Дрейк Дэвид. Флот

   Джереми – а ведь он мог догадаться об этом по имени! – хотя какое тут имя! – взяла пакет, но даже не взглянула на него. Она смотрела прямо в лицо Робертсу.
   – Думаю, вам все же следует выпить, – произнесла она наконец и улыбнулась.
   – Да, благодарю вас, – ответил Робертс надтреснутым голосом. Откашлявшись, он покорно поплелся вслед за ней на кушетку. Воздух был пропитан душистым ароматом незнакомых цветов. И другим ароматом – ее тела, животным и дразнящим. Отдав команду роботу – Робертс так и не понял впоследствии, что же это было – он пил, но вкуса не чувствовал – Джереми опустилась на кушетку рядом с ним в томной позе, положила обтянутые черным шелком ноги на кушетку и грациозным движением сбросила туфли на пол.
   – Э-э, простите меня, капитан, – пробормотал Робертс, сделав изрядный глоток, – это дурацкий вопрос, но все же – почему именно Джереми?
   – Почему меня так зовут? – рассмеялась она вновь. – Какие рассказы вы любите, э-э, капитан Робертс, если не ошибаюсь… по-крайней мере так мне вас представил Брюс?
   – О, простите, – вспыхнул он. – Джон Роберте. Пожалуйста, зовите меня просто Джон.
   – Давайте забудем о субординации, называйте меня Джереми. О да, – добавила она, видя его замешательство, – я по-прежнему не теряю связи с Флотом. – Джереми сделала изящный жест, указывая на компьютер. – Мне было нетрудно проверить вашу личность через кадровый отдел Флота.
   – Но ведь к их компьютерам доступ засекречен… – испуганно начал Робертс.
   – Да, конечно, – бесцеремонно прервала его Джереми. – Мне кажется, вы интересовались моим именем. – Она откинулась на кушетку, и ее длинные огненно-рыжие волосы упали на грудь; сладострастно созерцая Робертса сквозь полуопущенные веки, она снова и снова проводила пальчиком по тонкому ободку хрустального бокала. – Итак, Джон, что вам хотелось бы услышать? Про разочарование моего отца, узнавшего что у него родилась девочка, а не сын, о котором он так страстно мечтал? И про то, что он был потрясен этим настолько, что дал мне имя, которое придумал для сына? – Она вновь подернула плечиком, и теперь другая тесемочка соскользнула вниз. – Так что он долго не думал над моим именем. В самом деле, Джереми – это выдуманное имя, настоящее же – Пирл. Что, удивлены?
   Сил Робертса хватило только на то, чтобы молча кивнуть и сделать еще один глоток холодной обжигающей жидкости.
   – Мама смогла найти выход, – продолжила Джереми. – Ее звали Хестер, и она сочла, что в сложившихся обстоятельствах оно вполне подходяще; я же нахожу его просто ужасным. Так что когда я послала свое заявление в приемную комиссию, то изменила имя на Джереми, решив что так меня проще будет принять за мужчину. Кроме того, так звали моего первого любовника. Вот с этим я могла согласиться. Ну что, еще рюмочку?
   – Н-н-нет, спасибо. Я… я должен возвратиться на корабль, – заикаясь, ответил Робертс. И у вас, наверное, времени мало…
   – Ну что вы, не стесняйтесь, – сказала Джереми, поднявшись с кушетки и направляясь к сервисному роботу. – Вас же страшно интересует все это. – Она сделала неопределенный жест, который относился и к сервисному роботу, и к выпивке, и к залу, и ко всей станции – а может быть даже ко всей Вселенной. – Необычный жизненный путь, не правда ли? От космического героя до девицы из борделя?
   – Ну честно говоря…
   Сервисный робот сунул наполненный бокал в бесчувственную руку капитана Робертса, и тот машинально опрокинул содержимое в рот. Он ощущал только легкий гул в голове, но не знал, что или кто тому виной – алкоголь или же дурманящие чары этой женщины.
   – Я устала, – буднично сказала Джереми. – И ушла.
   – УШЛА? – ошеломленно переспросил Роберте. – Вы хотите сказать, что ушли в отставку? – Ему еще не приходилось видеть людей, которых Адмиралтейство просило бы вернуться в строй после отставки.
   – Нет, – объяснила Джереми, пригубив бокал. – Я не уходила ни в какую отставку. Просто ушла, и все. Не уверена, что говорила еще кому-нибудь об этом.
   – Вы хотите сказать, что ДЕЗЕРТИРОВАЛИ???
   – В некотором смысле, – пожала плечами Джереми.
   Тесемка на ее плече сдвинулась вниз еще на сантиметр. Робертс через силу отвел глаза, пытаясь осмыслить сказанное. Не было еще такого, чтобы Адмиралтейство просило вернуться на службу человека, самовольно покинувшего ее!
   – Но… но… – бессвязно попытался спросить он.
   – А, это? – подняв конверт с патентом, она задумчиво и одновременно игриво поднесла его к губам. Губы были полными и очень соблазнительно изогнутыми; помадой она не пользовалась, машинально отметил Робертс. У нее была привычка постоянно проводить по ним кончиком язычка, чтобы они всегда оставались влажными и блестящими. Так она сделала и сейчас, коснувшись при этом язычком краешка конверта с офицерским патентом – и у Робертса все внутри перевернулось.
   – Насколько я понимаю, – сказала она, – это очередная попытка старика Додси вернуть меня обратно.
   Просунув палец под печать, она вскрыла пергаментный пакет (до чего же все-таки любят, традиции во Флоте!!!) и, поджав губы, прочитала содержимое.
   – Да, так я и думала, – кивнула она, указывая на подпись, и вздохнула. – Хороший он мальчик, но туповат.
   Лорд Адмирал Главнокомандующий Джеффри Додсворт. Додси. Робертса пробрала дрожь, и он пролил несколько капель на единственный парадный мундир.
   – Это мой дружок, – на всякий случай пояснила-Джереми.
   Могу себе представить, чуть не задохнулся Роберте. О Господи! Он потряс головой, пытаясь прогнать наваждение.
   – Но почему же вы ушли? – настойчиво спросил он. – Ведь вы же были…
   – Я была великолепна, – произнесла Джеффри как-само собой разумеющееся.
   – Да вам равных не было! – настаивал Роберте. Он опустошил бокал и тут же взял новый, предусмотрительно приготовленный для него роботом. – Я же слышал о ваших подвигах еще до того, как сам попал во Флот! Герой войны! Лучший пилот, самый уважаемый капитан… уважаемая… а теперь… теперь…
   – Шлюха, – пришла ему на помощь Джереми.
   – Но почему? – не унимался он.
   Она приблизилась к нему, и ее пышные прелести очутилось прямо перед ним.
   – Неужели непонятно? – тихо сказала она низким томным голосом. – Это же убийства. Смерть. Я уже не могла выносить это. Вот взяла и ушла. – Она еще раз дернула плечиком, и случилось неизбежное – последняя тесемка наконец-то сползла окончательно, обнажив другое плечо.
   – Но… но как же честь? – спросил Робертс, в душе которого боролись желание и отвращение. – Достоинство! Вы… вы же торгуете телом… о, Господи…
   – А вы нет? – резко возразила она неожиданно властным голосом. – Ххха! – Она засмеялась, но теперь это был смех неприятный и безрадостный. – Вы, капитан Джон Робертс, занимаетесь этим каждодневно! А что еще хуже – вместе с телом продаете свой разум и душу? Иди туда, иди сюда. Убей того, разрушь вот это. Разве честь состоит в том, чтобы видеть, как твои друзья на твоих глазах распадаются на атомы? Разве достоинство состоит в том, чтобы устраивать мясорубку для других, точно таких же существ, вся вина которых состоит в том, что их собственное правительство послало их с той же целью, с какой и нас – наше? Посмотрите, – она насмешливо махнула рукой, – хотя бы на свой мундир. Они же купили вас за полцены, неужели непонятно? Вас используют, а когда, наконец, случится неизбежное, вас почетно похоронят – то есть вышвырнут в пластиковом мешке в открытый космос. Нет, капитан Робертс, – сообщила Джереми, опустившись на кушетку, – между мной и вами и в самом деле нет никаких различий. Адмиралтейство использует нас обоих, только вас – в вертикальном положении, по стойке "смирно", а меня – как правило – в горизонтальном.
   Лицо Робертса вспыхнуло.
   – Думаю, вам лучше идти, капитан, – сказала Джереми, грациозно встала с кушетки и провела руками по черному шелку.
   – Да вас же отдадут под военный трибунал! – хрипло выкрикнул Робертс, вскакивая на ноги. Комната медленно поплыла у него перед глазами.
   – Возможно, – сказала Джереми и вновь засмеялась булькающим смехом. – Неужели вы полагаете, что им удастся найти хоть одного офицера Верховного Суда, который бы не был моим…
   Шагнув вперед, Робертс схватил ее и заключил в крепкие объятия. Откинув голову Джереми, он страстно приник к ее губам. Она уступила его порыву с профессиональным мастерством. Его рот блуждал от ее губ до глубокого выреза платья – и обратно, а пальцы тем временем добрались до первой – из тридцати девяти – пуговок.
   В этот момент он почувствовал, что пальцы капитана Джереми нащупали его брючный ремень и тоже принялись за работу…
   Ловко и искусно эти тонкие пальчики подхватили офицерский патент и одним движением засунули его в брюки молодого капитана.
   – Любви и сексу – да, войне и страху – нет! – промурлыкала она. – Вот так-то, капитан.
   – Черт побери! – оттолкнул ее разъяренный Робертс.
   – Вы передадите Адмиралтейству мой ответ – не правда ли, капитан? – спросила она. Теперь ее голос был холодным, темным и гладким, как черный шелк ее платья.
   – Проклятье! – задохнулся он от возмущения и вытащил из брюк офицерский патент. – Неужели вас и в самом деле ничто не волнует? – тяжело дыша, закричал он. – Неужели все это ничего не значит для вас? Служба? Жизнь тех людей, о которых вы столь проникновенно говорили?
   Он хотел упомянуть и свою собственную жизнь – все, ради чего он жил и трудился. Неужели все это и в самом деле ничего не стоит?
   – Да, конечно, – мягко ответила ему Джереми. – Кое-что значит. – Медленно и томно она провела сверху вниз белой рукой по всем изгибам струящегося платья. – Неужели вы и в самом деле не обратили внимание на это, капитан? Почему их именно тридцать девять?
   Робертс ответил ей лишь долгим взглядом. Пол вновь мягко уплыл под его ногами, а кровь прилила к голове.
   – СКОЛЬКО ПУГОВИЦ НА ПОЛНОМ ПАРАДНОМ МУНДИРЕ ОФИЦЕРА ФЛОТА, КАДЕТ? – властным голосом строевого командира поинтересовалась она. Этот голос напомнил Робертсу голос его инструктора и первые дни во Флоте.
   Нужные слова уже вертелись у него на языке, но он их не произнес. Медленно развернувшись, Робертс направился к подъемнику; заботливый сервисный робот проводил его до самых дверей, помогая ему не сбиться с пути. Он даже помог ему попасть внутрь с материнской заботой и нажал нужную кнопку. Двери закрылись, и подъемник полетел вниз, и внутри у Робертса все в очередной раз перевернулось.
   – Тридцать девять, сэр… тридцать девять, – бормотал он под нос, безвольно осев на пол, крепко сжимая измятый офицерский патент своего кумира.

ИНТЕРЛЮДИЯ

   Типичный поздний вечер в Порту. Плафоны в коридорах бросают красноватый свет, которого как раз достаточно, чтобы видеть, куда идешь. Порой Джил сторонился, давая дорогу патрулю. Он заметил, что десантники вооружены не просто парализаторами, обездвиживающими мишень, но зарядометами. Видимо, кто-то объявил военное положение в Порту.
   Кроме патрулей мало кто бодрствовал в этот час. Тем более в самом сердце комплекса. Обычно Джил встречал только других перемещенных лиц из колоний вроде него самого, когда посещал солнечный сад. Те, кто вырос в Порту, казалось, не замечали унылости его металлических коридоров и не испытывали потребности отдохнуть от нее.
   В окутанном темнотой солнечном саду координатор по связи с гражданским населением оглядел верхнюю часть города Порта, единственного человеческого поселения на планете Порт. Уже наступила ночь, и источниками света были только звездопорт в отдалении да нерегулярные вспышки автоматических лазеров, окольцовывавших город. А за его пределами густые джунгли порой багровели в отблесках лазерного огня.
   Найдя укромный уголок, свободный от влюбленных, Джил обхватил колени руками и задумался.
   Он даже себе не признавался, насколько то, что он раскопал днем, вывело его из равновесия. Та часть его натуры, которая не желала смиряться со взвешенным цинизмом, изначально заложенным в пропагандистской стороне "связи с общественностью", так же не желала расставаться хоть с чем-то из своего пантеона. Ситуация смещала его эмоции на неустойчивую орбиту.
   Прошло три часа, прежде чем измученный координатор наконец наметил более или менее безопасное начало своей пропагандистской кампании и пошатываясь побрел спать.
   Утром он шокировал всех, явившись на свой пост с получасовым опозданием. Во имя дисциплины Джил напустил на себя виноватый вид, но в душе его вновь взбадривало сознание, что наконец-то он делает что-то стоящее.
   Несколько минут он просидел перед своим комм-пультом, перебирая в уме слагаемые выбранной стратегии. Вместо того чтобы представить героем какого-то одного мужчину или героиней одну какую-то женщину, он предпримет массовое наступление по всем средствам массовой же информации, демонстрируя высочайшую компетенцию Флота. Он будет внушать веру во Флот, пока у широкой публики не возникнет непреодолимое стремление так или иначе причаститься к действиям этой замечательной организации – хотя бы безропотно уплачивая увеличившиеся налоги.
   Он даже уже выбрал свой первый объект. (А они должны быть подлинными – почти все омнишакалы только и ждут, как бы изловить Флот на обмане). Он закажет специальную омнипрограмму о деятельности адмирала Эсплендадоре – адмирала Великолепного. Идеально! Былой герой руководит эффективной постройкой жизненно важной базы! Сценарий, не чреватый никакими осложнениями.

Роберт Шекли
КЛАКСОН

   Седьмого генерия 932 года по местному стилю вскоре после полудня загремели набатные колокола на башне ратуши. Когда прошла десятая секунда, а они не смолкли, мы поняли, что это не профилактическая проверка, Значит, радарная сеть обнаружила вторгнувшийся в нашу стратосферу космолет, и не сомневаюсь, что в городе подумали одно и то же: халианские налетчики явились вновь после почти двадцатисемилетнего перерыва.
   Все мы прошли тщательную подготовку на этот случай. Нам надлежало спокойно, без паники проследовать к ближайшему входу в подземный оборонительный комплекс. Естественно, под землей обороняться довольно сложно. Однако выбора у нас не было. Разве что остаться на поверхности, где халиане либо перебьют нас, либо заберут в рабство – эти мохнатые дьяволы, трижды вторгавшиеся на нашу планету за последние семьдесят три года.
   По Хартии нам воспрещается иметь всепланетную оборонительную систему или сторожевые космолеты. Мы отказались от этого права сотни лет тому назад, когда вступили в Альянс. Теперь нам оставалось возлагать надежды на Великий Флот, защищающий большинство человеческих планет, а также союзных от вторжения халиан и других враждебных рас. Попытки защищаться самим были бы бесполезными: Тринит – небольшой мир, общее население которого не достигает и пяти миллионов. И всего один город, достойный называться городом, – Панадор, где я родилась. И все-таки нас злило, что мы были вынуждены отказаться от элементарного права на самозащиту.
   Флот не оставлял нас вниманием, но он был рассредоточен уж не знаю на скольких миллионах миль космического пространства. Защищать требовалось свыше трехсот густонаселенных планет, и только естественно, что кое-какие периодически оказывались вне поля его зрения. И столь же естественно, что среди последних оказывались миры вроде Тринита-5, с малочисленным населением в отдалении от планет, на которых обитала подавляющая часть человечества.
 
   Наш подземный оборонительный комплекс представлял собой систему естественных пещер и туннелей, расположенных под Панадором, которую мы расширяли из века в век. Обычно халиане предпочитали не гоняться за нами под землей Их интересовали наши продовольственные запасы и наиболее ценное наше имущество. В пещеры они спускались только, если целью налета были невольники. Порой во мраке завязывались отчаянные бои – в тесноте подземных переходов наше оружие оказывалось почти таким же действенным, как их оружие.
   Туннели были прекрасно подготовлены для обороны. По ним размещались небольшие склады оружия, боеприпасов, продовольствия, цистерн с водой и запасной одежды. Я научилась пользоваться лазерным пистолетом малого радиуса действия, а также различными гранатами, которые были разрешены нам для самозащиты. Хотя я была девушкой, которой в этом месяце исполнилось восемнадцать, стреляла я неплохо. Конечно, нас постигла страшная беда, но я невольно испытывала радостное возбуждение – ведь и девушкам дозволено мечтать о подвигах. Сколько раз я с упоением представляла себе, как защищаю родителей, сжимая в правой и левой руках по изрыгающему пламя лазерному пистолету!
   Времени бежать домой за родителями не было Инструкции требовали, чтобы мы направлялись к ближайшим входам в подземные убежища, едва раздастся сигнал тревоги. Ну, и я вошла в спусковую шахту около театра Тиджинс. Если бы я хоть немножко подумала, то потратила бы пару лишних минут и добралась бы до какого-нибудь входа поближе к моему дому, так как неплохо знала туннели там. Едва поступив в школу, мы изучали расположение туннелей под нашим кварталом и их соединение с главными туннелями. Запомнить все расположение нашей оборонительной системы, все повороты и перекрестки не смог бы никто: ведь она все время расширялась, не говоря уж о тупиках и лабиринтах, в которых, предположительно, должны были заблудиться враги.
   Сначала ступеньки винтовой лестницы, уводившей все глубже и глубже в сумрак. Тусклые лампочки на стенах давали ровно столько света, сколько требовалось, чтобы возникали огромные тени, очень меня пугавшие.
   Первый перекресток сомнений не вызывал, в Городе существовало нерушимое правило: каким бы входом вы не воспользовались, на первых трех перекрестках поворачивайте направо. А потом я руководствовалась царапинами на стене, оставленными прокладчиками для указания правильных поворотов.
   В полутьме я чувствовала себя там как-то непривычно, хотя спускалась в туннели много раз и до этого. В школе устраивались учебные тревоги, и нас отправляли вниз в оборонный комплекс. За третьим поворотом я замедлила шаги, решив, что пора вооружиться. По торчащему над ним камню определенной формы я нашла оружейный склад и нажала на камень. Как и полагалось, дверца открылась, и я взяла лазерный пистолет.
   Вскоре новейшие туннели остались позади, и я вошла в систему старых пещер. Мне становилось все беспокойнее, так как я пока никого не встретила и не нагнала. Сколько я наслушалась историй о детях, и даже взрослых, которые, повернув неправильно, так и не сумели найти выхода из пещер. Поговаривали, что тут бродят призраки детей, так и не выбравшихся на свет: они скользят тенями и заманивают тебя все глубже и глубже в недра планеты, где пылает лава и клубятся серные пары.
   Через некоторое время я остановилась передохнуть. У меня заныли ноги, так часто я спотыкалась о неровности пола. Я была где-то уже глубоко внизу под Панадором, хотя и не знала точно, как глубоко. Но я продолжала спускаться, а лампочек становилось все меньше, причем многие перегорели и не были заменены. Меня все больше мучил страх, что я напутала с поворотами и не сумею найти дороги обратно. Я шла все медленнее и наконец села, чтобы дать отдых ногам. Здравый смысл подсказывал, что я ушла достаточно далеко. Вряд ли халиане доберутся сюда. Они всегда торопились забрать, что можно, и улететь прежде, чем будет организовано сопротивление.
   И я уже поздравила себя с тем, что благополучно избежала опасности, как вдруг раздались тяжелые шаги. У меня оборвалось сердце. Конечно, это мог быть кто-то из горожан, но мне почему-то не верилось. В этих звуках чудилось что-то грозное, что-то военное. Я поняла, что пропала. И вскочила, чтобы убежать, но тут передо мной вдруг возникла гигантская фигура в тяжелом обмундировании, которое в сумраке выглядело серым. Широкое лицо, густые усищи, а в могучем кулаке зажато какое-то лучевое оружие.
   Он что-то сказал мне, но я ничего не поняла, прицелилась в него из лазерного пистолета и начала пятиться. Тут же споткнулась о камень и распростерлась бы на полу, если бы он не подхватил меня, одновременно вырвав пистолет.
   – Меня ты в рабство не обратишь! – закричала я. – Скорей я умру!
   – А зачем, мисс? – сказал он. – Разве вы не видите, кто я?
   Тут я посмотрела на него – то есть по-настоящему посмотрела, и увидела эмблему Альянса на его фуражке и на мундире.
   – Так вы с Флота! – ахнула я.
   – Конечно, – сказал он. – А за кого вы меня приняли?
   – Я думала, вы халианин, – ответила я, чувствуя себя ужасно глупо.
   – Но халиане же пятифутовые коротышки и покрыты мехом!
   – Знаю. Но я немножко потеряла голову. А вы правда с Флота?
   – К вашим услугам, мисс. Передовой десант с крейсера "Баклан", коммандер Шотуэлл.
   – "Баклан"? С флагмана адмирала Эсплендадоре! – воскликнула я.
   – Как вижу, вы о нас слышали, – сказал он довольным голосом.
   – Проходили по истории. Я думала, адмирал Эсплендадоре давно скончался – он же такой знаменитый! Или совсем старый.
   – Наверное, маленькой девочке вроде вас все, кто старше двадцати, кажутся очень старыми!
   – Мне восемнадцать, – сказала я сухо. – И почему вы не сообщили о своем прибытии, вместо того чтобы свалиться с неба, точно халианские налетчики?
   – Нам надо было сохранить радиомолчание, – сказал Шотуэлл. – Вот наш отряд и отправили вперед предупредить местных жителей, чтобы они не паниковали.
   – Только вы вроде бы-не успели вовремя, – сказала я, боюсь, не без ехидства. – Ну а теперь что? Будем болтать тут в темноте, пока на нас кто-нибудь не натолкнется?
   Он засмеялся.
   – Ничего лучше я не пожелал бы, мисс. Приятно убедиться, что и на Трините есть милые девушки. Нас предупредили, что планета населена пигмеями, причем в больших бородавках.
   Я было снова озлилась, но тут разглядела в полусвете, что он расплылся до ушей. Вообще-то он выглядел очень даже симпатичным, когда не пугал ни о чем не подозревающих людей. На ремешке часов у него был прицеплен возвратник, и он взялся вывести меня на поверхность, чему я, честно говоря, обрадовалась: меня грызли сомнения, точно ли я запомнила все повороты.
   По дороге я узнала, что его зовут Милас, что он пилотировал маленький одноместный космолет, выполняя особые задания, и дважды участвовал в боях с халианами. Его родная планета – Астрахань-2, ему двадцать три года и он холост.
   Только рано утром на следующий день боевой корабль завис в двух тысячах футов над нашим городом, установил радиосвязь и довольно резко запросил координаты места, пригодного для посадки. Это было замечательное зрелище – огромный серебристый космолет величественно появляется из облачного покрова и, наконец, приземляется в центре Полтрайерского парка, обширной территории вблизи города, отведенной для отдыха и развлечений. Приземлился он с легкостью пушинки – большое перо в шляпу его пилота.
   Длина крейсеров равна восьмистам футам, грузоподъемность их составляет тридцать тысяч тонн, а полный комплект экипажа – четыреста человек. Это я выучила еще в начальной школе. А еще я знала, что впервые за всю историю нашей планеты ее навестил корабль Флота таких размеров. У меня возникло ощущение, что затевается нечто колоссальное. И я радовалась, потому что я всегда хотела жить в интересное время.
 
   На торжественную встречу собрались все сколько-нибудь видные деятели Панадора, облаченные в парадную форму. Теперь вблизи от корабля мы увидели, что его гладкая обшивка была промята и опалена, а затем выправлена и очищена, так что выглядела почти как новая. Самые осведомленные из нас узнали боевую эмблему адмирала Эсплендадоре – Голубого Малютки Эсплендадоре, как его прозвали, одного из знаменитейших боевых адмиралов, упомянутых в наших учебниках по истории.
   Затем, когда они протомили нас в ожидании, сколько им казалось нужным, в борту раздвинулись высокие двери, и на землю опустилась лестница, устланная голубым ковром. По ней промаршировал корабельный оркестр в великолепной бирюзово-алой форме с высокими черными киверами на головах. За ними последовал почетный караул – сотня до зубов вооруженных десантников, затем процессия офицеров и в заключение сам Эсплендадоре в сверкающем серебряном мундире, украшенном экзотическими радужными перьями и стеклярусом, Варварское великолепие, но, разумеется, это были посланцы великой цивилизации.
   Используя динамики корабля, далеко превосходившие мощностью все, что имелось на нашей планете, Эксплендадоре сказал:
   – Добрые люди Тринита, простите, что мы явились без предупреждения. Мы не хотели встревожить вас, но было сочтено необходимым обойтись без радиосвязи. Ведь шпионы повсюду!
   Голос у Эсплендадоре-оказался густым, чванным, самодовольным и сразу мне очень не понравился. Может, он и великий адмирал, подумала я, но самовлюбленный индюк. Однако говорил он очень интересные вещи, и я слушала во все уши.