Обрадованный окончанием штурма, Онуфрий Степанович попытался было улизнуть, чтобы продолжить прерванный сон, но был ухвачен за шиворот супругой.
   – Станешь дежурить первым, кот ленивый! Постелю тебе у дверей. Если будут выходить, зови нас на помощь, а сам глуши вот этой сковородкой, – Варвара Игнатьевна принесла алюминиевую сковородку на длинной ручке.
   – Никуда они не денутся, голубчики.
   Онуфрий Степанович послушно улегся на пост. Ночь прошла без приключений, но утром выяснилось, что Олег Борисович исчез. Об этом через дверь торжествующе сообщил всем его соратник.
   – Как это исчез? – не поверила Варвара Игнатьевна.
   – А так! Через окно! Еще и простыня висит! А для меня одного запасов горшка и еды хватит на неделю! Вы же подумайте о бедственном положении ребенка!
   Никто, конечно, не поверил, что Нуклиев сбежал, и Варвара Игнатьевна спустилась во двор, чтобы лично убедиться в наличии простыни.
   Действительно, с восьмого этажа на седьмой свисала скатанная в толстый жгут простыня. Недоверчивая по натуре Варвара Игнатьевна не поленилась и отправилась в расположенную под Красиными квартиру.
   Жившая в пятьдесят восьмой квартире моложавая старушка с кудрявыми льняными волосами долго запиралась, но потом все-таки рассказала, что часа в три ночи ей послышалась подозрительная возня на балконе. «Может быть, голуби озоруют?» – подумала старушка, но тут в окно раздался осторожный стук. Тогда бедняга перепугалась насмерть. Телефона у нее не было, и женщина решила уже бежать на лестничную клетку, чтобы звать на помощь соседей.
   – Мамаша, не делайте этого! – раздался глухой голос. – Мамаша, ради всего святого прошу – не делайте этого! Я не вор, не убийца, не грабитель. Я просто несчастный человек! Впустите меня, и я вам все расскажу!
   Трепеща от страха, старушка вгляделась в окно и на фоне уличного фонаря увидела тощую дрожащую фигуру в майке и трусах.
   Хозяйка пятьдесят восьмой квартиры открыла балконную дверь. В комнату буквально ввалилось бледное, лязгающее от страха и холода существо. На существе была испачканная, разорванная в двух местах майка, легкомысленные трусы со сценками из мультфильма «Ну, погоди!» и домашние женские тапочки.
   – Чем могу служить? – сухо спросила старушка.
   – Видите ли… – торопливо, боясь, что его перебьют, сказал незнакомец. – Дело в том, что я, так сказать… классический любовник из классического анекдота…
   – Муж уехал в командировку, а потом неожиданно вернулся?
   – Вот именно, – лязгнул зубами «классический любовник».
   – Это к кому же вы заявились? – полюбопытствовала старушка. – К старой или к молодой?
   Как и большинство старушек, она знала всех обитателей дома.
   – Конечно, к молодой… к этой… как ее…
   – Милочке?
   – Да…
   – Так ее зовут Ирочкой.
   – Видите ли… – пробормотал молодой человек. – Для меня это не имеет большого значения.
   – Вот она, современная молодежь, – не удержалась от морали старушка, но все же напоила незадачливого любовника липовым медом, выдала брюки бывшего мужа, дала на троллейбус четыре копейки и посоветовала жениться.
   – Зачем? – нагло ответил незнакомец. – Зачем жениться, если сосед женат?
   С этими пошлыми словами любовник исчез, и больше она ничего о нем не знает, но думает, что если он порядочный человек, то брюки ей пришлет по почте.
   Рассказ глупой, выжившей из ума старушенции привел Варвару Игнатьевну в ярость.
   – Вы что натворили? – закричала она. – Зачем надо было этого проходимца поить медом да еще выдавать брюки? Его надо было связать бельевой веревкой и отнести в их, красинскую, квартиру.
   – Как же я его донесу? – удивилась старушка. – Да и жалко…
   – Тьфу! – плюнула на прощание Варвара Игнатьевна. – Может, к тебе самой любовники ходят, поэтому и чужих жалеешь? Парик носит, старая дура! – Варвара Игнатьевна всегда была несдержанной на язык. – Вот стащить с тебя этот парик да повырывать пух!
   – Какой парик? Какой пух? – обиделась старушка. – Вот! – Она дернула себя за волосы. – Все свое!
   Но Варвара Игнатьевна уже не слушала. Она бежала домой, чтобы сообщить, что негодяй Нуклиев не только сбежал, но и опорочил доброе имя их семьи.
   Однако бегство Олега Борисовича облегчило обстановку. Теперь соотношение сил явно складывалось в пользу семьи Красиных. Можно было смело идти на штурм спальни, сорвать дверь, отобрать ребенка, а самого экспериментатора вязать бельевой веревкой, как опасного преступника, и держать его в таком состоянии, пока не очухается.
   Семья Красиных опять выстроилась перед спальней в боевой порядок, но в это время в прихожей раздался звонок.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой перед дверью квартиры Красиных появляется лев из Воронцовского дворца

   – Это он, мерзавец! – воскликнула Варвара Игнатьевна. – Явился – не запылился! Я сама отутюжу его, кота паршивого!
   С этими словами Варвара Игнатьевна взяла увесистый, на толстенной платформе сапог невестки и пошла открывать дверь.
   За порогом стоял плюгавый мужичишка в облезлой кроличьей шапке и с большим красным носом в синих прожилках.
   – Кирпич куда будем сгружать, хозяйка? – спросил он деловито и высморкался в грязную рукавицу.
   – Какой кирпич? – удивилась Варвара Игнатьевна.
   – Какой заказывали.
   – Не заказывали мы никакой кирпич!
   Мужичишка на секунду задумался.
   – Это сто шестая?
   – Сто шестая.
   – Дом восемнадцать? Корпус два?
   – Точно.
   – Значит, не ошибся. – Мужичишка снова высморкался в рукавицу. – Грипп замучил, – пояснил он. – Цельный трест грипп повалял. Один я, почитай, остался. За весь трест вкалываю. Так куда валить кирпич?
   – Не знаю никакого кирпича! Здесь какое-то недоразумение! – Варвара Игнатьевна хотела захлопнуть дверь, но мужичишка проворно вставил в щель заляпанный известью сапог.
   – Э нет! Так дело не пойдет, хозяйка. Кирпич заказан? Заказан. Деньги плочены? Плочены.
   – Какие деньги? – опять удивилась Варвара Игнатьевна. – Я не платила никаких денег.
   – Не вы, так муж ваш. Сто целковых авансом.
   – Мой муж тоже не давал.
   – Уж не знаю кто. Меня это дело, хозяйка, не касается. Мне сказали: достань, Семеныч, самосвал кирпича, я и достал. Вон он – во дворе стоит. Говори быстрей, хозяйка, в какое место валить, а то самосвал простаивает. Ему еще пять ездок делать. Начальство спохватится – по шапке могут дать. У нас начальство в тресте больно строгое.
   – Проваливайте вы со своим кирпичом! – Варвара Игнатьевна неожиданно ловким, точным ударом выбила заляпанный известью сапог из щели и с силой захлопнула дверь.
   Потом она подбежала к окну. Во дворе действительно стоял самосвал с кирпичом и пускал синие клубы дыма. Шофер нетерпеливо поглядывал в окошко кабины. Вскоре к нему торопливо подошел мужичишка в заляпанных сапогах и что-то стал говорить. Самосвал тронулся с места, подъехал к детской площадке и свалил возле нее белый кирпич. Поднялось облако пыли.
   – Психические какие-то, – пробормотала Варвара Игнатьевна. – Кирпич им некуда девать!
   Вскоре в прихожей снова раздался звонок. На этот раз перед Варварой Игнатьевной стоял солидный, хорошо одетый мужчина с седой профессорской головой и толстым портфелем.
   – Здравствуйте, мадам, – сказал он вежливо. – Можно мне осмотреть вашу спальню?
   – Вы из пожарных?
   – Почти, – снисходительно улыбнулся мужчина.
   Варвара Игнатьевна впустила его в квартиру. Пожарник не спеша прошел на кухню, достал из портфеля блокнот, фломастер и рулетку. Затем он тщательно вымерил дверь в спальню. После этого так же вежливо постучался к Геннадию Онуфриевичу.
   – Кто? – угрожающе послышалось из-за двери.
   – Насчет потолка.
   Дверь быстро открылась, и «профессор» исчез в спальне. Пробыл он там недолго. Вышел, деловито записал какие-то цифры фломастером в блокнот.
   – Как будем бить, мадам? Снаружи или изнутри?
   – Кого бить? – с замиранием сердца спросила Варвара Игнатьевна, уже смутно о чем-то догадываясь.
   – Потолок.
   – А зачем его бить? – спросила Варвара Игнатьевна дрожащим голосом.
   «Профессор» уставился на нее.
   – Так вы ничего не знаете?
   – Н-нет…
   – Что ж он вам не сказал?.. К нам, мадам, поступил заказ – заложить кирпичом дверь в спальню, а ход на крышу пробить через потолок. Вот я и спрашиваю: откуда будем бить ход? Изнутри или с крыши? Если с крыши, то надо башенный кран монтировать. Это дешевле, но долго. Пока привезем, пока смонтируем. Из спальни быстрее, зато дороже, поскольку кирпич надо со двора на руках носить и леса в комнате ставить. Но в этом случае управимся за три дня. Так как будем, мадам?
   – Степаныч! Степаныч! – закричала одуревшая Варвара Игнатьевна. – Иди послушай, чего эти чеканутики придумали! Дитя живьем замуровать хотят!
   Прибежал испуганный заспанный Онуфрий Степанович – он только что прилег на часок после еды и стаканчика портвейна.
   – Что? Где? – спросил он, уже нацеливаясь грудью на седовласого «профессора». – Он?
   – Наш-то совсем свихнулся: потолок хочет пробивать – лаз на крышу делать, а эту дверь кирпичом заложить.
   – Ух! – только и сказал пораженный старик.
   «Профессор» аккуратно сложил в портфель блокнот, фломастер, рулетку и сказал:
   – Ну это ваше внутреннее дело. Я задаток получил, материалы достал, рабочих нанял и должен это сделать быстро. Вы у меня не одни.
   С этими словами «профессор» удалился. Варвара Игнатьевна, Онуфрий Степанович и подоспевшая Ирочка стали колотить в дверь ученого, проклинать его, призывать на его голову кары, какие только существуют, но Геннадий Онуфриевич хранил гробовое молчание.
   Первой сдалось материнское сердце.
   – Делай что хочешь, изверг! – закричала она. – Только не замуровывай дверь! Я согласна на все!
   – А остальные согласны? – спросил из спальни глухой голос.
   – Согласны! – в один голос ответили Красины.
   – Ладно! – Геннадий Онуфриевич открыл дверь. – Верю. Но если…
   – Нет, нет! – испуганно воскликнула Ирочка. – Все будет, как ты хочешь. Мне надо кормить ребенка.
   В семье воцарился вооруженный мир. Про замуровывание двери и пробивание потолка все забыли, но вечером в квартиру настойчиво позвонили.
   Варвара Игнатьевна открыла дверь. Перед ней стояли трое молодых людей с папками «дипломат». Один, что постарше, с черной бородкой.
   – Сто шестая?
   – Да…
   – Мы по поводу перестройки.
   – Уже поздно, молодые люди, мы передумали.
   Человек с бородкой нахмурился.
   – Мы так не работаем, женщина, – сухо сказал он. – Если мы получили деньги вперед, то работу выполняем во что бы то ни стало. Быстро и качественно. Это наш принцип.
   – Но мы передумали.
   – Очень плохо.
   – И мы… мы отказываемся от аванса.
   Человек с бородкой покачал головой.
   – Это не в наших правилах, женщина. Мы не стройтрест. У нас солидная фирма, и мы дорожим ее добрым именем. Нам подачек не надо.
   – Но это не подачка… просто изменились обстоятельства…
   – Уже завезен кирпич, размонтирован башенный кран, выехала электросварка. Что мы скажем людям? Нет! – человек с папкой «дипломат» решительно мотнул головой. – Мы обязаны сделать работу.
   – Но я же вам сказала… – Воспользовавшись моментом, когда чернобородый мотал головой, Варвара Игнатьевна решительно захлопнула дверь.
   Через пять минут в прихожей зазвонили снова.
   Теперь среди троих молодых людей находился «профессор». Сзади теснилось человек десять незапоминающихся личностей с ведрами, полными раствора, мастерками и тяжелыми мешками за плечами – очевидно, с кирпичом.
   – Я же сказала! – закричала Варвара Игнатьевна. – Мы передумали! Пе-ре-ду-ма-ли! Деньги можете взять себе!
   Тень улыбки пробежала по породистому лицу «профессора».
   – Подождите, мадам, не горячитесь. Бывает и такое, что клиент передумал, но поймите меня правильно, мадам. Наша фирма слишком дорожит своей маркой. Понимаете? Слишком! Поэтому работа во что бы то ни стало должна быть сделана. Пусть это будет другая работа. Мы можем изменить вам планировку квартиры, отделать, где надо, стены плиткой, расписать потолок, передвинуть плиту. Да мало ли что…
   – Материалы ворованные? – быстро спросила Варвара Игнатьевна.
   Седовласый «профессор» не растерялся.
   – Это отходы производства, мадам, – сухо сказал он. – Пусть вас это не беспокоит. Вы разрешите нам войти, мадам?
   – С работы сорвались и шабашите?
   – Это не совсем так, мадам. У нас отгулы.
   – Вот привязались, чертовы шабашники! – Варвара Игнатьевна хлопнула дверью перед носом «профессора».
   Семья Красиных ожидала новых звонков, но их не последовало. Вечером на лестничной площадке была слышна какая-то возня, стук, приглушенные голоса, но Красины не выходили – боялись открыть дверь.
   Поздно ночью Варвара Игнатьевна рискнула выглянуть из квартиры. То, что она увидела, поразило ее до глубины души. Их лестничная клетка была выложена голубоватой плиткой, железные, с облупившейся краской перила заменены на дубовые, полированные. Но самыми потрясающими были ступеньки. Они сияли темно-серым, почти голубым мрамором. На первой ступеньке стоял сосед Красиных и, занеся ногу над второй ступенькой, смотрел вниз. Он не решался сделать второй шаг.
   Рано утром Красиных разбудил рев мощных грузовиков. Варвара Игнатьевна, Онуфрий Степанович и Ирочка бросились к окнам. Четыре гигантских МАЗа выстроились перед их окнами. Толпа людей суетилась вокруг машин, нагруженных какими-то массивными балками, фермами.
   Вышедший из спальни на шум Геннадий Онуфриевич щелкнул при помощи больших пальцев подтяжками и авторитетно заявил:
   – Это башенный кран в разобранном состоянии.
   – Какой башенный кран? – испугалась Варвара Игнатьевна. – Зачем нам башенный кран? Ух, проклятые шабашники! В милицию на них заявить!
   – Деньги наши заплачены, – буркнул Геннадий Онуфриевич. – Нам же и отвечать придется.
   – У-у, дурак… – начала было Варвара Игнатьевна, но тут же осеклась, потому что ученый торопливо достал из кармана повязку-удавку.
   К полудню башенный кран был смонтирован. В кабинку залез молодой парень и стал таскать на крышу какие-то материалы. Через потолок были слышны топот ног, удары чем-то тяжелым, голоса.
   К вечеру кран демонтировали и увезли на тех же четырех МАЗах.
   Под окнами Красиных стояла толпа зевак. Все, за исключением Геннадия Онуфриевича, который не мог оставить эксперимент, побежали смотреть, что же там натворил башенный кран.
   Участок крыши как раз над квартирой Красиных сиял золотом, как купол церкви!
   На следующий день опять заявился «профессор».
   – Да когда же это кончится? – запричитала открывшая ему дверь Варвара Игнатьевна. – Ну что? Что вам еще от нас надо? Может быть, вы хотите и потолок золотом обить? Так обивайте! Обивайте!
   – Мадам, – корректно сказал «профессор», – во-первых, то не золото, а латунь, во-вторых, у нас осталось еще ваших денег двадцать четыре рубля семьдесят шесть копеек.
   – Ну и что? – закричала бедная женщина. – Подавитесь вы этими деньгами! Пропейте! Купите «Солнцедара» и пропейте!
   – Мы «Солнцедар» не употребляем, – обидчиво поджал губы «профессор». – Мы вообще мало пьем, а если уж пьем, то виски «Белая лошадь».
   – О боже! Ну мы-то тут при чем? У нас нет никаких лошадей: ни белых, ни черных!
   – Мы и не просим ничего. Наоборот. Я вам уже объяснил: у нас остались ваши деньги – двадцать четыре рубля семьдесят шесть копеек. Мы бы хотели знать, что мы еще для вас можем сделать?
   – Ничего! Проваливайте к чертовой бабушке! Будьте вы прокляты!
   Седовласый не обратил на проклятие никакого внимания.
   – Мы могли бы предложить вам мраморного льва. – Профессор понизил голос. – Настоящий восемнадцатый век.
   – К чертовой матери со своим львом!
   – Из Воронцовского дворца.
   – Нам не нужны ворованные львы!
   – Это не ворованный лев.
   – Тоже излишки производства? – ехидно спросила Варвара Игнатьевна.
   – Нет, – не смутился «профессор». – Неувязки реставрационных работ. Зря отказываетесь, мадам. Если на льва нападет знаток, то он и пятисот целковых не пожалеет, но мы хотим с вами рассчитаться до конца.
   – Не нужен нам лев!
   – Подумайте, мадам. Восемнадцатый век. В носу медное кольцо. Грива как настоящая. Правда, отбита правая задняя лапа, но рублей за семьдесят мы могли бы…
   Варвара Игнатьевна со злостью саданула дверью.
   Поздно вечером, вынося мусорное ведро, Варвара Игнатьевна наткнулась в коридоре на что-то белое, огромное, с оскаленной пастью, с кольцом в носу.
   Это был лев из Воронцовского дворца!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой неожиданно по эксперименту «Идеальный человек» наносится подлый, сокрушительный удар из-за угла

   Постепенно жизнь в семье Красиных вошла в более или менее нормальную колею, если можно назвать нормальным, когда мать кормит своего сына в повязке-удавке, дедушка с бабушкой могут видеть внука в сутки всего несколько минут, а отец каждый вечер протаскивает новорожденного младенца стилем «брасс» по ванной.
   Однако на всех такое сильное впечатление произвела затея с замуровыванием двери и нашествие шабашников, что явное сопротивление эксперименту было подавлено. Правда, тайное осталось – контропыт «Брешь» продолжался, и, как уверяла Вера, успешно – ей казалось, что в мычании Шурика русские звуки преобладают над английскими, и все надеялись, что через год, когда Шурик заговорит, ученые, обнаружив необратимые примеси, откажутся от эксперимента.
   Лишь одна «баламутка Катька» ничего не замечала. Она даже и не делала попыток пообщаться с братом и только морщилась, когда слышала крик Шурика-Смита или разговоры о нем.
   – Забили младенцами всю квартиру, прямо дышать нечем, – ворчала она. – Телек некогда посмотреть.
   – Ты бы лучше уроки делала, – советовала ей бабушка.
   – А зачем? – спрашивала «баламутка».
   – Неучем вырастешь – вот зачем.
   – Ну и что?
   – То Кормить тебя кто будет? Или всю жизнь думаешь на родительской шее просидеть?
   Катька фыркала.
   – Не я твоя мать, – сердилась Варвара Игнатьевна. – Ты бы у меня попрыгала! Лентяйка! За хлебом ее не выгонишь! Полон дом молодежи, а я за хлебом хожу. Марш в магазин!
   – Ух! Этот младенец! – злилась Катька. – Это из-за него все такие дерганые! Как без него хорошо было! Навязался на нашу шею! Ну и семейка подобралась!
   И «баламутка», ворча и ругаясь, тащилась в магазин.
   Нуклиев, Сенечка и Геннадий Онуфриевич были довольны – эксперимент шел нормально, работали все трое с энтузиазмом. Олег Борисович и младший лаборант доставали все новые и новые пластинки, диафильмы, купили в складчину японский магнитофон. Весь вечер полыхало синим пламенем окно спальни, слышалась музыка и рычание зверей. Ребенок теперь не боялся ванной. Если Шурик-Смит не полный идиот, то через несколько месяцев он должен уже начать проявлять первые признаки идеального человека.
   Но тут случилось непредвиденное. Однажды около полудня в квартиру ворвался Нуклиев. Он был бледен.
   Постучав в дверь спальни условным стуком (сколько ни пытались подслушать Красины этот стук – бесполезно. Он был слишком тихим и сложным), Олег Борисович скрылся в комнате будущего идеального человека. О чем говорили там ученые – неизвестно, но вышли обедать оба мрачные и не обмолвились ни единым словом.
   Потом прибежал Сенечка с портфелем пива. Вся троица закрылась в спальне и долго возбужденно о чем-то говорила по-английски. Чаще всего слышалось слово «No!»[6]. Особенно громко выкрикивал «No!» Олег Борисович.
   В это время зазвонил телефон. Ирочка взяла трубку.
   – Пригласите, пожалуйста, Геннадия Онуфриевича, – сказал властный голос.
   – А кто его спрашивает?
   – Из института.
   Красин взял трубку и долго слушал молча. Потом сказал:
   – Это исключено. Нет… На это я никогда не пойду. Делайте что хотите… Это ваше право. Нет… нам не о чем говорить… Да, я не могу отлучиться ни на минуту… Нет… Ничего у вас не выйдет… Только попробуйте… Не ваша забота – проживу как-нибудь… До свидания…
   Геннадий Онуфриевич положил трубку и обвел всех – к тому времени семья и соратники Красина столпились у телефона – невидящим взглядом.
   – Он? – спросил Нуклиев.
   – Он…
   – Ну и что?
   – Все то же…
   – Какой негодяй, а?
   Красин промолчал. Только его скулы порозовели.
   – Ну и что ты решил?
   – Ни за что!
   – Молодец. Если трудно будет с деньгами – поможем. Он нас не сломит.
   – Я могу ползарплаты отдавать, – сказал Сенечка. – У меня запросы минимальные. Тряпье сейчас в моде – дешевка, чем хуже, тем лучше; девицы предпочитают портвейн коньяку…
   – Мы будем приходить каждый день после работы, – сказал Нуклиев. – В крайнем случае я продам машину.
   Красин пожал соратникам руки.
   – Спасибо, друзья… Мне ничего не надо.
   – Нет, нет! Идея общая – общие и трудности, – сказал Нуклиев. – Что мы за друзья, если бросим тебя в беде?
   – Но пасаран! – крикнул Сенечка и выбросил вверх сжатый кулак.
   У Геннадия Онуфриевича показались на глазах слезы.
   – Я никогда не забуду… Конечно, опыт остается по-прежнему коллективным…
   – Тебе решать, – скромно потупился Нуклиев. – Мы теперь сбоку припека…
   – Общий. Осталось не так уж много. Шесть лет и девять месяцев…
   – Ерунда, – сказал Нуклиев.
   – Я могу всю зарплату отдавать, – заявил Сенечка. – Я очень нетребовательный. Могу на пиве и тараньке хоть сколько существовать. А девицы… Они сейчас сами хорошо зарабатывают.
   – Друзья! – воскликнул Геннадий Онуфриевич. – Я этого никогда не забуду! Я готов отдать пальму первенства… Я могу стать даже где-нибудь в сторонке…
   – Ты что имеешь в виду? – спросил Нуклиев.
   – Памятник.
   – Ты верный, настоящий друг, – воскликнул Олег Борисович. – Когда все кончится, я напишу про тебя книгу. Воспоминания. Твой сын будет, конечно, идеальным человеком, но ты уже идеальный человек!
   – Это уж слишком, – пробормотал растроганный Геннадий Онуфриевич.
   – Да! Ты великий! Ты не Жан-Жак Руссо! Кто тебя прозвал Жан-Жаком Руссо? Ты Галилео Галилей! Вот ты кто!
   – Друзья…
   – Я по воскресеньям могу ходить разгружать вагоны, – сказал Сенечка. – А девицы… Бог с ними… Я могу некоторое время обойтись без девиц.
   – Держись! Помни, что ты не один! – Нуклиев обнял друга. – Мы побежали, у нас актив… Да, вот еще что… Этот фанатик грозился, если ты не согласишься, пойти на крайние меры…
   – Что он имеет в виду?
   – Не знаю, но от него всего можно ожидать.
   – Я никого не боюсь, – гордо сказал Геннадий Онуфриевич.
   – Все это так… Но береженого бог бережет. Лучше не пускай его в квартиру. Наверняка он заявится к тебе. – Нуклиев повернулся к домашним, которые, раскрыв рты, со страхом и изумлением слушали непонятный разговор ученых. – Если придет небольшой такой дерганый человек… Курдюков Федор Иванович… гоните его в шею. Поняли?
   – Это он сейчас звонил? – спросила Ирочка.
   – Он.
   – А что случилось?
   Нуклиев махнул рукой.
   – Все в порядке, не волнуйтесь. Помните, что мы всегда с вами. Ну, пока! Если потребуются деньги… Или просто физическая помощь…
   Ирочка побледнела.
   – Разве… разве… нам угрожает что-то серьезное? Прошу вас…
   – Муж вам расскажет.
   Красина вышла проводить гостей. На лестничной площадке она задержала Олега Борисовича.
   – Нуклиев, – сказала она. – Вы единственный из всех, кто кажется мне благоразумным. Скажите честно, что случилось? Только честно…
   – Ваш муж…
   – Мой муж ничего толком не скажет. Вы же его знаете… Закроется в спальне и будет молчать… Я вас умоляю…
   Олег Борисович посмотрел на Ирочку, колеблясь, потом сказал:
   – Собственно говоря, здесь никакого секрета нет. Вы бы все равно узнали рано или поздно. Дело в том… дело в том, что вашего мужа… уволили…
   – Уволили? – не поняла Ирочка. – Откуда?
   – Из института, – пожал плечами Олег Борисович.
   – За что? – изумилась Красина.
   – Ну… строго говоря, не уволили, он сам уволился, но это одно и то же. Ему предложили переменить тему, то есть прекратить эксперимент и взять что-либо другое. А пока ездить на работу, читать лекции.
   – И кто это?
   – Заместитель директора по научной части. Тот самый, с которым вы только что разговаривали. Ваш муж, естественно, отказался менять тему.
   – Это так неожиданно, – сказала Ирочка.
   – Для нас тоже. Коварный ход. Старикан дождался, когда мы все втянулись в эксперимент, и вдруг нанес удар из-за угла.
   – Но зачем?
   Олег Борисович пожал плечами:
   – Ну это просто. Он хочет быть соавтором.
   – Так возьмите его соавтором! – вырвалось у Ирочки.
   Завкафедрой усмехнулся.
   – Он требует пересмотра всей программы эксперимента. Добивается введения преподавания клинописи. Причем как ведущего предмета.
   – Клинописи! О господи! – воскликнула Ирочка. – Еще этого только нам не хватало! Лучше уж английский! Это даже сейчас модно.
   – Вот именно. Потом он хочет при изучении искусства нажимать на скифскую и древнеегипетскую культуру. В общем, все это сложно. Да вы не отчаивайтесь, – Нуклиев крепко пожал руку молодой матери. – Мы все равно вырастим идеального ребенка. Без клинописи! Уверяю вас – идеальным человеком можно быть и не зная клинописи.