они рассматриваются подчиненными воле богов-олимпийцев или же являются их атрибутами, как, например, "Зевсовы облака" (Ил., II, 146), гром, наиболее грозное природное явление, принадлежат Зевсу (Ил., XIV, 417).
Область метеорологических явлений, как и весь наземный мир, подчинена Зевсу. Есть еще две важнейшие области мира: подземный мир, подвластный Аиду, и море, обычно характеризуемое как "многошумное", "бесплодное" - царство могучего Посейдона. Эти две сферы примыкают к земле, на которой и происходят основные события. Соответственно высшая власть принадлежит "громовержцу", хотя Посейдон и склонен рассматривать собственную власть как "равную долю" с Зевсом (Ил., XV, 187-195). Посейдон, оспаривая верховную власть Зевса, не оспаривает при этом центральное положение земли по отношению к другим областям - "уделам". Земля объединяет все области мироздания и все явления в них. На ней текут все реки и ручьи, питаемые Океаном. Море по отношению к земле оценивается как бесплодное, хотя в строгом смысле этого слова оно не бесплодное, а "рыбообильное". Из Океана поднимаются "розоперстая Эос" и Солнце (Гелиос), чтобы сиять для бессмертных и смертных. Земля также - место обитания ветров. Они пируют на отдаленном острове, но прилетают по повелению богов. Под землей находится царство Аида.
46
Земля "прикрывает" собой жилища мертвых. Когда закипает сражение ахейцев с троянцами и начинает колебаться сама земля, Аид вскакивает со своего престола; он боится, чтобы не разверзлась земля и не обнажила его жилищ, "затхлых", "ужасных". За пределами земли находятся и "острова блаженных". В отношении к земле описывается "эфирная область" богов. На земле есть ветры, дожди, холода. У богов в светлой обители эфира нет ни дождей, ни холода, ни ветра. На земле богам приносят жертвы, здесь расположены их храмы и алтари, с земли им возносятся повсеместные обращения "людей земнородных".
Основные события человеческой жизни (в которых нередко принимают участие и боги) развиваются на земле. Обычные эпитеты земли "тучная", "плодородная", "кормилица стад". Гомеровский человек прекрасно знает особенности родной земли. Она способна и сама, без обработки ее руками человека, производить урожай. Однако это случается редко - только лишь на островах киклопов, живущих под защитой богов. Им-то и дает земля "без паханья и сева" все, что необходимо для жизни: "рожь, и пшено, и ячмень, и роскошных кистей винограда полные лозы..." (Од., IX, 109-111). И все же, поскольку там "земли не касаются плуги", ни в какое время не сеют, не пашут, не пасутся стада - остров тот "дикий" (необработанный). И Одиссей, рассказывающий о чудесном острове, повествует о том, как мог бы человеческий труд превратить тот остров в цветущий. Одиссей любуется островом, его лугами и рощами, он замечает покрытые лесом горы и диких животных, но все-таки земля - место человеческих трудов и вдохновения. Сказочный мотив "самородящей" земли подчинен трезвому взгляду на мир человека, утверждающего посредством земледельческого труда свой личностный статус: способность "в борозды поле изрезать" говорит о личных добродетелях героя.
Наконец, земля - место "подвигов ратных", на ней не прекращаются сражения и войны. Сталкиваются сражающиеся, и все заволакивается тучами пыли. Поверженные падают на землю, царапая ее ногтями и впиваясь в нее зубами, земля обагряется кровью. Здесь же на земле, где недавно происходили сражения, в честь павших героев устраиваются погребальные игры. Земля последнее пристанище человека. После погребальных обрядов воздвигается "холм погребальный", а душа, жалуясь и плача, отлетает в Аид. Земля как надел (kler) выступает достоянием героя при жизни, характеризуя его положение в обществе.
Итак, космологии в чистом виде наряду, например, с космогонией У Гомера нет. Даже теогонические спекуляции присутствуют в поэмах
47
лишь в некоторых частностях. Восстановим контекст, в котором Гомер сообщает основные сведения космологического характера. Эти сведения Гомер вкладывает в уста Зевса, обращающегося к остальным богам-олимпийцам с весьма примечательной речью:
Кто ж из бессмертных мятежно захочет, и я то узнаю,
С неба сойти, пособлять илионянам или данаям,
Тот, пораженный позорно, страдать на Олимп возвратится!
Или восхочу его и низвергну я в сумрачный Тартар,
В пропасть далекую, где под землей глубочайшая бездна:
Где и медяный помост, и ворота железные, Тартар,
Столько далекий от ада, как светлое небо от дола!
Там он почувствует, сколько могучее всех я бессмертных!
(Ил., VIII, 10-17)
Для нас в данном случае важен не столько сам текст, содержащий описание Вселенной, сколько контекст, в котором дано это описание: борьба, насилие грозного и могучего бога Зевса над другими богами. Зевс своеволен и груб, он действует под влиянием чувств, прежде всего гнева. Пытаясь реализовать собственный замысел, он нисколько не обращает внимания на других богов. Другие сведения, в основном теогонического характера (хотя в них содержатся и космогонические представления), также сообщаются в подобном контексте: при оспаривании Посейдоном верховной власти Зевса, при обольщении Герой опять-таки Зевса. Этот контекст, на наш взгляд, не случаен. Уж слишком наглядно предстает здесь Зевс злобным и страшным богом, борющимся за верховную власть подобно восточным богам, подвигам которых были посвящены космогонические гимны, содержащие сведения о сотворении победившим божеством мироздания и создании человека. В "Энума Элиш", в частности, повествуется о борьбе "молодых богов" с Тиамат (прародительницей богов), которая задумала их уничтожить. Бог Мардук берется за трудную задачу сражения с Тиамат "при условии, что в награду он получит право определять судьбы всего сущего на небесах и земле". После победы над Тиамат, из тела которой Мардук создал мир, следуют его другие действия, уже в качестве "верховного бога", вооруженного молнией. "Затем он устроил на небе резиденции для главных богов, разделил год на двенадцать месяцев, создал бога луны и другие небесные светила, а на земле создал животных и растения. По совету Эа он убил Кингу, на его крови замесил глину и создал человека" [1].
1 Цит. по: Клима Йозеф. Общество и культура Древнего Двуречья. Прага, 1967. С. 226.
48
Космологические сведения, сообщаемые Гомером, восходят, скорее всего, к такого же рода восточному прототипу. Мир при этом действительно предстает как гигантское целое, статическое, чуждое человеку. Но, во-первых, такое описание уже далеко от восточных версий: нет, например, идеи сотворенности мира. Во-вторых, в реконструкции космоса Гомера эти описания не играют решающей роли. Хотя сам термин "космос" у Гомера не встречается, в воззрениях гомеровского человека на окружающий мир имеется целый ряд особенностей, которые позволяют отнести их к началу развивающихся космологических представлений с их отчетливой наглядностью, стремлением представить мир в его соразмерности и упорядоченности. В центре мироздания находятся не боги, а земля. Она не персонифицирована и не принимает участия в происходящих событиях. Объект гомеровской космологии - это тот повседневный мир, в котором живет и трудится человек. В этом мире все соотнесено, все упорядочено и устроено. Реки и ручьи, небо и солнце - все это служит жизни. Природное окружение человека (земля, реки, море, небо, солнце), его жизнь и смерть (Аид и "острова блаженных"), светлый заоблачный мир богов, все жизненные функции человека описываются наглядно и образно, как, например, способ изготовления вооружения или деревянного плота. Эта наглядность в изображении показывает мир обжитым и освоенным человеком.
2 Ibid. S. 6.
Позиция Йегера высвечивает недостатки как гносеогенной, так и мифогенной концепций. Бернет, отвергавший содержание социо-антропологической и теологической терминологии, попросту отмахивался от проблемы. Йегер, показавший, что античная теология развивается в контексте идей о природе, доказывает, что философия обращена к настоящему, но интерес к настоящему (окружающей человека природе) вызван, по его мнению, потребностями рационального обоснования (поскольку рациональное мышление появляется уже в гомеровском эпосе) сформировавшейся первоначально в мифе религиозной картины мира. Исследование природы, таким образом, инициируется в области религиозной жизни человека. Другое дело, что совершенно априорно утверждается, что обращение к религиозным идеям имело целью их обоснование, а не опровержение. В то же время обнаруживаются и существенные недостатки позиции Корнфорда, отыскивающего содержание философии в прошлом, в ее мифологической предыстории. Йегер пытается доказать, что рационализация мифа была не побочным продуктом (отказа от олимпийской религии), а прямым результатом сознательного обоснования идеи бога, так что древние натурфилософские концепции представляли собой сплав космогонии, теогонии и теодицеи.
Обращение к зарубежному антиковедению позволяет увидеть современную проблемную ситуацию, с которой была начата характеристика разработанности проблемы, в новом свете. Подведем итоги проведенного анализа. Йегеру не удается опровергнуть теоретической позиции Йоля, хотя он делает большой шаг в сторону прежних, рационалистических по преимуществу, трактовок античной натурфилософии, связывая присущий ей рациональный поиск, который и приводит к обоснованию идеала человека, с идеей бога и потребностью ее рационального обоснования. Между тем, как верно заметил Г. Властос, теология, в частности орфиков, не может быть интерпретирована как теоретическое течение, поскольку она по своей сути оставалась практикой религиозного реформаторства.
38
Фридрих Ницше, Мартин Хайдеггер. Сама же позиция Йоля основывалась на взглядах Ф. Ницше, на которого он и ссылается. Пожалуй, Ницше и можно назвать первооткрывателем философии досократиков. Именно он доказывал, что под светлыми аполлоновскими образами античности скрывается хаос стихийных жизненных сил. В античной культуре есть два начала - аполлоновское и дионисийское, и более глубоким, питающим собой светлые образы греков выступает темное, жизненное, дионисийское начало. В этом контексте Ницше и перенес акцент с Сократа на досократиков, утверждая, что Сократ, этот человек из народа, заманив западную цивилизацию на сухую почву рационализма, расправился с духовным аристократизмом, отомстив за поругание Ферсита. Представителями интеллектуального аристократизма и были досократики.
Именно Ницше, опираясь на немецкий романтизм XIX в. (его предшественником и учителем в иррационалистическом истолковании античности выступил также Я. Буркхардт) смог по достоинству оценить афористический стиль философствования досократиков и символическую емкость их философем и фрагментов. Но именно Ницше поднял знамя антисциентизма и, как следствие этого, развенчал классицистский рационалистический образ античности как родины европейского разума и науки. В XX в. с антисциентистских же позиций, оценивая античную философию в целом и обосновывая возвратное движение "назад к досократикам" как альтернативу "рационализму и метафизике", выступил М. Хайдеггер.
В антиковедческом плане на Хайдеггера опирается В. Шадевальдт, не в меньшей мере, чем в свое время на Ницше опирался Йоль. Суть проблемной ситуации заключается в том, что и в первом, и во втором случае возникает эффект антропологического прочтения досократиков со всеми сопутствующими явлениями: противостоянием философа-мыслителя, с одной стороны, и экспертов-антиковедов, с другой; отрицанием традиций классического антиковедения, как будто новое понимание античности выводится на голом месте, и т.д. Естественно, возникает вопрос, а совместимо ли антропологическое прочтений античной натурфилософии с рационалистической ее интерпретацией, начинаемой Э. Целлером и не преодоленной до конца ни в мифогенной, ни в теологической концепциях, т.е. с признанием конструктивного значения античного разума.
Здесь пора обратиться к Гегелю, фигуре ключевой в обсуждаемых вопросах во многих отношениях. Именно Гегель, хотя с ним полемизировал уже Целлер, наиболее полно выразил рационалистическую
39
традицию, парадигму XIX в. с его бескомпромиссной верой в силу разума и науки и постоянное продвижение человечества по пути прогресса. Антропологическое же содержание философии досократиков было открыто при преодолении рационалистической парадигмы в понимании античности и, что не менее важно, при преодолении панлогизма Гегеля, на основе которого было выдвинуто положение о поступательном развитии философии. Ницше, как и Хайдеггер, выступил с позиций антигегелевских, и антропологическое понимание досократовской философии достигалось ценой тотального отказа от принципов историзма. Между тем гегелевское учение о поступательном движении духа позволяет субстантивировать историческое развитие философии, рассматривать его в контексте духовного развития общества, обязательным элементом которого оказывается философская рефлексия.
ИСТОРИЧЕСКАЯ И ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Из зарубежных работ в этой области нами привлекались исследования В. Эренберга, который дает историческую характеристику античному полису и человеку. Особое значение имеют для нас работы Ж.-П. Вернана, французского исследователя, в работах которого (в плоскости истории идей и исторической психологии) содержится глубокое понимание античного типа личности и общественной психологии греков. Незаменимы в нашей области исследования работы по истории права, принадлежащие Р. Гирцелю и современному историку права Э. Хэйвлоку. Мы также широко опирались на историко-филологические работы, среди которых важнейшие принадлежат Курту фон Фрит-цу и С.Е.Ф. фон Эрффе. Специально надо выделить работы в области истории понятий, принадлежащие А. Эрхардту, П. Йелю, Й. Кубе, О. Бейкеру и др.
ЦЕЛЬ И ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ ИССЛЕДОВАНИЯ
Обращение к ранней натурфилософии с вопросом о ее понимании человека и соответственно с вопросом о специфике философствования досократиков преследовало цель выяснить, как соотносится их учение о природе (физика, космология) с вопросом о месте человека в природе и природы человека. Другими словами, мы намерены довести обсуждение проблемы до определения конститутивных признаков раннегреческой натурфилософии и поставить вопрос об учении о человеке как таком признаке. Это предполагает, на наш взгляд, решение следующих задач:
40
? реконструировать антропологические идеи в системе предфилософских представлений и в учениях первых философов (от Фалеса до Парменида включительно);
? довести предполагаемую реконструкцию до рассмотрения социокультурного контекста антропологических размышлений и тем самым до выявления социоантропологических оснований античной натурфилософии исследуемого периода;
? реализовать намеченное направление исследования при анализе проблемы происхождения философии (проанализировав процесс рождения философии в связи с началом антропологической проблематики) и при вновь производимой реконструкции натурфилософии милетской школы, учений Ксенофана, ранних пифагорейцев, завершая реконструкцию периода антропологическим стилем философствования Гераклита и онтологией и антропологией Парменида.
ИСТОЧНИКИ И МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
Источники - фрагменты досократиков в собрании Дильса-Кранца, которые анализируются нами в сопоставлении с имеющимися переводами на русский (М.А. Дынника, А.Ф. Лосева, М.Л. Гаспарова, А.В. Лебедева) и иностранные языки (Ч. Кана, Б. Снелля, Л. Тарана, А. Мурелатоса) и с широким кругом историко-филологических интерпретаций. В то же время широко используются свидетельства Платона с учетом тех характеристик, которые дают им А.Н. Гиляров и А.Ф. Лосев. Основным источником остаются свидетельства Аристотеля; ценность его свидетельств для реконструции раннегреческой философии обосновывалась нами на II, III, IV конференциях по проблемам античной философии ("Аристотелевские чтения") и нашла отражение на страницах журнала "Вопросы философии".
Помещая исторические свидетельства о досократиках, а иногда и их подлинные тексты, в контекст собственных размышлений и полемизируя с предшественниками, Аристотель не стремился, да и не мог использовать свойственную им терминологию. Он использует собственную терминологию и при обсуждении интересующих его проблем. Собственно, для этого он и привлекает свидетельства предшественников. Но это не может служить основанием для обвинений Аристотеля в непонимании, а тем более искажении предшественников. Прежде всего, Аристотель первым начинает выстраивать историко-философский ряд, т.е. отправляется от определенного, уже конституированного и в самой большей степени в его работах, понимания философии. Естественно, что в таком контексте основанием для обращения к до-сократикам выступает его учение о причинности.
41
Но как бы ни велики были претензии Аристотеля к предшествующим философам и как ни значительна терминологическая модернизация при обращении к ним, что справедливо отмечал маститый американский ученый Г. Чернисс, в самом понимании движения есть много общего между Аристотелем и предшественниками. Здесь можно сослаться на мнение такого известного исследователя, как У. Гатри. Аристотелевская характеристика досократиков как "фисиологов" содержит важнейшие содержательные констатации, мимо которых не может, на наш взгляд, пройти современный исследователь.
В анализе используется метод историко-философской реконструкции с элементами герменевтического анализа.
Глава 1
ПРЕДФИЛОСОФИЯ ГОМЕРА
Творчество великого древнегреческого поэта Гомера представляет большой интерес и для историко-философского рассмотрения. Уже Ф. Корнфорд особое внимание уделял космогоническим идеям Гомера [1]. Последующие исследователи истории античной философии также прежде всего обращают внимание на зачатки космогонических представлений у Гомера [2]. Однако за последние десятилетия в исследовании мировоззрения Гомера многое изменилось. Отмечено, что не только космогонические, но и целый ряд других идей Гомера получают развитие в античной философии, и прежде всего в ранней. Много интересного в этом плане дает рассмотрение идеи борьбы в раннегреческом мышлении [3]. На наш взгляд, есть достаточные основания, чтобы поставить вопрос: а не интересовали ли Гомера не столько возникновение мира, сколько его существование, присущий ему порядок, устройство мироздания, жизнь людей в этом мире и т.д.? Для взглядов Гомера характерны модельные представления, наглядность и образность и даже особая геометричность в видении мира [4].
1 См.: Comford F.M. From Religion to Philosophy. N.Y., 1957. P. 25-29.
2 См.: Nestle W. \bm Mythos zum Logos. Stuttgart, 1940. S. 21-43.
3 См.: HershbeUJ.P. The idea of strife in early Greek thought // Personalist. 1974. Vol. 55. №3. P. 205-215.
4 См.: Schadewaldt W. Die Anfange der Philosophic bei den Griechen: Die \fersokratiker und ihre \foraussetzungen. Frankfurt a/M, 1978. S. 426-450.
При анализе модельных представлений Гомера обнаруживается, что он впервые открыл для рационального видения много вещей и явлений, которые в последующем стали неизменными объектами европейской философии. Находился ли среди них человек? Позволяло ли Гомеру модельное, рациональное видение мира в противоположность мифологическому впервые осмыслить множество вопросов, относящихся к существованию и бытию человека, или же обращение его к человеку не выходило за рамки мифологической традиции? Эти вопросы принадлежат к числу наиболее сложных и спорных. Практически они упираются в разрешение текстологических проблем и гомеровской психологии. Однако этим их рассмотрение не завершается, поскольку приходится говорить об отношении гомеровского человека
43
(независимо от позиции, занимаемой исследователем по вопросам гомеровской психологии, т.е. от того, считает ли он гомеровского грека личностью или нет) к богам и в целом к природе. Если исходить из признаваемого большинством исследователей модельного характера миропредставлений Гомера, то можно определить основное направление дальнейшего поиска [1].
Антропологические представления Гомера могут быть реконструируемы как часть его общих представлений о мироздании, компонентами которого являлись окружающая человека природа (как метеорологические, так и космологические явления), весь животный мир, сам человек и человеческие сообщества (племена и государства) и, наконец, божества и полубоги, павшие герои и просто мертвые. Можно сказать, что в гомеровском мире ничего не возникает и ничего не уничтожается. В нем заложены начала и концы событий. Поэтому осветить антропологические представления Гомера, на наш взгляд, значило бы рассмотреть то, как Гомер представляет себе переплетение этих событий, которое происходит в космическом универсуме. Следовательно, их рассмотрение не только характеризует антропологическую проблематику у Гомера, но и дает нам достаточно полное знание о Гомере как о предфилософе.
КОСМОС ГОМЕРА
Поэмы Гомера дают достаточно полное представление о мироздании, хотя термин "космос" при этом не употребляется. Он встречается в поэмах Гомера лишь для обозначения "порядка" - воинского и государственного. И в первом, и во втором случае речь идет о наглядности, в которой внешнее впечатление соответствовало внутренней соразмерности и упорядоченности наблюдаемого объекта. Кроме того, этот термин означал и "убранство", "украшение" (Ил., IV, 145; XIV, 187). Последнее словоупотребление приобрело самодовлеющее значение уже за пределами античного миропонимания - начиная с раннехристианских (византийских) концепций [2]. Древним же грекам неведома была идея о творце и устроителе космоса. "У Гомера была языческая влюбленность в земного и материального человека, в его тело и материю, в физического героя, физически защищавшего свой народ и
1 В дальнейшем делаются ссылки на "Илиаду" в переводе Н.И. Гнедича и "Одиссею" и переводе В.А. Жуковского: Гомер. Илиада / Пер. Н.И. Гнедича. М., 1960; Гомер. Одиссея / Пер. В.А. Жуковского. М., 1959.
2 См.: Ахутин А.В. История принципов физического эксперимента От античности до 17 в. М, 1976. С. 266.
44
физически побеждавшего стихийные силы природы" [1]. Мир, в котором живет человек, - это его мир; чем сильнее и глубже впечатление от мира (любование им), тем глубже и основательнее герой, тем значительнее его деяния.
Эстетически-созерцательное (модельное) отношение к действительности проявляется у гомеровского человека по отношению к мирозданию, ко всем явлениям природы, которые входят в его состав. Наблюдаемые явления самозначащи, они обладают внутренней мерой, и никакие жестокости и несправедливости не способны поколебать это величавое здание мира. Особенности такого рода характеризуют эпический стиль Гомера, в достаточной мере исследованный в нашей литературе. Казалось бы, и миропредставление Гомера должно рассматриваться как часть его эпического видения действительности. Однако существует устойчивая традиция рассматривать представления Гомера о мироздании (космосе) как ростки рационализма, разрушающего привычные (мифологические) взгляды на мир [2]. И все же рационализм Гомера этим не исчерпывается, а его представления о мире содержат много мифологического.
1 Лосев А.Ф. Гомер. М., 1960. С. 51-52.
2 См.: Bumet J. Early Greek Philosophy. L., 1920. P. 4-5.
Конечно, если полностью абстрагироваться от мифологического контекста, в который вкраплены отдельные космологические положения, и не учитывать, с какой целью и при каких обстоятельствах высказывалось то или иное положение, удалось бы легко и просто реконструировать объективную картину мира, содержащуюся в гомеровском эпосе. Достаточно было бы свести воедино отдельные космологические положения и придать им недостающую целостность. Однако ни герои Гомера, ни боги - активные участники происходящих событий, ни сам Гомер нигде прямо не высказываются об устройстве мира.
Отдельные замечания богов и людей о космических явлениях (к ним в гомеровском эпосе относились, например, земля и небо, река Океан) и особенно содержащиеся в самом эпическом повествовании сведения о них позволяют не просто реконструировать объективную картину мира, а охарактеризовать мировосприятие гомеровского человека, неразрывное с его деяниями, его ценностной ориентацией и т.д. Космос Гомера - это прежде всего сфера действия богов и людей. Основные элементы космоса очерчивают границы, внутри которых протекают эти действия. Океан питает все реки и моря на земле. Вблизи его берегов живут загадочные племена эфиопов, киммерий
45
цев, пигмеев. Именно в стране эфиопов любят бывать боги. Но на берегах Океана находится и важнейшая область загробной жизни: остров блаженных Элисий. Океан - также живой бог, начало всех богов вместе с морской богиней Тефисой (Ил., XIV, 201). Его функции двояки. Во-первых, Океан очерчивает сферу жизни богов и людей, делая ее геометрически наглядной. В этом смысле все космологические явления находятся не только между небом и землей, но именно в пределах, очерченных Океаном, - мировым потоком. В него заходят солнце, звезды, за исключением Медведицы. Во-вторых, Океан - отец богов-олимпийцев, о котором Гера говорит Зевсу:
Я отхожу, о супруг мой, к пределам земли даровитой,
Видеть бессмертных отца Океана и матерь Тефису.
(Ил., XIV, 301-302)
Отметим, что Океан, хотя и охватывает землю и тем самым очерчивает пределы, в которых происходят события, прямого участия в них не принимает. Непосредственно к земле примыкает область природных (метеорологических) явлений - дожди, облака, туманы, ветры, град и т. п. Эти столь важные в повседневной жизни явления зачастую не обожествлены и рассматриваются как естественные: воздух превращается в облака и туман, и т.д. (Ил., V, 749-752). Иногда они представлены в образе второстепенных божеств. Часто они рассматриваются подчиненными воле богов-олимпийцев или же являются их атрибутами, как, например, "Зевсовы облака" (Ил., II, 146), гром, наиболее грозное природное явление, принадлежат Зевсу (Ил., XIV, 417).
Область метеорологических явлений, как и весь наземный мир, подчинена Зевсу. Есть еще две важнейшие области мира: подземный мир, подвластный Аиду, и море, обычно характеризуемое как "многошумное", "бесплодное" - царство могучего Посейдона. Эти две сферы примыкают к земле, на которой и происходят основные события. Соответственно высшая власть принадлежит "громовержцу", хотя Посейдон и склонен рассматривать собственную власть как "равную долю" с Зевсом (Ил., XV, 187-195). Посейдон, оспаривая верховную власть Зевса, не оспаривает при этом центральное положение земли по отношению к другим областям - "уделам". Земля объединяет все области мироздания и все явления в них. На ней текут все реки и ручьи, питаемые Океаном. Море по отношению к земле оценивается как бесплодное, хотя в строгом смысле этого слова оно не бесплодное, а "рыбообильное". Из Океана поднимаются "розоперстая Эос" и Солнце (Гелиос), чтобы сиять для бессмертных и смертных. Земля также - место обитания ветров. Они пируют на отдаленном острове, но прилетают по повелению богов. Под землей находится царство Аида.
46
Земля "прикрывает" собой жилища мертвых. Когда закипает сражение ахейцев с троянцами и начинает колебаться сама земля, Аид вскакивает со своего престола; он боится, чтобы не разверзлась земля и не обнажила его жилищ, "затхлых", "ужасных". За пределами земли находятся и "острова блаженных". В отношении к земле описывается "эфирная область" богов. На земле есть ветры, дожди, холода. У богов в светлой обители эфира нет ни дождей, ни холода, ни ветра. На земле богам приносят жертвы, здесь расположены их храмы и алтари, с земли им возносятся повсеместные обращения "людей земнородных".
Основные события человеческой жизни (в которых нередко принимают участие и боги) развиваются на земле. Обычные эпитеты земли "тучная", "плодородная", "кормилица стад". Гомеровский человек прекрасно знает особенности родной земли. Она способна и сама, без обработки ее руками человека, производить урожай. Однако это случается редко - только лишь на островах киклопов, живущих под защитой богов. Им-то и дает земля "без паханья и сева" все, что необходимо для жизни: "рожь, и пшено, и ячмень, и роскошных кистей винограда полные лозы..." (Од., IX, 109-111). И все же, поскольку там "земли не касаются плуги", ни в какое время не сеют, не пашут, не пасутся стада - остров тот "дикий" (необработанный). И Одиссей, рассказывающий о чудесном острове, повествует о том, как мог бы человеческий труд превратить тот остров в цветущий. Одиссей любуется островом, его лугами и рощами, он замечает покрытые лесом горы и диких животных, но все-таки земля - место человеческих трудов и вдохновения. Сказочный мотив "самородящей" земли подчинен трезвому взгляду на мир человека, утверждающего посредством земледельческого труда свой личностный статус: способность "в борозды поле изрезать" говорит о личных добродетелях героя.
Наконец, земля - место "подвигов ратных", на ней не прекращаются сражения и войны. Сталкиваются сражающиеся, и все заволакивается тучами пыли. Поверженные падают на землю, царапая ее ногтями и впиваясь в нее зубами, земля обагряется кровью. Здесь же на земле, где недавно происходили сражения, в честь павших героев устраиваются погребальные игры. Земля последнее пристанище человека. После погребальных обрядов воздвигается "холм погребальный", а душа, жалуясь и плача, отлетает в Аид. Земля как надел (kler) выступает достоянием героя при жизни, характеризуя его положение в обществе.
Итак, космологии в чистом виде наряду, например, с космогонией У Гомера нет. Даже теогонические спекуляции присутствуют в поэмах
47
лишь в некоторых частностях. Восстановим контекст, в котором Гомер сообщает основные сведения космологического характера. Эти сведения Гомер вкладывает в уста Зевса, обращающегося к остальным богам-олимпийцам с весьма примечательной речью:
Кто ж из бессмертных мятежно захочет, и я то узнаю,
С неба сойти, пособлять илионянам или данаям,
Тот, пораженный позорно, страдать на Олимп возвратится!
Или восхочу его и низвергну я в сумрачный Тартар,
В пропасть далекую, где под землей глубочайшая бездна:
Где и медяный помост, и ворота железные, Тартар,
Столько далекий от ада, как светлое небо от дола!
Там он почувствует, сколько могучее всех я бессмертных!
(Ил., VIII, 10-17)
Для нас в данном случае важен не столько сам текст, содержащий описание Вселенной, сколько контекст, в котором дано это описание: борьба, насилие грозного и могучего бога Зевса над другими богами. Зевс своеволен и груб, он действует под влиянием чувств, прежде всего гнева. Пытаясь реализовать собственный замысел, он нисколько не обращает внимания на других богов. Другие сведения, в основном теогонического характера (хотя в них содержатся и космогонические представления), также сообщаются в подобном контексте: при оспаривании Посейдоном верховной власти Зевса, при обольщении Герой опять-таки Зевса. Этот контекст, на наш взгляд, не случаен. Уж слишком наглядно предстает здесь Зевс злобным и страшным богом, борющимся за верховную власть подобно восточным богам, подвигам которых были посвящены космогонические гимны, содержащие сведения о сотворении победившим божеством мироздания и создании человека. В "Энума Элиш", в частности, повествуется о борьбе "молодых богов" с Тиамат (прародительницей богов), которая задумала их уничтожить. Бог Мардук берется за трудную задачу сражения с Тиамат "при условии, что в награду он получит право определять судьбы всего сущего на небесах и земле". После победы над Тиамат, из тела которой Мардук создал мир, следуют его другие действия, уже в качестве "верховного бога", вооруженного молнией. "Затем он устроил на небе резиденции для главных богов, разделил год на двенадцать месяцев, создал бога луны и другие небесные светила, а на земле создал животных и растения. По совету Эа он убил Кингу, на его крови замесил глину и создал человека" [1].
1 Цит. по: Клима Йозеф. Общество и культура Древнего Двуречья. Прага, 1967. С. 226.
48
Космологические сведения, сообщаемые Гомером, восходят, скорее всего, к такого же рода восточному прототипу. Мир при этом действительно предстает как гигантское целое, статическое, чуждое человеку. Но, во-первых, такое описание уже далеко от восточных версий: нет, например, идеи сотворенности мира. Во-вторых, в реконструкции космоса Гомера эти описания не играют решающей роли. Хотя сам термин "космос" у Гомера не встречается, в воззрениях гомеровского человека на окружающий мир имеется целый ряд особенностей, которые позволяют отнести их к началу развивающихся космологических представлений с их отчетливой наглядностью, стремлением представить мир в его соразмерности и упорядоченности. В центре мироздания находятся не боги, а земля. Она не персонифицирована и не принимает участия в происходящих событиях. Объект гомеровской космологии - это тот повседневный мир, в котором живет и трудится человек. В этом мире все соотнесено, все упорядочено и устроено. Реки и ручьи, небо и солнце - все это служит жизни. Природное окружение человека (земля, реки, море, небо, солнце), его жизнь и смерть (Аид и "острова блаженных"), светлый заоблачный мир богов, все жизненные функции человека описываются наглядно и образно, как, например, способ изготовления вооружения или деревянного плота. Эта наглядность в изображении показывает мир обжитым и освоенным человеком.