Дубов Юлий Анатольевич. Большая пайка (Часть первая)

   – Чем же все кончилось? – поинтересовался Сергей.
   – А ничем. Пароход действительно утонул. Мы с Платоном ездили смотреть. Около Царицыно – торчит из воды корма. Правда, когда мы приехали, его уже оттащили чуть в сторону, чтобы баржи могли проходить. Но все равно впечатление – как от картины "Гибель "Челюскина". Пароход и тракторами пытались зацепить, лебедку заводили, чего только не делали. Но байда, видать, капитально села на дно, а когда ее в сторону оттаскивали, то еще сильнее закопали. Я думал, Платон Марика в порошок сотрет. А он посмотрел, поулыбался и говорит – мы на него мемориальную табличку приделаем: "Здесь был Марк Цейтлин". Дня через три приходит в офис Марик – гордый такой – и говорит: все в порядке, я только что оттуда, никакого парохода нет, фарватер расчищен. Все вроде обрадовались, поздравляют его, Ларри спрашивает – как же это ты, Марик, все так здорово изладил? А Марк ходит с таинственной мордой и молчит. Потом я уже узнал, что Платон, когда вернулся из Италии, заявил Ларри, чтобы через двадцать четыре часа он про эту развалюху уже ничего не слышал. Что там Ларри делал, как – никто толком не знает, но одной прекрасной ночью пароход взлетел на воздух.
   – Как это?
   – А вот так! Бабахнуло – и парохода нет. Народ из окрестных деревень сбежался, смотрит – а вместо парохода только щепки плавают. И тишина.
   – Так это же... – Терьян развел руками.
   – Ну да. К нам потом заявился следователь. Марик-то про взрыв ничего не знал, он думал, что его пароход сам собой рассосался. Посему он следователю совершенно честно рассказал, что сам ни сном, ни духом, и вообще – сплошное расстройство, потому как пароход больших денег стоил и все такое прочее. Сразу же начал тащить следователя в ресторан. Тот, конечно, не пошел, но и от нас отвязался, только с Марка объяснение взял.
   – Однако, у вас не соскучишься. – Терьян налил еще кофе.
   – Не то слово! Ты про собачьи аукционы что-нибудь слышал? Нет? Ты вообще на улицу выходишь? Вся Москва афишами обклеена. Сижу я как-то в конторе, вдруг вижу знакомое лицо. Я не знаю, ты с ним встречался или нет – Петька Кирсанов, ну, у которого Платон был на кандидатской оппонентом, он еще на собственную защиту опоздал, чуть было совет не стали переносить. Не знаешь такого? Ну ладно. Я, говорит, к Платону с деловым предложением. А с ним еще баба какая-то, поперек себя шире, и парень, драный весь, с прической под Анджелу Дэвис. Оказалось, что баба эта – какая-то знаменитая собачница, известная всей Москве, а парень – спецкор из "Комсомолки", и хотят они организовать собачий аукцион, только у них денег нет. Платон тут же загорелся, давай, говорит, делать, деньги мы найдем, проводить будем в концертном зале гостиницы "Россия", я договорюсь с Ширвиндтом, чтобы он был аукционистом, и название тут же придумал – "Гуманимал". Кстати, посмотреть не хочешь? Сам аукцион в пятницу, а завтра – генеральная репетиция в семь. Там же, в "России". Приезжай к семи, я тебя встречу у входа. Должно быть интересно, собаки будут с девочками выходить, из Дома моделей. То есть, не собаки из Дома моделей, а девочки, сам понимаешь.
   На следующий день Терьян проснулся непривычно рано. Висевшие в последние дни облака исчезли, и утреннее солнце било ему прямо в глаза. Он вспомнил вчерашний вечер и решил – пойду. Запив бутерброд с сыром чашкой кофе, Сергей оделся и вышел за сигаретами. Рядом с табачным киоском, на стене дома, висел огромный красочный плакат. На фоне кремлевской панорамы красовались три симпатичные собачьи морды, наискось красными буквами было написано "Гуманимал", а ниже: "Первый в СССР собачий аукцион. Только три дня. Концертный зал гостиницы "Россия". Лучшие собаки элитных пород. Билеты продаются".
   – Кооператоры, мать их, – услышал Сергей голос за спиной. – Нас уже всех продали и купили. Теперь за собак принялись. Мужик, выручи полтинничком.
   Терьян отсчитал небритому врагу кооперативного движения тридцать копеек и зашагал в сторону метро, решив съездить в центр и купить себе рубашку, чтобы вечером выглядеть хоть как-нибудь прилично. Действительно – плакаты с собачьими мордами попадались на каждом шагу, даже на станциях метро. У выхода из "Смоленской" Сергей увидел молодого парня с мегафоном, который охрипшим голосом кричал:
   – Покупайте билеты на первый в стране собачий аукцион! Всего три дня! Лучшие собаки с эксклюзивными родословными! Цена билета – десять рублей! Аукцион состоится в гостинице "Россия". Торжественное открытие – завтра вечером! Покупайте билеты!
   Увидев замешкавшегося Терьяна, парень переключился на него.
   – Ознакомьтесь с лотами на завтрашнее открытие. Выставляются пятьдесят собак элитных пород в идеальном состоянии. В каталоге приведены родословные, цветные фотографии и стартовые цены. Цена каталога – десять рублей.
   Терьян взял каталог в руки. С каждой страницы на него смотрела большая – в пол-листа – собачья морда. Чуть ниже размещалась родословная, а наискось, большими синими цифрами, была напечатана цена. Стоимость псов колебалась от нескольких сотен до тысяч рублей.
   – Ну и как торговля? – спросил Сергей, листая каталог.
   – Почти все распродано, – уверенно ответил парень. – Остались только последние ряды. Но для вас могу предложить два места в четвертом ряду.
   – А зачем мне два?
   – Придете с женой. Или с девушкой. Два билета по десять плюс каталог – десять, всего тридцать рублей.
   – Нет, спасибо, – и Терьян зашагал в сторону магазина "Руслан".
   Люди с мегафонами попадались ему еще трижды.
   То, что он увидел вечером у входа в концертный зал гостиницы "Россия", произвело на него фантастическое впечатление. На стоянке у входа выстроились четыре "Икаруса", их окружало, как показалось Сергею, не меньше сотни разнокалиберных и невероятно злобных псов. Собаки рвались с поводков, кидались друг на друга, несмотря на увещевания хозяев, однако наибольшую ярость у них вызывал один из автобусов, битком набитый девицами. Когда какая-нибудь из девиц пыталась подойти к открытой двери автобуса, рычание и лай возрастали многократно. Милиционер, предусмотрительно удалившийся на безопасное расстояние, что-то кричал, размахивая руками, но слова его перекрывались лаем. Еще два милиционера сидели в блокированной собаками "Волге" и оживленно переговаривались по рации. За наглухо задраенным входом в концертный зал виднелись чьи-то бледные лица.
   Сергей обошел площадку стороной и остановился рядом с орущим милиционером. Отсюда он заметил, что у входа происходят какие-то осмысленные перемещения, и руководит ими полноватый парень, бесстрашно мечущийся среди осатаневших представителей элитных пород. Перемещения эти привели к тому, что у дверей сформировалась небольшая группа из примерно пятнадцати псов, отделенная от прочих десятиметровой дистанцией. Парень махнул рукой, двери открылись, группа мгновенно всосалась внутрь и исчезла. Оставшиеся на площадке собаки дико взвыли и ринулись к входу, таща за собой хозяев. Двери снова захлопнулись, отделив отважного распорядителя от рассвирепевшей стаи. Тот продолжал прыгать за стеклом и размахивать руками, причем Сергей заметил, что стоявший рядом с ним милиционер, слов которого по-прежнему не было слышно, повторяет его жесты.
   Когда собак оттащили от дверей, распорядитель вновь появился на улице и метнулся в самую гущу свалки. Через несколько минут в вестибюль концертного зала влетела следующая порция псов. На улице осталось около двух десятков самых крупных собак, среди которых Терьян различил трех афганских борзых, двух сенбернаров и какое-то количество немецких овчарок. Особо беспокойно вела себя кавказская овчарка, которую удерживали на поводке сразу трое. Одним из них был Сысоев. Из-за автобуса с девицами робко выглядывала группа с видеокамерами.
   Терьян отошел от милиционера и начал осторожно пробираться к Виктору. В этот момент двери снова распахнулись, остававшиеся на улице собаки рванулись внутрь, и наступила неожиданная тишина. Сергей подошел к Сысоеву.
   – Приехал? – спросил Виктор. – Ну и ладушки. У нас тут небольшая проблема была. Ты с Петей знаком?
   Распорядитель вытер мокрое лицо обеими ладонями, обмахнул их о брюки и протянул правую руку Сергею.
   – Кирсанов. Зовут – Петр.
   Толком не разобрав имени Сергея – так, по крайней мере, показалось Терьяну, – парень расстегнул брючный ремень и стал заправлять рубашку. То, что их обступили высыпавшие из автобуса девицы, его нимало не смутило. Рядом с Терьяном неожиданно оказался Платон.
   – Петя, кто отвечает за этот бардак? – взревел Платон. – Ты представляешь себе, что там сейчас творится внутри? Если эти шавки хоть кого-нибудь цапнут, будет колоссальный скандал. Где та дура? Кто все это контролирует?
   – Не беспокойся, не беспокойся, – успокаивающей скороговоркой затараторил Петр. – Все в норме, Жанна внутри, она дело знает. Сейчас всех разведут...
   – А кто разрешил снимать? – не унимался Платон. – Кто эти люди? Ты же мне говорил, что контролируешь прессу. Пусть немедленно прекратят!
   – Не беспокойся, – продолжал утихомиривать его Петр. – Это мои люди, они ничего лишнего никуда не дадут. Внутри, – он махнул рукой в сторону "России", – все совершенно нормально. Сцена готова, фонограммы в порядке, я сам проверял, банкетный зал, ну все совершенно...
   – Платон, здравствуй, – тихо сказал Терьян.
   Платон резко повернулся.
   – Сережка, – сказал он, широко улыбаясь, – хорошо, что ты приехал. Мы обязательно должны поговорить. Только не сейчас, ты ведь не торопишься? Тогда попозже, или позвони мне завтра. – И Платон исчез в дверях концертного зала.
   Терьян зашел в вестибюль вслед за стайкой девиц из "Икаруса". Вопреки заверениям Петра, порядка внутри не наблюдалось, напротив – происходящее напомнило Сергею сцену из какого-то фильма про фашистские зверства. Собаки, по-прежнему с трудом удерживаемые хозяевами, образовали живой коридор, по которому, повизгивая и с ужасом озираясь по сторонам, пробиралась кучка невероятно красивых, но насмерть перепуганных девушек. Псы рвались с поводков: флегматичные лабрадоры, ушастые кокеры, интеллигентные борзые, даже декоративные пудели. Предупреждающе рычал темно-коричневый доберман.
   – Не бежать! Не оглядываться! На собак не смотреть! Не отставать! – гремел низкий женский голос, принадлежавший тетке с жиденькими, растрепанными волосами неопределенного цвета, которая сжимала в руке ворох бумаг. – Хозяева, внимание! Первая пятерка по списку проходит по маршруту номер один и занимает помещения с номерами четыре и шесть. Повторяю – только первая пятерка, маршрут номер один, помещения четыре и шесть. Первая пятерка, пошла, вторая пятерка – приготовиться! Кому говорю – не отставать!
   – Это Жанна, – сказал Терьяну Виктор. – Говорят, первая собачница в Москве. Всех этих барбосов она нашла.
   В зале Сергей увидел Мусу, который, озираясь по сторонам, пытался отбиться от модно одетой женщины лет сорока пяти.
   – Вы мне объясните, – напирала на него женщина. – Девочки сейчас разворачиваются и уходят. Мало того, что вы их затравили собаками, так еще и все помещения за сценой заняты. А переодеваться им где? Мы сию минуту уезжаем, имейте в виду. Можете сами своих зверюг показывать.
   Наконец Мусе попался на глаза Петр.
   – Где тебя носит?! – взревел разъяренный Муса. – Иди сюда! Вот объясни – где девочкам переодеваться. Только не мне объясняй, а Веронике Леонидовне. И еще, – он поманил Петра рукой и сказал ему тихо, так, что слышал только Терьян, – делай, что хочешь, но если хоть одна из них уедет, я тебе ноги повыдергиваю. Ты знаешь, сколько бабок за них уплачено?
   Петр обаятельно заулыбался и, ухватив Веронику Леонидовну за локоть, потащил ее куда-то в сторону сцены. Сергею показалось, что они изображают какой-то сложный танец, потому что время от времени Петр хватал Веронику Леонидовну руками, после чего они начинали поворачиваться на месте, сходились, расходились, снова сходились, затем дама вырывалась, и все начиналось сначала. Потом Петр, приложив руки ко рту, что-то прокричал. Тут же со сцены побежали люди, таща в сторону директорской ложи ярко-синее полотнище. Через несколько минут ложа была полностью скрыта от посторонних глаз, и, по команде Вероники Леонидовны, к ней потянулись девицы. Сергей стал рассматривать зал.
   Огромная сцена была полностью затянута чем-то синим, и на этом заднике вопияло уже знакомое Сергею слово "Гуманимал", написанное огромными буквами. Справа стояло что-то вроде трибуны, ослепительно белого цвета. На трибуне лежал большой деревянный молоток. Слева на треножнике возвышалась прямоугольная сине-белая доска с надписью "Инфокар" и непонятной эмблемой – двумя дугами, заключенными в квадрат. Издали эта эмблема напоминала широко открытый от удивления глаз. У задника копошилось около десятка человек, которые что-то подтягивали и прибивали. Из-за кулис доносились рычание и лай.
   Через минуту на сцене возникли оживленно жестикулирующие Платон и Петр. Сергею не было слышно слов, но по косвенным признакам он понял, что Платон продолжает разбор полетов, а Петр пытается отбиваться. Рядом с Сергеем кто-то шумно упал в кресло. Сергей повернул голову и увидел Мусу.
   – Что-то у вас здесь шумновато, – сказал Терьян.
   – То ли еще будет, – загадочно ответил Муса. – Я Платону говорил, чтобы он с этим кретином не связывался. Пока он нам небо в алмазах разрисовывал – из конторы не вылезал. А как деньги дали, так его и не найдешь. Сегодня договорились, что в десять утра встречаемся здесь. Я, как дурак, приехал – все закрыто, ни одной живой души. Я к директору – он вообще не в курсе, что мы что-то устраиваем. Кто, говорит, разрешил, да где согласование с Моссоветом, все такое. Нас в зал только к часу пустили, и то потому, что Платон вмешался. А это чудо-юдо появилось после обеда, как ни в чем не бывало. Тут еще собаки эти гребаные. Вроде все домашние, дрессированные, а гавкают, будто их на помойке нашли. С ведущим – целая история. Петя пообещал Платону, что аукцион будет вести сам Ширвиндт. Платон и спрашивает сегодня – где же Шурик? Петя начинает объяснять, что сегодня Шурик занят на репетиции или где-то там еще, а завтра как штык будет вести аукцион. И это при том, что Театр Сатиры на гастролях в ГДР и раньше чем на следующей неделе не вернется. Я бы на месте Тошки погнал этого деятеля в три шеи, чтоб духу его больше не было, так нет. Что он в нем нашел?..
   – А кто же будет вести аукцион? – спросил Терьян.
   – Да Петя уже притащил какого-то деда из "Москонцерта". Говорит, высокий класс. Посмотри – вон он сидит, слева.
   Слева обнаружился благородного вида мужчина лет шестидесяти, с великолепной седой шевелюрой, крупным породистым лицом, в бархатном костюме и бабочке. Он неторопливо перелистывал какие-то бумаги и, шевеля губами, делал на них пометки.
   – Владимир Ильич, Владимир Ильич! – послышался голос Петра Кирсанова, который наконец оторвался от Платона. – Все, начинаем! Сюда, сюда пройдите, пожалуйста.
   Благородный мужчина не спеша встал и с достоинством поднялся к трибуне. Взял микрофон, покрутил его в руках и произнес:
   – Раз-два-три, раз-два-три, микрофон работает. Петр Евгеньевич, можно приступать?
   – Погодите, – вмешался Платон. – Собаки готовы? Где Жанна?
   Откуда-то сбоку выскочила растрепанная собачница с мегафоном в руках.
   – Все готово, – рявкнула она в мегафон так, что Платон попятился. – Девочки одеты, распределены по лотам, фонограмма проверена, хозяева сейчас спускаются в зал.
   Из-за кулис потянулись хозяева.
   – А много билетов продано? – спросил Терьян у Мусы.
   Тот махнул рукой.
   – Сотни две. И то на все три дня. Мы на одну рекламу больше потратили, а тут еще аренда, автобусы, манекенщицы эти чертовы, зарплата... Одна надежда, что если первый день пройдет нормально, то народ повалит. Но я что-то сомневаюсь.
   – Итак, уважаемые гости, товарищи, дамы и господа, – грассируя заговорил в микрофон Владимир Ильич. – Мы собрались сегодня на первый в стране аукцион. Прежде чем объяснить вам правила аукционных торгов, я хотел бы представить организатора сегодняшнего праздника – генерального ди...
   – Стоп! – раздался голос Платона. – Владимир Ильич, вот это все давайте уберем. Никого не надо представлять. Вы скажите про собак, про правила, про что хотите, только представлять никого не надо.
   Владимир Ильич обиженно пожал плечами и сделал в своих бумагах пометку.
   – Сегодняшний аукцион не случайно носит имя "Гуманимал", – продолжил он. – Оно состоит из двух частей – "гуман" и "анимал", что значит "человек" и "животное", или, если угодно уважаемой публике, гуманное отношение к животным. Сейчас вы увидите очаровательных, прекраснейших в мире собак, которые великолепным внешним видом и отменным здоровьем обязаны своим хозяевам. Поприветствуем же их!
   – Ну как тебе? – раздался справа от Терьяна голос Платона, успевшего исчезнуть со сцены.
   Сергей неопределенно пожал плечами. С самого начала его не покидало ощущение, что все происходящее – какая-то странная детская игра, к которой основные действующие лица относятся с малопонятной серьезностью.
   – Слушай, Тоша, – спросил он. – А это действительно должно принести деньги?
   Платон посмотрел на него, как на недоумка, и вроде бы даже обиделся.
   – Ты не понимаешь? – поинтересовался он. – Это же офигительный бизнес. Это ведь никто и никогда не делал.
   – Что никто не делал, я понимаю, – согласился Терьян. – Я про деньги спрашиваю. Вот Муса говорит, что всего двести билетов продано...
   – Ладно, не мешай слушать.
   И Платон переключился на Владимира Ильича, объявлявшего первый лот. Зазвучала музыка из кинофильма "Мужчина и женщина". На сцене возникла блондинка в бикини, она сжимала в руке поводок, на другом конце которого находилась угольно-черная такса, похожая на лохматую гусеницу. Блондинка замерла в эффектной позе, положив левую руку на бедро. Такса подумала, широко зевнула и села, оборотясь спиной к залу.
   – Собаку поверни, – тихо сказал кто-то сзади. – Поверни собаку.
   Блондинка подергала за поводок. Такса неохотно поднялась, попыталась сделать несколько шагов, но, сдерживаемая блондинкой, снова уселась. На этот раз боком.
   – Итак, я начинаю торги, – сообщил залу Владимир Ильич. – Когда называют самую высокую цену, я ударяю молотком. Вот так...
   Не ожидавшая стука такса вскочила и зарычала на Владимира Ильича с откровенной ненавистью.
   – Карден, сидеть, – прозвучал из-за кулис чей-то голос – по-видимому, хозяйский.
   Такса мгновенно затихла и опустилась на место.
   – После этого, – продолжил Владимир Ильич, в голосе которого звучала откровенная обида на невоспитанное животное, – девушка уводит собачку за кулисы, передает новому хозяину, а я объявляю следующий лот.
   Такса, услышав, что ее должны увести, мгновенно вскочила и, тявкнув на прощание в сторону Владимира Ильича, засеменила в сторону кулис. Прикрепленная к противоположному концу поводка блондинка, играя бедрами, послушно удалилась за ней.
   – Стоп! – скомандовал Платон. – А когда покупатель платить будет?
   – За кулисами, – ответил неожиданно возникший на сцене Кирсанов. – Там же будут оформляться все бумаги.
   Второй лот представляла другая блондинка, сопровождавшая немецкую овчарку под аккомпанемент мелодии "Вставай, страна огромная". Владимир Ильич, наученный предыдущим опытом, с явной опаской покосился на овчарку и стукнул молотком вполсилы.
   Афганская борзая (под песню "В Намангане яблоки зреют ароматные"), кокер-спаниель (под что-то из "Биттлз") и английский бульдог (под мелодию, Сергею неизвестную) продефилировали по сцене без сбоев.
   – Платон Михайлович, – обратился к Платону Владимир Ильич. – Я понимаю, что сегодня важный день, генеральная репетиция, но вообще-то уже десять вечера. Мы все пятьдесят лотов будем прогонять?
   Платон не успел ответить, потому что внезапно очутившийся за его спиной Кирсанов что-то зашептал ему в ухо. Сергей расслышал слова "автобусы" и "банкетный зал". Платон, дослушав, кивнул.
   – Давайте еще парочку, Владимир Ильич, и на сегодня заканчиваем.
   Зазвучала песня Джо Дассена, однако на сцене никто не появился. После непонятной паузы вышла очередная блондинка. Деревянно улыбаясь, она дергала за туго натянутый поводок. Второй его конец скрывался в кулисах.
   Блондинка напряглась и изо всех сил потянула за поводок. Ожесточенно рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, из-за кулис выползла на брюхе белая болонка. Когда же блондинка сделала попытку к ней приблизиться, болонка вскочила и с неожиданной резвостью умчалась со сцены. Блондинка что-то вполголоса произнесла и снова потянула за поводок.
   – Почему она не идет? – спросил Платон, ни к кому не обращаясь.
   – Не хочет, – лаконично ответил Муса.
   В этот момент болонка опять возникла на сцене. Блондинка изобразила зазывающую улыбку, подбоченилась и согнула в колене правую ногу.
   – Так, благодарю вас, – вмешался Владимир Ильич. – Можете уводить собачку.
   Блондинка дернула за поводок, убедилась, что болонка по-прежнему предпочитает передвигаться волоком, нагнулась и, ловко ухватив упрямицу поперек живота, с достоинством удалилась за кулисы.
   Загремел "Танец с саблями" Хачатуряна – на сцене появилась девушка с кавказской овчаркой, той самой, которую на улице удерживали сразу трое во главе с Сысоевым. Сейчас овчарка была настроена на редкость миролюбиво. Выйдя на середину сцены, она уселась и стала с интересом изучать зрительный зал. Терьян почувствовал, как справа от него напрягся Муса, и в то же мгновение собака, издав приветственное урчание, метнулась со сцены к хозяину, сидевшему во втором ряду. Расстояние между сценой и креслами зрительного зала овчарка преодолела одним гигантским прыжком. Застигнутая врасплох манекенщица, намотавшая, к тому же, поводок на руку, взлетела в воздух и с грохотом обрушилась в проход. Муса, перескочив через спинки кресел, первым оказался возле девушки. Манекенщица не подавала признаков жизни. Сбежались люди.
   – Врача! – скомандовал Муса, с ненавистью глядя на возникшего рядом Кирсанова. – И воды, быстро!
   Выскочившие из директорской ложи и находящиеся в разных стадиях одетости красотки громко запричитали.
   – Я же говорил, я предупреждал, – голосил кто-то за спиной Терьяна, – собаки должны выходить только с хозяевами, так нет – понаприводили девчонок...
   Сергей почувствовал рядом с собой что-то большое и теплое и, покосившись, увидел злополучную кавказскую овчарку, которая с явным сочувствием взирала на содеянное. Наконец, издав странный звук, не то урчание, не то вздох, овчарка наклонила огромную лобастую голову и, высунув розовый, размером со сковородку, язык, нежно облизнула лицо неподвижно лежащей жертвы.
   Девушка немедленно открыла глаза, увидела прямо перед собой разверстую пасть баскервильского монстра и взвизгнула так, что у Терьяна заложило уши. На овчарку, однако, этот шум никакого влияния не оказал, и она облизнула красавицу еще раз, смахнув с правого глаза накладные ресницы.
   – Уберите, а-а-а! – завопила девушка, вырываясь из рук Мусы, который стоял перед ней на коленях. Обиженного пса наконец оттащили, и девушка резво вскочила на ноги.
   Вопреки ожиданиям, вынужденный полет не причинил манекенщице особого вреда. Все последствия – это несколько ссадин на коленях и локтях да лопнувший при приземлении лифчик, которым девушка без особого успеха пыталась прикрыть вырвавшуюся на свободу грудь. И еще утерянные при близком контакте с собакой ресницы, отчего лицо красавицы приобрело загадочную асимметрию. Впрочем, эта асимметрия производила куда как меньшее впечатление, чем наведенный собачьим языком марафет – боевая раскраска манекенщицы, совсем недавно нанесенная умелой рукой гримера, теперь была перераспределена по лицу самым причудливым образом.
   Муса стянул свитер, протянул его девушке и, обняв ее за дрожащие плечи, отвел в сторону.
   – Ну что, на сегодня заканчиваем? – услышал Сергей спокойный голос Кирсанова.
   – Петя, – неожиданно мягко сказал Платон, – это не так важно, заканчиваем мы или нет. Ты мне объясни, что у нас завтра будет. Ты считаешь, что с этим бардаком можно проводить аукцион? Одна собака к залу задом сидит, вторая на брюхе ползет, третья вообще в зал прыгнула, чуть девку не угробила... Завтра люди придут, телевидение будет. Ты понимаешь, что ты сделал? Ты пойми, я не о деньгах говорю, черт с ними. Но мне это позорище на дух не надо.