Страница:
Филота прибегнул к защите. Какие доказательства его вины могли быть выдвинуты против него? Разве его имя было упомянуто доносчиками в числе заговорщиков? Его критические замечания в адрес царя никогда не произносились публично и разве сам Александр не просил его всегда говорить с ним откровенно?
Весь день солдаты горячо обсуждали событие. Одни подтверждали виновность Филоты, другие считали его невиновным. Как всегда в таких случаях, истина была посредине.
Ночью Александр приказал подвергнуть Филоту пытке. Палачи под надзором Кратера били розгами, жгли тело своего товарища по оружию раскаленными головешками, пока он не выдержал мучений и не закричал: «Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?».
И тогда он признался в том, что он и его отец участвовали в заговоре, что многие командиры из личной охраны царя сочувствовали их замыслам, что он ненавидел Александра с тех пор, как царь стал притязать на то, чтобы считаться сыном Амона. На следующее утро окровавленного, не стоявшего на ногах Филоту притащили под руки и держали перед выстроенной армией для того, чтобы он подтвердил свои признания и указал пальцем на командиров, которых он назвал. Вчерашние товарищи и его собственные солдаты забросали его камнями и копьями.
Александр без промедления послал в Экбатаны командира Полидаму, который на быстрых верблюдах прибыл туда через одиннадцать дней и сразу направился во дворец. Парменион прогуливался в саду, когда посланец вручил ему письмо Александра, и как только Парменион углубился в чтение, Полидама пронзил ему грудь. В доказательство выполненной миссии Полидама отправил Александру отрезанную голову Пармениона.
Если в армии приняли казнь Филоты как справедливое возмездие, то неожиданная смерть старого военачальника, вся жизнь которого была связана с возвышением Македонии, была с неодобрением принята солдатами, особенно ветеранами, и в душах лучших командиров Александра зародился страх. Никто больше не смел высказать громко свое мнение по поводу божественного происхождения царя, его прошлых деяний и решений, вслух его только восхваляли. Перед ним склонялись все ниже, но в глазах людей не было доверия; исключение составляли самые близкие, такие как Гефестион и Клит.
Бесс, назвавший себя Артаксерксом, продолжал бежать по долинам и плоскогорьям, переправлялся через реки. А армия Александра в самый разгар зимы, как будто в бесконечном сновидении, продвигалась беспорядочно по горам высотой в девять тысяч метров. Гефестион, Клит и Крагер, занимавшие теперь главные командные посты, с трудом заставляли двигаться вперед измученные холодом войска, которые уже не знали, куда их гонят, так как Александр отказывался обходить горные массивы и для скорости требовал идти по самым высоким узким перевалам. На этих вершинах ледники принимали в объятия смерти упавших солдат. С обмороженными руками и ногами люди тащились, проходя стадий за стадием, в напрасной надежде увидеть дым жилища, где можно было бы укрыться; они предпочитали встретиться с враждебностью непокорных племен, чем оставаться во власти враждебной природы.
Воины закутывались во что попало, обматывали руки и ноги женской одеждой или овечьей шерстью, отобранными у изредка попадавшихся крестьян; кожа рук нередко примерзала к железным копьям и панцирям. У многих замерзали глаза, и они падали, ослепленные. В этом бредовом переходе Александр потерял больше людей, чем во время своих самых кровавых сражений.
Солдаты, мечтавшие в Экбатанах о возвращении в Грецию, вспоминали теперь об этом городе, как об утраченной родине и блаженной стране. Какое значение имели теперь мои предсказания! Если они были неблагоприятными, Александр не слушал их.
Мне было тогда около пятидесяти лет, и, несмотря на то, что я знал тайны магических приемов, которые давали мне силу для сохранения собственного тепла и которые я перенял у египетских учителей, я иногда обвинял их в ошибочных предсказаниях моей судьбы. В ледяных горах индийского Кавказа мне часто казалось, что я уже умираю, я шел и думал только о том, чтобы выжить и двигаться.
Когда из-за невыносимой погоды и чрезмерной усталости Александр вынужден был останавливаться, он пользовался привалом, чтобы основать новый город, как будто хотел увековечить следы своего безумия. В ту зиму, когда люди умирали на каждом шагу, он основал две новые Александрии, и оставил там строителей для возведения городов (42).
Наконец весной мы спустились в долину Бактрии, однако страдания армии на этом не кончились. Бесс опустошил страну, и на смену испытания холодом пришло испытание голодом. Нельзя было найти ни вина, ни хлеба, ни масла, ни скота, ни фуража; зерно пшеницы стоило столько же, сколько зерно ладана. Все золото солдат, завоевавших огромные богатства, оказалось бесполезным.
Бесс (Артаксеркс) уже не был в своей столице Бактре, он ушел на север, за реку Окс. Кто над кем взял верх, преследователь или преследуемый?
Самые высокие горы, самая широкая и бурная река не остановили Александра. Бесс при отступлении сжег все лодки у берегов Окса, и Александр заставил повергнутых в ужас воинов переправиться на плотах, сооруженных из бычьих шкур, прибитых к стволам деревьев. При этом он чуть не утопил всю армию. Едва высадившись на другой берег, он узнал, что Бесс-Артаксеркс только что разделил судьбу Дария. Главный военачальник Бесса, Спитамен, и несколько командиров набросились на него и сорвали с головы корону. Бесс, по крайней мере, был жив; Спитамен, убегая, бросил его, и Бесс попал в руки македонского авангарда.
Бесса, избитого плетьми, обнаженного, в деревянном ошейнике, приволокли к Александру, который осуждал его не за то, что он оказал ему сопротивление, а за то, что он предал Дария. Александр приговорил его к обычному для персов наказанию: здесь же, на месте, ему отрезали нос и уши. Затем изуродованный Бесс был отправлен в Экбатаны с приказом везти его медленно, чтобы его видели люди, и передать брату Дария, который возглавит казнь. В Экбатанах узурпатора привязали за руки и за ноги к двум молодым деревьям, предварительно склонив их верхушки и связав их веревками, затем разрубили веревки, и деревья, распрямившись, разорвали его.
Когда Бесс был побежден, в войсках решили, что их испытания на этом закончились. В Задракарте им обещали, что новая кампания Александра будет быстрой и последней, но она длилась уже более года. Вот почему ветераны едва не подняли восстание, услышав в лагере на Оксе о намерении Александра продолжать поход на север и захватить Согдиану. Они хотели немедленно отправиться в Экбатаны, а оттуда – прямо в Элладу.
К этому времени Александр получил большое подкрепление, прибывшее из разных мест империи, и сразу воспользовался этим для того, чтобы распустить самые усталые армейские части. Он назначил своего тестя Артабаза наместником Бактрии, а сам с частично обновленной армией направился с берегов Окса на север до Мараканды и от Мараканды до реки Яксарт (43).
Теперь, когда царство Дария принадлежало ему, он говорил, что хочет обследовать его рубежи. Две тысячи пятьсот стадий прибавились к десяткам тысяч уже пройденных. Я задумался над тем, что значит следовать за человеком, воплотившим в себе небесные силы. Прошло около трех лет с тех пор, как он выполнил миссию по возрождению Амона, но силы, вложенные в него, не были исчерпаны, и не было возможности остановить его, как нельзя остановить ураган. Дух захватывало при одном только воспоминании об этом дерзком походе; можно себе представить, чего стоило пережить его.
Во время согдианской кампании Александра многие города были разрушены, один – за то, что он оказал сопротивление, другой – потому, что там проживали потомки среднеазиатских греков, которые пятьдесят лет тому назад предали Грецию, перейдя на сторону персов, и теперь Александр вымещал на их правнуках вину предков. В одном из сражений он был ранен стрелой, повредившей ему кость ноги. В течение многих недель он передвигался на носилках. В это время произошел удивительный случай, который показывал состояние духа в войсках. Среди тех самых солдат, которые так часто угрожали восстанием, было столько поклонников Александра, его самого и его славы, что фаланги начали драться за честь нести его; пришлось сделать перемещение в войсках, так, чтобы каждая часть могла по очереди пользоваться этой привилегией. Отношения Александра с армией напоминали отношения между любовниками: ссоры чередовались с примирением, взрывы гнева с восторженной радостью. И так было до конца.
Дойдя до берегов Яксарта – границы Великого Царства, Александр основал новый город, который он назвал Александрией Крайней, и строительство которого, включая возведение стен, храмов и домов полностью было закончено за семнадцать дней. В работах участвовали все солдаты, пленные и рабы, для того, чтобы построенный город был преподнесен в дар Александру в день его двадцатисемилетия. Однако, в то время как целая армия каменщиков достраивала последние дома, за спиной у нее восстала сатрапия Согдиана. Персидский военачальник Спитамен, свергнувший Бесса, предпринял осаду гарнизона в Мараканде; одновременно с захватом власти он продолжил борьбу.
Александр был отрезан от баз, снабжение нарушено, световые сигналы выведены из строя, гонцы не имели возможности проникнуть в город. Без подкреплений, не получая никаких известий, затерянный на границе незнакомых земель, он оказался в таком шатком положении, каким оно не было еще никогда. Он резко повернул армию назад и, еще хромая от раны в ноге, взял приступом и разгромил семь городов, истребил жителей, сея смерть среди бегущих впереди его лошади мужчин в остроконечных шапках и женщин в широких шароварах. Восстание было потоплено в море крови, особенно в районах, близких к его лагерю. Во время одного из штурмов он был ранен, на этот раз тяжелым камнем, пущенным из пращи; он потерял сознание, и в течение многих дней его глаза, как будто засыпанные песком, видели все как в тумане.
Для освобождения гарнизона, находившегося в Мараканде, Александр счел достаточным направить туда полторы тысячи пеших солдат и восемь тысяч всадников под командованием Медимены, одного из лучших гетайров. Сам он едва держался на ногах, еще слабый после двух ранений и вдобавок мучившийся животом из-за жары и скверной питьевой воды, и, тем не менее, он объявил о своем намерении переправиться через Яксарт. Когда он, лежа в кровати, похудевший, лихорадочно возбужденный, сообщил мне об этом безумии, я постарался заставить его отказаться от этого.
«Ты достиг границы царства Дария, до которой ты так хотел дойти, – сказал я. – Остерегайся перейти ее». – «Именно это я и хочу сделать, – ответил он, – идти дальше и подчинить себе земли на краю света. Мне надоело видеть на том берегу скифов, которые смеялись надо мной все время, пока строился город (44)». – «Край света, – сказал я, – это гораздо дальше, чем ты думаешь».
Я изучил предзнаменования, они были зловещими. Я доверился нескольким военачальникам и поделился с ними своей тревогой. Александр с прежним упорством продолжал подготавливать экспедицию, а в новом городе приказал организовать игры, состязания и преподнести торжественные жертвоприношения богам. Сам он, больной и прикованный к постели, не мог участвовать в празднестве. Он собрал у себя военачальников и с полузакрытыми глазами, тяжело дыша, с трудом выговаривая слова, обратился к ним: «Друзья, обстановка сложилась наихудшим образом для меня и наилучшим – для врагов. Но войной управляет необходимость, и нельзя располагать обстоятельствами по своему желанию. У нас в тылу подняли восстание согдийцы и часть бактрийцев. Скифы на другом берегу наносят нам оскорбления с тех пор как мы здесь. На примере бактрийцев мы должны проучить скифов и показать, на что мы способны. Если мы сейчас отступим, то грубые варвары с того берега будут презирать нас и постоянно угрожать; если же мы нападем и разгромим их, чего никогда не осмелились сделать персы, нас будут повсюду бояться и уважать. Все, что я сказал, не допускает возражений. Вы думаете, что я слаб, потому что я еще не встал с постели после ранений. Но если вы согласны идти за мной, тогда я здоров. И если мне суждено погибнуть в походе, то у меня никогда не будет более подходящего для этого случая».
Военачальники были потрясены. Даже Кратер и Гефестион молчали. Эригий, самый разумный из гетайров, осмелился заговорить: «Ты знаешь, что боги не одобряют твои намерения и грозят тебе серьезной опасностью, если ты перейдешь реку; Аристандр не скрывал этого от нас».
Тогда Александр повернулся ко мне и, собрав силы, с гневом осыпал меня упреками и оскорблениями; он поставил мне в вину то, что я доверил другим секреты, которые должен был хранить только для него. По его словам, я сеял в войсках неуверенность в собственных силах, был поджигателем мятежа, и только из-за страха истолковал предзнаменования так, как мне этого хотелось.
«Александр, я не утверждал, что ты потерпишь поражение, я только говорил, что поход может быть гибельным и тяжелым, и что, если он и принесет какие-то плоды, то они будут горькими. Меня беспокоит не столько мой дар прорицателя, сколько моя привязанность к тебе; я вижу, что здоровье твое еще не окрепло, и боюсь, что в тебе больше храбрости, чем силы». – «Боги не ограничили мою славу завоеванием Азии, – возразил он. – И кто из нас все-таки сын Амона: ты или я?» – «Действительно, ты бог и можешь менять предначертанное».
Вскоре я сообщил ему, что предзнаменования изменились по его воле и были превосходными, понимая при этом, что увеличиваю число будущих жертв.
В действительности я боялся, что он может приблизить свою смерть, и что его гибель отнимет одновременно веру, которую он вселял в войска, и страх, в который он повергал врагов. Его смерть не оставила бы нам никакого шанса вернуться живыми с края света. Я опасался, что все мы, прорицатели и астрологи, от Самофракии до Сивы, дали неправильное толкование расчетам и видениям, пообещав ему жизнь более длинную, чем те двадцать семь лет, которые он прожил. Какую же силу безумия мы выпустили на Землю!
Он приказал установить вдоль реки катапульты и собрать вместе лодки, которые можно было отыскать, и плоты, сооруженные по его распоряжению и похожие на те, которые использовались при переправе через Окс. Врачи отказывались от ответственности за его здоровье, если он встанет с постели, и объявили свою науку бесполезной. Они поручили Александра мне, чтобы я мог помочь ему, используя все возможности магии. В этот день Александр совсем не любил меня, он нехотя принимал мои услуги и по-прежнему считал, что я хотел предать его. Меня самого стало лихорадить, когда я снимал с него жар, я долго держал руки на его животе, чтобы уменьшить боль, сделал все, чтобы прояснились глаза. Но не всегда это удается. Несмотря на все мои усилия, он провел беспокойную ночь, просыпался каждый час, приподнимал полог палатки и считал огни на вражеском берегу.
Утром началась стрельба из катапульт, на врага были обрушены камни и стрелы, и тем самым была прикрыта переправа армии. На случайных лодках, на плотах, на связанных стволах деревьев или просто на огромных охапках сена, солдаты на коленях, с поднятыми щитами для прикрытия головы от ливня стрел сумели преодолеть волны Яксарта. Эта переправа была не столько подвигом, сколько чудом.
Как только первые части войска высадились на противоположный берег, завязался кровавый бой, командовать которым Александр захотел сам, не слушая никаких советов. Тогда его лихорадочное состояние возобновилось; он выкрикивал бессмысленные слова, пошатывался в седле, наносил удары вслепую. Телохранители вынуждены были увести его силой в то время, как он бредил и вырывался из рук. Можно сказать, что сражение было выиграно без него.
Враг потерял более тысячи человек убитыми, но и македоняне насчитывали тысячу убитых и раненых. Конница Клита преодолела одним рывком более чем восемьдесят стадий вглубь территории и захватила добычу – тысячу восемьсот лошадей. Когда Александр пришел в себя, конники из отряда гетайров рассказали ему, что они перешли так называемую границу Диониса, которая отмечена огромными каменными тумбами, поставленными впритык между деревьями.
Вскоре прибыли послы скифского царя, их было двадцать человек, все с узкими глазами, одетые в расшитые платья и меховые шапки. Они попросили разрешения говорить с царем и проехали на лошадях через весь лагерь. Когда их подвели к Александру и он пригласил их сесть, они долго молчали и пристально смотрели на него, как будто хотели иметь собственное мнение о соответствии между его внешностью и его славой. Наконец самый старый из них, выполняя возложенную на него миссию, произнес речь. Он не читал и, казалось, говорил по памяти или вдохновению. При этом он часто останавливался, чтобы дать переводчику время перевести Александру следующие слова:
«Если бы боги дали тебе тело, пропорциональное твоим амбициям, вся Вселенная была бы для тебя мала; одной рукой ты коснулся бы востока, другой – запада и, недовольный этим, ты захотел бы пойти за Солнцем и знать, куда оно уходит.
Такой, какой ты есть, ты постоянно стремишься к тому, чего, возможно, не сможешь достичь. Когда ты покоришь весь род человеческий, ты будешь воевать с реками, лесами и дикими зверями.
Но разве ты не знаешь, что большие деревья растут долго и достаточно часа, чтобы их свалить? Безумие – желать сорвать плоды с дерева и не принимать во внимание его высоту. Если полезешь на самую вершину, остерегайся упасть вместе с ветвями, в которых ты застрянешь.
Иногда лев служит пищей самым маленьким птицам, ржавчина поедает железо, и, наконец, нет ничего настолько прочного, что не может быть разрушено самым слабым.
Что нам с тобой делить? Никогда наша нога не ступала на твою землю. Разве люди, живущие в нашей стране, имеют права не знать, кто ты и откуда ты пришел?
Мы не хотим ни подчиняться, ни командовать кем бы то ни было. Чтобы ты понял, кто мы такие, знай, что мы получили от неба дорогие подарки: ярмо для быка, лемех плуга, стрелу, копье и чашу. Это то, чем мы пользуемся вместе с друзьями и что используем против врагов.
С друзьями мы делимся зерном, которое нам добывают своим трудом быки; вместе с ними мы подносим богам вино в чаше. Врагов мы поражаем на расстоянии стрелами, а вблизи – дротиками.
Ты похваляешься тем, что пришел уничтожить воров, но самый большой вор на Земле – это ты. Ты разграбил и разорил народы, которые ты покорил, ты только что угнал наши стада. Руки у тебя полны захваченного добра, но продолжают искать новую добычу.
Что ты будешь делать с этим богатством, которое только увеличивает твою жадность? Ты первый почувствовал голод среди изобилия. Победа для тебя ничто иное, как желание новых войн.
Каким бы доблестным принцем ты ни был, для нас нет никакой радости иметь чужого повелителя. Попробуй идти по той неверной дороге, которую ты выбрал, и ты увидишь, сколь обширны наши равнины.
Ты будешь напрасно преследовать скифов, не старайся догнать их. Мы бедны, но мы всегда будем более ловкими, чем твоя армия, обремененная трофеями, отнятыми у народов. Когда ты будешь думать, что мы далеко, окажется, что мы гонимся за тобой по пятам, потому что мы убегаем от врагов так же быстро, как и преследуем их.
Поверь мне, удача ненадежна, держи ее крепко, чтобы она не ускользнула от тебя; если же она захочет покинуть тебя, напрасно ты будешь стараться удержать ее; по крайней мере, набрось на нее удила, чтобы она не понесла, как лошадь.
Наконец, если ты бог, как говорят твои люди, ты должен делать добро людям, а не грабить их. А если ты человек, то всегда думай о том, кто ты есть, ибо безумие – думать только о вещах, которые заставляют нас забыть самих себя.
Люди, которых ты оставишь в покое, будут тебе добрыми друзьями, потому что самая крепкая дружба бывает между равными, но не думай, что побежденные смогут полюбить тебя; никогда не бывает дружбы между хозяином и рабом, и во время мира всегда может вспыхнуть война.
Знай также, что для заключения мира мы не нуждаемся ни в клятвах, ни в подписании со всей осторожностью и торжественностью договора, не призываем богов в свидетели наших обещаний; тот, кто не постыдится нарушить слово, данное людям, может бессовестно обмануть богов. Наша религия – это добрая воля.
Теперь скажи, что ты предпочитаешь: иметь нас друзьями или врагами» (45).
Эта речь не удивила Александра. Конечно, грек не смог бы сказать и половины того, что он выслушал, без риска умереть; но царь дал послу полную свободу высказаться. Он открыл для себя, что скифы не были грубыми варварами, за которых он их принимал, что они, казалось, хорошо его знали; одновременно он узнал, что их страна простиралась дальше, чем он полагал, и не граничила с внешним океаном, который окружает Землю.
Он со своими войсками прошел дальше, чем это сделал когда-то Дионис, и на этот раз был вполне удовлетворен этим. Состояние его здоровья и дел подсказали, наконец, мудрое решение: он согласился принять добрососедские отношения, предложенные ему в достаточно жесткой манере. В будущем он хотел вернуться в эти края и дойти до северной точки Земли.
Это решение было тем более правильным, что сразу после того, как он перешел обратно через Яксарт, пришла весть о беде, которую я предсказывал. Две тысячи человек, направленных на помощь в Мараканду, были уничтожены в горах. Медимен был убит. Александр покинул Александрию Крайнюю; он поручил Кратеру вести пехоту, а сам во главе конницы помчался со скоростью пятисот стадий в день. По дороге он наткнулся на груду трупов воинов Медимена, дал распоряжение захоронить их и прибыл вовремя в Мараканду, чтобы оказать помощь гарнизону и обратить в бегство Спитамена.
Никогда еще в истории восстание не было подавлено с такой жестокостью, как это произошло в Согдиане и Бактрии. Это продолжалось с сентября до следующего лета. Александр разделил армию на отдельные колонны, в них вошли части молодых рекрутов, которые должны были привыкнуть к крови, а сам он стремительно переходил от одной группы к другой, переправляясь через Яксарт то в одном, то в другом направлении, заставляя убивать всех жителей, попадавшихся на их пути. Свыше ста тысяч мужчин, женщин и детей погибли в тот год. Солдатам все опротивело, они устали убивать. В то время, как происходило опустошение страны, Александр основал восьмую по счету Александрию по случаю своей двадцативосьмилетней годовщины (46). По его приказу были также построены шесть крепостей для охраны дороги, ведущей из Экбатанов, и вновь отстроены стены Бактры.
В эту провинцию, в два раза большую, чем Македония, Александр переселил колонистов из соседних областей с целью создать новый народ, который воспринял бы искусства Греции. Он говорил, что земля эта будет богатой и процветающей, основываясь на том, что видел однажды на берегу Окса, как брызнула струя нефти из-под опоры, которую устанавливали для его палатки; а нефть – это дар богов.
Весь день солдаты горячо обсуждали событие. Одни подтверждали виновность Филоты, другие считали его невиновным. Как всегда в таких случаях, истина была посредине.
Ночью Александр приказал подвергнуть Филоту пытке. Палачи под надзором Кратера били розгами, жгли тело своего товарища по оружию раскаленными головешками, пока он не выдержал мучений и не закричал: «Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?».
И тогда он признался в том, что он и его отец участвовали в заговоре, что многие командиры из личной охраны царя сочувствовали их замыслам, что он ненавидел Александра с тех пор, как царь стал притязать на то, чтобы считаться сыном Амона. На следующее утро окровавленного, не стоявшего на ногах Филоту притащили под руки и держали перед выстроенной армией для того, чтобы он подтвердил свои признания и указал пальцем на командиров, которых он назвал. Вчерашние товарищи и его собственные солдаты забросали его камнями и копьями.
Александр без промедления послал в Экбатаны командира Полидаму, который на быстрых верблюдах прибыл туда через одиннадцать дней и сразу направился во дворец. Парменион прогуливался в саду, когда посланец вручил ему письмо Александра, и как только Парменион углубился в чтение, Полидама пронзил ему грудь. В доказательство выполненной миссии Полидама отправил Александру отрезанную голову Пармениона.
Если в армии приняли казнь Филоты как справедливое возмездие, то неожиданная смерть старого военачальника, вся жизнь которого была связана с возвышением Македонии, была с неодобрением принята солдатами, особенно ветеранами, и в душах лучших командиров Александра зародился страх. Никто больше не смел высказать громко свое мнение по поводу божественного происхождения царя, его прошлых деяний и решений, вслух его только восхваляли. Перед ним склонялись все ниже, но в глазах людей не было доверия; исключение составляли самые близкие, такие как Гефестион и Клит.
V. Расположение звезд
Когда я сказал ему это, Александр пожал плечами и потребовал от других прорицателей дать ему ответы, которые он желал слышать.
«Государь, я не могу больше читать судьбы по звездам, они здесь сдвинулись с мест, и их свет ничего не говорит о тебе».
VI. Александрия крайняя
Эти слова из письма Дария часто вспоминались Александру, когда после его смерти он упорно преследовал узурпатора, шел на юг, потом на восток и север, из Дрангианы в Арахосию, из Арахосии в Паропамисады – все эти страны были для нас лишь сказочными названиями до тех пор, пока мы не подошли к ним.
«Ты успеешь постареть за то время, которое тебе понадобится для того, чтобы только пройти по моим владениям…»
Бесс, назвавший себя Артаксерксом, продолжал бежать по долинам и плоскогорьям, переправлялся через реки. А армия Александра в самый разгар зимы, как будто в бесконечном сновидении, продвигалась беспорядочно по горам высотой в девять тысяч метров. Гефестион, Клит и Крагер, занимавшие теперь главные командные посты, с трудом заставляли двигаться вперед измученные холодом войска, которые уже не знали, куда их гонят, так как Александр отказывался обходить горные массивы и для скорости требовал идти по самым высоким узким перевалам. На этих вершинах ледники принимали в объятия смерти упавших солдат. С обмороженными руками и ногами люди тащились, проходя стадий за стадием, в напрасной надежде увидеть дым жилища, где можно было бы укрыться; они предпочитали встретиться с враждебностью непокорных племен, чем оставаться во власти враждебной природы.
Воины закутывались во что попало, обматывали руки и ноги женской одеждой или овечьей шерстью, отобранными у изредка попадавшихся крестьян; кожа рук нередко примерзала к железным копьям и панцирям. У многих замерзали глаза, и они падали, ослепленные. В этом бредовом переходе Александр потерял больше людей, чем во время своих самых кровавых сражений.
Солдаты, мечтавшие в Экбатанах о возвращении в Грецию, вспоминали теперь об этом городе, как об утраченной родине и блаженной стране. Какое значение имели теперь мои предсказания! Если они были неблагоприятными, Александр не слушал их.
Мне было тогда около пятидесяти лет, и, несмотря на то, что я знал тайны магических приемов, которые давали мне силу для сохранения собственного тепла и которые я перенял у египетских учителей, я иногда обвинял их в ошибочных предсказаниях моей судьбы. В ледяных горах индийского Кавказа мне часто казалось, что я уже умираю, я шел и думал только о том, чтобы выжить и двигаться.
Когда из-за невыносимой погоды и чрезмерной усталости Александр вынужден был останавливаться, он пользовался привалом, чтобы основать новый город, как будто хотел увековечить следы своего безумия. В ту зиму, когда люди умирали на каждом шагу, он основал две новые Александрии, и оставил там строителей для возведения городов (42).
Наконец весной мы спустились в долину Бактрии, однако страдания армии на этом не кончились. Бесс опустошил страну, и на смену испытания холодом пришло испытание голодом. Нельзя было найти ни вина, ни хлеба, ни масла, ни скота, ни фуража; зерно пшеницы стоило столько же, сколько зерно ладана. Все золото солдат, завоевавших огромные богатства, оказалось бесполезным.
Бесс (Артаксеркс) уже не был в своей столице Бактре, он ушел на север, за реку Окс. Кто над кем взял верх, преследователь или преследуемый?
Самые высокие горы, самая широкая и бурная река не остановили Александра. Бесс при отступлении сжег все лодки у берегов Окса, и Александр заставил повергнутых в ужас воинов переправиться на плотах, сооруженных из бычьих шкур, прибитых к стволам деревьев. При этом он чуть не утопил всю армию. Едва высадившись на другой берег, он узнал, что Бесс-Артаксеркс только что разделил судьбу Дария. Главный военачальник Бесса, Спитамен, и несколько командиров набросились на него и сорвали с головы корону. Бесс, по крайней мере, был жив; Спитамен, убегая, бросил его, и Бесс попал в руки македонского авангарда.
Бесса, избитого плетьми, обнаженного, в деревянном ошейнике, приволокли к Александру, который осуждал его не за то, что он оказал ему сопротивление, а за то, что он предал Дария. Александр приговорил его к обычному для персов наказанию: здесь же, на месте, ему отрезали нос и уши. Затем изуродованный Бесс был отправлен в Экбатаны с приказом везти его медленно, чтобы его видели люди, и передать брату Дария, который возглавит казнь. В Экбатанах узурпатора привязали за руки и за ноги к двум молодым деревьям, предварительно склонив их верхушки и связав их веревками, затем разрубили веревки, и деревья, распрямившись, разорвали его.
Когда Бесс был побежден, в войсках решили, что их испытания на этом закончились. В Задракарте им обещали, что новая кампания Александра будет быстрой и последней, но она длилась уже более года. Вот почему ветераны едва не подняли восстание, услышав в лагере на Оксе о намерении Александра продолжать поход на север и захватить Согдиану. Они хотели немедленно отправиться в Экбатаны, а оттуда – прямо в Элладу.
К этому времени Александр получил большое подкрепление, прибывшее из разных мест империи, и сразу воспользовался этим для того, чтобы распустить самые усталые армейские части. Он назначил своего тестя Артабаза наместником Бактрии, а сам с частично обновленной армией направился с берегов Окса на север до Мараканды и от Мараканды до реки Яксарт (43).
Теперь, когда царство Дария принадлежало ему, он говорил, что хочет обследовать его рубежи. Две тысячи пятьсот стадий прибавились к десяткам тысяч уже пройденных. Я задумался над тем, что значит следовать за человеком, воплотившим в себе небесные силы. Прошло около трех лет с тех пор, как он выполнил миссию по возрождению Амона, но силы, вложенные в него, не были исчерпаны, и не было возможности остановить его, как нельзя остановить ураган. Дух захватывало при одном только воспоминании об этом дерзком походе; можно себе представить, чего стоило пережить его.
Во время согдианской кампании Александра многие города были разрушены, один – за то, что он оказал сопротивление, другой – потому, что там проживали потомки среднеазиатских греков, которые пятьдесят лет тому назад предали Грецию, перейдя на сторону персов, и теперь Александр вымещал на их правнуках вину предков. В одном из сражений он был ранен стрелой, повредившей ему кость ноги. В течение многих недель он передвигался на носилках. В это время произошел удивительный случай, который показывал состояние духа в войсках. Среди тех самых солдат, которые так часто угрожали восстанием, было столько поклонников Александра, его самого и его славы, что фаланги начали драться за честь нести его; пришлось сделать перемещение в войсках, так, чтобы каждая часть могла по очереди пользоваться этой привилегией. Отношения Александра с армией напоминали отношения между любовниками: ссоры чередовались с примирением, взрывы гнева с восторженной радостью. И так было до конца.
Дойдя до берегов Яксарта – границы Великого Царства, Александр основал новый город, который он назвал Александрией Крайней, и строительство которого, включая возведение стен, храмов и домов полностью было закончено за семнадцать дней. В работах участвовали все солдаты, пленные и рабы, для того, чтобы построенный город был преподнесен в дар Александру в день его двадцатисемилетия. Однако, в то время как целая армия каменщиков достраивала последние дома, за спиной у нее восстала сатрапия Согдиана. Персидский военачальник Спитамен, свергнувший Бесса, предпринял осаду гарнизона в Мараканде; одновременно с захватом власти он продолжил борьбу.
Александр был отрезан от баз, снабжение нарушено, световые сигналы выведены из строя, гонцы не имели возможности проникнуть в город. Без подкреплений, не получая никаких известий, затерянный на границе незнакомых земель, он оказался в таком шатком положении, каким оно не было еще никогда. Он резко повернул армию назад и, еще хромая от раны в ноге, взял приступом и разгромил семь городов, истребил жителей, сея смерть среди бегущих впереди его лошади мужчин в остроконечных шапках и женщин в широких шароварах. Восстание было потоплено в море крови, особенно в районах, близких к его лагерю. Во время одного из штурмов он был ранен, на этот раз тяжелым камнем, пущенным из пращи; он потерял сознание, и в течение многих дней его глаза, как будто засыпанные песком, видели все как в тумане.
Для освобождения гарнизона, находившегося в Мараканде, Александр счел достаточным направить туда полторы тысячи пеших солдат и восемь тысяч всадников под командованием Медимены, одного из лучших гетайров. Сам он едва держался на ногах, еще слабый после двух ранений и вдобавок мучившийся животом из-за жары и скверной питьевой воды, и, тем не менее, он объявил о своем намерении переправиться через Яксарт. Когда он, лежа в кровати, похудевший, лихорадочно возбужденный, сообщил мне об этом безумии, я постарался заставить его отказаться от этого.
«Ты достиг границы царства Дария, до которой ты так хотел дойти, – сказал я. – Остерегайся перейти ее». – «Именно это я и хочу сделать, – ответил он, – идти дальше и подчинить себе земли на краю света. Мне надоело видеть на том берегу скифов, которые смеялись надо мной все время, пока строился город (44)». – «Край света, – сказал я, – это гораздо дальше, чем ты думаешь».
Я изучил предзнаменования, они были зловещими. Я доверился нескольким военачальникам и поделился с ними своей тревогой. Александр с прежним упорством продолжал подготавливать экспедицию, а в новом городе приказал организовать игры, состязания и преподнести торжественные жертвоприношения богам. Сам он, больной и прикованный к постели, не мог участвовать в празднестве. Он собрал у себя военачальников и с полузакрытыми глазами, тяжело дыша, с трудом выговаривая слова, обратился к ним: «Друзья, обстановка сложилась наихудшим образом для меня и наилучшим – для врагов. Но войной управляет необходимость, и нельзя располагать обстоятельствами по своему желанию. У нас в тылу подняли восстание согдийцы и часть бактрийцев. Скифы на другом берегу наносят нам оскорбления с тех пор как мы здесь. На примере бактрийцев мы должны проучить скифов и показать, на что мы способны. Если мы сейчас отступим, то грубые варвары с того берега будут презирать нас и постоянно угрожать; если же мы нападем и разгромим их, чего никогда не осмелились сделать персы, нас будут повсюду бояться и уважать. Все, что я сказал, не допускает возражений. Вы думаете, что я слаб, потому что я еще не встал с постели после ранений. Но если вы согласны идти за мной, тогда я здоров. И если мне суждено погибнуть в походе, то у меня никогда не будет более подходящего для этого случая».
Военачальники были потрясены. Даже Кратер и Гефестион молчали. Эригий, самый разумный из гетайров, осмелился заговорить: «Ты знаешь, что боги не одобряют твои намерения и грозят тебе серьезной опасностью, если ты перейдешь реку; Аристандр не скрывал этого от нас».
Тогда Александр повернулся ко мне и, собрав силы, с гневом осыпал меня упреками и оскорблениями; он поставил мне в вину то, что я доверил другим секреты, которые должен был хранить только для него. По его словам, я сеял в войсках неуверенность в собственных силах, был поджигателем мятежа, и только из-за страха истолковал предзнаменования так, как мне этого хотелось.
«Александр, я не утверждал, что ты потерпишь поражение, я только говорил, что поход может быть гибельным и тяжелым, и что, если он и принесет какие-то плоды, то они будут горькими. Меня беспокоит не столько мой дар прорицателя, сколько моя привязанность к тебе; я вижу, что здоровье твое еще не окрепло, и боюсь, что в тебе больше храбрости, чем силы». – «Боги не ограничили мою славу завоеванием Азии, – возразил он. – И кто из нас все-таки сын Амона: ты или я?» – «Действительно, ты бог и можешь менять предначертанное».
Вскоре я сообщил ему, что предзнаменования изменились по его воле и были превосходными, понимая при этом, что увеличиваю число будущих жертв.
В действительности я боялся, что он может приблизить свою смерть, и что его гибель отнимет одновременно веру, которую он вселял в войска, и страх, в который он повергал врагов. Его смерть не оставила бы нам никакого шанса вернуться живыми с края света. Я опасался, что все мы, прорицатели и астрологи, от Самофракии до Сивы, дали неправильное толкование расчетам и видениям, пообещав ему жизнь более длинную, чем те двадцать семь лет, которые он прожил. Какую же силу безумия мы выпустили на Землю!
Он приказал установить вдоль реки катапульты и собрать вместе лодки, которые можно было отыскать, и плоты, сооруженные по его распоряжению и похожие на те, которые использовались при переправе через Окс. Врачи отказывались от ответственности за его здоровье, если он встанет с постели, и объявили свою науку бесполезной. Они поручили Александра мне, чтобы я мог помочь ему, используя все возможности магии. В этот день Александр совсем не любил меня, он нехотя принимал мои услуги и по-прежнему считал, что я хотел предать его. Меня самого стало лихорадить, когда я снимал с него жар, я долго держал руки на его животе, чтобы уменьшить боль, сделал все, чтобы прояснились глаза. Но не всегда это удается. Несмотря на все мои усилия, он провел беспокойную ночь, просыпался каждый час, приподнимал полог палатки и считал огни на вражеском берегу.
Утром началась стрельба из катапульт, на врага были обрушены камни и стрелы, и тем самым была прикрыта переправа армии. На случайных лодках, на плотах, на связанных стволах деревьев или просто на огромных охапках сена, солдаты на коленях, с поднятыми щитами для прикрытия головы от ливня стрел сумели преодолеть волны Яксарта. Эта переправа была не столько подвигом, сколько чудом.
Как только первые части войска высадились на противоположный берег, завязался кровавый бой, командовать которым Александр захотел сам, не слушая никаких советов. Тогда его лихорадочное состояние возобновилось; он выкрикивал бессмысленные слова, пошатывался в седле, наносил удары вслепую. Телохранители вынуждены были увести его силой в то время, как он бредил и вырывался из рук. Можно сказать, что сражение было выиграно без него.
Враг потерял более тысячи человек убитыми, но и македоняне насчитывали тысячу убитых и раненых. Конница Клита преодолела одним рывком более чем восемьдесят стадий вглубь территории и захватила добычу – тысячу восемьсот лошадей. Когда Александр пришел в себя, конники из отряда гетайров рассказали ему, что они перешли так называемую границу Диониса, которая отмечена огромными каменными тумбами, поставленными впритык между деревьями.
Вскоре прибыли послы скифского царя, их было двадцать человек, все с узкими глазами, одетые в расшитые платья и меховые шапки. Они попросили разрешения говорить с царем и проехали на лошадях через весь лагерь. Когда их подвели к Александру и он пригласил их сесть, они долго молчали и пристально смотрели на него, как будто хотели иметь собственное мнение о соответствии между его внешностью и его славой. Наконец самый старый из них, выполняя возложенную на него миссию, произнес речь. Он не читал и, казалось, говорил по памяти или вдохновению. При этом он часто останавливался, чтобы дать переводчику время перевести Александру следующие слова:
«Если бы боги дали тебе тело, пропорциональное твоим амбициям, вся Вселенная была бы для тебя мала; одной рукой ты коснулся бы востока, другой – запада и, недовольный этим, ты захотел бы пойти за Солнцем и знать, куда оно уходит.
Такой, какой ты есть, ты постоянно стремишься к тому, чего, возможно, не сможешь достичь. Когда ты покоришь весь род человеческий, ты будешь воевать с реками, лесами и дикими зверями.
Но разве ты не знаешь, что большие деревья растут долго и достаточно часа, чтобы их свалить? Безумие – желать сорвать плоды с дерева и не принимать во внимание его высоту. Если полезешь на самую вершину, остерегайся упасть вместе с ветвями, в которых ты застрянешь.
Иногда лев служит пищей самым маленьким птицам, ржавчина поедает железо, и, наконец, нет ничего настолько прочного, что не может быть разрушено самым слабым.
Что нам с тобой делить? Никогда наша нога не ступала на твою землю. Разве люди, живущие в нашей стране, имеют права не знать, кто ты и откуда ты пришел?
Мы не хотим ни подчиняться, ни командовать кем бы то ни было. Чтобы ты понял, кто мы такие, знай, что мы получили от неба дорогие подарки: ярмо для быка, лемех плуга, стрелу, копье и чашу. Это то, чем мы пользуемся вместе с друзьями и что используем против врагов.
С друзьями мы делимся зерном, которое нам добывают своим трудом быки; вместе с ними мы подносим богам вино в чаше. Врагов мы поражаем на расстоянии стрелами, а вблизи – дротиками.
Ты похваляешься тем, что пришел уничтожить воров, но самый большой вор на Земле – это ты. Ты разграбил и разорил народы, которые ты покорил, ты только что угнал наши стада. Руки у тебя полны захваченного добра, но продолжают искать новую добычу.
Что ты будешь делать с этим богатством, которое только увеличивает твою жадность? Ты первый почувствовал голод среди изобилия. Победа для тебя ничто иное, как желание новых войн.
Каким бы доблестным принцем ты ни был, для нас нет никакой радости иметь чужого повелителя. Попробуй идти по той неверной дороге, которую ты выбрал, и ты увидишь, сколь обширны наши равнины.
Ты будешь напрасно преследовать скифов, не старайся догнать их. Мы бедны, но мы всегда будем более ловкими, чем твоя армия, обремененная трофеями, отнятыми у народов. Когда ты будешь думать, что мы далеко, окажется, что мы гонимся за тобой по пятам, потому что мы убегаем от врагов так же быстро, как и преследуем их.
Поверь мне, удача ненадежна, держи ее крепко, чтобы она не ускользнула от тебя; если же она захочет покинуть тебя, напрасно ты будешь стараться удержать ее; по крайней мере, набрось на нее удила, чтобы она не понесла, как лошадь.
Наконец, если ты бог, как говорят твои люди, ты должен делать добро людям, а не грабить их. А если ты человек, то всегда думай о том, кто ты есть, ибо безумие – думать только о вещах, которые заставляют нас забыть самих себя.
Люди, которых ты оставишь в покое, будут тебе добрыми друзьями, потому что самая крепкая дружба бывает между равными, но не думай, что побежденные смогут полюбить тебя; никогда не бывает дружбы между хозяином и рабом, и во время мира всегда может вспыхнуть война.
Знай также, что для заключения мира мы не нуждаемся ни в клятвах, ни в подписании со всей осторожностью и торжественностью договора, не призываем богов в свидетели наших обещаний; тот, кто не постыдится нарушить слово, данное людям, может бессовестно обмануть богов. Наша религия – это добрая воля.
Теперь скажи, что ты предпочитаешь: иметь нас друзьями или врагами» (45).
Эта речь не удивила Александра. Конечно, грек не смог бы сказать и половины того, что он выслушал, без риска умереть; но царь дал послу полную свободу высказаться. Он открыл для себя, что скифы не были грубыми варварами, за которых он их принимал, что они, казалось, хорошо его знали; одновременно он узнал, что их страна простиралась дальше, чем он полагал, и не граничила с внешним океаном, который окружает Землю.
Он со своими войсками прошел дальше, чем это сделал когда-то Дионис, и на этот раз был вполне удовлетворен этим. Состояние его здоровья и дел подсказали, наконец, мудрое решение: он согласился принять добрососедские отношения, предложенные ему в достаточно жесткой манере. В будущем он хотел вернуться в эти края и дойти до северной точки Земли.
Это решение было тем более правильным, что сразу после того, как он перешел обратно через Яксарт, пришла весть о беде, которую я предсказывал. Две тысячи человек, направленных на помощь в Мараканду, были уничтожены в горах. Медимен был убит. Александр покинул Александрию Крайнюю; он поручил Кратеру вести пехоту, а сам во главе конницы помчался со скоростью пятисот стадий в день. По дороге он наткнулся на груду трупов воинов Медимена, дал распоряжение захоронить их и прибыл вовремя в Мараканду, чтобы оказать помощь гарнизону и обратить в бегство Спитамена.
Никогда еще в истории восстание не было подавлено с такой жестокостью, как это произошло в Согдиане и Бактрии. Это продолжалось с сентября до следующего лета. Александр разделил армию на отдельные колонны, в них вошли части молодых рекрутов, которые должны были привыкнуть к крови, а сам он стремительно переходил от одной группы к другой, переправляясь через Яксарт то в одном, то в другом направлении, заставляя убивать всех жителей, попадавшихся на их пути. Свыше ста тысяч мужчин, женщин и детей погибли в тот год. Солдатам все опротивело, они устали убивать. В то время, как происходило опустошение страны, Александр основал восьмую по счету Александрию по случаю своей двадцативосьмилетней годовщины (46). По его приказу были также построены шесть крепостей для охраны дороги, ведущей из Экбатанов, и вновь отстроены стены Бактры.
В эту провинцию, в два раза большую, чем Македония, Александр переселил колонистов из соседних областей с целью создать новый народ, который воспринял бы искусства Греции. Он говорил, что земля эта будет богатой и процветающей, основываясь на том, что видел однажды на берегу Окса, как брызнула струя нефти из-под опоры, которую устанавливали для его палатки; а нефть – это дар богов.
VII. Дионис
Зевс, царь богов, полюбил юную Семелу и сделал ее матерью, проникнув в ее лоно оплодотворяющим дождем. В то время, пока в ней рос божественный ребенок, Семела имела неосторожность захотеть посмотреть на своего возлюбленного в полном сиянии его славы; но языки пламени и летние молнии, окружавшие Зевса, сразили Семелу, которая, умирая, потеряла несозревший плод своего чрева. Зевс наклонился, чтобы подобрать плод и положил его в свое бедро под золотые пряжки, где он пребывал до тех пор, пока осенью не пришла пора ему созреть. Таким образом, Дионис, или Зевс-Ниса, родился дважды; отсюда и пошел народный обычай говорить о том, кто кичится своим происхождением: «Он думает, что родился из бедра Зевса».
В Индии почитается бог Сома, который родился дважды: родившись преждевременно из пламени, он был поднят на небо молитвами жрецов и помещен в бедро Индры – духа света и эфира.
Нимфы, богини вод, охраняли Диониса в детстве и кормили его в гроте на вершине горы Ниса. Стены грота были увиты диким виноградом; Дионис выжал из него сок – так он открыл вино.
Иудеям известен избранник бога, который после сезона больших дождей укрылся на высокой горе и из сока винограда изготовил опьяняющий напиток.
Юношей Дионис бродил по лесистым оврагам, украсив голову ветвями виноградной лозы и густыми ветками плюща и лавра. Толпа нимф следовала за ним и наполняла шумом окружающий лес.
Позже он пошел по всей Земле и стал победителем, каким до него не бы никто, преодолевая все препятствия и опасности. В войне богов с титанами он совершил ни один подвиг, вдохновляемый Зевсом, его отцом, который все время кричал ему «Эвоэ» (не падай духом). Он спасся от тирренских пиратов и пришел в Египет.
В Индии почитается бог Сома, который родился дважды: родившись преждевременно из пламени, он был поднят на небо молитвами жрецов и помещен в бедро Индры – духа света и эфира.
Нимфы, богини вод, охраняли Диониса в детстве и кормили его в гроте на вершине горы Ниса. Стены грота были увиты диким виноградом; Дионис выжал из него сок – так он открыл вино.
Иудеям известен избранник бога, который после сезона больших дождей укрылся на высокой горе и из сока винограда изготовил опьяняющий напиток.
Юношей Дионис бродил по лесистым оврагам, украсив голову ветвями виноградной лозы и густыми ветками плюща и лавра. Толпа нимф следовала за ним и наполняла шумом окружающий лес.
Позже он пошел по всей Земле и стал победителем, каким до него не бы никто, преодолевая все препятствия и опасности. В войне богов с титанами он совершил ни один подвиг, вдохновляемый Зевсом, его отцом, который все время кричал ему «Эвоэ» (не падай духом). Он спасся от тирренских пиратов и пришел в Египет.